Лекция: Николас Спаркс Лучшее во мне 5 страница

– Не знаю даже, с чего начать.

Доусон взял бутылку и подлил вина в бокалы.

– Как колледж?

Аманда сдалась и рассказала Доусону обо всем, правда, поначалу в общих чертах, а он внимательно слушал ее, по ходу задавая вопросы, вытягивая из Аманды все новые и новые подробности. Слова лились словно сами собой. Аманда рассказывала о своих соседках по комнате, о занятиях и преподавателях, вдохновлявших ее. Она призналась, что преподавательская работа разочаровала ее, наверное, потому, что она даже после окончания колледжа долгое время все еще чувствовала себя студенткой. Когда она описывала их знакомство с Фрэнком, то при упоминании его имени почувствовала странные угрызения совести, а потому в дальнейшем больше не повторялась. Она вела речь о своих друзьях, о совершенных ею путешествиях, но в основном о детях, об их характерах, трудностях, с которыми она сталкивалась при воспитании, стараясь, однако, не хвастаться их успехами.

Одновременно Аманда расспрашивала Доусона о его работе на буровой, о его жизни дома, но он снова переводил разговор на ее проблемы. Было видно, что его на самом деле интересует все, что связано с Амандой, и поэтому у нее возникло странное ощущение, что этот длинный разговор обо всем и ни о чем конкретно – продолжение некогда прерванной беседы.

Позже она попыталась вспомнить, когда же они с Фрэнком последний раз разговаривали вот так или ходили куда-то вдвоем. Теперь, оставаясь с ним один на один, Аманда могла лишь слушать монолог мужа, время от времени попивающего из бутылки. И все их разговоры – исключительно деловые – касались только детей, семейных проблем и способов их решения.

Фрэнк редко интересовался делами Аманды, впрочем, как и ею самой. Что ж, это обычное дело при длительном браке: все уже давно обсудили, и нет новых тем для разговоров. Но их связь с Доусоном была совершенно иной, Аманда была уверена в этом, что заставляло ее задуматься, как развивались бы их отношения. Хотелось бы надеяться, что не так, как с Фрэнком, но кто может об этом знать.

Они никак не могли наговориться и очнулись, когда было далеко за полночь и в окно расплывшимися пятнами уже смотрели звезды. Поднявшийся ветерок шелестел листвой, вызывая в памяти рокот океанских волн. Бутылка опустела, и вино согрело и успокоило Аманду. Доусон собрал тарелки и принялся мыть посуду, а Аманда, стоя рядом, ее вытирала.

Иногда, принимая от него тарелку, Аманда ловила на себе изучающий взгляд Доусона. И в эти моменты она испытывала странное ощущение, что они с Доусоном никогда не теряли связи, хотя большую часть жизни они прожили вдали друг от друга.

Когда дела на кухне были закончены, Доусон поманил Аманду к двери черного хода.

– У тебя есть несколько минут?

Взглянув на часы, Аманда подумала, что пора бы уже идти, но согласилась подождать:

– Только несколько минут.

Она проскользнула через дверь, открытую перед ней Доусоном, и начала спускаться по скрипучей деревянной лестнице. Взошедшая наконец луна осветила окружающий пейзаж, наделив его странной, экзотической красотой. Землю покрывало серебристое одеяло росы, которая проникала внутрь открытых туфель Аманды. Сильно пахло соснами. Звук шагов заглушал стрекот кузнечиков и шепот листвы.

В воде отражался раскидистый старый дуб, росший у самого берега, часть которого размыло рекой, и поэтому до ветвей дерева стало невозможно добраться, не промочив ноги. Доусон с Амандой остановились.

– Вот здесь мы с тобой обычно сидели, – сказал Доусон.

– Да, это наше место, – проговорила Аманда. – Сюда я приходила после ссор с родителями.

– Подожди. Разве уже тогда у тебя с родителями были нелады? – изобразил изумление Доусон.

– Надеюсь, не из-за меня?

Аманда слегка толкнула его плечом.

– Ну и смешной же ты. Мы с тобой обычно забирались на это дерево, и я плакала и возмущалась, а ты обнимал меня, терпеливо, не перебивая, слушал мои жалобы на то, как все несправедливо на этом свете. Потом я успокаивалась. Наверное, я тогда все чересчур трагично воспринимала, как ты думаешь?

– Я этого не заметил. Аманда подавила вздох.

– А помнишь, как над водой летала кефаль? – Рыбы иногда бывало так много, что это напоминало некое феерическое зрелище.

– Уверен, что и сегодня будет то же.

– Однако это уже будет не так, как раньше. Когда мы с тобой приходили сюда, тогда мне не терпелось увидеть рыбу в полете. А она, в свою очередь, будто знала, что мне нужно нечто особенное, чтобы почувствовать себя лучше.

– А я думал, это моя заслуга.

– Нет, исключительно кефали, – поддразнила его Аманда. Доусон улыбнулся.

– Вы когда-нибудь приходили сюда с Таком? Аманда отрицательно покачала голоеой.

– Этот склон для него крутоват. Я приходила одна. Точнее, пыталась.

– Это как понимать?

– Мне хотелось убедиться, что я буду чувствовать здесь то же, что и раньше, но сюда я так и не дошла. Нет, ничего особенного со мной по пути не случилось. Но я вдруг подумала, что мне в лесу может встретиться кто угодно, и мое воображение… разыгралось. Короче, одинокой женщине в случае чего надеяться не на кого. Я развернулась и ушла и больше подобных попыток не делала.

– До настоящего момента.

– Но теперь я не одна. – Аманда тщетно всматривалась в маленькие водовороты на поверхности воды, надеясь заметить выпрыгнувшую рыбину. – Не верится, что прошло столько лет, – пробормотала она. – Как мы были молоды.

– Да я бы не сказал, что уж очень молоды. – Голос Доусона прозвучал тихо, но уверенно.

– Мы были детьми, Доусон. Конечно, тогда мы себя таковыми не считали, но когда у тебя появляются собственные дети, все видится совсем по-другому. Моей Линн сейчас семнадцать, но я представить себе не могу, что она может чувствовать то же, что я тогда.

Ведь у нее даже парня нет. И если бы она по ночам бегала на свидания через окно, я бы, наверное, тоже действовала, как мои родители.

– Это если бы ее парень тебе не нравился?

– Даже если бы я считала, что он для нее идеальная пара. – Аманда повернулась к Доусону лицом. – О чем мы только думали?

– Мы не думали, – сказал Доусон. – Мы были влюблены друг в друга. В глазах Аманды, устремленных на Доусона, отражался свет луны.

– Прости, что я ни разу не приехала к тебе и даже не писала. Я имею в виду твое пребывание в Каледонии.

– Не имеет значения.

– Конечно же, имеет. Но я думала… о нас. Все время. – Аманда дотронулась до дуба. – Просто каждый раз, как я садилась за письмо, – продолжила она, – меня словно сковывал паралич. Я не знала, с чего начать. Рассказывать тебе об учебе или соседках по комнате? Или спрашивать, как ты проводишь дни? Я перечитывала написанное, и мне казалось, что все там какая-то ерунда. Я рвала письмо и обещала себе на следующий день начать новое. Но каждый день плавно перетекал в следующий. А потом время ушло и…

– Я не в претензии, – в очередной раз заверил Доусон. – Не в претензии был и тогда.

– Потому что ты к тому времени уже забыл меня?

– Нет, – возразил Доусон. – Потому что тогда меня едва хватало на решение своих проблем. И то, что твоя жизнь идет своим чередом, имело для меня первостепенное значение. Я хотел, чтобы ты получила в этой жизни все, чего ты достойна и чего я не смог бы тебе обеспечить.

– Я думаю, ты хотел сказать что-то другое.

– Нет, именно то, что сказал, – подтвердил Доусон.

– Тогда ты не прав. У всех в прошлом есть нечто, что хотелось бы изменить, Доусон. И у меня тоже. Моя жизнь, знаешь ли, не была идеальной.

– Хочешь поговорить об этом?

Когда-то много лет назад Аманда могла бы полностью довериться Доусону, но сейчас еще не была к этому готова, однако чувствовала, что это обязательно случится, что это лишь вопрос времени. Подобные обстоятельства пугали Аманду, она была вынуждена признать, что Доусон пробудил в ней какие-то давно спавшие чувства.

– Ты рассердишься, если я скажу, что еще не готова к разговору?

– Вовсе нет.

Аманда попробовала улыбнуться.

– Тогда давай просто постоим тут еще немного, как раньше. Здесь так тихо.

Луна продолжала свое медленное восхождение, придавая окружающему пейзажу сходство с каким-то неземным ландшафтом. Не вошедшие в сияющую лунную ауру, мерцали звезды, словно крошечные призмы. Интересно, думал Доусон, как часто Аманда вспоминала о нем в эти годы. Но, наверное, все же реже, чем он о ней. Однако как они оба одиноки, пусть каждый по-своему. Он – одинокая фигура в бескрайнем поле, а она – одна из тысяч в безымянной толпе. Но разве когда-нибудь, в том числе и в юности, было по-другому? Ведь именно это свело их вместе, именно поэтому они были счастливы вместе. В темноте Доусон расслышал, как Аманда вздохнула.

– Пожалуй, мне пора, – проговорила она.

– Да, конечно.

Его ответ принес ей облегчение и в то же время слегка разочаровал. Они молча побрели назад к дому, и каждый думал о своем. Оказавшись в доме, Доусон выключил свет, а Аманда заперла дом, затем они пошли к своим машинам. Доусон открыл перед Амандой дверь.

– Увидимся завтра у адвоката, – сказал он.

– Да, в одиннадцать.

Луна серебрила ее волосы, каскадом ниспадавшие по плечам, и Доусон еле справился с искушением скользнуть по ним рукой.

– Сегодня был прекрасный вечер. Спасибо за ужин.

Аманда вдруг испугалась, что он попытается ее поцеловать, и впервые с тех пор, как она окончила колледж, она почувствовала смущение под посторонним взглядом. Она отвернулась, прежде чем он смог предпринять попытку.

– Я рада была повидать тебя, Доусон.

Аманда села за руль, и лишь когда Доусон захлопнул дверь, с облегчением вздохнула. Затем включила двигатель и стала выезжать назад.

Она посмотрела, как Доусон помахал ей рукой, развернулась и покатила по гравийной дороге.

А он смотрел вслед удалявшемуся автомобилю, красные габаритные огоньки которого подпрыгивали над ухабистой дорогой. Наконец машина завернула за угол и исчезла из виду.

Доусон медленно пошел в гараж. Там щелкнул выключателем и, когда единственная висевшая на потолке лампочка вспыхнула, присел на сваленные в кучу покрышки. Все стихло, замерло, лишь одинокий мотылек прилетел на свет. Он бился о стекло лампы, а Доусон в это время думал о том, как жила Аманда, о том, как много всего случилось с ней.

Какие бы тяготы ни выпали ей на долю – а без них не обошлось, – она тем не менее выстроила себе ту жизнь, которую хотела. У нее были и муж, и дети, и дом в большом городе, и теперь они жили в ее сердце, как и должно быть.

Сидя в одиночестве в гараже Така, Доусон понял, что лгал себе, считая, что тоже двигался вперед. На самом деле ничего подобного. Конечно же, он предполагал, что Аманда могла его забыть, сейчас на этот счет у него не осталось сомнений. И от этого у Доусона внутри что-то сдвинулось и вырвалось наружу. Он уже давно простился с Амандой и считал, что поступил правильно. Однако здесь и сейчас, в тихом желтом свете опустевшего гаража, его уверенность дала трещину. Когда-то он полюбил Аманду и, как оказалось, любит по сей день, и сегодняшний вечер, который они провели вместе, это обстоятельство никак не изменил.

Вытаскивая ключи, Доусон неожиданно для себя понял еще одну вещь.

Он поднялся, затем выключил свет и направился к машине, ощущая какое-то странное опустошение. Одно дело знать, что его чувства к Аманде не изменились, и совсем другое смотреть в будущее, сознавая, что ему до конца жизни придется с этим жить.

 

 

Тонкие шторы в гостинице не спасали от яркого света, и Доусон проснулся с первыми лучами солнца. Он перевернулся на другой бок в надежде снова уснуть, но напрасно. Тогда он встал и следующие несколько минут посвятил упражнениям на растяжку. Уже с утра у него начинало ныть все тело, особенно спина и плечи. Интересно, гадал он, сколько еще лет он сможет проработать на нефтяной вышке. Организм его порядком износился, и болячки с каждым годом, похоже, беспокоят все больше и больше.

Вытащив из сумки спортивный костюм, Доусон оделся и тихо спустился по лестнице.

Частная гостиница оказалась почти такой, как он и ожидал: четыре комнаты наверху и кухня, столовая, гостиная внизу. Владельцы, что было весьма предсказуемо, любили морскую тематику, и столики украшали миниатюрные деревянные яхты, а стены – изображения парусников. Над камином красовался старинный штурвал, а к двери была приколота карта реки с отмеченными на ней каналами.

Хозяева еще спали. Когда вчера вечером Доусон приехал, ему сообщили, что заказанные им цветы уже доставлены и находятся у него в номере, а завтрак в восемь. Таким образом, до встречи с адвокатом у него оставалось достаточно времени, чтобы сделать намеченное.

На улице уже вовсю светило солнце. Над рекой низким облаком висел тонкий слой дымки, но голубое небо было абсолютно чистым. Воздух уже прогрелся, предвещая полуденную жару.

Размяв круговыми движениями плечи, Доусон решил немного пробежаться и в результате оказался на дороге. Вскоре тело обрело гибкость и свободу.

Тихая дорога довела его до маленького делового района Ориентала. Два антикварных магазина, магазин скобяных товаров и несколько контор по торговле недвижимостью остались позади. Закусочная «Ирвинз-дайнер» на противоположной стороне улицы уже открылась, и перед ней образовалась группка машин. Туман над рекой начал рассеиваться, и Доусон, дышавший полной грудью, ощутил живительный аромат сосен и морской соли. Он пробежал мимо приютившегося у пристани кафе, в котором бурлила жизнь, и через несколько минут, окончательно размявшись, смог увеличить скорость. Над головой с криком кружили чайки, люди тащили к своим яхтам кулеры. Доусон миновал магазин народных промыслов, здание Первой баптистской церкви, восхищаясь ее витражами и пытаясь припомнить, замечал ли когда-нибудь их в детстве, и, наконец, стал глазами искать контору Моргана Тэннера, адрес которой был ему известен. Вскоре на маленьком кирпичном здании, втиснутом между аптекой и конторой нумизмата, ему на глаза попалась вывеска, где рядом с Морганом Тэннером значился и другой адвокат, хотя клиентура у них, по-видимому, была разная. Интересно, подумал Доусон, каким образом Так нашел Тэннера. До звонка адвоката Доусон никогда о нем не слышал.

Достигнув границы делового центра Ориентала, Доусон свернул с главной дороги на одну из боковых улиц и побежал куда глаза глядят.

Он плохо спал ночью, его мысли, как и во время его пребывания в тюрьме, постоянно метались между Амандой и Мэрилин Боннер. Последняя, выступая в суде, сказала, что Доусон не просто лишил ее любимого человека и отца ее детей, но и разрушил всю ее жизнь.

Срывающимся голосом женщина призналась, что понятия не имеет, как будет содержать семью и что вообще с ними станется. Как выяснилось, доктор Боннер даже не был застрахован.

В итоге Мэрилин Боннер лишилась дома. Она переехала к родителям, у которых был фруктовый сад, однако вся ее жизнь превратилась в постоянную борьбу за существование. Ее отец, страдавший эмфиземой на ранней стадии, к тому времени уже отошел от дел, а мать Мэрилин болела диабетом. Выплаты по залогу съедали почти все до последнего доллара доходы, приносимые фруктовым садом. Поскольку родители Мэрилин требовали практически постоянного внимания, она могла работать лишь неполный день. Даже со всеми субсидиями, причитавшимися родителям, ее скромной зарплаты едва хватало на самое необходимое, хотя, случалось, и не хватало. Старый деревенский дом, в котором они обитали, начал разрушаться, и долги по залогу фруктового сада в конце концов стали расти.

Что семья Боннер переживает тяжелые времена, Доусон узнал месяцев через шесть после освобождения, когда пришел к ним просить прощения. Он едва узнал открывшую ему дверь поседевшую Мэрилин. Желтоватая кожа придавала ей болезненный вид. Сразу узнав его, она не дала ему и рта раскрыть, лишь закричала, чтобы он убирался прочь, что он убийца ее мужа, разрушивший ее жизнь, оставивший ее нищей в старой развалюхе. Он услышал, что банк грозит отказать ей в праве выкупа сада из-за просроченного платежа. В конце Мэрилин пригрозила вызвать полицию, если он еще раз приблизится к порогу их дома. Доусон ушел, но поздно вечером снова подошел к их старому дому и внимательно оглядел его, прошелся вдоль рядов персиковых деревьев и яблонь. Получив на следующей неделе от Така чек за выполненную работу, а также все, что ему удалось скопить после освобождения, он без какой-либо пояснительной записки отправил все это на счет Мэрилин Боннер.

С тех пор Мэрилин жить стало легче. После смерти ее родителей дом с садом перешли к ней.

Постепенно ей удалось выплатить весь долг и отремонтировать все, что требовало ремонта.

Теперь земля всецело принадлежала ей. Через несколько лет после того, как Доусон уехал из города, ей удалось открыть свое дело – продажу по почте домашних консервов. С помощью Интернета ее бизнес расцвел, и разорение ей уже не грозило. Она так и не вышла замуж, хотя на протяжении почти шестнадцати лет встречалась с бухгалтером по имени Лео.

Что касается ее детей, то Эмили закончила университет в Восточной Каролине, после чего переехала в Роли, где устроилась на работу менеджером в универмаг. Скорее всего в один прекрасный день она примет оразды правления оизнесом матери, длан поселился в саду в двойном мобильном доме, купленном для него матерью. Он не учился в колледже, однако имел постоянную работу, и на фотографиях, присылаемых Доусону, всегда выглядел счастливым.

Раз в год в Луизиану присылали фотографии и краткую сводку новостей о Мэрилин, Эмили и Алане. Нанятые Доусоном частные детективы всегда отличались дотошностью, но глубоко в дела семьи никогда не влезали.

Иногда Доусон чувствовал некоторую неловкость от того, что следил за Боннерами, но он обязательно должен был знать, что еще может для них сделать после того несчастного случая.

Последние два десятка лет он ежемесячно посылал им чеки, почти всегда через анонимные офшорные счета. Ведь он как-никак виновник их невосполнимой утраты. Поэтому сейчас, пробегая по тихим улицам, Доусон знал, что готов на все, лишь бы загладить перед ними свою вину.

Эби Коула лихорадило. Тошнило и трясло, несмотря на жару. Пару дней назад он собрался было приложить своей бейсбольной битой одного нахального малого, но тот неожиданно выхватил канцелярский нож и полоснул этим грязным лезвием Эби по животу, оставив на нем страшную рану. Сегодня утром Эби увидел, что рана нагноилась и омерзительно воняет, несмотря на все лекарства, от которых должно было полегчать. Если температура не спадет, подумал Эби, то своей битой он, пожалуй, от души накостыляет своему кузену Кальвину, который клялся и божился, что стибренные из ветклиники антибиотики обязательно помогут.

Однако сейчас от этих мыслей его отвлекло появление бежавшего по противоположной стороне улицы Доусона, с которым теперь надо думать, как поступить.

За спиной Доусона заскочил в магазин Тед, и Эби гадал, заметил ли он Доусона. Наверное, нет. Иначе выскочил бы на улицу как ошпаренный. С тех пор как они узнали, что Так откинул копыта, Тед все ждал появления Доусона. И наверное, точил ножи, заряжал ружья и готовил гранаты, базуки или что там еще он держал в своей дыре, где жил с этой шлюшкой Эллой.

У Теда с головкой точно не все в порядке. Да он нормальным никогда и не был – настоящий комок злобы. Девять лет в тюрьме ничему его не научили – совсем держать себя в руках не может. А в последние несколько лет Тед совсем озверел, что, как часто думал Эби, не так уж плохо. Благодаря этому из него вышел настоящий отморозок, отличный впередсмотрящий в деле производства дури на их территории. Все его боялись как огня, в том числе и родственники, что Эби вполне устраивало: они не совали нос в дела Эби и делали то, что им велят. Хоть ему, в сущности, и не было дела до младшего брата, он был Эби полезен.

Но вот Доусон вернулся в город, и кто знает, что Теду взбредет в голову. Эби не сомневался, что Доусон приедет на похороны Така, однако надеялся, что Доусону хватит ума сразу же после церемонии убраться восвояси, пока никто не узнал о его приезде. Именно так поступил бы каждый, кто обладал хоть крупицей здравого смысла. Доусон, конечно же, понимает, думал Эби, что Теду всякий раз, как он видит в зеркале свой искривленный нос, хочется убить братца.

А Эби на Доусона по-всякому плевать. Единственное, ему не хотелось, чтобы Тед устраивал ненужную возню. И так уж управляться с делами стало тяжело: и федералы, и штатские власти, да и шериф тоже то и дело суют нос в семейный бизнес. Это вам не былые времена, когда закона нечего было опасаться. А сейчас у копов и вертолеты, и собаки, и приборы с инфракрасным излучением, к тому же осведомители на каждом шагу. Эби должен думать о таких вещах. Эби один должен просчитывать такие вещи.

Все дело в том, что ведь Доусон гораздо умнее, чем одуревшие от наркоты идиоты, с которыми Тед обычно якшается. Своего папашу с Тедом, хотя те были вооружены, Доусон отделал так, что мама не горюй, а это что-то да значит. Доусон не боялся ни Теда, ни Эби, и так просто его не возьмешь. Когда надо, он может быть очень жестоким, и, казалось бы, этого достаточно, чтобы остудить пыл Теда, да только его уверенность ничто не пошатнет, потому что Тед не думает головой.

А последнее, чего бы хотелось Эби, это чтобы Теда снова упекли в тюрягу. Потому что он ему, Эби, нужен позарез – ведь все родственники торчат от наркоты и поступают как придурки. Но если только Эби не удастся сдержать Теда, когда тот увидит Доусона, то Тед запросто может снова отправиться за решетку. При этой мысли в животе у Эби стало разгораться пламя и тошнота подступила к горлу.

Эби нагнулся и сблевал на асфальт. Вытерев губы тыльной стороной руки, он заметил, что Доусон наконец исчез за поворотом. Теда до сих пор не было. Вздохнув про себя с облегчением, Эби решил ничего не говорить Теду о том, кого он видел. Он опять почувствовал озноб, в животе по-прежнему жгло. Чувствовал он себя хуже некуда. Ну кто бы мог подумать, что у парня будет с собой канцелярский нож?

На самом деле Эби не пытался убить его – просто хотел внушить ему, впрочем, как и всем остальным, у кого могли возникнуть мысли насчет Кэнди, свою точку зрения. В следующий раз, однако, Эби не станет полагаться на авось. Раз начав бить, он уже не остановится, он будет умнее. Он всегда был осторожен, когда в дело мог вмешаться закон, но все должны знать, что его девушка для других недоступна. Так что другим на нее лучше не заглядываться, не разговаривать с ней и уж точно нечего и мечтать залезать к ней под юбку.

Ей, может, это и обидно, но она все же должна понимать, что сейчас принадлежит ему одному. Уж очень не хотелось бы расквасить эту хорошенькую мордашку, чтобы и до нее донести эту истину.

Кэнди не знала, что ей делать с Эби Коулом. Они, конечно, встречались несколько раз, и он, как она поняла, видно, решил, будто может ею помыкать. Но он обычный парень, а даже про таких тупоголовых, как Эби, она давным-давно все поняла. Пусть ей всего двадцать четыре, но она уже с семнадцати лет живет самостоятельно и за это время усвоила, что пока носит распущенными свои длинные светлые волосы и смотрит на парней снизу вверх вот такими глазами, она может вертеть ими как хочет. Она умела дать мужчине почувствовать себя обаятельным, не важно, какой он был в жизни. И последние семь лет эта тактика ей очень помогала. У нее, к примеру, был «мустанг» с откидным верхом – подарок одного старикашки из Уилмингтона и маленькая статуя Будды на подоконнике, возможно, золотая, полученная от одного милого китайца в Чарлстоне. Она точно знала, что, пожалуйся она Эби на нехватку денег, и тот скорее всего даст ей сколько надо и почувствует себя королем.

Впрочем, мысль эта, наверное, не самая удачная. Кэнди приехала в Ориентал лишь несколько месяцев назад и не знала, кто такие Коулы. Но чем больше она о них узнавала, тем меньше ей хотелось подпускать к себе Эби. Не потому, что он бандит, вовсе нет. От поставщика кокаина в Атланте она за несколько месяцев поимела почти двадцать тысяч долларов, и их отношения устраивали его так же, как и ее. Нет, дело не в этом – отчасти ей было некомфортно с Эби из-за Теда.

Эби часто приходил с братом, которого она, откровенно говоря, боялась. Ее пугали не только его рябое лицо или коричневые зубы. Дело в его… ауре. Когда он улыбался ей, в его глазах мелькало некое веселое злорадство, словно он не мог решить, удушить ее или поцеловать, но считал, что и первое, и второе будет весело.

С самого начала при виде Теда Кэнди пробирала дрожь. II теперь она вынуждена была признать, что чем лучше она узнавала Эби, тем больше ей казалось, что оба брата сделаны из одного теста. Последнее время Эби все больше начинал вести себя по отношению к ней… как собственник, и это ее пугало. Сказать по правде, пожалуй, ей стоит куда-нибудь переехать.

Не важно куда: на север, в Виргинию, или на юг, во Флориду. Она бы хоть завтра уехала, да пока маловато денег, которые у нее никогда надолго не задерживались. Однако ей пришло в голову, что если в эти выходные она подцепит кого-нибудь в баре и верно разыграет свои карты, то к воскресенью сможет прилично заработать и тогда свалит отсюда к черту, прежде чем Эби Коул поймет, что к чему.

Фургон вильнул к обочине и обратно. Постукивая сигаретной пачкой по бедру, Алан Боннер пытался вытряхнуть оттуда сигарету и вместе с тем не пролить зажатый между колен стаканчик кофе. По радио в стиле кантри голосили что-то про человека не то потерявшего собаку, не то хотевшего ее завести, а может, даже про любителя есть собак, как-то так, но ведь слова не так важны, как ритм, а он на сей раз был о-го-го какой. Но главное, наконец настала пятница, а значит, отработать осталось всего семь часов, а там длинные, великолепные выходные, поэтому настроение у Алана существенно улучшилось.

– Нельзя ли потише? – спросил Бастер.

Бастер Тибсон был новичком в компании и лишь поэтому находился сейчас в грузовике Алана. Всю неделю он либо на что-то жаловался, либо задавал какие-то вопросы, а это кого угодно с ума сведет.

– Что? Не нравится песня?

– В инструкции говорится, что громкое радио отвлекает от дороги. Рон, когда принимал меня на работу, подчеркивал это особо.

Это была еще одна черта, так раздражавшая в Бастере: он всегда и все делал по правилам.

Наверное, потому-то Рон его и взял. Алан наконец вытряхнул сигарету из пачки и, зажав ее в зубах, принялся шарить в поисках зажигалки. Она завалилась в глубь кармана, и, вытаскивая ее, Алану потребовалось особенно постараться, чтобы не пролить кофе.

– Ничего страшного. Сегодня все же пятница, не забывай.

Бастера ответ, судя по всему, не устроил, и Алан, бросив на него взгляд, заметил, что тот сегодня утром выгладил рубашку. 11, без сомнения, показался в ней Рону. Небось зашел в офис с записной книжкой и ручкой, чтобы все зафиксировать, что говорит Рон, и по ходу дела повосхищаться его мудростью.

А что за имечко у парня? Это вообще песня. Ну какой родитель, спрашивается, назовет своего ребенка Бастер?

Фургон снова вильнул вбок: Алан наконец вытащил зажигалку.

– Откуда у тебя, черт возьми, такое имя, Бастер? – поинтересовался он.

– Это семейное имя. По материнской линии, – нахмурился Бастер. – Сколько у нас сегодня доставок?

Всю неделю Бастер задавал один и тот же вопрос, и Алану еще предстояло понять, почему это его так интересует. Они развозили закуски, орехи, чипсы, смеси из сухофруктов с орехами и вяленое мясо по заправочным станциям и маленьким магазинчикам. Важно было при этом еще не слишком гнать, а то Рон обязательно навесит лишний рейс. Алан усвоил этот урок в прошлом году и повторять былых ошибок не собирался. Территория, которую он обслуживал, включала в себя весь округ Памлико, а значит, ездить ему приходилось по самым скучным в мире дорогам. Но даже так эта работа была лучшей из всех, что Алан когда-либо имел. Гораздо лучше стройки, озеленения, мойки машин и всего прочего, чем он занимался после окончания школы. Здесь ему в окошко дует свежий ветерок, музыку можно включить на любую громкость, и никто из начальства не стоит над душой. К тому же деньги хорошие.

Алан загородил пламя ладонями и стал прикуривать сигарету, придерживая руль локтями, потом затянулся и выдохнул дым в окно.

– Достаточно. Хорошо, если успеем все развезти.

Бастер повернулся лицом к своему окну и тихо, почти шепотом, произнес:

– Может, тогда не стоит так долго обедать?

Ребенок начинал не на шутку бесить Алана. Именно ребенок, хоть в действительности он был старше Алана. И все же меньше всего ему хотелось, чтобы Бастер донес Рону, что Алан филонит.

– Дело не в обедах, – ответил он, пытаясь придать внушительность своим словам. – Все дело в работе с клиентами. Нельзя просто заскочить и убежать. С людьми нужно разговаривать.

Наша задача в том, чтобы покупатель остался доволен. Поэтому я всегда все делаю как следует.

– Например, курение? В фургоне курить нельзя.

– У каждого свой недостаток.

– И громкая музыка?

Ой-ой. Ребенок, очевидно, все примечал и мотал на ус, а значит, следует соображать быстро.

– Да, это все для тебя. Ну вроде как отмечаем конец твоей первой рабочей недели, ты ведь отлично потрудился. И сегодня в конце смены я обязательно проверю, чтобы Рон был в курсе.

Упоминания о Роне хватило, чтобы Бастер замолк на несколько минут, которые показались Алану слишком короткими, но после недели в машине с этим парнем даже эта малость радовала. Уж поскорей бы закончился этот день, а на следующей неделе фургон снова будет полностью в его, Алана, распоряжении. Слава Богу.

еще рефераты
Еще работы по истории