Лекция: ШЛЮЗОВАЯ КАМЕРА МОДУЛЯ “ПИРС” МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
Десять часов пятьдесят минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
Работа предстояла штатная, запланированная еще на Земле. Работа — плевая, от силы на пару‑тройку часов, а вот на подготовку к ней предстояло убить чуть не сутки! Потому что трудиться предстояло не внутри МКС, а снаружи. Причем на этот раз русским — так сказать, в порядке живой очереди, — потому что в прошлый раз в космос через свой шлюз и в своих скафандрах выходили американцы.
“Болтаться” в открытом космосе предстояло Алексею Благову, поэтому вся предварительная подготовка легла на плечи его напарника Виктора Забелина. Который отправился в шлюзовую камеру для проведения техосмотра скафандра, в соответствии с правилами космического ПДД…
Выход в открытый космос давно перестал быть событием, превратившись в рутинную работу. Космонавтам постоянно приходится выбираться из международной космической станции, чтобы установить или настроить какое‑нибудь новое оборудование, что‑то подремонтировать или исправить.
Эмкаэска — она, конечно, крепче изношенного до дыр “Мира”, который в последние годы своей жизни трещал по всем швам, как Тришкин кафтан, отчего его постоянно приходилось “штопать”, но все равно — всего лишь “железо”, которое требует постоянного ухода.
Сегодня предстояло осмотреть солнечные батареи по левому борту. По “левому”, конечно, условно. И “по борту” — тоже. Никакого борта у станции не было, было множество хаотично расположенных модулей, которые пристегивались друг к другу, как детали “Лего”, образуя причудливое нагромождение цилиндров и антенн…
Алексей Благов “вплыл” в отсек оборудования, где в “походном положении” хранятся скафандры и оборудование для их обслуживания.
— Ну что, все в порядке? — спросил он.
— В полном, — заверил его Виктор Забелин, который был сегодня “выпускающим”. — Баллоны заправлены, батареи заряжены, дырок нет.
Главное — что дырок нет.
— Ну что, тогда задраиваемся?..
Крышка плотно заткнула люк, ведущий в МКС. И в шлюзовой камере стало помаленьку падать давление. С одной атмосферы до 0, 7 атмосферы, потому что в скафандре давление и того меньше.
Шлюзовая камера работала, что твой ниппель, только в обратном порядке. Оттуда дуй, а обратно… Обратно уже не выйдешь. Полная автономка, как в подводной лодке…
Примерка скафандра… Который и не скафандр даже, а маленький космический корабль, имеющий даже собственное название — “Орлан‑М”… И который не надевают на себя, а в который входят через ранец‑“дверцу”. Не забыв ее за собой прикрыть!
— Ну что?
Потеребить кнопки на панели управления, расположенной на груди. Скосив глаза, взглянуть на сигнальные лампочки внутри шлема, которые отображают работу скафандра. Включить‑выключить светильники, предназначенные для работы в тени станции. Проверить систему водяного охлаждения. Опустить противосолнечный фильтр на переднем иллюминаторе и на вспомогательном верхнем тоже. Покрутить головой, пошевелить пальцами в перчатках и руками‑ногами тоже, прислушиваясь к тому, не скрипят ли гермоподшипники в сочленениях.
Вроде все в порядке.
Как в танке!
— Нормально…
— Тогда даю “коктейль”…
В скафандр, вытесняя воздух, стал поступать чистый кислород, которым космонавту предстояло дышать полчаса, чтобы вывести из крови азот, потому что если этого не сделать, то он “закипит” в сосудах, заткнув сердце и мозг воздушным тромбом. По научному этот процесс называется десатурация, а по‑свойски — “кислородный коктейль”…
Ну что, пошли?..
Из отсека с оборудованием космонавт нырнул в “накопитель” — отсек, откуда выходят в космос. Задраил за собой квадратный, метр на метр, со скругленными углами люк, окончательно обрубая себе пути к отступлению.
Это последнее перед космосом помещение фактически было шлюзом. Один, оставшийся сзади люк отделял его от станции, другой открывался в безвоздушное пространство.
Космонавт висел под потолком, ожидая, пока давление (вернее, его отсутствие) внутри и снаружи уравновесится.
В небольшое квадратное оконце за ним наблюдал “выпускающий”.
— Ну что, готов?
— Всегда готов! — довольно бодренько ответил Алексей Благов и даже вскинул к шлему, в пионерском салюте, правую руку.
Хотя чувствовал себя не так бодро, как изображал, что фиксировала бесстрастная телеметрия, отмечая повышение частоты пульса и артериального давления. Все‑таки не на пикничок в Парк Горького он собирался, а в космос!..
Автоматика привела в действие запорный механизм внешнего люка. Железный “пятак” отклеился, оторвался от корпуса и развернулся на девяносто градусов, открыв дыру в космос.
— Ну я пошел!..
Проверив пристегнутый к скафандру страховочный фал и ухватившись руками за поручень и подтянувшись, русский легко выплыл наружу. Потому что никакого сопротивления не испытывал — нет в космосе сопротивления, потому что нет воздуха! И если чуть оттолкнуться от станции, то сразу же полетишь от нее и сможешь так лететь тысячи километров, не имея никакой возможности “притормозить”. Будешь лететь, может быть, миллионы лет, как одинокий и мертвый астероид, пока тебя не притянет какая‑нибудь чужая планета, о которую ты и расшибешься в плоскую лепешку.
Отчего, конечно, тревожно! И не только Алексею Благову. Это чувство “последней опоры” хорошо известно всем выходившим в открытый космос астронавтам, и у всех оно проявляется одинаково — в судорожном, так что всемером не оторвать, хватании за поручень. Как если бы ты болтался без опоры на верхней перекладине пожарной лестницы, а тебя кто‑то за ноги вниз тянет! Так что тут уцепишься, да еще как!..
И лишь потом, через секунду‑другую, вспоминается про страховочный, который не отпустит тебя в космос, фал, про реактивные двигатели, которые есть на МКС и в скафандре тоже, и про своих, которые не бросят в беде товарищей.
Но это потом…
— Ну что, я пошел?
Да иди уже, иди!..
И Алексей Благов с большим сожалением оторвался от поручня, отправившись в путешествие по МКС. Снаружи. К “носу” — если считать носом Европейский исследовательский модуль, а “кормой” — шлюзовую камеру.
Хватаясь за поручни, он плыл вдоль станции. Это был его первый выход в открытый космос, хотя эмкаэску он знал снаружи как свои пять пальцев, излазив ее вдоль и поперек на тренировках в бассейне. Причем в точно таком же скафандре. Но там, хоть и было создано некое подобие невесомости, был все‑таки бассейн и была Земля.
А здесь — КОСМОС!.. Из которого, если что, на поверхность не вынырнешь!
Первые три поручня он еще был напряжен, хватаясь за них очень цепко. Что было довольно глупо, потому что здесь не было ураганных ветров, качки и перехлестывающих через борт волн, отрывающих бедных матросиков от судна. Здесь вообще ничего не было, кроме безвоздушного пространства.
Потом довольно быстро освоился и бояться перестал, получая от своего путешествия даже некоторое удовольствие.
Внизу, под ногами, плыла цветная, с пятнами океанов и лесов Земля, которую можно было охватить взглядом всю и разом. Справа светило Солнце и, конечно, припекало, чего не чувствовалось, так как работала система охлаждения. И, хотя ярко светило солнце, то есть был день, видны были звезды. Гораздо лучше и больше, чем если смотреть с Земли. А если ты попадал в тень, то тут же оказывался в темной ночи, отчего приходилось, освещая себе путь, включать светильники.
Такие чудеса.
Алексей миновал служебный модуль.
Добрался до НЭП — научно‑энергетической платформы, обеспечивающей энергией российский сегмент станции. Раскинутые в стороны солнечные батареи напоминали раскрытые пальцы рук. Но сегодня его интересовали не эти батареи, а американские.
Проплыл над МЖО — российским модулем жизнеобеспечения и тремя исследовательскими модулями ИМ‑1, 2 и 3. Как будто им нельзя было присвоить какую‑нибудь другую, более благозвучную аббревиатуру…
Здесь была российско‑американская граница, разделяющая станцию надвое. Условно, потому что никаких шлагбаумов и полосатых будочек с пограничниками здесь не было и виз для перехода не требовалось. Космос жил по более демократичным правилам, чем Земля.
Алексей миновал американские модули NODE‑1 и 2.
Американский лабораторный модуль — LAB.
И модуль НАВ, служащий для размещения экипажа в американском сегменте. Здесь он чуток “подвис” возле иллюминатора, помахав американской астронавтке Кэтрин Райт. Которая была — в сравнении с русскими женщинами — так себе, но была здесь единственной среди одних только мужиков дамой, что сильно сказывалось на ее привлекательности.
Привет, Кэтрин!..
Прилепившаяся к иллюминатору с той стороны американка помахала ему в ответ.
А на большее он не рассчитывал. С этими американками на большее рассчитывать не приходится!.. Это ж не наши бабы, с этими только свяжись! Кое‑кто, не в этом, в другом экипаже, попробовал, а потом год от обвинений в почти изнасиловании на околоземной орбите отбивался, объясняя, что он ничего такого плохого не имел в виду, когда пытался поцеловать свою коллегу в щечку! Чуть было мужика на электрический стул за такие вольности не посадили!..
А вот и основная ферма станции, к которой крепятся батареи главной энергоустановки. Куда ему и надо.
Алексей добрался до места и стал чего‑то там откручивать‑прикручивать, приколачивать и присобачивать.
Это только снизу, с Земли, кажется, что профессия космонавта какая‑то особенная, на самом деле они зачастую те же слесаря и сварщики, только поднявшие свою квалификацию на недосягаемую высоту.
Это же зачем они ее так крепят‑то?
И вот так?.. Только себе и русским людям жизнь усложняют!
А мы ее сейчас по‑простому — и… р‑раз… И еще… Да ногой упершись!..
Хрясь!.. И вся недолга!..
Чего американец сделал, то русский завсегда разобрать сможет. Посредством молотка, плоскогубцев и какой‑то там матери.
Вот и все — и можно в обратный путь!.. Через НАВ, LAB, NODE‑1 и 2. А после них через милые сердцу и уху ИМ‑один, ИМ‑два и три тоже, направо к НЭП и все — и считай, уже дома!
Тук‑тук…
А чего это они не открывают‑то?
Метровая крышка, закрывающая люк, ведущий в МКС, на команды не реагировала. Ну правильно, это же наша станция, не их! У нас всегда так — или какой‑нибудь предохранитель полетит, или чего‑то в схеме замкнет… И всегда — в самый неподходящий момент!
На что у нас, в отличие от американцев, есть свой ответ — есть намертво приваренные к крышке с двух сторон поручни, чтобы ее, заразу такую, можно было тянуть и толкать. Вручную. Потому что так — надежней!
Алексей Благов повернул ручку привода замков на четыреста сорок градусов и…
И — ни хрена подобного! Крышка не открывалась. Отчего стало как‑то неуютно.
Наверное, это кольцевые резиновые уплотнители слиплись. В вакууме такое бывает. Бывает, что две плотно прилегающие друг к другу поверхности сцепляются так, что не разорвешь. Правда, на этот случай в трех из шести замков предусмотрены специальные кулачковые механизмы. Но мало ли…
Надо просто посильнее нажать!
Алексей по‑простому, как если бы был на Земле, уперся коленом в обшивку станции, ухватился за поручень и — эх, жаль, на ладони поплевать нельзя — потянул крышку на себя, боясь сорваться и улететь в космос, когда она, не устояв, распахнется.
И… раз!..
И еще… р‑раз!..
И хоть бы что! Крышка стояла как влитая. Что было уже не смешно.
Он осмотрел ее со всех сторон. Дернул еще и еще раз.
Без толку!
Может, ее чем‑нибудь поддеть?
Да ну, ерунда какая! Люк в космический корабль — это тебе не заклинившая дверца “десятки”, ее монтировкой не подцепишь и с мясом не выдерешь! Под нее не то что отсутствующую монтировку — не имеющуюся при себе иголку не подсунешь!
Черт побери, что же делать?..
Делать было нечего — в самый раз караул кричать!
— У меня нештатная ситуация! — довольно спокойно, не выдавая своей тревоги, сказал в микрофон Алексей Благов. — Я не могу открыть крышку входного люка…
Но говорить можно как и что угодно — телеметрию все равно не проведешь. Телеметрия показала, как у космонавта часто и сильно забилось сердце, как мгновенно подскочило артериальное давление.
Люк не открывался. Что было странно и чего не могло быть. Не должно было быть…
— Витя, ты слышишь меня? — спросил Алексей Благов.
— Слышу, — подтвердил его напарник, который был рядом, был всего в нескольких метрах от него, но был недосягаем, потому что был внутри станции. — Попробуй открыть люк в ручном режиме.
Как будто он не открывал.
— Да пробовал я уже. Десять раз пробовал!
— А ты еще раз попробуй.
А что еще можно в такой ситуации посоветовать? Только — трясти…
Ну ладно.
Леша взялся за поручень, уперся в обшивку коленями и что было сил, напрягая все мышцы, багровея и обливаясь потом, стал тянуть крышку на себя.
Но та не подавалась.
— Хрен на рыло! — выругался Леша по‑русски.
— Что, что он сказал? — спросили напряженно прислушивающиеся к разговору русских коллег иностранные астронавты.
— Сказал, что у него ничего не получается, — перевел Виктор Забелин. — Пока.
И действительно ни черта не получалось.
Хотя ничего еще не произошло — всего лишь заклинило люк. Один из люков, потому что есть еще второй, там, через “границу” — в американском стыковочном модуле. Американская техника не наша — она ломаться не должна! Хотя, конечно, признавать нашу несостоятельность перед западной техникой неприятно. Но тут уж не до жиру!..
Виктор Забелин вопросительно посмотрел на командира экипажа. Принять решение об использовании американского модуля должен был именно он.
— O’kay! Viktor… — ответил Рональд Селлерс. — Вы можете воспользоваться нашей “дверью”.
На чем инцидент был исчерпан.
— Греби к американцам, — сказал по‑русски Виктор. — Они примут тебя через свой шлюз. Давай — ни пуха…
Алексей Благов, еще раз чертыхнувшись на отечественную технику, развернулся и, перехватывая за скобы, “побежал” в сторону американского стыковочного модуля. В этом было даже что‑то символическое — выйти через один вход, а зайти через другой.
Он довольно быстро “доскакал” до американского модуля, где повис, удерживаясь за скобу. Ломиться в чужой люк — это не в дом незваным гостем стучаться, быстро все равно не откроют. Пока они задраят дверь, пока откачают воздух, уравновесив внутреннее давление с наружным, пройдет время, и не самое маленькое. Ведь к его приему никто не готовился.
Лешка Благов висел в безвоздушном пространстве, уже не обращая внимания на окружающий пейзаж — на Землю и звезды, потому что хотел поскорее попасть “домой”. В скафандре, конечно, тоже есть все “удобства”, но на борту они все же удобнее.
Скорее бы уж…
Лешка висел в метре от корабля, предвкушая скорый душ, обед и сон, не зная, что происходит внутри станции. Он ожидал, что вот‑вот, через минуту, две или три, “пятак” крышки отклеится от борта, открыв входное отверстие, куда он вплывет…
Но тот все не открывался и не открывался. Чего‑то американцы не спешили…
Хотя на самом деле — спешили!
К Виктору Забелину подплыл командир Рональд Селлерс.
— Скажи, Виктор, сколько у нас времени?
Что в данных конкретных условиях звучало так: сколько у русского космонавта осталось кислорода?
— На три с половиной часа, — ответил Виктор. — Что случилось?
— Ничего не случилось. Все o’key! — уверенно ответил командир. — Так, небольшие неполадки в стыковочном модуле.
“Небольшие неполадки” в космосе могут иметь самые крупные последствия.
— Что произошло?! — повторил вопрос Виктор тоном, который исключал недомолвки.
— Шлюзовая камера не держит давления, — ответил Рональд Селлерс. — Возможно, что‑то постороннее попало в уплотнитель.
Теперь все стало более‑менее понятно. Всем, и даже далекому от космических технологий японскому космотуристу. Американцы пытаются выкачать из камеры воздух, а он не выкачивается, подсасывая его из станции. С таким же успехом можно черпать ситом море…
Может, действительно что‑то попало между жгутами уплотнителя? Такое иногда случается и исправляется в считанные часы — в крайнем случае заменяется уплотнитель. Но сегодня этих часов может не хватить!..
— Не беспокойся, Виктор, все будет в порядке, — заверил Рональд Селлерс.
Но Виктор все равно беспокоился, причем очень явно, уже наплевав на всякие приличия.
Возможно, потому, что лучше других понимал, что, если не удастся восстановить герметичность американского шлюза или не получится открыть русский люк, Леша Благов имеет все шансы остаться в космосе.
Навсегда!..
И тогда русский экипаж лишится одного из своих членов.
Виктор Забелин — друга.
А его жена — любовника…