Реферат: Гендерные проблемы современной философии

--PAGE_BREAK--Именно этим ученым и их последователям принадлежит честь открытия проблемы языка как означающею механизма и перечисленных выше внеязыковыхреальностей, хотя, разумеется, и до них многие понимали, что «все лучшее в жизни, от секса до заката, трудно выразить словами» (С. Цвейг). Но именно эти философы сформулировали проблему необходимости разгадки невыразимого — выявления символов его, выстраивания их системы и системы их проявлений (отсюда — расхожее наименование их концепций — «символический фундаментализм»). [2]
Для того чтобы тот или иной статус человека (в том числе половой) стал очевидным, как полагал М. Фуко, нужна система знаков как средств самовыражения. Она и формирует дискурс. Философы-феминистки продолжили эту мысль: язык и власть взаимосвязаны, а социальный дискурс, всегда, по сути, «гендерно пораженный», создает и воспроизводит дискриминацию женщин.
Как преодолеть эту дискриминацию? Местом возможного обретения женщиной себя всегда было и остается, считают феминистки, женское письмо.
Данное понятие ввели ученицы М. Фуко X. Сиксу и Л. Ирригарэй. Отрицая возможность создания полностью «объективного» текста, феминологи призывают признать, что любое исследование — всегда заинтересованное, субъективное и политизированное и что изучать следует (раз от нее нельзя избавиться) как раз «субъективность».
Как известно, через язык женщина была «изгнана» из текстов (в том числе исторических). Через обретение своего языка она только и может туда вернуться, как считают они, ибо в создании текста проявляется нечто находящееся вне его автора и помимо его сознательных устремлений. Создатель текста на определенном этапе перестает быть автором (отсюда знаменитое утверждение постмодернистов о «смерти автора» в источнике и парадоксальный в этом контексте призыв: «Что же вы не пишете? Пишите себя!»). Ибо в процессе писания автор (и в первую очередь — женщина) сам «творится» текстом, обнаруживает себя или, как говорят психологи, «проецируется». Таким образом, изучая женское письмо, мы тем самым можем изучать и читаемое «на поверхности», и подразумеваемое (порой невольно) автором, и даже самих себя.
В связи с этим в последнее время одним из наиболее популярных пpeдмeтoв' научного рассмотрения стала биография (у социологов) и автобиография (у психологов, педагогов), а в феминологии женские эгодокументы и женские рассказы о тех или иных переживаниях событий и «состояний женского тела». Причем такие состояния мужчинам либо не близки (лишение девственности, замужество, беременность, менструации, роды), либо непопулярны в мужском дискурсе (зависть, страх, боль). Через обращение к таким типам источников идет поиск новых технологий «раскапывания» в тексте индивидуальной (и прежде всего — женской) аутентичности.
Феминологи 1990-х годов настаивают на том, что должно быть исследовано подлинное женское «я», а не только его отражение в действующей культуре. Это подлинное «я» нуждается в сопоставлении с представлениями (выраженными в книгах, фильмах, средствах массовой информации и т.п.) о тех чувствах и ощущениях, которые якобы должна испытывать в те или иные жизненные моменты женщина. В связи с таким подходом к текстам, созданным женщинами, американская философ-феминистка, активная постструктуралистка и деконструктивиотка Дж. Батлер предложила новое определение пола: «Пол — это репрезентация», т.е. отображение образа жизни, который демонстрируется окружающим. Легко понять, что гендерная концепция (стереотипы, нормы, идентичность) как раз и позволила историкам поставить вопрос о том, как репрезентировалась принадлежность к тому или иному полу в разные эпохи, причем репрезентировалась не только в языке, но и в недискурсивных практиках.
Помимо языка огромное исследовательское поле для гендеристов и историков-феминологов — изучение скрытых за языком стратегий власти. Основы здесь опять же заложил М. Фуко, который выступил с теорией «власти говорящего». Он показал, что современная наука сделала видимыми различные типы и виды властных отношений, не сводимых к вопросу о простом участии (или неучастии) женщин в функционировании политических структур. «Власть — это не некий институт, не некая сила, которой кто-то был наделен, — полагал М. Фуко. — Власть — это имя, которым называют стратегическую ситуацию в данном обществе». Философы-феминистки продолжили эту мысль, доказав, что эффективнее всего воздействие власти именно на микроуровне (власти, «вездесущей не потому, что она охватывает все, но потому, что она исходит отовсюду», в том числе от нас самих, как считал М. Фуко). На микроуровне власть не замечается, не переживается нами и предстает как некое «определенное природой» господство. Исторически поведение женщин всегда контролировалось больше, чем поведение мужчин (от контроля за сексуальностью до политических и гражданских прав), поэтому история принуждения женщин (дабы они следовали тем или иным культурным нормам) — это особая страница истории насилия.
Подводя итоги размышлениям современных философов о проблемах пола, можно отметить, что на рубеже тысячелетий большинство ученых пришло к признанию полицентричности окружающего мира, плюральности типов мышления, множественности методов и подходов, с помощью которых можно познавать и прошлое, и настоящее.
2. Толкование «гендера» в отечественной и зарубежной литературе; философский смысл толкования Дж. Скотт рассматривала гендер как «набор отношений между обществом и мужчиной/женщиной». В ее понимании пол, класс, раса и возраст определяли положение мужчины/женщины в обществ. В дальнейшем зарубежные социологи все более стали склоняться к тому, чтобы рассматривать гендер как «комплексный механизм», как «технологию, которая определяет субъект нормативности и регулирования того, кем должен стать человек в соответствии с „экспектациями“. Взамен термина „набор отношений“, предложенного Дж. Скотт, современные западные философы чаще применяют понятие „гендерной системы“, разумея под нею „идеи, институты, поведение, формальные правила и другие социальные взаимодействия, предписываемые [обществом человеку] в соответствии с полом“. Так гендер стал пониматься как сложная самоорганизующаяся система, включающая в себя культурные символы, выработанные обществом в процессе своего развития, нормы и законы, регулирующие жизнь человека и обществ, социальные институты, воплощающие в жизнь эти нормы, и, наконец, самоидентификацию личности, т.е. понимание человеком самого себя и своего места в обществе, причем все это в неразрывной связи с его полом.
Понятие „система“, безусловно, гораздо более точно выражает сущность гендера по сравнению с термином „набор“. Что такое набор? Это — совокупность отношений, а совокупность по сути своей — явление механическое. Совокупность может вмещать в себя и большое, и совсем малое число составляющих и, тем не менее, оставаться совокупностью, „набором“. Не то — понятие „система“. Под ней мы понимаем в первую очередь единство, целостность, неразрывную связь входящих в нее компонентов. Именно в системной связи, а не в наборе находятся в гендере биологические и общественные (социальные) компоненты: они неразрывны, неделимы, устойчивы и изменчивы одновременно! Вспомним в этой связи прозорливое определение В.И. Даля: „Пол — одна из родовых половин“. Итак, гендер состоит из двух половин: пола биологического и пола социального, в неразрывном единстве своем и образующих гендер.
Попытаемся дать определение гендера (хотя их было уже предостаточно — и очень сложных, и заумных, и упрощенно-популяризаторских!): под ним в настоящей работе понимается система социополовых отношений, возникающих у мужчин и женщин в результате их общения между собой и с внешним миром и проявляющихся во всех сферах жизни человека и общества. По сути своей, если отвлечься от современной философской фразеологии, мы должны вспомнить аристотелевское понятие: „Человек по природе своей есть животное политическое“ (иными словами — общественное, социальное).
Возникновение понятия „гендер“ не было случайностью: оно появилось в ответ на мощное (и при этом весьма агрессивное и шумное!) движение современного феминизма. Оно ратовало за создание своей, особой „женской“ истории, долженствующей если не заменить историю „мужскую“, то, во всяком случае, уравняться с нею в своих правах. Такое обособленное и параллельное существование двух историй — мужской и женской — явление, безусловно, ненормальное.
Как противовес „женской“ истории с ее подчеркнутым вниманием преимущественно к „прекрасной половине человечества“ и возникла „гендерная история“. Она не исключает женскую историю: без нее она просто немыслима. Но вместо раздельного изучения роли мужчин и женщин в истории (эти проблемы, конечно, остаются в поле зрения исследователей, не исключаются и не отрицаются) гендерная история в центре своего внимания размещает „диалог полов“ — не как разделение, не как подчинение (главенство мужчин или женщин), а как взаимодействие и взаимодополнение друг друга в общем строительстве общества и его культуры. „В круг гендерного анализа включаются оба пола, их отношения между собой и их взаимосвязи и взаимодетерминации с социальными системами разного уровня“.
К настоящему времени довольно четко определилось, три главных направления гендерных исследований. Первое (и самое развитое) широко уже разрабатывается социологами и не только на Западе, но и у нас в России — это гендер как инструмент социологического анализа. Социология гендера — это наиболее яркое достижение российских обществоведческих дисциплин. Появились уже первые работы, утверждающие становление гендерной социологии как особой самостоятельной научной дисциплины, претендующей на всеохватный тематический потенциал. Совершилось и научно-организационное оформление новой дисциплины: в 1990 г. был основан Московский центр гендерных исследований как научное подразделение РАН, в 1998 г. — аналогичный центр в Санкт-Петербурге, а затем и в ряде университетов и вузов России (Иванове, Кострома, Самара, Петрозаводск, Набережные Челны и др.). Эти центры объединяют прежде всего социологов, отчасти — демографов, этнографов, психологов, медиков, сексопатологов и т.д. Меньше всего среди социологов-»гендеристов" историков.
Второе направление гендерных исследований — это понимание роли гендера в рамках изучения «женской истории». Эта тема активно разрабатывается Московским центром гендерных исследований, систематически, раз в год организующим деятельность летних школ по женским и гендерным исследованиям. Цель этих школ — внедрить гендерные исследования в систему высшего образования в России. Работа в этой области только еще начинается, причем ведется она в первую очередь философами и социологами. Отличительная черта этих исследований — ориентированность на современность. Это чаще всего не исторические, а социологические труды с экскурсами в область истории, причем преимущественно XIX-XX вв. Появились статьи так называемого постмодернистского теоретического феминизма, раскрывающие роль и значение гендера в области феминизма. В них выдвинута проблема восприятия «феминного как метафоры иного», причем «как зоны множественных возможностей». Трудов историков в области гендерного подхода к истории женщин пока нет, хотя этнографы и рассматривали эти вопросы, анализируя семейные отношения в разные эпохи, правда, не используя еще в своих исследованиях термина «гендер».
Что касается третьего направления в области гендерных исследований («гендер как культурологическая интерпретация» — так гендеристы именуют эти работы), то оно в российской науке пока только еще декларируется. Специальных трудов в этой области нет, хотя гендерный подход, конечно, давно уже имел место, — правда, тоже без упоминания этого термина. По социально-экономической истории Х1Х-ХХ вв. вышло уже достаточно трудов, раскрывающих воздействие пола на зарплату, условия труда, занятость, на разные формы социального протеста и т.д. Особенно ярко это заметно в исследованиях по исторической демографии, подробно рассказывающих о влиянии пола на рождаемость и смертность, на различную миграцию (трудовую, религиозную и проч) и на социальную мобильность, как «восходящую», так и «нисходящую».
3. Влияние гендерных исследований на развитие личности, семьи и социальной активности Еще одно перспективное направление гендерной истории самым тесным образом связано с оригинальным подходом, который можно условно назвать персональной, или новой биографической историей. Он, разумеется, имеет очень жесткие ограничения в источниковой базе для ранних периодов истории. Исследователи западноевропейской истории раннего нового времени, несмотря на наличие довольно богатых частных архивов и обширного корпуса литературных памятников, сталкиваются с серьезными трудностями и прежде всего в своих попытках реконструировать историческую индивидуальность представителей средних и низших социальных слоев. В частности, стремясь восстановить внутренний мир женщины этого времени, ученые вынуждены обращаться к немногочисленным представительницам элиты, потомкам которых к тому же удалось сберечь и пронести свои фамильные архивы сквозь все исторические катаклизмы. Но и в таких счастливых случаях неизбежно встает вопрос, можно ли наблюдения, сделанные на основании исследования отдельных судеб в сколь угодно щедрых на подробности казусах экстраполировать в область коллективного и тем более социально-дифференцированного гендерного опыта? Для такого переноса, конечно, требуются дополнительные обоснования. Иногда исследователь опирается на гипотезу о двойственности женского мировосприятия, предполагающую, что если в одних ситуациях представления женщины в той или иной мере отражали ее социальную принадлежность, которая определялась, в зависимости от ее семейного положения, по мужу или по отцу, то в других классовые различия вытеснялись более фундаментальными гендерными характеристиками. Констатация существенной общности «женского опыта» каждой конкретной эпохи, таким образом, не устраняет расхождений, создаваемых социальным неравенством, и соответствует тем свидетельствам источников, которые подтверждают, что противоречия этого «двойного статуса» женщин осознавались мыслящими современниками и озадачивали их так же, как и нынешних историков, пытающихся уложить женскую ментальность в классово-гендерную систему координат.
В то время как семейный статус определял каждую фазу женского жизненного цикла, отношение к женской сексуальности в широком смысле слова детерминировало поведенческий стереотип, предписываемый обществом всем женщинам, независимо от их возраста, семейного или социального положения. Этот нормативный код, выражавшийся, в частности, в понятиях «чести» и «позора», идеале женской скромности как внешнего выражения целомудрия, был призван контролировать не только сексуальное поведение женщин, но почти все стороны их бытия: он задавал строгости воспитания и скудость образования, стиль одежды и манеру говорить, ограничения в выборе партнера, рамки приемлемой деятельности и очень многое другое. Конечно, не все женщины следовали модели поведения, предписываемой им традиционным обществом, но обнаружившееся в ряде исследований разнообразие возможностей в целом очерчивает их пределы, выход за которые был трагическим уделом единиц.
Как показали в замечательных историко-биографических исследованиях С. Мендельсон и Н. Дэвис, даже редкие женщины XVII в., искавшие более широкое поле приложения своих сил, не оспаривали всего комплекса «гендерной асимметрии», вовсе не претендовали на привилегии мужчин в политике, праве, образовании, сексуальных отношениях, а своему проникновению в «заповедные» сферы деятельности тщательно искали оправдания. Но хотя никто из них не ставил открыто под сомнение гендерную полярность, как она понималась современниками, реализация такими женщинами своих властных амбиций, социальных притязаний и интеллектуальных потенций в скрытом виде (посредством обычных инструментов неформального женского влияния) была явлением достаточно распространенным. Из представленных исследовательницами «тройных портретов» ярко выступают спектр и пределы возможностей, которыми располагает индивид в рамках конкретного исторического контекста с характерной комбинацией социальной и гендерной иерархий. Н. Дэвис исключительно четко формулирует свою исследовательскую программу в Прологе, построенном в виде воображаемого обмена мнений автора с героинями написанной ею книги: «Я собрала вас вместе для того, чтобы узнать о ваших сходствах и различиях. В наши дни иногда говорят, что женщины прошлого похожи друг на друга… Я хотела показать, в чем вы были близки друг другу, а в чем нет, в чем вы отличались от мужчин своего мира и в чем были такими же… как разные религии влияли на женские судьбы, какие двери они вам открывали, а какие закрывали, какие слова и дела они позволяли вам выбирать… Я хотела узнать, как вы трое боролись с гендерным неравенством… Но я не изобразила вас просто многострадальными. Я также показала, как женщины в вашем положении извлекали из него максимум возможного. Я интересовалась тем, какие преимущества давала вам маргинальность...»
    продолжение
--PAGE_BREAK--