Лекция: Лабиринт или муравейник

(Братья Стругацкие)

— Они похожи на людей из Вязовых снов, которые идут спиной вперед, вывернув головы.… Они видят толь­ко сонные сны, а если хотят видеть их наяву, то прини­мают отраву, и сны выходят из повиновения. Есть ли бе­зумие больше? Они не различают яви сна от яви мира, точно младенцы.… Они мучаются и потому убивают и губят, гонимые внутренними богами, которых пытаются вырвать с корнем, от которых отрекаются вместо того, чтобы дать им свободу. Если они люди, то плохие — они отреклись от собственных богов и страшатся уви­деть во мраке собственное лицо. (Урсула Ле Гуин «Слово для «леса» и «мира» одно»)

Ведь сказано же, что майора Пронина может одолеть только — майор Пронин.

(Из предыстории прогрессорства)

Целенаправленные попытки нетривиально осмыслить все, что сделали эти писатели,— задача крайне неблагодарная. Слишком вну­шительное «смысловое поле» им удалось «прочертить» во времени, да и уровень изощреннейшей саморефлексии у них всегда был уди­вительно высок. Кроме того, необходимо помнить — где, когда и на фоне каких «исторических нюансов» создавалась та или иная вещь.

В наших еще недавних и «до боли естественных» структурах принципиальной несвободы творчество Стругацких являло собой вполне уникальный вариант «освобожденной ментальности», сумев­шей утвердить себя достаточно оригинальным, хотя и несколько «фантастическим» способом. Эта уникальность адресно соотноси­лась прежде всего с весьма широкой категорией людей, так или иначе связанных с научно-технической жизненной ориентацией, и в этих пределах — подсознательно тяготеющих к поиску новых «структур осмысления» для всего того, с чем нам всем приходи­лось сталкиваться «во сне и наяву». Эти читатели в каждой очеред­ной повести братьев Стругацких почти всегда обнаруживали «пару новых идей», очень нетривиальных по своей сути и художественно­му воплощению и помогавших в определенной мере разобраться — «о чем же мы сейчас думаем», и, может быть,— «а что же там впереди». Во всем этом необычайно важна была именно «резонанс­ная своевременность» подобных идей и некоторых «любопытных мо­делей». (Сейчас это уже не так просто понять — гораздо легче вспомнить.)

Естественно, все творчество Стругацких требует сознательного соотнесения с принципом «утопии», взятом в первоначальном смыс­ле (по Платону — «У—ТОПОС»: «несуществующее место»); подлин­ная «утопия» всегда тяготеет по своей сути к принципу «недела­ния», «недеяния» как это понималось в дзенской и даосской тради­ции. Но найти свое «несуществующее место», суметь удержать его на протяжении длительного времени — очень трудно, в наших усло­виях это потребовало подлинной творческой воли и крайне нестан­дартных поисковых стратегий. И это свое «несуществующее место» Стругацкие «доработали» только в самом конце, эволюционно завер­шив центральную Идею своих произведений — идею «прогрессорства». После этого они предприняли очень сложное усилие «вписать­ся» в собственно художественную литературу («Хромая судьба», «Отягощенные злом, или сорок лет спустя»), но, похоже, «булгаковский архетип» оказал им в этом начинании далеко не самую луч­шую услугу.

Далее мы попытаемся построить своеобразную «лабиринтную схему», используя термины Желязны и названия большей части произведений этих писателей, и упорядочивая их в терминах «Ла­биринта». Названия для своих повестей Стругацкие отыскивали весьма точно, в хорошем соответствии с принципом «тайна име­ни», поэтому и мы, в свою очередь, не рискнем как-либо комменти­ровать эту «схему». Надеемся, что определенные внутренние линии их творческой эволюции предстанут здесь более отчетливо.

Вариант входа 1. Попытка к бегству (Возвращение)

в Лабиринт

Первая Вуаль 2. Трудно быть богом (Стажеры)

3.Второе нашествие (Хищные вещи века)

4. Понедельник начинается в субботу (Гадкие лебеди)

Вторая Вуаль 5. Кандид (Перец)

6. Град обреченный (Отягощенные злом)

7. Обитаемый остров (Малыш)

Великая Кривая 8. Пикник на обочине (Парень из преисподней)

Попытка входа 9. Жук в муравейнике (За миллиард лет до конца света)

в Центр

Отход 10. Хромая судьба (Волны гасят ветер)

Термины «прогрессор», «прогрессорство», в рабочем порядке вве­денные Стругацкими в сферу наших познавательных ориентации,— к настоящему времени прижились с удивительной естественностью (в частности, рекомендуем обратить внимание на книгу астролога Авессалома Подводного «Каббала чисел»). Стругацкие эту тему от­крыли (точнее — локализовали, заметно способствуя ее осознаванию), очень интересно проработали различные варианты и под ко­нец, с позиций своего же дозавершившегося «у-топоса»,— попыта­лись весь этот способ «пограничной деятельности» в некотором ро­де развенчать, соотнеся его «вплотную» с собственным моральным космосом.

Противоречие между «динамикой цели» (одна из главных про­блем XX века) и моральным осознаванием «человеческой цены» за эту «динамику» максимально обостряется в повести «Жук в мура­вейнике» — с последующей рефлексией в повести «Волны гасят ве­тер» (завершившей весь «цикл о прогрессорстве»). Можно сказать, что с окончательным вариантом «философии прогрессорства» у Стругацких что-то не получилось, а точнее—«не заладилось». С предельной тщательностью уравновесив взаимоисключающие пози­ции и аргументы (сюжетный конец «Жука в муравейнике»),— Стру­гацкие, фактически, пригласили «совокупного читателя» осмотреть и по достоинству оценить ими же самими мастерски выстроен­ный — по принципу «буриданова осла» — тупик. Но скрытая иро­ния ситуации заключается в том, что «тупик» этот они выстроили именно для себя (естественно, не от хорошей жизни), впервые по­зволив читателю как бы «догнать» их в той точке, где они в пре­красно аргументированной «моральной задумчивости» — останови­лись.

Забегая несколько вперед, отметим, что в Лабиринте нельзя ос­танавливаться (а, тем более, «строить тупик»). Сама возможность остановки может означать «перескок» из истинного Лабиринта в ложный; срабатывает «принцип подмены» — как следствие потери безупречности или «усталости воли». Тогда «нечто» — тебя отбрасывает, и тут уж никакие художественные ухищрения не помогают. Древние китайцы о подобных вещах говорили: «вторая попытка не стоит ломаного гроша». Это очень тяжело – терять внутри Вуали себя, свою память, свою «личную историю», и все же продолжать двигаться «неизвестно куда», как бы на одном «волевом инстинкте» (как И. Ефремов, — ему в определенном смысле «прорываться» было легче: он ведь не умел собирать такие художественно законченные и ментально «прописанные» миры, как Стругацкие). Кроме того, прохождение определенного количества Вуалей еще не означает, что ищущий доходит в Лабиринте до Центра. Прохождение в Центр означает, по меньшей мере, достижение совершенно нового качества (в том числе – и в творчестве).

Все это уже далеко не фантастика. И дело даже не в недостатке новых продуктивных идей, как это может показаться, а, возможно, в том, что «время идей» для Стругацких (в некотором смысле — исторически) завершилось, они почти в плотную подошли к ситуации «времени знаний», но перейти этот самый трудный рубеж так и не смогли. С отчетливой художественной последовательностью распространив свое «несуществующее место» до уровня онтологически важных процессов, сумев в этом поиске в определенной степени «бросить взгляд через край», Стругацкие – «прогрессоры» — остановились: там, «за краем», начинались другие смыслы, другая стратегия, другое «неделание», и все это – без всяких «надрывов», но об этих вещах желательно уже знать, а не просто догадываться.

Завершая свой «прогрессорский цикл», Стругацкие в повести «Волны гасят ветер» (очень интересное название) предприняли, наконец, попытку «имитации прорыва». В этой повести с помощью определенных технических средств у весьма незначительной части населения была втайне инициирована так называемая «третья сигнальная система», после чего, пожалуйста, — «общество сверхчеловеков»практически готово. Правда, это «общество» как-то не очень «лепится», но, возможно, это все временные трудности, пообвыкнут, и в соответствии с какой-нибудь моделью «Синергетического Гомеостаза Неклассического Мироздания» вся эта сверхновая социальная структура неким естественно-фантастическим способом – образуется.

В связи со всем этим имеет смысл вспомнить кусочек диалога из совсем другого автора:

«- Ты не человек, дон Хуан, — говорит Карлос Кастанеда.

— Но я был человеком, — отвечает дон Хуан. – То, что ты называешь «не человеком» есть мои человеческие достижения как неуязвимого и безупречного война.»

И у Стругацких: «За спиной – шесть НТР, две технологические контрреволюции, два кризиса… поневоле начнешь эволюционировать» (как объясняет один из разработчиков технологии инициирования «третьей сигнальной системы»).

Очень показательно тут выражение «поневоле». К слову сказать, в этой «инициации третьей сигнальной системы» нет ничего особенно фантастического. Американцы уже разработали довольно сложную аппаратуру с использованием томографов, выводя определенные кривые энцефалограмм головного мозга на дисплей; далее от испытуемого требуется лишь «методом внутреннего тыка» преобразовать кривые на дисплее под определенный, заранее заданный образец (взятый с энцефалограммы человека, владеющего каким-то феноменальным психическим свойством), а затем – удерживать свою кривую в границах образца как можно дольше, до двух-трех недель регулярного сидения перед дисплеем. Результаты всей этой «технологической инициации» — вполне ободряющие.

Но мы опять вспоминаем словечко — «поневоле». Все это (и у Стругацких, и в жизни) очень напоминает «третью технологиче­скую контрреволюцию» — пользуясь языком наших авторов. И, тем не менее, «что внизу, то и вверху» — как гласит принцип, сформу­лированный более 4-х тыс. лет назад. То есть, достижения «ввер­ху» — органично, естественно и непрерывно вытекают из того, что человек сумел сделать «внизу». Любая «технологическая инициа­ция» есть разрыв непрерывности, разрыв воли, попытка разрыва сущности, «Прогрессора может одолеть только прогрессор» — это звучит гордо… А чем им еще заниматься? Если «муравейник» был «внизу», то «вверху» будет не более, чем все тот же «муравей­ник», какими бы индивидуальными супер-способностями не облада­ли наши «космические муравьи». Естественно, спорим мы здесь уже не столько с самими Стругацкими, сколько с достаточно опре­деленной современной тенденцией, которую они попытались в меру таланта как-то выразить.