Реферат: Тема деревни в творчестве Федора Абрамова

Реферат

на тему:

“Изображениедеревни в творчестве Ф.А. Абрамова”

ученика11-А класса

СергеяАгуреева

www.groups.tk

ФедорАлександровичАбрамов родился29 февраля 1920 годав многодетнойкрестьянскойсемье в далекойсеверной деревнеВерколе Архангельскойобласти, в краюбелых ночейи бесконечныхлесов. На егодолю выпалиобщие для тоговремени невзгоды: безотцовщина, тяготы и радостикрестьянскоготруда, бедыколлективизации, война. Студентомтретьего курсаЛенинградскогоуниверситетаушел он добровольцем-ополченцемзащищать Ленинград, был тяжелоранен, чудомуцелел в блокадномгоспитале ипри переправепо Дороге жизни.Навсегда оностался веренпогибшим товарищам.Их памятью, ихсудьбой выверялон свое поведение, свой писательскийпуть. Но он запомнилне только героизммолодых ополченцев, но и преступныедействия тех, кто посылалв бой безоружныхребят. Не тогдали началосьтрезво-бесстрашноеосмыслениеэпохи будущимписателем?

В 1942 году, последолечиванияв госпиталях, Абрамов вернулсяна родную Пинегу, где увидел итоже на всюжизнь запомнилподвиг русскойженщины, русскойбабы, которая«открыла второйфронт». Тогдаи родился замыселпервого романа– «Братья исестры» (1958). Шестнадцатьлет вынашивалсяроман. Тем временемАбрамов доучивалсяв университете, защитил кандидатскуюдиссертацию, заведовалкафедрой советскойлитературы.Через его сердцепрошли новыебеды и трагедии.Он увидел нетолько драмыкрестьянские, но и драмы городские, драмы интеллигенции, драмы недоверияи подозрительностик военнопленным, к находившимсяв оккупации.Его возмущаланкетный подходк людям, анкетныйподбор кадров, когда люди с«чистой биографией»получалинезаслуженныепривилегии, становилисьвысокомернымикарьеристами.Его продолжаломучить бесправиекрестьян, лишенныхпаспорта иправа передвижения, платившихнепомерныеналоги.

Он увиделрезкое несоответствиенародной жизнии отраженияее в литературе, кино, где царилаатмосферавсеобщегоблагополучияи ликующихпразднеств(«Кубанскиеказаки»). ТогдаАбрамов взялсяза перо и выступилкак ратоборецза подлинную, неприкрашеннуюправду. В 1954 годув журнале «Новыймир» он опубликовалстатью «Людиколхознойдеревни впослевоеннойпрозе», гдевосстал противлакировочнойи тенденциозноидиллическойлитературыо деревне, противсглаженныхжизненныхконфликтови упрощенныххарактеров.И сразу получилбоевое крещение– «попал впостановление», где его причислилик антипатриотам, к врагам колхозногостроя. Егопрорабатывалина многих партийныхсобраниях, чутьне лишили работы.Но он продолжалотстаиватьсвое правоговорить правдуо народнойжизни.

Но все же впервых книгах, как признавалсяАбрамов, он «несказал всейправды о томвремени, о которомписал». «Всяправда» – вотперед чем онстоял. Вот чегохотела егосовесть. Всяправда, – эточистая правда, это правда безоговорок, безувиливаний, без умолчаний.Всю правду онзадумал написатьв романе «Чистаякнига», которыйон не успелзакончить. Дляэтого романаон много временипосвятил изучениюархангельскихархивов. Нодела оторвалиего в Ленинград.И больше он ужене возвращалсяв Архангельскдля продолженияработы.

Книги Абрамовавоспринималисьи толковалиськритикой восновном какостросоциальныевещи, повествующиео трагедиирусского народа, взывающие крадикальнымпеременам встране. А проблемыфилософские, нравственные, звучавшие вего произведениях, зачастую неполучали должногоосмысления.

Его романы, повести, рассказы– летописьстраданиймногомиллионногокрестьянства.Он писал о трагедиираскулачивания, о репрессиях(«Деревянныекони», «Франтик»,«Поездка впрошлое»), онепосильныхналогах и трудовойповинности, когда женщини подростков«гнали» на сплави лесозаготовки, о разрушениималых деревень, о чудовищнонелепых «реорганизациях»в сельскомхозяйстве, ав конечномсчете — о трагедиинарода и человека, которому недавали достойножить, работать, думать. Людистрадающие, замученные, изломанныевстают со страницабрамовскойпрозы как обвинениевсей преступнойтоталитарнойсистеме.

Словами ПавлаВороницына(«Вокруг даоколо») Абрамоввыразил трагедиюмиллионов, низведенныхдо крепостногоположения: «Аежели я человекомсебя не чувствую, это ты понимаешь?.. Почему у менянет паспорта? Не личностья, значит, да?»

Но Абрамовбыл далек отодностороннегообличительства.Его книги – нетолько обвинение, не только скорбь, боль и плач оРоссии. В егокнигах – поискиистины, поискипричин происшедшегои тех животворныхоснов, которыепомогли Россиине погибнуть, а выжить, выстоять, в великих мукахи испытанияхсохранить живуюдушу, человечность, доброту, совесть, сострадание, взаимопомощь.

В конце концов, все обострившиесяпороки современности– пьянство, наркомания, преступность, эгоцентризм, цинизм, равнодушие– порожденыугнетениемличности, низкойкультурой, попраниемправовых инравственныхнорм, беззаконием.

Хотя Абрамовписал в основномо людях русскойдеревни, но заих судьбойстояла жизньи проблемы всейстраны, проблемыобщенародные, общегосударственные, общечеловеческие.Недаром рассказо заброшеннойдеревне назван«Дела российские...».Да, все, чтопроисходитв деревне, врайоне, в поселке, на сенокосеили на лугу, где «плачутлошади», вкрестьянскойизбе, – это все«дела российские», дела общие.

Федор Абрамовнеустанновыверял каждуюмелочь, каждуючастностьвысшей мерой– мерой всенародногострадания илиблага, меройухудшения илиулучшениянародной жизни.И потому, о чембы он ни писал– он всегдаговорил с читателемо самом главном: что мешает илипомогает намжить достойно, по-человечески.

Еще в 1969 годубыл созданрассказ «Старухи».Он обошел почтивсе редакции, вызывал всеобщеевосхищение, но увидел светтолько черезвосемнадцатьлет – в 1987 году.Это один излучших рассказов, которым оченьдорожил самписатель. Рассказвмещает огромныепласты нашейистории, нашибеды, муки, ошибки, трагедии инерешенные, трудные вопросы, по сей деньтребующиеответа. Главныйиз них – каквосстановитьсправедливость, как искупитьвину передпоколениямирусских людей, особливо русскихженщин-крестьянок, которые негодами – десятилетиямиработали наизнос, «рвалииз себя жилы– в колхозе, влесу, на сплаве», почти ничегоне получая засвой каторжныйтруд. Доля-трагедиярусских крестьяноквстает в рассказевровень с трагедиейтех, кто испилмуки репрессийи лагерей.

Всегда сдержанныйавторский голосв этом рассказеподымаетсядо самых высокихлирическихнот, до самойвысокой патетики:«Встаньте, люди! Русская крестьянкаидет. С восьмидесятилетнимрабочим стажем»;«Новый человеквырастет — несомневаюсь.Но пройдет липо русскойземле еще разтакое бескорыстное, святое племя?».

Абрамовпродолжал тулинию русскойлитературы, которая шлаот Чехова иБунина: бесстрашновзглянуть насамих себя, неидеализироватьнарод, разобратьсяв сложностии крайностяхрусского характера.Писатель хорошопонимал, чтов конечномсчете судьбыстраны и человечествазависят нетолько от политиков, но и от поведения, умонастроения, устремлений, идеалов, культурыи нравственностимиллионов. Еговсегда тревожилоне только всевластиечиновников, которые «всепожирают и низа что не отвечают», но и неразвитостьгражданскогомышления встране, полуграмотность, полуобразованностьбольшинства.Он видел, чтов запущенномсостояниинаходятся нетолько экономика, быт, системауправления, но и сознание, нравственность, культура, состояниеумов и сердец.Он собиралсянаписать статью, рассказать, как десятилетиямивытравлялив народе самостоятельностьмышления: «Несмей думать, живи по приказу.Никакой инициативы.Выключи мозги».

Вместе с темАбрамов говорилеще в 1981 году:«Историческийопыт показал, что однимисоциальнымисредстваминевозможнообновить жизнь, достигнутьжелаемых результатов.Нужен одновременновторой способ.Это самовоспитание, строительствосвоей души, своего отношенияк миру, инымисловами –каждодневноесамоочищение, самокритика, самопроверкасвоих деянийи желаний высшимсудом, которыйдан человеку,– судом собственнойсовести». Проблемасовести и долга– одна из ведущихпроблем прозыФедора Абрамова. 

Многих своихгероев писательприводит ксуровой самооценке, самопроверкепрожитой жизни, к исповеди, прозрению, покаянию.Исповедальныемонологи, очистительноепрозрение, разрыв с носителямизла, обретениевысокого смыслабытия такихнезаурядныхлюдей, как Пелагеяили Микша («Поездкав прошлое»), передают читателюочищающий заряднравственнойэнергии.

Идея чистойжизни, чистыхпомыслов, чистыхустремлений, по существу, одухотворяетвсе произведенияписателя, в томчисле те, гдеречь идет отрагическихсудьбах, о людях, изуродованныхвременем.

Взаключительномслове на своемшестидесятилетнемюбилее писательподвел итогипрожитой жизни, сформулировалглавную сутьобретеннойим веры: «К чемуже я все-такипришел к своемушестидесятилетию? Чему я поклоняюсь? Что я исповедую? Какая моя вера? Что больше яценю в своейжизни? И от чегополучал радостибольше всего? Работа! Работа! Каждая хорошонаписаннаястрочка, каждыйхорошо написанныйабзац, страница– это самоебольшое счастье, это самое большоездоровье, этосамый лучшийотдых для души, для ума, длясердца… Работа– это, вероятно, самая высокаялюбовь, любовьк своей семье, любовь к своемудому, любовьк Родине, любовьк народу».

Превыше всегоценил Абрамовв людях умениевдохновенноработать везде– в литературе, в науке, в поле, на стройке. Онбыл убежден: пора воздатьдолжное теории«малых дел», пора «подуматьо значении такназываемыхмалых дел, которые, складываясь, составят большое».Он не уставалдоказывать, как необходимкаждодневныйсовестливыйтруд каждогогражданина,«без чегонеосуществимыникакие грандиозныепланы и программы».«Любое делоначинаетсяс человека икончается им»,– веровал он.

Своим лучшимпроизведениемАбрамов считал«Чистую книгу», материал ккоторой онсобирал 25 лет, с конца 1950-х годов.Поначалу былзадуман романо гражданскойвойне на Пинеге, затем замыселразросся, возникплан эпопеив трех или четырехкнигах, охватывающихсобытия в Россииза четвертьвека: от революции1905 года до репрессий1930-х годов. В книгедолжны былипредстать всесоциальныеслои русскогообщества: крестьяне(богатые и бедные), купцы, лесоторговцы, промышленники, революционерывсех мастей, народническаяинтеллигенция, духовенство.Люди разныхубеждений иверований, разных устремлений.Одних увлекалареволюция, других — путьобогащения, третьих — теориямалых дел, четвертыеискали праведной, чистой жизни.Писатель хотелпоказать, какиецели, какиеидеалы двигалилюдьми и отдельнымипартиями. Онхотел приобщитьчитателя кглавному — какимдолжен бытьчеловек, егодуша, его помыслыи деяния, «какжить свято», по совести.

Книга вбиралаи обобщала весьжизненный идуховный опытАбрамова, егоразмышленияо главных проблемахнашего века.Он хотел ввестив книгу спорыи представленияо жизни и путяхразвития Россиисреди разныхслоев населения.

Ксожалению, роман осталсянезавершенным.Набело в 1983 годубыли написанылишь 18 главокпервой книги.Но осталисьв писательскомархиве тысячизаметок, набросков, развернутыхсцен и размышлений, которые даютпредставлениео масштабезадуманнойтрилогии.

ФедораАбрамова частоназывают писателем“деревенскойтематики”.Безграничноеуважение кнелегкомукрестьянскомутруду присущекак его романам, так и повестям и рассказам.Он настойчивозаставляетдумать читателяо тех сложныхи противоречивыхпроцессах, социальныхи экономических, которые происходятв жизни колхознойдеревни.

Абрамовпоказываетвсе те законы, по которымживут жителидеревни. Описываетто, что приходитсятерпеть и делатьим, чтобы хотьнемного улучшитьсвою жизнь. Кактрудно добитьсясчастливойжизни. Акцентируетвнимание читателяАбрамов и натом, как изменяетхарактер людейжизнь в колхозе.Это особо хорошовидно на главнойгероини егопроизведения“Пелагея”.Cо всехсторон показываетее Абрамов: решительную, умную, стойкую, властную, душевнодобрую, нои в то же времяне в меру честолюбивуюи эгоистичную.Но все-таки, мне кажется, что изначальнов Пелагеиприсутствовалитолько добрыечувства, ноименно то, чтои происходитс ней в процессежизни в колхозе, то как появляются и живут в нейзависть, злость, жестокость– все это прослеживаетсяна протяженивсей повести.Обратимся ксодержаниюповести, чтобылучше все этопонять.

АмосоваПелагея Прокопьевиатреть жизнисвоей голодала.В1933 годуу нее «померлиотец и брат сголодухи». Ввойну тожебылоне лучше. А послевойны на ееглазах зачахее сын, первенец, потомучто у Пелагеи«начисто пересохлигруди». С тойпоры понялаПелагея цену«тряпки»— этотовар, на которыйможно былообменять кусокхлеба. И началаона загребатьмануфактуруобеими руками, потомучто знала: неситец, не шелкв сундуки складывает, а самужизнь.Сытные дни прозапас. Для дочери, для мужа, длясебя.

Ещев молодостиона отличаласьсильным и решительнымхарактером.И Павел, хотьи из хорошейсемьи (по старымвременам уАмосовых первоежитье на деревнесчиталось), аробок был, сразуей подчинился.Провожая мужана войну. Пелагеясказала: «Наменя надейся.Никому не расчесыватьмоих волос, кроме тебя».И как сказала, так и сделала: за всю войнуни разу непереступилапорог клуба.Сестра ПавлаАнисья, неотличавшаясятакой женскойкрепостью, очень уважалаПелагею за это.

До1947 годаПелагея работалана скотномдворе. «Рукивыворачивалина этой дойке.А холод-то? Адождь? А каковоэто каждый деньдва раза меритьдорогу— отдеревни доСурги и от Сургидо деревни? Грязь страшенная, до колена, игде уж тут присестьна телегу? Хотьбы бидоны-тос молоком лошадьвытащила». Ивот от нужды, от тяжести, стремясь кновой жизни, одолев всех, Пелагея устроиласьв1947 годуна пекарню.Сделала онаэто через Олешурабочкома.

УвидалееОлеша у открытогоокошка зарасчесываниемволос. «Ты какзолотой волнойнакрывшись.Искры от тебялетят». И лапузапусти в волосы.А волосы и вправдуу нее были особенные—однажды: на«вечерянке»знакомый пареньпротащил ееза волосы отокошка до лавки—проверял, выдержатли. Из бани выйдет, незнает, как ирасчесать, зубья летяту гребня. А вшколе учительвсе электричествона ее волосахпоказывал.Недели черезполторы-двеОлеша подстерегее за полосканиембелья на речке, Пелагея емупригрозила.И в третий разони встретилисьопять у речки, и снова Олешастал проситьее снять платок, показать волосы, хоть за деньги.«А вот устройпекарихой зарекой— безденег покажу».— Какуж ей тогдапришло это наум, она не моглабы объяснить.Олеша ее словапринял всерьез, и Пелагея шаловливоприскинулаплаток.«Дьявол, наверное, толкнул ее вбок». И Олешасовсем ошалел:«Ежели дашьмне выспатьсяна твоих волосах, вот те Бог— черезнеделю сделаюпекарихой. Яне шучу». «А ия не шучу»,—ответила Пелагея.

Черезнеделю онастала пекарихой.Олеша вырвалее со скотногодвора, все преградывокруг разрушил— воткак закружилочеловека. Нои она сдержаласлово. В первыйже день на ночьосталась напекарне. Но подутро посоветовалаОлеше забытьо ее волосах.И предупредила:«Я кусачая».

В этомпроизведениигероиня неидеализирована: явно показаноее стремлениек красивойжизни, любымисредствамидаже такими.

Олешуона сразу жепозабыла. «Недля услады, недля потехипереспала онас чужим мужиком».Беспокоил ееПавел: он ничемне выдал себя, только, говоряв тот день обане, скосилв сторону глазаи посоветовалей идти в первыйжар. Он видимодогадывалсячто произошло, но виду не подал.Но Пелагеяпоняла егомимику и раскаяласьв совершенном.И в то утро онадва березовыхвеника исхлесталао себя. Но подозрениеживет в Пелагеи: не Олешина лидочь ее Алька? Очень уж шальнаяу девчонкикровь… Пелагея, устроившисьна пекарню, бросила вызоввсем: председателюколхоза, которыйне отдавал своюлучшую доярку, колхозникам(«Это за какитаки заслугитакие кормаПалаге?»), Дуньке-пекарихеи ее родне.

В этомже сорок седьмомгоду произошлоодно из самыхпамятных событийв ее жизни—недосдача.Насчитал ейревизор ПетрИванович пятьтысяч без мала.Что только непередумалатогда Пелагея, топиться хотела, наконец, «небудь дурой», бух в ноги ПетруИвановичу: выручи, ПетрИванович. Невиновата. Исама буду векза тебя Богамолить, и детямнакажу. И отыскалисьпять тысяч.Это, оказывается, Петр Ивановичурок молодойбухгалтершепреподносил,«чтоб носа незадирала». Ноне только бухгалтершеэтот урок был— понялаПелагея, чтодаровой хлебс пекарни емунужен. Погрелон руки об нее, без булки белойза чай не садился.Зато в компаниюсвою ввел, схорошими людьмиза один столпоместил, напочетное место.Завелись тогдаполезные знакомства—председательсельсовета, колхозныйпредседатель, Иван Федоровичиз райисполкома— ивсех она выручалахлебом, затои ей продавцына дом приносилитовары.

Тригода назад иАлька сталапоказыватьноров. Пелагеязастала ее, тогда пятиклассницу, целующейсяс молодымзоотехником.Зоотехниказаслали в самуюраспродальнуюдыру в районе.В силеПелагея тогдабыла.

И силаэта была от ееработы, от отношенияПелагеи к ней. Чего тольконе делала Пелагея, чтоб хлеб былдуховитее— водубрала на пробуиз разных колодцев, дрова выбираласмоляные, чтоббез сажи, мукутребовалапервый сорт, а насчет помелаи говоритьнечего— всеперепробовала, и сосну, и елку, и вереск. Толькочто вынутуюиз печи буханкуПелагея смазывалапостным масломна сахаре— ужна это не скупилась.Тогда буханкулюбо в рукивзять. «Смеетсяда ластится.Сама в рот просится».

В пекарнеу Пелагеи чистота, там она любилачаевничать.Это были самыеприятные минутыв ее жизни. Нодо этого— надорастопить печьна пекарне, поднять тридцатьведер воды, налить стобуханок черногода семьдесятбелого, а главное, жариться упечки. Послеработы Пелагеяс тяжелой сумкойхлеба и неподъемнымведром помоевдля поросенкашла домой, обязательноделая отдыху мостков черезозеро. Ее встречалмуж. Дома онасразу ложиласьна голый крашеныйпол, потому чтоон хорошо вытягивалжар из тела.Потом Пелагеядолго пила чайиз самовара,«пять чашеккрепкого чаюбез сахара— пустымчаем скореезальешь жарвнутри». Иногдадумала Пелагеяо помощнице, но ведь тогдапомои пожижеи зарплатапоменьше будут.Так и маяласьдо болезнимужа, когдазаступила Алькана ее место.

ХарактерПелагеи проявилсяне только вотношении кработе. Именноона изменилапорядок застройкидеревни. Пелагеяпервая завелаусадьбу придоме; до этогобани, колодцыстроились «назадах». Онапервая поставилабаню, погреб, колодец и огородоколо избы, чтоб все былопод рукой. Ивсе это подоградой, чтобни пеший, никонный, никакаяскотина немогли к нейзайти без спроса.Вслед за Пелагеейпотянулисьи другие. Носколько онавынесла напраслины!«Кулачиха! Деревню растоптала! Дом родительскийразорила!». Ас домом онапоступила так.Дом Амосовых-старшихбыл великаном: двухэтажныйшестистенокс грудастымконьком накрыше, большойдвор с поветьюи сенником исверх того ещебоковая изба-зимница.Эту избу в сорокшестом отхватиластаршая сноха.Затем потребоваласвоей доливторая сноха—раскатали двор.И, наконец, последнийудар нанеслаПелагея, решившаязаново строитьсяна задах. По еенастояниюшестистенокразрубилипополам. И старогодома-красавцане стало. Этимее попрекалазоловка и дажезаезжий столичныйлюбитель старины.Пенял, чуть неплакал: дескать, какую красудеревяннуюзагубили. Особеннонасчет крыльцадвускатногоразорялся.Крыльцо былокрасивое, Пелагеяэто понимала.На точеныхстолбах. С резьбой.Да ведь зимойс этим красивымкрыльцом «мукамученская»: и воду, и дрованадо как в горутаскать. А вметель, а в непогодь— итого хуже.

Потом, когда Пелагеяв сельсоветепопросилапустырь застарым домом, ее подняли насмех. А онаразгляделана месте пустырялужок с душистымсеном под окнами.И теперь ктоне завидуетей в деревне! Дом Пелагеяна загляденье: углы у передкаобшиты тесом, покрашеныжелтой краской, крыша новая, шиферная, «большедвухсот рублейстоила», крыльцопо-городскомустеклом заделано.А кругом ширь.Хорошо и внутридома: комнатапросторная, чистая, со светлымкрашеным полом, с белыми тюлевымизанавескамиво все окно, сжирным фикусом, царственновозвышающемсяв переднемуглу. Дела подому до своейболезни делалПавел. Он жевсегда и встречалПелагею послеработы.

В одиндень, Пелагеяне увиделаПавла в условленномместе и, почувствовавнеладное, забывпро усталость, заспешиладомой. Тут онаузнала о болезнимужа. Другоеизвестие больноударило по еесамолюбию. Мужизвестил ее, что у ПетраИвановичавернулась сучебы дочьАнтонида Петровна, и у них по этомуслучаю будетбольшой праздник, на которыйАмосовы неприглашены.Пелагеявсегда отмечалафакты приглашенияили игнорированияих с мужем иэтим определяла, считаются лис ней «власти».За годы работына пекарне онапривыкла бытьна виду и нехотела оказаться«на задворках».Когда Павелнапомнил, чтосегодня у егосестры Анисьидень ангелаи что надо поздравитьее, Пелагея ислышать незахотела обэтом— золовкане принадлежалак кругу избранныхи, кроме того, вызываласнисходительноеотношениеПелагеи своимженским непостоянством.Она отказаласьидти к ней итогда, когдасама Анисьяпришла с приглашением, чем очень обиделародственницуи опечалилаПавла. Пелагеясослалась наусталость, ноэта причинапересталасуществовать, когда принеслизаписочку отПетра Ивановича:«Ждем дорогихгостей». Надевсвои лучшиенаряды, Пелагеяс мужем двинуласьна праздник.Весть об этомпринесли Анисье, и она, обиженная, весь обильныйстол скормиладеревенским«подружкам»—Мане-большойи Мане-маленькой, шалопутнымстарушонкам.

В гостяхПелагея отметила, что их посадилине как раньше, на почетноеместо, а с краю, у комода, и нена стульях, ана доске. Но иэтому теперьбыла рада Пелагея, очень ценившаязнакомствос «властью».В гостях быливсе нужныелюди: председательсельсовета, председательколхоза, председательсельпо с бухгалтером, начальниклесопункта—неизвестно, кто из них можетпонадобиться, как жизнь можетповернуться.Пелагея обовсем привыклазаботитьсясама при больноммуже и на этойвечеринкепроявила своиделовые качества: чуть председательсовета вышелиз-за столапроветриться, она пошла вследза ним (ей нужнобыло, чтобыАльке далисправку-открепление— немыслила Пелагеяжизнь дочерив деревне, вколхозе). Пелагеялегко увернуласьот давнегопредложенияначальникаотдать Алькуза его сына и, подхватив егопод руку, повелав комнаты. «Такпод руку с Советскойвластью и заявилась— пускайвсе видят. Раноее еще на задворкизадвигать».Желая показать, что ценитприглашение, Пелагея уговаривалабольного сердцеммужа выпитьи достигласвоего. ТолькоПавел послеэтого совсемсник… Над этимприглашениемПелагея долголомала голову.Она привыклаанализироватьпоступки ПетраИвановича: зачем-то, значит, она ему понадобилась.Пекариха, понятно, теперь не фигура, а вот дочь унее невеста, с этой стороны, решила Пелагея, она может бытьи нужна ПетруИвановичу. Аможет, разприглашениесделано второпях, исходило оноот председателясельсовета— дляего сына Алькатоже могла бытьинтересна.Пелагея неслучайно потомобвиняла себяв болезни Павла— емуповредило нетолько застолье, но и тяжелаядля него встречас сестрой в тотвечер. Увидясестру, он«закачался, как подрубленноедерево». Да иПелагея упрекиАнисьи не оставилабез ответа, потому что непривыкла спускатьникому. «А какже? Тебя по загривку, а ты в ножкикланяться? Нет, получай сполна.И еще с довеском...».Сознаваянеприличностьситуации, Пелагеяуспокаиваласебя тем, что«не было поблизостихороших людей».

В этотдень ей сужденобыло испытатьгордость засвою дочь— чувствоочень ей знакомое.Уложив домасовсем занемогшегоПавла и оставивему таблетки, Пелагея пошлаискать Альку, которой, каки многих парнейи девушек в этупраздничнуюночь, не былодома. Она нашладочь у клубаи с неподдельнойрадостью любоваласьею, увидев, «вкаком почете»у молодежи ееАлька. За Алькойухаживаликомсомольскийсекретарь ирослый, красивыйофицер. Ее дочьобошла АнтонидуПетровну, чтобыло особенноприятно Пелагее.«Ее кровинушкаверх берет!»И честолюбиваяПелагея немогла позволить, чтоб это первенствонарушилось— когдаАнтонида Петровнапредложилапродолжатьпраздник у них, Пелагея, пригласилавсех к себе.Вела всю компаниюдомой— иудивляласьсебе, пугаласьПетра Ивановича: против когопошла? Но желаниевидеть офицераподле Альки, доказать своюсилу было главным.В угаре гордостии решимости, любви к дочериПелагея дажене пожалеласена, котороезабрызгалаводой молодежь, балуясь у нихво дворе. У Пелагеи«душа расходилась— самасмеялась пущевсех». А рядом, в избе без памятилежал Павел, оставленныйею без присмотра.Успокаиваяпотом своюсовесть, Пелагеядумала, что безофицера никтоничем не помогбы Павлу—фельдшер былпьян. БолезньПавла сначалапредставляласьПелагее крахом.Но пекарнюудалось удержатьза собой— Анисьяи Алька всталиу печи вместонее.

Толькочерез три неделиПелагея попалана пекарню: надо было проверитьАльку, слишкомвольно, по словамАнисьи, ведущуюсебя с ВладиславомСергеевичем.Идя на пекарнюи из-за одногоэтого чувствуясебя помолодевшейлет на десять, Пелагея неудержаласьи больно «ужалила»Антониду Петровну, намекнув ейна ее одиночество.Сказалаи тотчаспожалела осделанном, захотела загладитьсвою вину, пригласила«Тонечку» ссобой. Это ощущениепобедителяпрошло, кактолько Пелагеяоказалась напекарне. Вначалеона даже поздороваласьс печью, поняв, что без этой«каторги» идышать ей нечем, как бы обнялавсе глазами.Но потом онадала острасткуАльке, в пляжномвиде стоявшейу печи, разгляделатри прогорелыхпротивня, грязнуюстену, обтрепанныйвеник, но самыйбольшой непорядок— хлебы,«двенадцатьподряд буханокмореных и квелых».РаспалиласьПелагея, но тутже осадила себя— офицерПавла от смертиспас, да и Алькацелый день вжаре. Быстросообразила, сбегала заводкой—поблагодаритьофицера и солдат: душевной широтыПелагеи незанимать. Пелагеяискренне любоваласьофицером, онавидела в немто, что большевсего ценилав людях— ум, волю, да ещеподкупала еев нем городскаяобходительность.Ей понравилосьего обращениек ней—«мамаша»: тути намек на возможныеотношения вбудущем, и уважение, все отметилаПелагея. БольшиепретензииПелагеи к жизнивновь заявилио себе, теперьона решила, чточерез АлькуАмосовы в людивыйдут. За этотмесяц Пелагеяпомолоделаи душой, и телом— будтосама была влюблена, так вдохновилиее мечты о счастливомбудущем Альки.Но правильнооцениватьреальностьПелагея неумеет. Она решительноначинаетспособствоватьсчастью дочери, задумываетсозвать молодежныйвечер у себядома, чтобызаодно выведатьнамеренияВладиславаСергеевича.Любила Пелагеяудивить всех— пятьбутылок коньякурешила выставить.Закуска— рыбабелая, студень, мясо. Раздобыламорошки. Сгонялаза сорок верстМаню-маленькую.Набрала и малины— нанее тоже былнеурожай. Вернувшисьс малиной, оживленная, гордая, предвкушаяпредстоящеепразднество, Пелагея застаетужасную картину.Павел задыхалсяв тяжелом сердечномприпадке. Ктому же и Алькауехала в город, одна, вслед заофицером. ДобилаПелагею Анисьясообщениемо беременностиАльки. Все этоукорачиваетжизнь Павла: он умер на третийдень послебегства дочери.У гроба Пелагеяне плакала— когобы убедила еескорбь? Она итак чувствоваласебя преступницей.Она все выдержала: причитания, осуждающиевзгляды, пересудныешепотки. А началиречи говорить— землязашаталасьу нее под ногами.Только тут, угроба сталапонятна Пелагеижизнь Павла.

Безотказно, как лошадь, какмашина, работалПавел в колхозе.А Пелагея неценила этого, ни во что ставилаработу мужа.Но более всегопроняла еедругая мысль.Она думала отом, что «ведьлежит Павел, ее муж, человек, с которым—худо-хорошо— онапрожила целуюжизнь...» И тогдаона «заревелаво все горло.И ей теперьбыло все равно, что скажут оней люди, какуюгрязь кинутв Альку». И началсяу Пелагеидолгожданныйотдых. Вставалапоздно, не спеша.Не спеша топилапечь, пила чай, потом отправляласьв лес. Грибы даягоды были еестрастью смалу.Ходила по знакомымс детствахолмикам иверетийкам.Но много ли ейодной надо? Несколько днейубирала картошку, но и урожай нерадовал— зачемей столько? Трудно былоПелагеи отвыкнутьот мысли о семье, приноравливатьсяк одиночеству.

Онаизнывала, ожидаяписем от Альки, но та уехалакак в воду канула.И Пелагея кляла, ругала дочьпоследнимисловами, а послееще пуще жалелаее: одна, в чужомгороде, безпаспорта. Многоеперевернулав Пелагеи встречасо скотницамина Сурге. Работау них теперьнето что раньше, когда Пелагеясама была скотницей, многое теперьделают машины.

ЛидаВахрамеева, Алькина ровесница, прежде чутьна себя рукине наложила, когда отец ееопределил ккоровам, а теперьпосмотреть— исчастливееее человеканету. Пелагеяподумала, чтоведь и Алькамогла бы работатьдояркой. Чемэто не работа?«Всю жизнь, отвека в век, иматерь ее, ибабка, и самаона, Пелагея, возились снавозом, с коровами, а тут вдругрешили, что длянынешних деточекэто нехорошо, грязно. Да почему? Почему грязно, когда на этойгрязи вся жизньстоит?» Послеэтой встречиПелагея многоплакала.

ОсеньюПелагея занемогла.Поначалу она, как и ее матьв подобномположении, нехотела поддаватьсяболезни и дажезадумала устроитьсядояркой, в очереднойраз удивитьи победитьвсех. Она ужепредставляла, как о ней заговорят:«Железная!»Но вскоре этугордую мысльпришлось оставить.И все-таки Пелагеяне сдавалась— целымиднями делалачто-нибудьвозле дома.Полюбила онасидеть возлечеремуховогокуста и глядетьна реку— хорошодумалось тут.Больше всегодумала Пелагеяо том, как онасвоей должностьюпекарихи всеходолела, всехна лопаткиположила. «Одна.За один месяц.А чем? Какойсилой, хитростью? Хлебом!». Этобыло борьбой— засебя, за своюсемью, за своеговторого ребенка, которого онане желала погубить, как это случилосьс их первенцем.

В октябреПелагее предложилиехать в районнуюбольницу, ноона отказалась.Свою болезньона знала лучшеврачей— огня, жары не выдерживалидаже кирпичина пекарне, аведь она человек, к тому же неотдыхавшийза эти восемнадцатьлет ни одногодня. Во времяболезни к Пелагеиредко кто заходил.Но на7 ноября, ипоначалу этоПелагея воспринялакак обиду, зашлаМаня-большая.Этот праздникбольше всехдругих любилаПелагея, потомучто раньше вэтот день всемье Пелагеимеряли обновы, Павел и Алькасобиралисьна демонстрацию, забегало начальствопропуститьстаканчик. Ивот теперь— эташалопутнаястарушонка.Но она принеславесть об Альке, и «словно летоспустилосьв избу», и Пелагеязаговорилас Маней «своимпрежним, полузабытымголосом, темсамым обволакивающими радушнымголосом, противкоторого никто, даже сам ПетрИванович, немог устоять».Оказывается, сельсовет выдалАльке справкуна паспорт—огромная удача.Из-за этой справкимного сил потратилаПелагея И сноваразмечталасьПелагея о том, как бы посмотретьна Алькиножитье, да неубежишь в город,«на привязиу болезни». Онаобрадовалась, когда Маняпредложиласама съездитьза счет Пелагеи, все посмотретьи «обрисоватьположение».Маня ездилав город девятьдней (на тридня больше, чемдоговаривались), и последниеночи Пелагеяпочти не спала.Встретила онаМаню как самуюдорогую и желаннуюгостью. Но когдаПелагея узналао том, что Алькаработает официанткойв ресторане, у нее «погаслиглаза». Ещебольше онавстревожилась, когда узнала, что ВладикаМаня не виделаи дома у Алькине была. Но всеже от главногоизвестия, чтоАлька жива-здорова, материнскоесердце успокоилось, и Пелагею потянулона жизнь: онавсе перемылаи стала сушитьнаряды. Эти«тряпки» Пелагеякопила всюжизнь, видя вних эквивалентхлеба, настрадавшисьв голоднуюпору. Привыкшаяспрашиватьсовета у своейсовести, Пелагеяпотом со стыдомвспоминалаэто время, когдаони вдвоем сМаней «перемываликосточки» всемна деревне, аособенно Тонечке, потому чтоАлькина удачаоттеняла сероесуществованиедочери ПетраИвановича.Опять Пелагеяпочуяла вкуспобеды. Именночерез Тонечку, таксчитала Пелагея, и наказал ееБог. Дело в том, что Пелагеядавно мечталаиметь плюшевыйжакет, и когдапрямо к ней вдом пришлапродавщицас приглашениемприйти за нимв магазин, тоПелагея в этомувидела знакуважения, признанияи очень обрадовалась.Купила для себяи для Альки, апо дороге измагазина, встретивАнтониду, захотелаперед нейпохвалиться, как высокоценят ее—развернулаплат и похвасталасьжакетом. Исполнившисьжалости к Тоне, как это частос ней бывалопосле приступагордыни, онапредложилажакет девушке, но Тоня, смущаясь, поведала, чтоони уже не вмоде и, кстати, висят в магазинеуже год. От этихслов Пелагея«пошатнулась».Это был для неестрашный удар.И не то, что еепровели, ейпоказалосьстрашным— всегдакто-нибудького-нибудьнадувает— ато, что Пелагеяпопалась вловушку к этойпродавщице.Лейтенантпроезжий надул, теперь вот эта.«Да как тут житьдальше?» И Пелагеязло расплакалась.«Господи, начто ушла еежизнь?» С этогодня она опятьслегла. Всюзиму Пелагеяболела. Письмаот Альки приходиликороткие данеласковые, из них непонятнобыло, одна онаили с Владиком.Какие-то перспективыперед Пелагеейзамаячили послевизита Сергея, сына ПетраИвановича. Изсмущенныхпризнанийвыпившего парняПелагея поняла, что его «сердцеразбито Алей»— такон ответил наее упреки, чтораньше они неведали про«настроение»,«дай Бог кусокхлеба заработать.Да с ними тогдаи не церемонились.Утром в лес невышел, а к вечерутебя уже в судповели». Пелагея, конечно, неочень верилаСережинымпьяным вздохам, но Альке письмовсе же написала.Ее грубый ответпоразил мать:«Хватит с меняи того, что тывсю жизнь наПетра Ивановичамолишься». «Дачто же это такое?»—говорила онасебе. Как житьдальше? Ведьчто бы она ниделала, всеневпопад, всемимо… Но сокрушилоПелагею неАлькино письмо.Сокрушила еепекарня. А ведьименно на неепоначалу надеяласьПелагея, думала, что пекарняизлечит ее отвсех хворей,«стоит толькоувидеть ей своюпекарню даподышать хлебнымдухом». Пелагеяпришла к пекарнекак на богомолье, чистая, благостная, вечером наканунеспециальносходила в баню.Зато уж домойона шла какпьяная, вся вслезах, не помнясебя… Околопекарни былапомойка, в пекарне—поросенок, всене мыто, засалено, в окошке веникторчит. А вместопомела, о которомстолько заботиласьПелагея,— черная, обгорелаярогожина, намотаннаяна длиннуюпалку и погруженнаяв ведро с водой.От грязного, неопрятноговида Ульки-пекарихиПелагеюедва не стошнило.«Все ей казалось, что и самовар, и рукомойник, и печь с тоскойи укором смотрятна нее… ». И Пелагеяслегла. В домехозяйничалаАнисья, которуюне любила Пелагеяи не скрывалаэтого, завидуяк тому же здоровьюзоловки.

Ещеодна попыткаПелагеи выкарабкаться, выйти с задворокжизни связанас приходом кней Петра Ивановича.За год, что прошелс похорон Павла, Петр Ивановичсильно сдали был(«невиданноедело»)под хмельком.Гость, как всегда,«заговорилпетляво, издалека», и Пелагея, хорошознавшая деловуюхватку этогочеловека, гадала: с чем он пришел? Он заговорилоб Альке.Пелагея невыдала своеговолнения. Несдержаласьона, когда ПетрИванович сообщилей, что Алькаживет одна.Защищая свою«кровиночку», не желая бытьпобежденной, Пелагея заявила:«А хоть бы иодна, дак что? Моя дочь непропадет. Инаберезка и сободраннойкорой красавица, а ина и во девичествесухая жердина».Намек был страшный— умелаПелагея наноситьудары. И неуязвимыйПетр Ивановичпроронил слезу.Он (у нее!) просилпомощи— Сергей, действительно, спивается оттоски по Альке.«Темное, мстительноечувство захлестнулоее». Толькотеперь онапоняла, что всюжизнь ненавидитего. Ненавидитс того дня, когдаон насчитална нее пятьтысяч рублей.Ради его компанииПелагея жизньсвою и своегомужика загубила.И ей хотелоськрикнуть в лицоПетра Ивановича: так тебе и надо! На своей шкуреопознай, какдругие мучаются…Но вслух Пелагеяпообещаланаписать Альке.После уходаПетра Ивановича, хотя и душилкашель, ей былонеобыкновеннохорошо— дознойного жарав груди. Она несомневалась, что Алька напишет.В одной упряжкес таким человекомоказаться! Этокаких же делможно наворотить— всталаПелагея напривычную колеюразмышлений.

«Накакое-то мгновениеона потеряласознание, апотом, когдапришла в себя, ей показалось, что она стоиту раскаленнойпечи на своейлюбимой пекарнеи жаркое пламялижет ее желтое, иссохшее лицо».

Она, по старой привычке, легла на пол, и там ее мертвойнашла наутроАнисья. Алькаприехала черезнеделю послепохорон, справилапоминки —небывалые, неслыханныепо здешнимместам, потомраспродалаотрезы на платье, самовары ипрочее добро, нажитое матерью.На пятый деньАлька уехала— ей не хотелосьупустить веселоеи выгодноеместо на пароходе…

Повсему содержанию, от начала доконца, прослеживаетсяжизнь русскойдеревни. Показаныразличныемышления деревенскихлюдей, притомпоказаны всеслои деревни.И деревенскиеначальники, и обычные люди, и старушки,«перемывающиевсем кости», и молодежь.Также прекрасноизображеныи все стороныжизни деревни, а значит ееобитателей: работа, отдых, любовь. Послепрочтения«Пелагеи»типичная русская деревняочень живопредстает передглазами. Хотясейчас, конечно, многое изменилось, но зато можнопредставитькак жили нашибабушки и дедушки.Как много трудаони вложили, чтобы последующимпоколениямжилось лучше.Всестороннееизображениежизни русскойдеревни, по-моему, было основнойцелью ФедораАбрамова принаписании«Пелагеи». Имне кажется, ему это вполнеудалось.