Лекция: ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

…в наибольшей заботе всегда нуждаются дети.

Ювеналий. Сатира XIV. 47

Майкл поднял голову и посмотрел на вывеску с рогатым оленем, висевшую над веселым домом, которым заведовала Марджери Курсон. Он не помнил, как оказался здесь. Вот он яростно разрезает кинжалом шелковый шнур, связывавший его запястье с рукой Рене, а в следующее мгновение уже стоит в мрачных “рыбных садках”. Потом он бродил по зловонным аллеям, словно демон, вырвавшийся из ада, раненый зверь, которого рвет на части дикая боль, или сумасшедший. Назревающий в нем надлом превратил молодого человека в злобное и опасное существо из преисподней, готовое занять свое место в преступном мире трущоб. Он превращался в чудовище.

К гневу на судьбу, нанесшую ему подлый удар в спину, — причем он не имел понятия, когда, как и за что, — примешивалось еще и отчаяние, глухое и безысходное, закравшееся ему в душу и отравившее ее своими миазмами. Что теперь подумает о нем Рене? Неужели он потерял ее навсегда? Будь проклята вечность! Как он мог жаждать ее крови, если безумно любит ее? Все дурные предзнаменования, на которые он доселе закрывал глаза, вернулись к молодому человеку, наполняя его ожиданием неминуемого и скорого конца.

Он стал злом, от которого бежали лесные животные.

Самое плохое, что могло случиться с ним, случилось, и теперь оно живет в нем…

Майкл на мгновение задумался, уж не сошел ли он с ума, воображая себя пешкой в игре мироздания. Пришло время вернуть себе контроль над собственной жизнью, а искать ответы на вопросы лучше там, где все и началось. То есть в “Рогатом олене”.

Он застал мистрис Марджери Курсон в главной комнате. Она прислуживала за игорным столом, вокруг которого шумно веселились пьяные испанцы, горланя какую–то похабную песню. Содержательница притона недовольно поморщилась, заметив, что он идет к ней. Она щелкнула пальцами, приказывая двум близнецам с тупыми физиономиями, очевидно, отвечавшим за поддержание порядка в заведении, остановить его.

Когда Майкл окинул оценивающим взглядом двух вышибал, в голове у него что–то щелкнуло и его охватило странное чувство узнавания, словно время повернуло вспять.

— У меня дело вон к той доброй женщине, хозяйке вашего заведения. Прочь с дороги.

— Ч–что у в–вас за д–дело к н–ней, господин? — заикаясь, осведомился громила, стоявший справа от молодого человека.

Заика как будто выплеснул в лицо Майклу ведро холодных воспоминаний. Перед его внутренним взором вдруг поплыла череда лиц молодых, но столь же злобных: маленькие ублюдки зверски молотили его кулаками, превращая его лицо в кровавую кашу, и пинали его ногами, когда он упал на землю. Это было давным–давно, в другой жизни.

— Кто из вас Роджер?

— А кто его спрашивает? — полюбопытствовал урод слева.

— Я — Криво улыбнувшись, Майкл схватил вышибалу за горло и оторвал его от пола.

Добрая половина посетителей, как по команде, бросили свои занятия, чтобы поглазеть на бесплатное представление.

— Помнишь меня, Роджер? Посмотри на мое запястье! — Майкл показал мужчине красную татуировку. Глаза Роджера округлились — он тоже узнал незнакомца. И тут же закашлялся, давясь слюной и соплями.

Крепкий кулак врезался Майклу под ребра с правой стороны — это напомнил о себе первый ублюдок. Не опуская Роджера на пол, Майкл повернулся, перехватил лапищу второго вышибалы и резко вывернул ее, ломая кость.

Наконец–то он завладел вниманием всех присутствующих в комнате. Со всех сторон на Майкла посыпались проклятия, подобно гною, хлынувшему из лопнувшего нарыва, а несколько самых отчаянных — или самых глупых — посетителей, сжимая кулаки, двинулись на него. Но юноша не дрогнул и не смутился. Ухватив второго грубияна за горло, он поднял его в воздух, вровень с его братом–близнецом, лицо которого цветом уже готово было поспорить с мантией кардинала. Завсегдатаи несколько поумерили свой пыл. Да и то сказать, столь недвусмысленная демонстрация силы способна была усмирить, кого угодно. Все находившиеся в комнате замерли, ожидая, что будет дальше.

— Здорово, правда? — зловеще оскалился Майкл, с усмешкой глядя, как его давние обидчики силятся протолкнуть в легкие хотя бы глоток воздуха. — Совсем как в старые добрые времена.

— Что тебе нужно? — Перед ним появилась Марджери Курсон; ее встревоженный взгляд перебегал с одного вышибалы на другого. Они, как дешевые марионетки, бессильно обвисли, покоряясь железной хватке Майкла.

Майкл в упор взглянул на нее.

— Я заплачу.

Женщина презрительно кивнула головой, и ее прихвостни с грохотом обрушились на пол, потирая шеи и судорожно хватая воздух широко раскрытыми ртами. Резко развернувшись на месте и обдав Майкла зловонным запахом немытого тела из–под взметнувшихся юбок, она быстрым шагом направилась к лестнице.

— Оставайтесь на месте! — Майкл щелкнул пальцами, обращаясь к присмиревшим сторожевым псам, и последовал за хозяйкой заведения наверх.

Грязные занавески прикрывали дверные проемы, из–за которых доносились недвусмысленные стоны и кряхтенье. В той или иной степени нагие девицы провожали Майкла игривыми взглядами, пока он шел по коридору вслед за Марджери. Содержательница притона рыкнула на девиц, разгоняя их по рабочим местам, и жестом пригласила юношу войти в комнату в дальнем конце коридора, единственную, у которой имелась дверь. Взяв со стены чадящий факел, она запалила огарки свечей, стоявшие повсюду, и захламленная комната осветилась ярким пламенем, представ перед Майклом во всем своем убожестве.

Комната Марджери, где из мебели наличествовали кровать на четырех столбиках с изъеденным молью и заплесневелым пологом, комод, несколько стульев и стол, на котором валялись всякие безделушки, грязное женское белье, деревянные чаши, засаленное зеркало, а посредине горделиво возвышался кувшин с элем, могла считаться, — как с усмешкой отметил про себя Майкл, — королевскими покоями в этой забытой богом вонючей дыре. Из открытого сундука торчали кричащие, безвкусные верхние юбки; вообще, здесь шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на рваные чулки, грязные сапожки и туфельки. В воздухе висел удушливый запах пота, мочи, прогорклой розовой воды и плесени. Да, по сравнению со спальней принцессы это был явный шаг вниз. Словом, комната выглядела отвратительно.

Хозяйка неуклюже присела на край подоконника и жеманно вытянула ногу в сторону Майкла, чтобы продемонстрировать, как она наивно полагала, красоту своих лодыжек.

— Ты хочешь узнать побольше о своей мамочке? — Когда он согласно кивнул, она подставила ему раскрытую ладонь. — Два ангела–нобля[92].

Молодой человек протянул ей золотую монету с изображением святого Георгия, повергающего дракона.

— Вот тебе один, для начала. Рассказывай, а там посмотрим.

Майкл пинком захлопнул дверь и привалился к ней спиной, скрестив руки на груди.

— Ее звали Эллен. Она была монахиней из Стрэтфорда. — Шлюха вновь протянула ему руку.

— Я могу заставить тебя говорить, мистрис, — пригрозил ей Майкл. — Ты получишь свой второй золотой — но только после того, как я услышу то, что хочу узнать!

Марджери обиженно пробормотала:

— Эллен работала прачкой и посудомойкой в таверне “Белый петух”. Набожная недотрога, такой она представлялась. А я в то время была одной из веселых девиц в “Петухе”. Она по дешевке стирала мне белье. По ее словам, она происходила из купеческого рода и была пятой дочерью в семье. Фамилия ее была Батлер — так, кажется. Она родилась последней, поэтому родители отдали ее Богу, но, должно быть, тому не очень–то понравилось подношение, потому как он отправил ее сюда.

— Что тебе известно о моем отце?

— Ага, какая у тебя правильная речь, мой синеглазый красавчик! — И шлюха одарила Майкла очаровательной, как она думала, улыбкой, продемонстрировав выбитые зубы. — О, слышал бы ты себя в те дни, когда бегал с бандой таких же оборванцев, воруя у прохожих кошельки!

— Твои вышибалы–близнецы — я знал их раньше, верно?

— Ну да, они на несколько лет старше тебя и на пару дюймов повыше, но у них не было такой матери, как у тебя. Их папаша избивал их смертным боем и заставлял работать, вот они и воровали и попрошайничали.

В памяти у Майкла вдруг всплыла следующая сцена: темный дом у Лондонского моста; мальчишки, притаившиеся за углом аллеи, заставили его постучать в дверь; холодный комок страха у него в животе, когда бородатый мужчина с добрыми удивленными глазами отворил ее…

— А твой отец был настоящим джентльменом, даже лордом, да. Сражался с герцогом Джоком и йоркистами. К несчастью для них, Тюдор выиграл битву. Он потерял все свои титулы и пришел в “Белый петух” топить горе. И там он встретил, Эллен. Бедная девочка… — Содержательница притона осенила себя крестным знамением, опровергая собственные языческие заявления, которыми так похвалялась давеча. Старая проститутка могла, конечно, презирать и ненавидеть церковь, но она верила в Бога.

В отличие от него.

— Мой отец изнасиловал Эллен?

“Какое милое и славное имя”, — с грустью отметил про себя Майкл.

Марджери окинула его оценивающим взглядом и даже причмокнула губами.

— А зачем? Эллен влюбилась в него по уши. Он увез ее к себе в особняк на улице Темза–стрит, там у них было любовное гнездышко. А потом его убили в какой–то ссоре, и Эллен осталась одна. Тогда она уже носила под сердцем тебя. Она нашла место служанки у одного бакалейщика, но когда у нее раздулся живот, его жена выгнала бедняжку вон, решив, что это работа ее муженька.

— Почему же Эллен не вернулась к монахиням? Или к Батлерам?

Марджери пренебрежительно сплюнула.

— Они не приняли ее обратно, вот почему. У этих торговцев индульгенциями не нашлось прощения для набожной Эллен. Она хотела родить и воспитать тебя, синеглазый красавчик. И тогда она поселилась в “Белом петухе”, стирала и убирала в таверне, а когда на свет появился ты, она оставалась в постели много недель кряду, но владелец, старый Сэнди, не возражал против этого, видишь ли. Потом, правда, он подал на нее в суд, чтобы стребовать денежки за арендную плату, которых у нее, конечно же, не оказалось. Так что у нее был выбор — или сесть в тюрьму, или раздвинуть ноги и работать для Сэнди, лежа на спине.

В горле у Майкла застрял комок. Он вспомнил дом, в котором правили бал сквернословие, грубость и страх, вспомнил пинки и тычки, которыми его награждали, если он не успевал натаскать воды для прачек и лошадей. Грязные тела, вонючие комнаты и пустые глаза женщин. Еще одно воспоминание из прошлой жизни.

— Как она умерла?

— Из–за ребенка. Пришлось вырезать младенца у нее из живота. Бедняжка Эллен! А ведь какая была красавица! Наконец–то Господь смилостивился над ней и призвал к себе.

Жуткие картины всплыли у него в памяти: мать лежит в луже засохшей крови, широко раздвинув колени, и из промежности у нее течет кровавая жижа. Он вспомнил, как подсматривал в дверную щелочку, замерев от страха. Ее голубые глаза отыскали его. Она с трудом прикрылась окровавленной простыней и поманила его, чтобы он подошел поближе. Мать ласково улыбнулась ему, но он уже видел слишком много, слышал ее крики и прочел по ее глазам, что ей очень больно, — это был настоящий кошмар. Он осторожно приблизился к ней. Она поднесла руку к его лицу. А когда мать прижала ладонь к его щеке, он ощутил, какая она мягкая, прохладная и вялая.

— Как тебя зовут? — Ее чудесный голос прозвучал еле слышно.

— Майкл Дев… Майкл Девево.

— Очень хорошо, славный мой. — Мать положила прохладную руку ему на затылок. Она была такая красивая, грустная и очень усталая. — А кем был твой благородный отец?

Он показал татуировку на внутренней стороне запястья.

— Ты очень умен, мой ангелочек, — похвалила его мать. — Тебя зовут Майкл Деверо. Твоим отцом был благородный сэр Джон Деверо. Он храбро сражался в битве при Босуорте с твоим благородным дедом, бароном Феррерсом Чартли, погибшим на поле брани.

— Мама… — Он хотел броситься к ней на грудь и обнять ее, но она остановила его жестом, исполненным любви.

— Сколько тебе лет, мой храбрый Майкл Деверо?

На глазах у него выступили слезы. Он растопырил пальцы.

— Пять.

— А сколько тебе будет, когда наступит лето, мой ангел? — Мать вновь светло и радостно улыбнулась ему, хотя по ее щекам тоже ручьями текли слезы.

Он отнюдь не был глупцом. Но что же такое происходит с его мамочкой?

— Шесть. Почему ты плачешь, мама?

— А когда наступит следующее лето, сколько тебе будет тогда? — настойчиво продолжала расспрашивать она, костяшками пальцев вытирая глаза. Мать изо всех сил пыталась казаться веселой — для чего? Для чего?

Ему стало холодно и страшно. Он вдруг громко разрыдался и тут же устыдился своей слабости. Он спрятал лицо у нее на груди, ища утешения и пытаясь унять давящую боль в сердце.

— Мама, не уходи…

Ее слабая рука легла ему на плечи.

— Тише, мой родной. Ты хороший мальчик. Ты — мой сильный и добрый рыцарь. Ты очень умный и славный. Ты выживешь. Ты должен остаться в живых…

Происходило что–то ужасное. Рука матери бессильно повисла. Он поднял на нее глаза.

— Не засыпай, мама, — взмолился он из последних сил. — Я буду храбрым, сильным и добрым.

— Я знаю, мой любимый, дорогой мальчик. — Улыбка угасла у матери на губах; глаза ее потемнели, уже не видя его. — Майкл, помни, я буду любить тебя всегда. Будь сильным, мой храбрый рыцарь, мой победитель драконов, мой ангел, мой защитник…

Тогда он не знал, что означают эти слова. Но они были хорошими, нет, самыми лучшими на свете словами, и он запомнил их. Они понравились ему, потому что мама назвала его так. Он обнял ее руками за шею. Но она больше не двигалась.

Майклу было трудно дышать. Перед его внутренним взором вновь возникла окровавленная простыня, свернутая узлом, — его мать, лежащая в сточной канаве. И он сам, прыгнувший вслед за ней и обеими руками обнявший неподвижное мертвое тело. А потом все было так, как в том страшном сне: он оставался с матерью, обнимая ее, до наступления ночи, а потом потащил ее вверх по холму. Кладбище называлось “Скрещенные кости”. На этом воспоминания обрывались.

— Ты плачешь, синеглазый красавчик? — Перед ним возникло грубое, испещренное морщинами лицо Марджери, в котором, как в зеркале, отражалась окружающая действительность: публичный дом, тяготы жизни, борьба за существование и презрение, смешанное с сочувствием. — Я могу развеселить тебя. — И она задрала юбки до пояса, демонстрируя свои прелести.

Во рту у Майкла стало горько от подступившей к горлу желчи. Он поспешно прижал руку к губам и отвел глаза, чтобы переждать приступ тошноты. Ничего удивительного, что это место вызывает у него такую реакцию. Воспоминания! Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться.

Перед глазами у него вновь возникла старая шлюха. Она подошла к столу, чтобы налить себе эля.

— Где ты пропадал все эти годы? Роджер говорил, что какой–то великий лорд зарубил его отца и забрал тебя с собой.

Майкл кивнул. Наконец–то к нему вернулась способность говорить.

— Он отвез меня в Ирландию.

На лице у проститутки появилось какое–то странное выражение.

— Славная страна, верно? Мой отец был родом из Коннахта.

— Марджери, а ты хотела бы вернуться домой с кошелем, полным золота?

Она метнула на него острый взгляд.

— Что тебе нужно теперь?

— Когда ушли отсюда прошлой ночью Фрэнсис Брайан и Николас Кэри?

Не успело имя Брайана слететь с его губ, как она уже яростно трясла головой, наотрез отказываясь отвечать. В глазах у женщины появилась боль. Майкл приблизился к ней.

— Тяжелый кошель с золотом, Мардж. Уже завтра ты можешь оказаться на борту корабля, плывущего в Коннахт. Новая жизнь, домик у моря. Тебе больше никогда не придется работать, а люди вокруг не будут ничего знать о твоем прошлом. И Брайан тоже ничего не узнает, он сегодня уехал далеко–далеко, выполняя приказ своего господина.

— Сколько? — выпалила проститутка, сама удивляясь своей храбрости.

— Можешь сама назвать сумму, милочка.

— Сто фунтов! — нагло заявила она.

— Пятьдесят. — На самом деле, он с готовностью заплатил бы ей и сотню, но нужно было поторговаться, иначе впоследствии она могла решить, что продешевила. — Будь завтра на Гринвичской пристани в десять часов утра. Мой человек принесет тебе мешочек с золотом. Ну, а теперь отвечай — когда Брайан и Кэри ушли из “Рогатого оленя”?

Ее била дрожь. Она боялась, это было видно невооруженным глазом.

— Доверься мне, Мардж. Я не обману тебя, клянусь душой. Я дам тебе несколько монет сейчас, а остальное, как мы договорились, передам завтра.

Содержательница притона шумно сглотнула и обхватила себя руками.

— На рассвете, — прошептала она. — Они ушли с первыми лучами солнца.

Значит, Брайан и Кэри не были убийцами! Но если никто из фаворитов короля, столь удобно попавших под подозрение в убийстве леди Анны, не виновен, то кто же совершил это преступление? И вновь мысли Майкла вернулись к кардиналу Уолси и своему пропавшему кольцу. Личное вмешательство лорда–канцлера в расследование этого дела не на шутку беспокоило юношу. Что же он упустил из виду?

— Тебе нечего бояться. Они не станут преследовать тебя из–за того, что ты мне рассказала. — Он высыпал пригоршню монет на стол. — Будь завтра на пристани в десять часов утра.

— Почему? — Стареющая проститутка — рябая, ожесточившаяся и покрытая шрамами, как бродячая кошка, — схватила его за руку. — Почему ты вдруг решил вытащить меня отсюда, из этих вонючих трущоб, словно блистающий ангел, сошедший с небес? — выкрикнула она ему в лицо, как если бы он был ангелом смерти, пришедшим к ней раньше времени, чтобы забрать ее душу. В глазах у женщины читались недоумение и ярость.

— Потому что, — Майкл печально улыбнулся, — один добрый человек сделал то же самое для меня. Да хранит тебя Господь, Марджери Курсон.

— Подожди! — Мозолистые грязные пальцы крепче вцепились в его рукав. — Как тебя теперь зовут?

— Сэр Майкл Деверо.

Мардж улыбнулась.

— Рыцарь, да? Она всегда мечтала о том, что ты станешь рыцарем, как твой отец.

— Я знаю. — Майкл грустно улыбнулся.

Он ушел, и на глазах у обоих блестели слезы.

Майкл, в душе которого бушевали демоны прошлого и настоящего, покинул публичный дом с намерением никогда больше не возвращаться сюда и зашагал по темной аллее. Воспоминания о давно забытом детстве перемежались видениями великолепного обнаженного тела Рене, страстно отвечавшего на его ласки. Рассказ Марджери откинул в сторону полог, которым его память накрыла первые страшные и трудные годы детства, проведенные в сточной канаве Лондона. Из тех времен он помнил совсем немного: свой соломенный тюфяк на полу, мать, нежно бравшую его на руки на рассвете или укачивающую на закате. Он вспомнил, как носился с другими мальчишками по улицам, срезая кошелки и вспарывая карманы, прячась в переулках, чтобы разделить добычу. Они были ловкими карманниками, эти маленькие воры, банда малолетних хулиганов, которой заправляли братья–близнецы. Те, в свою очередь, львиную долю украденного отдавали своему свирепому папаше. Ничего удивительного, что сам он сохранил ловкость рук и сразу заметил, как жалкая проститутка стянула кошель у Стэнли. Равно как не было ничего удивительного и в том, что он не испытывал ни малейшего страха, а лишь одно глубокое отвращение. В детстве эти грязные аллеи, предательские тени и зловонные канавы, переполненные нечистотами, были для него родным домом, где он знал все ходы и выходы. Там, куда сейчас ступали его высокие сапоги с рыцарскими шпорами, он некогда ползал на животе, подбирая всякую мелочь, выпавшую из карманов ремесленников и подмастерьев.

Но для него оставалось тайной, чем и как он сумел заинтересовать лорда Тайрона. Или его отец взял с графа клятву позаботиться о своем незаконнорожденном сыне, если с ним самим случится непоправимое? Майкл тщетно рылся в памяти в поисках ранних, самых первых воспоминаний о своем знакомстве с графом — и не находил ничего. Последнее, что он помнил о днях, проведенных им в “рыбных садках”, — это лежащее в канаве, завернутое в окровавленную простыню тело матери и он сам, обнимающий его. Точно так же не сохранилось у него в памяти и воспоминаний о времени, прошедшем с того момента, как он навестил старого лорда в его покоях, идо того утра, когда он проснулся от жара в крови. Аналогичный провал существовал и между тем часом, когда он увидел разорванное горло Марион Вуд, и следующим утром. И еще один, последний пробел: он склонился над пульсирующей жилкой на шее Рене — ее полный ужаса крик все еще звучал у него в ушах, — а потом вдруг пришел в себя и обнаружил, что стоит перед входом в таверну “Рогатый олень”. Проклятье! В его ненадежной и смертоносной памяти оказалось больше дыр, чем в чулке нищего.

Две женщины были зверски убиты в одну ночь, причем в то время, когда он находился поблизости, и обе имели к нему отношение — косвенное у шлюхи, через его далекое детство, и прямое — у Анны, благодаря событиям недавнего прошлого. Обеих кто–то укусил в шею, а у Анны вдобавок выпил всю кровь и подкинул ей украденное у него кольцо…

Все разрозненные доказательства указывали на него: отрастающие клыки, невероятная жажда, публичный дом, кольцо. Убийца, его таинственный враг, знал о его прошлом и о его болезни; улики и намеки сыпались на него со всех сторон, подобно стрелам, выпущенным из лука.

“Значит, — заключил Майкл, — убийца страдает той же болезнью”. Ответы находились совсем рядом, здесь, в “рыбных садках” и в его памяти, погребенные под грудой давно забытых воспоминаний. Он должен думать. Он должен связать прошлое с настоящим. И эта связь станет ключом к разгадке.

Майкл вернулся к таверне “Кардинальская шапка”, чтобы попытаться найти в сточной канаве труп Марион Вуд, сброшенный туда прошлой ночью. Но тело проститутки бесследно исчезло.

Из темного переулка выскочила стайка маленьких грязных сорванцов и промчалась мимо, причем один из них намеренно задел его на бегу. Майкл резко развернулся на месте и бросился за ними, а потом и обогнал…

Он поджидал их у выхода из переулка. Завидев его, мальчишки, визжа от страха и неожиданности, остановились, помешкали и вновь кинулись наутек. Он опять ждал их, уже у другого выхода из темной аллеи, и вновь его улыбка заставила их замереть на месте. Остановившись, сорванцы встревожено оглянулись, прикидывая, не стоит ли им метнуться назад и не догонит ли он их снова, но потом решили, что это бесполезно. Майкл протянул к ним руку со словами:

— Мой кошель, джентльмены.

Один из мальчишек, единственный, кстати, кто макушкой доставал ему до перевязи с мечом на поясе, осторожно шагнул вперед и вытащил из–за пазухи его кошель, после чего с подобострастным поклоном протянул его Майклу.

— Прощения просим, милорд. Похоже, ваша милость обронили вот это.

Майкл улыбнулся. Взяв кошель, он извлек оттуда пригоршню сверкающих монет и показал мальчишкам, заметив, как на чумазых лицах моментально отразилось вожделение. Все они были маленькими и костлявыми оборванцами, и белки их глаз светились в темноте.

— Как вы смотрите на то, чтобы заработать эти деньги законным способом?

Самый крошечный из малышей, перемазанное сажей личико которого венчала копна соломенных волос, подошел к нему и остановился, широко расставив ноги и уперев ручонки в бока.

— Какой способ вы имеете в виду, милорд? — деловым тоном поинтересовался он. — Ваша милость хочет половить рыбку[93]? Тут полно ныряльщиков для этого. А мы — мужчины, и занимаемся серьезным делом, сэр. Мы — не какие–нибудь там бездельники.

Майкл скривился, как от боли. Глядя на оборванца, бастарда без будущего, обитающего в прибежище для ублюдков, он как будто смотрел в магическое зеркало и видел в нем себя самого.

— Мне нужны всего лишь кое–какие сведения, мой юный друг. Прошлой ночью здесь, в Харте, была убита женщина Марион Вуд. Вы знали ее? — Все пятеро мальчишек дружно закивали головами. — Вчера я видел, как вышибалы бросили ее труп в сточную канаву. Она была завернута в простыню. Теперь ее там нет. Вы не могли бы подсказать мне, что стало с ее телом, после того как его покинула душа?

— Монахини забрали ее к “Скрещенным костям”.

— То есть на кладбище. — Последнее пристанище его матери. — Можете проводить меня туда? — Он швырнул каждому из них по монетке, а остальные зажал в кулаке, давая тем самым понять, что они могут заработать и их.

— Следуйте за нами, — строго произнес самый маленький. — Мы покажем вам, где это, милорд.

Подстраиваясь под их мелкие шажки, Майкл ухмыльнулся, глядя сверху вниз на невысокого, но отважного малыша.

— Как тебя зовут?

— Кристофер Риверз[94], милорд. Меня назвали в честь святого, спасшего тонущего мальчика на реке. — Мальчик набрал полную грудь воздуха, отчего стал похож на маленького голубя. — Мой отец был лодочником.

— Был?

Малыш выразительно передернул худенькими плечиками.

— Свалился в реку и утонул, когда был пьян.

Майкл положил руку мальчишке на плечо.

— А твоя мать?

Еще одно пожатие плечами.

— Не знаю. — Он поднял глаза на Майкла. — Вы научите меня, милорд? Я имею в виду, бегать вот так, стремглав, как вы? Вжик, вжик… — И он, совершенно по–детски улыбнувшись, показал, как именно, по его мнению, бегает Майкл.

“Да он совсем еще ребенок, — с внезапной тоской подумал молодой человек. — И я тоже был таким?” Его бедная мать, Эллен Батлер… Соблазненная и брошенная с ребенком под сердцем, лишенная средств к существованию. Очевидно, Саутворк находился вне пределов досягаемости христианского Бога и олдерменов Лондона. Майкла поразила злая ирония судьбы, заключавшаяся в том, что лорд Тайрон не верил в Иисуса Христа и, следовательно, не мог быть его посланцем.

— Я, в общем–то, и сам не знаю, как у меня это получается — бегать с такой быстротой, — извиняющимся тоном произнес он, ожидая увидеть искреннее разочарование на чумазом личике малыша. Но когда тот без слов принял его объяснение, Майкл ощутил, как в сердце у него проснулась острая жалость к бездомному ребенку. Кристофер Риверз не ожидал от жизни ничего хорошего и уж тем более не рассчитывал, что она станет осыпать его подарками. Стиснув худенькое плечико малыша, Майкл предложил: — Но я могу научить тебя чему–нибудь другому. Например… ездить верхом. Как ты отнесешься к этому?

Глазенки мальчика вспыхнули, как два масляных светильника.

— На лошади, милорд? На большом черном скакуне? Как настоящий рыцарь?

— Конечно. У меня как раз есть такой конь, большой и черный. Его зовут Архангел.

— И где он сейчас? — робко поинтересовался другой мальчуган.

Все остальные внимательно прислушивались к их разговору.

— Во дворце Гринвич, спит в конюшне.

— А он кусает руку, которая кормит его? — полюбопытствовал третий сорванец.

— Думаю, что нет. Архангелу нравятся маленькие мальчики, которые угощают его морковкой. А вас как зовут?

— Томас.

— Питер.

— Ну, что же, Кристофер, Томас и Питер, как вы отнесетесь к тому, что как–нибудь утром я приеду сюда на Архангеле и научу вас кормить, гладить и ездить верхом на нем, а?

— А нас вы тоже научите? — спросил четвертый сорванец, из–за плеча которого выглядывал мальчик повыше.

— Да, конечно. С удовольствием. А как зовут вас, ребята?

— Я — Генри, — отозвался старший. — А это — Роберт, мой брат.

— Генри, Роберт. — Майкл погладил всех пятерых по головам. — Меня зовут Майкл. Рад с вами познакомиться, джентльмены. — Он отвесил ребятне изысканный поклон. Ему казалось очень важным продемонстрировать им вежливое и учтивое обхождение, показать, что в мире есть и еще кое–что, помимо нищеты, грубости и страданий.

— А вы — рыцарь? — хором спросили Генри и Роберт. Майкл улыбнулся.

— Да, самый настоящий. Король Генрих пожаловал мне золотые шпоры только вчера, в День святого Георгия.

Мальчишки уставились на него с благоговейным ужасом.

— Вы победили огненного дракона? — спросил Питер.

Майкл рассмеялся.

— Еще нет, но надеюсь, что скоро это непременно случится.

— Мы можем помочь вам, милорд! Мы — меткие стрелки.

Генри подобрал камешек и запустил им в мрачный домик, приткнувшийся к таверне, расположенной у самого Лондонского моста. Четверо приятелей дружно последовали его примеру, и целый град камней обрушился на металлические решетки, закрывающие деревянные ставни. Многострадальный кирпичный дом, как сразу же отметил Майкл, много повидал на своем веку, а его стены внизу были измазаны фекалиями. В голове у него словно взорвалась еще одна шутиха, и перед внутренним взором юноши всплыла очередная картина: стоящий на пороге добродушный бородатый мужчина. Каменная канонада не осталась незамеченной. Изнутри послышалось недовольное ворчание, и одна из ставен вдруг распахнулась.

Почетный эскорт Майкла с воплями рассыпался по темным закоулкам, словно его и не было.

За решеткой возникло лицо бородатого мужчины из воспоминаний Майкла.

— Презренные негодяи, — сердито пробурчал он и погрозил кулаком вслед мальчишкам. — Убирайтесь прочь, маленькие бесенята! И не смейте возвращаться, слышите меня? Дайте же, наконец, бедному старику отдохнуть спокойно!

Майкл, задрав голову, с восторгом разглядывал его. Он был уже стар, борода его поседела, из–под ночного колпака выбивались редкие волосы, испанский акцент стал слабее, но юноша все равно узнал его.

— Сэр, — окликнул он старика. — Прошу извинить моих маленьких друзей за отсутствие хороших манер. Если их камни повредили ваши ставни, то позвольте мне возместить убыток.

— Уф! — Старик небрежно отмахнулся. — Этому старому дому досталось больше метательных снарядов, чем при Ажинкуре[95], но он по–прежнему крепко стоит на ногах, как, впрочем, и его хозяин. — Он коротко рассмеялся хриплым кудахчущим смехом. — Очень любезно с вашей стороны предложить мне компенсацию за их глупые шалости, но в этом нет необходимости. Доброй ночи, сэр.

— Сэр! — вновь окликнул его Майкл, когда старик уже запирал ставни. — Прошу простить меня за то, что нарушаю ваш ночной отдых, но… Сэр, мы с вами были знакомы, лет десять или даже чуть больше назад, и я надеялся, что вы будете так любезны, что ответите мне на несколько вопросов.

Старик окинул Майкла пронзительным взглядом.

— Позвольте узнать ваше имя, сэр?

— Меня зовут Майкл Деверо. Моей матерью была Эллен Батлер из таверны “Белый петух”.

Мужчина всплеснул руками, и с губ его сорвалось какое–то восклицание на чужом языке.

— А я… я полагал, что вы умерли, — с чувством пробормотал он. — Входите, входите же! — Ставни захлопнулись, а мгновением позже входная дверь приоткрылась на несколько дюймов. — Эти маленькие разбойники еще здесь?

— Да. — Майкл подошел к двери. — Они прячутся слева от меня. Эй, вы! Подойдите сюда и извинитесь!

— Не–е–ет! — донес ветер дружный ответ.

Старик тяжело вздохнул.

— Увы, от укоренившихся привычек, особенно дурных, избавиться бывает очень нелегко. Но входите же, входите. Боюсь, они будут ждать вас. Маленькие негодники!

— Больше никаких камней, мои славные рыцари! — крикнул Майкл, обращаясь к ночной тьме, прежде чем перешагнуть порог мрачного старого домика.

Внутри его обступили тени, которые отбрасывал язычок единственной сальной свечи, подрагивающей в руке старика. На столе, вокруг которого вместо стульев стояли сундуки, громоздились свитки пергамента, деревянные мерные линейки, бухгалтерские и метрические книги, разрезанные чистые листы толстой бумаги, готовые к употреблению, перепачканные чернилами тряпки, деревянные тарелки с остатками ужина, огарки свечей, а также целая армия чернильниц и перьев. Стены от пола до потолка покрывали полки, на которых теснились пергаментные свитки. Весь первый этаж дома напоминал казначейство в миниатюре. Старик, в наброшенном на плечи длинном плаще с прорезями для рук, проковылял к столу и наполнил чаши элем. Так, во всяком случае, показалось Майклу.

— Могу я спросить, чем вы занимаетесь, сэр? Вы ведь не церковный служитель, насколько я понимаю? Быть может, финансовый инспектор епископа Винчестера?

Ответом ему стал смех, который очень быстро перешел в надсадный кашель.

— Да, действительно, я — в некотором роде ревизор.

— Значит, это секрет. — Майкл сделал крохотный глоток. В чаше оказался не эль, а вино, густое, ароматное и сладкое. И к тому же дорогое.

Старик опустился на сундук, на крышке которого были разбросаны мягкие подушки, и жестом предложил Майклу занять место напротив. Передвинув перевязь с ножнами, чтобы она не путалась под ногами, Майкл опустился на сундук.

— К сожалению, я не помню, как вас зовут.

— Абрахам Вайсман. Я составляю отчеты и веду финансовые дела нескольких известных торговцев золотыми и серебряными украшениями на Лондонском мосту. Мои инструменты, как видите, — и он широким жестом обвел разнообразные предметы, лежащие на грубом сукне, которым был застелен стол, — это перо и бумага. Однако местные добрые прихожане почему–то полагают, что считать деньги других — то же самое, что и самому быть богачом. Отсюда и железные решетки на окнах. Но довольно об этом. Я с нетерпением жду, когда же вы поведаете мне свою историю. Последний раз я видел вас в ту ночь, когда случилось это несчастье. — Старик вновь наполнил чаши дрожащей рукой.

— Сэр, умоляю вас, расскажите мне все, что вы помните. Воспоминания о днях, прожитых здесь, у меня отсутствуют. Последние десять лет жизни я провел в замке графа Тайрона, вице–короля Ирландии. Я должен узнать о своих корнях. Недавно мне приснился сон, в котором моя… — проклятье, он едва не сказал “моя мама”; значит, память о тех днях понемногу возвращалась к нему, — моя мать умирает, и ее тело бросают в сточную канаву. В этом сне, который правильнее назвать кошмаром, я волоку ее к “Скрещенным костями, выкапываю могилу, опускаю туда ее тело и сам лезу следом. Именно этот кошмар и привел меня сюда в поисках истины.

— Если не ошибаюсь, вы пролежали в могиле целых три дня. Я обнаружил вас утром в субботу. Обычно в этот день я прихожу на кладбище, чтобы навестить могилы моих дорогих жены и сына. Вы были бледны и холодны, как лед, и я решил, что вы уже умерли. Но потом я вдруг заметил пар от вашего дыхания в холодном воздухе, а также обратил внимание на то, что у вас едва заметно поднимается и опускается грудь. Поэтому я спрыгнул в могилу и вытащил вас оттуда, потом принес к себе и принялся ухаживать за вами. Когда вы немного оправились, я начал обучать вас, надеясь со временем сделать из вас своего помощника. У вас был острый ум, и вы схватывали новые знания на лету. Особенно легко вам давались операции с числами. Прошло всего два месяца, и я почему–то решил, что вы вполне довольны своей новой жизнью.

— Так оно и было! — воскликнул Майкл, перед глазами которого вдруг чередой потянулись яркие воспоминания. — Мы ели на ужин бульон, а вы обучали меня буквам, из которых складывается мое имя!

Он вспомнил и другое: как к нему приходили друзья, предупреждавшие его о том, что он обрекает себя на вечное проклятие, по тому как, дескать, полоумный Абрахам Вайсман — гнусный еретик и пожиратель неопытных душ.

— Да, действительно, как я уже говорил, вы оказались очень многообещающим учеником. Я был вполне доволен вами. С тех пор как чума унесла жену и сына, я жил один, и теперь обрадовался компании. А потом, однажды вечером, я вернулся домой и обнаружил, что вы исчезли. Вы вернулись в банду маленьких воришек, которой заправлял Роджер Вайз, самый нечестивый и подлый головорез из всех, кого мне довелось видеть, и два его бешеных сына–близнеца. Как–то ночью они заставили вас постучаться в мою дверь, а сами собирались в рваться внутрь и похитить мои воображаемые сокровища.

— Да. — Майкл живо вспомнил стыд, опасения, тошноту, подступившую к горлу, и страх перед Роджером Вайзом и его сыновьями.

— Вы постучали, но когда я ответил, вы крикнули: “Берегитесь! Спасайтесь! Спасайтесь!”, что я и сделал, запершись наверху у себя в комнате. Оттуда я видел в окно, как Роджер Вайз с сыновьями избили вас до полусмерти. — Продолжая свой рассказ, старик избегал смотреть на Майкла. — К сожалению, мне не хватило мужества сойти вниз и попытаться защитить вас. Мне было страшно, очень страшно, и я понимал, что такой старик, как я, не сможет ничего сделать с Роджером Вайзом. Он наверняка перерезал бы мне горло… — Его надтреснутый голос дрогнул. — Да смилуется надо мной Господь! Тогда я понял, что не случайно потерял свою жену и сына. Такой червяк, как я, позволивший, чтобы маленький мальчик пострадал у него на глазах только потому, что ему самому было страшно, недостоин семьи. — И Абрахам прикрыл глаза трясущейся ладонью.

Майкл смотрел на старика, и во взгляде его не было ненависти. Бедный Абрахам отчаянно нуждался в прощении.

— Что же вы могли сделать, сэр? — произнес он успокаивающим тоном. — Запустить Роджеру Вайзу в голову чернильницей или заколоть его пером? Вы поступили правильно, сэр. А я ведь все равно спасся. Я пришел в себя в Ирландии, хотя и не помню, как туда попал. Я надеялся, что вы сумеете просветить меня на этот Счет.

— Увы, мне более нечего вам рассказать. А разве ваш благодетель никогда не говорил вам о том, каким образом он отыскал вас и спас?

— Полагаю, он щадил мои чувства. До тех самых пор, пока мне не стали сниться кошмары по ночам, я и понятия не имел, что появился на свет в публичном доме.

Абрахам погрузился в печаль, которая была почти осязаемой. Майкл ободряюще похлопал старика по дряблой руке, сквозь кожу которой просвечивали синие вены.

— Сэр, не забывайте о том, что вы спасли мне жизнь, за что я всегда буду вам благодарен. Эх, если бы я не оказался настолько глуп и не послушался бы мальчишек, оболгавших вас…

Абрахам поднял на молодого человека полные слез глаза.

— Они ведь говорили вам, что у меня есть рога и хвост, которые я прячу от посторонних глаз?

— Глупости, недостойные упоминания.

По впалым щекам Абрахама побежали слезы.

— Если бы я был дьяволом, то неужели допустил бы, чтобы моего брата, его семью и родственников жены сожгли на костре в Испании, обвинив в ереси? Я клянусь вам душами своих родных, да упокоит их Господь, что невиновен.

Родственники, сожженные в Испании? И вдруг Майклу открылась правда.

— Вы — еврей?

Затаенный страх проступил в глазах старика.

— Я — добрый христианин.

С тех пор как король Эдвард Длинноногий[96]два века назад повелел изгнать евреев из пределов своей страны, этот кочевой народ не осмеливался осесть в Англии, пока…

— “Эдикт об изгнании”, изданный Фердинандом и Изабеллой Испанской.

— Еретиков сжигали в Испании на кострах задолго до него, — вздохнул Абрахам.

Майкл накрыл его старческую руку своей. Он вдруг вспомнил о своей болезни, о неприязни, которую вызывал в нем огонь, о своих обострившихся чувствах, о сверхъестественной силе, о странной психической власти, благодаря которой он подчинил Анну и Уильяма Кингстона, констебля Тауэра. Молодой человек задумался и о прочих своих нечеловеческих способностях, о чудесных исцелениях, о клыках, вырастающих и снова исчезающих, о жажде, которую вызывала в нем “драконья кровь” или кровь Рене… Как такое могло с ним случиться? Почему? И когда? В затуманенном мозгу у него не было ответов, одни только назойливые вопросы стучали ему в виски. Майкл вдруг ощутил себя ребенком, заблудившимся в тумане, одиноким и испуганным. Женщина, которую он любил больше жизни, считала его чудовищем. И если он не сумеет доказать ей обратного, то ради чего ему жить дальше и на что надеяться?

— Кто из нас, простых смертных, подобен Господу нашему? Я научил вас правильно писать свое имя по–английски, но я никогда не объяснял вам его древнего значения. В вас сокрыта великая сила, Майкл. Я чувствую ее. А ведь я — всего лишь…

И тут дала о себе знать вновь обретенная чувствительность Майкла. Он буквально увидел, только не глазами, как черная меланхолия невесомыми клубами окутывает тело старика, высасывая из него последние жизненные силы. Абрахам умирал.

— Я умираю, — подтвердил старый финансист его догадку. — У меня внутри растет какая–то опухоль. Я очень рад тому, что вы пришли именно сегодня, потому что теперь я знаю — Господь хочет, чтобы я завещал вам свое движимое имущество.

— Абрахам, не спешите умирать. Я поговорю с врачом короля…

— Нет, дорогой мой мальчик. Уже поздно. Моя судьба решена. “Нагим я пришел в этот мир, нагим я уйду из него; Господь дал, и Господь взял. Да благословенно будет имя Его”. Родственников у меня не осталось. Здешние филистимляне[97]набросятся на мое тело, как черные вороны. Спасти душу — спасти мир. Позвольте мне умереть, зная, что я сделал вас богаче. — Лукавые искорки заплясали в выцветших глазах Абрахама. — Видите ли, мой мальчик, я солгал насчет сокровищ.

Маленькие негодники, как и предсказывал старый финансист, ждали Майкла в переулке, притаившись у стены закрытой рыбной лавки.

— “Скрещенные кости”, милорд? — зевая, полюбопытствовал Кристофер.

— Вам уже пора спать, бездельники, — мягко пожурил их Майкл. — Через час взойдет солнце. — А он до сих пор ни на шаг не приблизился к разгадке происходящего. Если он не сумеет остановить монстра, объявившего на него охоту, ураган, который пробудил к жизни кардинал Уолси, похоронит его в бездне несбывшихся надежд.

— “Скрещенные кости”!

Квинтет мальчишек окружил его со всех сторон, подобно отряду телохранителей самого короля. Майкл понял, что для сорванцов сегодняшняя ночь обернулась настоящим приключением, вспоминать и обсуждать которое они будут долго. Посадив Кристофера себе на плечи, он двинулся по темной улице в сопровождении остальных пострелят.

Кладбище оказалось именно таким, каким оно являлось ему в ночных кошмарах. Там не было каменных надгробий, увековечивающих память об умерших. Лишь покосившиеся палки да валуны обозначали могилы бывших обитателей приюта потерянных душ. Оставив своих малолетних спутников за оградой, он в одиночестве зашагал по тропинке, направляясь к могиле, которую выкопал в своем страшном ночном кошмаре. Усталый и опустошенный, юноша опустился на колени перед крохотным пятачком земли и с удивлением обнаружил лежащий на могильном холмике сгнивший деревянный крест, на котором было вырезано имя “Эллен”. Быть может, монахини все–таки навещали ее могилу? Он поднял крест и воткнул его в землю, чувствуя, как в груди нарастает знакомая тупая боль. Последние слова матери вновь зазвучали у него в ушах: “Ты должен жить. Ты обязательно выживешь…” Умирая, мать завещала ему жить дальше. Он потер татуировку на внутренней стороне запястья, ее прощальный дар, который должен был осветить ему путь. На руке у юноши по–прежнему оставался завязанный узлом шелковый шнур от балдахина в комнате Рене. Он бережно распутал его и повязал вокруг деревянного креста на могиле матери.

“Помоги мне! — взмолился он в безмолвном крике, обращаясь к своей бедной матери. — Помоги мне вернуть ее…”

Пронзительный вопль насмерть перепуганного ребенка разорвал ночную тишину на кладбище и завяз в клубах сырого тумана, поднимавшегося с земли. Майкл рванулся в ту сторону, откуда прозвучал этот вопль, перепрыгивая через могилы. Запах гниения ударил ему в ноздри еще до того, как он увидел гибкую фигуру в холщовой нижней юбке, склонившуюся над лежащим на земле мальчуганом. Четверых его приятелей и след простыл. Кошмарный призрак почуял его приближение и оторвал голову от шеи Кристофера: Марион Вуд! Оказывается, она жива! Или, вернее, уже нет. Глаза ее заливало тяжелое расплавленное лунное серебро, с острых клыков капала кровь. Майкл споткнулся и едва не упал. Его как будто ударил в грудь кто–то тяжелый и сильный. Неужели именно таким увидела его в собственной кровати Рене сегодня ночью?

Но вид окровавленной шеи Кристофера привел Майкла в чувство. Юноша ощутил, как в нем поднимается жгучая ярость.

— Оставь мальчишку в покое! — Он оттолкнул кровожадную шлюху в сторону, отчего та пролетела по воздуху добрых десять футов и упала навзничь. Майкл подхватил обмякшее тельце мальчика на руки. — Кристофер, ты жив? Где болит, малыш?

К счастью, мальчик оказался жив и здоров. Испуганно моргая, он тряхнул головой и прошептал:

— Мои товарищи убежали.

От такой жестокости, которой никак не заслуживал беззащитный мальчуган, у Майкла едва не разорвалось сердце. Но времени заниматься ребенком у него не было, потому как проститутка уже поднялась с земли и сейчас, пригнувшись, приближалась к ним. Майкл посадил Кристофера на землю и повернулся к ней навстречу.

— Кто сделал это с тобой?

Визжа от ярости, она бросилась на него, и оба покатились по земле. Все мысли о том, чтобы вести себя с ней по–джентльменски, сразу же вылетели у Майкла из головы, когда ведьма прошлась когтями ему по лицу, расцарапав его до крови. Он почувствовал, что перевоплощается в кровожадное и голодное чудовище, до смерти перепугавшее Рене. Они кружили между могил, нанося друг другу беспорядочные удары с чудовищной силой. В смертельной схватке сошлись два зверя, с обострившимся чутьем следя за перемещениями противника и стараясь предугадать его действия.

Наконец Майкл одержал победу, но не потому, что его враг оказался менее жесток, силен и коварен, а потому что мужчина, даже в образе монстра, все равно физически сильнее женщины. Подкравшись к ней со спины, он схватил ее за горло и прохрипел:

— Кто сделал это с тобой? Скажи мне!

— Благородный рыцарь! — прошипела она в ответ.

Майкл уже вознамерился выпытать у нее во всех подробностях, что это был за рыцарь, как вдруг его как громом поразила неожиданно вернувшаяся жажда. Его затрясло, глаза закатились, и на волю вырвался настоящий монстр. Его клыки впились шлюхе в обнаженную шею, разорвали кожу и перекусили вену, из которой ему в глотку хлынула горячая кровь. Он глотал ее быстро и жадно, ожидая успокоения, которое всегда вызывала “драконья кровь”. Но эта женщина не была драконом, и ее крови недоставало тех свойств и вкусовых ощущений, к которым он привык. И все же жажда его поутихла, он выпустил жертву из своих объятий и отступил, вытирая ладонью окровавленный рот. В это самое мгновение из–за горизонта вынырнул первый луч солнца. Крик женщины был самым жутким и отвратительным из всех, который он когда–либо слышал. Замерев на месте, будучи не в силах пошевелиться, он расширенными глазами смотрел, как солнечный свет обращает ее в пепел. Не прошло и нескольких мгновений, как от нее осталась лишь жалкая кучка невесомых серых хлопьев. Свистнул порыв ледяного ветра, и пепел разлетелся по сторонам, растаяв без следа.

Холодные крошечные пальчики стиснули ему руку.

— Она была драконом?

Майкл посмотрел вниз. В обращенных к нему ярко–синих глазах светились изумление и страх.

— Нет, она была… гарпией, но это должно остаться между нами. Пусть это будет нашим маленьким секретом, ладно?

Кристофер храбро кивнул.

— Да, милорд. Секрет. Только между нами.

Майкл опустился рядом с мальчиком на колени, обнял его за плечи и привлек к себе.

— Кристофер, хочешь, я возьму тебя с собой? Ты будешь жить со мной, я стану твоим отцом, а ты — моим сыном.

Синие глазенки стали огромными, как мельничные жернова.

— Вы заберете меня во дворец короля?

— Да, на первое время. А потом ты поедешь со мной, куда бы я ни направился.

Робкая улыбка на маленьком чумазом личике была способна растопить сердце огненного дракона.