Лекция: Стократ смертен

В ту же секунду Петропавел упал лицом вниз, не успев даже сообразить, что произошло, но почуяв недоброе. И действительно: его принялись чем‑то охаживать по спине. Это было совсем не больно, но причиняло беспокойство неприятного характера. Петропавел пару раз вскрикнул – скорее, для порядка – и услышал: «Не ори: не дама!», причем голос был детский.

Петропавла явно с трудом перевернули лицом кверху. Перед ним стоял златокудрый мальчонка лет пяти с черной повязкой на одном глазу и приветливо улыбался. Это он накинул на Петропавла лассо. Длинная розга валялась рядом. Ребенок держался за рукоять огромного ножа, воткнутого в землю неподалеку. Петропавлу сделалось нехорошо – и он неожиданно для себя подобострастно предложил:

– Хочешь, будем с тобой на «ты», мальчик?

– Я и так с тобой на «ты», – ухмыльнулся ребенок.

– Зовут‑то тебя как?

– Дитя‑без‑Глаза, – беспечно ответил малыш и, выхватив нож из земли, одним махом рассек туловище проползавшей мимо гусеницы, по размеру напоминавшей длинный товарный поезд. Две части гусеницы расползлись в разные стороны и зажили там самостоятельно.

– Это которое у семи нянек? – догадался Петропавел.

Дитя‑без‑Глаза хмыкнуло:

– Смотри‑ка, что вспомнил!.. Нет уже семи нянек. Умерли.

Последнее слово прозвучало весьма зловеще, и, начав волноваться, Петропавел спросил как мог безразлично:

– От чего же они умерли, мальчик?

– От страха, – нехотя сообщил тот, видимо, имея все‑таки некоторое отношение к смерти семи нянек. Потом подошел к Петропавлу и опять воткнул нож в землю, слева от него.

– Что ты собираешься делать? – струхнул Петропавел.

– Зарежу тебя и сожру, – сказало Дитя‑без‑Глаза и по‑детски рассмеялось.

Петропавел затрясся и покрылся холодным потом.

– Ты ж еще маленький! – еле вымолвил он.

– Сожру тебя – и буду большой, – пообещало милое дитя и вынуло нож из земли.

– Нет, ты не сделаешь этого! Это очень жестоко!

– Пустяки, – снова рассмеялось дитя. – А впрочем… Я могу и не делать этого, если ты выполнишь три моих желания.

В ужасе от такого предложения Петропавел замотал головой, сразу представив себе, что за желания могут быть у этого ребенка. А ребенок, не обращая внимания на Петропавла, продолжал:

– У меня такие три желания: во‑первых, я хочу есть, во‑вторых, писать и, в‑третьих, спать.

…С Петропавлом немедленно случилась истерика. Придя в себя, он сказал:

– Я выполню три твоих желания, только сначала развяжи меня.

– Нет, ты так выполняй, а то после опять связывать – это долго, – ответил смышленый малыш.

Петропавел задумался, потом произнес:

– Посмотри вокруг. Где‑то тут поблизости яблоня. Если на ней что‑нибудь растет, пойди и съешь это.

Яблоня оказалась в двух шагах. С интересом наблюдая за дальнейшими событиями, Петропавел увидел, как ребенок подошел и выполнил его распоряжение. Ел он что‑то мелкое – жадно и неаккуратно.

– Наелся? – спросил Петропавел, когда, по его мнению, ребенок съел один плод.

– Нет еще! – и Дитя‑без‑Глаза принялось срывать обильные, по‑видимому, плоды собственного воображения. Наконец, оно удовлетворенно крякнуло:

– Порядок. Теперь писать.

– Зайди за дерево, – наставлял малыша Петропавел, – расстегни штанишки, а дальше все само собой получится.

Тот отсутствовал с полчаса, вернулся очень довольный и сказал:

– Ну, все. Теперь спать.

– Нет уж, – осмелел Петропавел. – Развяжи веревки, потом ложись, где хочешь, и закрой глаза.

– Да я же пошутил! – засмеялось Дитя‑без‑Глаза. – Ты несвязанный лежишь. Вставай!..

Петропавел попробовал встать – и действительно встал: веревки упали на землю. Дитя‑без‑Глаза уже мирно посапывало рядом. Тогда, как ни в чем не бывало, он двинулся восвояси и, почувствовав себя в безопасности, даже засвистел, но, как оказалось, преждевременно, потому что из кустов тотчас вышел навстречу ему огромного роста седой старик с повязкой на одном глазу и маленьким фруктовым ножом в правой руке. Подойдя к Петропавлу, старик хихикнул и задал вопрос:

– Что такое «висит груша в темнице, а коза на улице»?

Петропавел не нашелся, как ответить.

– Это трудная загадка! – ухмыльнулся старик. – Отгадки ее не знает никто. Даже я.

– Какой же смысл загадывать загадку, если никто не знает отгадки?

– Так чтобы узнать!.. – Старик выразил лицом недоумение. – Бессмысленно, скорее, загадывать загадку, отгадка которой известна. Но, так или иначе, ты не отгадал – и тебе придется умереть.

– Да вы что – сговорились, что ли?! – вырвалось у Петропавла. – Сколько можно с этим шутить?

А старик со словами: «Хорошенькие шутки, ничего не скажешь!» – неожиданно всадил фруктовый нож в грудь Петропавла.

«Я умираю», – как‑то вяло, без испуга подумал Петропавел и упал навзничь. Боли не ощущалось – ощущалось только некоторое неудобство в груди от присутствия ножа, вонзенного по самую рукояточку. Полежав на земле, Петропавел, с любопытством осведомился:

– Вы убили меня?

Старик поправил повязку на глазу:

– Да не суетись ты! Лежишь себе на земле – и лежи. Не в земле же пока! Вот закопаю тебя – тогда и поймешь. – Он удалился в кусты, принес ржавую лопату и деловито спросил: – Где копать могилу?

Вытащив из груди сухой и холодный нож, Петропавел потер потревоженное место и сказал:

– Хватит паясничать, товарищ. Не смешно это.

– Пока не смешно – потом смешно будет, – пообещал старик, начиная рыть могилу где попало.

– Вас как зовут? – сменил тему Петропавел.

– Старик‑без‑Глаза.

Петропавел, вглядевшись в него, действительно обнаружил некоторое сходство с вроде как опочившим невдалеке младенцем.

– Это когда же Вы успели состариться? Вы ведь спали!

– Во сне, – не отвлекаясь, ответил Старик‑без‑Глаза. – А что?

– Времени маловато прошло, вот что!

– Не твое дело, сколько моего времени прошло! – Могильщик говорил уже из довольно глубокой ямы. – Ты бы лучше за своим временем следил, пока был жив.

Старик засунул руку в карман и извлек оттуда предмет, видимо, мешавший ему работать. Это была рогатка.

– Забавы золотого детства! – сентиментально вздохнул он и, смахнув слезинку, зашвырнул рогатку в кусты. Потом снова принялся копать, хотя в могиле мог бы уже разместиться небольшой областной центр.

Петропавел заглянул в могилу:

– Если это для меня, то довольно. У Вас глазомер плохой.

– Нахал, – спокойно заметил Старик‑без‑Глаза. – Я жизнь прожил! Пожил бы ты с мое… замечания‑то делать!

– Ну, положим, с Ваше‑то я пожил: времени, между прочим, одинаково прошло – как для Вас, так и для меня, – Петропавел улыбнулся просвещенной улыбкой.

– Ты, малец, мое время с твоим не путай. Я за свое время всякого повидал, а ты за свое – обнаглел только. Да и что ты вообще о времени знаешь? Необратимость да непрерывность… На этом, милый мой, у нас далеко не уедешь. Рассказал бы я тебе, да ты умер уже, – и Старик‑без‑Глаза углубился в могилу.

Внезапно Петропавел отчаянно соскучился с этим стариком. Он махнул рукой и пошел себе прочь, однако, не пройдя и нескольких шагов, услышал позади себя тяжелое дыхание – и вот уже Старик‑без‑Глаза загородил ему дорогу.

– Отойдите, – устало сказал Петропавел.

– Тебя могила ждет, – напомнил старик, вытирая руки о штаны. – Ты скончался. Вернись назад, в ДОЛИНУ РОЗГ.

– Куда вернуться?

– В ДОЛИНУ РОЗГ – это место, где мы с тобой познакомились и где ты потом умер.

Петропавел решительно двинулся в обход старика, не желая продолжать разговор. Но тот цепко схватил Петропавла за руку и убедительно попросил:

– Пойдем…

– Да оставьте Вы меня в покое! – крикнул Петропавел. – Не драться же мне с Вами!

– Вот еще, драться! – возмутился Старик‑без‑Глаза. – Хорошенький поворот! – Он ловко скрутил Петропавлу руки за спиной. Суставы хрустнули, сделалось ужасно больно.

– Вы что – с ума сошли? – взвыл Петропавел, корчась от боли.

– Это отдельный вопрос, – уточнил Старик‑без‑Глаза. – Сейчас мы не будем его обсуждать. Сейчас мы будем тебя хоронить.

Извивающегося Петропавла потащили к могиле.

Сопротивляться сильному старику было бесполезно.

– Я уже пригласил на твои похороны друзей, – объяснялся Старик‑без‑Глаза по дороге. – Они соберутся с минуты на минуту.

– Но я не хочу умирать! – возмущался Петропавел.

– Вопрос так вообще не стоит, – приговаривал непреклонный старик. – У тебя всё в прошлом.

Петропавел поискал какой‑нибудь веский аргумент, и ему показалось, что он нашел его:

– Но я же разговариваю!

– Не разговаривай, – снял противоречие Старик‑без‑Глаза.

Дело приняло совсем плохой оборот. Приходилось верить в серьезность стариковских намерений.

– Нет, я одного не понимаю, – хорохорился несмотря ни на что Петропавел. – Почему именно меня надо хоронить?

– А кого ты еще можешь предложить? – заинтересовался Старик‑без‑Глаза.

– Да хоть Вас! – в общем, справедливо заметил Петропавел.

После некоторых раздумий Старик‑без‑Глаза покачал головой, еще дальше отводя Петропавлову руку за спину.

– Меня нельзя. Во‑первых, я гостей назвал. Нехорошо, если они придут, а я в могиле. Во‑вторых, меня тут уже раз двести хоронили – так что это вряд ли кого‑нибудь увлечет.

– Тогда, – заторопился Петропавел, – надо похоронить этого… как его… Пластилина! То есть хотя бы одного из этих… пластилинов – пусть остальные живут. Их там пруд пруди!

– Неплохая идея, – одобрил Старик‑без‑Глаза и непоследовательно закончил: – Но похороним мы все‑таки тебя.

Они уже подошли к самому краю могилы. Старик‑без‑Глаза поднял глаз к небу и с уверенностью произнес: – Раба твоего могила исправит! – после чего изо всех своих нечеловеческих сил столкнул Петропавла в яму.

Естественно, тот немедленно начал выкарабкиваться оттуда, но своевременно получил от Старика‑без‑Глаза ржавой лопатой – хоть и не больно, но очень сильно. Скатившись обратно в яму и взирая оттуда на готового повторить удар старика, Петропавел оставил попытки выбраться и залег на дно.

Комочек земли сорвался с края могилы. Петропавел поглядел наверх и увидел над собой старое лицо Гнома Небесного. Тот с удовлетворением констатировал: – Упокоился! – и исчез из поля зрения.

Поблизости послышались голоса: кажется, друзья начали собираться. Именно этого почему‑то не выдержал Петропавел. Он выскочил из могилы и принялся выкрикивать бессвязные и обидные слова:

– Бандиты! Убийцы! Мафия! Нашли себе развлечение – живых людей хоронить!..

Петропавлу хотелось каждому сказать что‑нибудь отдельно гадкое, но слова подбирались с трудом и со всей очевидностью не достигали цели. Когда он умолк, в тишине прозвучал недоуменный вопрос Гуллипута:

– Чего это он так разоряется?

– Ему очень дорога его жизнь, – мрачно пояснил Старик‑без‑Глаза.

– Разве ее у него отнимают? – еще больше удивился Гуллипут.

Тут уже вмешаться пришлось Петропавлу:

– Но если хоронят… если смерть, – значит, уже не жизнь, значит, жизнь отнимают!

– Успокойтесь Вы, – сказал Пластилин Мира в облике младенца с честным лицом. – Кому нужна Ваша жизнь!.. А кроме того, для справки: смерть – это далеко не всегда не‑жизнь, равно как и жизнь – далеко не всегда не‑смерть. Бывает смерть, которая – жизнь, и жизнь, которая – смерть. И еще… почему Вы думаете, что смерть – это надолго?

– Ну, как же: человек ведь умирает только один раз! – Петропавел расхохотался бы, если б вопрос не стоял так трагически.

Шармен, оторвавшись от маленького человека, которого она лобзала, прижимая к земле, как бы между прочим заметила:

– Французы говорят, что всякая разлука – это маленькая смерть, – и снова вернулась к своему занятию.