Реферат: Тема деревни в произведениях "Пелагея" Ф.А. Абрамова и "Знак беды" В.В. Быкова
Всовременной прозе тема деревни раскрыта не очень широко. Авторы в основномакцентируют внимание на отдельных личностях. Это хорошо видно в произведениях“Пелагея” Ф.А. Абрамова и “Знак беды” В.В. Быкова.
Вобоих произведениях показаны противоположные характеры, однако в “Пелагее” характер Павла (противоположный характеру П.) покти не раскрыт. Вероятно потому, что главной целью авторабыло показать героиню произведения со всех сторон: решительную, умную, стойкую,властную, душевно добрую и в то же время не в меру честолюбивую и эгоистичную.
********************************************************************
АМОСОВАПелагея Прокопьевиа треть жизни своей голодала. В 1933 годуу нее «померли отец и брат с голодухи». В войну тоже было не лучше. А после войны на ее глазах зачахее сын, первенец, потому что у П.«начисто пересохли груди». С той поры поняла Пцену «тряпки» — это товар, накоторый можно было обменять кусок хлеба. И начала она загребать мануфактуруобеими руками, потому что знала:«не ситец, не шелк в сундуки складывает, а саму жизнь. Сытные дни про запас. Для дочери, длямужа, для себя.
Ещев молодости она отличалась сильным и решительным характером. И Павел, хоть и изхорошей семьи (по старым временам у Амосовых первое житье на деревне считалось),а робок был, сразу ей подчинился. Провожая мужа на войну — а было ей тогда девятнадцать лет— П. сказала: „На меня надейся. Никому не расчесывать моих волос,кроме тебя“. И как сказала, так и сделала: за всю войну ни разу непереступила порог клуба. Сестра Павла Анисья, не отличавшаяся такой женскойкрепостью, очень уважала П.
До 1947 года П. работала на скотном дворе.»Руки выворачивали на этой дойке. А холод-то? А дождь? А каково это каждыйдень два раза мерить дорогу — от деревнидо Сурги и от Сурги додеревни? Грязь страшенная, до колена, —и где уж тут присесть на телегу? Хоть быбидоны-то с молоком лошадь вытащила". И вот от нужды, от тяжести, стремяськ новой жизни, одолев всех, П. устроилась в 1947году на пекарню. Сделала она это через Олешу-рабочкома.
Увидал ее Олеша у открытогоокошка за расчесыванием волос. «Ты как золотой волной накрывшись. Искры оттебя летят». И лапу запусти в волосы. А волосы и вправду у нее былиособенные — однажды: на «вечерянке» знакомый парень протащил ее за волосы отокошка до лавки — проверял, выдержат ли.Из бани выйдет — не знает, как ирасчесать, зубья летят у гребня. А в школе учитель все электричество на ееволосах показывал. Недели через полторы-две Олешаподстерег ее за полосканием белья на речке, П. ему пригрозила. И в третий разони встретились опять у речки, и снова Олеша сталпросить ее снять платок, показать волосы, хоть за деньги. «А вот устрой пекарихой за рекой —без денег покажу». — Как уж ей тогдапришло это на ум, она не могла бы объяснить. Олеша ееслова принял всерьез, и П. шаловливо прискинулаплаток — «дьявол, наверно, толкнулее в бок». И Олеша совсем ошалел: «Ежелидашь мне выспаться на твоих волосах, вот те Бог— через неделю сделаю пекарихой. Я нешучу» —«А и я не шучу», — ответила
П.Через неделю она стала пекарихой. Олешавырвал ее со скотного двора, все преграды вокруг разрушил — вот как закружило человека. Но и онасдержала слово — в первый же день на ночьосталась на пекарне. Но под утро посоветовала Олешезабыть о ее волосах. И предупредила: «Я кусачая...»
Вэтом произведении героиня не идеализирована: явно показано ее стремление ккрасивой жизни, любыми средствами даже такими (см. выше).
Олешу она забыла («не дляуслады, не для потехи переспала она с чужим мужиком»(но даже это ее неоправдывает)). Беспокоил ее Павел: он ничем не выдал себя, только, говоря в тотдень о бане, скосил в сторону глаза и посоветовал ей идти в первый жар (в этомэпизоде отчасти показан характер Павла (кроткий склонный все прощать): онвидимо догадывался что произошло, но виду не подал. Но П. поняла его мимику ираскаялась в совершенном.). И в то утро она два березовых веника исхлестала осебя. Но подозрение живет в П.: не Олешина ли дочь ее Алька? — очень уж шальная у девчонки кровь… П.,устроившись на пекарню, бросила вызов всем: председателю колхоза, который не)отдавал свою лучшую доярку (плохо П. работать не умела), колхозникам («Этоза каки таки заслуги такие корма Палаге?»), Дуньке-пекарихе и ее родне.
Вэтом же сорок седьмом году произошло одно из самых памятных событий в ее жизни — недостача. Насчитал ей ревизор Петр Ивановичпять тысяч без мала. Что только не передумала тогда П., топиться хотела,наконец П. «не будь дурой» бух в ногу Петру Ивановичу: выручи, ПетрИванович. Не виновата. И сама буду век за тебя Бога молить, и детям накажу. Иотыскались пять тысяч — это, оказывается,Петр Иванович урок молодой бухгалтерше преподносил, «чтоб носа незадирала». Но не только бухгалтерше этот урок был — поняла П., что даровой хлеб с пекарни ему нужен. Погрел он рукиоб нее, без булки белой за чай не садился. Зато в компанию свою ввел, схорошими людьми за один стол поместил, на почетное место. Завелись тогдаполезные знакомства — председательсельсовета, колхозный председатель, Иван Федорович из райисполкома — и всех она выручала хлебом, зато и ейпродавцы на дом приносили товары.
Тригода назад и Алька стала показывать норов — П. застала ее, тогда пятиклассницу,целующейся с молодым зоотехником. Зоотехника заслали в самую распродальную дыру в районе— в силе П. тогда была.
Исила эта была от ее работы, от отношения П. к ней. Чего только не делала П.,чтоб хлеб был духовитее — воду брала напробу из разных колодцев, дрова выбирала смоляные, чтоб без сажи, мукутребовала первый сорт, а насчет помела и говорить нечего — все перепробовала, и сосну, и елку, и вереск. Только что вынутуюиз печи буханку П. смазывала постным маслом на сахаре — уж на это не скупилась. Тогда буханку любо в руки взять.«Смеется да ластится. Сама в рот просится».
Впекарне у П. чистота, там она любила чаевничать. Это были самые приятные минутыв ее жизни. Но до этого — надо растопитьпечь на пекарне (это после своей, домашней), поднять тридцать ведер воды,налить сто буханок черного да семьдесят белого, а главное, жариться у печки.После работы П. с тяжелой сумкой хлеба и неподъемным ведром помоев дляпоросенка шла домой, обязательно делая отдых у мостков через озеро. Ее встречалмуж. Дома она сразу ложилась на голый крашеный пол, потому что он хорошовытягивал жар из тела. Потом П. долго пила чай из самовара, «пять чашеккрепкого чаю без сахара — пустым чаемскорее зальешь жар внутри». Иногда думала П. о помощнице, но ведь тогдапомои пожиже и зарплата поменьше будут. Так и маялась до болезни мужа, когдазаступила Алька на ее место.
ХарактерП. проявился не только в отношении к работе. Именно она изменила порядокзастройки деревни. П. первая завела усадьбу при доме; до этого бани, колодцыстроились «на задах». П. Амосова первая поставила баню, погреб,колодец и огород около избы, чтоб все было под рукой. И все это под оградой,чтоб ни пеший, ни конный, никакая скотина не могли к ней зайти без спроса.Вслед за П. потянулись и другие. Но сколько она вынесла напраслины! «Кулачиха! Деревню растоптала! Дом родительскийразорила!». А с домом она поступила так. Дом Амосовых-старших былвеликаном: двухэтажный шестистенок с грудастымконьком на крыше, большой двор с поветью и сенником и сверх того еще боковая изба-зимница. Эту избу в сорок шестом отхватила старшаясноха (у Захара Амосова было четыре сына, а с войны вернулся только Павел).Затем потребовала своей доли вторая сноха —раскатали двор. И, наконец, последний удар нанесла П., решившая зановостроиться на задах. По ее настоянию шестистенокразрубили пополам. И старого дома-красавца не стало. Этим ее попрекала золовкаи даже — заезжий столичный любительстарины. Пенял, чуть не плакал: дескать, какую красу деревянную загубили.Особенно насчет крыльца двускатного разорялся. Крыльцо было красивое, П. этопонимала. На точеных столбах. С резьбой. Да ведь зимой с этим красивым крыльцом«мука мученская»: и воду, и дрова надо как в гору таскать. А вметель, а в непогодь — и того хуже.
Сначала,когда П. в сельсовете попросила пустырь за старым домом, ее подняли на смех. Аона разглядела на месте пустыря лужок с душистым сеном под окнами. И теперь ктоне завидует ей в деревне! Дом П. на загляденье (и Алькинухажер, Владислав Сергеевич, оценил его): углы у передка обшиты тесом,покрашены желтой краской, крыша новая, шиферная (больше двухсот рублей стоила),крыльцо по-городскому стеклом заделано. А кругом ширь. Хорошо и внутри дома:комната просторная, чистая, со светлым крашеным полом, с белыми тюлевымизанавесками во все окно, с жирным фикусом, царственно возвышающемся в переднемуглу. Дела по дому до своей болезни делал Павел. Он же всегда и встречал П.после работы.
Втот день, с которого начинается повествование, П. не увидела Павла вусловленном месте и, почувствовав неладное, забыв про усталость, заспешиладомой. Тут она узнала о болезни мужа. Другое известие больно ударило по еесамолюбию. Муж известил ее, что у Петра Ивановича вернулась с учебы дочь Антонида Петровна, и у них по этому случаю будет большойпраздник, на который Амосовы не приглашены. П. всегда отмечала фактыприглашения или игнорирования их с мужем и этим определяла, считаются ли с ней«власти». За годы работы на пекарне она привыкла быть на виду и нехотела оказаться «на задворках». Когда Павел напомнил, что сегодня уего сестры Анисьи день ангела и что надо поздравитьее, П. и слышать не захотела об этом —золовка не принадлежала к кругу избранных и, кроме того, вызываласнисходительное отношение П. своим женским непостоянством. Она отказалась идтик ней и тогда, когда сама Анисья пришла с приглашением, чем — П. сознавала это — очень обидела родственницу и опечалила Павла. П. сослалась наусталость, но эта причина перестала существовать, когда принесли записочку отПетра Ивановича: «Ждем дорогих гостей». Надев свои лучшие наряды, П.с мужем двинулась на праздник. Весть об этом принесли Анисье,и она, обиженная, весь обильный стол скормила деревенским «подружкам» — Мане-большой иМане-маленькой, шалопутным старушонкам.
Вгостях П. отметила, что их посадили не как раньше, на почетное место, а с краю,у комода, и не на стульях, а на доске. Но и этому теперь была рада П., оченьценившая знакомство с «властью». В гостях были все нужные люди:председатель сельсовета, председатель колхоза, председатель сельпо сбухгалтером, начальник лесопункта —неизвестно, кто из них может понадобиться, как жизнь может повернуться. П. обовсем привыкла заботиться сама при больном муже и на этой вечеринке проявиласвои деловые качества: чуть председатель совета вышел из-за стола проветриться,она пошла вслед за ним (ей нужно было, чтобы Алькедали справку-открепление — не мыслила П.жизнь дочери в деревне, в колхозе). П. легко увернулась от давнего предложенияначальника отдать Альку за его сына и, подхватив егопод руку, повела в комнаты. «Так под руку с Советской властью и заявилась — пускай все видят. Рано ее еще на задворкизадвигать». Желая показать, что ценит приглашение, П. уговаривала больногосердцем мужа выпить и достигла своего. Только Павел после этого совсем сник…Над этим приглашением П. долго ломала голову. Она привыкла анализироватьпоступки Петра Ивановича: зачем-то, значит, она ему понадобилась. Пекариха, понятно, теперь не фигура, а вот дочь у нееневеста, с этой стороны, решила П., она может быть и нужна Петру Ивановичу. Аможет, раз приглашение сделано второпях, исходило оно от председателя сельсовета — для его сына Алькатоже могла быть интересна. П. не случайно потом обвиняла себя в болезни Павла — ему повредило не только застолье, но итяжелая для него встреча с сестрой в тот вечер. Увидясестру, он «закачался, как подрубленное дерево». Да и П. упреки Анисьи не оставила без ответа, потому что не привыкласпускать никому. «А как же? Тебя по загривку, а ты в ножки кланяться? Нет,получай сполна. И еще с довеском...». Сознавая неприличность ситуации, П.успокаивала себя тем, что «не было поблизости хороших людей».
Вэтот день ей суждено было испытать гордость за свою дочь — чувство очень ей знакомое. Уложив дома совсем занемогшего Павлаи оставив ему таблетки, П. пошла искать Альку,которой, как и многих парней и девушек в эту праздничную ночь, не было дома.Она нашла дочь у клуба и с неподдельной радостью любовалась ею, увидев, «вкаком почете» у молодежи ее Алька (почет П.любила). За Алькой ухаживали комсомольский секретарьи рослый, красивый офицер. Ее дочь обошла АнтонидуПетровну, что было особенно приятно П. «Ее кровинушкаверх берет!» И честолюбивая П. не могла позволить, чтоб это первенствонарушилось — когда АнтонидаПетровна предложила продолжать праздник у них, П. — напротив — пригласила всехк себе. Вела всю компанию домой — иудивлялась себе, пугалась Петра Ивановича: против кого пошла? Но желание видетьофицера подле Альки, доказать свою силу было
главным.В угаре гордости и решимости, любви к дочери П. даже не пожалела сена, котороезабрызгала водой молодежь, балуясь у них во дворе. У П. «душа расходилась — сама смеялась пуще всех». А рядом, визбе без памяти лежал Павел, оставленный ею без присмотра. Успокаивая потомсвою совесть, П. думала, что без офицера никто ничем не помог бы Павлу — фельдшер был пьян. Болезнь Павла сначалапредставлялась П. крахом. Но пекарню удалось удержать за собой — Анисья и Алькавстали у печи
вместонее. Только через три недели П. попала на пекарню: надо было проверить Альку, слишком вольно, по словам Анисьи,ведущую себя с Владиславом Сергеевичем. Идя на пекарню и из-за одного этогочувствуя себя помолодевшей лет на десять, П. не удержалась и больно«ужалила» Антониду Петровну, намекнув ей наее одиночество. Сказала — и тотчаспожалела о сделанном, захотела загладить свою вину, пригласила «Тонечку» с собой. Это ощущение победителя прошло, кактолько П. оказалась на пекарне. Вначале она даже поздоровалась с печью, поняв,что без этой «каторги» и дышать ей нечем, как бы обняла все глазами.Но потом она дала острастку Альке, в пляжном виде(как и офицер) стоявшей у печи, разглядела три прогорелых противня, грязнуюстену, обтрепанный веник, но самый большой непорядок — хлебы, «двенадцать подряд буханок мореных и квелых».Распалилась П., но тут же осадила себя —офицер Павла от смерти спас, да и Алька целый день вжаре. Быстро сообразила, сбегала за водкой —поблагодарить офицера и солдат: душевной широты П. не занимать. П. искреннелюбовалась офицером, она видела в нем то, что больше всего ценила в людях — ум, волю, да еще подкупала ее в немгородская обходительность. Ей понравилось его обращение к ней — «мамаша»: тут и намек на возможныеотношения в будущем, и уважение, все отметила П. Большие претензии П. к жизнивновь заявили о себе, теперь она решила, что через АлькуАмосовы в люди выйдут. За этот месяц П. помолодела и душой, и телом — будто сама была влюблена, так вдохновили еемечты о счастливом будущем Альки. Но лишь мечтать П.не умела — она решительно начинаетспособствовать счастью дочери, задумывает созвать молодежный вечер у себя дома,чтобы заодно выведать намерения Владислава Сергеевича. Любила П. удивить всех — пять бутылок коньяку решила выставить.Закуска — рыба белая, студень, мясо.Раздобыла морошки — сгоняла за сорокверст Маню-маленькую. Набрала и малины —на нее тоже был неурожай. Вернувшись с малиной, оживленная, гордая, предвкушаяпредстоящее празднество, П. застает ужасную картину — Павел задыхался в тяжелом сердечном припадке. К тому же и Алька уехала в город, одна, вслед за офицером. Добила П.Анисья сообщением о беременности Альки. Все этоукорачивает жизнь Павла: он умер на третий день после бегства дочери. У гробаП. не плакала — кого бы убедила еескорбь? Она и так чувствовала себя преступницей. Она все выдержала: причитания,осуждающие взгляды, пересудные шепотки. А начали речиговорить — земля зашаталась у нее подногами. Только тут, у гроба стала понятна П. жизнь Павла
Безотказно,как лошадь, как машина, работал Павел в колхозе. А П. не ценила этого, ни вочто ставила работу мужа. Но более всего проняла ее другая мысль. Она думала отом, что «ведь лежит Павел, ее муж, человек, с которым — худо-хорошо — она прожила целую жизнь...» И тогда она«заревела во все горло. И ей теперь было все равно, что скажут о ней люди,какую грязь кинут в Альку». И начался у П.долгожданный отдых. «Вставала поздно, не спеша. Не спеша топила печь, пилачай, потом отправлялась в лес. Грибы да ягоды были ее страстью смалу. Ходила по знакомым с детства холмикам и веретийкам.Но много ли ей одной надо? Несколько дней убирала картошку, но и урожай нерадовал — зачем ей столько? Трудно былоП. отвыкнуть от мысли о семье, приноравливаться к одиночеству.
Онаизнывала, ожидая писем от Альки, но та уехала как вводу канула. И П. кляла, ругала дочь последними словами, а после еще пущежалела ее: одна, в чужом городе, без паспорта. Многое перевернула в П. встречасо скотницами на Сурге (П. забрела туда в поискахгрибов и ягод). Работа у них теперь — нето что раньше, когда П. сама была скотницей, многое теперь делают машины.
ЛидаВахрамеева — Алькина ровесница —прежде чуть на себя руки не наложила, когда отец ее определил к коровам (как и Альке, Лиде плохо давалась школьная грамота), а теперьпосмотреть — и счастливее ее человеканету. П. подумала, что ведь и Алька могла бы работатьдояркой. Чем это не работа? „Всю жизнь, от века в век, и матерь ее, ибабка, и сама она, Пелагея, возились с навозом, с коровами, а тут вдруг решили,что для нынешних деточек это нехорошо, грязно. Да почему? Почему грязно, когдана этой грязи вся жизнь стоит?“ После этой встречи П. много плакала. ОсеньюП. занемогла. Поначалу она, как и ее мать в подобном положении, не хотелаподдаваться болезни и даже задумала устроиться дояркой, в очередной раз удивитьи победить всех. Она уже представляла, как о ней заговорят:»Железная!" Но вскоре эту гордую мысль пришлось оставить. И все-такиП. не сдавалась — целыми днями делалачто-нибудь возле дома. Полюбила она сидеть возле черемухового куста и глядетьна реку — хорошо думалось тут. Большевсего думала П. о том, как она своей должностью пекарихивсех одолела, всех на лопатки положила. «Одна. За один месяц. А чем? Какойсилой итростью? Хлебом!». Это было борьбой — за себя, за свою семью, за своего второгоребенка, которого она не желала погубить, как это случилось с их первенцем. Воктябре П. предложили ехать в районную больницу, но она отказалась. Своюболезнь она знала лучше врачей — огня,жары не выдерживали даже кирпичи на пекарне, а ведь она человек, к тому же неотдыхавший за эти восемнадцать лет ни одного дня. Во время болезни к П. редкокто заходил. Но на 7 ноября — и поначалу это П. восприняла как обиду — зашла Маня-большая.Этот праздник больше всех других любила П.: раньше в этот день в семье П. меряли обновы, Павел и Алькасобирались на демонстрацию, забегало начальство пропустить стаканчик. И воттеперь — эта шалопутная старушонка. Ноона принесла весть об Альке, и «словно летоспустилось в избу», и П. заговорила с Маней «своим прежним,полузабытым голосом, тем самым обволакивающим и радушным голосом, противкоторого никто, даже сам Петр Иванович, не мог устоять». Оказывается,сельсовет выдал Альке справку на паспорт — огромная удача; из-за этой справки много силпотратила П. И снова размечталась П. — отом, как бы посмотреть на Алькино житье, да неубежишь в город — «на привязи уболезни». Она обрадовалась, когда Маня предложила сама съездить за счетП., все посмотреть и «обрисовать положение». Маня ездила в городдевять дней (на три дня больше, чем договаривались), и последние ночи П. почтине спала. Встретила она Маню как самую дорогую и желанную гостью. Но когда П.узнала о том, что Алька работает официанткой вресторане, у нее «погасли глаза». Еще больше она встревожилась, когдаузнала, что Владика Маня не видела и дома у Альки небыла. Но все же от главного известия —что Алька жива-здорова — материнское сердце успокоилось, и П.потянуло на жизнь: она все перемыла и стала сушить наряды. Эти«тряпки» П. копила всю жизнь, видя в них эквивалент хлеба,настрадавшись в голодную пору. Привыкшая спрашивать совета у своей совести, П.потом со стыдом вспоминала это время, когда они вдвоем с Маней «перемываликосточки» всем на деревне, а особенно Тонечке,потому что Алькина удача оттеняла серое существованиедочери Петра Ивановича — опять П. почуялавкус победы. Именно через Тонечку — так считала П. — и наказал ее Бог. Дело в том, что П. давно мечтала иметьплюшевый жакет, и когда прямо к ней в дом пришла продавщица с приглашениемприйти за ним в магазин, то П. в этом увидела знак уважения, признания и оченьобрадовалась. Купила для себя и для Альки, а подороге из магазина, встретив Антониду, захотела передней похвалиться, как высоко ценят ее —развернула плат и похвасталась жакетом. Исполнившись жалости к Тоне, как эточасто с ней бывало после приступа гордыни, она предложила жакет девушке, ноТоня, смущаясь, поведала, что они уже не в моде и, кстати, висят в магазине ужегод. От этих слов П. «пошатнулась». Это был для нее страшный удар. Ине то, что ее провели, ей показалось страшным —всегда кто-нибудь кого-нибудь надувает —а то, что П. попалась в ловушку к этой продавщице. Лейтенант проезжий надул,теперь вот эта. «Да как тут жить дальше?» И П. зло расплакалась.«Господи, на что ушла ее жизнь?» С этого дня она опять слегла. Всюзиму П. болела. Письма от Альки приходили короткие данеласковые, из них непонятно было, одна она или с Владиком. Какие-топерспективы перед П. замаячили после визита Сергея, сына Петра Ивановича. Изсмущенных признаний выпившего парня П. поняла, что его «сердце разбитоАлей» — так он ответил на ее упреки,что раньше они не ведали про «настроение», «дай Бог кусок хлебазаработать. Да с ними тогда и не церемонились. Утром в лес не вышел, а к вечерутебя уже в суд повели». П., конечно, не очень верила Сережиным пьянымвздохам, но Альке письмо все же написала. Ее грубыйответ поразил мать: «Хватит с меня и того, что ты всю жизнь на ПетраИвановича молишься». «Да что же это такое?» — говорила она себе. Как жить дальше? Ведь чтобы она ни делала, все невпопад, все мимо… Но сокрушило П. не Алькино письмо. Сокрушила ее пекарня. А ведь именно на неепоначалу надеялась П., думала, что пекарня излечит ее от всех хворей,«стоит только увидеть ей свою пекарню да подышать хлебным духом». Вфеврале она не смогла дойти до нее из-за снежных заносов. Зато с «первой затайкой» П. вышла к пекарне как на богомолье — чистая, благостная — вечером накануне специально сходила в баню. Зато уж домой онашла как пьяная, вся в слезах, не помня себя… Около пекарни была помойка, впекарне — поросенок, все не мыто,засалено, в окошке веник торчит. А вместо помела, о котором столько заботиласьП., — черная, обгорелая рогожина,намотанная на длинную палку и погруженная в ведро с водой. От вида Ульки-пекарихи —грязного, неопрятного, П. едва не стошнило. «Все ей казалось, что исамовар, и рукомойник, и печь с тоской и укором смотрят на нее… „И П.слегла. В доме хозяйничала Анисья, которую не любила П. и не скрывала этого,завидуя к тому же здоровью золовки. Еще одна попытка П. выкарабкаться, выйти сзадворок жизни связана с приходом к ней Петра Ивановича. За год, что прошел спохорон Павла, Петр Иванович сильно сдал и был —невиданное дело — под хмельком. Гость,как всегда, “заговорил петляво, издалека»,и П., хорошо знавшая деловую хватку этого человека, гадала: с чем он пришел? Онзаговорил об Альке —П. не выдала своего волнения. Не сдержалась она, когда Петр Иванович сообщилей, что Алька живет одна. Защищая свою«кровиночку», не желая быть побежденной, П. заявила: «А хоть быи одна, дак что? Моя дочь не пропадет. Ина березка и с ободранной корой красавица, а ина и во девичестве сухая жердина». Намек был страшный — умела П. наносить удары — и неуязвимый Петр Иванович проронил слезу.Он (у нее!) просил помощи — Сергей,действительно, спивается от тоски по Альке.«Темное, мстительное чувство захлестнуло ее». Только теперь онапоняла, что всю жизнь ненавидит его. Ненавидит с того дня, когда он насчитал нанее пять тысяч рублей. Ради его компании П. жизнь свою и своего мужиказагубила. И ей хотелось крикнуть в лицо Петра Ивановича: так тебе и надо! Насвоей шкуре опознай, как другие мучаются… Но вслух П. пообещала написать Альке. После ухода Петра Ивановича, хотя и душил кашель,вей же П. было необыкновенно хорошо — дознойного жара в груди. Она не сомневалась, что Альканапишет. В одной упряжке с таким человеком оказаться! Это каких же дел можнонаворотить — встала П. на привычную колеюразмышлений.
«Накакое-то мгновение она потеряла сознание, а потом, когда пришла в себя, ейпоказалось, что она стоит у раскаленной печи на своей любимой пекарне и жаркоепламя лижет ее желтое, иссохшее лицо».
Она,по старой привычке, легла на пол, и там ее мертвой нашла наутро Анисья. Алька приехала через неделю после похорон, справила поминки — небывалые, неслыханные по здешним местам,потом распродала отрезы на платье, самовары и прочее добро, нажитое матерью. Напятый день Алька уехала — ей не хотелось упустить веселое и выгодное место на пароходе.
Впроизведении “Пелагея” явно сделан акцент на раскрытие характера героини, носюжет этого произведения пропитан деревенской жизнью. И читая это произведениетрудно не пропитаться ею.
Приблизительното же самое происходит в произведении Быкова “Знак беды”. Здесь показаны всетрудности деревенской жизни во время коллективизации и войн. Это произведениеболее драматическое, и в нем больше уделено внимания жизни деревни чем в “Пелагее”.
********************************************************************
ПЕТРОК БОГАТЬКА.Ему шестьдесят лет. По слабости здоровья служить в армии П. не пришлось. С молоду он батрачил по фольваркампока не женился на Степаниде и не стал работником у пана Яхимовского.Получив после экспроприации свой надел земли,он не мог сдержать «неожиданной радости: шел на хутор, считай, батраком, а вот стал хозяином и теперьосматривает свои нивы и пажити».Это событие стало для него, как и для Степаниды,началом новой жизни.
Однакорадость по поводу земли была недолгой, ибо былаона «не дай Бог — камни,суглинок, который в засушливый год становился как скала». В первую жепахоту, не выдержав, пала молодая кобылка.П. стал копать «вручную лопатой, ковырял, долбил, рубил проклятый суглинок...». «Четыре дня сутра до ночи они в две лопаты долбилисуглинок и все-таки одолели его, и засеяли, заборонили в срок. Спустя несколько дней П. вкопал в этопроклятое место огромный крест, сколоченный из бревна: а вдруг Бог и впрямьпоможет, „отведет беду отэтой их проклятой людьми и Богом земли“. И всякий видел этот „знакчеловеческой беды“, с тех пор это место выселковцыпрозвали „Голгофой“.
Но П.не сдавался, работал как проклятый. „Он усердствовал в любой работе: пахал, мельчил комья, удобрялкаждый клочок почвы, потом сам косил, свозил и снова пахал, сеял,бороновал“, бывший батрактак отдался хозяйничанию на своей земле, чтонадорвался. Он „выкладывалсяднем и ночью, а результат был ничтожный“.Очень скоро стало ясно, что „в этом бесконечном поединке сземлей“ не только неразбогатеешь, а „раньше времени переселишься на деревенское кладбище в сосны“. Когда Степанида заговорила о колхозе,П. особенно не возражал.
П. вотличие от жены из тех, кто рожден ползать, он задумчиво, молча дымит „вонючей своей махоркой“,будто навсегда озадачен фокусамижизни, постоянно задавая себе вопрос: „Как дальше жить?“. По натуре своей П. был человеком „тихим,таким, как и большинство в Выселках: в меру осторожным, уважительным к другим, немного суеверным и набожным. Таким же были и всеего предки“ У истоков этогохарактера — батрацкая доля, стойкоеощущение своей оттесненности, малости, какой-то неминучей подвластности хозяевам, власти, старой и новой (»… былнаучен за долгую жизнь всегопобаиваться").
Когданачалась «самая горячка с колхозом», П. не ходил на собрания, не метался, подобно Степаниде,по хуторам и местечкам. «Всюжизнь он хотел только одного — покоя.Чувствуя себя слабым и отмногого зависимым человеком, жаждал как-нибудь удержаться в стороне от захлестывающих мир событий,переждать, отсидеться». Емубыло жаль расставаться со своим «коником», которого «только год назад нажили, и теперьотдавать» в колхоз. П.частенько злился на жену за ее несговорчивость, за то, что уходила на целый день в местечко на собраниякомбеда или на ликбез («Бросилавсе, побежала»), оставляя на него все хозяйство. Разве это мужицкое дело выполнять бабью работу подому! П. «готов был провалитьсясквозь землю от стыда», когда Степанида«наговорила многое из своих обид на порядки в колхозе неожиданнозаехавшему на их хутор минскому начальству. Ему было страшно неловко за жену, он впервые в жизниустыдился и „собственной фамилии, так несуразно прозвучала она на этомубогом, заваленном снегомдворе“. Да разве „можно что путное внушить женщине? То, что для тебя ясный день, ей кажетсяночью“. „Правда, этирассуждения вертелись только в его голове, вслух же он лишь тихо огрызался, зная по опыту, что злой женелучше не перечить, его верха все равно небудет“. „Уж такая натура: скорее отдаст, чем возьмет. Легче уступить, чем своего добьется.
Нелюбил ссориться, ему чтоб всетихо“. Опять-таки по настоянию Степанидыотправился П. в Минск, в Домправительства, к товарищу Червякову с крестьянскимпрошением за арестованного председателя да долг вернуть, червонец, который дал ему однажды Червяков налечение заболевшей дочери. Но „разве по П. это было?“ Однако были в его жизни случаи, когда и онпоступал по-своему.
Вмолодости П. играл на скрипке. „Однажды на ярмарке в местечке попросил у какого-то цыгана немногопоиграть“, Степанида стояла рядом и похвалила, он загорелся: куплю!Мечта заиметь свою скрипку привелаего уже на шестом десятке лет к еврею-торговцу, и червонец, который дала ему Степанида на покупку сапог,отдал за „красную блестящую скрипочку с черной декой и красиво изогнутыми вырезами по бокам“, да еще двачервонца остался должен. Жена всплеснула руками: „До скрипки ли теперь,когда не сегодня, так завтра придется свести в колхоз лошадь, ссыпать семена, отдать сбрую, сани, телегу...“.
Быловремя, когда П. чувствовал себя хозяином Яхимовщипы, „одного скота здесь водилось более десяткаголов: лошадь, молодая кобылка,две коровы… шесть или восемь овец. Ну и свиней, конечно, не менее двух“. Хорошо или худо, но он»правил усадьбой". Хата, правда,«давно уже была не новая», но она еще постоит. «Крышу в коньке надо залатать… в истопкедаже льет, в сильный дождь на глиняномполу образуется лужа». Но П. «не очень хотелось тащить свои кости по шаткой стремянке на крышу», ато «потревожишь гнилуюсолому, польет сильнее». «Самая,может, справная здесь постройка — этоновая пунька захлевом». Ставили ее вдвоем с Федькой, думалось, если не самому, так, может, сгодится сыну". Отслужит вармии, женится и продолжит род.«Но вот почти все подошло к нулю, только и забот, что коровка, малый кабанчик да этих девять куриц...
Дети,едва оперившись, рано выпорхнули из родительского гнезда, их не вернуть. А тутэта война, наверное, она добьетокончательно». «Что теперь будет? Чегождать от немцев?.. И как жить дальше?». П., и в мыслях неспособный сделать никому зла,настраивал себя на то, что«надо как-то переждать лихое время, затаиться, притихнуть, а там, глядишь, изменится все клучшему. Не вечно же длитьсяэтой войне. Но, чтобы остеречься беды, надо вести себя как можно осмотрительней и тише»."… Коли к ним по-хорошему, то,может, и они… Не съедят, может...". Когданагрянули полицаи — Гуж с Колонденком — П.засуетился, собирая нехитрую еду на стол, выпил вместе с ними, прикрикнул(когда такое было!) на строптивую Степаниду, боясь не столько за себя, сколько за нее («еслиразозлится, то никому не уступит, будь перед ней хоть сам господь Бог»;«конечно, он сволочь, бандюга, немецкий холуй, но ведь онвласть!.. С волками жить — по-волчьи ивыть»).
Нет,«и в помине нет твердости, мужицкой самостоятельности, со всяким он готов согласиться, каждомуподдакнуть», — неприязненно думает оП. жена. «Можно подумать, что людская покорность делает кого-то добрее. Скорее наоборот». И вконечном счете права будетона. Словно «незрячие»глаза немцев не видели, не замечали усилий П.Напротив, П. переживает не раз ужас смерти, чувствует ее холодное дыхание — когда офицер расстреливает газетный снимокСталина, висевший на стене, стегаетцепью Степаниду, убивает из пистолета не принесшую молока Бобовку.
Какое-товремя П. с тихой завистью наблюдал за четким распорядком, существовавшим унемцев, неукоснительной дисциплиной. Сготовностью играл он для них на скрипочке народные мелодии, забыв и про кур, и про жену. Скрипка П. — причуда и отрада его молодых лет —сыграет, откупаясь, спасая, потешит чужое ухо. Нов ту же ночь немцы убили пастушонка Янку, слишком близко подошедшегок хутору: «свелся на нет и без того немногочисленный, горемычный род выселковскихГончариков».
Немцывскоре выехали, и «свои» полицаи вновь почувствовали себя хозяевами. От них ни спрятаться, ни убежать.Да и «куда было убегать?Он прожил здесь половину жизни, вырастил двоих детей, познал столько забот, страха и горя, а может,немного и радости… Ведь уних сила, а что осталось у него? Пара натруженных рук, ревматизм в ногах ишестьдесят лет за плечами… Разве что малостьсхитрить, но и то с немцами, а… своих не обманешь». Проработав по приказу Гужа целый день на копкеземли, П. понял, что второготакого дня ему не выдержать. Знал он и то, чтоот Гужа, как от немцев, скрипочкой не откупишься — нужен самогон. «Когда-то, еще доколхозов, П. предпринял не очень удачную попыткуизготовления самогона», но уполномоченные из округа, искавшие лен, наткнулись на самогонныеинструменты в истопке— и тут же их и реквизировали. «Потом он платил штраф, натерпелся позора на собраниях и надолго проклялмалопочтенное дело самогоноварения. Но это было давно. Петроквсем нутром чувствовал, что водкастановится едва ли не единственной ценностью в жизни...».
Ипошла скрипочка Тимке Рукатому в обмен на змеевик. «Боже мой, —думал П., — глядя на суетливую пляскуогненных языков по казану, — что делаетсяна свете!.. Как жить с этим Гужом,который видит тебя насквозь и еще таит зло за прошлое». Ему не жалко ни хлеба, ни трудов, лишь бысамогонкой залить его ненасытноегорло. Для спасения варил П.это зелье, однако муки его из-за самогона оказалисьнапрасными. Ушли свои полицаи, пришли чужие, прослышав про «горелку»,но той уже не было. Вызверившись, полицаи учинилинад стариком расправу, один из них «пнул Петрокасапогом в грудь и за шиворот,словно щенка, поставил к стенке» и началстрелять. Степаниду еще раньше он ударилчем-то по голове, и та безсознания лежала в сенях. На какое-то время и П. потерял сознание. «Видно,вообще жизнь кончилась… они не дадут помереть по-человечески, своею смертью,они доконают насильно». Новый день принесетлишь «новые мучения, может, смерть даже, потому как сколько же они будут играть в убийство...». «Если нет иного спасения, то и самогон — не спасение».
Этаночь что-то сдвинула в сознании П., «безнадежно сломила, сбила ход его мыслей с привычного круга».«С самогоном все кончено. Онстарался, чтобы получше выгнать. Кому? О ком заботился, дурень?.. Но и он недурак… он не позволит им оседлать себя и ездитькак им захочется, он еще постоит за себя». Страх постепенноистаивает в душе П., власть инстинкта самосохранения отступает перед человеческим достоинством. Откопав в лесу заветную бутылочку, сбереженнуюдля себя и тяжко раненной Степаниды, П. не донес ее до хаты: там его уже ждали Гуж с Колонденком.Он успел только выбросить бутылку с остаткамисамогонки, как засвистели пули, посыпались удары жердью, сапогами...
Ониповолокли П. через огород, а «он думал только: что еще сказать этим сволочам?». «В немснова поднялась и подхватила егогневная волна обиды и отчаянья, она придала силы, и он решил не