Реферат: Новое поэтическое течение Серебряного века

Оглавление:

Силуэт“Серебряноговека”

Русскийпоэтический“серебряныйвек”традиционновписываетсяв начало XXстолетия, насамом деле егоистоком являетсястолетие XIX, и всемикорнями онуходит в “векзолотой”, в творчествоА.С. Пушкина, в наследиепушкинскойплеяды, в тютчевскуюфилософичность, в импрессионистическуюлирику Фета, в Некрасовскиепрозаизмы, впорубежные, полные трагическогопсихологизмаи смутныхпредчувствийстроки К. Случевского.Иными словами,90-е годы начиналилистать черновикикниг, составившихвскоре библиотеку20-го века. С 90-хгодов начиналсялитературныйпосев, принесшийвсходы.

Сам термин“серебряныйвек”являетсявесьма условными охватываетсобой явлениесо спорнымиочертаниямии неравномернымрельефом. Впервыеэто названиебыло предложенофилософом Н.Бердяевым, новошло в литературныйоборот окончательнов 60-е годы нынешнегостолетия.

Поэзия этоговека характеризоваласьв первую очередьмистицизмоми кризисомверы, духовности, совести. Строкистановилисьсублимациейдушевногонедуга, психическойдисгармонии, внутреннегохаоса и смятения.

Вся поэзия“серебряноговека”, жадно вобравв себя наследиеБиблии, античнуюмифологию, опытевропейскойи мировой литературы, теснейшимобразом связанас русским фольклором, с его песнями, плачами, сказаниямии частушками.

Однако, иногдаговорят, что“серебряныйвек” – явлениезападническое.Действительно, своими ориентирамион избрал эстетизмОскара Уайлда, индивидуалистическийспиритуализмАльфреда деВиньи, пессимизмШопенгауэра, сверхчеловекаНицше. “Серебряныйвек” находилсвоих предкови союзниковв самых разныхстранах Европыи в разных столетиях: Вийона, Малларме, Рембо, Новалиса, Шелли, Кальдерона, Ибсена, Метерлинка, д`Аннуцио, Готье, Бодлера, Верхарна.

Иными словами, в конце XIX – началеXX веков произошлапереоценкаценностей спозиций европеизма.Но в свете новойэпохи, явившейсяполной противоположностьютой, которуюона сменила, национальные, литературныеи фольклорныесокровищапредстали вином, болееярком, чемкогда-либо, свете.

Это былополное солнечногосияния творческоепространство, светлое ижизнедающее, жаждущее красотыи самоутверждения.И хотя мы зовемэто время«серебряным», а не «золотымвеком», можетбыть, именнооно было самойтворческойэпохой в российскойистории.

Рождениеновой поэтическойшколы.

“Серебряныйвек” – сложное, изумительноеполотно русскойпоэзии, котороеначало ткатьсяневидимой рукойсоздателя в90-х годах XIX века.И первым наиболееярким рисункомэтого бесценного, многоликоготворения сталсимволизм сего поэтикойнамека и иносказания, с его эстетизациейсмерти какживого начала, с его креативнойсилой «безумия», со знаковымнаполнениемобыденных слов.Его важнейшейприметой сталааналогия лика, мимолетности, сиюминутности, в которых отразиласьВечность.

Новое мировоззрениепотребовалоот новой поэтическойшколы новогоприема. Таковымстал символ– многозначноеиносказание, сформировавшеееще поэтикуСвященногописания, а затемпричудливоразработанноефранцузскимисимволистами.Опыт библейскойсимволики оченьповлиял насудьбу слова«символ»: в«светском»понимании онооставалосьпростым риторическимпримером, применяемымк любому материалу, в «духовном»же пониманиионо прочнооказалосьсвязанно срелигиознойтематикой какземной знакнесказуемыхземных истин.«Символ, — писалодин из теоретикови практиковнового течения,- только тогдаистинный символ, когда он неисчерпаеми беспределенв своем значении, когда он изрекаетна своем сокровенномязыке намекаи внушениянечто неадекватноевнешнему слову.Он многолик, многосмыслени всегда теменв последнейглубине».

Новое движениезакрепило засобой окончательноеимя, когда вышлав свет книгастихотворенийД. Мережковского«Символы»(1892 год), оформилосьже это течениеблагодаря тремсборникам«Русские символисты», выпущеннымБрюсовым (1894-1895).Если у Брюсоваи Бальмонтадоминировало«светское»понимание слова«символ» (онивидели в символизмешколу с определеннойтехникой), тоу В. Иванова, Блока, А. Белого, которых принятоназывать «младшимисимволистами», возобладаламистико-религиознаятрактовкаэтого понятия.

Поэтам –символистамбыл свойствененглубокий историзм, с позиций которогооценивалисьи событиясовременности; сугубая музыкальностьпоэтическойстроки и широчайшийэнциклопедизмкультурногоарсенала. Здесьцарили разнообразныеформы: баллады, триолеты, венкисонетов, поэмы, подчиненныеновым образам, словам, размерам, рифмам.

Я боюсьрассказать, как тебя я люблю.

Я боюсь, что, подслушавшиповесть мою,

Легкий ветерв кустах вдругв веселии пьяном

Полетитнад землейураганом…

Я боюсьрассказать, как тебя я люблю.

Я боюсь, что, подслушавшиповесть мою,

Звезды станутнедвижно средьтемного свода,

И висетьбудет ночь безисхода…

Я боюсьрассказать, как тебя я люблю.

Я боюсь, что, подслушавшиповесть мою,

Мое сердцебезумья любвиужаснется

И от счастьяи муки порвется…

Н.Минский

Поэты – символистыстали под лозунгА.С. Пушкина:«Мы рожденыдля вдохновенья, для звуковсладких и молитв», избрав для себяраз и навсегдалагерь «эстетизма»(признаниесамодвижущейценности искусства, произведений, отрыв от общественности).Это роднилосимволистовс акмеистами, в значительнойстепени сфутуристами, а после революциис имажинистами; и противопоставлялоих крестьянскими пролетарскимпоэтам, воспринимавшемпоэзию, каксоциальныйфактор.

Трактовкарусского символизмакак теченияромантическогопо своей природе, как известногорецидива романтизманачала XIXвека имеет надсобой глубокиеоснования.

Романтизмкак настроение, как стремлениеуйти от реальнойдействительностив мир вымыслаи мечты, какнеприятие жизнии реальности, вечное«исканиебесконечностив конечном», подчинениеразума и воличувству и настроениям– является, несомненно, преобладающейстихией русскогосимволизма, тем психологическимбазисом, наоснове которогоон мог распуститься.

Короткийвечер тихоугасает

И пред смертьюласкою немой

На одномгновеньепримиряет

Небеса сизмученнойземлей.

В просветленной, трогательнойдали,

Что неясна, как мечты мои,-

Не печаль, а только следпечали,

Не любовь, а только теньлюбви.

И порой вбезжизненноммолчаньи,

Как из гроба, веет с высоты

Мне в лицохолодное дыханье

Безграничной, мертвой пустоты…

Д. Мережковский

Внутренняянапряженностьи беспокойство, несколькохаотическаявзволнованность, так характернаядля романтизма, является стольже характернойчертой русскогосимволизма, особенно позднегоего проявления.Не случайнопервым увлечениемБлока в поэзиибыл Жуковский, юношескимувлечениемБальмонта –Эдгар По и Шелли, Белый с детстваупивался стихамиГете и сказкамиАндерсена, алюбимым чтениемюного Ф. Сологубабыли «Робинзон»и «Дон Кихот».

Возрождениемнастроенийромантизмаидеологическаясторона русскогосимволизма, однако, неисчерпывается.Он впитал всебя и другиевлияния: влияниязападного, вчастностифранцузского«декадентства»и мистическойфилософии В.Соловьева:

В Альпах.

Мыслей безречи и чувствбез названия

Радостно-мощныйприбой…

Зыбкую насыпьнадежд и желания

Смыло волнойголубой.

Синие горыкругом надвигаются,

Синее моревдали.

Крылья душинад землейподнимаются,

Но не покинутземли.

В берегнадежды и берегжелания

Плещетжемчужнойволной,

Мыслей безречи и чувствбез названия

Радостно-мощныйприбой.

Западноедекадентство– это преждевсего эстетство, холодное изамкнутое всебе, это крайнеесамоутверждениеличности, своеобразныйиндивидуализм(бесформенныйи пассивный).Эти черты былиярко выраженыв творчестверанних русскихсимволистов, которых иначеименовали«декадентами».Быть может, лучше, чем гдебы то ни было, эстетика русскогодекадентствабыла сформулированав словах Ф. Сологуба:«Беру кусокжизни, грубойи бедной, и творюиз нее сладостнуюлегенду, ибоя – поэт», вюношеском кредоВалерия Брюсова:«Все в жизнитолько лишьсредство длязвонко-певучихстихов».

Настроенияв поэзии.

Воспевание»боли души, которая усталаи спит в гробуусталости своей(Минский), лежание«на дне межподводныхстеблей» (Бальмонт), призывы смерти- «О, смерть, ятвой, повсюдувижу одну тебяи ненавижуочарованиеземли» (Сологуб), какая-то напуганность жизнью, страхперед ней, нежеланиеили неспособностьвидеть в нейнечго реальноценного – однутолько скукуи ничтожество,«чертовы качели», бессмысленныеи жестокие(Гиппиус, Мережковский, Сологуб) – вотнастроенияраннего русскогосимволизма.Выходов у таковонастроениябыло два: прославлениесмерти и призывидти к ней навстречу, мрачноеотчаяние илиже замена надменнойжизни ее суррогатом– сладостнойлегендой, проповедьюзабвенья, бессилия, нелюбви, эстетствующе-мистическиминастроениями, музыкой мечты, неопределенныхслов и звучаний(нелепых дляпонимания, ноласкающих ухо)– уход в замкнутый, холодно-поверхностныйэстетизм.

Элегия.

Я умеретьхочу весной,

С возвратомрадостногомая,

Когда весьмир передо мною

Воскреснетвновь, благоухая.

На все, чтов жизни я люблю,

Взглянувтогда с улыбкойясной,

Я смертьсвою благословлю–

И назовуее прекрасной.

М. Лохвицкая

Эти чертыхарактеризуютв значительнойстепени поэзиюраннего Добролюбова, Минского, И. Коневского, Сологуба, Гиппиус, раннего Брюсова, в значительнойстепени Блокаи Анненского.На всей этойпоэзии лежитналет пассивности, внутреннегобессилия, несмотряна порой исключительноесовершенствоформы, отсутствиеволевого началаи жизнеспособности.

Иди за мной.

Полуувядшихлилий аромат

Мои мечтаньялегкие туманит.

Мне лилиио смерти говорят,

О времени, когда меня нестанет.

Мир – успокоеннойдуше моей.

Ничто еене радует, неранит,

Не забываймоих последнихдней,

Пойми меня, когда меня нестанет.

Я знаю, друг, дорога не длинна,

И скоро телобедное устанет.

Но ведаю, любовь, каксмерть, сильна.

Люби меня, когда меня нестанет.

Мне чудитсятаинственныйобет…

И, ведаю, онсердца не обманет,-

Забвениятебе в разлукенет!

Иди за мной, когда меня нестанет.

З.Гиппиус

Иные чертыпсихологиинаблюдаютсяу «младших»символистов, второго поколениярусского символизма.Новые символисты: В. Иванов, А. Бельнт, Ю. Балтрушайтис, А. Блок, С. Соловьев– решительноотмежевываютсяот прежнего«декадентства».Учению о беспредельнойлюбви к себе, призывая куходу в уединенныймир мечты инеуловимыхнастроений, пассивности, внежизненности, преклонениюперед образомсмерти иболезненно-извращенномуэротизму, онипротивопоставляютидею «соборности», активности, пророческогослужения поэтаволевым стремлениямк проведениюв жизнь своейрелигиозно-философскойидеи.

Я виделнадпись наскале:

Чем дальшепуть, тем жребийстроже,

И все же верьодной земле,

Землейобманутыйпрохожий…

Чти горечьправды, бойсялжи.

Гони от думсомненья жало

И каждойискрой дорожи–

Цветов землив Пустыне мало…

Живя, бесстрашиемживи

И твердопомни в часбоязни:

Жизнь малодушномув любви

Готовитхудшую из казней.

Ю. Балтрушайтис

Строкой оВ. Брюсове.

Несколькоособняком всреде московскихсимволистовстоит ВалерийБрюсов. Это былчеловек с совершенноасимметричнымлицом (будтоспрыгнувшимс портретакубиста), резкимимонгольскимискулами и рысьимиглазами. Основнойчертой характераБрюсова быласобранность, скованность.Она замыкалаи строгие мысли, и девическуюзастенчивость.Брюсов не былочень умен отприроды, но былбесконечнообразован, начитан и культурен.

Ум Брюсоване был быстр, но очень остери подкрепленособой, брюсовскойлогичностью.Он был, как этони страннозвучит, с детстванемолодыммальчиком.Мальчиком оностался на всюжизнь, и, вероятно, ребенком онумер. Толькоу детей бываеттакая пытливость, такая тягаузнать все.Брюсов кидалсяна все, и все, на что он кидался, он изучал необычайноосновательно.Всю жизнь онхотел казаться и казался нетем, чем он был.Он рисовалсявождем, эротическимпоэтом, демонистом, оккультистом, всем, чем можнобыло быть в тедни. Но это былпортрет Брюсова, а не оригинал.Как был не похожВалерий Яковлевична Брюсова! Если Есенинзаплатил жизньюза славу, тоБрюсов всюжизнь отдална то, чтоб походитьна свои стихи, созданные пообразцу лучших классиков. Унего разрыване могло быть.Его поэзия, содной стороны, была накрепкосвязана с раннимисимволистами, с другой же — его тематическаясвязь с будущими«кубо-футуристами»несомненна.Брюсов, пожалуй, единственныйиз русскихпоэтов дофутуристическогопериода, умеющийзаставитьпочувствоватьдыхание современногокапиталистическогогорода, бешеныйритм его жизни, засасывающуюи гипнотизирующуюдинамику, грохот, сутолоку, бесконечныепереливы огней, серые сумеркигородскогорассвета ибесстрастноеолово электрическихлун.

Женщине.

Ты – женщина, ты –книга междукниг,

Ты – свернутый, запечатленныйсвиток;

В его строкахи дум и словизбыток,

В его листахбезумен каждыймиг.

Ты – женщина, ты – ведьмовскийнапиток!

Он жжет огнем, едва в устапроник;

Но пьющийпламя подавляеткрик

И славословитбешено средьпыток.

Ты – женщина, и этим ты права.

От века убранакороной звездной,

Ты — в нашихбезднах образбожества!

Мы для тебявлечем яремжелезный,

Тебе мыслужим, твердигор дробя,

И молимся– от века – натебя!

В.Брюсов

Рассматриваемыес более широкойточки зрениякак ранниесимволисты, так и поздние– явление однойи той же категории.Социальныеих корни одни.Основная стихиятех и других– романтическаямистика, проистекающаяиз неспособностиили неумениянайти своеместо в реальнойжизни, разрывс реальностью, уход из нее. Нопсихологическийтонус, настроенностьу символистоввторого поколенияуже совершенноиные. «Декаденты»не думали бытьтворцами жизни.Они были толькопоэтами. Онипроповедовалиуход из «грубой»жизни, они хотелибыть творцамижизни. Они всегдастремилиськ тому, чтобызанять местоучителей жизнии пророков. Впротивопоставлениях реального инереального, в призыве кактивному«религиозномудействию», содержащемсяв философииВ. Соловьева– зачатки всехэлементовпоэтическогомироощущениярусского символизма.И здесь сосуществуюттакие разные, но столь безмерноталантливыемастера, какВ. Иванов, А. Белый, А. Блок, К. Бальмонт.

Поэтыновой эпохи.

Все стихи– отражениядум авторов.Каковы же былиони, эти люди, что остановиливремя, уловилимиг и прониклив вечностьсвоим лучезарнымгением?

Вячеслав Иванов – человек настолько ученый, что цитаты вылезали не только изо рта, но и из остатка волос, из-под сюртука. Он рассказывал об эпохе Возрождения так запросто, как будто он только вчера пришел из этой эпохи. Он мог сказать, что встречал Петрарку, а жизнь Бокаччо он знал с точностью до минуты. Это был чемпион знаний, вскормленник столетий, полководец цитат и универсалист языков. Он родился 16 февраля 1866 года в городе Москве. С детских лет, под влиянием матери, очень религиозной и любящей поэзию женщины, поэт полюбил поэзию Пушкина, Лермонтова, Ломоносова, Державина. В возрасте восьми лет он поступил в частную школу, где начал писать стихи и романы. Через год поэт поступил в 1-ю Московскую гимназию, где увлекся греческим языком и античностью. В пятом классе гимназии «внезапно и безболезненно сознал себя крайним атеистом и революционером». После этого в жизни В. Иванова наступила полоса пессимизма, выявившаяся в попытке отравиться. Затем он увлекся Достоевским, а по окончании гимназии поступил в Московский университет на филологический факультет, где получил премию за работу над древними языками. Окончив два курса университета, поэт уехал в Германию, в Берлин, в семинарий профессоров Зома, Моммзена и Гизебрехта. В это время он очень много работал по истории. В те же годы в нем зародились серьезные «мистические искания», и он принялся за изучение В. Соловьева. В 1891 году поэт переехал в Париж, а затем в Рим. В это время В. Иванов стал поклонником Ницше. В 1905 году поэт переехал в Петербург, где стал центральной фигурой в кругу символистов. Он писал замечательные стихи.

--PAGE_BREAK--

Любовь.

Мы – двагрозой зажженныествола,

Два пламениполуночногобора;

Мы – два вночи летящихметеора,

Одной судьбыдвужалая стрела!

Мы – два коня, чьи держитудила

Одна рука,- одна язвит ихшпора;

Два ока мыединственноговзора,

Мечты однойдва трепетныхкрыла.

Мы – двухтеней скорбящаячета

Над мраморомбожественногогроба,

Где древняяпочиет красота.

Единых тайндвугласныеуста,

Себе самиммы – Сфинксединый оба.

Мы две рукиединого креста.

Борис Николаевич Бугаев (это его настоящее имя) родился 14 октября 1880 года в Москве. Детство и юность поэта протекли в «атмосфере профессорской семьи». Он с детства полюбил музыку и поэзию, слушая игру матери на рояле и чтение гувернанткой-немкой стихов Уланда и Гете и сказок Андерсона. Эти впечатления навсегда определили любовь Белого к немецкой культуре. В 1891 году он поступил в гимназию, где он заинтересовался философией и увлекся буддизмом и брахманизмом. В 1903 году окончил естественный факультет Московского университета. В эти годы поэт усиленно работал над религиозно-философскими проблемами, сделался ярым последователем В. Соловьева и символистом. Андрей Белый замечательно говорил. Его можно было слушать часами, даже не все понимая из того, что он говорит. Он говорил или конечными выводами или одними придаточными предложениями. Белый мог говорить о чем угодно. И всегда вдохновенно (то, что он знал и то, чего он не знал – было почти одно и то же). Андрей Белый был очень чуток к миру, но глух к себе, как тетерев на току. Он слышал шорох прорастающей мысли и не слышал грохота шагов мира. Белый мог стать бы капиталистом разума. Он намеренно превращал себя в кустаря рассуждений. Белый всю жизнь любил осенние лужи, наблюдал, как в них отражаются небо и облака, и ни разу не предпочел посмотреть прямо на облака.

Солнце.

Солнцемсердце зажжено.

Солнце –к вечномустремительность.

Солнце –вечное окно

В золотуюослепительность.

Роза в золотекудрей.

Роза нежноколыхается.

В розах золотолучей

Краснымшаром разливается.

В сердцебедном многозла

Сожженои перемолото.

Наши души– зеркала,

Отражающиезолото.

Константин Бальмонт. Когда вдруг затрещали и завальсировали бальмонтовские рифмы и послышались бальмонтовские размеры – поистине произошла литературная революция. Свои стихи Бальмонт выпускал в люди так хорошо одетыми, с такими великолепными манерами, они так чудесно пляшут, так изысканно вежливы; они так забавны, находчивы, блестящи, что, право, иной раз забываешь спросить об этих ловких строках: Да, полно, умны ли они? Глубоки ли они? Интересны ли они сами по себе, вне манер, вне вальса, вне хорошего портного? Однако входят эти вереницы нарядных стихов в душу легко и свободно, как светские люди в гостиную:

Вечер. Взморье, вздохи ветра.

Величавыйвозглас волн.

Близко буря.В берег бьется

Чуждый чарамчерный челн.

Чуждый чистымчарам счастья,

Челн томленья, челн тревог,

Бросил берег, бьется с бурей,

Ищет светлыхснов чертог.

Здесь красивыйобраз замененизящным выражением, оригинальнаямысль – оригинальнойфразой. Стихотворениеподкупаетвнешностью, наружностью, осанкой. Торопливостьобразов, изменчивость, хаотичность, безумие настроений, иллюзионизм, ослепительностьвнешности, подделка красотыкрасивостью, необычайнаяженственность, нежность, моложавость, пассивностьхарактерныдля стиховБальмонта.

Я не знаюмудрости.

Я не знаюмудрости, годнойдля других,

Толькомимолетностия влагаю в стих.

В каждоймимолетностивижу я миры,

Полныеизменчивойрадужной игры.

Не кляните, мудрые. Что вамдо меня?

Я ведь толькооблачко, полноеогня,

Я ведь толькооблачко. Видите, плыву.

И зову мечтателей…Вас я не зову!

Брюсов создалмужскую поэзию, Бальмонт –женскую, мелькнувна поэтическомнебосклонеэкзотическойптицей.

Я ненавижучеловечество,

Я от негобегу, спеша.

Мое единоеотечество –

Моя пустыннаядуша.

С людьмискучаю дочрезмерности,

Одно и тоже вижу в них.

Желаю случая, неверности,

Влюбленв движение ив стих.

О, как люблю, люблю случайности.

Внезапновзятый поцелуй,

И весь восторг– до сладкойкрайности,

И стих, вкотором пеньеструй.

Федор Сологуб. Разные судьбы бывают у поэтов. Одни, подобно Блоку, вступают в историю бурными юношами и, бросившись в испепеляющее пламя своей эпохи, гибнут вместе с ней. Но есть другая судьба – другие поэты. Они начинают свой путь среди предрассветного сумрака и тишины, идут медленно и осторожно, почти ощутимо, — зато сохранят свои силы до самого вечера жизни, который застанет их все так же спокойно идущими своей дорогой, хотя и со старческим посохом в руке. Судьба дает им горькую усладу. Такую судьбу история даровала некогда Жуковскому, Фету, потом Ф. Сологубу. Звали его колдуном, ведуном, чародеем. На людях он точно отсутствовал, слушал – и не слышал. Был радушным хозяином, но жажда одиночества была в нем сильнее гостеприимства. Он никогда не был молод и не старел. Сологуб писал очень много, быть может – слишком. Число его стихотворений выражается цифрой во всяком случае четырехзначной.

Федор КузьмичТетерников(это его настоящееимя) родился17 февраля 1863 годав Петербургев чисто-пролетарскойсемье: отец егобыл портнымиз Полтавскойгубернии, мать– крестьянка.Отец умер, когдаСологубу былочетыре года, мать служилаприслугой ипоставила сынана ноги. В домеАгаповых, укоторых служиламать поэта, сдетских летон слышал рассказыо старине, музыку, пение знаменитыхартистов, читалмного книг.Здесь он полюбилискусство итеатр. Поэтмного читал, особенно увлекался«Робинзоном»и «Дон-Кихотом», которые зналпочти наизусть.Федор Сологубсначала училсяв уездном училище, потом в Петербургскомучительскоминституте, поокончаниикоторого работалучителем. В1892 году поэтпереехал вПетербург, сблизился сгруппой Мережковскогои Гиппиус ивскоре сталодной из видныхфигур в группесимволистов.Его творениябыли оченьстройными, легкими, лишеннымистилистическойпестроты илиразноголосицы.Стихи самыхразных эпохи отдаленныхгодов не тольковполне уживалисьдруг с другом, но и казалисьнаписаннымиодновременно.Его мастерствуне был суждензакат. Он умерв полноте творческихсил, мастеромтрудолюбивыми строгим ксебе.

Над безумиемшумной столицы

В темномнебе сиялалуна,

И далекихсветил вереницы,

Как веденьяпрекрасногосна.

Но толпапроходилабеспечно,

И на звездыникто не глядел,

И союз их, вещающий вечно,

Безответнои праздно горел.

И один лишьскиталец покорный

Подымалк ним глаза отземли,

Но спастиот погибеличерной

Их вещаньяего не могли.

Александр Блок.Освоей первой встрече с этим тогда еще студентом, Зинаида Гиппиус оставила такие воспоминания: «Блок не кажется мне красивым. Над узким высоким лбом (все в лице и в нем самом – узкое и высокое, хотя он среднего роста) – густая шапка коричневых волос. Лицо прямое, неподвижное, такое спокойное, точно оно из дерева или из камня. Очень интересное лицо. Движений мало, и голос под стать: он мне кажется тоже „узким“, но он при этом низкий и такой глухой, как будто идет из глубокого-глубокого колодца. Каждое слово Блок произносит медленно и с усилием, точно отрываясь от какого-то раздумья. В спокойствии серых невнимательных глаз есть что-то милое, детское, не страшное. Главная притягательность Блока в его трагичности, его незащищенности. Пред поэтом стояли два сфинкса, заставляющие его » петь и плясать" своими неразрешенными загадками: Россия и его собственная душа. Первый – некрасовский, второй – лермонтовский. И часто, очень часто Блок показывал их, слитых в одно, органически нераздельных. Блок стал одним из чудотворцев русского стиха: он сбросил иго точных рифм, нашел зависимость рифмы от разбега строки, его ассонансы, вкрапленные в сплошь рифмованные строфы, да и не только ассонансы, но и просто неверные рифмы имели колоссальный эффект. Обыкновенно поэт отдает людям свои творения. Блок отдал людям самого себя.

О, я хочубезумно жить:

Все сущее– увековечить,

Безличное– вочеловечить,

Не сбывшееся– воплотить!

Пусть душитжизни сон тяжелый.

Пусть задыхаюсьв этом сне, -

Быть может, юноша веселый

В грядущемскажет обо мне:

Простимугрюмство –разве это

Сокрытыйдвигатель его?

Он весь –дитя добра исвета,

Он весь –свободы торжество!

Они жили итворили наизломе века, смело отражалисебя в бесконечныхзеркалах поэзии, создавали своилирическиемиры и вживалисьв реальносуществующий, врастая в негоплотью, но невсегда душами.Они искали, теряли, находили, любили, ненавидели, ошибались…Но строки их, хлесткие ичарующие, мистическиеи обволакивающие, губительныеи спасающие, живы, когдаавторы их давноуже отошли в«мир иной». Ноэто лишь физическийуход, а души ихостались промежживых людей.Они бродят, тоскуя и скорбя, в своем безмолвии.Но стихи ихкричат и шепчут.Они живы, они– навсегда!

Мне грезилисьсны золотые!

Проснулся– и жизнь увидал…

И мрачныммне мир показался,

Как будтоон траурнымстал.

Мне виделсясон нехороший!

Проснулся…намир поглядел:

Задумчиви в траур окутан,

Мир больше, чем прежде, темнел.

И думалосьмне: Отчего бы–

В нас, в людях, рассудок силен–

На сны невзглянуть, какна правду,

На жизньне взглянуть, как на сон!

К. Случевский

Властьнад миром иливластвованиевместе с миром.

Русскийсимволизмразбился надве друг надруга разнящиесягруппы. Он двойствен.И в то же времяон един. Естьнечто основное, что объединяетв одно большоеи сложное целоепоэзию Сологубаи Иванова, Минскогои Белого, Гиппиуси Блока, на первыйвзгляд стольразличных посвоей сущности.Есть нечто, чтоможет быть«вынесено заскобки» и чтодает возможностьуяснить особенностирусского символизмадо конца.

«В то времякак поэты –реалистырассматриваютмир наивно, какпростые наблюдатели, подчиняясьвещественнойего основе, поэты – символисты, пересоздаваявещественностьсложной своейвпечатлительностью, властвуют надмиром и проникаютв его мистерии,- говорит Бальмонт.– Реалистывсегда являютсяпростыминаблюдателями, символисты– всегда мыслителями.Реалисты всегдаохвачены, какприбоем, конкретнойжизнью, за которойони не видятничего, — символисты, отрешенныеот реальнойдействительности, видят в нейтолько своюмечту, они смотрятна жизнь изокна».

В таком жедухе высказываетсяи А. Белый: «Несобытиямизахвачено всесущество человека, а символамииного. Искусстводолжно учитьвидеть Вечное; сорвана, разбитабезукоризненнаяокаменелаямаска классическогоискусства.»

Поэтомузакономернои логично звучатслова поэта:«Я не символист, если слова моине вызываютв слушателечувства связимежду тем, чтоесть его „я“и тем, что онзовет „не я“,- связи вещей, эмпирическиразделенных, если мои словане убеждаютего непосредственнов существованиискрытой жизнитам, где разумего не подозревалжизни. Я несимволист, еслислова мои равнысебе, если они– не эхо иныхзвуков. „

Двойник.

Не я, и не он, и не ты.

И то же чтоя, и не то же:

Так былимы где-то похожи,

Что нашисмешивалисьчерты.

В сомненьикипит еще спор,

Но слитынезримой чертой,

Одной мыживем и мечтой,

Мечтою разлукис тех пор.

Горячешныйсон взволновал

Обманомвторых очертаний,

Но чем яглядел неустанней,

Тем ярчесебя ж узнавал.

Лишь пологаночи немой

Порой отразитколыханье

Мое и другоедыханье,

Бой сердцаи мой и не мой…

И в мутномкруженьи годин,

Все чащевопрос менямучит:

Когда, наконец, нас разлучат,

Каким жея буду один?

И. Анненский

Техническаясторона символизма.

Техническиеприемы символистовопределяются, как и их идеология, их романтическойприродой. Существуютдва поэтическихстиля, которыемогут бытьусловно обозначены, как стильклассическийи романтический.Символисты, вышедшие изшколы романтизма, естественно, вооружилисьвсеми приемамиэтой школы.

Для романтическогостиля характернопреобладаниестихии эмоциональнойи напевной, желание воздействоватьна слушателяскорее звуком, чем смысломслов, вызвать“настроения», то есть смутные, точнее неопределенныелирическиепереживанияв эмоциональновзволнованнойдуше воспринимающего.Логическийи вещественныйсмысл словможет бытьзатемнен: словалишь намекаютна некотороеобщее и неопределенноезначение; целаягруппа словимеет одинаковыйсмысл, определенныйобщей эмоциональнойокраской всеговыражения.Поэтому в выбореслов и их соединенийнет той индивидуальности, неповторяемости, незаменимостикаждого отдельногослова, котораяотличает классическийстиль… Основнойхудожественныйпринцип – этотворение отдельныхзвуков и словили целых стихов, создающеевпечатлениеэмоциональногонагнетания, лирическогосгущения впечатления.Параллелизми повторениепростейшихсинтаксическихединиц определяютсобой построениесинтаксическогоцелого. Общаякомпозицияхудожественногопроизведениявсегда окрашеналирическими обнаруживаетэмоциональноеучастие авторав изображаемомили повествованиии действии.

Поэт – романтикхочет выразитьв произведениисвое переживание; он открываетсвою душу иисповедуется; он ищет выразительныесредства, которыемогли бы передатьего душевноенастроениекак можно болеенепосредственнои живо; и поэтическоепроизведениеромантикапредставляетинтерес в меруоригинальности, богатства, интересностиличности еготворца. Романтическийпоэт всегдаборется совсеми условностямии законами. Онищет новойформы, абсолютносоответствующейего переживанию; он особенно остро ощущаетневыразимостьпереживанияво всей егополноте в условныхформах доступногоему искусства.

Символистыдовели этиобщие для всякойромантическойшколы поэтическиеприемы до крайнихпределов.

Перед луноюравнодушной,

Одетый врадужный туман,

В отливачас волнойпослушной,

Прощаясь, плакал океан.

Но в безднахночи онемевшей

Тонул бесследноплач валов,

Как тонетгул житейскихслов

В душе свободнойи прозревшей.

Н. Минский

Так как музыка– мир лирики, настроения, мечты по самойсвоей сущности, они выставилиположение отом, что " всякийсимвол музыкален".Вслед за Верленомони провозгласилимузыку высшейформой искусства, идеалом, к которомувсякое искусстводолжно стремится.Лирическимузыкальнуюнапевностьстиха они довелидо крайности(особенно Бальмонт).Поэзия в ихруках превратиласьв поэзию звукови настроений.Слово, как таковое, как драгоценныйматериал, изкоторого можновыковать классическисовершенныесоздания, длясимволистов( за исключениемотдельныхпредставителеймосковскогосимволизмаВ. Иванова, А. Белого) утратилоцену. Оно сталоценным толькокак звук, музыкальнаянота, как звенов общем мелодическомнастроениистихотворения.Чрезмерноеувлечениеаллитерациейчасто приводилок затемнениюсмысла, к принесениюв жертву всего, кроме звуковойстороны произведения:

Я вольныйветер, я вечновею,

Волную волны, ласкаю ивы,

В ветвяхвздыхаю, вздохнув, немею,

Лелею травы, лелею нивы.

Бальмонт

Мила, мила, мила, качала

Два темно-алыестекла,

Белей лилей, алее лала

Бела былаты и ала.

Сологуб

Тень несозданныхсозданий

Колыхаетсяво сне,

Словно лопастилатаний

На эмалевойстене

Брюсов

Такому жеесли не гонению, то забвениюподвергся всимволическойпоэзии и живописныйобраз. Он усимволистовпочти отсутствует, как зрительнаяреальность.Он отодвинутдалеко на заднийплан, окутанмистическойдымкой, обволакивающейвсе предметы, стирающейконтуры и границы, гасящий резкиекраски и сливающейпредмет, реальность, с нереальным«настроением»,«мечтой» поэта, превращающийреальную жизньс ее пестротой, разнообразиемформ и противопоставлениемв один грустный, щемящий музыкальныйход.

Я люблюусталый шелест

Старых писем, дальних слов…

В них естьзапах, в нихесть прелесть

Умирающихцветов.

Я люблюузорный почерк–

В нем естьшорох травсухих,

Быстрыхбукв знакомыйочерк

Тихо шепчетгрустный стих.

Мне так близкообаянье

Их усталойкрасоты…

Это дереваПознанья

Облетевшиецветы.

М. Волошин

Стих поэта-символисталишен твердогоостова-поэтическогоскелета, мужественного, активногоначала. Он мягок, певуч, женственени в то же времяу каждого поэтаподчеркнутаиндивидуальность.Строгостьформы, скованностьлогикой емучужда. В итогеза музыкальностьюи эмоциональностьюпоэт-символистсоздает причудливыеритмическиесочетания, вносит в спокойнуюклассическуюстрофу элементыпорывистости, неровностиили, напротив, расплавленности, размягченности, затягиваниятемпа. Символистыбыли первымив русской поэзии, кто «сломал»классическуюформу стиха, кто в областиформы явился, если еще нереволюционером, то бунтарем.

Я люблю.

Я люблюзамирание эха

После бешенойтройки в лесу,

За сверканьемзадорного смеха

Я истомылюблю полосу.

Зимним утромлюблю надо мною

Я лиловыйразлив полутьмы,

И, где солнцегорело весною,

Только розовыйотблеск зимы.

Я люблю набледнеющейшири

В переливахрастаявшийцвет…

Я люблю все, чему в этоммире

Ни созвучья, ни отзвука нет.

И. Анненский

Мотивыи сюжеты упоэтов-символистов.

Выбор мотивови сюжетов упоэтов-символистовтак же как ипоэтическиеих приемыобуславливаютсяих идеологиейи всем их поэтическиммироощущением.Излюбленныммотивом являетсячистая лирика, то есть передачав стихотворениисвоего личногопереживания, чаще всегомистическогои религиозного.Эти личныепереживанияговорят о Вечности, Тайне, Солнце, Дьяволе, Огне, Люцифере и такдалее, причемвсе эти словапоэты-символистыпишут с заглавнойбуквы. Далее, особенно привлекаетлюбовь, начинаяс чисто земногосладострастияи кончая романтическимтомлением оПрекраснойДаме, Господе, Вечной Женственности, Незнакомке…Пейзаж у символистовявляется средствомвыявить своенастроение.Поэтому такчасто в их стихахрусская, томительно-грустнаяосень, когданет солнца, аесли и есть, тос печальными, блеклыми лучами, тихо шуршатпадающие листья, на всем «прощальнаяулыбка увядания», все окутанодымкой чуть-чутьколыхающегосятумана. Солнца, весны, с ее бодрящимвоздухом, голубыхтеней, радостносверкающегонеба русскогоморозного дня, которые такярко изображенына картинахрусскиххудожников-импрессионистов, поэты-символистымало ощущали.

Осенью.

Брожу одинусталым шагом

Глухойтропинкоюлестной…

Певучийшелест надоврагом

Уже не шепчетсясо мной …

Синеют далибез привета…

Угрюм заглохшийкруг земли…

И, как печальнаяпримета,

Мелькаютс криком журавли…

Плывет ихзыбкий треугольник,

Сливаясьс бледной синевой…

Молись, тоскующийневольник,

Свободедоли кочевой!

Ю. Балтрушайтис

Так же черезпризму своегонастроениявоспринимаетпоэт-символисти город. Он«стилизует»городскойпейзаж так же, как «стилизует»пригород, тоесть придаетвсему своюформу, свойколорит, свойхарактер. Городвоспринимаетсясимволистом, как «город-Вампир»,«Спрут», сатанинскоенаваждение, место безумия, ужаса и безысходности, ничем не утомленнойтоски (Блок, Сологуб, Белый, Соловьев, Брюсов).Образом городапоэт-символистпользуетсялишь для того, чтобы опять-такиотметить своенастроениеи переживать.

Пляски смерти.

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленныйи тусклый свет.

Живи ещехоть четвертьвека –

Все будеттак. Исходанет.

Умрешь –начнешь опятьсначала,

И повторитсявсе, как встарь:

Ночь, ледянаярябь канала,

Аптека, улица, фонарь.

А. Блок

Как всякийромантик, поэт-символистлюбит прошлое, прошлое невчерашнегодня, а то, котороеушло далеко, стало невозвратимым, грезой, сном, о чем можно сболью и грустьювспоминать.В прошлом опятьманит поэта-символистане реальность, а мнимая красота, ушедшая изжизни, греза, мечта. Он также «стилизует»прошлое, как«стилизует»пейзаж, город, быт, окружающуюдействительность.Образы античности– Греции, Рима, библейскиемотивы, фижмы, робы, кринолины, белые парикии бархатныемушки, маркизы, одетые в шелки бархат – особенноохотно используется, как материалв стихотворенияхрусских символистов(Кузьмин, Белый, Блок, Брюсов).

Так же романтичныотношенияпоэта-символистак быту. Он невоспринимаетего как реальность, но создает изнего театрмарионеток, трагикомический«балаганчик», или кошмарнуюэпопею «Петербурга»и «МелкогоБеса», анекдотически-занятныефарфоровыефигурки Кузминаили безумнуюистерику «Пепла»А. Белого.

Остаетсяеще отметитьлюбовь символистовк прошломурусского народаи «стилизованному»быту русскойдеревни. Характерналюбовь символистовк славянизмамв стихах, к «русскомудуху», к художественномуфольклору(Добролюбов, Бальмонт, Сологуб, Иванов), к образу«Руси» (Сологуб, Блок, Белый).Этот своеобразный«национализм»и «фольклор»имеет те жекорни, что илюбовь символистовк прошлому. Онтак же порожденосновнойпсихологическойстихией символизма– его романтической, лирическо-мечтательнойприродой.

Гимны Родине.

Люблю я грустьтвоих просторов,

Мой милыйкрай, святаяРусь.

Судьбы унылыхприговоров

Я не боюсьи не стыжусь.

И все твоипути мне милы.

И пусть грозитбезумный путь

И тьмой, ихолодом могилы,-

Я не хочус него свернуть.

Не заклинаюдуха злого,

И, как молитвунаизусть,

Твержу всете ж четыреслова:

«Какой простор! Какая грусть!»

Ф. Сологуб

Калейдоскоппоэтическихшкол.

К концу первогодесятилетияXXвека символизмкончался. Ужемелькали первыезарницы футуризма.Эпоха быламрачной. Горелипомещичьиусадьбы. Пухлилюди от голода.Капитал готовилвойну. Россиястала синеть, не от неба, аот мундиражандарма.

Литературанапоминаладамочку, котораяне знает жизни.Поэзия из кабинетавыходила тольков будуар.

Символизм, который возниккак революционноепротиводействиенатурализмуи бытописательству, сыграл реакционнуюроль.

Борясь противлитературнойбезграмотностикорифеев натурализма, символизм былвынужден боротьсяи против политическойсущности натурализма, уводя читателяиз мира идейв мир символов, отрывая отжизни и приближаяк «неземному».Борьба противформы сталаборьбой противсодержания.

Объективносимволизмвыставил социальнуюсущность поэзии, и некоторыйполитическийакцент в стихахнекоторыхсимволистовзвучали в сущностиотказом отсвоих позиций.

Символизмоказался идеологомтой частиинтеллигенции, которая былараздавленареакцией ипостепенноотказаласьне только отреволюции, нодаже от надеждна революцию.

Течение извнешне литературногостало перерождатьсяв философское, идеалистическое, с оттенкомнеохристианскогои мистического.Жизнестроительствозаменилосьбогоискательствоми богоборчеством.Борясь с натурализмом, то есть с фотографированиемжизни, символизмзаодно вынужденбыл боротьсяи с реализмом, то есть с течением, трактовавшимсущность искусствакак созданиежизни. ПоэзияБлока былаодинока.

Символистыуверяли, чтохудожественноепроизведениесо сторонысодержаниядолжно допускатьбесчисленноеколичествотолкований.За внешнимсодержаниемтаятся иные, и этих иных –легионы. Однакодо последнихдней символизмне мог размежеватьсяс аллегоризмом, беря критериемразличия, всущности, толькохудожественноесовершенство.

Символизммог существоватьтолько в обстановкеболота политическойжизни. Тесносвязанный сростом буржуазии, как класса иявляясь еезеркалом, онзависел отбуржуазии. Нократковременнойпобедительниценужен был ужене туманныйсимволизм, аеще более буржуазныйакмеизм. Литературнаяфаворитка былаотставлена.При первом жеветерке революциисама идея символизмапропала, какпропадаетфата-моргана.

На сменусимволизмууже спешилакмеизм. Онвернул поэзиюв вещественный, реальный, предметныймир без мистики, без тайн и проклятий.Выполнив своюроль, и он тихоушел с аренырусской поэзии, оставив послесебя неизъяснимуюлюбовь к предмету.

Затем возникфутуризм. Людисамых разныхполитическихи поэтическихнаправленийзадыхалисьмежду жерновамифутуризма исимволизма.Из-под жернововразмолотойпоэзии посыпалсяимажинизм. Онродился закономернои, толкнув поэзиюна путь поэтизации, закономерноисчез.

ТеньСеребряноговека.

Со смертьюфутуризма искорой агониейимажизма полотносеребряноговека было окончено.Оно получилосьярким, сложным, противоречивым, но бессмертными неповторимым.Оно отразилоне только поэзиюпоколения, нои существующуюдействительность.

Всякое изменениесоциальныхвзаимоотношенийв стране неизбежносопровождаетсятеми или инымипеременамина фронте искусства.Литературноетечение, неотражающеесоциальныхфаз, есть толькогруппировка.

Если течениепредшествуетсоциальнымкатастрофам, возвещает этипоследние, помогает имродится, тотечение делаетсясоциальнонужным и входитв историю литературы.

Если течениепоследует засоциальнойпеременой ипросто резонирует, фотографическиотображает, констатирует, но при этом неорганизуетчитателя, тотакое течениетак же входитв историю, нопод кличкойэпигонства.

Глубокоошибаются те, которые считаютискусствотолько писаремв штабе истории.Поэт – не пророк.Искусство –это фанфары, возвещающиео новом социальномсдвиге. Искусствоне только сейсмограф, сообщающийо землетрясении.Искусство самодолжно вызыватьи вызываетпотрясение.

Серебряныйвек стал именнотой вехой, котораяпредреклагрядущие измененияв государствеи отошла в прошлоес приходомкроваво-красного1917 года, неузнаваемоизменившеголюдские души, перевернувшегопесочные часывремени, кактогда мерещелось, навсегда. Особенновысоко сиялитогда в небедве звезды: пастушеская– вечерняяВенера и красный, дрожащий Марс.

И как сегодняни хотели насуверить в обратном, но все кончилосьпосле 1917 года, с началом гражданскойвойны. Никакогосеребряноговека послеэтого не было.В двадцатыегоды еще продолжаласьинерция (расцветимажинизма), ибо такая широкаяи могучая волна, каким был русскийсеребряныйвек, не могладвигатьсянекотороевремя, преждечем обрушитьсяи разбиться.Если живы былибольшинствопоэтов, писатели, критики, философы, художники, режиссеры, композиторы, индивидуальнымтворчествоми общим трудомкоторых созданбыл серебряныйвек, но самаэпоха закончилась.Каждый ее активныйучастник осознавал, что, хотя людии остались, характернаяатмосфераэпохи, в которойталанты росли, как грибы последождя, сошлана нет. Осталсяхолодный лунныйпейзаж безатмосферы итворческиеиндивидуальности– каждый в отдельнозамкнутой кельесвоего творчества.По инерциипродолжалисьеще и некоторыеобъединения(Дом искусств, Дом литераторов,«Всемирнаялитература»), но этот постскриптумсеребряноговека оборвалсяна полуслове, когда прозвучалвыстрел, сразившийГумилева.

Серебряныйвек эмигрировалв Берлин, вКонстантинополь, в Прагу, Софию, Белград, Рим, Париж. Но возродитьсяна чужбине емуне было суждено.Дважды в однуреку не можетникто. Эмигрантыувезли с собойи бережно сохранилив памяти дляпотомков воспоминанияо серебряномвеке, которыйзахлебнулсяв крови невинныхжертв революции, который сталлишь бледнойтенью навсегдаушедшего «старого»века. Поистине, это была самаятворческаяэпоха в российскойистории, полотновеличия инадвигающихсябед святойРоссии.

Списокиспользованнойлитературы.

Поэтические течения в русской литературе конца XIX – начала XX: Хрестоматия. – Москва, 1988 год

Русская поэзия XX века: Антология русской лирики первой четверти XX века. – Москва, 1991 год

Русская поэзия серебряного века: 1890-1917 Антология. – Москва, 1993 год

Вспоминания о серебряном веке. Москва, 1993 год

История русской литературы: XX век: Серебряный век. Москва, 1995 год

Школа классики: Серебряный век. Поэзия. – Москва, 1998 год

Мандельштам Н. Вторая книга. – Москва, 1990 год

Мариенгоф А. Мой век, мой друзья и подруги. – Москва, 1990 год

Шершеневич В. Великолепный очевидец. – Москва, 1990 год

Шамурин Е. Основные течения в дореволюционной русской поэзии. Москва, 1993 год

Русская литература XX века. Дооктябрьский период: Хрестоматия. – Ленинград, 1991 год