Реферат: Природа и культура как основа национального менталитета

Нижегородский государственный педагогический университет

РЕФЕРАТ

на тему:

ПРИРОДА И КУЛЬТУРА КАК ОСНОВА

НАЦИОНАЛЬНОГО МЕНТАЛИТЕТА

Выполнила

Проверил

Радбиль Т.Б

г. Нижний Новгород2008 г.


План

Введение

1. Менталитет японской культуры

2. О русской культуре и природе как основе национального менталитета

3. Душа России

Заключение

Список использования литературы


Введение

Цель данной работы — изучить понятия «национального менталитета» и его теснейшую связь с природой и культурой Англии, России и Японии. Эти проблемы чрезвычайно обширны, сложны и актуальны. Причем, особенно теперь, когда идет процесс взаимопроникновения и взаимообогащения культур.

Задача, которую я перед собой ставлю в данной работе, внимательно рассмотреть книги В. Овчинникова и Д.Лихачева.

Для меня заявленная в работе тема интересна тем, что заставляет внимательнее вглядеться в окружающий мир, понять, что:

Людей неинтересных в мире нет,

Их судьбы, как истории планет.

У каждой все особое, свое,

И нет планет похожих на нее…

Значительная часть мировой литературы и искусства – это исследование национального менталитета, его тесной связи с природой и культурой. Более того, это основа языкового менталитета. Думаю, очень важно кропотливо изучать актуальные проблемы.

Нынешнее непростое время, как бы «высвечивает» новые грани национального менталитета. А это порождает новые вопросы, разрешение которых ждет, если не разрешения, то вдумчивого, углубленного исследования.


1. Менталитет японской культуры

В.Овчинников в книге «Ветка сакуры» подробно рассматривает взаимосвязь японской культуры, природы страны и национального менталитета. Тема это далеко не новая. Достаточно вспомнить курс лекций В.О.Ключевского, где он говорит о том, что на русский менталитет существенное влияние оказывает тот фактор, что Россия – крестьянская страна. Русский человек привык работать рывками. Слово страда – чисто русское.

«Ветка сакуры» — это глубокое исследование ученого, написанное журналистом ярко и образно. Его хочется читать и много цитировать.

Такая «японская Япония», почти не подверженная переменам, присутствует везде и во всем. Это как бы оборотная сторона медали.

Пока живешь в Токио, кажется, что японская зима – самое сухое и солнечное время года. Трудно представить себе, что за соседними горами, на западном побережье выпадают такие глубокие снега, что многие селения оказываются надолго отрезанными от внешнего мира.

Такова Япония во всем. После нескольких лет изучения ее жизни вдруг обнаруживаешь, что смотрел на горы лишь с одной стороны, в то время, как на их противоположном склоне климат совсем иной.

Японский характер можно сравнить с деревцем, над которым долго трудился садовод, изгибая, подвязывая, подпирая его. Если даже избавить потом такое деревце от пут и подпорок, дать волю молодым побегам, то под их свободно разросшейся кроной все равно сохраняться очертания, которые были когда-то приданы стволу и главным ветвям.

Моральные устои, пусть даже лежащие где-то глубоко от поверхности, это алгебра человеческих взаимоотношений. Зная ее формулы, легче решать задачи, которые ставит современная жизнь.

Остров Чипингу – на востоке, в открытом море; до него от материка тысяча пятьсот миль. Остров очень велик; жители белы, красивы и учтивы; они идолопоклонники, независимы, никому не подчиняются. Золота, скажу вам, у них великое обилие: чрезвычайно много его тут, и не вывозят его отсюда с материка ни купцы, да и никто не приходит сюда, оттого-то золота у них, как я вам говорил, очень много. Жемчугу тут обилие; он розовый и очень красив, круглый, крупный; дорог он так же, как и белый. Есть у них и другие драгоценные камни. Богатый остров, и не перечесть его богатства.

Марко Поло (Италия), Путешествия. 1298

По свету ходит картина Японии: мужчины и женщины в кимоно церемонно кланяются друг другу в тени пагод. Обольстительные гейши играют на древних струнных инструментах, прерываясь лишь для того, чтобы блеснуть изысканным остроумием. Маленькие застенчивые люди спешат с чайной церемонии на аранжировку цветов, в то время как на заднем плане обиженные самураи совершают над собой харакири…

Стереотипы живучи, и на то есть свои причины. В конце концов, американские бизнесмены действительно разъезжают в распластанных лимузинах, курят огромные сигары, то и дело вступают в револьверные перестрелки с гангстерами и исчезают на просторах Дальнего Запада. А разве мало англичан, которые носят котелки биржевых брокеров и складные зонтики, которые гордятся своей «жесткой верхней губой», то есть невозмутимостью и корректностью; которые выходят из своих «роллс-ройсов», чтобы играть в крикет или строить планы восстановления империи, в то время как их дамы в огромных шляпах, украшенных безвкусными цветами, ведут жаркие дебаты, требуя восстановления смертной казни через повешение или протестуя против плохого обращения с английскими собаками в Японии?

Эти картины, возможно, карикатурны. Но беда карикатур состоит в том, что они напоминают оригинал гораздо больше, чем нам (если мы являемся оригиналом) хотелось бы признать.

В, Овчинников пишет о японцах уважительно, со знанием тонкостей языка. Читая его книгу, понимаешь: мы разные и интересны неповторимостью. Каждый народ, каждый человек.

Автор показывает нам особенности языка и культуры страны восходящего солнца.

Природа страны влияет на человека не только своими отдельными элементами, но и всей своей совокупностью, своим общим характером и колоритом. Вырастая среди богатой и разнообразной природы, любуясь с детства изящными очертаниями вулканов, уходящих в небо своими конусами и бирюзовым морем, усеянным тучею зеленых островков, японец всасывает с молоком матери любовь к красотам природы и способность улавливать в ней прекрасное.

Чувство изящного, наклонность наслаждаться красотою свойственны в Японии всему населению – от земледельца до аристократа. Уже простой японский крестьянин – эстетик я артист в душе, непосредственно воспринимающий прекрасное в окружающей природе. Нередко он совершает отдаленные путешествия, чтобы полюбоваться каким-либо красивым видом. А особенно красивые горы, ручьи или водопады служат даже объектом благоговейного культа, тесно переплетаясь в представлениях простолюдина с конфуцианскими и буддийскими святынями. Из этого культа красоты, основывающегося на дивном колорите всего окружающего, возникло японское искусство.

П.Ю. Шмидт (Россия), Природа Японии. 1904.

При изучении истории, литературы и фольклора можно установить два главных источника развития японской культуры, один из них – это любовь к природе и второй – скудость материальных ресурсов. Любовь японцев к природе подобна тому чувству, которое дети испытывают к своим родителям, восхищаясь ими и в то же время побаиваясь их.

Хотя культура обычно рассматривается как антитезис природы, главная характерная черта японской культуры состоит в том, что это культура природоподражательная, то есть построенная по образцу природы, и тем самым резко контрастирующая с культурой других азиатских стран, особенно Китая.

Сюнкити Акимото (Япония),

Изучая японский образ жизни. 1961.

Чем объяснить такие особенности японской керамики, как отрицание симметрии и геометрической правильности форм, предпочтение неопределенным цветам глазури, пренебрежение к какой-либо орнаментации?

Я беседовал об этом в одной из гончарен Кёмидзу с мастером по фамилии Морино.

— Мне кажется, — говорил Морино, что суть здесь в отношении к природе. Мы, японцы, стремимся жить в согласии с ней, даже когда она сурова к нам. В Японии не так уж часто бывает снег. Но, когда он идет, в домах нестерпимо холодно, потому что это не дома, а беседки. И все же первый снег для японца – это праздник. Мы раскрываем створки бумажных окон и, сидя у маленьких жаровен с углем, попиваем сакэ, любуемся снежными хлопьями, которые ложатся на кусты в саду, на ветки бамбука и сосен.

Роль художника состоит не в том, чтобы силой навязать материалу свой замысел, а в том, чтобы помочь материалу заговорить и на языке этого ожившего материала выразить собственные чувства. Когда японцы говорят, что керамист учится у глины, резчик учится у дерева, а чеканщик у металла, они имеют в виду именно это. Художник уже в самом выборе материала ищет именно то, что было бы способно откликнуться на его замысел.

— Если материал отворачивается от меня, я прохожу мимо, — заключил Морино. – Лишь если мы понимаем друг друга, я прилагаю к нему руки.

Если китайцы демонстрируют свою искусность, то изделия японских мастеров подкупают естественностью.

В данной работе нет возможности подробно описывать особенности национального японского менталитета. Я с особым интересом читала об особенностях строительства жилья, дом в Японии не столь капитален, как у нас. Манера не говорить да или нет – это тоже весьма яркая черта японского менталитета. Икэбана, хокку, чайная церемония, кимоно, гейши – все это национальный характер. Книга В. Овчинникова помогает понять его, а также языковой менталитет японского народа.

2. О русской культуре и природе как основе национального менталитета.

Я отмечал уже, как сильно воздействует русская равнина на характер русского человека. Мы часто забываем в последнее время о географическом факторе в человеческой истории. Но он существует, и никто никогда его не отрицал.

Сейчас я хочу сказать о другом — о том, как в свою очередь воздействует человек на природу.

Русский крестьянин своим многовековым трудом создавал красоту русской природы. Он пахал землю и тем задавал ей определенные габариты. Он клал меру своей пашне, проходя по ней с плугом. Рубежи в русской природе соразмерны труду человека и лошади, его способности пройти с лошадью за сохой или плугом, прежде чем повернуть назад, а потом снова вперед. Приглаживая землю, человек убирал в ней все резкие грани, бугры, камни. Русская природа мягкая, она ухожена крестьянином по-своему. Хождения крестьянина за плугом, сохой, бороной не только создавали «полосыньки» ржи, но ровняли границы леса, формировали его опушки, создавали плавные переходы от леса к полю, от поля к реке или озеру.

Русский пейзаж в основном создавался усилиями двух великих культур: культуры человека, смягчающего резкости природы, и культуры природы, в свою очередь смягчавшей все нарушения равновесия, которые невольно создавал в ней человек. Ландшафт создавался, с одной стороны, природой, готовой освоить и прикрыть все, что так или иначе нарушил человек, и с другой — человеком, мягчившим землю своим трудом и смягчавшим пейзаж. Обе культуры как бы поправляли друг друга и создавали ее человечность и приволье.

Природа Восточно-Европейской равнины кроткая, без высоких гор, но и не бессильно плоская, с сетью рек, готовых быть «путями сообщения», и с небом, не заслоненным густыми лесами, с покатыми холмами и бесконечными, плавно обтекающими все возвышенности дорогами.

И с какой тщательностью гладил человек холмы, спуски и подъемы! Здесь опыт пахаря создавал эстетику параллельных линий, линий, идущих в унисон друг с другом и с природой, точно голоса в древнерусских песнопениях. Пахарь укладывал борозду к борозде как причесывал, как укладывал волосок к волоску. Так лежит в избе бревно к бревну, плаха к плахе, в изгороди — жердь к жерди, а сами избы выстраиваются в ритмичный ряд над рекой или вдоль дороги — как стадо, вышедшее к водопою.

Поэтому отношения природы и человека — это отношения двух культур, каждая из которых по-своему «социальна», общежительна, обладает своими «правя-, лами поведения». И их встреча строится на своеобразных нравственных основаниях. Обе культуры — плод исторического развития, причем развитие человеческой культуры совершается под воздействием природы издавна (с тех пор как существует человечество), а развитие природы сравнительно с ее многомиллиоинолетним существованием — сравнительно недавно и не всюду под воздействием человеческой культуры. Одна "(культура природы) может существовать без другой (человеческой), а другая (человеческая) не может. Но все же в течение многих минувших веков между природой и человеком существовало равновесие. Казалось бы, оно должно было оставлять обе части равными, проходить где-то посередине. Но нет, равновесие всюду свое и всюду на какой-то своей, особой основе, со своею осью. На севере в России было больше природы, а чем ближе к степи, тем больше человека.

Тот, кто бывал в Кижах, видел, вероятно, как вдоль всего острова тянется, точно хребет гигантского животного, каменная гряда. О.коло этого хребта бежит дорога. Этот хребет образовывался столетиями. Крестьяне освобождали свои поля от камней — валунов и булыжников — и сваливали их здесь, у дороги. Образовался ухоженный рельеф большого острова. Весь дух этого рельефа пронизан ощущением многовековья. И недаром жила здесь на острове из поколения в поколение семья сказителей былин Рябининых.

Пейзаж России на всем ее богатырском пространстве как бы пульсирует, он то разряжается и становится более природным, то сгущается в деревнях, погостах и городах, становится более человечным. В деревне и в городе продолжается тот же ритм параллельных линий, который начинается с пашни. Борозда к борозде, бревно к бревну, улица к улице. Крупные ритмические деления сочетаются с мелкими, дробными. Одно плавно переходит к другому.

Город не противостоит природе. Он идет к природе через пригород. «Пригород» — это слово, как нарочно созданное, чтобы соединить представление о городе и природе. Пригород—при городе, но он и при природе. Пригород — это деревня с деревьями, с деревянными полудеревенскими домами. Он прильнул огородами и садами к стенам города, к валу и рву, но прильнул и к окружающим полям и лесам, отобрав от них немного деревьев, немного огородов, немного воды в свои пруды и колодцы. И все это в приливах и отливах скрытых и явных ритмов — грядок, улиц, домов, бревнышек, плах мостовых и мостиков.

3. Душа России

В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления русской землей, так как «земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет». Как характено это для роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женская, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина.

Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгооударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной, какого-то немецкого владычества.

Очень характерно, что в русской истории, не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери. <…>

Все эти свойства России были положены в основу славянофильской философии истории и славянофильских общественных идеалов. Но славянофильская философия истории не хочет знать антиномичности России, она считается только с одним тезисом русской жизни. В ней же есть антитезис.

Россия – самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, отдаются колоссу государственности, превращающему все в свое орудие. Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной, творческой жизни, вcя кровь шла на укрепление и защиту государства. <...>

Таинственное противоречие есть в отношении России и русского сознания к национальности. Это — вторая антиномия, не меньшая по значению, чем отношение к государству. Россия — самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины.

Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже – увы! — чуждо национальное достоинство.

Но есть и антитезис, который не менее обоснован. Россия — самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая вое Европу, как гниль и исчадие дьявола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение. Самый смиренный и есть самый великий, самый могущественный, единственный призванный. «Русское» и есть праведное, доброе, истинное, — божественное. Россия — «святая Русь». Россия грешна, но и в грехе своем она остается святой страной, — страной святых, живущей идеалами святости.

Ту же загадочную антиномичность можно проследить в России во всем, вскрыть много противоречий в русской душе. Россия — страна безграничной свободы духа, страна странничества и искания Божьей правды.

Только в России нет давящей власти буржуазных условностей, нет деспотизма мещанской семьи. Русский человек с большой легкостью духа преодолевает всякую буржуазность, уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни. Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная, он не врос в землю, в нем нет приземленности. Странник — свободен от «мира» и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника. Русский тип странника нашел себе выражение не только в народной жизни, но и в жизни культурной, в жизни лучшей части интеллигенции.

Есть они уже у Пушкина и Лермонтова, потом у Толстого и Достоевского. Духовные странники — все эти Раскольниковы, Мышкины, Ставрогины, Версиловы и князь Андрей и Пьер Безухов. Странники града своего не имеют, они града грядущего ищут.

А вот и антитезис. Россия — страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти. Россия — страна купцов, погруженных в тяжелую плоть, стяжателей, консервативных до неподвижности, страна чиновников, — никогда не преступающих пределов замкнутого и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих, кроме земли, и принимающих христианство совершенно внешне и корыстно, страна духовенства, погруженного в материальный быт, страна обрядоверия, страна интеллигенции, инертной и консервативной в своей мысли, зараженной самыми поверхностными материалистическими идеями. Россия не любит красоты, боится красоты, как роскоши, не хочет никакой избыточности. Россию почти невозможно сдвинуть о места, так она отяжелела, так инертна, так ленива, так погружена в материю, так покорно мирится с своей жизнью. Все наши сословия, наши почвенные сдои, дворянство, купечество, крестьянство, духовенство, чиновничество, все не хотят и не любят восхождения; все предпочитают оставаться в низинах, на равнине, быть «как все». Везде личность подавлена в органическом коллективе. Почвенные слои наши лишены православия и даже достоинства, не хотят самодеятельности и активности, всегда полагаются на то, что другие все за них сделают. И наш политический революционизм как-то несвободен, бесплоден и инертен мыслью.

Корень этих глубоких противоречий – в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество — вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией России изнутри, из глубины. Мужественное начало всегда ожидается извне, личное начало не раскрывается в самом русском народе. Отсюда вечная зависимость от инородного. В терминах философских это значит, что Россия всегда чувствует мужественное начало себе трансцендентным, а не имманентным, привходящим извне.

Из этого безвыходного круга есть только один выход: раскрытие внутри самой России, в ее духовной глубине мужественного, личного, оформляющего начала, овладение собственной национальной стихией, имманентное пробуждение мужественного, светоносного сознания.

Русское самосознание не может быть ни славянофильским, ни западническим, так как обе эти формы означают несовершеннолетие русского народа, его незрелость для жизни мировой, для мировой роли.


Заключение

«Русскому человеку было, прежде всего, предъявлено требование смирения. В награду за добродетель смирения ему все давалось и все разрешалось. Смирение и было единственной формой дисциплины личности. Лучше смиренно грешить, чем гордо совершенствоваться. Русский человек привык думать, что бесчестность – не великое зло, если при этом он смиренен в душе, не гордится, не превозносится».

Эту мысль Н.Бердяева попытаюсь прокомментировать так. В литературоведении существует термин «Вечные образы».

Это образы, обобщающее художественное значение которых далеко выходит за рамки их конкретно-исторического содержания и породившей их эпохи. Так, Дон Кихот перестал для нас быть просто бедным ламанчским дворянином, вообразившим себя странствующим рыцарем, — в нем предстает перед нами возможный во все времена трагический конфликт между благородством стремлений и бессилием осуществить их в реальных условиях.

Классическими примерами вечных образов служат также Прометей, Гамлет, Дон Жуан, Фауст. Образы такого плана отличаются от образов, подобных Онегину, Базарову, Жюльену Сорелю: эти последние остаются героями определенной эпохи, зеркалом ее настроений и конфликтов, ее проблем. Образы же Фауста или Дон Кихота, также возникнув на вполне конкретной социально-исторической почве, отразили вместе с тем вековые поиски человеком своего места на земле, запечатлели самые общие, существенные стороны человеческой природы, выразили конфликты и ситуации типичные, постоянные, повторяющиеся в истории человеческого общества.

Вечные образы поэтому, сохраняя свой исторический смысл, вместе с тем служат для последующих поколений обозначением их собственных переживаний, стремлений, противоречий.

Обычно к числу вечных образов относят и таких литературных героев, как Тартюф, Молчалин, Хлестаков. В них нашли совершенное и подчеркнутое воплощение те или иные человеческие качества, те или иные страсти либо пороки, свойственные людям собственнического общества. Это надолго сделало таких героев нарицательными фигурами, синонимами ревности, скупости, ханжества и т. д. Однако такие символы выступают отнюдь не в абстрактной, отвлеченной форме. Великие реалисты облекали свои обобщения в плоть живой и совершенно конкретной действительности, раскрывая в своих героях всю полноту и многогранность человеческой жизни.[1]

Если вдуматься, то и сегодня в нашей жизни преуспевают Молчалины и Хлестаковы. Вот тебе и широкая русская душа! Правда в России всегда горчит.


Список использованной литературы

1. Бердяев Н.А. Судьба России. – М.: Изд-во МГУ, 1990.

2. Волошин М. Избранные стихотворения. Издательство «Советская Россия», М., 1988.

3. Ключевский В.О. Курс русской истории. Часть I. Том 1. Издательство «Мысль», М., 1987.

4. Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры: Учебное пособие. М.: Аспект Пресс, 1997.

5. Лихачев Д.С. Заметки о русском. Издательство «Советская Россия», 1981.

6. Овчинников В. Ветка сакуры, Корни дуба, Горячий пепел. Издательство «Советский писатель», М., 1988.

7. Словарь литературоведческих терминов. Редакторы-составители Л.И.Тимофеев и С.В.Тураев. Издательство «Просвещение», М., 1974

8. Философский словарь, под редакцией И.Т.Фролова, издательство политической литературы, М., 1987.


[1] Подробнее см.: Словарь литературоведческих терминов. Редакторы-составители Л.И.Тимофеев и С.В.Тураев. Издательство «Просвещение», М., 1974, стр.38-39.

еще рефераты
Еще работы по культуре и искусству