Лекция: Расстегнутый ошейник 4 страница

Я вернусь из похода, из далеких земель,
И приду в тот трактир на углу.
Там ударит мне в голову сладостный хмель,
Я рассказ о себе поведу.

Расскажу, как я храбро сражался в бою,
Как трофеи и дев юных брал.
Я хвалебную песнь о себе пропою,
Как героем великим я стал.

До рассвета затянется долгий рассказ,
Добрый эль будет литься рекой.
И не вспомню я в этой попойке не раз
Свой утерянный в битвах покой.

Я не вспомню стеклянный и мертвый тот взгляд,
Это мой самый первый убитый солдат.
Крики юных тех дев и дым черный, и смрад
С пепелища, сожженных мной хат.

И поля алой кровью политы не раз,
Крики черных ворон над жнивьем.
Не войдет это все в мой геройский рассказ,
Вспомню это во сне я. Потом.

Молчание, царившее после моей песни, заставило меня поволноваться. Но…
— Силен мужик. Такое не каждый напишет.
Люди заволновались и заговорили, обсуждая услышанное, а я вздохнул с облегчением. Все-таки для каждого автора важно слышать одобрение своей работы. Пусть и такое грубовато-неловкое, но одобрение.
— А повеселее чего можешь?
— О чем?
— О бабах, конечно.
Ну, конечно. Что за вопрос. Если повеселее, то только о них, родных, единственных, а порой и крайне опасных, особенно, если со сковородкой в руке.

Я многое видел, о много дорог
Свои истоптал сапоги.
Позволь, преподам я тебе свой урок,
Соблазна простые шаги.

Ты юную деву сперва оцени:
Гордячке – польстивей слова.
Для алчности что-то поярче купи,
Обжоре – пирог или два.

Для скромницы – жаркого взгляда лучи,
Смешливой – скажи анекдот.
Пред дурой постой, бисер там не мечи,
Скажи, что умна и сойдет.

К любой деве можно подход подобрать,
Но только услышь мудреца.
Ленивую деву не вздумай избрать!
Мученьям не будет конца.

Она как бревно, что на ложе лежит,
Трудишься над нею в поту.
А то, что девица давно уже спит,
Поймешь ты лишь где-то к утру.

Дружный хохот заметался под крышей нашего барака. Кто-то снисходительно улыбался, кто-то морщился, кто-то смеялся до слез. Главное, равнодушных здесь не было.
Вновь мне померещилось какое-то движение за окном, и вновь я никого там не увидел, а мужики уже просили спеть им еще что-нибудь.
Я спел еще несколько песен, пока не был объявлен отбой. Люди расходились в хорошем настроении, желая нам спокойной ночи.
Когда все ушли и лагерь успокоился, я еще некоторое время лежал, глядя в окно, и вспоминал свою жизнь. Я мечтал о том, как однажды я смогу вернуться домой. Так я и уснул, обнимая гитару.

Тень.
Дать человеку гитару было верным решением. Он спит, обнимая ее, как ребенок любимую игрушку. Странный он. Не такой как все. Чужой и в то же время какой-то родной. Словно давно потерянная вещь, которую уже отчаялся найти, а она вдруг сама в руки попала. А какой от него исходит аромат. Зовущий. Он сводит меня с ума. Только он – это он, а я…
Иногда так хочется хоть немного счастья, но… Мы изгои этого мира. Отвергнутые и отвергающие. Пытающиеся выжить несмотря ни на что.
Может быть, когда мы искупим свою вину перед этим миром…

Скворец.
Утро встретило нас привычной уже командой, завтраком и новой работой. Все было как вчера с маленькой разницей. Туман решил, что он умный, поэтому может отлынивать от работы. Я сначала хотел вправить ему мозги, но потом передумал, и Коту запретил. Очень уж мне захотелось проверить, как темный эльф поступит. Вот такой я гад. Ну, не на себе же проверять, себя жалко.
И вот долгожданный вечер. Темный эльф, его тут за спиной называют Тень, а как зовут в жизни — никто не знает, подошел к нам. Он начал молча обходить наш стол. Легкое касание плеча и я почувствовал, как меня, несмотря на теплую одежду, пробирает холод, исходящий от его пальцев. Один миг, и он отошел в сторону Тумана. Касание. Миг задержки. И вот миска, в которую должны были положить порцию Тумана в руках у темнокожего эльфа, а сам он невозмутимо последовал дальше.
Старожилы ехидно посмеивались, а стопка мисок во время обхода нашего стола увеличилась до семи. Эльф передал их поварам и ушел. Все так же безмолвно. Только перед тем как отвернуться, он посмотрел на меня, своими колдовскими красно-черными глазами. Вот же черт.
Туман сидел красный как рак, сминая в руках кусок хлеба. Слабая замена мясной каше.
Я быстро съел половину своей порции, а остальное придвинул парню. Все-таки я тоже виноват в том, что он остался голодным. Дал бы сразу по мозгам, а не ставил эксперименты, он бы ел сейчас как все. С другой стороны точно так же поступил Кот. Туман покраснел еще больше и попытался гордо отказаться.
— Ешь давай. Завтра отработаешь.
Подпихнув его локтем, я посолил несколько кусков хлеба и рассовал их по карманам. Что поделать, привычки интернатские не так просто забываются.
Сегодняшний вечер напоминал вчерашний как две капли воды. Снова я пел для мужиков песни, свои и чужие, особенно ребятам понравились песни Высоцкого, впрочем, другого я и не ожидал. Когда песенный вечер был окончен, и все разошлись, я опять уснул, положив гитару рядом с собой.
Под утро меня разбудило странное чувство, словно позвал кто-то. Тихонько поднявшись, я вышел наружу. С неба сыпал мелкий снежок, а неподалеку от нашего барака, полускрытые за пеленой снега, скользили шесть бледных силуэтов, тащивших на себе какие-то предметы большие и темные.
Первым делом я решил, что это вампиры, выбравшие себе жертвы, возвращались, чтобы в тишине съесть кого-то. Струхнул я тогда знатно. Только приглядевшись к ним внимательнее, понял, что они двигались в сторону кухонного барака, где и сгрузили свою ношу. Сгрузили и растворились среди снега, словно и не было их.
— Это что же мы едим?
Поминутно оглядываясь, я короткими перебежками подобрался к месту, где были свалены туши. Да, да, именно туши. Оленьи. Вернее четыре оленя, один из которых был довольно крупным и два кабана.
— Вампирам нужна только кровь. Мяса мы почти не едим.
Голос, раздавшийся сзади, заставил меня вскрикнуть и подскочить на месте. Обернувшись, я пригнулся и выставил руки чуть вперед, приготовившись защищаться.
Темнокожий эльф с серебристыми волосами и красными глазами стоял в трех шагах позади меня. И снова я словно утонул в его глазах, таких притягательных. Сколько мы так простояли, я не знаю, но очнулся я только тогда, когда он отвел взгляд.
— Ты замерз. Иди.
И я пошел назад. Меня, в самом деле, била дрожь, ведь я выскочил без куртки, а еще сильнее я задрожал, когда понял, какого свалял дурака. Ведь меня вполне могли схарчить вместе с этими оленями.

Следующие два дня прошли без происшествий. Все постепенно втягивались в рабочий ритм, и никто больше не пытался мухлевать в работе.
На третий день к обеду в долину прибыл караван с припасами и новыми рабами.
Мы стояли вместе со всеми и смотрели на новичков. Почти все они были не только в ошейниках, но и в кандалах. Испуганные мужики почти все жались друг к другу и ошалело оглядывались.
Как и в прошлый раз из дома вышли трое. Тень и двое в плащах. Тень подошел к неровному строю, осмотрел их и, подойдя вплотную к первому человеку, дотронулся на миг до его плеча.
— Два года.
Следующий человек.
— Год.
Следующий.
— Три года.
Еще один.
— Невиновен.
Этого счастливца, рухнувшего на колени, мигом оттащили в сторону и расковали, а Тень уже идет дальше.
— Год.
— Десять.
— Три.
— Невиновен.
— Пять.
— Год.
Он обошел почти всех пятьдесят шесть человек. Из них одиннадцать были признаны невиновными. Остался последний человек, мужик с пивным брюшком, злобно оскалившийся на темного эльфа. Тень прижал пальцы к его плечу и почти сразу отшатнулся прочь.
— Пожизненно.
Кто-то позади меня ахнул, а мастер стоявший слева выругался.
— Что это все значит? – поинтересовался я у него.
— А то и значит. Этот, видать, что-то сильно поганое совершил, вот и смерть свою он здесь встретит. Если по мелочи какой попал на шахты, так отработал и все, а кто по навету или по ошибке сюда угодил, того сразу отпускают.
Тем временем Тень подошел к освобожденным.
— Вы можете уйти сейчас, а можете остаться и работать за плату. Выбор за вами. Кто решил уйти – идите вместе с торговцем из долины, держать не будем. Остальные будут распределены на работы.
Повернулся к закованным.
— Вам надлежит отработать то время, что я назвал, дабы искупить свою вину, после чего вам будет предоставлен такой же выбор — уйти или остаться. Сейчас с вас снимут кандалы, распределят по койкам, выдадут одежду, покормят и покажут рабочие места.
— Эй! А со мной что?
Это выкрикнул тот последний мужик.
— Ты останешься здесь навсегда. Работать будешь сам. Один. Кандалы останутся.
Сказал – как отрезал, и ушел, вместе с двумя в плащах, а мастера пошли к мужикам набирать себе работников.
Шестеро из одиннадцати невиновных ушли вместе с привезшим их караваном, а остальные решили пока остаться.
В наш барак подселили двенадцать человек на свободные места, и одним из них оказался тот самый, пожизненный. Он почти сразу попытался качать права, но мы ребята не робкие, сразу заткнули его фонтан, и уложили на дальней койке, приходить в себя.
Всем было интересно, что он натворил такого страшного, но с расспросами никто не полез. А когда вечером мы разговорились с новенькими, они рассказали, что о нем говорили в караване. Мужик долгое время был городским стражем и однажды был уличен в насилии над пацанами. Пока он калечил, насиловал и убивал беспризорников, никто не обращал на это внимания, но однажды он ошибся и прихватил сына богатого купца, вхожего в дом самого градоправителя. На свою беду парнишка сбежал из дома в поисках приключений и нашел их. Когда было найдено его тело, вся городская стража была поставлена на уши и виновного быстро сдали свои же. Тогда состоялся показательный суд и бывшего стражника отправили к нелюдям в виде раба. В человеческих государствах часто такое наказание практиковалось. Типа каторга.

Кабана, так звали смертника, поместили на работу неподалеку от нас. Вход тот же, но рукав другой. Самый опасный, первый. Над тем рукавом пробегает ручеек и порода там влажная и крошится здорово. В том проходе опоры стояли не только вдоль стен, но и посередине, чтобы предотвратить обрушение.
Кабана приковывали там утром и снимали с цепи вечером, когда все шли спать. Длины цепи хватало, чтобы пройти шахту от начала до конца, но дальше двух шагов от входа он сделать не мог. Ел он здесь же.
Был бы на его месте кто-то другой, я бы посочувствовал бедолаге, а подобных ему уродов жалеть я был не намерен. Нет, я понимаю, есть всякие любители БДСМ там, или еще чего, но это если добровольно, а тут пацаны беззащитные. Я сам был таким, может, поэтому и воспринял все настолько остро. И когда он через дней шесть после своего прибытия окликнул меня на выходе из шахты, я сначала прошел мимо, но потом все же вернулся. Дурак.
— Слышь, как там тебя. Приведи сюда хозяина.
— Чего ради?
— Я тут нашел странные кристаллы. Хочу, чтобы он взглянул.
— Я позову мастера.
— Э-э, нет. Мастеру я ничего не скажу. Я скажу только хозяину. Может он мне срок поменьше сделает.
Срок ему поменьше? Я сплюнул.
— Скажу мастеру, а там как получится.
В общем, я передал мастеру его просьбу перед ужином, а когда пришел Тень, мастер пересказал ему мои слова. Темный эльф кивнул, давая понять, что понял, и продолжил обход работников.
После того как последний человек был допущен к ужину, Тень пошел в сторону пещер. Какое-то смутное предчувствие не давало мне покоя. Слишком уж взгляд Кабана был злым для просителя. К тому времени я расправился со своей порцией, прихватил пару кусков хлеба и ринулся следом за ним.
— Ты куда? – окликнул меня Кот, бросив свою кашу.
— Потом.
Кот, со своим извечным любопытством, решил, что потом – слишком долгий срок и побежал следом, отстав всего на десяток шагов. Заходя в пещеру, я увидел краем глаза, как из-за стола вышли еще человек десять и тоже шли в нашу сторону.
На миг мелькнула мысль, что возможно я зря переполошил ребят, но исправлять что-то уже было поздно. Еще несколько шагов, и я остановился рядом с Кабаном и Тенью.
Кабан заискивающе улыбался, но глаза… в них было столько злобы, что я даже отшатнулся. Тень глянул на меня и, мотнув головой, чтобы я ушел, последовал за зовущим его внутрь Кабаном.
Я все понимаю, нелюди сильнее и выносливее нас, людей, но оставить его я не смог. Глупо? Конечно, глупо.
Звяканье цепи, которой был прикован к стене Кабан, удалялось, и я, поколебавшись еще несколько мгновений, все же пошел следом. За спиной слышалось дыхание Кота, и это придавало мне кое-какую уверенность. Мы дошли почти до конца туннеля, когда Кабан остановился.
— Это здесь. Вам, наверное, плохо видно? Я принесу факел.
— Не надо. Кот принесет факел от входа. Да?
И чего я влез?
— Ага. Я сейчас, – и Кот резво убежал в обратном направлении.
Кабан глянул на меня, и чуть посторонился, пропуская меня вперед. Почему-то мне стало спокойнее, когда бывший стражник оказался дальше от эльфа, разглядывающего стену. Вдалеке показался слабый отблеск света и голоса людей.
— Я ничего здесь не вижу, кроме пустой породы, – эльф оглянулся, и я увидел, как мерцают в темноте его красные глаза.
— Сейчас все будет.
От голоса этого человека у меня мурашки побежали по спине. Что он…
Додумать я не успел. Кабан вдруг с ревом ударил плечом центральный столб опоры. Тот страшно заскрипел и пришел в движение, а вместе с ним боковые столбы, и потолок шахты. Обвал!
Дальше я не думал. Действовал. Подскочив к эльфу, я отпихнул его в дальний угол и упал на него сверху. Грохот, скрежет, что-то тяжелое опустилось сверху, удар и искры в глазах. Темнота.

Лежал лицом вниз на чем-то теплом. Вернее, это голова моя лежала на чем-то теплом, а тело на полу, острый камень впивался в бок. Не то чтобы больно, но неприятно. Пошевелился, чуть отодвигаясь, открыл глаза. Темень вокруг сплошная. Значит, нас все же завалило. Попытался приподняться, но меня остановила рука на спине.
— Лежи. У тебя разбит затылок. Рана может открыться.
То теплое на чем я лежал, оказалось коленями эльфа.
— А почему не больно?
Голова действительно не болела.
— В моей… в общем это временное явление. Я немного… залечил рану, но недостаточно хорошо, чтобы убрать все последствия. Скоро она заболит снова. Извини.
Голос у него интересный, с легкой хрипотцой, словно он редко разговаривает. И почему я только сейчас это заметил? Видно правдивы рассказы о том, что в темноте обостряются все остальные чувства.
— Н-да. Дела. А извиняться тебе не за что. Сам виноват.
— Нас уже пытаются достать. Я чувствую. Но работать в туннеле можно только по двое, а порода здесь хрупкая, так что нам придется здесь просидеть, в лучшем случае, дня два-три.
Два-три дня? С голоду за это время мы не умрем, а вот от жажды…
Как только вспомнил о жажде, сразу же захотелось пить. Ну что за организм? Вот же невезуха.
— Тень, или как теб… Вас зовут?
— Называй Тень. Я привык. И можно на «ты».
— Тень, тут же из-за воды порода постоянно обрушалась, так? А набрать этой воды как-нибудь можно?
— Я уже думал об этом. После обвала вода стала в одном месте более интенсивно капать. Вон там по стене, видишь?
— Как тут можно что-то видеть? Темно как… ну, в общем темно.
— Темно?
Я почувствовал пальцы эльфа на своем лице.
— Темно. Я забыл, что люди плохо видят в темноте.
Голос эльфа звучал тихо и как-то странно. Одновременно с этим я услышал какое-то шипение, или скорее пшик, словно на раскаленную сковородку капля воды попала.
— Это что? Пшикает, слышишь?
— Ничего такого, – он помолчал. – Так вот, насчет воды. Я соорудил из камней что-то вроде маленького колодца. Там будет собираться вода. Не много, на пару глотков, но мне вода не нужна, а тебе этого должно хватить, пока.
— А еще у нас есть пара кусков хлеба, так что с голоду не помрем.
Я похлопал по карману и постарался говорить как можно жизнерадостней, но эльф только хмыкнул.
— Еда мне тоже не нужна. Шесть дней я буду вполне в состоянии себя контролировать. Надеюсь, нас достанут не позже.
Он еще что-то говорил, но я уже не слушал. Головная боль вдруг навалилась на меня во всей красе. Я даже застонал.
— Тень, а можно еще твоего лечения получить?
— Голова?
— Угу.
— Извини, нет. Рана уже затянулась, а делать в тебе новые дырки ради этого мне бы не хотелось. Лучше постарайся заснуть.
Какое, к черту, заснуть? Голова раскалывалась так, словно в ней стучал отбойный молоток. Да еще и тошнить начало.
— Надеюсь, эта сволочь не успела выскочить.
— Не успел.
— Вот и славно. А ребят там не придавило случайно?
— Вроде бы нет, но я не уверен. Далеко.
Боль усилилась. Я чуть повернул голову, пытаясь лечь удобнее, но боль ударила словно током, и я отключился.
Следующее пробуждение сопровождалось все той же головной болью, только тупой и ноющей, жаждой, а еще очень хотелось облегчиться. Я заворочался и застонал.
— Больно?
— Уже лучше, но мне надо… отлить.
— Что? А, понял. Давай помогу встать. Тут недалеко.
Тень почти на руках отнес меня в угол.
— Здесь внизу небольшая щель, так что можешь делать что нужно. Помочь?
— Нет.
Еще не хватало, чтобы чужой мужик мне член держал.
— Штаны я и сам спустить могу. Отвернись.
Как только руки темного эльфа отпустили меня, я покачнулся и чуть не упал. Слабость в теле была страшная.
Опершись плечом в стену, я расшнуровал штаны и помочился. Журчание напомнило о том, что во рту совершенно сухо.
— Теперь бы напиться, и снова можно жить.
— Не проблема. Вода немного собралась. Пошли.
Эльф снова подхватил меня и потянул куда-то.
— Опускайся на пол, только осторожно.
Он помог мне лечь, и, взяв мою руку, положил ее на мокрые камни.
— Вода здесь.
Вода. Какая она может быть вкусная и сладкая. Только мало. Очень мало. Всего два глотка, а так хочется напиться вволю.
— Через пару часов она снова соберется. Надо потерпеть.
— Потерплю, куда же я денусь.
Перебираться мы уже никуда не стали. Я подложил руку под голову, чтобы было удобнее. Не проситься же опять на коленки к эльфу.
Мы помолчали. Голове стало немного легче, тошнота отступила, спать не хотелось. Чем еще можно было заняться в темноте? Правильно. Поговорить.
— Меня Скворцом называют.
— Я знаю. И песни твои я слышал.
— Так это ты под окнами ходил? Чего не зашел?
Эльф фыркнул.
— А ты представь себе, что было бы, если бы зашел.
— Не могу, голова болит. Лучше расскажи что-нибудь, или спой. Говорят эльфы хорошо поют, я бы послушал.
Эльф немного помолчал, а потом… Его чистый голос разнесся по маленькому пространству, оставшемуся у нас, отражаясь от стен. Темнокожий пел на незнакомом языке, очень красиво. Так, наверное, только в операх поют. Строка, другая, третья, и голос вдруг задрожал и сорвался, словно… Словно эльф пытался сдержать слезы.
Я чуть приподнялся, пытаясь в кромешной тьме разглядеть хоть что-то.
— Эй, что случилось? Я тебя расстроил? Не надо петь, если не хочешь.
— Я просто слова забыл.
Ага, слова. А то я не слышу, как дрожит его голос.
— Ладно. С кем не бывает.
Мы еще немного помолчали.
— Как твоя голова?
— Спасибо. Уже лучше.
— Я рад.
Поговорили, называется.
С той стороны завала не доносилось ни звука.
— Интересно, сколько времени прошло после обвала?
Ответа я не ожидал, но…
— Почти сутки.
— Ого.
И снова тишина. Я лежал и вспоминал свою жизнь. Нет, умирать я не собирался, не подумайте, но мысли о том, что я фактически ничего путного не сделал в жизни, так и лезли в голову.
Эльф тоже молчал. Может, уснул? Странный он вообще-то. Эльф, а работает на вампиров. Может, его из дома выгнали? Вон как расстроился, когда песню запел. Или сам сбежал? И сколько ему лет? Спросить? А вдруг он и правда спит? Разбужу еще. Он и так со мной носится. Жаль, в темноте глаз его не видно, они у него такие привлекательные. Красный цвет ему даже идет, такой интересный контраст получается, белые волосы и брови, кожа – темный шоколад, и красные глаза с черным зрачком. Красиво. А интересно внизу волосы тоже белые, или они там не растут? О, блин. Что за ерунда в голову лезет? Кажется повальное мужеложство – вещь заразная. Хотя… ни о ком другом мне в этом ключе мысли в голову не приходят. Я что, запал на эльфа? Нет, это бред. Скала по голове как следует врезала, вот я и брежу. Правда?
Мысли, мысли, и чего только в голову не приходит человеку, от безделья. Так, думая обо всем понемногу, незаметно для себя, я уснул.
Пробудила меня жажда. Нащупав руками влажные камни я только сейчас понял, что они буквально сплавлены вместе, чтобы не пропускать воду. Вот это сила.
— Тень, не спишь?
— Нет. Как голова?
— Ноет, но терпеть можно. Тут вода набралась, может, попьешь?
— Нет. Мне это не так остро необходимо как тебе.
Выпив воды, я начал подниматься.
— Мне по нужде. Куда идти?
— Три шага прямо. Там стена. По ней восемь шагов вправо. Там выступ. Мимо не пройдешь.
Действительно не прошел. Вернувшись назад таким же способом, я вновь опустился на каменный пол. Как же болят бока от этих камней.
— Сколько прошло времени?
— Еще десять часов.
— Вот же…
Сидели молча. Спасателей не слышно, а значит сидеть нам еще очень долго. Желудок урчал, требуя еды. Я достал один кусок хлеба и переломил его пополам. Половину протянул эльфу.
— Не надо. Мне ваша еда не поможет.
Кладу в карман отвергнутый кусок и начинаю жевать свой. Он очень быстро кончается, но голод немного отступает.
— А чем вообще питаются эльфы?
— Эльфы? В основном растительная пища. А что?
— Думаю, почему ты хлеб не ешь?
— А. Я иногда ем, но это мне не так необходимо как тебе.
— Странно. Все живое должно питаться чем-то или кем-то.
— Кем-то, — эльф вздыхает, — это… неважно. Может, споешь что-то свое, или стихами скажи. У тебя хорошо получается.
Настроения петь не было, но и молча сидеть тоже не хотелось. Так что… Есть у меня кое что с соответствующее настроению. Это старые стихи, одни из первых, а вот не забылись.

Раскинулись крылья в лазурной дали,
И ветер нас вдаль манит.
Душой устремились в закат корабли,
Домашний очаг позабыт.

Мы в дальние дали ушли позабыв,
Тех в ком любовь живет.
Их души звучат как печальный мотив,
Но сердце нас преданно ждет.

Часы пройдут, дни, иль может года,
Но крылья вернут нас домой.
И будем мы клясться, что никогда,
Что любим уют и покой.

Но ветер-бродяга нас вновь позовет,
Туда, где живут облака.
И крылья сорвутся в безумный полет,
Мечта впереди так близка.

Мы клятвы свои, позабыв, улетим,
Но вспомним однажды о том,
Что теплый очаг нам необходим,
И вновь возвратимся в свой дом.

Вы только дождитесь нас, — шепчем родным,
Любви в душе пламя храня.
Легко возвращаться туда, где любим,
И больно, коль ждут не тебя.

Стихи отзвучали, и тишина воцарилась в пещерке. Мне даже показалось, что эльф не дышит. Я протянул руку в его сторону и наткнулся на холодную ладонь. Эльф сидел, обняв себя за плечи, и мелко дрожал.
— Эй, Тень, ты замерз?
Он вздрогнул и немного отодвинулся.
— Нет. Просто вспомнил кое-что. У тебя дар пробуждать в слушателе особые чувства и воспоминания, давно забытые.
— Это плохо?
— Это больно.
— Прости.
— Тебе не за что просить прощения. Это не твоя вина, это дар Богов.
Больше я не рискнул читать свои стихи.
Еще несколько часов прошли в полной темноте и почти полном безмолвии. Короткие реплики, такие же короткие ответы и снова тишина. Я сам с собой играл в города, вспоминал свое детство и разные детские стишки и считалочки, а еще думал о своей будущей жизни. Ведь этот год рабства закончится, а жизнь, дай Бог, нет. И чем мне заниматься? Появилась мысль наняться к кому-нибудь в солдаты или стражники. А может остаться здесь? Только киркой махать мне не особо понравилось.
От каменного пола болели ноги, бока, спина и то, что пониже ее. Я несколько раз менял положение, то садясь, то ложась по-разному, но вскоре понял, что это все бесполезно. Камни от этого мягче не становились.
Я доел хлеб и еще четыре раза прикладывался к воде, несколько раз засыпал, но ненадолго, как уверял меня эльф. Спасателей еще не было слышно, а уже прошли третьи сутки нашего заточения.
Я проснулся от холода на щеке. Оказалось что, заснув, я уронил голову на плечо эльфу. Его тело было довольно холодным и это чувствовалось даже сквозь одежду.
— Ты мерзнешь?
— Нет. Это из-за того, что энергия не восполняется.
— Энергия не восполняется? Это как?
Темнокожий эльф промолчал и я понял, что ответа не будет. Что ж, нет, так нет. Я немного отодвинулся от него и потер застывшую щеку и ухо. Такое впечатление, что я на куске льда лежал.
— Я должен тебе рассказать.
— Ничего ты мне не должен. – Я попытался гордо отказаться, но эльф только глубоко вздохнул и ответил:
— Должен. Когда нас достанут, я не знаю, а молчать и дальше несправедливо по отношению к тебе. О тебе я знаю практически все. Извини, но это происходит само собой, стоит кого-то коснуться, а теперь пришло время и тебе узнать обо мне, вернее о нас.
Вот это новость. Нет, я знал, что он как-то узнает о том кто и как работал, но что он может прочитать всю мою жизнь, я как-то не думал. Неприятно, когда кто-то знает о тебе слишком много. Мурашки побежали по спине, меня аж передернуло, но эльф не обратил на это никакого внимания.
Он немного помолчал, словно собираясь с духом, а потом заговорил. От его откровений у меня волосы на голове вставали дыбом.
— Прежде всего, я прошу тебя не рассказывать то, что ты сейчас услышишь, никому. Если, конечно, это будет возможно. Я начну издалека, чтобы ты понял.
Это случилось несколько тысячелетий назад. Не буду объяснять как, но в наш мир прорвались демоны Бездны. Это страшные создания и практически неуязвимые. Поначалу они просто уничтожали все живое в нашем мире. Люди приняли бой вместе с оборотнями, а эльфы предпочли отступить на южные острова. Совет мудрейших решил, что там их народ будет в безопасности. Женщины и дети были отправлены все, а вот часть воинов уходить не пожелала. Нас было пять сотен. Пятьсот храбрых и самоуверенных воинов, решивших, что только нам под силу прогнать врага. Мы не стали объединяться с другими. Ну как же, «Сыны Леса» достаточно сильны и проворны, не то, что люди, а к оборотням мы вообще тогда относились с большим презрением. Поэтому наши командиры приняли решение атаковать самим.
Демонов было не так много, но они оказались совершенно не подвержены ни нашей магии, ни стрелам. Из пяти сотен в живых осталось сорок три эльфа, и вскоре они, то есть мы, позавидовали мертвым. Демоны захватили нас живыми. Многие были ранены, но это не помешало их планам. Из нас начали создавать чудовищ. Ломая не только тело, но и душу, нас превратили в кровожадных монстров, которых люди назвали вампирами. Мы больше не могли существовать в мире живых, он не принимал нас. Теперь, чтобы выжить, нам надо пить живую кровь. Она несет в себе энергию жизни, и без нее мы теряем контроль над своим телом и разумом.
Когда войска людей и оборотней стали теснить демонов, нас и тех, из кого демоны создавали себе подобных, выставили против них. Демоны рассчитывали, что мы станем биться с теми, кто еще недавно были нашими братьями, но они просчитались. Они не стерли нашу память, и мы смогли противостоять нашей жажде. Это было очень сложно, но мы смогли. Мы пропустили людей в крепость демонов, и приняли посильное участие в их изгнании. Только это не очистило нас от скверны. Мы превратились в проклятых и гонимых. Вернуться к нашим семьям нам не позволили. Наши родные отказались от нас. Кто-то тогда покончил с собой, не выдержав изгнания. Кто-то попытался отказаться от крови и обезумел от жажды, нам пришлось их убивать собственными руками. Кто-то нашел дорогу в соседние миры и ушел туда в поисках чуда, которое могло бы исцелить нас, но никто из них еще не вернулся. Теперь нас осталось всего двадцать пять. Двадцать пять вампиров, ищущих как заслужить прощение у Создателя.
Когда наш мир был разделен границей, нам позволили поселиться здесь. Мы со временем освоились и начали разрабатывать шахты. Они приносят достаточно денег, чтобы хватало на жизнь, если конечно это можно назвать жизнью. Магия наша тоже изменилась вместе с нами. Теперь мы не можем чувствовать растения и управлять животными и птицами. Зато можем чувствовать землю и камни. Это не так плохо, но и мир мы теперь видим не цветным, как когда-то, а серым. Краски ушли из нас вместе с жизнью.

Эльф, нет, теперь уже вампир, немного помолчал, а потом предложил задавать вопросы, если я хочу еще что-то спросить.
Хочу ли я спросить? Конечно. Вот только с мыслями соберусь. От услышанного рассказа сон развеялся, и, кажется, надолго.
Оказывается темный эльф, вполне безобидный свойский парень, на самом деле кровожадный монстр. И в любой момент он может мной закусить. Очень интересная новость.
— Дай-ка я уточню. Если в течение ближайших двух-трех дней нас не достанут, ты меня выпьешь?
— Не совсем. Чтобы контролировать своего демона нам нужно три-четыре глотка крови или… Ладно, не важно. Три-четыре глотка живой крови. Когда вампиром овладевает жажда до такой степени, что он впадает в безумие, он просто рвет глотку своей жертве, и та умирает от потери крови. Беда в том, что впавший в безумие вампир не останавливается, пока жив. Убить нас сложно, но вполне реально. Регенерация не успевает сработать, если сломать шею, отрубить голову, проткнуть сердце, все равно чем. Почему люди зациклились на осиновых кольях? От обычного ножа мы умираем не хуже.
— Это ты так предлагаешь мне поделиться с тобой своей кровью? Или просишь тебя убить?
— Выбор за тобой. Если убьешь, скажешь моим, что я обезумел, и они все поймут. Тебе ничего грозить не будет.
— А как насчет того, что вы считываете нас как открытую книгу?
— Не все могут так, как я. Да и я не читаю все. Мне доступна только память тела. Мысли и чувства мне недоступны, как и любому вампиру. Мы контролируем только тело.
— Поэтому у меня сначала голова не болела?
— Не совсем. В нашей слюне содержится вещество, которое снимает боль. Я зализывал твою рану, пока кровь не прекратила течь.
— Заодно и поужинал.
— Прости.
— Ладно, проехали. Ты мне лучше скажи, почему ты черный? Эльфы, правда, бывают светлые и темные?
— В нашем мире нет темных эльфов. Полуденное солнце обжигает нас очень сильно. Не смертельно, но довольно неприятно. Чтобы избежать этого, нам надо кутаться в плащи, выходя днем на улицу, а можно провести некоторое время под лучами заходящего или восходящего солнца. В это время оно не обжигает нас, кожа становится темной, и можно спокойно выходить днем. Глазам только больно, а так ничего.
— Ультрафиолет вырабатывает в вас что-то типа защиты от солнца, вернее от его инфракрасного спектра.
— Что? Это слова твоего мира?
— Да. Солнечный спектр состоит из семи цветов. Радуга… Впрочем, это не важно. Курс по физике я тебе читать не буду, все равно я в ней не силен, а ты мало что поймешь. У меня есть еще вопрос.
— Задавай.
— Ты не договорил про энергию, там было «или». Вы получаете ее с кровью или… с чем?
— А-а. Видишь ли, кроме крови жизнь несет еще одна э-э… жидкость в теле человека, вернее мужчины.
— Только мужчины? Ты про…
Я замолчал, не зная как помягче, то есть без мата воспринять эту новость.
— Мужское семя.
— Пи… Б… Ё…
Так, без матов не получилось.
— Значит, чтобы выжить я должен или убить тебя, или дать себя покусать, или подрочить для тебя? Так?
— Примерно. Дрочить не надо. Я сам все сделаю.
— Полный пи…
Голова сразу напомнила о себе болью, а еще кое-что заинтересованно поднялось. Это ж надо, два года бегать от такого счастья, а потом самому себя запереть в пещере с тем, кто мне такое удовольствие обеспечит по-полной.
— Трахать себя я не позволю.
— Этого и не будет. Мне нужно только твое семя.
Я представил себе эту картину: вампир сосущий вовсе не кровь и застонал от отчаянья. Мне, черт возьми, это понравилось! В паху сразу стало жарко и тесно. Первый раз такая реакция на мужика и на кого? На вампира! Все, Олежек, ты попал.
— Мне душ принять надо. В смысле, помыть его. Ну, ты понял.
Черт. Еще никогда мне не было так сложно назвать член членом.
— Помыть не удастся, воды мало, но у меня есть платок. Я намочу и вытру, если ты не против.
— Против. Я сам.
Отобрав у эль… вампира платок и отвернувшись, я засунул его в импровизированный накопитель воды, а сам принялся расшнуровывать штаны. Член ныл, пальцы дрожали, каждую секунду я готов был услышать новое предложение о помощи от вампира, но темнокожий благоразумно молчал. Правильно, кстати, делал. Я был на взводе, и сам не знаю, как ответил бы на подобное предложение. Может, даже ударом в морду. Ну и что, что темно. Я могу и на звук ориентироваться. Нас учили.
Наконец жаждущий свободы орган вырвался наружу и я, слегка отжав платок, начал его вытирать. Первое же прикосновение холодной ткани значительно охладило мой пыл. Мелькнула мысль отказаться, но я мужественно прогнал ее прочь.
Все, тянуть дольше нет смысла. Я глубоко вздохнул и повернулся к вампиру. Как сказать что я готов?
К счастью, говорить не пришлось. Его пальцы, ничуть не теплее той воды, пробежали по моему члену, знакомясь с ним. Холодные пальцы рождали во мне дрожь отнюдь не удовольствия. Я уже хотел было сказать, что ничего не получится, и согласиться на небольшое кровопускание, но мой член вдруг обожгло горячее дыхание, а потом я почувствовал, как по головке скользнул язык.
Мать моя женщина! Никогда не думал, что минет может дарить настолько острое удовольствие. Это оттого, что вокруг так темно, или оттого, что его делает мужчина? С женщинами такого не было. Чо-о-орт, как же хорошо-о.
Еще несколько мгновений, и я уже сидел, откинувшись спиной на стену, для лучшего упора, а мои ладони сжимали голову кровожадного вампира, отсасывающего мне с таким рвением, что я вот-вот кончу.
— Ау-у, у-у-о. Ох, слово кровожадный тебе не подходи-и-ит.
Удивительно горячий рот вбирает меня все глубже, мягкий и чуть шершавый язык скользит по стволу, особенно сильно нажимая на головку. А потом я резко проник вглубь и медленно, мучительно медленно скользил назад, из нежелающего отпускать меня плена. Снова язык описывал круги по моему стволу, уделяя особенно много внимания головке. Пробегал по ней и, касаясь вершины, надавливал на нее, словно желая проникнуть туда, внутрь. Губы с каждым погружением сжимались все сильнее, и я не в силах сдерживаться. Погружение – вскрик, движение назад – стон.
Я чувствовал, как набухал ствол и кричал, что я сейчас. Он понял и сделал последнее движение, вбирая меня до самого основания. Пик удовольствия, и я разрядился бурно и долго, как никогда.
Очнулся я, лежа в его объятьях. Теплые руки обнимали меня, щека моя покоилась на его мерно вздымающейся груди. Его дыхание щекотало мне волосы на макушке.
— Спасибо, — его тихий шепот едва был слышен.
— Это тебе спасибо. Мне понравилось.
Знаю, что звучало глупо, но мне надо ему это сказать.
— Все равно спасибо. Теперь спи.
И я засыпаю в объятьях вампира, спокойно, словно младенец.