Лекция: Ч.1 Принцесса пиратов
Длинные солнечные пальцы пробились сквозь неплотно запахнутые льняные завеса и пощекотали маленький самую малость вздёрнутый нос. Он сначала своенравно пошмыгал, то ли пытаясь прогнать досадливых «интервентов», то ли пытаясь вобрать в себя их тепло, а потом мерно и глубоко вздохнул. Пора вставать!
И вот уже на кровати, опираясь на неё одной рукой для равновесия, а другой протирая заспанные глаза, сидит нечто, напоминающее домовёнка-переростка, настолько оно взлохмаченное и нечёсаное. Обычно после полуночных брожений по саду Ио спала не намного дольше обычного. И к половине девятого, максимум четверти десятого уже активно исследовала мир в пределах участка. В будние дни, ясный пряник, её будили и того раньше, чтобы отвести в малопривлекательный для такой маленькой дикарки садик, поход в который она с превеликим удовольствием променяла бы на поиск хотя бы Кудыкиной горы, на которой даже раки свистеть могут. По крайней мере так ей сказала сестра, на вопрос, когда же они уже пойдут эту самую гору искать. Но после вчерашней (или уже сегодняшней?) встречи со столь непривлекательным и в светлое время суток дядей, но, впрочем, не таким уж и страшным ночью, она так сильно вымоталась, что сегодня проспала до половины двенадцатого.
Если только её не будил кто-либо из родных, она всегда, только раскрыв глаза, смотрела в окно слева от кровати, а то и вовсе взбиралась на широкий подоконник, чтобы помахать своей любимице алабаю. Но в это утро её привлёк серебряный блеск с прямо противоположной стороны. На тумбочке, куда она всегда сама клала читанную ей мамой на ночь книгу, на сей раз наследия Гуттенберга не оказалось. На всей её поверхности распласталось огромное, ну или как минимум большое, блюдо. Порывшись в памяти, что спросонья, надо сказать, не очень легко и тем реже приятно, Ио вспомнила, что это, то самое блюдо, на котором по большим семейным праздникам подают жаркое, и хранимое большую часть года на верхней полке серванта. То самое, что ей так нравится (в те редкие моменты, что она его видела) за филигранный узор по крышке, коей прикрывалось жаркое, чтобы оно не остывало. Сейчас оно гордо возвышалось на тумбе, перехваченное чёрной бархатной ленточкой с причудливым бантом.
Но что оно здесь делает? Да ещё с этой готичной лентой? Или это…подарок?! Нет, не может быть. Сегодня обычное летнее утро. Т.е. нет, уже не обычное. Но всё равно, не праздник. Тогда что?
Родные очень любили малышку, но подарками не баловали. Не то чтобы совсем, но, если что-нибудь дарили во вне праздничные дни, то как бы мимоходом: шоколадку там, второй кусочек пирога к чашке молока с каплей кофе (что она считала чрезвычайно несправедливым, полагая, что напиток готовится в совершенно обратной пропорции и её просто напросто дурят!). Она никогда ничего не просила, то ли ввиду природной скромности, то ли потому, что несколько раз попросив, точнее ответив на вопрос, чего бы ей хотелось, она так и не получила ожидаемого. А скорее всего из-за первого, усиленного вторым. Родители же были убеждены, что каждый должен научиться говорить своё «хочу!», иметь смелость чего-то сильно желать, чтобы этого добиться, а потому считали совершенно естественным, что раз ты не настаиваешь в своём хотении, то ничего и не получаешь. И не важно, что тебе всего лишь 4,5 года. Может поэтому Ио привыкла молчать о своих желаниях и стараться обходиться собственными силёнками. Если она хотела пить, то сама наливала из кувшина воды, благо он специально был поставлен на невысокую стойку, если наоборот чаю, то достаточно было нажать кнопку «вкл.», а там кто из родных придёт на свист закипающего чайника и уже разольёт. А хочешь мороженого шарик… что ж лучше долго на него не смотреть, а то и впрямь слюнки потекут.
Поэтому подарки с ленточками она видела только на рождество, новый год и день рождения, что, если учесть не астрономическое число последних, не так уж и часто случалось в её жизни. Потому в это солнечное с небольшой хмуринкой на небе утро она так и застыла, толком даже не выбравшись из под одеяла, широко раскрытыми глазами взирая на столь знакомый и одновременно незнакомый подарок. («Хм, а чёрная ленточка очень даже идёт серебру»).
— Привет, соня! Уже встала?) – констатируя очевидное, спросила заглянувшая в комнату мама, в очередной раз за утро на цыпочках пришедшая проведать, не проснулась ли она. – Выспалась?
Грива, озарённая слабой, но оттого не менее тёплой и радостной улыбкой, в ответ слабо кивнула и взглядом указала на необычное подношение.
— О, подарок! И какой большой! У тебя появился тайный обожатель или это Фея снов оставила своей самой лучшей воспитаннице? – как всегда элегантно, но при том абсолютно естественно, как и всё что она делала, мать присела на край постели и обняла потянувшуюся к ней копну каштановых волос.
— Можно? – указывая на блюдо, спросила девочка.
— Ну, разумеется! Это ведь твой подарок!!! Давай скорее, мне самой интересно)
«Кудряшка Сью» аккуратно, словно сапёр обезвреживающий фугас второй мировой, потянула за бархатную ленточку, но узел не развязался. Вернее развязался первый, декоративный, вскрыв спрятавшийся за ним более мудрёный морской. Девочка была обескуражена. Такого с ней ещё не случалось. Мать, сидя за спиной дочери, возвела очи небу, она даже не сомневалась, кто был этой «Феей»-дарительницей. Пропавшее блюдо, неожиданность самого подарка, дамоклов узел на упаковке. Да, и это сочетание цветов: чёрное с серебром. Звонить Мегрэ тут не требовалось, чтобы догадаться.
— Может, просто отрежешь? — спросила она малыша.
— Нет. – неожиданно твёрдо заявила Ио. – Сама.
Она потянула за оба кончика и узы пали. Ещё копошась с первым узлом, она почувствовала тепло, исходившее от крышки блюда. Развязав же его, крышка слегка приподнялась от краёв, будто её кто-то подталкивал изнутри, стремясь оглядеться из образовавшейся щёлки. Ио обернулась на мать, словно ища у неё если не одобрения, то подбадривающего слова.
— Вперёд, мой скаут! – улыбаясь, проговорила она, слегка подтолкнув локоть девочки.
Ио взялась за кольцо колпака обеими ручонками и потянула вверх. В то же мгновение её окутал всегда и всюду узнаваемый аромат свежей выпечки: густой, приторный, манящий, нет даже искусительный, особенно когда ты на диете.
Если спросонья, только увидав подарок, её глаза были по пять копеек, то сейчас и вовсе стали как плошки, напоминая глаза тех больших собак из любимой ею сказки «Огниво». На блюде высилась целая гора кексов. Здесь были кексы всех размеров. «национальностей» и на любой возраст: маленькие, средние, большие и крохотные, не больше её ладошки, лимонные, шоколадные, карамельные, клубнично-банановые, с орехами и дольками персиков, с кокосовой стружкой и корицей, с джемом, с глазурью, с ММ`s и «Скитлз», с молотым перцем, васаби и всевозможными ягодами, с бренди, виски и амаретто, о чем свидетельствовали пьянящие нотки, безошибочно угадывавшиеся в общем букете ароматов. Был даже кекс, гордо увенчанный небольшим сморщенным стручком зелёного чили.
(«Вот этот определённо для него» — не без ехидства подумала София. – «Сам испёк, сам и кушай!»)
Фиалка уже собиралась отнести блюдо на кухню, но мама как всегда «вовремя» напомнила, что для начала необходимо умыться и причесаться, ведь «не чистым трубочистам стыд и срам», и счастливой обладательнице кексового джек-пота пришлось бежать в ванную. Если умываться это ещё терпимо, полезно (слышать, а иногда и видеть лучше начинаешь) и даже порой приятно, то вот расчёсываться Фиалка до смерти не любила. Об её гриву сломал зубья не один деревянный гребень, а уж сколько было пластмассовых и не сосчитать. Пришлось покупать расчёску чуть ли не в ветеринарном магазине, как для лошади. Но и тогда матери, ибо никто в здравом уме кроме неё за это дело не брался, приходилось периодически смачивать сей инструмент, чтобы окончательно не сломать оный или не лишить дочь скальпа. На причёски сил и времени чаще всего не оставалось, и девочка бегала, что миниатюрный атласский лев. А если заплетали косу, то она была толщиной с мужскую руку и, наверное, ею можно было б вытянуть грузовик из трясины. Хотя, разумеется, это никто не пытался проверить.
Покончив с обременительной процедурой, в ходе которой мать неплохо согрелась в и без того не прохладный день и не раз про себя прокляла наследственность, играющих в наших потомках в чехарду (ибо у старшей грива была не менее пышной, но, почему-то, менее упрямой), девочка натянула индигового цвета платье и собралась было снести сею гекатомбу в кухню, поделиться с семьёй и, чего уж греха таить, немного похвастаться. Но не тут-то было. Блюдо и само по себе было не лёгким, а нагруженное по «самую ватерлинию» и вовсе оказалось неподъёмным. Оно упёрлось и ни на йоту не подвинулось, высокомерно взирая всеми своими кексами на пыжащегося ребёнка.
— Позволь, я возьму пару самых тяжёлых, чтобы полегче было? А остальное, — подчеркнула мать,- ты сама.
Девочка, обескураженная неудачей, еле заметно кивнула, второй раз за утро соглашаясь с доводами матери, признав, что в этот раз это действительно разумно.
— Нет, не эти. – неожиданно для Софии, потянувшейся за большими кексами: с чили и украшенным мандариновыми дольками, — сказала девочка. Неожиданно, ибо, во-первых, Ио очень редко когда произносила хоть пару слов в утренние часы, отвечая на все вопросы кивком либо покачиванием того стога сена, что называлось причёской, а, во-вторых, и того реже (считай, никогда), что либо так безапелляционно заявляла. В голосе слышны были металлические нотки гордости напополам с гравием лёгкого упрёка. – Другие.
Обхватив снизу серебряное блюдо с водружёнными на него заветными кексами, с горящими сосредоточенностью глазами маленькая обладательница кулинарного счастья медленно, вразвалочку, спускалась по лестнице, следом за ней загруженная по самый подбородок «другими» кексами столь же медленно, но по другой причине, шествовала мать.
— Маааааам! Я возьму твой парео? – раздался из сопредельной к кухне прихожей лучезарный и чуть нагловато-капризный голос старшей сестры. И тотчас за ним показалась и сама его обладательница в шлейфе уже повязанного платка. – Ооо, гном проснулся!!! Что это у тебя? Помочь?
(«Прямо утро очевидностей: одна их констатирует, другая не замечает») Малышка улыбнулась, глаза её стали ещё ярче, а крылья носа раздувались шире: нет, не от натуги под тяжестью подарка, но от нахлынувшей любви к сестре. Ио обожала её: высокая, красивая и жууутко умная. Всегда весёлая и никогда не даёт в обиду. Последнее, впрочем, не часто проявляется, т.к. к младшей особо никто не докапывается пока, а если и так, то она никому об этом не говорит. Но ведь всё равно приятно, что за тебя кто-то горой стоит, даже если это сестра, правда?
А ещё у неё так много подруг, и к ним часто приезжают её друзья. Подруги Лурдес радовали Ио, но не часто. Они либо сюсюкали с ней, либо обращались снисходительно, словно с глупышкой. Кроме Мары разве что. Та всегда играла с ней в слова на интерес: спрашивала, какое новое слово Ио узнала за последнее время. И если сама находила более интересное, то «дарила» его ей, а если слово Ио было любопытнее, то просила разрешения его записать. Странно, ведь всё равно они обе узнавали оба слова. Первое время она пыталась дарить ей за «находки» что-нибудь: наклейку или «чупа-чупс». Но Ио очень смущалась и никогда не принимала подарка, либо убегая, либо прячась за сестру. Но Мара не часто приезжала, она училась в другом городе и даже своих родителей не часто могла видеть. Зато уж коли приезжала, то привозила с собой воз и маленькую тележку всяких мудрёных слов: трансформатор, рангоут, бутоньерка, жардиньерка, клиринг, эспланада или вот «д-а-г-е-р-о-т-и-п» или «апатит».
Друзей сестры, в смысле которые парни, Ио не особенно жаловала. Они громко смеялись, иногда бренчали на гитаре, если та оказывалась с собой (а как без гитары можно поехать на пляж или вечеринку?), но как-то робели и смущались, стоило только Ио показаться: «Ой, ребёнок….» («Да вам просто Пинкертонами работать с такой наблюдательностью»). А уж стоило девчушке что-нибудь молвить – «Простите, а что такое детерминизм?» или «А диафрагма это как?» — и они вовсе впадали в столбняк, таращась на неё словно на какое чудо морское. И никогда на вопросы не отвечали. А ведь правда интересно, почему мужчине легче петь стоя, чем сидя, а женщине это не так принципиально, и при чём тут эта самая диафрагма? Интересно, а папа в их возрасте был такой же дурак? Хотя вряд ли, как бы его тогда мама полюбила?! Да и Лурдес бы не блистала. Но дети наверное не случайно похожи на родителей, да? А Ди на него очень похожа, здорово разбирается в математике, это все признают. А дяди Пино и Тони? Ну, они может потом поумнели. Но папа… Нет, не мог он быть глупым. Наверное, это что-то случилось и все они – парни, в смысле – потом в раз поглупели.
Впрочем, нет, не все…. Последняя ночь показала, что этот тип – а он, очевидно, хороший друг и Ди, и мамы, и, как не печально, Лулу – не сказать, чтоб дурак. Скорее наоборот. По виду он, конечно, больше на дядю Пино похож, лет 45, наверное, но она слышала, что на самом деле он не намного старше Лурдес, лет на семь, может чуть больше. Да и скачет он вечно, как стрекозёл, а отнюдь не как дядя Пино. Тот, строго говоря, вообще не скачет, ему нельзя, что-то с сердцем. А если вдруг захочется, то его тётя Мия точно пришибёт. Так что не знаешь, что и хуже.
— Сама. – прижав к себе блюдо ещё плотнее, тихо сказала Ио.
Лурдес удивлённо вскинула бровь и метнула недоумённый взгляд на мать, ища объяснений, но на её лице можно было прочесть лишь смиренное: «Что поделать? Дети растут».
На большом кухонном столе блюдо, заваленное выпечкой, смотрелось не менее внушительно, чем на прикроватной тумбочке. Фиалка взобралась на стул и подперев голову ручонками с восторгом взирала на это убийство всяческих диет. Она пыталась выбрать какой из кексов попробовать первым, ибо вон тот – со сливой и мандаринами – будет последним, это уж точно. Коварная мысль, что, как и всегда её сначала могут заставить «нормально позавтракать» кашей или йогуртом, а лишь после допустят до сладостей, на этот раз не смогла приблизиться на опасное расстояние, когда в сердце зарождается предательское сомнение. Счастье было слишком велико!
Она уже хотела взять большой кекс, увенчанный вишенкой, и предложить его маме, как вспомнила, что делать выбор за одариваемого не вежливо, и с одной ей понятной и столь редко озарявшей её личико улыбкой перевела взгляд с выпечки на маму, сестру и обратно, молча приглашая угоститься. Вздохнув про себя, что её малышка опять спряталась в своей раковине, перейдя на язык жестов и взглядов, София, решив не подавать виду, села рядом:
— Так много. Не знаю даже какой выбрать…… Что посоветуешь?
На сердце у Фиалки заиграли солнечные зайчики, как несколькими минутами ранее они барабанили её по носу, призывая проснуться. Ведь это очень приятно, когда самый дорогой тебе человек интересуется твоим мнением. Тем более сейчас её выбор обязательно учтут, а она выберет для мамы самый лучший кекс. Она указала на выбранный уже ею гиганта выпечки.
— И я вот на него смотрела, но он большой такой. Может с тобой напополам?
Ио, всё так же улыбаясь, чуть покачала головой. – С папой. – прошелестела она.
— А можно мне вот этот, с цукатами? – приходя матери на помощь, встряла Лурдес.
«Конечно можно! Зачем спрашивать?!» так и говорило, нет, кричало, лицо её маленького львёнка. Мордашка младшей и впрямь напоминала мордочку того львёнка из детского мультфильма, где он поёт про солнце и водит дружбу с весьма странной черепахой: растрёпанная грива, большие святящиеся счастьем глаза, чуть вздёрнутый носик и улыбка, способная растопить все льды Антарктиды. Ди уже взяла маленький кекс, щедро усыпанный цукатами, как вдруг малышка соскочила со стула и выбрав ещё с пяток разных, поставила их рядом.
— Столько я не съем! А ты лучше себе оставь. – взъерошив гриву, возразила старшая.
Фиалка пожала плечами, словно говоря, что ей всё равно это слишком много, и тихо, так, словно и не словами вовсе, а одним лишь взглядом, добавила: — Друзьям.
Благодарность растроганной Ди потонула в громоподобном возгласе, сотрясшим, как показалось, кухню до самого погреба:
— Красавицы, красавицы! А кто из вас заварит мне чайку?! – дядю Сальваторе, или просто Сали – небольшого, с пухлыми щеками, покрытыми неизменной трёхдневной щетиной, можно было узнать по одному шлейфу ядрёного одеколона, который вился за ним, что фата за невестой, не говоря уже о фамильярном обращении ко всем девушкам, девочкам и женщинам. – О, кого я вижу!!! Моя маленькая рыбонька.
В этот момент у подарка открылась ещё одна приятная опция: схватив первый попавшийся кекс, девочка протянула его дяде, чтобы как можно быстрее и неожиданнее для него самого занять его руки, не то он непременно потянется к ней с дурацкими обнимашками.
— Я поставлю чайник, Сали. – оценив ловкость дочери, София уже мысленно готовилась к очередному бурному полудню в кругу большой семьи.
— Так я возьму твой бирюзовый парео? – отламывая цукаты и кружась, спросило юное открытие пляжного сезона.
— По-моему, ты его уже взяла. Хотя я откровенно не понимаю, зачем тебе мой, когда у тебя есть два собственных.
— Ну, не будь колючкой. С нас одного достаточно. Персиковый мне не идёт, а тёмно-синий мне сегодня не хочется. И вообще твой тебе-то сейчас не нужен! – и она подмигнула сестрёнке, которая незамедлительно ответила ей улыбкой, на секунду выйдя из задумчивости, куда погружалась, уходя от гвалта окружающего мира.
— Бери, бери. А заодно возьмите с собой собаку. Малыш, кофе или какао?
— Као. – глядя, как мать достаёт банки с различными файфоклоковскими смесями, эхом отозвалась Ио. Она знала, что выбери первое, кофе будет, как всегда, для неё неправильно заварен.
— Я не знаю где она. Наверное, с Лешим гуляет. – удаляясь, бросила Ди.
— Несчастное животное. – и перехватив встревоженный взгляд Ио, добавила – не переживай, скоро они придут.
Однако дальнейшие объяснения пришлось оставить на потом. Прослышав о скором чае и целой горе кексов, в кухню лавиной потекли многочисленные гости семейства. Они смеялись, перебрасывались шутками, рассуждали о перспективах европейского рынка мобильной связи, забирали наполненные чашки, передавали опустевшие, садились за стол или на него, кивали малышке, спрашивали как её утро, или пытались её потискать, прекрасно зная, что она этого не любит и боится. Ио и рада была убежать, да всё ещё ждала своего утреннего «као», да и роль «хозяйки кексов» приходилось исполнять. Она улыбалась и искренне предлагала всем вновь прибывшим попробовать выпечки. Ей было абсолютно не жалко и даже приятно поделиться своим пусть и поостывшим счастьем. Тёти и дяди, точнее их головы, иногда просовывавшиеся в окно или дверной проём, чтобы попросить ещё чашечку, ибо на кухню они не заходили, благодарили и выбирали себе кекс по размеру своей скромности. Вскоре гора превратилась в холм, затем в поле тут и там изрытое лужами серебрившегося блюда, и, наконец, остались лишь несколько утёсов, на гладкой поверхности подноса, казавшегося теперь серебристым морем.
София, управляясь по хозяйству, нет-нет да бросала взгляд на каштановую макушку, выглядывавшую из-за стола. Взгляд полный грусти и нежности, гордости напополам с досадой. Она гордилась тем, что её малышка не была жадиной, как некоторые дети, и готова была делиться, часто не задумываясь, что останется самой. Но ей очень хотелось, чтобы Ио научилась говорить «нет», не робеть от чужой наглости, но если не отвечать, то не давать этому задеть себя, нарушать твой внутренний покой. «Держать удар» как говорила старшая, хотя ещё недавно за ней таких оборотов, как и ряда других словечек не водилось, и София догадывалась от кого она их нахваталась.
Неожиданно в кухню ворвался дядя Тони. Вид у него был как у индейца сиу, оплакивающего гибель своего вождя Неистовая Лошадь: красное лицо, слёзы в три ручья, но при том никаких рыданий, лишь скупое протяжное кряхтение, да рот, открывающийся словно у выброшенной на берег рыбы. Он хватался за горло и явно пытался что-то сказать.
Веселье и радость, сопутствовавшие всему чаепитию, в миг улетучились. Вокруг что наседки сгрудились тётушки, а немногочисленные дядюшки выглядывали из-за их спин, пытаясь разобрать что же случилось, но не радея желанием присоединиться. Ио оттёрли к стенке, чтобы не путалась под ногами.
— У него приступ! – крикнула Мия.
— Ну, почему сразу так страшно – «приступ»! Может всего лишь удар. – съёрничал дядя Пино, прекрасно знавший, что только конец света способен пошатнуть здоровье его старого друга.
— Астма?
— Аппендицит?
Поток анамнезов не прекращался, а способы реанимирования ограничивались растиранием спины («да ему вроде и не холодно, скорее наоборот)»), похлопыванием того же самого места, попыткой усадить на барный стул, когда в окне появилась голова Марко и он сказал, какое-то вычурное слово, в котором Фиалка разобрала только «токсикоз», однако, это заставило женщин расхохотаться, а дядю Тони покраснеть ещё больше и испепелять «доктора» ненавистным взглядом.
— Марко, здесь между прочим дети. – холодно заметила Софи. Она единственная, кто не потерял самообладания, с олимпийским спокойствием взирая на происходящее. — Успокойтесь, никакая это не астма и тем более не удар. Просто кто-то слишком много ест!
— Он поперхнулся. – осенило Мию. – София! Ты же знаешь как делать метод Хаймлиха, помоги же!!! Что ты стоишь столбом?!
Кто-то уже налил стакан воды и протягивал его страждущему. Выхватив его, дядя Тони залпом осушил и проскрипел: — Ещё!!
София же медленно подошла к холодильнику, достала бутылку молока и наполнив новый стакан поставила его перед Тони:
— Лучшее лекарство.
— Спасибо! Ты мой ангел-спаситель. – благодарно пробурчал тот, осушив второй стакан с молоком. Краснота заметно спала, слёзы остались только на салфетке, которой он отирал разгорячённое лицо.
— Пустяки. Просто я всегда настороже, когда из шкафчика пропадает годовой запас перца и кари. Рада, что ты так предупредителен и не стал умирать на моей кухнеJ Но в следующий раз держись, пожалуйста, подальше от выпечки с чили, ок?
— Этот перец. Я думал, он лишь для украшения, а внутри кекс обычный, как все. Но это… это просто адово пламя! Санта-Мария-дель-Фьоре, годовой запас говоришь?! Я ведь только куснул…
— Ахахааа! Только куснул? – послышался добродушный голос Марко. – Да, ты в один присест полкекса съел. Вот тебе наука – не жадничай!
Все дружно заулыбались: известно, что Тони был падок на сладкое и женщин, не отличаясь при этом гурманством.
— Выпьем. – София подняла стакан с молоком.
— За то, что я выжил?
— За то, чтобы тебе попалась такая жена!
Грянул смех, послышались желания присоединиться к этому тосту и даже здравицы неизвестному пекарю.
— Тьфу, ты! Уйду я от вас, злые вы!!! – и пустив стакан в другой конец стола как заправский бариста, улыбаясь «индсмен» был таков.
Кухня опустела так же быстро, как и заполнилась. Помочь с посудой осталась лишь Клара, давняя подруга Софии ещё по Танзании. Словно маленький косматый призрак, медленно и тихо Ио поплыла к лестнице на второй этаж. Она что-то пристально высматривала в кафеле пола, хотя, конечно, ничего там не искала.
(«Не в пирогах, конечно, счастье, но всё же неплохо когда они есть. Глупо расстраиваться из-за не съеденного кекса и не выпитого какао. Хотя от того, что это глупо, лучше не становится»)
— Ио, а тебе самой какой кекс понравился? – неожиданно настиг её вопрос на полпути.
Девочка обернулась и слегка повела плечом, словно не зная, что ответить.
— Но ты ведь попробовала хоть парочку? – с надеждой спросила тётя Клара своим бархатным контральто. – Не всё же мы съели.
— Не успела. – чуть весело, с какой-то великодушно-обречённой улыбкой ответила Фиалка. Так говорят «До встречи!», «Всё будет нормально. Не переживай!», когда знают, что больше не будет новых встреч и всё совсем не нормально. Так говорят, чтобы успокоить не себя, но другого, в надежде, что успокоив его, найдёшь покой и сам. Улыбка, говорила о радости от доставленного близким удовольствия, но в далёкой глубине больших и тёмных омутов-глаз уже поблескивали слёзы. Правда, пока ещё маленькой девочки.
— Эй, ты, кажется, кое-что забыла. – вновь остановил её голос. На сей раз мамин. Присев на корточки, София протягивала ей бархатную ленточку. – Я бы не разбрасывалась вещами, а то никогда не знаешь где их потом искать.
— И не уходи далеко, сейчас будет твой какао.
Но девочка её не слушала. Беря ленточку, она заметила странный серебристый узор. Ранее он был не заметен, ибо оставался с внутренней стороны, опоясавшей блюдо, но теперь, когда разница между той и этой сторонами исчезла, его просто не возможно было не увидеть.
— Здесь надпись. — оживилась Ио.
— Да ну? Покажи! – разыграв искреннее удивление, мать отложила в сторону, только было взятую губку для мытья посуды. Она прекрасно знала, что одним сложным узлом функциональность ленточки не исчерпается. Уж кто-кто, а она ни секунды не сомневалась, кто прятался за личиной «неизвестного пекаря» и «Феи снов». Кто ещё мог совершить опустошительный набег на запасы специй? «Съесть» весь ванилин? Израсходовать две бутылки хорошего вина и амаретто, не спросясь? «Заимствовать» фамильную реликвию? Сделать подарок человеку, который менее всего на него рассчитывает, да и не особо ищет такого внимания от этого дарителя? Так мудрёно завязать узел на подарке? Наконец, циклопические размеры самого подарка, говорящие либо о широченной душе дарителя, либо об определённой закомплексованности (впрочем, широкая душа – тоже своего рода комплекс)? И, разумеется, «маленькая невинная» шутка с кексом, начинённым всеми видами острого перца? Ответ был настолько очевиден, что Софи оставалось искренне удивляться, что кое-кто из гостей всерьёз обсуждал различные кандидатуры, но при том его имя не называлось.
— Не по-нашему. – определила девчушка, показывая матери. – Прочтёшь?
(«Ну ещё б он по-нашему писал. Выпендрёжник!»)
Как и Ио, Клара тоже была заинтригована и склонилась над плечом Софи, пытаясь разобрать витиевато выведенное серебристой краской послание: «Я там, где тигры Момпраченна смиряют мушкетёров пыл».
— Что это значит? – хмыкнула Клара. – Зашифрованное послание?
— Прочитать ещё раз? – спросила Софи, глядя как Ио осмысливает услышанное, по обыкновению взъерошивая и без того уже растрёпанные волосы. Лёгкий кивок.
— Я там, где тигры Момпраченна смиряют мушкетёров пыл.
Ио медленно повторила про себя, смотря куда-то вдаль, поверх материнского плеча. В какой-то момент рука её замерла, так и не отпустив локон, взгляд сосредоточился, а по лицу расплылась довольная улыбка. Носопырка маленьким поршнем выпустила мощную струю воздуха, словно мозг спустил пар, скопившийся в ходе его усиленной работы.
— Догадалась? – улыбаясь, спросила мать, уже зная, каков будет ответ.
Фиалка кивнула и, схватив протянутую ей «телетайпную» ленту, ринулась вверх по лестнице.
— На одно мгновение она показалась мне такой взрослой. – проводив мелькнувшую на верхней ступеньке детскую пятку, протянула Клара. – Но я рада, что мне это только показалось. Ди такой не была, мне кажется.
— У Ди не было такого приятеля. – ответила подруга, прекрасно понимая о каком моменте идёт речь.
— Так они уже подружились?
— Пока нет. Но увидишь скоро так и будет.
— Если только он опять всё не испортит, как часто бывает.
— Тогда это будет большой потерей для них обоих. – и, подумав, Софи добавила – да и для нас, думается, тоже.
Массивного дуба дверь, чуть скрипнув, приотворилась и в слегка затемнённую комнату, налегая обеими руками на упрямую дверь, протиснулась маленькая фигурка. Девчушка быстро осмотрелась, чтобы убедиться, что никого не потревожила, и легкой трусцой, касаясь самыми кончиками пальцев корешков книг, подбежала к невысокой тумбе-столику. Бегать вообще-то в библиотеке возбранялось, как и водить пальцем по корешкам книг, первое – из опасения, как бы она не ушиблась об углы столов или не сбила кого с приступки-лестницы, второе – чтобы не повредить редкие инкунабулы. Но сейчас тут ведь никого нет, да и возбуждение её было слишком велико, чтобы вышагивать чинно. Она точно знала куда идти: уж что-что, а библиотеку – по крайней мере три уровня полок, до которых дотягивалась с помощью лесенки — она изучила как свои пять пальцев. Вернее десять. В смысле все двадцать…просто о важности пальцев ног она задумывалась куда реже.
Она плюхнулась прямо на коленки перед тумбой. Почти каждый вечер, когда отец был свободен, он брал одну из книг с рассказами про пиратов, индийских магараджей, пионеров, или отважных рыбаков и читал ей, примостившейся у него на коленях. Она, конечно, и сама умела немного читать, но только отец умел так играть голосом: замирать в самых тревожных моментах, переходить на еле слышный шёпот, когда охотники подстерегали тигра-людоеда, отрывисто и зычно выкрикивать команды буконьеров. Нередко к ним присоединялись мама и Ди, если последняя не пропадала в собственных литературных дебрях по учёбе или не гуляла с подругами. В такие моменты голос отца чуть заметно менялся, выдавая лёгкое смущение. Он чаще делал паузы, изредка покашливал, дольше переворачивал страницы. Поэтому в семье стало за правило не выдавать своего присутствия, дабы не отвлекать чтеца. Девочке очень нравилось вот так собираться семьёй, без привычных хлопот по дому, разговоров. Просто сидеть и слушать, видеть горящие в тёмноте глаза мамы и сестры, переговаривающихся, казалось, одними взглядами, выискивать в тёмных углах комнаты затаённые опасности, веря, что тебе ничего не грозит, ведь ты на коленях у самого отважного человека на свете, а в случае если этих опасностей будет слишком много, то с улицы на выручку всегда примчится Лулу по первому зову маленькой хозяйки.
На столике-тумбе всегда лежала пара книг, которая в том момент читалась. Вот и сейчас «Бродяги Севера» здесь мирно соседствовали с «Жизнью Карла Великого». Но Фиалка знала, что ответ не стоит искать на поверхности. Она торопливо распахнула створки тумбы и её восторженно-удивлённое «Уууу?!!» с лихвой перекрыло бы «ахи» «охи» других натур, жеманных и, как правило, недалёких. Внутри, точно по середине между роскошными изданиями «Тигры Момрачена» и «Три мушкетёрами», давно прочитанными, но, по-прежнему, любимыми за красочные иллюстрации, стояла большая тёмно-синяя коробка, поверх которой словно невзначай была накинута чёрная пиратская шляпа с совершенно роскошным пером того же оттенка. Глаза ребёнка восторженно горели. Нет, они просто полыхали! Фиалка чувствовала себя одним из тех героев пиратских саг, что на пустынных неизвестных островах после трудных и опасных разысканий находили сундук с сокровищами.
Медленно, закусив губу от волнения, словно боясь, что волшебство может вмиг рассеяться, если шляпа ей не подойдёт, она попробовала надеть её поверх непокорной гривы. Разумеется, шляпа не могла не подойти! Ио поднялась и мотнула головой, проверяя как прочно она сидит, но шляпа не желала спадать. Она мотнула сильнее, шляпа не то чтобы сдвинулась, но даже не шелохнулась. Сидела как влитая. Маленькая пиратка стала бегать по комнате, изображая одного из бравых героев Сальгари. Благо внизу её не слышали: снять обувь при входе она, как полагалось, не забыла, а ковёр приглушал шаги. Но тут она вспомнила про коробку и вприпрыжку вернулась к тумбе.
На коробке своего рода печатью красовался кусок всё той же бархатной ленты с серебряной надписью «Pirates Only!!!» Девочка улыбнулась, значит это для неё, специально для пиратов. Внутри, был какой-то кулёк фольги, источавшей еле заметное тепло. Развернув его, Ио так и застыла… На неё смотрел огромный, просто гигантский кекс. Судя по отсутствующему на его боках «поребрику», столь характерным для его собратьев, уже, правда, съеденным, и странной округлости основания, мысль о том, что его испекли целиковым прямо в небольшой кастрюле, не казалась столь уж нелепой. По окружности он был украшен вишенками и кусочками белого и чёрного шоколада, щедро посыпан сахарной пудрой, а в центре красовалась надпись кремом «Bon Appétit».
— Мааам. – тихо позвал голос.
— Маааам! – чуть настойчивее.
И вот уже топот маленьких ног заполняет библиотеку, холл и лестницу, аккомпанируя звонкому восторженному «Маааааа!!!!».