Лекция: Композиторы Барокко

14) В эпоху Возрождения состав музыкальных инструментов значительно расширился, к уже существующим струнным и духовым добавились новые разновидности. Среди них особое место занимают виолы — семейства струнных смычковых, поражающих красотой и благородством звучания. По форме они напоминают инструменты современного скрипичного семейства(скрипку, альт, виолончель) и даже считаются их непосредственными предшественниками(сосуществовали в музыкальной практике до середины XVIII столетия). Однако разница, и значительная, все же есть. Виолы обладают системой резонирующих струн; как правило, их столько же, сколько и основных(шесть-семь). Колебания резонирующих струн делают звук виолы мягким, бархатистым, но инструмент трудно использовать в оркестре, так как из-за большого числа струн он быстро расстраивается.
Долгое время звучание виолы считалось в музыке образцом изысканности. В семействе виол выделяются три основных типа. Виола да гамба — большой инструмент, который исполнитель ставил вертикально и зажимал с боков ногами( итальянское слово gamba означает «колено»). Две другие разновилности — виола да браччо( от итал. braccio — «предплечье») и виоль д`амур( фран. viole d`amour) — «виола любви») были ориентированны горизонтально, и при игре их прижимали к плечу. Виола да гамба по диапазону звучания близка к виолончели, виола да браччо — к скрипке, а виоль д`амур — к альту.
Среди щипковых инструментов Возрождения главное место занимает лютня( польск. lutnia, от араб. «альуд» — «дерево»). В Европу она пришла с Ближнего Востока в конце XVI столетия для этого инструмента существовал огромный репертупр; прежде всего под аккомпанемент лютни исполняли песни. У лютни короткий корпус; верхняя часть плоская, а нижняя напоминает полусферу. К широкой шейке приделан гриф, разделенный ладами, а головка инструмента отогнута назад почти под прямым углом. При желании можно в облике лютни увидеть сходство с чашей. Двенадцать струн группируются парами, а звук извлекают как пальцами, так и специальной пластинкой — медиатором.
В XV-XVI столетиях возникли различные виды клавишных. Основные типы таких инструментов — клавесин, клавикорд, чембало, верджинел — активно использовались в музыке Возрождения, но их настоящий расцвет наступит позже. В этот период появились новые музыкальные инструменты. Самыми популярными стали инструменты, на которых любителям музыки игра давалась легко и просто, не требуя специальных навыков.

Именно в это время появилась виола — предшественница скрипки. Благодаря ладам (деревянные полосы поперек грифа) играть на ней было несложно, а звук её был тихим, нежным и хорошо звучал в небольших залах.

Также были популярны и духовые инструменты — блок-флейта, флейта и рожок. Самая сложная музыка писалась для только что созданных клавесина, верджинела (английский клавесин, отличающийся небольшими размерами) и органа. При этом музыканты не забывали слагать и музыку попроще, не требовавшую высоких исполнительских навыков. На это же время пришлись перемены в нотном письме: на смену тяжелым деревянным печатным блокам пришли изобретенные итальянцем Оттавиано Петруччи передвижные металлические литеры. Опубликованные музыкальные произведения быстро раскупались, все больше людей стали приобщаться к музыке.

15) XVII век в искусстве Италии открывается оперой — «драмой на музыке» (dramma per musica), так называли ее современники.

Новый жанр возник поистине на стыке двух эпох. Он зародился на исходе XVI столетия, сложился и получил широкое развитие в XVII. Возникновение оперы было воспринято современниками как рождение «нового стиля» (stile nuovo) и в самом деле знаменовало для истории музыки глубокий переворот в средствах выразительности и основах формообразования. В отличие от других жанров, в том числе и вокальных, опера явилась наиболее синтетическим родом искусства, ибо соединяла музыку с поэзией и сценическим действием.

В действительности появление нового жанра было многосторонне исторически подготовлено в духовной атмосфере итальянского Возрождения. Гуманистическая основа эстетики XV-XVI веков, ее антропоцентристские устремления, поиски глубокой драматической выразительности в искусстве, интерес к античным памятникам и эстетическим идеям — все это возымело свое значение для просвещенной художественной среды, из которой вышли первые создатели опер. В опытах творческой работы над новым жанром они руководствовались определенным эстетическим идеалом, сложившимся именно на почве Ренессанса. В большой мере рождение оперы исторически подготовлено было теми сближениями театра и музыки, которые, как мы видели, достаточно характерны для итальянской художественной жизни XV и особенно XVI веков. Различные виды спектаклей с музыкой (интермедии, драмы итальянских авторов, «реконструкции» античных представлений, как, например, «Эдип» Софокла в Виченце в 1585 году), уже исподволь подводили художественную мысль к идее музыкально-драматического синтеза. К тому же музыка в драматических спектаклях, при опоре на материал мадригала или фроттолы, на деле, как уже говорилось, тяготела к гомофонному складу. Из числа театральных жанров для будущей оперы существенное значение приобрела пасторальная драма с ее традициями, идущими еще от XV века, от «Орфея» Полициано. В дальнейшем ее лучшие и наиболее влиятельные образцы созданы были современниками первых оперных авторов: Торквато Тассо («Аминта», 1573) и Баттиста Гварини («Верный пастух», 1580, поставлена позднее). Именно эти произведения (тогда в них больше ценили поэзию, чем драматургию) оказались наиболее родственны по духу и стилю поэзии первым оперным текстам: в ранних операх были сильны элементы пасторальной драмы.

Первым оперным спектаклям непосредственно предшествовали пышные праздничные постановки во Флоренции ряда интермедий и пасторальных драм с музыкой. Поскольку они возникли отчасти в той же среде, что и первые оперные спектакли несколько лет спустя, интермедии 1589 года и пасторальные драмы 1590 года представляют определенный интерес для предыстории нового жанра. В 1589 году во Флоренции состоялся торжественный праздничный спектакль в связи с бракосочетанием Фердинандо Медичи с Христиной Лотарингской. Исполнение пятиактной комедии («Странница» Дж. Баргальи) было обрамлено и «прослоено» (между актами) «интермедиями и концертами», которые придавали особую пышность и разнообразие, всему зрелищу и давали возможность ввести много музыки. Интермедии не были связаны с содержанием комедии и носили картинно-декоративный, скорее символический, чем драматический характер. Это были «Гармония сфер», «Состязание муз и пиерид», «Битва Аполлона с пифоном», «Демоны неба и ада». Помимо того в заключение спектакля исполнялся балет.

Организация торжеств была поручена римскому композитору Эмилио Кавальери, специально приглашенному во Флоренцию герцогом Медичи. Музыка интермедий состояла из мадригалов различного склада, в сочинении которых участвовали Кристофано Мальвецци, Лука Маренцио, Якопо Пери, Джованни Барди и сам Кавальери (ему принадлежит и музыка заключительного балета). Среди исполнителей блистали лучшие итальянские певцы: Якопо Пери (прекрасный тенор, пленявший слушателей своей манерой исполнения), Виттория Аркилеи (сопрано), которую современники называли «Евтерпой наших дней», а также талантливые дочери певца и композитора Джулио Каччини.

Знаменательно, что на образцах мадригалов и даже на стиле их исполнения уже сказывались новые тенденции времени, подготовившие появление оперного искусства в Италии. Мадригал как бы перерождался в процессе новых творческих исканий, то «расширяясь» до пышной многохорности, то уже тяготея к монодии с сопровождением. Так, заключительный мадригал Мальвецци был рассчитан на семь хоров, на участие шестидесяти певцов и на огромный инструментальный состав. Одновременно другой, небольшой пятиголосный мадригал того же композитора выдержан в камерном складе и не требует даже обязательного хорового состава: Виттория Аркилеи пела его верхний голос (вводя украшения в мелодию), тогда как остальные партии исполнялись ансамблем инструментов (лютня, большая гитара и другие). Мадригал Кавальери прямо предназначен для голоса соло с сопровождением китарроне (басовая гитара). Вокальная партия изысканно развита, и ее пассажи ритмически прихотливы в духе импровизационности. Голос, казалось бы, противопоставлен аккордовому сопровождению; однако он является по существу вокальной импровизацией (своего рода вариацией!) на основе инструментальной мелодии. По-своему весьма любопытен мадригал Пери «Эхо», предназначенный для трех теноров в сопровождении китарроне. Ведущей партией в ансамбле всецело является верхний голос. Его мелодия развита, даже виртуозна в своих пассажах. Исполнял ее сам композитор-певец. Два других тенора лишь подхватывали (как эхо) цветистые мелодические каденции. По существу эта музыка уже недалеко отстоит от того, что получило новое развитие в первых оперных опытах.

Примечательно, что и декоративное оформление праздничного спектакля 1589 года, по всей вероятности, носило тот же характер, что и в ранних оперных постановках, о декорациях к которым документальных сведений нет. Исследователи, однако, полагают, что спектакль одной из первых опер «Эвридика» в палаццо Питти в 1600 году был оформлен тем же Бернардо Буонталенти, который (вместе с Агостино Караччи) создавал декорации к интермедиям 1589 года. Эти декорации можно в известной степени представить себе благодаря сохранившимся наброскам художников или отдельным гравюрам. Вне сомнений, декорации к интермедиям создавали пышный, монументальный, «апофеозный» облик каждой из них. В «Гармонии сфер» они напоминали обширные плафоны с клубящимися облаками и группировкой многих фигур в разных планах. Инфернальная сцена в «Демонах» была полна экспрессии и фантастичных гротесковых деталей. Все это, разумеется, оказывалось условным, символичным, импозантным и столь же далеким от жизненной достоверности, что и содержание интермедий в целом.

Годом позднее во Флоренции были исполнены пасторальные драмы Лауры Гвидиччони «Сатир» и «Отчаяние Филена» с музыкой Эмилио Кавальери. И они стояли для композитора на подступах к опере: в. 1600 году Кавальери создал духовную оперу «Представление о душе и теле», которая обычно рассматривается и как первый, ранний образец ораторий в Италии.

Сама же по себе идея «драмы на музыке» как нового, в своем роде программного искусства, как «нового стиля» в музыкальном творчестве родилась во флорентийской художественной среде, непосредственно близкой создателям и инициаторам праздничных интермедий 1589 года. То был кружок просвещенных любителей музыки, профессиональных музыкантов, поэтов, ученых гуманистов, собиравшийся во Флоренции с 1580-х годов в доме графа Джованни Барди, а затем, с отъездом мецената, в доме другого просвещенного дилетанта Якопо Кореи: отсюда обозначение «флорентийская камерата Барди — Кореи». Помимо самих меценатов, вдохновленных мыслями о возрождении античной трагедии и пробовавших свои силы в поэзии и музыке, в камерату входили певцы и композиторы Якопо Пери (1561-1633), Джулио Каччини (1550-1618), теоретик и композитор Винченцо Галилей (1520-1591), поэт Оттавио Ринуччини (1563-1621), ученый филолог, знаток античности Джироламо Меи, автор «Рассуждения об античной и новой музыке» (1602), и другие знатоки и любители искусства. Об атмосфере их содружества, в котором ведущая роль отводилась отнюдь не музыкантам, рассказывает Каччини в предисловии к сборнику своих вокальных произведений «Новая музыка» (1602):

«В то время, когда во Флоренции процветал высокоблагородный кружок, собиравшийся в доме светлейшего синьора Джованни Барди, графа Вернио, кружок, в котором собирались не только множество дворян, но также и лучшие музыканты, изобретатели, поэты и философы этого города, я также там бывал и могу сказать, что большему научился из их ученых собеседований, чем за тридцатилетнюю свою работу над контрапунктом, Эти ученейшие дворяне самыми блестящими доводами часто убеждали меня не увлекаться такого рода музыкой, которая не дает расслышать слов, уничтожает мысль и портит стих, то растягивая, то сокращая слоги, чтобы приспособиться к контрапункту, который разбивает на части поэзию. Они предлагали мне воспринять манеру, восхваленную Платоном и другими философами, которые утверждают, что музыка не что иное, как слово, затем ритм и, наконец, уже звук, а вовсе не наоборот. Они советовали стремиться к тому, чтобы, музыка проникала в сердца слушателей и производила там те поразительные эффекты, которыми восторгаются [древние] писатели и на которые, не способна наша современная музыка с помощью своего контрапункта...»* (* Из предисловия к «Новой музыке».- Цит. по кн.: Музыкальная эстетика западной Европы XVII-XVIII веков. М., 1977, с. 70). (Далее Каччини сообщает, что этим советам он и последовал, создавая свою «Новую музыку»).

Итак, хотя в принципе спектакли с музыкой были известны уже давно (как мистерии или народные представления), а современные их формы привлекали к себе общее внимание, — участники камераты мыслили свой идеал в ином, в греческой трагедии, как они ее себе представляли по словам античных писателей, не зная, однако, какова именно была музыка в произведениях Эсхила, Софокла или Еврипида. Античная нотация в те годы еще не была расшифрована. Музыка Андреа Габриели к «Эдипу» Софокла создавалась как бы ощупью, на основе современных композитору музыкальных форм. В камерате Барди — Кореи полагали, что идеал античной трагедии, с ее высоким синтезом искусств, непременно обусловливает ведущую роль поэта в музыкально-драматическом жанре. Поэтому Оттавио Ринуччини или даже поэт-дилетант граф Барди, когда на их тексты писалась музыка, рассматривались как главные силы в создании нового рода искусства.

В эстетическую программу флорентийцев входили и определенные требования к музыке в новом синтезе искусств. Как «новый стиль» они провозглашали монодию с сопровождением, которую решительно противопоставляли хоровой полифонии строгого письма, то есть господствующему стилю XVI века: мелодия, по их мысли, должна была идти за поэтической речью, за строкой стиха, а сопровождение могло только поддерживать ее гармонически, ограничиваясь указаниями цифровки (цифрованный бас). Это была своего рода эстетическая реакция на длительное всевластие вокальной полифонии, борьба против нее, связанная с выдвижением гомофонно-гармонического начала на первый план. Однако то, что воспринималось в свое время как переворот, оказалось, как мы знаем, исторически многосторонне подготовленным. На примерах самого различного рода — от итальянских фроттол и мадригалов до духовных произведений Палестрины, от французских песен типа Лежена до протестантского хорала, от пьес испанских лютнистов до пышной многохорности венецианцев — мы убедились в том, что в самом многоголосии XVI века неуклонно утверждаются гармонические закономерности, крепнет значение «вертикали». Крупнейшие итальянские теоретики приходят в итоге эпохи Возрождения к осознанию роли гармонии, аккорда в многоголосном сочинении — вместе с осознанием полярности двух ладов — мажора и минора. Флорентийцы из камераты Барди как бы подхватили эту всеобщую тенденцию времени, выявили ее с предельной ясностью, в крайней форме. Притом они как раз не руководствовались чисто музыкальными, музыкально-профессиональными побуждениями — ими руководила в первую очередь эстетическая программа. В противовес обобщенной сдержанной, лишенной экспрессивных акцентов и личностного отпечатка выразительности строго полифонической музыки с ее специфической образностью флорентийцы стремились углубить и обострить выразительную силу музыкального искусства в его неразрывной связи с поэтическим словом. Образцы им давала не духовная образность, не церковная эстетика, а античная эстетическая мысль и древнегреческая трагедия.

Прежде чем были созданы первые «драмы на музыке», идея музыкально-поэтического синтеза получила частичное воплощение у Винченцо Галилея в его теоретическом трактате «Диалог о старинной и современной музыке» (1581) и в опытах сочинения драматизированных песен под лютню (или в сопровождении других инструментов). Отец великого итальянского ученого Галилео Галилея, Винченцо Галилей был личностью весьма незаурядной. Ученик Царлино, он стал превосходным лютнистом и певцом под лютню, многосторонне образованным гуманистом, знатоком трудов Аристотеля, Платона, Аристоксена, Плутарха, отличным литератором-полемистом, живым, восприимчивым человеком с огромным жизненным опытом. Ему принадлежит заслуга нахождения гимнов Мезомеда с музыкой. В названном трактате Галилей полностью опирается на античных авторов, на их понимание синтеза музыки и поэзии. Древнегреческая мелопея воплощает в его глазах «мудрую простоту естественного пения», давно утраченную в «варварские» времена полифонии. Средние века были, по его мнению, «тяжелой летаргией невежества», когда музыка пребывала в «царстве мрака». Вслед за античными авторами Галилей мечтает о новом, могущественном воздействии музыки на душу человека. Вместе с тем он требует от поэта и музыканта наблюдений над характерностью речи в различных кругах и в разных условиях: у ярмарочных актеров, когда они изображают дворян — или слуг, государя — или вассала, разгневанного человека — или влюбленного, робкого — или веселого.

Стремясь воплотить новые идеи в музыке со словом, Галилей сочинял и сам исполнял драматизированные песни (в сопровождении ансамбля виол) на поэтические тексты высокого драматического напряжения: «Жалоба Уголино» (из «Божественной комедии» Данте), «Плач Иеремии» (по Библии). Это было своего рода предвестие оперных монологов — пока еще вне сценического жанра.

Наконец, в 1594 году возникла первая «favola in musica» («сказка на музыке») «Дафна» (поставлена несколько позднее). Творческая история ее не вполне ясна, а само произведение не сохранилось. Текст написан Ринуччини, музыку, по-видимому, пытался писать Кореи (остались отрывки), а затем написал Пери, возможно совместно с Каччини (?). В тех условиях никто не считал поэта Ринуччини либреттистом, который готовит свою работу для композитора. Поэт почитался создателем произведения, а композитор подчинялся ему. Кстати, и музыканты, входившие во флорентийскую камерату, не были только и единственно композиторами в профессиональной традиции XVI века: Пери был более известен как прекрасный певец, служил «главным директором музыки и музыкантов» при дворе Медичи; Каччини, тоже близкий к флорентийскому двору, был и певцом, и исполнителем на лютне и теорбе, и педагогом. Оба они, сочиняя музыку в новом стиле согласно идеям камераты, несомненно опирались каждый по-своему на опыт певца. Вместе с тем они сознавали, что в принципе решают новые творческие задачи, как свидетельствуют их авторские предисловия к собственным сочинениям.

Создание «Дафны», видимо, окрылило участников кружка, и вскоре они приступили к работе над новым музыкально-драматическим произведением — «Эвридикой». Текст вновь писал Ринуччини, а музыка возникла в двух вариантах — Пери (1600) и Каччини (1601, поставлена годом позднее). Понятно, что миф об Орфее привлек особое внимание флорентийских реформаторов: в образе легендарного певца прославлялась сама покоряющая сила музыки! Однако в своем увлечении эстетическими принципами древнегреческой трагедии флорентийцы на деле отнюдь не приблизились к образцам Эсхила, Софокла или Еврипида. Что касается Ринуччини, то этому придворному поэту, изящному, несколько манерному, скорее лиричному, чем драматичному, воспитанному на образцах Тассо, дух античной трагедии вообще не давался. В своей «Эвридике», при некоторых чисто внешних признаках сходства с трагедией, он создал текст типичной пасторальной драмы. Во многом он сблизился даже с Полициано («Сказание об Орфее»), вплоть до частностей в стихотворных монологах, хотя общий характер произведения у Ринуччини был менее наивным и более утонченным. В подражание древним спектакль должен был открываться прологом Трагедии. Вопреки мифу пьеса заканчивалась счастливой развязкой: Эвридику возвращали Орфею. В этом, вероятно, сказались условия исполнения и требования придворной эстетики: спектакль готовился к празднованию свадьбы Марии Медичи с Генрихом IV, а в таких случаях трагическая развязка была недопустима. Внешние черты античной трагедии сказались в том, что хоры имели своих корифеев, что о несчастье с Эвридикой повествовала вестница, а об Орфее и явлении ему Венеры рассказывал его друг Арчетро. Пьеса делилась на три большие части (действия как таковые не были обозначены), с двумя сменами декораций: сцены на лугу (как бы фон пасторали) — сцены в Аиде — снова на лугу.

Пери со своей стороны, Каччини — со своей несколько по-разному подошли к решению творческих задач композитора в «Эвридике» как «драме на музыке».

«Эвридика» Пери, предшествовавшая одноименному произведению Каччини, в принципе выдержана в новом стиле, как его мыслили участники камераты. В центре внимания композитора — вокальные партии, мелодия, связанная с поэтическим словом, сопровождение же сведено к цифрованному басу. Инструментальный ансамбль невелик, близок бытовым ансамблям и представляется скорее камерным: чембало, лира, лютня, басовая лютня, басовая гитара (китарроне). Выписаны — в подражание античным инструментам — лишь соло трех флейт. Остальные инструментальные партии исполнялись соответственно цифрованному басу (basso continuo), то есть композитор определил их гармонический смысл, но не фактуру, не голосоведение. На спектакле инструменты были скрыты от глаз публики. Известно, что за клавесином находился Якопо Кореи. Следовательно, он, играя, как бы расшифровывал цифрованный бас и за ним шли остальные участники ансамбля.

На спектакле «Эвридики», который состоялся в палаццо Питти, сам Пери с большим успехом исполнял партию Орфея. Вероятно, и создавая ее, он точно выверил и прочувствовал мелодию как певец. Впрочем, нельзя думать, что весь вокальный склад и все понимание вокальных форм единообразно в «Эвридике» Пери. Наряду со сдержанной напевной декламацией поэтических строф в опере есть и более свободные монологи с драматически обостренной гармонией, и эпизоды песенного характера, близкие канцонам, и хоры в несложном мадригальном складе.

Пролог «Эвридики», звучащий от лица Трагедии, является хорошим примером напевной декламации нового стили — выразительной, несколько торжественной, спокойной. Это отнюдь не речитатив, но и не песенная мелодия. Это плавная, именно напевная речитация, размеренная, простая, строгая, подчеркивающая мелодическими оборотами окончания поэтических строк. Примечательно, что эти концовки отнюдь не надуманы, не «изобретены»: они восходят к мелодиям итальянского Ars nova и находят свое продолжение в дальнейшей истории оперы.

Опера открывается радостными пасторальными сценами. Пастухи и нимфы собрались на празднование свадьбы Орфея и Эвридики. Торжественные хоры чередуются с выступлениями корифеев. Это уже не вокальная декламация. По смыслу действия это именно пение: хоры просто напоминают канцоны или мадригалы, а партии корифеев украшены, даже легкими пассажами. Появляются Эвридика, затем Орфей. Друг Орфея приветствует счастливого влюбленного певца: здесь звучит ритурнель для трех флейт.

Не сразу вступает в силу драма. Радостный тон праздника внезапно омрачается, когда подруга Эвридики Дафна сообщает о свершившемся несчастье: Эвридика умерла во время праздничного веселья — ее, плясавшую с подругами, ужалила змея. Наступает трагический перелом. В горестном монологе вестницы и жалобах Орфея шире и ритмически взволнованнее становится декламационная мелодия с ее скорбными возгласами, интонационными обострениями (хроматизмы, уменьшенная терция) и тонкой «выписанностью» поэтической строки. Отличие от строф Трагедии выступает здесь отчетливо: там была спокойная и веская торжественность, размеренность декламации, здесь нервность и чуткость интонаций тревоги, жалобы, печали. Однако характер выразительности и в драматичных монологах остается весьма камерным, дробным: тонко выделены интонационные детали, а целое несколько однотонно, отсутствует единая линия к кульминации. Экспрессия только намечена, но образных обобщений еще нет, как нет и крупного плана. Стремление следовать за поэтическим текстом, за его строкой еще не соединяется у композитора с заботой о музыкальном целом, о композиции монолога, о выделении его образности в общем музыкальном контексте.

Большой монолог Орфея в Аиде по смыслу является эмоциональной кульминацией оперы. Согласно идеям камераты он тоже построен свободно. Речитативно-декламационные фразы перемежаются в нем с возгласами патетически-вокального склада («Увы мне!», «Несчастный!» и т. п.), общий тон более драматичен, и композиция все же более цельна (характерны возвращения выразительной фразы-возгласа «Сжальтесь надо мной, тени преисподней!»). Но и здесь сильнее всего интонационные детали. Вообще драматические точки в опере Пери подчеркнуты многими частностями: гармоническими обострениями, словно легкими «уколами», передающими скорбную интонацию, ламентозными возгласами патетического характера, порою хроматизацией мелодии, в этих случаях более гибкой и утонченной, нежели в других местах партитуры, нервным ритмом, частыми паузами на сильных долях.

В противоположность этому типу изложения канцона счастливого Орфея (когда он вместе с вновь обретенной Эвридикой возвращается на землю) задумана именно как песня, с которой он обращается к сочувствующей природе. Песня эта проста и благородна, цельна по структуре и состоит из двух строф с припевом, причем вторая из них несколько варьирует первую. По стилю канцона близка современным ей камерным вокальным произведениям нового склада, например из «Новой музыки» Каччини.

Заканчивается произведение Пери большим хоровым финалом с танцами. Всеобщая радость пастухов и нимф по случаю спасения Эвридики и торжественное прославление искусства Орфея, победившего силы Аида, составляют содержание этих заключительных сцен. В сопоставлении различных хоров и танцев соблюдена строгая общая симметрия, происходят возвращения определенных эпизодов, и таким образом перекидываются арки от начала к концу финала. Общий пятиголосный хор (А) сменяется женским трехголосным (Б), к которому примыкают танцы, затем возвращается пятиголосный хор (А), снова звучит женский трехголосный (Б), и все заканчивается пятиголосным (А).

Если оценивать музыку Пери к «Эвридике» не только в связи с декларациями камераты, но также в зависимости от общего состояния музыкального искусства Италии, то отчетливо выступят как достоинства, так и относительные слабости первой из известных нам опер. Новый тип музыкальной декламации, новый музыкальный склад в большинстве сольных -эпизодов, при обостренном внимании к каждой поэтической строке, вне сомнений заслуживает признания: в этом отношении композитор выполнил художественную программу флорентийцев. Но в сравнении с тем, что оказалось подвластно другим итальянским композиторам на рубеже XVI и XVII веков в передаче скорбных, горестных, глубоких эмоций, Пери еще не достиг уровня, например, сильнейших мадригалистов, таких, как Джезуальдо или Монтеверди. Менее ярки и музыкальные краски «Эвридики», чем это было доступно, к примеру, авторам венецианской школы в то время. Как уже говорилось, музыке в опере не хватало цельности форм. На первых порах композитору многим, видимо, пришлось пожертвовать в поисках желанного решения новых творческих задач «драмы на музыке».

Очень трудно хотя бы в общих чертах мысленно представить спектакль «Эвридики» Пери во дворце Питти во Флоренции. Он неизбежно должен был стать торжественным и праздничным, как подобало ему по назначению. Декоративное решение спектакля тоже никак не могло быть камерным, а носило несомненно пышный, помпезный характер и по стилю скорее всего было близким к сценическому оформлению интермедий 1589 года (тогда спектакль тоже включался в свадебные торжества). Быть может, декорации создавал тот же Буонталенти или художник его круга. Судя по более или менее известным образцам (зарисовки, гравюры) того времени, в «Эвридике», вероятно, декорация первой и третьей частей контрастировала декорации второй, как пасторальный пейзаж — картине Аида. По тогдашнему обыкновению боковые кулисы подчеркивали глубокую центральную перспективу и изображали, например, ряды деревьев, обрамляющих открытое пространство (лужайки, холмы), нечто вроде уходящих вглубь аллей. Все располагалось симметрично и должно было иметь свой центр (возвышенность, грот, статуя, храм?), который как бы стягивал к себе внутренние линии (тропинки, холмы, ручьи). На этом фоне развертывались пасторальные сцены. Картина Аида в те времена обычно побуждала художников-декораторов к «инфернальной» фантастичности, изображению всякого рода ужасов в грандиозном масштабе. Здесь был уместен и мрачный фантастический пейзаж, и трон Плутона в центре… Как могло все это соединяться с камерным звучанием музыки, с малым ансамблем сопровождения, с тонкой детализацией мелодии? Космические фантазии декораторов — и тщательное следование за каждой поэтической строкой? Впрочем, и дальше подобные противоречия «внутри» синтеза искусств на оперной сцене остаются характерными для XVII века.

«Эвридика» Каччини отличается от произведения Пери несколько иными особенностями — и сильные стороны ее тоже иные. В музыке Каччини усилено пасторально-идиллическое начали оперы и стали мягче по трактовке драматические эпизоды. Каччини прежде всего расширил роль собственно пения в опере, особенно в радостных, светлых пасторальных сценах, где сольные вокальные партии становятся у него порой очень развитыми. Замечательный певец, Каччини, по его собственным словам, стремился к выразительности вокальных украшений. У него и в самом деле нет какого-либо виртуозничанья как такового. В целом же он более, чем Пери, почувствовал в тексте Ринуччини прежде всего пастораль, красивую сказку, идиллию — для чего было достаточно оснований.

Вообще роль образованных, первоклассных певцов в создании первых итальянских опер, в формировании нового жанра была, по всей вероятности, очень значительна. И Пери, и Каччини в поисках нового вокального стиля «испытывали» его голосом, проверяли его на самих себе. Возможно, что при исполнении партии Орфея Пери как певец более щедро «украшал» ее мелодически, чем это выражено им в партитуре, а Каччини, напротив, более тщательно выписал на бумаге то, что можно было предоставить инициативе певца. Известно также, как много значило для успеха произведений флорентийцев участие выдающейся певицы Виттории Аркилеи, исполнявшей, в частности, партию Эвридики и прославившейся своим умением и вкусом в исполнении изысканных импровизационных украшений. Все это позволяет предполагать, что облик вокальных партий на спектаклях оказывался более изысканным и богатым, чем можно представить себе по сохранившимся нотным рукописям.

Каччини стремился к разработке нового стиля и в камерных вокальных жанрах — мадригалах, ариях и канцонеттах для одного голоса с сопровождением. Среди поэтов, к которым он обращался в поисках текстов, сам он выделяет имена Я. Саннадзаро и Г. Кьябрера. Этим своим опытам композитор тоже придавал в известной мере программное значение, о чем свидетельствует авторское предисловие к сборнику «Новая музыка». «Как в мадригалах, так и в ариях я всегда стремился, — пишет Каччини,- передавать смысл слов, пользуясь звуками, более или менее отвечающими выраженным в словах чувствам и обладающими особой прелестью. При этом я старался насколько возможно скрыть искусство контрапункта. Однако для достижения некоторой нарядности я пользовался несколькими fusa длительностью до одной четверти такта или до половины самое большее, и это на кратких слогах, которые проходят быстро. Притом это не пассажи, а своего рода украшения, и они могут быть допущены»* (* Цит. по кн.: Музыкальная эстетика Западной Европы XVII-XV1II веков). Там же, в предисловии к «Новой музыке», Каччини рассказывает об успехе и популярности этих своих произведений, удовлетворенно добавляя: «И всякий, кто хотел сочинять для одного голоса, пользовался этим стилем, в особенности здесь, во Флоренции...»

Монодия с сопровождением, следующая за поэтическим текстом, действительно воплотила в себе с полной ясностью гармонические тенденции времени (существенные даже в полифоническом изложении) и тем самым ознаменовала важный перелом в развитии музыкального мышления. Как бы ни соприкасалась генетически эта монодия с другими формами гомофонного склада в XVI веке, она была нова и несла в себе существенные отличия от них. Порой музыковеды за рубежом сопоставляют монодию флорентийцев с традиционным церковным псалмодированием. Но и стилистически, и эстетически это разные вещи. Псалмодирование в григорианском хорале связано с каноническим прозаическим текстом и косит принципиально внеличностный характер. Индивидуальная, именно личностная выразительность монодии с сопровождением всецело зависит от светского поэтического текста. В хоровых произведениях Палестрины, Орландо Лассо (а еще ранее — Жоскена Депре) временами торжествует аккордовый склад, в котором полностью ясно значение вертикали. Но при этом все голоса равны по своему значению и движутся со спокойной равномерностью. Мелодия не выделена из них как свободно развивающийся голос напевно-декламационного склада и оттесняющий остальные голоса на второстепенное положение. Даже в мадригалах аккордового письма верхний голос более связан движением остальных, как бы ни было индивидуализировано их гармоническое содержание. Мелодия мадригала, как и мелодия Палестрины, еще не подчинила себе сопровождение. Что касается песен XVI века — фроттол, вилланелл, то в них господствует не декламационная напевность мелодии, а песенно-танцевальная периодичность движения, с незапамятных времен существующая в бытовой музыке. Итак, флорентийцы были правы, когда они считали себя создателями «stile nuovo».

Греческую трагедию участники камераты, конечно, не возродили — и не могли возродить. По существу трагедийные концепции античности, сочетание высокого этического пафоса с суровой объективностью, гражданственные мотивы, идея рока, психологические противоречия, показанные, например, Еврипидом, — все это было не по плечу флорентийцам на рубеже XVI-XVII веков. Они легче воспринимали античность через пастораль: страдания любви, пастушеская идиллия, неожиданная разлука, нежная скорбь, счастливая развязка… Все смягчено, лирически просветлено, даже чуть рафинировано — в духе времени.

Сами по себе эстетические идеи, вдохновлявшие флорентийскую камерату, вне сомнений связаны с традициями ренессансного гуманизма и его художественной культурой. Но даже в пору Высокого Возрождения никому не дано было возродить античную трагедию: искусство не повторяется. В условиях же наступающей новой эпохи, сложной, противоречивой, во многом кризисной, это тем более оказалось невыполнимо.

Однако флорентийцы создали нечто иное: новый жанр современного им искусства со всеми характерными признаками именно своей эпохи. До них не существовало музыкально-драматических спектаклей такого рода, каким явилась их «драма на музыке» И как бы ни эволюционировал в дальнейшем этот жанр, которые со временем получил название оперы, он оказался удивительно жизнеспособным и всецело перспективным.

• 16) Drama per musica — вокально-сценическое музыкальное произведение, получившее свое начало от мистерий. Начало светской Д. относится к концу XVI ст.; она развилась во Флоренции среди музыкантов Винченцо Галилея, Джулио Каччини, Якова Пери, собиравшихся сперва у графа Барди, а затем у Джованни Корси. Отличительная черта светской Д. заключалась в стремлении к одноголосию и к речитативному пению. Первая D., «Дафне», написана Пери на текст Ринуччини в 1594 г. При Монтеверде D. получила большее развитие. D. стала называться «оперой» в половине XVII ст., когда сценические представления из дворца перешли в театр. Позднее opera-seria называлась D. lirica, D. per musica, в отличие от комической оперы, — opera-buffa. В позднейшее время Вагнер стал называть свои оперы музыкальными драмами.
  
  18) Оперы Монтеверди: Орфей (L’Orfeo, 1607)
• Ариадна (1608) (сохранилась только знаменитая ария «Плач Ариадны»)[6]
• Андромеда (для Мантуи)
• Мнимая безумная Ликори — одна из первых комических опер в Италии
• Похищение Прозерпины
• Свадьба Энея и Лавинии
• Возвращение Улисса на родину (Il ritorno d’Ulisse in patria, 1640);
• Коронация Поппеи (L’Incoronazione di Poppea, 1642)

19) Слово 'барокко' пришло из португальского языка и означает жемчужина неправильной формы, с итальянского языка это слово переводиться как странный, причудливый. Какими бы не были корни этого слова, именно эпоха барокко считается началом распространения западно-европейской цивилизации.

Эпоха барокко отвергает естественность, считая её невежеством и дикостью. В то время женщина должна быть неестественно бледной, в вычурной прическе, в тугом корсете и в огромной юбке, а мужчина в парике, без усов и бороды, напудрен и надушен духами.

В эпоху барокко произошел взрыв новых стилей в музыке. Дальнейшее ослабление политического контроля католической церкви в Европе, которое началось в эпоху Возрождения, позволило процветать нерелигиозной музыке.

Вокальная музыка, которая преобладала в эпоху Ренессанса, постепенно вытеснялась инструментальной музыкой. Понимание, что музыкальные инструменты должны объединяться неким стандартным образом, привело к возникновению первых оркестров.

Один из самых важных типов инструментальной музыки, который появился при барокко был концерт. Изначально концерт появился в церковной музыке в конце эпохи Возрождения, и вероятно это слово имело значение 'контрастировать' или 'бороться', но в эпоху Барокко он утвердил свои позиции и стал самым важным типом инструментальной музыки.

Двумя из самых великих композиторов концертов того времени были Корелли и Вивальди, их творчество пришлось на конец эпохи Барокко, и они установили и упрочили концерт как способ продемонстрировать всё мастерство солиста.

В начале эпохи Барокко, приблизительно в 1600 году, в Италии композиторами Кавалери и Монтеверди были написаны первые оперы, сразу получившие признание и вошедшие в моду. Основой для первых опер были сюжеты древнегреческой и римской мифологии.

Будучи драматической художественной формой, опера поощряла композиторов воплощать новые способы иллюстрировать эмоции и чувства в музыке; фактически, воздействие на эмоций слушателя стало главной целью в произведениях этого периода.

Опера распространилась во Франции и Англии, благодаря великим работам композиторов Рамо, Генделю и Перселлю.
В Англии была также развита оратория — отличается от оперы отсутствием сценического действия, оратории часто основано на религиозных текстах и историях. «Мессия» Генделя — показательный пример оратории.

В Германии опера не завоевала такой же популярности, как в других странах, немецкие композиторы продолжали писать музыку для церкви.

Иоган Себастьян Бах — величайший гений в истории музыки, жил и творил в эпоху Барокко. Его подход к музыке, открыл безграничные возможности создания произведений.

Основным инструментом той эпохи был клавесин — предшественик фортепьяно.

Многие самые важные особенности классической музыки берут свои истоки в эпохе Барокко — концерт, соната, опера.
Барокко — была эпохой когда идеи о том, какой должна быть музыка обрели свою форму, и эти музыкальные формы не потеряли актуальности и в сегодняшний день.

Великие работы эпохи Барокко

Гендель: Музыка на воде
Бах: Бранденбургские концерты и Кантаты
Вивальди: Четыре Сезона
Пёрсел: Дидона и Эней
Ментеверди: Орфей

20) нструментальная музыка барокко развивалась преимущественно в трёх направлениях:

Органная музыка

Клавирная

Скрипична

21) Свободный стиль в полифонии развивался в вокально-инструментальной и в инструментальной музыке, начиная с XVII века. Отсюда, то есть из возможностей инструментальной музыки, и исходит свободное и непринуждённое звучание темы мелодии, так как она уже не зависит от диапазона певческого голоса.

В отличие от строгого стиля, здесь разрешаются большие интервальные скачки. Большой выбор ритмических единиц, а также широкое применение хроматических и альтерированных звуков – всё это в полифонии отличает свободный стиль от строго.

Творчество прославленных композиторов Баха и Генделя является вершиной свободного стиля в полифонии. По тому же пути шли затем и почти все более поздние композиторы, например, Моцарт и Бетховен, Глинка и Чайковский, Шостакович (у него, кстати, были эксперименты и со строгой полифонией) и Щедрин.

22) Антонио Вивальди-сольный инструментальный концерт, Арканджело Корелли-жанр большого концерта, Джузеппе Тартини-соната

23) Немецкие композиторы эпохи барокко-Бах, Георг Гендель, Пахельбель Иоганн, Георг Телеманн.

24Пользуясь случаем хочу спросить у специалистов, что же такое бассо континуо?

«На пальцах» — это инструментальный аккомпанемент, основанный на явно выписанной композитором басовой партии, заключающийся в «непрерывной» (отсюда название) «реализации» (ex tempore, импровизационно) исполнителем гармонии (не выписанной явно в нотах) над этим басом. Совершенно неотъемлемый атрибут музыки барокко.

Например («на пальцах»), имеется куча сонат «для скрипки и basso continuo». В нотах это выглядеть может как только две строчки — одна для скрипки, другая для баса. Исполнитель «бассо континуо» на клавишном инструменте левой рукой играет написанную партию, а правой — «из головы» подбирает одновременно аккорды, мелодически разукрашенные в той или иной степени. (Могут быть две противоположные крайности — чистое «бряцанье» аккордами правой рукой, либо сочинение в правой руке отдельного мелодического голоса, так что получится фактически трио.) Правая рука «заполняет гармонии» при этом. Сам бас может быть дополнительно продублирован басовым мелодическим инструментом (гамбой, виолончелью, фаготом или их сочетанием).

Во многих случаях для партии бассо континуо композитор оставляет «подсказки» в виде особых цифровых обозначений («цифровку»), подсказывающих, какие гармонии надо брать и иногда — если роспись подробная — довольно конкретно подсказывющее голосоведение в некоторых случаях. (Выглядит это так — ноты на строчке, а над ними всякие цифры, полосочки, перечеркнутые цифры и др.). В этом случае это также называют «цифрованный бас», basso numerato. Музыкально-школьные обозначения аккордов (вроде 6, 7, 65 и т.п.) идут именно из классической цифровки.

Инструментарий для basso continuo мог быть различным (и явно практически никогда не конкретизировался): наиболее ранний вариант — это всевозможные лютневые, в «высоком барокко» широко употреблялись клавишные (орган, клавесин), сама басовая партия могла дублироваться мелодическими инструментами, возможны были всевозможные сочетания (например, в старину по праздникам хоровая фигуральная музыка в церкви могла сопровождаться целым ансамблем теорб, органа, котнрабасов и контрафагота в качестве basso continuo).

Немецкое название — «генерал-бас». Это бассо континуо (генерал-бас) — целое искусство, которому специально обучались, и по которому сочинялись целые теоретические и практические труды «в старину». Оно было в значительной степени «утеряно» (всевозможные произведения Баха и остальных играли по заранее составленным редакторами «расшифровкам», явно выписанных в нотах), но в 20-м веке к этой практике вернулись, и ныне умение играть basso continuo — обязательная часть образования клавесиниста или органиста (лютниста — само собой и без того).

25) Новый жанр развивался очень бурно и стремительно. Опыт флорентийцев перенимался в других итальянских городах, и уже очень скоро в истории оперы появились первые классические произведения. Их автором стал Клаудио Монтеверди.

Монтеверди (1567–1643) – итальянский композитор, имя которого стоит рядом с именами величайших художников и поэтов эпохи Возрождения. Если его и нельзя назвать «изобретателем» оперы и гомофонно­–гармонического стиля, то именно он создал гениальные образцы и нового жанра, и нового стиля.

Процесс демократизации оперы начался в 20-е годы XVII века в Риме, где кардинал Барберинипостроил первый специально оперный театр. Католическая церковь вообще покровительствовала новому жанру, преследуя религиозно-пропагандистские цели. Излюбленные сюжеты римских опер – жития святых и нравоучительные повести о раскаявшихся грешниках. Однако местами в эту сюжетику неожиданно вставлялисьбытовые комические сценки для привлечения рядового слушателя. Именно это стало наиболее ценным в римской опере, поскольку таким путем в оперу проникали реалистические картины народной жизни, повседневные ситуации, простые герои и народная музыка. Среди римских композиторов выделяются Стефано ЛандииЛоретто Виттори, которому принадлежит одна из лучших опер этой школы «Галатея».

В совершенно других условиях развивалась опера в Венеции. Руководство ею здесь попало в руки предприимчивых коммерсантов. За короткое время в городе появилось несколько общедоступных городских театров (первый – Сан-Кассиано), конкурирующих между собой.

Среди композиторов венецианской оперной школы следует выделить последователей Монтеверди Франческо КоваллииМарка Антонио Чести(среди опер этого композитора наиболее шумный успех выпал на долю «Золотого яблока», где использовался эпизод о Парисе и Елене из истории Троянской войны).

В рамках неаполитанской школы, прежде всего в творчестве Аллесандро Скарлатти, сложился новый оперный жанр – опера-seria(итальянское seria – серьезная). Типовыми особенностями этого оперного жанра были:

• мифологический или историко-легендарный сюжет с запутанной, нередко малоправдоподобной интригой и обязательной счастливой концовкой;
• знатное происхождение героев (это короли, полководцы, античные боги);
• ария, как центральная оперная форма, «перевешивающая» всё остальное. Речитатив же постепенно всё более терял свое значение;
• господство пения и отступление драмы (того, что происходит на сцене) на задний план, то есть безразличное отношение к содержанию.

26) Опера-сериа (итал. opera seria, букв. — серьёзная опера) — жанр итальянской оперы, сложившийся в начале 18 века в творчестве композиторов неаполитанской оперной школы. Композиторы: А. Скарлатти, Л. Лео, Г. Ф. Гендель, Н. Пиччинни, Т. Траэтта, К. В. Глюк (до своей оперной реформы), В. А. Моцарт (ранние оперы) и др.; либреттисты: А. Дзено, П. Метастазио. Для жанра оперы-сериа характерны историко-мифологические и легендарно-сказочные сюжеты при разделении функций слова (сценического действия) и собственно музыки. Всё, что относилось к сложной и запутанной интриге, воплощалось в речетативе-secco; эмоции в типичных ситуациях получали претворение в развитых, завершённых, нередко виртуозных ариях, реже — ансамблях. Такое разделение диктовалось господством на оперной сцене певцов-виртуозов, пением кастратов, практикой введения «украшений» в мелодию по вкусу певца и т.д.

27) (итал. opera buffa — комич. опера)- итал. разновидность комич. оперы, сложившаяся в 30-е гг. 18 в. Её истоки — в комедийных операх рим. школы 17 в. («Танчья» А. Мелани), в комедиях дель арте. Непосредственно подготовили О.-б. неаполитанские и венецианские диалектальные комедии с музыкой (род местного демократич. т-ра) и комич. интермедии, вставлявшиеся (с кон. 17 в.) между актами опер-сериа. Родоначальником О.-б. явился Дж. Б. Перголези, интермедии к-рого, отпочковавшись от большого спектакля оперы-сериа, начали самостоят. жизнь. Из них особенно прославилась «Служанка-госпожа» (1733)- первая О.-б. Для этого жанра характерны небольшие масштабы, 2-3 действ. лица, весёлая буффонада, подвижность действия, пародия, яркая, живая жанровая мелодика, ясность стиля. Над О.-б. работали многие мастера (Б. Галуппи, Н. Логрошино и др.). В целом она воплотила передовые художеств. тенденции своего времени. В 50-х гг. 18 в. в Париже разгорелась т. н. «война буффонов», привлёкшая на сторону «буффонистов» передовых представителей франц. Просвещения. В дальнейшем О.-б. отходит от сценич. образцов комедии дель арте, используя в большой мере драматургию К. Гольдони. На его текст написана О.-б. Н. Пиччинни «Чеккина, или Добрая дочка» (1760), положившая начало лирико-сентиментальному направлению в этом жанре. Однако усиление лирич. черт О.-б. не ослабило значения в ней собственно комич. начала. В творчестве Дж. Паизиелло («Севильский цирюльник», 1782; «Мельничиха», 1788), Д. Чимарозы («Тайный брак», 1792) расширяются сюжеты и стилистич. рамки О.-б., появляются образцы с широко развёрнутой интригой, включающие элементы сатиры, бытовые и сказочно-фантастич. сцены, окрашенные тонким лиризмом. На основе О.-б. развиваются глубоко оригинальные оперные концепции В. А. Моцарта («Свадьба Фигаро», 1786). В 19 в. Дж. Россини («Севильский цирюльник», 1816), Г. Доницетти («Дон Паскуале», 1843), Дж. Верди («Фальстаф», 1893) блестяще претворили традиции О.-б. в новых историч. условиях. В 20 в. этот жанр стремился возродить Э. Вольф-Феррари. Буффонные традиции развиваются на иной основе в ряде опер С. С. Прокофьева («Любовь к трём апельсинам», 1919; «Обручение в монастыре», 1940), И. Ф. Стравинского («Мавра», 1922) и др.

29) Предшественники Баха-Георг Муффат (Georg Muffat; 1653–1704) — немецкий композитор и органист, служил в Вене, Праге, Зальцбурге, Пассау. Автор опер, духовных сочинений, инструментальной музыки.
Иоганн Готфрид Вальтер (Johann Gottfried Walther; 1684–1748) — немецкий органист и композитор, автор справочника «Музыкальный лексикон» и учебника «Наставления в музыкальной композиции».
Георг Филипп Телеман (Georg-Philipp Telemann; 1681–1767) — немецкий композитор, органист, капельмейстер. Автор десятков пассионов и опер, множества духовных кантат и ораторий, оркестровых сюит, концертов для различных солирующих инструментов, камерных сочинений, фантазий для клавира, клавирных и органных фуг.
Георг Фридрих Гендель (Georg Friedrich Händel; 1685–1759) — немецкий композитор, автор десятков опер, ораторий и концертов, церковных хоралов, органных концертов, камерной вокальной и инструментальной музыки. Большую часть жизни провел в Лондоне, где возглавлял Королевскую академию музыки.
Сборник рекомендуется учащимся младших и средних классов детских музыкальных школ и лицеев искусств.

яна Баха.
Самуэль Шейдт (Samuel Scheidt; 1587–1654) — немецкий композитор и органист, один из основателей северогерманской органной школы, ученик Яна Свелинка. Большую часть жизни провел в городе Галле.

28) Протестантский хорал как составная часть
музыкального языка И.С.Баха

Жизнь и творчество Баха неразрывно связаны с протестантским хоралом и по его вероисповеданию, и по деятельности в качестве церковного музыканта. Он постоянно работает с хоралом в самых разных жанрах.
Известно, что И.С.Бах принимал участие и в создании домашних хоральных сборников, включавших общинные хоралы и духовные сольные песни с сопровождением. «Бах не только отредактировал цифрованный бас, но сочинил и мелодии к песням» (II, с. 19).
Вполне закономерно, что протестантский хорал стал неотъемлемой составной частью музыкального языка И.С.Баха.
Хоралы пелись протестантской общиной, они входили в духовный мир человека как естественный, необходимый, органично вросший в психику и сознание элемент мироощущения. Все люди Германии того времени знали мелодии хоралов наизусть. Они настолько прочно ассоциировались с определенным смыслом, что могли служить паролем при узнавании единомышленников. Поэтому для слушателей времени Баха и его культурного ареала хоральные мелодии являлись по существу знаками, отражавшими содержание хорала. Встречаясь в музыкальном тексте с другими подобными знаками, они выстраивались в сложные ассоциативные ряды, в результате чего их смысл приобретал различные оттенки, они обогащались и превращались в символы. У слушателей возникало сразу несколько ассоциаций — с содержанием хорала, с конкретным эпизодом библейской истории, с кругом праздников или ритуальным действом, которому предназначался этот хорал. Так, например, симфония (3-голосная инвенция) а-mоll основана на хорале «Christ lag in Todesbanden»(«Христос лежал в пеленах смерти»), принадлежащем к пасхальному кругу. Соответственно тексту хорала, музыкальное содержание симфонии включает в себя как образы печали, скорби, так и радость по поводу воскресения Христа, и славословия «Аллилуйя». Цитирование хоралов из благодарственного круга «Неrr Gott, dich loben wir»(«Тебя, Боже, хвалим») в фуге Е-duг II тома или «Аllein Gott in der Hoh'sei Ehr» («Только один Бог на небесах») в фуге G-dur I тома определяет их содержание. Покаянные хоралы «Aus tiefer Not schrei ich zu dir» («Из бездны бед взываю я к Тебе») в двух вариантах, звучащие в циклах es-moll, b-moll I тома и b-moll II тома или покаянный хорал «Herr, Jesu Christ, du hochstes Gut» («Господь Иисус Христос, Ты — высшее благо») — используемый в цикле gis-moll I тома сообщают этим прелюдиям и фугам определенный эмоциональный настрой и свидетельствуют об общности их содержания.
Однако роль хоралов в музыкальном языке Баха не ограничивается цитированием их мелодий. Отдельные мотивы их хоралов становятся устойчивыми формулами, имеющими определенное значение. Яворский пишет: «Все мотивы, которые были тогда в ходу, имели точный смысл, будучи обыкновенно происхождения неумышленного, а получившиеся как наследие народного творчества, запечатленного в григорианском хорале и затем в переработке этих же напевов в протестантском хорале» (13, ед.хр. 5793). Так, мелодический оборот из старинного гуситского хорала «was mein Gott will, das g'shen allzeit» (Что мой Бог хочет, то сбудется"), на который приходятся слова «то сбудется», становится у Баха символом предопределения.
Он очень часто встречается в произведениях Баха, неся в контексте именно такое смысловое значение (например, темы фуг cis-moll I том — 3-я тема, g-moll II том, противосложение фуги fis-moll I том, вторая тема симфонии a-moll, тема инвенции C-dur, лейттема французской сюиты h-moll и т.д.).
Излюбленный Бахом мотив звучит в хорале «aus tiefer Not schrei ich zu dir» («Из бездны бед взываю я к Тебе») со словами «Er ist allein» — «Он один (наш добрый пастырь)».
Этот мотив появляется в сочинениях Баха как символ Иисуса-пастыря, воплощающий надежду человека на духовное руководство.
Подобные ключевые мотивы становятся также символами, несут очевидную смысловую функцию.
Открытие цитирования хоральных мелодий, в «Хорошо темперированном клавире» принадлежит Б.Л.Яворскому и объективно доказывает, что в «Клавире хорошего строя» выражены важнейшие нравственные идеалы баховской эпохи, воплощенные в образах евангельских легенд" (2, с. 34).

30) Ордруфе Люнебург Арнштадт Мюльхаузен Веймар Кетен Лейпциг

31) Бах-преподаватель, композитор, исполнитель

32)Жанры творчества.

Б. сочинял во всех жанрах за исключением оперы.

— вокальные произведения: около 300 кантат, мессы (4 короткие мессы и 1 высокая месса h-moll), страсти[1][1] («Страсти по Матфею», «Страсти по Иоанну»), оратории («Рождественская оратория, «Магнификат»).

— органная музыка: хоральные прелюдии, малые циклы (прелюдия и фуга, фантазия и фуга, токката и фуга).

— клавирная музыка:3 цикласюит,2 томаХТК, «Итальянский концерт», концерты для клавира с оркестром (16),и др.