Лекция: К ИСТОРИЧЕСКОЙ ТИПОЛОГИИ РОМАНА

 

Необходимость исторического раскрытия и изучения романного жанра (а не формально-статического или нормативистического). Многообразие разновидностей жанра. Попытка исторической классификации этих разновидно­стей. Классификация по принципу построения образа главного героя: роман странствований, роман испытания героя, роман биографический (автобиографический), ро­ман воспитания. Ни одна конкретная историческая разно­видность не выдерживает принципа в чистом виде, но ха­рактеризуется преобладанием того или иного принципа оформления героя. Так как все элементы взаимоопределяют друг друга, определенный принцип оформления ге­роя связан с определенным типом сюжета, концепцией мира, с определенной композицией романа.

1. Роман странствований. Герой — движущаяся в про­странстве точка, лишенная существенных характеристик и не находящаяся сама по себе в центре художественно­го внимания романиста. Его движение в пространстве — странствования и отчасти приключения-авантюры (пре­имущественно испытательного типа) позволяют худож­нику развернуть и показать пространственное и социаль­но-статическое многообразие мира (страны, города, куль­туры, национальности, различные социальные группы и специфические условия их жизни). Этот тип постановки героя и построения романа характерен для античного на­турализма (Петроний, Апулей, странствования Энколпия и др., странствования Люция-осла) и для европейского плутовского романа: «Ласарильо с берегов Тормеса»1, «Гусман из Альфараче»2, «Франсион», «Жиль Блаз»4 и др. В еще более осложненном виде тот же принцип оформления героя преобладает в авантюрно-плутовском романе Дефо («Капитан Сингльтон», «Молль Флендерс» и др.), в приключенческом романе Смоллетта («Родрик Рэндом», «Перегрин Пикль», «Хамфри Клинкер»). На­конец, тот же принцип с иными осложнениями лежит в основе некоторых разновидностей приключенческого романа XIX века, продолжившего линию плутовского ро­мана.

Для типа романа странствований характерна чисто пространственная и статическая концепция многообразия мира. Мир — пространственная смежность различий и контрастов; жизнь же — чередование различных контра­стных положений: удачи — неудачи, счастья — несчастья, победы — поражения и т. п.

Временные категории разработаны крайне слабо. Вре­мя в романе этого типа само по себе лишено существен­ного смысла и исторической окраски; даже «биологиче­ское время» — возраст героя, движение его от юности че­рез зрелость к старости — или вовсе отсутствует, или от­мечено только формально. В романах этого типа разра­ботано лишь авантюрное время, состоящее из смежности ближайших моментов — мгновений, часов, дней,— выхва­ченных из единства временного процесса. Обычные вре­менные характеристики в этом романе: «в то же мгнове­ние», «в следующее мгновение», «опередил на один час», «на следующий день», «секундой раньше, позже», «опо­здал», «опередил» и т. п. (при описании столкновения, битвы, поединка, свалки, ограбления, бегства и других авантюр), «день», «утро», «ночь» как обстановка аван­тюрного действия. Специфическое авантюрное значение ночи и т. п.

Вследствие отсутствия исторического времени оттене­ны лишь различия, контрасты; почти полностью отсутст­вуют существенные связи; отсутствует понимание цело­стности таких социально-культурных явлений, как наци­ональности, страны, города, социальные группы, профес­сии. Отсюда характерное для таких романов восприятие чужих социальных групп, наций, стран, быта и т. п. в духе «экзотики», то есть восприятие голых отличий, конт­растов, чуждости. Отсюда и натуралистический характер этой романной разновидности: распадение мира на от­дельные вещи, явления и события, просто смежные или чередующиеся. Образ человека в романе — едва наме­ченный — совершенно статичен, как статичен и окружаю­щий его мир. Становления, развития человека роман не знает. Если и меняется резко положение человека (в плу­товском романе из нищего он становится богачом, из безродного бродяги — дворянином), то сам он при этом остается неизменным.

2. Роман испытания. Роман второго типа строится как ряд испытаний главных героев, испытаний их верности, доблести, смелости, добродетели, благородства, святости и т. п. Это самая распространенная романная разновид­ность в европейской литературе. К ней относится значи­тельное большинство всей романной продукции. Мир этого романа — арена борьбы и испытания героя; собы­тия, приключения — пробный камень для героя. Герой дан всегда как готовый и неизменный. Все качества его даны с самого начала и на протяжении романа лишь проверяются и испытываются.

Роман испытания также возникает на античной поч­ве, притом в двух своих основных разновидностях. Пер­вая разновидность представлена греческим романом («Эфиопика»5, «Левкиппа и Клитофонт»6 и др.). Вторая разновидность — раннехристианскими житиями святых (в особенности мучеников).

Первая разновидность — греческий роман — строится как испытание любовной верности и чистоты идеальных героя и героини. Почти все приключения организованы как покушение на невинность, чистоту и взаимную вер­ность героев. Статичность, неизменность характеров ге­роев и их абстрактная идеальность исключают всякое становление, развитие, всякое использование происходя­щего, видимого, переживаемого как жизненного опыта, меняющего и формирующего героев.

В этом типе романа в отличие от романа странство­ваний дается развитый и сложный образ человека, имев­ший громадное влияние на последующую историю рома­на. Этот образ существенно един, но единство его специ­фично, оно статично и субстанционально. Греческий ро­ман, родившийся на почве «второй софистики», впитав­ший в себя риторическую казуистику, создает в основном риторико-юридическую концепцию человека. Уже здесь образ человека глубоко пропитался теми судебно-риторическими категориями и понятиями виновности — неви­новности, суда — оправдания, обвинения, преступления, добродетели, заслуги и т. п., которые так долго тяготели над романом, определяли постановку героя в романе как обвиняемого или подзащитного и превращали роман в своего рода суд над героем. В греческом романе эти ка­тегории носят еще формалистический характер, но и здесь они создают своеобразное единство человека как субъекта суда, защиты или обвинения, носителя преступлений или заслуг. Юридические, судебно-риторические катего­рии в греческом романе часто перебрасываются и на мир, превращая события в казусы, вещи — в улики и т. п. Все эти положения развертываются на анализе конкретного материала греческого романа.

Во второй разновидности романа испытания, возник­шей также еще на античной почве, существенно меняет­ся идеологическое содержание как образа человека, так и идеи испытания. Эта разновидность подготовлялась в раннехристианских житиях мучеников и других святых (Дион Хризостом, легенды климентинского цикла7 и др.). Элементы ее имеются и в «Метаморфозах» («Золотом осле») Апулея. В основу этой разновидности положена идея испытания святого страданиями или соблазнами. Эта идея испытания уже не носит внешне-формального характера, как в греческом романе. Внутренняя жизнь героя, его habitus*, становится существенным моментом в его образе. Самый характер испытания идеологически углубляется и утончается, особенно там, где изображает­ся испытание веры сомнениями. Вообще для этой разно­видности романа испытания характерно соединение аван­тюрности с проблемностью и психологией. Однако и здесь испытание совершается с точки зрения готового и догма­тически принятого идеала. В самом идеале нет движения, нет становления. Также и испытуемый герой готов и предопределен, испытания (страдания, соблазны, сомне­ния) не становятся для него формирующим опытом, не меняют его, и в этой-то неизменности героя все дело.

 

 


* Состояние (латин.).

 

Следующая разновидность романа испытания — сред­невековый рыцарский роман (в большой и существенной своей части), испытавший, конечно, значительное влияние обеих разновидностей античного романа. Известное раз­нообразие типов в пределах рыцарского романа опреде­ляется оттенками в идеологическом содержании идеи испытания (преобладание куртуазных, или церковно-христианских, или мистических моментов в содержании этой идеи). Краткий анализ основных типов построения стихотворного рыцарского романа XII—XIII веков и про­заического рыцарского романа XIII—XIV и последующих веков (до «Амадиса» и «Пальмеринов» включительно).

Наконец, наиболее значительная и исторически влия­тельная чистая разновидность романа испытания — роман барокко (д'Юрфе, Скюдери, Кальпренед, Лоэнштейн и другие). Роман барокко сумел извлечь из идеи испыта­ния все заложенные в ней сюжетные возможности для построения романов большого масштаба. Поэтому роман барокко лучше всего раскрывает организационные воз­можности идеи испытания и в то же время ограничен­ность и узость своего реалистического проникновения в действительность. Роман барокко — наиболее чистый и последовательный тип героического романа, раскрываю­щий особенность романной героизации в ее отличии от эпической. Барокко не допускает ничего среднего, нор­мального, типического, обычного; все здесь доведено до грандиозных масштабов. Судебно-риторический пафос здесь также выражен чрезвычайно последовательно и ярко. Организация образа человека, отбор черт, их связы­вание воедино, способы отнесения поступков и событий («судьбы») к образу героя определяются его защитой (апологией), оправданием, прославлением или, напротив, его обвинением, разоблачением.

Барочный роман испытания в последующие века дал две ветви развития: 1) авантюрно-героический роман (Льюис, Радклиф, Уолпол и другие); 2) патетико-психологический сентиментальный роман (Ричардсон, Руссо). Черты романа испытания в этих разновидностях сущест­венно меняются, особенно в последней, где появляется своеобразная героизация слабого, героизация «маленько­го человека».

При всех различиях между названными исторически­ми разновидностями романа испытания все они обладают определенной совокупностью существенных общих черт, определяющих значение этого типа в истории европейско­го романа.

1) Сюжет. Сюжет в романе испытания всегда строит­ся на отступлениях от нормального хода жизни героев, на таких исключительных событиях и положениях, каких нет в типической, нормальной, обычной биографии чело­века. Так, в греческом романе изображаются в большин­стве случаев события, совершающиеся между обручением и свадьбой или между свадьбой и первой брачной ночью и т. п., то есть такие события, которых, в сущности, не должно быть, которые только отделяют друг от друга два смежных момента биографии, тормозят ход нормальной жизни, но не изменяют ее: возлюбленные всегда в конце концов соединяются в браке, и биографическая жизнь вступает в нормальное русло за пределами романа. Этим определяется и специфический характер романного вре­мени: оно лишено реальной биографической длительно­сти. Отсюда и исключительная роль случайности как в греческом, так и в особенности в барочном романе. Со­бытия барочного романа, организованные как авантюры, лишены всякой биографической и социальной значимости и типичности: они неожиданны, небывалы, экстраорди­нарны. Отсюда и роль преступлений, всяческих аномалий в сюжете барочного романа, его кровавый и часто извра­щенный характер (эта особенность до сих пор присуща той линии авантюрного романа, которая через Льюиса, Уолпола, Радклиф — черный или готический роман — свя­зана с барочным романом).

Роман испытания всегда начинается там, где начи­нается отступление от нормального социального и био­графического хода жизни, и кончается там, где жизнь снова входит в нормальную колею. Поэтому события ро­мана испытания, каковы бы они ни были, не создают но­вого типа жизни, новой человеческой биографии, опреде­ляемой изменившимися условиями жизни. За пределами романа биография и социальная жизнь остаются обычны­ми и неизменными.

2) Время. (Неограниченность, бесконечность аван­тюрного времени, нанизывание авантюр.) Прежде всего в романе испытания мы встречаемся с дальнейшей раз­работкой и детализацией авантюрного времени (изъято­го из истории и биографии). Кроме того, здесь, в особен­ности в рыцарском романе, появляется сказочное время (под влиянием Востока). Это время характеризуется именно нарушением нормальных временных категорий: например, в одну ночь производится работа нескольких лет или, напротив, года протекают в одно мгновение (мо­тив заколдованного сна).

Особенности сюжета, слагающегося из отступлений от исторического и биографического хода, определяют об­щее своеобразие времени в романе испытания: оно лише­но реальных измерителей (исторических и биографиче­ских), и оно лишено исторической локализации, то есть существенной прикрепленности к определенной исторической эпохе, связи с определенными историческими со­бытиями и условиями. Самая проблема исторической ло­кализации перед романом испытания и не стояла.

Правда, барокко создает и исторический роман испы­тания (например, «Кир» Скюдери, «Арминий и Туснель-да» Лоэнштейна), но романы эти квазиисторические, и время в них тоже квазиисторическое.

Существенное достижение романа испытания в обла­сти разработки категории времени — психологическое время (в особенности в барочном романе). Это время об­ладает субъективною ощутимостью и длительностью (при изображении опасности, томительных ожиданий, неуто­ленной страсти и т. п.). Но такое психологически окра­шенное и конкретизованное время лишено существенной локализации даже в целом жизненного процесса инди­вида.

3) Изображение мира. Роман испытания в отличие от романа странствований сосредоточен на герое; окружаю­щий мир и второстепенные персонажи в большинстве слу­чаев превращаются в фон для героя, в декорацию, в об­становку. Тем не менее окружение занимает большое ме­сто в романе (особенно в барочном). Но прикрепленный к неподвижному герою как его фон внешний мир лишен самостоятельности и историчности. Вдобавок в отличие от романа странствований географическая экзотика здесь преобладает над социальной. Быт, занимавший большое место в романе странствований, здесь почти вовсе отсут­ствует (если он лишен экзотичности). Между героем и миром нет подлинного взаимодействия: мир не способен изменить героя, он его только испытывает, и герой не воз­действует на мир, не меняет его лица; выдерживая испы­тания, устраняя своих врагов и т. п., герой оставляет в мире все на своих местах, он не меняет социального лица мира, не перестраивает его, да и не претендует на это. Проблема взаимодействия субъекта и объекта, человека и мира в романе испытания не поставлена. Отсюда бес­плодный и нетворческий характер героизма в этом рома­не (даже там, где изображаются исторические герои).

Достигнув своего расцвета в барокко, роман испыта­ния в XVIII и XIX веках утратил свою чистоту, но тип построения романа на идее испытания героя продолжает существовать, конечно осложняясь всем тем, что было со­здано биографическим романом и романом воспитания.

Композиционная сила идеи испытания, позволяющая глу­боко и существенно организовать разнородный материал вокруг героя, соединять острую авантюрность с глубокой проблемностью и сложной психологией, определяет зна­чение этой идеи в последующей истории романа. Так, идея испытания, конечно глубоко осложненная и обога­щенная достижениями биографического и особенно вос­питательного романа, лежит в основе романов француз­ского реализма. Романы Стендаля и Бальзака по основ­ному типу построения — романы испытания (у Бальзака особенно глубока традиция барокко). Из других значи­тельных явлений XIX века нужно назвать Достоевского, романы которого по типу построения — романы испыта­ния.

Самая идея испытания в последующей истории напол­няется различнейшим идеологическим содержанием; та­ков тип (в позднем романтизме) испытания на призванность, гениальность, избранничество; другая разновид­ность — испытание наполеонистических парвеню во французском романе, испытание биологического здоро­вья и приспособленности к жизни (Золя), испытание на художественную гениальность и параллельно на жизнен­ную пригодность художника (Kunstlerroman), наконец, испытание либерального реформатора, ницшеанца, аморалиста, эмансипированной женщины и целый ряд дру­гих разновидностей в третьесортной романной продукции второй половины XIX века. Особой разновидностью ро­мана испытания является и русский роман испытания че­ловека на его социальную пригодность и полноценность (тема «лишнего человека»).

3. Биографический роман. Биографический роман под­готовляется также еще на античной почве: в античных биографиях, автобиографиях и в исповедях раннехристи­анского периода (кончая Августином). Однако дальше подготовки дело не идет. И вообще чистой формы био­графического романа, в сущности, никогда не существо­вало. Существовал принцип биографического (автобио­графического) оформления героя в романе и соответст­вующего оформления некоторых других моментов ро­мана.

Биографическая форма в романе имеет следующие разновидности: наивная старая (еще античная) форма удачи — неудачи; далее — труды и дела; исповедальная форма (биография-исповедь); житийная форма; наконец, в XVIII веке слагается важнейшая разновидность — семейно-биографический роман.

Для всех этих разновидностей биографического по­строения, в том числе и для самой примитивной из них, построенной на перечислении жизненных удач и неудач, характерен ряд чрезвычайно важных особенностей.

1) Сюжет биографической формы в отличие от рома­на странствований и романа испытания строится не на отступлениях от нормального и типического хода жизни, а" именно на основных и типических моментах всякого жизненного пути: рождение, детство, годы учения, брак, устройство жизненной судьбы, труды и дела, смерть и т. п., то есть как раз на тех моментах, которые лежат до начала или после конца романа испытания.

2) Несмотря на изображение жизненного пути героя, образ его в чисто биографическом романе лишен подлин­ного становления, развития; меняется, строится, стано­вится жизнь героя, его судьба, но сам герой остается, по существу, неизменным. Внимание сосредоточивается или на делах, подвигах, заслугах, творениях, или на устрой­стве жизненной судьбы, счастья и т. п. Единственное су­щественное изменение самого героя, которое знает био­графический роман (в особенности автобиографический и исповедальный),— это кризис и перерождение героя (биографические жития святых кризисного типа, «Испо­ведь» Августина и др.). Концепция жизни (идея жизни), лежащая в основе биографического романа, определяет­ся либо объективными результатами ее (произведения­ми, заслугами, делами, подвигами), либо категорией сча­стья — несчастья (со всеми вариациями этой категории).

3) Существенная особенность биографического рома­на — появление в нем биографического времени. В отли­чие от авантюрного и сказочного биографическое время вполне реально, все моменты его отнесены к целому жизненного процесса, характеризуют этот процесс как ограниченный, неповторимый и необратимый. Каждое со­бытие локализовано в целом этого жизненного процесса и потому перестает быть авантюрой. Мгновения, день, ночь, непосредственная смежность коротких мгновений почти полностью утрачивают свое значение в биографи­ческом романе, который работает длительными периода­ми, органическими частями жизненного целого (возрастами и т. п.). Конечно, на фоне этого основного време­ни биографического романа строится изображение от­дельных событий и приключений в крупном плане, но мгновения, часы и дни этого крупного плана носят не авантюрный характер и подчинены биографическому времени, погружены в него и в нем наполняются реаль­ностью.

Биографическое время как реальное не может не быть включено (причастно) в более длительный процесс исто­рического времени, однако зачаточно исторического. Био­графическая жизнь невозможна вне эпохи, выходящая за пределы единичной жизни длительность которой пред­ставлена прежде всего поколениями. Поколениям нет ме­ста ни в романе странствований, ни в романе испытания. Поколения вносят совершенно новый и чрезвычайно су­щественный момент в изображаемый мир, вносят сопри­косновения разновременных жизней (соотношение поко­лений и встречи авантюрного романа). Здесь дан уже вы­ход в историческую длительность. Но сам биографиче­ский роман еще не знает подлинного исторического вре­мени.

4) В соответствии с разобранными особенностями и мир в биографическом романе приобретает особый ха­рактер. Это уже не фон для героя. Соприкосновения и связи героя с миром организуются уже не как случайные и неожиданные встречи на большой дороге (и не как ору­дие испытания героя). Второстепенные персонажи, стра­ны, города, вещи и проч. входят в биографический роман по существенным путям и получают существенное же отношение к жизненному целому главного героя. Этим в изображении мира преодолевается как натуралистиче­ская разрозненность романа странствований, так и экзо­тика и абстрактная идеализация романа испытания. Бла­годаря намечающейся связи с историческим временем, с эпохой становится возможным более глубокое реалисти­ческое отражение действительности. (Положение, про­фессия, родство были масками в романе странствований, например плутовском; здесь они приобретают опреде­ляющую жизнь существенность. Связи с второстепенны­ми персонажами, учреждениями, странами и т. п. уже не носят поверхностного авантюрного характера.) Особенно ярко это проявляется в семейно-биографическом романе (типа «Тома Джонса» Филдинга).

5) Построение образа героя в биографическом рома­не. Героизация здесь почти вовсе отпадает (она сохра­няется лишь частично и в видоизмененной форме в био­графических житиях святых). Герой здесь и не движу­щаяся точка романа странствований, лишенная сущест­венных характеристик. Вместо абстрактной последова­тельной героизации романа испытания здесь герой ха­рактеризуется как положительными, так и отрицательны­ми чертами (он не испытывается, а стремится к реаль­ным результатам). Но черты эти носят твердый, готовый характер, они даны как такие с самого начала, и на всем протяжении романа человек остается самим собою (не­изменным). События формируют не человека, а его судь­бу (хотя бы и творческую).

Таковы основные принципы оформления героев в ро­мане, сложившиеся и существовавшие до второй полови­ны XVIII века, то есть до того времени, когда склады­вается роман воспитания. Все эти принципы оформления героя подготовили развитие в XIX веке синтетических форм романа, и прежде всего реалистического романа (Стендаль, Бальзак, Флобер, Диккенс, Теккерей). Для понимания романа XIX века необходимо существенное знание и оценка всех этих принципов оформления героя, в большей или меньшей степени участвующих в построе­нии этого романа. Но особо важное значение для реали­стического романа (и отчасти для исторического) имеет роман воспитания, возникший в Германии во второй половине XVIII века.

 

еще рефераты
Еще работы по истории