Лекция: Итоги обсуждения деятельности Петра I в русской исторической науке

Развивая общее наше историческое сознание, идея Соловьева дала направление и многим частным историческим исследованиям. Исторические монографии о XVII в. и времени Петра I констатируют теперь связь преобразований с предыдущими эпохами и в отдельных сферах древнерусской жизни. В результате таких монографий является всегда одинаковый вывод, что Петр непосредственно продолжал начинания XVII в. и оставался всегда верен основным началам нашего государственного быта, как он сложился в XVII в. Понимание этого века стало иным. Недалеко то время, когда эпоха первых царей Романовых представлялась временем общего кризиса и разложения, последними минутами тупого застоя. Теперь представления изменились: XVII век представляется веком сильного общественного брожения, когда сознавали потребность перемен, пробовали вводить перемены, спорили о них, искали нового пути, угадывали, что этот путь в сближении с Западом, и уже тянулись к Западу. Теперь ясно, что XVII век подготовил почву для реформы и самого Петра I воспитал в идее реформы. Увлекаясь этой точкой зрения, некоторые исследователи склонны даже преуменьшать значение самого Петра в преобразованиях его эпохи и представлять эти преобразования как «стихийный» процесс, в котором сам Петр играл пассивную роль бессознательного фактора. У П. Н. Милюкова в его трудах о петровской реформе («Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII в. и реформа Петра В.» и «Очерки по истории русской культуры») находим ту мысль, что реформа часто «из вторых рук попадала в сознание преобразователя», бессильного удержать ход дела в своем распоряжении и даже понять направление событий. Нечего и говорить, что такого рода взгляд есть крайность, не разделяемая последующими исследователями преобразований (Н. П. Павлов-Сильванский, «Проекты реформ в записках современников Петра В.»).

Итак, научное понимание Петра Великого основывается на мысли, полнее и справедливее всего высказанной Соловьевым. Наша наука успела связать Петра I с прошлым и объяснить необходимость его реформ. Факты его деятельности собраны и обследованы в нескольких ученых трудах. Исторические результаты деятельности Петра, политической и преобразовательной, тоже не один раз указаны. Теперь мы можем изучить Петра вполне научно.

Но если наша историческая наука пришла к воззрению на Петра I, более или менее определенному и обоснованному, то в нашем обществе еще не выработалось однообразного и прочного отношения к его преобразованиям. В текущей литературе и в обществе до сих пор крайне разнообразно судят о Петре. Продолжаются время от времени немного запоздалые споры о степени национальности и необходимости Петровых реформ; подымается довольно праздный вопрос о том, полезна или вредна была реформа Петра в ее целом. Все эти мнения, в сущности, являются видоизмененными отголосками исторически слагавшихся воззрений на Петра, которые я старался изложить в хронологической последовательности.

Если мы еще раз мысленно переберем все старые и новые взгляды на Петра I, то легко заметить, как разнообразны они не только по содержанию, но и по тем основаниям, из которых вытекали. Современники и ближайшее потомство Петра, лично задетые реформой, судили о нем неспокойно: в основании их отзывов лежало чувство или крайней любви, или ненависти. Чувство столько же руководило и теми людьми XVIII в., которые, как Щербатов, грустно смотрели на развращение современных нравов и считали его плохим результатом резкой реформы. Все это – оценки скорее всего публицистического характера. Но в основе карамзинского взгляда лежало уже отвлеченное моральное чувство: ставя Ивана III выше Петра I, он насильственные приемы Петра при проведении преобразований осуждал с высоты моральной философии. В воззрениях западников и славянофилов наблюдаем опять новое основание – отвлеченное мышление, метафизический синтез. Для них Петр I менее – историческое лицо и более – отвлеченное понятие. Петр I – как бы логическая посылка, от которой можно идти к тем или другим философским заключениям о русской истории. От влияния метафизики не свободны и первые шаги исследователей историко-юридической школы; но фактическое изучение нашей истории, которое производилось ими очень добросовестно, дало нашим ученым возможность избавиться от предвзятых доктрин. Руководимые фактами, стремясь к строго научному выводу, они создали научное отношение к эпохе Петра Великого. Это научное отношение будет, конечно, далее развиваться в нашей науке. Но уже теперь плодом его является возможность основательно и свободно судить о Петре I. Его личность не оторвана от родной его почвы, он для нас уже не Бог и не антихрист, он – определенное лицо, с громадными силами, с высокими достоинствами, с человеческими слабостями и недостатками. Мы теперь вполне понимаем, что его личность и пороки – продукт его времени, а его деятельность и исторические заслуги – дело вечности.

16. Преобразования в культуре XVIII в. Русское просвещение и его характеристика.

18 в. в России, или «век Русского Просвещения», — период в развитии русской культуры, означавший постепенный переход от древнерусской культуры к культуре Нового времени (русской классической культуре 19 в. ), начало которому положили петровские реформы (первая последовательная попытка модернизации России «сверху»). Главное содержание петровских реформ составила секуляризация культуры, разрушившая средневековую цельность древнерусской культуры, несмотря на все ее внутренние противоречия, сплошь религиозной и «застывшей» как система готовых эталонов, клише, форм этикета. Будучи логическим продолжением драматических процессов русского религиозного раскола 17 в., полоса петровских реформ, проникнутая пафосом секуляризации, расчленила единую до того русскую культуру (синкретическую «культуру-веру») на собственно «культуру» и собственно «веру», т.е. фактически на две культуры: светскую и религиозную (духовную). При этом религиозная часть русской культуры уходила на периферию национально-исторического развития, а новообразовавшаяся секулярная, светская культура укоренялась в центре культурной и общественной жизни, приобретая самодовлеющий характер.
В то же время осуществленная Петром I церковная реформа способствовала сакрализации важнейших светских институтов и феноменов культуры, в том числе тех, что в принципе не включались в кругозор верующего человека и понимались скорее как антипод святости, нежели ее мирской аналог. Это вело к порождению и распространению в массовом сознании нового и специфического для светской культуры явления — «светской святости», выражавшейся в таких различных по своему характеру чертах, как сакрализация личности монарха (культ Петра, Екатерины II), государственное и национальное самодовольство, сакрализация классиков культуры (особенно ярко заявившая о себе по отношению к отечественной литературе в 19 в.: культ Пушкина и борьба за первое место на «литературном Олимпе», обострение критической и философской полемики, самоутверждение наук — естественных и гуманитарных). Именно в это время стала складываться способность «религиозной энергии русской души» «переключаться и направляться к целям, которые не являются уже религиозными», т.е. социальным, научным, художественным, политическим и т.д., впоследствии особенно ярко проявившаяся в атеистическом и материалистическом фанатизме разночинской интеллигенции второй половины 19 в., в ее увлечении естествознанием, политикой, техникой — нередко фетишизируемыми и рассматриваемыми в отрыве от целого культуры.
Возникший в результате исторически закономерного раскола единой средневековой культуры плюрализм поначалу естественно укладывался в барочную модель состязательности различных мировоззренческих тенденций и принципов: в одном семантическом пространстве сталкивались в напряженном диалоге-споре пессимизм и оптимизм, аскетизм и гедонизм, «школьная» схоластика и дилетантизм, дидактизм и развлекательность, этикет и сенсационность, константность и окказиональность. Однако характерный для российской цивилизации, начиная уже с конца 16 в., «государствоцентризм» в конце концов восторжествовал в лице светской культуры, подчинившей себе элементы культуры духовно-религиозной. В концепции мира, утверждаемой Петром, на место «красоты» ставится «польза»; традиционный для Древней Руси приоритет слова, словесного этикета, отождествляемый реформаторами с косностью и шаблонным мышлением, отходит на второй план перед авторитетом вещи, материального производства, естественных и технических наук; «плетение словес» сменил деловой стиль, а введенный Петром гражданский шрифт, противостоящий церковнославянскому, окончательно отделил светскую книжность от религиозной.
Принципиально новыми феноменами, немыслимыми для традиционной русской культуры, явились — в результате петровских реформ — библиотеки и общедоступный театр, Кунсткамера и Академия наук, парки и парковая скульптура, дворцовая архитектура и морской флот. Апофеоз вещи и борьба с «инерцией слова» были связаны в Петровскую эпоху с упразднением многочисленных запретов в культуре, общественной жизни и в быту, характерных для средневековья, с обретением нового уровня духовной свободы. Преодолевая статичность, русская культура 18 в. начала проникаться принципом историзма: история отныне воспринимается не как предопределение, не как застывшая вечность, эталон, идеал мироздания, но как иллюстрация и урок современникам, как результат участия человека в ходе событий, итог сознательных действий и поступков людей, как поступательное движение мира от прошлого к будущему. Появляются первые представления о социальном и культурном прогрессе как поступательном движении общества вперед, его развитии и совершенствовании — от низших форм к высшим.
Петровские реформы, последовательно ориентированные на вестернизацию России, ее включение в мировое сообщество, приобщение к западноевропейской цивилизации, на деле были весьма противоречивым и неоднозначным процессом. Это и не могло быть иначе в условиях социокультурного и религиозно-духовного раскола страны, с одной стороны, глубоко укорененной в архаике патриархальности и средневековья; с другой, — решительно шагнувшей в Новое время. Посланные на обучение за границу молодые дворяне — «птенцы гнезда Петрова» (прообраз будущей российской интеллигенции) — составляли чрезвычайно тонкий слой европейски образованных реформаторов, во многом оторванных от образа жизни не только большинства русского населения, но и отчужденных от жизни своего класса ( здесь закладывались начала будущей «беспочвенности» русских разночинцев). Отсюда и чрезвычайная хрупкость осуществленных преобразований, и обратимость реформ, и непредсказуемость хода исторических событий в России 18 в. Абсолютное меньшинство «просвещенного дворянства» в принципе не могло гарантировать стабильного модернизационного процесса в России, поскольку ему противостояло абсолютное большинство российского общества, стоявшего на позициях глубокого традиционализма и отвергавшего реформы и реформаторов как — в крайнем случае — пособников Антихриста.
Уже во время Екатерины II со своей позицией против петровских «излишних перемен» выступает кн. Щербатов. В его книге «О повреждении нравов в России» критика петровских реформ велась с позиций идеализации допетровской старины как средоточия истинной веры, моральной устойчивости, аскетического патриархального быта, крепкого централизованного государства и т.д. Петровская ломка традиционного уклада воспринималась как целенаправленное «развращение» русского дворянства, внедрение в российскую жизнь принципов открытости, разрушение прежде незыблемой границы между частной жизнью и жизнью общественной. Все это, в конечном итоге, должно привести к падению государства.
Однако эти реформы подвергались критике и с другой стороны, с точки зрения понятий и критериев западной культуры, достижений и опыта европейской цивилизации. (Н. Новиков, А. Радищев)
Реальная картина русской культуры 18 в. осложнялась тем, что идеи либерализма и западнические реформы нередко исходили из самих властных структур — монарха и его ближайшего окружения, а охранительно-консервативные и национально-почвеннические настроения шли «снизу», совпадая с настроениями народных масс и большинства провинциального поместного дворянства, уходя корнями в традиционную, патриархальную культуру Древней Руси.
В результате петровских реформ «социальное положение „благородного“ сословия изменялось в одну сторону, — в сторону Запада, — в то самое время, когда социальное положение „подлых людей“ продолжало изменяться в сторону прямо противоположную, — в сторону Востока». Т.о., в России 18 в. вестернизация культуры парадоксально выступала как средство ее ориентализации (относительно Европы и западных ценностей), а внешняя демократизация жизни служила укреплению абсолютизма восточно-деспотического типа, выступая подчас как средство социокультурной мимикрии деспотизма под личиной «просвещения».

17. Северная война: причины, ход, итоги.