Лекция: Следующий раз 4 страница
* * *
Джонатан и Питер встретились ранним утром для пробежки в парке.
— Ну и вид у тебя! Ты проспал, кажется, половину суток, но все равно не отоспался, — сказал Питер Джонатану. — Или ты где-то шатался?
— Нет, просто не мог сомкнуть глаз. А как провёл вечер ты?
— Скучал в компании знаменитостей.
— Вот как? Ну и как она?
— Знаменито!
— Мне показалось то же самое.
Питер привалился к плечу Джонатана.
— Признаться, в последний момент я поменял программу, а все почему? Потому что ты не составил мне компанию. Мне бы попить кофе, я ведь тоже не спал…
— Прошу тебя, избавь меня от подробностей! — взмолился Джонатан.
— Ты в хорошем настроении, уже хорошо! Конкуренты соберутся с силами только к пятнице, так что в нашем распоряжении целая неделя, чтобы прибрать к рукам этот аукцион. Я бы тебя попросил нацепить улыбку пособлазнительнее для посещения нашей галеристки. Не знаю ещё, кому принадлежат эти картины, но её мнение будет определяющим. У меня сложилось впечатление, что она к тебе неравнодушна.
— Отстань, Питер!
— Я оказался прав: ты в превосходном настроении! — Питер с трудом перевёл дыхание. — Ты должен отправиться туда прямо сейчас.
— Извини, не понял…
— У тебя одно желание: вернуться поскорее к своей ненаглядной картине. Ну так беги!
— Ты со мной не пойдёшь?
— У меня уйма работы. Увезти полотна Рацкина в Соединённые Штаты — непростая задачка, за это ещё придётся повоевать.
— Вот и занимайся сам своим лондонским аукционом.
— Так не пойдёт, ты нужен мне здесь.
— Не пойму, в чём загвоздка…
— Когда вернёшься в номер переодеться, загляни в свой ежедневник. Если я ничего не путаю, в конце июня в Бостоне у тебя свадьба.
— Ты хочешь продать эти картины через месяц?
— Через десять дней мы закончим общий ката лог. Я ещё могу успеть.
— Ты отдаёшь себе отчёт, насколько несерьёзно это звучит?
— Знаю, это безумное пари, но у меня нет выбора! — пробормотал Питер.
— По-моему, ты не безумец. Дело обстоит гораздо хуже!
— Джонатан, эта статья поставила всех моих сотрудников на уши. Вчера они смотрели на меня, как на скорого кандидата в трупы.
— Да у тебя настоящая паранойя!
— Хотелось бы мне оказаться параноиком… — вздохнул Питер. — Нет, уверяю тебя, дела принимают плохой оборот. Этот аукцион может меня спасти, ты мне необходим, как никогда. Постарайся, чтобы этим твоим русским художником занялись мы! Если мы не попадём на торги, то мне уже не подняться, а вместе со мной и тебе.
На этой неделе в лондонском отделении «Кристиз» царила суета. Эксперты и продавцы, покупатели и оценщики проводили совещание за совещанием. Специалисты всех отделов не знали передышки с утра до вечера, составляя календари аукционов в филиалах по всему миру, изучая каталоги и распределяя между аукционистами крупные произведения. Питеру нужно было убедить коллег позволить ему увезти картины Владимира Рацкина в Бостон. Через месяц с небольшим ему предстояло пустить там с молотка целый ряд полотен XIX века, на что непременно откликнутся международные журналы, специализирующиеся на изобразительном искусстве. В его ремесле не полагалось нарушать графики. Питер знал, что его ждёт нелёгкая страда, но, оставаясь наедине с собой, иногда сомневался, сумеет ли взять намеченную высоту.
В десять с минутами Джонатан стоял перед дверями галереи в доме 10 на Альбермарл-стрит. Клара уже была на месте. Она видела в окно, как он вылезает из такси и переходит улицу. Через несколько минут он вышел из кафе напротив галереи с двумя картонными чашечками капуччино. Она открыла ему дверь. В 11 часов перед галереей остановился давешний фургон. Ящик со второй по счёту картиной водрузили на козлы посреди зала. Джонатан чувствовал, как в нём нарастает нетерпение, воспоминания теснили друг друга. Он сохранил ценное детское качество — умение искренне восхищаться. Сколько взрослых людей вокруг навсегда расстались с этим чувством! Джонатан обладал редкостной способностью восторгаться красками вечера, запахами, свойственными тому или иному времени года, улыбкой на лице незнакомки, взглядом ребёнка, жестом старика, простым сердечным движением, таящимся в повседневности. Невзирая на насмешки Питера, Джонатан дал себе слово, что всю жизнь останется верен обещанию, некогда данному им отцу: никогда не переставать изумляться.
Сегодня скрывать своё нетерпение ему было ещё труднее, чем накануне. Вдруг ожиданию чуда суждено продлиться, вдруг картина, о которой он столько грезил, не входит в эту коллекцию? Но нет, Джонатан верил в свою счастливую звезду.
Он наблюдал, как рабочие отрывают одну светлую планку за другой. С каждой доской, которую бережно принимал от них бригадир, сердце Джонатана билось всё сильнее. Клара, стоящая рядом с ним, скрестила за спиной пальцы: она тоже сгорала от нетерпения.
— Я бы предпочёл, чтобы они отодрали все деревяшки сразу. Уж очень хочется быстрее увидеть картину! — прошептал Джонатан.
— Я выбрала эту компанию именно за их обстоятельную неторопливость, — ответила ему Клара так же тихо.
В этот раз досок оказалось больше, и освобождение картины из деревянной клетки затянулось. Рабочие устроили перекур в открытом кузове своего фургона, чтобы отдохнуть на солнышке. Клара заперла галерею и предложила Джонатану вместе подышать свежим воздухом. Они побрели вдвоём по тротуару. Внезапно она остановила такси.
— Вы уже гуляли по набережной Темзы?
Они шли под деревьями вдоль реки. Джонатан отвечал на бесконечные вопросы Клары. Среди прочего она спросила, что побудило его стать экспертом по живописи, чем неосознанно приоткрыла окошко в его прошлое. Они сели на скамейку, и Джонатан рассказал, как однажды осенью отец в первый раз привёл его в музей. Он начал с описания размеров зала, куда они вошли тогда вдвоём. Отец выпустил его руку в знак того, что предоставляет ему свободу. Ребёнок замер перед одной из картин. Ему казалось, что человек на полотне посреди нескончаемой стены смотрит на него одного.
— Это автопортрет, — шёпотом подсказал отец. — Художник изобразил самого себя. Так делают многие живописцы. Знакомься: Владимир Рацкин.
Сперва ребёнок затеял с художником игру: прятался за колоннами, ходил по залу взад-вперёд, ускорял или замедлял шаг, даже пятился назад — взгляд художника всегда оставался устремлён только на него. Даже жмуря глаза, мальчик не сомневался, что «дядя с картины» не сводит с него глаз. Наконец он заворожённо приблизился к полотну и провёл перед ним много часов. Казалось, замерли все маятники на свете, соединились две эпохи — таким могучим было охватившее его чувство, порождённое взглядом с полотна. В свои 12 лет Джонатан дал волю воображению. Благодаря волшебным мазкам на полотне, опровергавшим все законы материального мира, глаза художника говорили мальчику, преодолевая десятилетия, мудрые слова, доступные одному ему. Отец сидел на скамье у него за спиной. Джонатан не мог отвести глаз от картины, отец — от сына, самого прекрасного своего творения.
— Если бы он не привёл вас в тот день в музей, как бы вы поступили со своей жизнью? — робко спросила Клара.
Отец ли, этот ли человек с мудрой, вечной улыбкой подвёл его к той небольшой картине на стене? Не слились ли в тот день их души? Джонатан оставил вопрос Клары без ответа и сам спросил, что её связывает со старым художником. Она улыбнулась, посмотрела издали на куранты башни Биг-Бен, встала со скамейки и подозвала такси.
— У нас ещё много работы, — сказала она.
Джонатан не настаивал: у них оставалось ещё два дня, а если ему улыбнётся удача, если пятая картина вправду существует, то и все три, чтобы наслаждаться обществом друг друга.
На следующее утро Джонатан уже привычно пришёл к Кларе, а рабочие доставили очередную картину. Потом рутина была нарушена: пока разбиралась деревянная клетка полотна, перед галереей остановился ярко-красный «остин-мини». Вылезший из него молодой мужчина понёс в галерею кипу бумаг. Клара помахала ему рукой и исчезла в задней комнате. Незнакомец молча разглядывал Джонатана минут десять, пока не появилась Клара в кожаных брюках и в блузке от модного портного. Джонатана заворожила исходящая от неё чувственность.
— Мы вернёмся через два часа, — бросила она молодому человеку, схватила папки, которые тот свалил ей на стол, и заторопилась к двери. Оглянувшись, Клара сказала Джонатану: — Поедемте со мной.
На улице она наклонилась к нему и прошептала:
— Его зовут Фрэнк, он работает в другой моей галерее. Современное искусство! — И она поправила бюстгальтер.
Ошеломлённый Джонатан открыл перед ней дверцу машины. Клара перебралась через рычаг переключения скоростей в противоположное кресло.
— У нас руль не с той стороны, что у вас, — со смехом напомнила она и исторгла из двигателя «Купера» надсадный рёв.
Галерея в Сохо оказалась раз в пять больше галереи в Мейфэре. Живопись, представленная в ней, не относилась к сфере, в которой Джонатан разбирался, однако он опознал две работы Баскья, две Энди Уорпола, одну Бейкона, одну Виллема де Коонига, а также скульптурные композиции Джакометти и Чиллиды.
Клара посвятила полчаса беседе с клиентом, посоветовала ассистенту перевесить две картины, проверила, тщательно ли протёрта мебель, незаметно проведя по поверхности пальцем, подписала два чека, поданные в оранжевой папке молодой женщиной с рыжими и зелёными прядями волос. Потом она подсела к компьютеру, тоже своего рода произведению искусства, чтобы написать несколько писем, и, удовлетворённо переведя дух, предложила Джонатану съездить с ней к коллеге. Фрэнка по её просьбе предупредили, что его ожидание в Мейфэре немного затянется. После этого, попрощавшись с четырьмя работниками галереи, они укатили.
Клара смело носилась по узким улочкам Сохо, прежде чем втиснуться на единственное свободное местечко на Грик-стрит. Джонатан ждал, пока она договорится о приобретении какого-то монументального скульптурного произведения. На Альбермарл-стрит они вернулись уже днём. Привезённая утром картина оказалась не той, которую мечтал увидеть Джонатан, но её красота не позволила ему разочароваться.
Приезд фотографа прервал хрупкую интимность, даровавшую счастье обоим, хотя они не торопились в этом признаваться. Пока Джонатан занимался экспертизой картины, Клара возилась за письменным столом, разбирая бумаги и делая записи. Время от времени она поднимала на него глаза, он то и дело поступал так же. В редкие моменты, когда их взгляды встречались, оба спешили опустить глаза, стесняясь совпадения своих чувств.
Питер провёл день в офисе «Кристиз», готовясь к аукциону. Он собрал прошлые клише и отбирал те, которые можно было поместить в его каталоге. Он часто бегал к своим администраторам, демонстрируя, что сумеет все вовремя устроить, но больше времени проводил, запершись в архиве. Сидя перед дисплеем компьютера, подсоединённого к одному из крупнейших частных банков данных, какие только существуют в области торговли живописью, он перебирал статьи о Владимире Рацкине и репродукции его работ, появившиеся за столетие. Административный совет, который должен был принять окончательное решение, перенесли на завтра, но Питера все равно не покидало ощущение, что ворот его рубашки — это неуклонно затягивающаяся намыленная петля.
Вечером, найдя Джонатана в гостинице, он потащил его на светский раут, хотя друг больше всего на свете ненавидел эти сборища. Но требования профессии неумолимы: пришлось Джонатану корчить хорошую мину на представлении мюзик-холла, на котором собрались и крупные коллекционеры, и перекупщики произведений искусства. Но хватило его ненадолго: как только представление закончилось, он сбежал без оглядки. На улицах Ковент-Гарден он попытался представить себе жизнь, которая кипела здесь в прошлом. Тогда роскошные фасады были в плачевном состоянии, улицы района, ныне одного из самых престижных в огромной метрополии, тонули в нечистотах. В слабом свете фонаря он мог наткнуться здесь сто пятьдесят лет назад на русского художника, рисовавшего углём торопившихся на рынок и с рынка прохожих.
Питер тем временем встретил свою давнюю знакомую-итальянку, ненадолго, проездом, заглянувшую в Лондон. Немного поколебавшись, он пригласил её после представления в ночной клуб. В конце концов, решающее заседание должно было состояться днём, когда он обычно испытывал душевный подъем. Когда они с Мелёной, рука об руку, вошли в клуб, часы показывали всего лишь полночь.
Джонатан встал рано. Питера не оказалось в холле в назначенное время, и он неторопливо направился в галерею. Там его ждала решётка на витрине. Он купил газету и решил подождать Клару в кафе. Немного погодя там объявился молодой Фрэнк с предназначенной Джонатану запиской:
«Дорогой Джонатан, извините, что я не пришла, сегодня утром я занята. Картину примет вместо меня Фрэнк, он, разумеется, впустит вас в галерею. Знаю, как вам не терпится увидеть сегодняшнюю картину! На сей раз я предоставляю вам полную свободу: освещайте её, как хотите, я знаю, что у вас получится чудесно. Я подъеду, как только сумею. Желаю вам прекрасного дня в обществе Владимира. Как бы мне хотелось присоединиться к вам обоим!
Сердечно Ваша, Клара».
Он в задумчивости сложил записку и спрятал её в карман.
Когда он поднял голову, Фрэнк уже был в галерее. У входа остановился неизменный утренний фургон. Джонатан остался сидеть за стойкой: ему захотелось перечитать записку Клары. В 11 часов он пришёл к Фрэнку, но и к полудню они не обменялись даже словечком. Бригадир рабочих предупредил, что распаковка займёт на этот раз больше времени. Джонатан посмотрел на часы и вздохнул. У него почему-то не было желания любоваться уже вывешенными картинами.
Стоя у окна, он сначала считал проезжающие по улице машины, потом прикидывал, сколько уйдёт времени у контролёра-парковщика, чтобы выписать протокол. Он насчитал семь новых посетителей в кафе напротив, четверо из которых пили и ели внутри. Потом прикинул высоту уличного фонаря: всего-навсего два с чем-то метра. Когда на улице появился красный «купер», Джонатан перестал дышать; но машина проехала, не остановившись. Он вздохнул, подошёл к столу Клары и снял телефонную трубку.
— Ты где? — спросил он Питера.
— В аду! У меня чудовищное похмелье, а тут ещё собрание начинается на час раньше…
— Ты собрался?
— Уже четыре раза глотал аспирин, если ты об этом, и подумываю о пятой таблетке. А почему у тебя такой голос? — спросил Питер, когда Джонатан уже собрался вешать трубку.
— Что у меня с голосом?
— Ничего особенного. Можно подумать, что ты только что с похорон собственной бабушки.
— Увы, старина, с тех пор уже минуло много лет.
— Прими мои соболезнования. И не сердись, у меня от страха поджилки трясутся.
— Я с тобой. Крепись, всё будет хорошо.
— Положив трубку, Джонатан стал от нечего делать наблюдать за Фрэнком, возившимся в задней комнате.
— Вы давно здесь работаете? — спросил он его, кашлянув.
— Мисс Клара наняла меня три года назад, — ответил молодой человек, задвигая ящик с документами — Вы с ней хорошо ладите? — задал Джонатан следующий вопрос.
Фрэнк удивлённо посмотрел на него и молча продолжил работу. Прошёл час, прежде чем Джонатан опять нарушил молчание: он предложил Фрэнку пойти съесть по гамбургеру, но тот оказался вегетарианцем.
* * *
В зале заседаний Питер опустился на единственное свободное место за большим столом из красного дерева. Устроившись в кресле поудобнее, он стал ждать своей очереди. Каждый раз, когда кто-нибудь из коллег брал слово, ему чудилось, что у него в ушах маневрирует на ржавых гусеницах целая танковая дивизия, а виски ломило, как от близких залпов крупнокалиберных орудий. Заседанию не было видно конца. Наконец сосед Питера справа закончил презентацию, и слово предоставили ему самому. Члены совета листали розданные им досье. Он подробно изложил расписание своих торгов, уделив особое внимание аукциону в Бостоне в конце июня. Когда он сообщил о своём желании предложить там среди прочего только что выставленные картины Владимира Рацкина, по собравшимся пробежал шепоток. Слово взял председатель, он же директор. Он напомнил, что клиентка, предлагающая картины Рацкина, — крупная галеристка. Если она доверит эти полотна компании «Кристиз», то будет вправе ждать особого внимания к ним. Торопить события нет необходимости. Вполне подойдут и торги, намеченные в Лондоне во втором квартале.
— Мы все читали эту статью и искренне вам сочувствуем, дорогой Питер, но я сомневаюсь, что вы сумеете создать вокруг Рацкина событие должного масштаба. Это, как-никак, не Ван Гог! — весело закончил председатель.
Смех коллег вывел Питера из себя, но не оставил ему аргументов.
Вошла ассистентка с подносом, на котором возвышался тяжёлый серебряный чайник. Совещание не возобновлялось, пока она не обошла вокруг стола и не обслужила всех желающих. В открытую дверь Питер увидел выходящего из кабинета Джеймса Донована — того самого, кто в воскресенье отправил ему в Бостон электронное письмо.
— Прощу меня извинить, я сейчас! — пролепетал Питер и выскочил в коридор.
Поймав Донована за рукав, он затолкал его в угол — За два дня я отправил вам шесть посланий! — прошипел он. — Вы что, потеряли номер моего телефона?
— Здравствуйте, мистер Гвел, — отозвался Донован невозмутимо.
— Почему вы мне не позвонили? Тоже злоупотребляете чтением газеток?
— У меня украли мобильный телефон. Вообще не знаю, о чём вы толкуете…
Питер постарался взять себя в руки. Он сделал вид, что стряхивает с пиджака Донована пыль, и отвёл его чуть дальше.
— У меня к вам страшно важный вопрос. Попробуйте собраться с мыслями, как это вам ни трудно, и дать тот единственный ответ, который я жажду услышать.
— Я сделаю все от меня зависящее, сэр.
— Не вы ли написали мне по электронной почте, что предстоит продажа пяти картин Рацкина?
Молодой человек достал из кармана блокнот в кожаном переплёте, пролистал его сначала в одну, потом в другую сторону. Наконец, задержав взгляд на одной страничке, он радостно ответил:
— Совершенно верно, сэр!
— Откуда вы взяли цифру пять? — спросил Питер, с трудом сдерживаясь.
Последовало объяснение: к фирме «Кристиз» обратилась одна галерея, и его, Донована, отправили на встречу на Альбермарл-стрит, дом десять, в пятницу, в половине третьего дня. Его ждала женщина-директор галереи, снабдившая его всеми сведениями. Вернувшись в контору в четыре часа дня, он написал доклад о встрече и передал его заведующему отделом в 16:45. Заведующий спросил, занимается ли этим живописцем кто-нибудь из аукционистов. Миссис Бленц из отдела поиска назвала Питера Гвела, регулярно сотрудничающего с Джонатаном Гарднером, экспертом, специализирующимся по Владимиру Рацкину.
— И тогда я без промедления послал вам электронное письмо. Я сделал это дома, в субботу под вечер.
Питер внимательно на него посмотрел и раздельно произнёс:
— Исчерпывающие сведения, Донован.
Поблагодарив Джеймса, он набрал в лёгкие побольше воздуху и вернулся в комнату совещаний.
— У меня есть веские основания для того, чтобы выставить эти картины в Бостоне 21 июня, — гордо объявил он собравшимся.
Комиссия решила: если последняя картина Рацкина действительно существует, если она действительно окажется крупнейшим творением живописца и если Джонатан Гарднер возьмётся провести её экспертизу в кратчайшие сроки, то — только в этом случае! — Питеру разрешается устроить эти торги в июне. Прежде чем его отпустить, директор сделал ему официальное предостережение. Компания не потерпит ошибок на этом тернистом пути. Питера как аукционного оценщика обязывали взять на себя полную ответственность прямо здесь, в присутствии коллег.
Клара так и не приехала в галерею. Днём она позвонила и извинилась. Джонатан вместе с молодым Фрэнком вешал четвёртую картину и занимался её освещением. Остальное время он посвятил её экспертизе. На время работы фотографа Джонатан устроился в кафе напротив. Выгребая из кармана пиджака мелочь, он нашёл бумажную салфетку, послужившую ему в первый день поводом для знакомства с Кларой, и с удовольствием принюхался к исходившему от неё запаху духов. В отель он возвратился пешком. Вечером они встретились с Питером. Каждый был погружён в собственные мысли. Питер устал и мучился от головной боли, поэтому поднялся к себе и лёг.
Джонатан тоже вернулся в свой номер, оставил Анне сообщение на автоответчике и растянулся на кровати, чтобы поработать над сделанными за день записями.
Клара опустила решётку на витрине галереи в Сохо. День вышел утомительным. Уже закончились представления в театрах, и она изменила свой обычный маршрут, чтобы не стоять в пробках.
Джонатан включил телевизор, попутешествовал по каналам, потом встал и подошёл к окну. По Парк-лейн быстро проезжали немногочисленные машины, он долго провожал взглядом их задние габаритные огни. Красный «купер» притормозил на перекрёстке, потом помчался в сторону Ноттинг-Хилл.
Пятница в начале июня обещала стать одним из самых важных в его жизни дней. Джонатан уже поднялся. Улица за окнами была пуста — верный признак раннего утреннего часа. Он присел за стол в углу комнаты и сочинил письмо, чтобы послать его Анне факсом перед уходом.
«Клара, я каждый вечер безуспешно пытаюсь с тобой связаться. Если бы ты записала приветствие на нашем автоответчике, то, звоня домой, я бы слышал твой голос. Сейчас, когда я это пишу, ты, наверное, ещё спишь. Здесь уже поднимается солнце, и мне хотелось бы, чтобы ты была здесь, особенно сегодня. Сегодня я познакомлюсь, возможно, с картиной, которую столько лет мечтал увидеть. Не хочется быть излишне оптимистичным, но за дни, проведённые в Лондоне, я успел привыкнуть к этой мысли и всерьёз в это верю. Неужели завершатся наконец поиски, которые я вёл почти двадцать лет?
Вспоминаю, как студентом часами штудировал по ночам в своей комнате редкие труды, авторы которых предполагали, что это уникальное творение существует. Последняя картина Владимира станет наилучшей моей экспертной работой, так долго я её дожидался!
Я бы предпочёл, чтобы эти дни нашей разлуки не пришлись на время приготовления к нашей свадьбе. Но, быть может, эти последние дни нам обоим пойдут на пользу. Так хочется, чтобы наша встреча в Бостоне показала, что напряжению, разделявшему нас долгие недели, пришёл конец.
Думаю о тебе, надеюсь, что у тебя все хорошо. Дай знать, как у тебя дела.
Джонатан».
Он сложил письмо, положил его в карман пиджака и решил прогуляться и насладиться теплом нарождающегося дня. Проходя мимо стойки дежурного, он отдал ему письмо и вышел на улицу. На другой стороне улицы прохожих манил парк. Деревья уже оделись листвой, клумбы пленяли прелестью цветов. Джонатан дошёл до маленького пруда над центральным озером и залюбовался величественными пеликанами, скользившими по неподвижной воде. Возвращаясь, он думал о том, что с радостью зажил бы в этом городе, который вроде бы начинал понимать. Пора было отправляться в галерею. Он пришёл туда пешком и уселся в кафе напротив, поджидая Клару. Перед синей дверью остановился «остин», Клара вставила ключик в сигнальное устройство на стене, и на витрине стала подниматься железная решётка, впуская внутрь галереи утренний свет. Казалось, Клара колеблется: решётка замерла на середине окна, потом поползла вниз. Она развернулась и перешла улицу.
Войдя решительным шагом в кафе, она спустя несколько минут подошла к Джонатану, держа в каждой руке по чашке.
— Капуччино без сахара! — объявила она. — Осторожно, горячо! — Видя удивление Джонатана, она продолжила: — Чтобы изучить привычки другого человека, достаточно внимательно понаблюдать за его жизнью. — Она пододвинула ему чашку, свою поднесла к губам. — Какое красивое небо! В хорошую погоду город выглядит совсем по-другому.
— Отец говорил мне: если женщина разговаривает о погоде, это значит, что она хочет избежать других тем, — ответил Джонатан.
— А что говорила ваша мать?
— Что даже если это так, то указывать ей на это — последнее дело.
— Ваша мать была права!
Некоторое время они смотрели друг на друга, потом Клара широко улыбнулась.
— Вы, конечно, женаты! — выпалила она.
В этот самый момент в кафе влетел Питер. Поздоровавшись с Кларой, он без промедления обратился к Джонатану:
— Мне надо с тобой поговорить.
Клара взяла свою сумочку, внимательно посмотрела на Джонатана и сказала, что пойдёт отпирать галерею, они могут беседовать спокойно.
— Надеюсь, я не прервал важный разговор? — спросил Питер, беря чашку Клары.
— Почему такой встревоженный вид? — ответил Джонатан вопросом на вопрос.
— Я постоянно убеждаюсь: заставь дурака молиться — он лоб расшибёт! Мои английские партнёры передумали: теперь они твердят, что раз Рацкин написал большую часть своих картин в Англии, то торги ими следует проводить в Лондоне.
— Между прочим, Владимир был русским, а не англичанином!
— Спасибо, об этом я им уже напомнил.
— Что ты собираешься делать?
— Ты хотел спросить, что я уже сделал? Я заявил: эти торги должны происходить там, где проживает крупнейший эксперт по Рацкину.
— Неужели?
— Между прочим, этот крупнейший эксперт — ты, дубина!
— Мне нравится слышать это от тебя.
— Беда в том, что совет не возражает оплачивать твоё проживание в Лондоне столько времени, сколько ты сам сочтёшь необходимым.
— Как мило с их стороны!
— Чего ты наелся за завтраком? Ты отлично знаешь, что это невозможно!
— Почему же?
— Потому что через три недели у тебя в Бостоне свадьба, а мой аукцион состоится через два дня после неё. Эта галеристка вскружила тебе голову, старина! Я очень за тебя тревожусь.
— Они приняли этот довод?
— Они страшные консерваторы, их раздражает моя спешка. Они предпочитают дождаться нашего возвращения.
— А сам ты не думаешь, что так было бы лучше? Дополнительное время нам тоже не повредит.
— Я думаю, что ты уже двадцать лет таскаешь меня по своим докладам, что Рацкин достоин крупных торгов и что на июньских аукционах собираются крупнейшие коллекционеры.
— Тогда слушай, что думаю я. Первое: исключи тельными делают твои торги именно картины Владимира. Второе: ты боишься злых языков критики.
Третье: как твой лучший друг я сделаю всё возможное, чтобы тебе помочь.
Питер оглядел его с головы до ног.
— Завидное хладнокровие!
— Питер, давай говорить серьёзно. Если мне улыбнётся удача, если эта Последняя Картина приедет сегодня, мне потребуется на экспертизу много времени. А на мне висят ещё четыре отчёта.
— Если удача улыбнётся НАМ, мы устроим аукцион десятилетия. На этом я тебя оставляю. Постарайся сделать так, чтобы уже в понедельник мы подписали контракт с очаровательной молодой женщиной из галереи напротив. Если этот аукцион выскользнет у меня из рук, моей карьере придёт конец. Все мои надежды — только на тебя.
— Я постараюсь.
— Только смотри, не перестарайся! Напоминаю: я твой свидетель на свадьбе, ты случайно не забыл?
— Иногда ты становишься вульгарен, старик.
— Это точно. Но как мне нравится слышать это от тебя!
Питер похлопал друга по плечу и вышел из кафе. Джонатан дождался, пока он сядет в такси, и тоже встал из-за столика.
Остановившись на тротуаре, он стал наблюдать за Кларой через витрину. Она только что закончила устанавливать освещение над картиной, доставленной накануне. С озабоченным видом она спустилась со стремянки и пошла открывать ему дверь. Он ничего не сказал, только сверился с часами. До прибытия фургона оставалось совсем немного времени, и он не знал, куда деваться от нетерпения.
Все утро он провёл между четырьмя картинами. Каждые четверть часа он выглядывал на улицу. Клара, сидевшая за письменным столом, следила за ним краем глаза. Подойдя в очередной раз к окну, он задрал голову и сказал:
— Похоже, небо скоро затянется облаками.
— На мркчин правило тоже распространяется? — спросила Клара, отрываясь от работы.
— Какое правило?
— Насчёт разговоров о метеорологических условиях.
— Скорее всего… — смущённо согласился Джонатан.
— Вы заметили, что на улицах пусто? Сегодня в Англии выходной. Никто не работает — кроме нас. Тем более что это пятница, люди ещё накануне разъехались кто куда. Лондонцы обожают отдыхать за городом. Я сама уезжаю сегодня в свой загородный дом.
Джонатан молча глянул на Клару и, ничего не сказав, возобновил прерванное занятие. Наступил полдень, магазины на улице были закрыты. Джонатан встал и сообщил Кларе, что пойдёт в кафе напротив выпить кофе. Когда он уже стоял в дверях, она схватила со стула свой плащ и присоединилась к нему. На тротуаре она взяла его под руку.
— Не будьте так нетерпеливы. Этот вид вам совсем не идёт. У меня идея: я переменю свои планы.
Этот вечер я проведу в Лондоне. В темноте о погоде не поговоришь, к тому же я заранее узнала прогноз на уик-энд: в субботу дождь, в воскресенье солнце — или наоборот, здесь никогда не угадаешь. Эта тема уже исчерпана.
После кафе она оставила его работать в галерее одного.
Работа продвигалась медленно. Ближе к пяти часам позвонил Питер.
— Ну что? — спросил он нетерпеливо.