Реферат: Вклад М.В. Ломоносова в науку и литературу

ТАГАНРОГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ

КАФЕДРА ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

____________________

____________________

<span Courier New";mso-bidi-font-family:«Times New Roman»">ВкладМ.В. Ломоносова в науку и литературу

Научный руководитель:

___________________________

_____________________________

Таганрог

2001
План:

1.<span Times New Roman"">    

Детство М.В. Ломоносова и трудный путь в науку.

2.<span Times New Roman"">    

Достижения Ломоносова в области химии, физики и другихнаук.

3.<span Times New Roman"">    

Значение Ломоносова в истории русского литературногоязыка.

4.<span Times New Roman"">    

Заключение.

5.<span Times New Roman"">    

Литература<span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA">

Детство итрудный путь в науку

МихаилВасильевич Ломоносов родился в селе Мишанинском Куроостровской волостиХолмогорского уезда Архангельской губернии 8 ноября 1711 года. Его отец ВасилийДорофеевич происходил из крестьян, занимавшихся в основном рыбным промыслом,мать – Елена Ивановна Сивкова – была дочерью дьячка соседней волости.

С раннихлет Михаил помогал отцу в его трудном и опасном деле. Рано научившись читать,любознательный и вдумчивый мальчик очень быстро перечитал все книги, какиетолько он мог достать в деревне. В 14 лет он дошел до границ книжнойпремудрости, до русской физико-математической энциклопедии того времени –«Арифметики» Магницкого и славянской грамматики Смотритского.

На родинеЛомоносов дальше учиться не мог. Как крестьянскому сыну ему отказали в приеме вХолмогорскую славяно-латинскую школу.

В зимнююстужу 1730 года Михаил Васильевич почти без денег, пешком отправился в Москву.Чтобы поступить в Заиконоспасскую славяно-греко-латинскую академию, он выдалсебя за сына холмогорского дворянина.

УспехиЛомоносова в учебе были поразительны. И в 1735 году, по запросу президентаПетербургской Академии наук барона Корфа, Михаил Васильевич вместе с другимидвенадцатью учениками «в науках достойными» был направлен в Петербург вкачестве студента университета, организованного при Академии наук

Вуниверситете Ломоносов старался как можно больше накопить впечатлений,«испытать» законы науки в их непосредственном проявлении, дознаться допервопричин явлений. Часто засиживался допоздна в академических мастерских,лабораториях, библиотеке.

Эта редкаяработоспособность воспитанника Спасских школ была замечена и, когда появиласьвозможность послать за границу трех наиболее подготовленных студентов дляспециализации в области химии, металлургии и горнорудного дела, президентакадемии без колебаний принял кандидатуру Ломоносова.

Почти 5 летдлилась заграничная жизнь Михаила Васильевича. Это время, главным образом, былопроведено в Марбургском университете в Германии. Студенты слушали лекции помеханике, гидравлике, теоретической физике и логике. С большим интересомизучали посланцы северной столицы теоретическую химию, посещали лабораторныезанятия по экспериментальной химии, учились ставить опыты, обобщать анализы,делать научно обоснованные выводы и заключения.

Химия ксередине XVIIIвекастановилась едва ли не самой влиятельной и перспективной наукой. Химия казаласьнаукой реального волшебства, ее торопили, щедро финансировали.

В 1741 годуЛомоносов вернулся в Россию. Через полгода после возвращения в Петербург30-летний ученый был назначен адъюнктом Академии по физическому классу.

<span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family:«Times New Roman»; mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">

Достижения Ломоносова в области химии, физики и другихнаук

Основнымнаправлением в своей научной работе Ломоносов избрал химию. Значение этойдисциплины в связи с развитием промышленного производства возрастало с каждымгодом. Но для внедрения химических опытов нужна была экспериментальная база,лаборатория. Михаил Васильевич разработал проект лаборатории и в январе 1742года передал его на рассмотрение в академию. И только через шесть лет, послеего неоднократных просьб и протестов, руководство Петербургской академиисогласилось на постройку химической лаборатории. Она была построена и открытаблагодаря усилиям Ломоносова в 1748 году.

Химическаялаборатория стала местом, где Михаил Васильевич в 50-ых годах с громаднымувлечением занялся совсем новым и очень своеобразным делом – мозаикой. Задачаэта вполне подходила характеру и вкусам Ломоносова: в ней переплеталосьизобразительное искусство с химией цветного стекла, оптикой и техникой. Емупришлось выполнить многие тысячи пробных плавок по изготовлению разных сортовцветного стекла.

Оченьпечально, что потомки не сумели сохранить до нашего времени ни химическойлаборатории, ни дома на Мойке, где размещалась домашняя лаборатория, нимногочисленных приборов, изготовленных собственноручно Ломоносовым. Осталсятолько замечательный лабораторный дневник «Химические и оптические записи»,который раскрывает огромную экспериментальную работу, охватывающую самыеразнообразные научные, инструментальные и технические задачи.

Какгениальный ученый, Ломоносов страстно верил в силу человеческого разума, впознаваемость мира. При этом он определял и верные пути достижения истины.Ломоносов рекомендовал в изучении действительности опираться на опыт, выводитьиз опыта мысленное рассуждение. «Из наблюдений устанавливать теорию, черезтеорию исправлять наблюдения – есть лучший всех способ к изысканию правды», — писал он. Данное высказывание свидетельствует о том, что Ломоносов выступал засоюз, как мы бы сказали теперь, теории и практики. И в этом источник многих егоуспехов в сфере научных исследований.

На первыйплан здесь надо поставить, вероятно, химические исследования. Михаил ВасильевичЛомоносов был самым выдающимся химиком своего времени. Он и официально значилсяв академии как профессор химии. Химия была его любимицей, страстью, но это,конечно, не каприз, не причуда. Дело в том, что химия, показывающая, как «изнескольких взятых тел порождаются новые», вела к познанию внутренней структурывеществ, что было (и остается теперь) заветной целью многих наук о неживойматерии.

Но какподступиться к тому, что сокрыто от человеческого глаза за «семью печатями»владычицей-природой? Нужны эксперименты. Эпоха Ломоносова требовала видимыхрезультатов, годных для практического использования в производстве. Этимобъясняется настойчивость, с которой Ломоносов добивался открытия при академиихимической лаборатории, без которой невозможно проведение даже элементарныххимических анализов.

Еще допостройки лаборатории Михаил Васильевич предложил ряд новых химических решений.Так, он разработал более совершенные способы весового анализа. В диссертации «Одействии химических растворителей вообще» (1744) Ломоносов пришел к выводу отом, что растворение металлов в кислоте осуществляется посредством давлениявоздуха. Получив в свое распоряжение химическую лабораторию, ученый смогподтвердить прежние свои научные догадки и высказать новые.

Вособенности большое значение имеет открытый им закон о сохранении материи,точнее – веса и движения. Обоснование этого закона впервые дано Ломоносовым вписьме к Л.Эйлеру. Там он писал: «Но все встречающиеся в природе измененияпроисходят так, что если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимается учего-то другого. Так, сколько материи прибавляется к какому-либо телу, столькоже теряется у другого, сколько часов я затрачиваю на сон, столько же отнимаю убодрствования и т.д. Так как это всеобщий закон природы, то он распространяетсяи на правила движения: тело, которое своим толчком возбуждает другое кдвижению, столько же теряет от своего движения, сколько сообщает другому имдвинутому». В работе «Об отношении количества материи и веса» (1758) и в«Рассуждении о твердости и жидкости тел» (1760) открытый Ломоносовым «всеобщийестественный закон» получил полное обоснование. Обе работы были опубликованы налатинском языке, следовательно, были известны и за пределами России. Ноосознать значение сделанного Ломоносовым многие ученые тех лет так и не смогли.

Не менееценными были исследования Ломоносова в области физики. Собственно физика ихимия в опытах, в теоретических анализах ученого дополняли друг друга. В этомтакже сказывалось его новаторство как ученого, который не оставлял без вниманияникакие стороны эксперимента. В итоге он стал родоначальником новой науки –физической химии.

До нашихдней дошел перечень того, что Михаил Васильевич Ломоносов сам считал наиболееважным среди своих результатов в области естественных наук. На втором месте вэтом списке стоят исследования по физической химии и, в особенности, по теориирастворов.

В теориирастворов важное значение имеет разделение растворов на такие, при образованиикоторых теплота выделяется, и на такие, для составления которых нужно затратитьтепло. Ломоносов исследовал явления кристаллизации из растворов, зависимостьрастворимости от температуры и другие явления.

В основевсех его теоретических заключений были законы постоянства материи и движения.

Мнение своео неизменности вещества ученый доказывал химическими опытами. В 1756 году онделает такую запись: «Делал опыты в заплавленных накрепко стеклянных сосудах,чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чистого жару. Оными опытаминашлось, что … без пропущения внешнего воздуха вес отожженного металла остаетсяв одной мере».Увеличениевеса металла при обжигании он приписывал соединению его с воздухом.

ЗапискаЛомоносова с перечнем его главных результатов в науке им не окончена, а ееможно было бы продолжать очень долго, перечисляя огромное множество фактов,мыслей, догадок, найденных или высказанных великим ученым в химии, физике,астрономии, метеорологии, геологии, минералогии, географии, истории,языкознании и других науках.

<span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family: «Times New Roman»;mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language: AR-SA">

Значение Ломоносова в истории русского
литературного языка

Великий русский ученый ипоэт Ломоносов оказал громадное воздействие на весь ход развития русскойфилологической культуры, в том числе на развитие русского литературного языка.Разнообразно и щедро одаренный от природы, обладая не только творческим гением,но также обширным, трезвым и светлым умом, горячо преданный родине ипотребностям ее культурного преуспеяния, Ломоносов, как никто из егопредшественников и современников, сумел правильно определить соотношение техэлементов, из которых исторически складывалась русская письменная речь, и угадатьнасущные, живые нужды ее развития. Главную долю своих поистине неиссякаемыхдуховных сил Ломоносов постоянно уделял занятиям в области физики и химии. Но,глубоко погруженный в эти свои специальные занятия, Ломоносов все же умелнаходить и время, и вдохновение как для поэзии, так и для собственнофилологических работ, попеременно посвящая себя то риторике и поэтике, товопросам стихосложения, то стилистике и грамматике. Этот грандиозный размахдеятельности великого русского энциклопедиста не только вызывает восхищение унас, его потомков, но предъявляет к нам также требование внимательного,усердного и точного изучения оставленного им культурного наследства.Постараемся отдать себе отчет в том, чту именно поставило имя Ломоносова натакую высоту в истории русского литературного языка.

Для этого прежде всего нужновоссоздать то состояние, в котором Ломоносов застал русскую письменную речь присвоем появлении на поприще русской культуры. В первые десятилетия XVIII векарусский литературный язык находился в состоянии сильного брожения и внутреннейнеустойчивости. Это было следствием общих сдвигов в русском культурномразвитии, связанных с экономическим и политическим переустройством России нарубеже XVII и XVIII веков и особенно ярко проявившихся в царствование Петра I.

До середины XVII векарусская литературная речь представляла собой своеобразную двуязычную систему. Враспоряжении пишущих был не один, а два типа письменной речи, каждый из которыхприменялся от случая к случаю, в преимущественной зависимости от содержания илитературного характера излагаемого. Для всего, что сколько-нибудь возвышалосьнад непосредственными бытовыми надобностями, что заключало в себе научную ипублицистическую мысль или же ту или иную попытку художественного изображения,— вообще для всего, что было адресовано к читателю как материал для чтения,применялась та разновидность письменной речи, которая представляла собойобрусевшую форму языка православных церковных книг, берущего свое начало отстарославянского языка, созданного деятельностью Кирилла и Мефодия в IX веке.Мы называем сейчас этот тип древнерусской письменной речи церковно-славянскимязыком. В старину его называли просто языком “славенским”. Это был языкисключительно книжный, довольно сильно отличавшийся от древней русской бытовойречи как с грамматической, так и с лексической стороны. В этом книжном языкебыли не только неизвестные живому языку слова, но также особые грамматическиекатегории: двойственное число, форма звательного падежа, формы прошедшеговремени (аорист и имперфект), синтаксические обороты — например, дательныйсамостоятельный и т. д. Но многое в этом книжном языке совпадало и с живойречью, представляло собой своеобразный вариант живого языка, то есть звучало всравнении с обычной речью в несколько измененном виде, как, например, брада вместо борода, ношь вместо ночь, вижду вместо вижу, в руце вместо в руке, слепаго вместо слепова и т. д.

Этому книжному славянскомуязыку противостоял в письменном употреблении другой тип языка, который былгораздо ближе языку живого устного общения и применялся для чисто деловыхнадобностей — официальной и частной переписки, дипломатических сношений,составления юридических документов и правительственных распоряжений и т. д.Этот государственно-канцелярский язык в разных областях России отличалсяместными особенностями, но к эпохе Петра I в значительной мере унифицировалсяуже по образцу языка московских царских канцелярий, так называемых Приказов,почему его и называют нередко московским приказным языком.

Однако ко времени этойунификации приказного языка, превращавшегося мало-помалу в языкобщегосударственный, в русской письменности возникли многие новые потребности,которые трудно было удовлетворить очерченной системой письменного двуязычия.Начиная со второй половины XVII века, и с особенной силой при Петре I,значительно расширилась самая область применения письменного слова. Этопроисходило в связи с появлением и развитием новых жанров художественнойлитературы (вирши, драма, бытовая и авантюрная повесть), в связи с возрастающейнуждой в литературе технической, научной, прикладной, в связи сраспространением печатного слова в виде газеты. Вся эта обширная светскаяписьменность нового типа не могла быть обслужена ни одной из двух ранееупотреблявшихся разновидностей письменной речи. Славянский язык был для неенепригоден вследствие своей тесной связи с церковной литературой,препятствовавшей его обновлению со стороны лексики и синтаксиса, а такжевследствие явного противоречия между общей чуждой окраской этого языка и практическимхарактером новых видов письменности. С другой стороны, приказный язык, хотя иблизкий по формам к живой речи, был очень однообразен и беден средствами длятого, чтобы стать органом собственно литературного, обработанного и изящногоизложения. Для новой литературы нужен был новый книжный язык, то есть такойязык, который был бы пригоден для литературного письма и обладал бысоответствующей образностью, но и в то же время был бы лишен привкусацерковности и старины, отличался бы колоритом светскости и живой современности.Поисками такой новой книжной, но светской литературной речи и были заняты силырусских литераторов конца XVII и начала XVIII века.

Но дело это было трудное, апотому удавалось не сразу. Руководствуясь скорее инстинктом, чем яснымпониманием цели и сознательным к ней стремлением, литераторы, и в особенностипереводчики этого времени, чаще всего прибегали к крайне беспорядочной,неорганической и искусственной смеси из двух основных типов прежнегописьменного языка, густо сдабривая ее к тому же обильными и некритическимизаимствованиями из западноевропейских языков. Возникали неуклюжие тексты, вкоторых церковно-славянские формы сочетались с модными западноевропейскимисловами, а библейские слова и выражения оказывались в тесном сочетании сэлементами бытовой фразеологии. Для примера приведу несколько фраз изпопулярной повести начала XVIII века “История о российском матросе ВасилииКориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли”. Разбойникивыбирают Василия своим атаманом, но берут с него обещание, что он не будетстараться проникнуть в одну из комнат их дома, находящуюся постоянно на запоре:“«Господин атаман, — говорят они, — изволь ключи принять, а без нас вооной чулан не ходить; а ежели без нас станешь ходить, а сведаем, то тебе живуне быть». Видев же Василей оной чулан устроен зело изрядными красками излатом украшен, — продолжает повествователь, — и окны сделаны в верху онагочулана, и рече им: «Братцы молодцы, изволте верить, что без вас ходить небуду и в том даю свой пароль»”. Впоследствии Василий обнаруживает в этомчулане прекрасную пленницу Ираклию, которая обращается к нему так: “Молю тя,мой государь, ваша фамилия како, сюда зайде из котораго государства, понеже я уних разбойников до сего часу вас не видала, и вижу вас, что не их команды, нопризнаю вас быть некотораго кавалера”1. В этих отрывках “славенские” формы: рече, зайде, зело, како; русскоепросторечие: чулан, братцы-молодцы, окныи модные иностранные слова: пароль,фамилия, кавалер не представляют собой одного стилистического целого, аявляются как бы цитатами, наудачу выдернутыми из трех разных языковых стихий,не приведенных к единому началу.

Но, начиная с 30-х годов XVIII века, в историирусского письменного слова возникает перелом, связанный больше всего снаметившимися к этому времени успехами новой русской литературы, которая взялана себя трудное и почетное дело литературной нормализации русского языка. Самымудачливым из этих нормализаторов русского языка и был Ломоносов.

В этом движении к нормализациилитературной речи на первых порах наметились два основных направления. Первоевысказывалось за полный разрыв с церковно-славянской традицией и заисключительную ориентацию на обиходную русскую речь, но речь не народную, аизбранного социального круга, на “лучшее употребление”, как выражалсяТредиаковский. Этот писатель начал свою литературную карьеру в 1730 годупереводным романом “Езда в остров любви”, в предисловии к которому заявлял, чтосвою книгу он “не славенским языком перевел, но почти самым простым Русскимсловом, то есть каковым мы меж собой говорим”. Но эта программа, сколь быпривлекательной она ни должна была представляться, на деле оказаласьневыполненной. Да она была и невыполнима. Она предполагала такую степеньобработанности и такой литературный блеск обиходного языка образованных слоевобщества, которые мерещились возможными молодому Тредиаковскому, только чтовернувшемуся из Парижа и начитавшемуся там французских трактатов об изящнойречи придворных и учено-литературных кругов, но каких не было и не могло быть вначале XVIII века в России. Это-то противоречие и проявилось полностью в романеТредиаковского, написанном, вопреки авторскому намерению, языком тяжелым,неуклюжим, наполненным славянизмами и провинциально-семинарскими оборотамиречи.

Но нереальность программыТредиаковского сказывалась еще и в том, что желание опереться исключительно набытовой язык, не приспособленный еще вовсе к собственно литературным задачам, снеумолимой неизбежностью бросало русскую письменность в объятиязападноевропейской стихии и приводило к тому дикому переполнению русского языканаспех усвоенными иноязычными элементами, образцы которого в таком изобилиисохранились до нас в памятниках XVIII века. Где следовало искать прочныхрегулирующих начал для литературной обработки живого русского языка — наЗападе, в чуждой иноязычной среде, или же в национальном предании, в традицияхдревнерусского книжного языка? Так только мог стоять вопрос в эпоху первыхуспехов новой русской литературы. И вот появляется Ломоносов, который безвсяких колебаний, твердо и уверенно, дает последовательно и строго национальноеразрешение этой проблемы. “О пользе книг церковных в российском языке” — такназывается основополагающий, небольшой по объему труд Ломоносова, в котором онуже позднее, в 1755 году, с редкостной ясностью суждений подвел итог созданномуим и победившему направлению в обработке русского литературного языка.

Совершенно неверно было быдумать, будто, говоря о пользе церковных книг для русского языка, Ломоносовполностью восстанавливал отжившую систему древнерусской книжной речи. Это недавало бы никакого решения проблемы, да и чисто практически было бы невозможно.Но в том-то и проявилась сила позиции, занятой Ломоносовым, что он сумелотличить в предании старой книжной речи живое от мертвого, полезное ипродуктивное от окостеневшего и неподвижного.

Ломоносов — первый издеятелей русской культуры, который отчетливо увидел то, что теперь видит каждыйграмотный русский, а именно — что за время многовекового воздействияцерковно-славянской стихии на русскую письменную речь множествоцерковно-славянских слов и выражений прочно осело в устной речи грамотныхрусских людей, став, таким образом, неотъемлемым достоянием повседневного языканосителей и строителей русской культуры. Сравните, например, в нашемсовременном языке враг, храбрый вместо древних ворог, хоробрый; нужда вместодревнего нужа; мощно вместо древнего мочнои мн. др. Сравните, далее, и такие убедительные примеры взаимной дифференциациинародных русских и церковно-славянских элементов, как страна при сторона, невежда при невежа, горящий при горячий, истина при правда, изгнать при выгнать и множество других. Ясное понимание того, что язык русскойобразованности постепенно возникает на почве этого плотного сращения обеихисторических стихий русского письменного слова, сквозит в каждом положениифилологических работ Ломоносова, в каждой строке его собственных литературныхпроизведений. Именно на этом взгляде и строится все знаменитое учениеЛомоносова о составе русской лексики и ее употреблении. Сущность этого учениявкратце состоит в следующем.

Все слова, какими можетрасполагать русский язык, Ломоносов делит на три основных разряда. К первому онотносит слова, общие для языка церковных книг и для простого русского языка,как, например, слава, рука, почитаю. Ко второму относятся такие слова церковных книг, которые впростом русском языке не употребляются, но все же понятны грамотным людям,например, отверзаю, взываю, насажденный. Есть в церковном языке также слова непонятные ипредставляющиеся устарелыми, как, например, овогда— некогда, свене — прежде. Но ихЛомоносов вообще не считает возможным употреблять в русском литературном языке.Наконец, третий разряд составляют слова, совсем неизвестные языку церковныхкниг, как, например, говорю, ручей, пока. В числе этого рода слов Ломоносов особо выделяет слова“презренные”, то есть грубые и вульгарные, которые он также не советуетупотреблять, разве только в “подлых комедиях”.

Посредством различнойкомбинации слов этих трех разрядов, согласно учению Ломоносова, в русскомлитературном языке создаются три разных стиля: в ы с о к и й, п о с р е д- с тв е н н ы й, или средний, и н и з к и й, который часто назывался также п р о ст ы м. Высокий стиль составляется из слов первого и второго разрядов, то естьиз слов “славенороссийских”, общих для обоих языков, и собственно “славенских”,однако, как специально оговаривается Ломоносов, “вразумительных и не весьмаобветшалых”. Средний стиль составляется преимущественно из слов первого разряда(“славенороссийских”), но к ним, как говорит Ломоносов, “с великоюосторожностию” можно присоединять как чисто церковно-славянские, так и чисторусские слова. Наконец, низкий стиль состоит из слов третьего и первогоразрядов (то есть из комбинации чисто русских и “славенороссийских” слов).

Возникающая,таким образом, стройная стилистическая система покоится на двух главныхоснованиях. Во-первых, она вытесняет за рамки литературного употребления какцерковно-славянские, так и русские лексические крайности, то есть те элементыобоих языков, которые стоят на конечных границах общей цепи словарных средстврусской литературной речи. Во-вторых, и это самое важное, в о с н о в у всейсистемы кладется “славенороссийское” начало русского языка, то есть такиесредства, которые у русского и церковно-славянского языка являютсясовпадающими, общими. В самом деле, “славенороссийские” слова, в той или инойкомбинации, мы встречаем в каждом из трех стилей, устанавливаемых Ломоносовым.Но в высоком они сочетаются с чисто “славенскими”, в низком — с чисто русскими,а в среднем — с теми и другими. Следовательно, Ломоносов объявляет как быгенеральной линией развития нового русского литературного языка ту линиюскрещения обеих языковых стихий, которая наметилась уже на предшествующихстадиях истории русского языка и с изумительной зоркостью была им угадана.Именно таким путем удалось Ломоносову вывести русский литературный язык на тотпуть развития, который в будущем привел к такому яркому и мощному расцвету русскоеслово.

          Указанное скрещение обоихисторических начал русского языка практически означало не что иное, какпоследовательное вовлечение в его структуру известных церковно-славянскихэлементов, постепенно переходивших из разряда собственно “славенских” в разряд“славенороссийских”. Русский язык этим путем как бы отвоевывал у церковногоязыка форму за формой, слово за словом, лишая их специфически церковногопривкуса и превращая их в свое собственное достояние. Легко понять, что этотсинтез осуществлялся легче всего на почве среднего стиля, в котором неслучайно, как мы видели, могли участвовать слова всех трех разрядов, сскрещенными “славенороссийскими” в центре. Таким образом, Ломоносов не толькоотдавал себе отчет в том, что такой фонд скрещенных славянских слов существует,но гениально предвидел также, что этот фонд будет со временем все болеерасширяться, что процесс отвоевания русским языком слов и форм из языкацерковного будет продолжаться и впредь. В этих дальнейших завоеваниях русскогоязыка Ломоносов справедливо видел также основное противоядие против засорениярусского литературного языка ненужными заимствованиями из чужих языков. Поэтому поводу Ломоносов говорит: “Таким старательным и осторожным употреблениемсродного нам коренного Славенского языка купно с Российским отвратятся дикие истранные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков… и Российский язык вполной силе, красоте и богатстве переменам и упадку неподвержен утвердится...”Это не исключало возможности введения в русский научный язык международныхнаучных терминов, составленных из греческих и латинских корней, как, например,встречающиеся в собственных сочинениях Ломоносова барометр, горизонт, инструмент, пропорция, фигура и т. п.Но это помогало создавать и собственные новые термины из “славенороссийского”материала, соответствующие западноевропейским, как, например, встречающиеся всобственных научных сочинениях Ломоносова преломление,истолкование, плоскость, явление и т.п.

<span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family: «Times New Roman»;mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language: AR-SA">
Заключение

Основная заслуга Ломоносова заключается в том, что он создал прочнуюпочву для развития нового книжного, но уже светского, общегражданского русскоголитературного языка. С разработкой этого языка связано и самое крупное изфилологических сочинений Ломоносова — его “Российская грамматика”, появившаясяв 1755 году. Написание этой грамматики есть поистине величайший из подвиговЛомоносова. Ведь надо помнить, что грамматика Ломоносова — это первая русскаяграмматика, потому что все более ранние грамматики были посвящены исключительноцерковно-славянскому языку. Ломоносов умело воспользовался предшествующейграмматической традицией, но сделал гигантский шаг вперед, впервые в русскойистории избрав предметом грамматического изучения новый, светский русскийлитературный язык и тем самым, положив начало дальнейшему его грамматическомусовершенствованию.


           Глубоко волнуют современногонаблюдателя черновые заметки Ломоносова к его “Российской грамматике”,показывающие, с каким ясным сознанием лежащего на нем гражданского долгаприступал этот великий исследователь природы к своему обширному филологическомутруду. В этих заметках Ломоносов, между прочим, признается, что его главныетруды “воспящают” его “от словесных наук”, то есть мешают ему заниматьсяфилологией, но что тем не менее он берется за них, так как видит, что никтодругой за это дело не принимается. “Я хотя и не совершу, — пишет Ломоносов, —однако начну, то будет другим после меня легче делать...”

    

 История, конечно, не повторяется. И,вероятно, уже не будет людей с таким универсальным диапазоном научнойдеятельности, как у Ломоносова. Науки сейчас ушли далеко вперед, и одномучеловеку просто невозможно достичь вершин одновременно в нескольких областяхпознания. И всегда Михаил Васильевич Ломоносов – ученый, философ, поэт – будетвызывать глубокий интерес как личность, продемонстрировавшая силу человеческогоразума, как борец с тьмой и невежеством.

<span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA">


Литература:

 

1.<span Times New Roman"">    

Г. О. В и н о к у р, Озадачах истории языка. — В его кн.: Избранные работы по русскому языку, М.,1959.

2.<span Times New Roman"">    

В. К. Т р е д и а к о в с ки й, Предисловие к переводу французского галантного романа “Езда в островлюбви”, СПб.,  с. 8.

 3. “Сочинения М. В.Ломоносова, с объяснительными примечаниями академика М. И. Сухомлинова”, т. 4,ч. I, СПб.

 

еще рефераты
Еще работы по исторической личности