Вот уже четыре года, как существует так называемое шпионское дело журналиста Григория Пасько. Есть процесс, теперь уже двукратный, но шпиона нет. Уверен, что если провести еще десятки разбирательств, все равно шпиона Пасько не будет, потому что даже время это доказало. Врачи одной из древнейших цивилизаций говорили, что если болезнь долго ищут, то ее попросту нет…Так и в нашем случае — как не переверните двадцать томов дела, как ни положите их в разном порядке, а дела нет, есть только воздух, бумажки, не нужные никому. Но, собственно, я всегда задавался вопросом – а кому же это нужно, чтобы талантливый журналист просидел в СИЗО двадцать месяцев и вынес такие моральные и физические испытания? Ради чего? И кто за это в конце концов ответит?…

Я хочу рассказать вам историю того, что я видел и слышал в течение двух судов, и то, что я думал на уровне нормальных человеческих категорий, естественно, опираясь на следственные действия в процессах. Я как общественный защитник должен в конце концов хоть раз убедиться, на что идут деньги налогоплательщиков. Хочу сказать, что я не знаю, как насчет других процессов, ибо каждый уникален сам по себе, хотя есть в них и общие черты нашего времени. Но в нашем случае могу с уверенностью сказать, что идут они на борьбу с народом, с лучшими его представителями.

Неслучайно мы здесь с вами половину процесса разбирались с тем, как ФСБ ТОФ пыталась состряпать это дело. Более двадцати серьезных процессуальных нарушений тому свидетельство. Получается не тотальный, но точечный тридцать седьмой год, с поправкой на молодую неустоявшуюся демократию. Когда, пользуясь пробелами в правовом поле, ФСБ применяла и телефонное право и давление на свидетелей и былой монстровский авторитет КГБ. Примеры с таможней при задержании Пасько в аэропорту, задержание группы ЭНЭЙЧКЕЙ в Хасанском районе при помощи пограничников для того, чтобы допросить стингеров с целью выдавливания показаний на Пасько…



Этим духом подлога, вплоть до работы экспертной комиссии, пронизано все дело. При этом во всем и всегда делался упор на военного Григория Пасько. Но на самом деле это было организованное дело против журналиста Пасько, в нарушение Конституции России, говорящей о свободе слова, об отмене цензуры в нарушение международных соглашений по гуманитарной корзине, в частности, параграфа 19, говорящего о праве каждого свободно добывать и распространять информацию, в нарушение закона о СМИ и даже в нарушение закона и указов о гостане и засекречивании документов. И все это в обрамлении вопиющих нарушений, связанных с правами человека. И даже не только в отношении самого Пасько и всех фигурантов дела. Имеются в виду свидетели, которых запугивали, и даже высшее офицерство флота, которое узнавало о возбуждении против них, конечно же незаконно, на полдня, уголовных дел и прекращении их, да и много другое… В общем, весь букет.

Подтверждением того, что процесс стал не уголовным, а политическим, стал факт признания авторитетнейшей международной правозащитной организацией «Эмнести Интернешнл» Григория Пасько в 1998 году узником совести. На тот момент их было в России только два: Никитин и Пасько. И это говорит о чрезвычайности такого определения. Она была связана только с тем, что оба занимались экологическими проблемами, которые важны для всей цивилизации в целом, хотя и имели локальное местоприложение. Но как стало понятно всем в двадцатом веке, проблемы радиации, как малых, так и больших доз, не существуют только на местническом уровне. Мы сами помним, как эксперт Порядный рисовал нам эсхатологические картины в случае взрыва на БТБ, на которой он, кстати, служил десять лет, да так и не заметил, как ее берега подтекают, сочатся радионуклидами и уходят в открытое море. А потом мы еще спрашиваем, почему японцы интересуются Приморским краем. Да именно потому, что военные скрывают истинную картину с радиационной безопасностью. Это то, что чревато катастрофой и для них.

Но я хочу ненадолго вернуться в Приморский край, на десять лет назад, когда после распада СССР и появления новой конституции, которая провозгласила свободу слова, отмену цензуры и, наконец, выдала на гора закон о СМИ, где, по- моему, точно расписаны все движения журналистов, вплоть до работы с документами с грифом «секретно». Кстати, в нем нет закона о военном журналисте, хотя прокуратура все время настаивает именно на этом термине. Так вот, в Приморье появляется журналист Пасько. Он был до этого, только теперь он понял, что может и должен работать по-новому, ибо видит он многое и многое хочет изменить.

Словом, думаю, что его первые публикации в новый период были замечены ФСБ сразу и взяты на карандаш, ибо они увидели новый тип журналиста, который был опасен для них как потенциальный глашатай свободы слова. Думаю, что именно с того момента и существует так называемое дело Пасько. Потому, что Владивосток — Приморский край. Что это такое? Это пограничная зона с Японией, с которой до сих пор не заключен мирный договор, это военные проблемы, гражданские, наконец, связанные со всем этим экологические проблемы. И Пасько начинает врубаться в эти пласты. Благо, что есть газета, есть командование Флота, которое, как мы теперь уже знаем, давало ему задания отражать больные вопросы в связи с предстоящей реформой, сокращением вооружения, демократизацией не только гражданского общества, но и военного. И он поверил в свободу слова. И это была его роковая ошибка, потому что ФСБ как организация воспринимала в штыки все новые преобразования. События девяносто первого года показали, что именно в их недрах родился замысел ГКЧП и как они не хотели открывать страну для того, чтобы ловить черных кошек в темной комнате.

Я уже четыре года наблюдаю журналистское сообщество в Приморье, но, поверьте, более рискованного и смелого журналиста, чем Пасько, за эти четыре года я не встречал. Он копал и вглубь, и вширь. Тематика его статей касалась десятков злободневных вопросов. Доказательством этого служат и его наказания главным редактором, резкие отзывы некоторых критикуемых им адмиралов. Обратимся к цитатам из статей, а их за шесть лет было опубликовано более четырехсот пятидесяти — это примерно три-четыре в месяц. Вот он публикует статью, в которой еще в 91-м году резко критикует нашу разведку. «Вся нынешняя структура разведки громоздка и запутанна». «Об этом свидетельствует и наш тихоокеанский случай, когда в 1987 году авианосец «Карл Винсон» в течение нескольких суток оставался необнаруженным»…

Далее он выступает против паркетных генералов в статье от 11 февраля 95 года. «Нынче Макаровых нет. Более того, по мнению некоторых компетентных людей, у нас выросло целое поколение адмиралов, получивших «мухи» на погоны за своевременные рапорты, доклады, покраски, отсутствие ЧП, лояльность и преуспеяние в дворцовых играх». На ТОФ, говорят, адмиралов около полусотни, больше, чем надводных действующих кораблей». Он критикует состояние российского флота в связи с трехсотлетием в 96 году. «И мы покажем им блеск мишуры водноспортивного праздника, выставку устаревшего оружия и обилие застолий» (газета «Конкурент» от 23 июля 1996 года).

Взрыв складов с боеприпасами в 96-м году. «Командование флота пытается выкрутиться»… Наконец, он вплотную подошел к проблемам радиационной безопасности Приморского края. Его фильм, снятый о сливах ЖРО прямо в Южно-Японское море, вызвал шок после показа в Японии. Ужаснулись и у нас, особенно те, кто понял, что за это нужно будет отвечать. Опять же из руководства флота. Далее его статьи о Чажминской трагедии, о продаже двух кораблей «Минск» и «Новоросийск» по демпинговым ценам и попытка узнать, куда исчезли деньги, на которые должны были быть построены два военных городка для морских офицеров.

Статья о гептиле, который оставляет после себя выжженную землю, и, наконец, первый репортаж о Чечне, после которого его срочно отзывают, поняв, что такие правдивые репортажи не нужны ни командованию, ни тем, кто затеял бессмысленную бойню. Говорят еще и о том, что в руководстве флота и ФСБ ТОФ приходят к пониманию, что даже один Пасько — это проблема, а если вослед ему начнут так работать еще с десяток таких же журналистов? Трудно будет воровать, трудно будет творить беззаконие, трудно будет спрятать экологические проблемы и т д. Надо сказать, что руководству ФСБ и ТОФ, на мой взгляд, всегда было присуще мироощущение временщиков: выслужусь – заберут на повышение в Москву. Практика показывает, что так оно и есть. И поэтому такая экологическая запущенность и нежелание бороться с их проблемами.

А то, что скоро у несчастного населения, в том числе и у среднего офицерства, будут возможно рождаться двухголовые дети от радиационной загрязненности в результате деятельности флота — так это ж фантастика. Но специалисты так не считают. Не считает так и Пасько. Так не считал и член экипажа ТНТ–27, который повесился в ночь с 14 на 15 июня 1994 года на танкере, оставив записку о том, что куда ни кинься — всюду радиация. И об этом я узнал из публикации Пасько. Теперь вы можете себе представить, какой объем и фактаж статей Пасько обрушивался на головы тех, кто не хотел этого слышать. Поэтому постепенно и созревает решение каким-то образом заставить замолчать его, и так, чтобы другим не повадно было. Начинается атака на Григория Пасько по собственному ведомству. Журналист, который имел до девяностых годов одни благодарности, теперь имеет взыскания, выговора в личной карточке. Способствуют этому и главный редактор «Боевой вахты», и цензор Большаков, который, как я понимаю, действовал вообще вне закона после появления новой российской Конституции. Начинается атака на него, тем более, что он открыт и свято верит в то, что в России наступила свобода, выраженная для него в свободе слова, в свободе поступков.

Его отношения с японской телекомпанией были открытыми, он ни от кого не скрывался, ибо знал, что ничего предосудительного не делает. Но ФСБ незаконно уже «ведет» его каждый шаг. Я вполне серьезно считаю, что дело Пасько — чисто политическое дело, направленное против Конституции России, саботирующее закон о СМИ. Еще один вывод из теперь уже длительных размышлений и знания деталей напрашивается — это то, что дело Пасько возникло намного раньше дела Александра Никитина, и КГБ «нового» типа начали показывать свою новую работу и как они будут охранять свои секреты от тех, кто воспринял свободу слова как руководство к действию для демократизации страны, доведя к 2001 году ситуацию со свободой слова и свободой самовыражения до такого состояния, когда уже почти любая правда, не устраивающая власть, переданная в заграницу журналистом, считается чуть ли не изменой родине. Теперь при наличии дела Пасько ни один журналист не станет копать глубоко, освещая экологические проблемы или разбазаривание военного имущества, подобное продаже крейсеров «Минск» и «Новороссийск» южно-корейцам…

Надо признать, что ФСБ к сожалению добилась своего, отпугнув от подобных проблем большую часть журналистов, по крайней мере здесь, в Приморье. И никогда больше никто не узнает о преступлениях военных против экологии в Приморье. И это еще одно из преступлений ФСБ против гласности, против собственного народа. Пасько попал в разработку еще в начале девяностых, был под наблюдением и, естественно, даже если бы он хотел что-то передать, он был бы замечен. ФСБ должна быть наказана согласно Конституции РФ.

Хочу также добавить, что свои звания, вплоть до капитана второго ранга, Григорий Пасько, получивший образование по специальности «военный журналист», получил не за ратные подвиги, не за участие в военных операциях, а именно как журналист — за его статьи, напечатанные в «Боевой вахте». Да, он имел взыскания, да, имел выговоры, но это путь журналиста, который искал новой свежей информации для своих статей. И именно это разбивает тезис прокурора, что здесь, мол, идет речь о человеке с ружьем, писавшем статьи. Кстати, даже если подойти к этому вопросу и с этой позиции, то оказывается, что и никаких законов, регламентирующих работу журналиста по военной тематике, он не нарушал, ибо претензии военного цензора были, как мы знаем теперь, уже незаконными в силу незаконности его существования. Ни одного замечания, выговора или взыскания за неправильную работу с определенными его статусом секретными допусками он не получал.

Все документы, вменяемые ему по обвинению, стали секретными только в процессе следственной работы ФСБ, либо в процессе первого разбирательства в суде. А это противоречит закону о принципах засекречивания – одним из которых является своевременность, т.е. в момент изготовления – как мы знаем, доклад Шевченко на военном совете о финансовой деятельности, справка-доклад, статья «Меры предусмотрены, долги не погашены», пресловутый опросник представителя посольства Японии С.Куно не имели никакого грифа до того момента, пока следствие не стало отправлять эти документы в 8-е управление Генштаба на экспертизы, а те, уже «из газет знавшие», что Пасько шпион, несвоевременно, но засекретили все, что им послал капитан Егоркин, который очень хотел стать майором путем образования дела Пасько. Хотя суд, на мой взгляд, должен первым делом дать оценку тому, как эти документы попали в дело вообще — сакраментальное выражение чекиста Алексеева, когда он не нашел все эти документы в описи обыска на квартире Пасько: «Ошибочка вышла», говорит обо всем деле в целом, и если бы российское судопроизводство было европейского характера или американского, то оно на основании только этого одного факта остановило бы процесс и признало Пасько невиновным.

Дело в том, что работа журналиста и шпиона, которая используется обвинением специально для запутывания разбирательства в суде, ни в чем не схожи ни по сути, ни по цели, ни по форме, ни по содержанию. ФСБ и прокуратура ТОФ путает нас и суд связкой слов «сбор информации». Я не знаю, как работают шпионы. Это не мое дело. Но знаю, как работают журналисты и как работал журналист Пасько. Он — отражатель информации, он свидетель события и должен донести ее до людей либо в форме факта, либо в публицистической форме т.е. с акцентацией на те моменты, которые, с его точки зрения, вредны обществу. Белинский говорил, что тот, кто любит свою родину, должен особенно ненавидеть ее недостатки.

Так вот Пасько из таких, которые ненавидят недостатки именно из-за любви. Но за это же не преследуют, не сажают на скамью подсудимых. Этим занимаются те, кто сделал из любви к родине свою профессию, а из патриотизма щит, которым они защищают все свои неприглядные поступки, а порой и преступления. Только сфабриковав дело, такое, как дело Пасько, можно создать видимость чисто внешней идентичности журнализма и шпионской деятельности. И продавливать через суд идею о том, что нету здесь журналиста, нету здесь эколога, а есть шпион. Даже тезис образуется: Пасько — неклассический шпион. А, по-моему, «неклассический» используется только потому, что его шпионаж они не смогли доказать вот уже на протяжении четырех лет. Причем можно проследить, с какой завидной настойчивостью обвинение пытается навязать измену родине через мнимый ущерб, нанесенный так называемой деятельностью Пасько.

В первом суде Пасько пытались прицепить в качестве самого страшного преступления и последующий за этим террористический акт непонятно кем выдачу сведений об эшелоне с радиоактивными отходами. Затем, когда этот пункт обвинения отпал, мы с Вами стали свидетелями увиденной и услышанной здесь комедии все того же эксперта Порядного, заплывающего с биноклем и схемой БТБ на остров и приготовлением в бочке с 16 тепловыделяющими сборками взрыва. Наконец появляются в конце судебного следствия два свидетеля, которых бросили, видимо, на прорыв, ибо дело Пасько и во втором судебном разбирательстве раскрошилось, как песчаник в руке. Почему-то до этого ни на следствии, ни в первом судебном разбирательстве их не было, а тут, нате получите: вице-адмирал Дорогин и, конечно же, адмирал, бывший командующий ТОФ и ныне первый зам командующего ВМФ Михаил Захаренко. Я не буду говорить о том, что выступление было в основном идеологического характера, а мнение его было не мнением эксперта. Но я хочу, чтобы вы все задали себе вопрос, почему он появился в суде тогда, когда следствие в суде было уже почти закончено, и он стал последним свидетелем. Отвечу: чтобы задавить суд своим авторитетом. Это, на мой взгляд, беспрецедентное давление на суд, когда человек, столь высокопоставленный по своему ведомству, дает небеспристрастные показания. Почему никто из проводивших экспертизу за эти четыре года не заметил, что «Днестр 5ОО» является сверхсекретным сведением. Да потому, что в таком виде никакой это не секрет, но пугануть надо.

Вообще, могут ли показания Михаила Захаренко быть беспристрастными? Не могут. Потому что на протяжении последних двух лет после выхода из тюрьмы Пасько у них развивался конфликт. Именно командующий ТОФ Михаил Захаренко не давал отпуска Григорию Пасько, не выдавал жалование, не находил ему должности, а впоследствии не увольнял его со службы в связи с окончанием контракта. Пасько подавал в суд, и решением суда был уволен из Армии, но бывший командующий ТОФ упорствовал и судебный пристав даже не заставил его это сделать. Все вопросы были решены после того, как Григорий Пасько добился встречи с адмиралом Флота Владимиром Куроедовым. Конечно, все это не очень понравилось адмиралу Захаренко. И его, может быть, можно понять. Но значит ли, что его показаниям в суде мы должны после этого верить? Но значит ли это то, что Пасько надо обвинять в нелюбви к родине и покушении на стратегические планы? Все это дело похоже на дела известных печальных времен, именно лживо трагическим масштабом обвинения, за которым стоит всего лишь запись, вы заметили теперь уже, всего лишь запись на военном совете, на ЗТУ. Ну прямо, как тоннель под Ламаншем между Францией и Англией. У нас же все время звучит в зале суда: Япония, государство, Россия, оборонка, Курильские острова, противная сторона и ничего конкретного. Как только доходит до конкретного – «простите, компьютер ошибся, дайте две минуты на обдумывание, или картографа сюда, картографа…».

Вопреки закону о СМИ, в «Боевой вахте» была цензура и военный цензор, который тоже снимал наиболее острые места из статей Пасько. Таким образом, вышедшая статья в «Боевой вахте» — это плод коллективного творчества автора, редактора и цензора. Более того, Пасько, понимая, что статья будет читаться читателями и что она не может изобиловать всем цифрово-буквенным аппаратом, которым он пользовался и поэтому он убирает из текста все эти нечитабельные места. Вот почему огромная подготовительная работа уходит в корзину или в запас. Тем не менее, в опубликованных материалах чувствуется глубина проработки темы, фактаж всей проблемы дает объемность. За каждым словом, за каждым предложением стоят истинное знание проблемы. Коллективное творчество было, а коллективной ответственности избежали все, почему-то кроме Пасько.

Я не случайно употребил выражение «цифрово-буквенный аппарат». Записи журналиста Пасько — это совершенно личностные, присущие его характеру, методу художественного восприятия мира, почерку работы, в которой никто другой не сможет разобраться — в них он в своей скоростной записи использует весь арсенал литератора – метафоры, символы, образы, буквы, обрывки слов, подталкивающие его потом к воспроизведению услышанного в статье. Ведь журналист, в том числе и Пасько, работает по стилю стенографиста, даже обучаясь этому в училище на факультете журналистики, и если он делает сокращения, то потом в статье он обязательно растолковывает их. К примеру, ЦУП – центр управления полетами, статья от 1 марта 1997 «Три секунды тишины», или КШВИ — командно-штабные военные игры, (статья от 5.10.94 «Программа есть, но денег нет». И так повсюду. Конечно, в контексте статьи нет такой сжатости, как в записях, и вот поэтому из его рабочих заметок нельзя вырывать строчки, отдельные места из контекста и отдельно от общего смысла, вольно комментировать из-за чего смысл получают именно те звучания, которые нужны комментаторам из ФСБ, а не самому автору Григорию Пасько, сложившему единый и неделимый текст.

И поэтому-то весь этот объем проделанной работы по сбору материала журналиста Пасько фигурирует в обвинительном заключении «шпиона» Пасько. Отброшена одна совсем маленькая деталь — с какой целью он собирал эти материалы. ФСБ, естественно, говорит: с целью передачи японцам. А кто эти японцы? Да такие же журналисты. Я же убежден, что цель только одна — написание статей. И они налицо. А все остальное притянуто за уши, потому что нам нужен журналист, а ФСБ в этой ситуации – шпион. На основании проведенного мною контент-анализа я пришел к выводу, что вырванные из контекста записи, сделанные на военном совете ТОФ, полностью лишены смысла, ибо несут только назывной характер, без придания им вектора в пространстве, то есть цели, задачи, которые без пояснения самого автора записей не нужны никому: ни читателю, ни спецслужбе другой страны – они нужны только самому Пасько для будущей статьи. Статическое застывшее количество, которое может означать все что угодно, если оно не окружено местом, событием действием, временем. И это самое, пожалуй, главное – в записях все это повисает в воздухе и может быть образом фантазии, без сравнения с реальными событиями, якобы стоящими за этими значками.

При еще ближайшем рассмотрении и смысловом анализе записей журналиста Пасько я вообще прихожу к прямому выводу о цели написания им статьи с явно критическим уклоном, а это уже нужно публицистике, самой нашей армии, но только не спецслужбам других стран. Цитирую: «Но у нас нет тактики, мы работаем одиночными вылетами», «Нужны живые мишени, движущиеся», «Оренбургский завод мишеней не выпускает», «Утрачен опыт использования опускаемой ГАС» и. т. д. и т. п. Что это, сведения, которые предназначены для передачи? Немыслимо. Кстати, тот факт, что Пасько по этим записям и через четыре года написал статью, где очень умело использовал весь фактаж понятной только ему записи и говорит, что никаких других целей, кроме написания статьи, он не имел. Сама структура, проработанность темы и знание о том, что пишет Пасько, использование цифровых обозначений, а также умелое сокрытие наименований частей под фамилиями как раз и говорят, что ему нужны знания для того, чтобы написать действительность, точно не употребив в данном случае того, что может вызвать подозрения и, наконец, очень умелое обращение с пресловутым Днестром, который работает у него в статье «на достаточно большом расстоянии».

В конце он приводит все к критическому пафосному звучанию журналиста, знающего что, возможно, его услышат те, кто отвечает за все эти недостатки и недочеты – и это необходимо. И в этом целесообразность его работы и заметок.

Характерно еще и то, что принципы работы журналиста Пасько повторяются, то есть они устойчивы, не хаотичны, что говорит о никакой неподчиненности заданиям или указам со стороны. Они повторяются, начиная с 1992 года, еще с тех пор, когда Пасько был взят фээсбэшниками на карандаш, но тогда не было обвинения в шпионаже, а был замечен журналист с характерными опасно-критическими взглядами на экологические проблемы, на проблемы Тихоокеанского флота. С тех пор ничего в работе Пасько ничего не изменилось, добавились только обвинения. Но за свои статьи почти десять лет назад Пасько преследовался точно так же, только не в такой экстремальной форме, как изолятор, суд, обвинение в шпионаже, а в форме цензуры Большакова и главного редактора, которые, конечно же, ставили в известность и руководство Флота, и ФСБ о «проделках» журналиста. На мой взгляд, если бы Пасько начал сотрудничать с какой-нибудь разведкой, то характер его работы резко бы начал меняться и это стало бы явно заметно по его статьям, по изменяемым текстам, появились бы признаки зависимости от заказов со стороны.

Это отразилось бы и в тематике, стилистике, в структуре статей. Он бы начал уходить на тихие места, как бы прячась и становясь незаметным в своих работах для того, чтобы заниматься несвойственной ему деятельностью. Я же, наоборот, вижу открытость, смелость, страстность, помимо всех формальных литературных приемов, идущие по нарастающей до самой посадки его 2О ноября 97 года.

Пасько – не кабинетный журналист. Главные его методы — это выезд на место, разговоры с людьми, фотографирование местности или объектов, которые потом появляются как иллюстрации его статей. Учитывая то, что все свои поездки в запретные зоны он делал с разрешения и по заданию своего командования, ни о каком сборе материалов для передачи их японцами речи не может быть. Тем не менее, военнослужащие, сталкиваясь с необычной работой, характерной для подобной журналистики, могли воспринимать иногда неадекватно его излишнюю заинтересованность в тех или иных вопросах. Однако все равно они рассказывали ему то, что могли, а не то, что знали.

Ибо то, что нужно журналисту, абсолютно скрывает секретоноситель. Тем более, повторяю, появился журналист, который понял, что нужно поднимать планку гласности, но те, с кем он общался, этого не хотели. В этом противоречие, которое могло вызвать подозрение у военных и, конечно же, у сотрудников ФСБ ТОФ, которые осведомлялись о такой вызывающей работе Григория Пасько. И вот теперь мы имеем то, что мы имеем…

И вообще, зная Григория Пасько довольно давно, теперь уже могу с уверенностью сказать, что такой человек, как он, совершенно непригоден для использования его не назначению, то есть невозможно попытаться сделать из него шпиона. Характер взрывной, темперамент реактивный, Пасько обладает повышенной конфликтностью на почве встреченных несправедливостей, привязан к близким друзьям и семье, мыслит категориями не только личностной заинтересованности, у него болевое художественное мировосприятие всего происходящего. По–хорошему предвзятен, экспрессивный, но умеющий добиваться своего. Личность сложная, как и весь современный мир. Порой даже трудная. Но хочу сказать, что все это я причисляю к качеством человека. И самое главное, что именно с такими качествами человек, на мой взгляд, не может заниматься никакой тайной деятельностью закрытого характера. Он — только журналист и больше никто. Повторяю, может быть, с трудным характером. Но за это, как вы знаете, не судят.

Теперь по сути судебного разбирательства. На мой взгляд, судебный процесс доказал, что мы имеем дело с фактом привлечения заведомо невиновного к суду. Об этом мы, защитники, повторяли постоянно, об этом кричат и кричали все правозащитные организации мира, об этом говорят более двадцати тысячи писем из самых глухих и известных точек мира. Это говорит о том, что несмотря на то, что процесс был закрытым, он проходил в обстановке гласности, ибо тайна судебного следствия не является секретом государственной важности. Каждое слово, каждый вздох свидетелей или председательствующего на суде был трансформирован защитой Пасько в интернет для того чтобы все знали о том что происходит в суде. Что же знает весь мир? Знает, что Пасько не виновен, а дело против него сфабриковано. Пользователи всемирной паутины могли читать ежедневник суда на русском и английском языках. Я не преувеличиваю, хотя вижу уже ухмылку на лице прокурора. Ну что ж, пусть скажет спасибо ФСБ ТОФ, которую он курирует, что они назначили Пасько не только в шпионы, но в и знаменитости.

Кстати, это у нас стало печальной традицией с начала первых посадок диссидентов еще в начале шестидесятых. Так вот, все свидетели по делу, их было около шестидесяти, показали полную непричастность Пасько к инкриминируемому ему преступлению. За исключением только двух последних. Да и они не говорили о вине Пасько в шпионаже, они обвиняли Пасько в нелюбви к родине. И цену их показаниям как бывших руководителей ТОФ мы теперь уже знаем, ибо оценили по достоинству перелет в девять часов из Москвы для спасения дела, которое развалилось до этого. Кому это нужно? Думаю, что адрес ясен. ФСБ. Только ей. Думаю, что даже флоту этот заказ не нужен. Зачем это ему вдруг найти через семнадцать лет воспитательной работы шпиона среди самих себя. Многих нужно было бы притянуть к скамье подсудимых вместе с Пасько, да не притянули, значит, нет шпиона – напрашивается один вывод. Но ведомство есть ведомство. Если уж государство обвиняет, оно обвиняет по полной программе, и даже адмирал флота вынужден давать показания. Хотя давал он их по сути против себя самого. Ведь это, если и случилось, то именно в то время, когда он был начштаба ТОФа. Но сверху сказали – надо…

Кстати, показания другого бывшего заместителя командующего ТОФ, вице-адмирала Юрия Ефимова, свидетельствуют о том, что главным пробелом в работе РЭБ на учениях четыре года назад было то, что все источники работали на открытых частотах, и сам источник был открытым. Так что все секреты, которые якобы есть в рукописных записях журналиста Пасько, звучали на весь эфир во время учений и, естественно, уже не могут считаться секретными. Возможно, это вообще и было сливом информации об учениях. Но кого-то надо было наказать. Так что, возможно, Григорий Пасько просидел в одиночке почти два года за того парня. Это версия. Но у нас все может быть. И процесс над журналистом Пасько — это воплощенный вновь через лет семьдесят «ПРОЦЕСС» Кафки. И если идет вопреки здравому смыслу и наш процесс, почему я не могу поверить в эту идею? Во всяком случае, никто другой мне обратного в течение четырех лет этого не доказал.

Большую надежду обвинение возлагало на комиссию экспертов из Москвы. Однако на наших глазах в суде развернулась драма людей, которые были обречены на провал заключения экспертной комиссии как таковой, поскольку явно приехали во главе с господином Репиным опять же защищать не истину, а ведомство. То, что комиссия была не независимой, защита сразу определила, потому, что у всех был доступ к секретным материалам с разрешением от ФСБ. Но то, что она окажется абсолютно непрофессиональной — по-моему, этого никто не ожидал. Апофеозом всего стал сам документ, подписанный всеми членами комиссии, хотя каждый работал в узкой области. Каждый расписался за ошибки всех других. Но главное не в этом, мне кажется, что даже будь комиссия и профессиональной по-настоящему, ее решения не могли быть квалифицированными, ибо им достались документы, которые на самом деле не являются секретными. Отсюда и такие муки при применении закона, при понимании происхождения документов и возможных последствий.

И еще самое главное — 8-е отделение генштаба ВМФ привыкло секретить документы в тишине кабинетов, когда никто им не оппонирует. А вот когда и суд, и защита, и даже прокурор стали испытывать правильность обоснований на элементарную прочность, тут-то все и посыпалось… Тут начались и «коробки из-под конфет в ожидании конфет», и подсказки, как в школе, и тайные кивки в сторону главного закоперщика Репина. В общем, плакали деньги налогоплательщиков в который уже раз. На мой взгляд, самый главный ущерб государству российскому нанес сам процесс против Пасько, длящийся вот уже четыре года, и материальный и моральный — сколько самолетобилетов, сколько сотрудников ФСБ, сколько судей всех уровней, сколько экспертиз, сколько отрицательного в адрес нашей юриспруденции, да и самой внешней политике и т.д. и т.п. Вывод один — всем экспертизам, сделанным до начала процесса и в ходе его, вплоть до экспертной комиссии, доверять нельзя. Теперь мы знаем, как они совершались и чего они стоят, если во всех бедах, даже у профессионального секретчика Репина, почти всегда был виноват во всем компьютер, ну и, конечно, эксперт Порядный, компрометировавший всю честную компанию больше всех своим непрофессионализмом.

Собственно говоря, после того, как уже в нынешнем суде было обнаружено более двадцати процессуальных нарушений, говорящих о фабрикации дела Пасько, после провала экспертной комиссии из Москвы, казалось бы, и говорить не о чем – надо оправдывать Григория Пасько и требовать наказания тех, кто все это приготовил на кухне ведьм, о чем я, собственно, и буду настаивать в конце моей речи.

Но хочется еще сказать и том, что никакой передачи документов не было, иначе они были бы в Японии, а не в деле, не доказана спецслужбовская природа работников японской телекомпании ЭНЭЙЧКЕЙ. Я хочу приобщить к материалам дела справку из МИДа РФ о том, что эта телекомпания зарегистрирована в МИДе как иностранное средство массовой информации с головной компанией в Москве еще в 1956 году и филиалом во Владивостоке с начала девяностых годов прошлого века. Телекомпания. И больше ничего.

Нелепость обвинений по всем десяти пунктам можно доказать простым логическим путем, который будет ясен простому человеку без всяких экспертиз. Ну скажите мне, зачем так называемому шпиону Пасько нужно было заказывать передачу в Японию РПСО, когда, согласно трехстороннему договору между США, Японией и Россией по этому вопросу у каждой стороны есть это руководство? Или — кому нужен доклад по финансовой части генерала- майора Шевченко, если даже доклад ВМФ России не считается секретным. Вероятно, его нужно было засекретить только потому, что там были действительно настоящие военные тайны, как, например, случай, когда один из командиров части устроил свою любовницу на должность секретарши, кроме своей, еще и в другой части, и она получала таким образом две зарплаты, не работая ни в одной ни в другой части… Смешно? Да! Но плакать хочется… Я понимаю, что военные получали и получают мизерные зарплаты, и мне их жаль. Но причем здесь наш подзащитный? Мы скрываем и наш позор в закрытом заседании суда, ибо никаких военных тайн здесь не было, а был позор суда над журналистом. Я говорю о факте разбирательства, а не о качестве, которое, на мой взгляд, было достаточно объективным и всесторонним.

Теперь еще несколько слов по существу дела. Тезисно.

Все свои действия, связанные с работой в закрытых зонах ТОФ, журналист Пасько проводил согласно официальным разрешениям высшего командования или тех служб, которые отвечают за режимные объекты. Более того, документы, скрытые начальником следственного отдела УФСБ ТОФ в Штабе Флота, говорят о том, что Пасько получал задания на освещение экологических тем на Тихоокеанском флоте. В командировку в Японию он поехал с разрешения командования ТОФ и на деньги мэрии Владивостока. Отношения Григория Пасько с телекомпанией ЭНЭЙЧКЕЙ были чисто профессионально-журналистскими. Разговоры, которые Григорий Пасько вел по телефону, не несут даже следов иной деятельности, кроме как журналистской. Цель сбора информации была необходима для написания журналистских статей. Возбудив дело против журналиста Григория Пасько, прокуратура ТОФ нарушила законы РФ, в частности параграф 7 конституции РФ, а также 19-ю статью международных соглашений, запрещающих преследование журналистов за выполнение их профессиональной деятельности, особенно если она связана с информацией о загрязнении окружающей среды, грозящем катастрофой.

Все приведенные тезисы получили подтверждение в суде от свидетелей, а также несостоятельностью заключения экспертной комиссии, которая пыталась построить заключение, как и прокуратура вместе со следствием, на неопубликованном приказе 055.

Теперь, после решения Верховного Суда РФ по 055-му приказу, в котором в предварительной к решению части говорится, что, в соответствии с пунктами 10 и 12 Указа Президента РФ нормативно-правовые акты, не прошедшие государственной регистрации, не влекут правовых последствий как не вступившие в силу, не могут служить основанием для регулирования соответствующих отношений и на них нельзя ссылаться при разрешении споров, ситуация превратилась в трагикомическую. Суд Тихоокеанского флота в свое время из Минюста получил сообщение, что этот приказ не был зарегистрирован как не нуждающийся в регистрации, однако и это решением Верховного суда признано неправомерным. После этого постановления на месте прокуратуры нужно было бы сделать заявление о немедленном прекращении дела. Это то, о чем мы все время говорили в ходе процесса. Однако интересы военного ведомства превыше всего, и этого не случилось, но, видимо, само время разрешило этот спор в пользу Григория Пасько.

Я не знаю, сможет ли суд устоять после четырех лет давления на него со стороны ФСБ и Военной прокуратуры, особенно усилившегося в последнее время, и вынести справедливый приговор по делу Пасько – невиновен. Тем не менее я уверен, что, если у участников процесса, которые в течение 6 месяцев этого года разбирали дело по косточкам в прямом и в переносном смысле, особенно тех участников, кто представляет обвинение и самого председательствующего, не возникло понимания, что все происходившее здесь в суде фарс, то такой процесс можно смело назвать процессом против свободы слова, против свободы самовыражения, против прав человека.

Но если есть у них хотя бы частица гражданской совести, они не смогут пойти против нее и сделают правильный вывод, основанный на законе, чтобы сказать в своем вердикте, что Григорий Пасько невиновен. И поступят совершенно правильно. Ибо упрекнуть суд после такого постановления не сможет никто – российское общество и те, которые в течение 4 лет наблюдали за делом Пасько из-за рубежа и знают все то, что происходило здесь, в зале суда, знают, что все 10 обвинений были разбиты и отвергнуты напрочь, ужаснутся другому приговору- о виновности и воспримут его как преступление против общества и личности, как преступление против человечности, как преступление против самих себя, ибо в стране, где суд действует в угоду власти и ведомству, а не по закону, в скором времени сделает жертвой самого себя и тех, кто участвовал в нем.



Хочу сказать, что в течение 4 лет в защите Пасько принимали участие и крупнейшие правозащитные организации, такие как Международный ПЕН-клуб, русский ПЕН-центр, Фонд защиты гласности Алексея Симонова, Эмнести Интернэшнл, Хьюман Райт Вотч, норвежская экологическая организация «Беллона», Международный комитет по защите журналистов. Одной из первых в начале этого процесса сделала заявление о поддержке Григория Пасько политическая партия Союз правых сил, а также все почти 24 000 писем от граждан со всего мира, присланные в адрес Тихоокеанского суда в поддержку нашего подзащитного и российские журналисты и общественные деятели, узревшие в деле против Пасько покушение и на их свободу слова.

На основании вышесказанного я настаиваю на оправдательном приговоре.



Искренне,

Общественный защитник Александр Ткаченко



13 Декабря 2001 года

ПРИЛОЖЕНИЕ:

Реестр соответствия эпизодов обвинения журналиста Г.М. Пасько напечатанным статьям (все содержатся в деле).

1. По эпизоду «РПСО КА-93» — статья Г.М. Пасько «Три секунды тишины» в «Боевой вахте» за 01 марта 1997 г.

2. По эпизоду с «опросником» — статья Пасько Г.М. «Ракетная база как «зеркало» военных реформ» в «Боевой вахте» за 09 апреля 1997 г.

3. По эпизоду схема БТБ – Схема опубликована в журнале «Атомная энергия», август 2000 г. Серия статей Пасько Г.М. в «Боевой вахте» («Обманчивая тишина» за 21 апреля 1993 г.) и ряд других.

4. По эпизоду «!!!.Утилизация оружия и вооружения» – статьи Пасько Г.М. «Езда по бездорожью, или проблемы утилизации» в «Боевой вахте» за 06 июля 1996 г. и «Под тяжестью проблем» за 27 сентября 1997 г.

5. По эпизоду «Сведения о месте и времени отправки эшелона» — статья Пасько Г.М. в «Боевой вахте» за 10 июля 1996 г.

6. По эпизоду «Перечень ПЛА, на которых имели место ядерные и радиационные аварии – статья Пасько Г.М. «Кому быть живым и хвалимым» в «Боевой вахте» за 06 сентября 1997 года

7. По эпизоду «Справка-доклад.1.Утилизация и содержание на плаву АПЛ ТОФ» – статья Пасько Г.М. «На флоте остались одни оптимисты» в «Боевой вахте» за 10 сентября 1997 г. А так же статья, которая не была опубликована по независящим от автора причинам — «Меры предусмотрены, долги не погашены».

8. По эпизоду «Доклад Шевченко» — статья Пасько Г.М. «Высокая оценка» в «Боевой вахте» за 13 сентября 1997 г.

9. По эпизоду «Меры предусмотрены, долги не погашены» — собственно статья Пасько Г.М., которую можно публиковать хоть сейчас.

10. По эпизоду «Сведения о разборе ЗТУ» — статья написана Пасько Г.М. в судебном заседании и опубликована в газете «Демократический выбор» за 15-21 ноября 2001 года.