Реферат: Тема Родины в творчестве Федора Абрамова ("Пряслины")
2Р 0 2Е 0 2Ф 0 2Е 0 2Р 0 2А 0 2Т
2«Тема Родины в творчествеФедора Абрамова (»Пряслины")"
— 2 -
2П 0ервыедва романа: «Братья и сестры» и «Две зимы и три лета»,вместе с
романами«Пути-перепутья» и «Дом» составляют тетралогию «Братья и
сестры»,или, как назвал их Федор Абрамов, «роман в четыpеx книгах».
Объединенныеобщими героями и местом действия (северное село Пекаши-
но), эти книги повествуют о тридцатилетней судьберусского северного
крестьянства, начиная с военного 1942 года. За это время состарилось
однопоколение, возмужало второе и подрослотретье. И сам автор обре-
тал мудрость со своими героями, ставил все более сложные проблемы,
вдумывался ивглядывался в судьбы страны, России и человека. Более
двадцати пяти летсоздавалась тетралогия (1950-1978).Более двадцати
пяти лет нерасставался автор с любимыми героями, искал вместе с ними
ответа намучительные вопросы: да что же такое,эта Россия? что мы за
люди? почему мы буквально в нечеловеческих условияхсумели выжить и
победить врага ипочему в мирное время не смогли накормить людей, соз-
дать подлинно человеческие, гуманные отношения, основанные на
братстве, взаимопомощи, справедливости? Эти вопросы начинают открыто
обсуждаться лишьныне. Тетралогия «Братья исестры», как и все твор-
чество Абрамова подготавливала общество социально-философски и
нравственно ксегодняшним переменам. Хотя все книгиобъединены в тет-
ралогию, но каждая из них представляет, какподчеркивал не раз автор,
законченноехудожественное целое. Поэтому возможно рассматриватькаж-
дый романотдельно.
2БРАТЬЯ И СЕСТРЫ
О замысле первого романа Федор Абрамов неоднократно рассказывал на
встречах считателями, в интервью, в предисловиях.
Чудом уцелевпосле тяжелого ранения под Ленинградом, после блокадного
госпиталя, летом 1942 года во время отпуска по ранениюон оказался на
родномПинежье. На всю жизнь запомнил Абрамовто лето, тот подвиг, то
«сражение захлеб, за жизнь», которое вели полуголодные бабы, старики,
подростки. «Снаряды не рвались, пули не свистели. Но были похоронки,
была нуждастрашная и работа. Тяжкая мужская работа в поле и на лугу».
«Не написать»Братья и сестры" я просто на мог… Перед глазами стояли
картины живой,реальной действительности, они давили на память, требо-
вали слова осебе. Великий подвиг русской бабы,открывшей в 1941 году
второй фронт,быть может, не менее тяжкий, чем фронт русского мужика,-
как я мог забыть об этом)" Первымизъяснением любви, сострадания и
восхищения русскойсеверной крестьянкой стал роман «Братья и сестры».
Восемь летвызревал замысел романа. Кончиласьвойна, Абрамов вернулся
доучиваться вЛенинградский университет, закончил аспирантуру, защитил
кандидатскуюдиссертацию, стал работать на кафедре советской литерату-
ры. Все эти годыон думал о романе, мечтал о писательстве, но долг пе-
ред семьейстаршего брата, которая нуждалась впомощи, не давал воз-
можности целикомпосвятить себя литературе.
Абрамов началписать первые главы в летние каникулы t950 года на хуто-
ре ДорищеНовгородской области при вдохновенной поддержке своего вер-
ного другахудожника Ф. Мельникова, отдыхавшего с семьей на том же ху-
торе.
Шесть лет — вовремя каникул, в выходные дни, вечерами и даже ночами -
работал Абрамовнад романом. Одновременно читал лекции,писал статьи.
Одна из статей — «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» - была
полемически направлена против лакировочных тенденций влитературе тех
— 3 -
лет, против сусально идеализированного изображения деревни. Вывод
«статьи:»Только правда — прямая и нелицеприятная" — стал писательским
кредо Абрамова.Позднее он уточнит: "… Подвиг человека, подвиг народа
измеряетсямасштабом содеянного, мерой жертв истраданий, которые он
приносит наалтарь победы".
Об эмоциональномнакале писательского труда Абрамова говорит запись в
дневнике 15 октября 1955 года: «Сегодня всю ночь не спал — забылся в
пятомчасу... Неожиданно приоткрылась сценакражи, страдания Мишки,
переживания иблагородства Мишки. Долго она не давалась. Утром я вста-
вал злой, стяжелой, мутной головой. Надо было готовиться к лекции. Но
едва я сел застол, как снова нахлынуло вчерашнеечувство; мне приш-
лось оставитьлекции и записывать сцену с пропажей зерна. Мишка полу-
чаетсявеликолепен. Кажется, у нас такогоподростка еще не было в ли-
тературе, да притом в литературе для взрослых. Детскиймир у нас глу-
хой стенойотгорожен от взрослого. А ведь в жизни не так — одна бурля-
щая повседневнаягуща».
Роман не сразунашел благосклонных издателей. «Два года его отфутболи-
валиредакции», — вспоминалписатель. Не приняли его журналы «Ок-
тябрь», «Новый мир».«Братья исестры» увидели свет в 1958 году в жур-
нале«Нева» И тут совершилось почти чудо. Роман сразу был встречен
критикой доброжелательно. За 1959-1960 годы появилось более тридцати
рецензий вгазетах и журналах. В 1959 году он вышел отдельной книгой в
Лениздате, в 1960-м — в «Роман-газете», а в 1961-м был переведен и
превосходно изданв Чехословакии.
Были недовольствасреди земляков, которые узнавали внекоторых героях
своиприметы. Тогда Абрамов, может быть, впервые ощутил, как трудно
говорить правду онароде самому народу, развращенному как лакировочной
литературой, так и пропагандистски хвалебными речамипо его адресу.
Абрамов писал изВерколы Ф. Мельникову 6 июня 1950 года: «Земляки меня
встретили хорошо,но некоторые едва скрывают досаду: им кажется, что в
моих героях выведены некоторые из них, причем выведены не совсем в
лестном свете. Ибесполезно разубеждать. Кстати, знаешь, на что опира-
ется лакировочнаятеория, теория идеальногоискусства? На мнение на-
родное. Народтерпеть не может прозы в искусстве. Он и сейчас предпоч-
тет разные небылицы трезвому рассказу о егожизни. Одно дело его ре-
альнаяжизнь, и другое дело книга, картина. Поэтому горькая правда в
искусстве не длянарода, она должна быть обращена к интеллигенции. Вот
штуковина: чтобысделать что-нибудь для народа, надо иногда идти враз-
рез снародом. И так во всем, даже вэкономике». Эта трудная проблема
будет заниматьАбрамова все последующие годы. Сам писатель был уверен:
«Народ, каксама жизнь, противоречив. И в народе есть великое и малое,
возвышенное инизменное, доброе и злое». «Народ — жертва зла. Но он же
опора зла, а значит, и творец или по крайней мере, питательная почва
зла»,-размышляет Абрамов
Первыерецензенты «Братьев и сестер»отмечали мужество Абрамова, су-
мевшего достойнорассказать о трагедии народной, о бедах и страданиях,
о ценесамопожертвования рядовых тружеников. Абрамов сумел «взглянуть
в душу простогочеловека», он ввел в литературу целый пекашинский мир,
представленный разнообразными характерами. Не будь последующих книг
тетралогии, все равно остались бы в памяти семья Пряслиных, Анфиса,
Варвара, МарфаРепишная, Степан Андреянович.
Словом,Абрамов вошел в литературу не как новичок, начинающий писа-
тель, а сразу какзрелый и самобытный художник. И это не случайно, ибо
формировался, складывался писатель Абрамов давно. Он самподчеркивал:
— 4 -
«Писатель — это судьба, биография» За плечамиавтора романа «Братья и
сестры» была трудная судьба-биография: Был трагедийный опыт дере-
венскогоподростка, испытавшего бедыколлективизации и полуголодного
существования 1930-х годов, был ранний опытбезотцовщины и братской
взаимопомощи, был опыт ополченца-фронтовика, а затем — опытчеловека,
воочию, на своих земляках, на семье братастолкнувшегося с послевоен-
нымлихолетьем, с бесправным положениемкрестьянина, лишенного даже
паспорта, почти ничего не получающего на трудодни иплатившего налоги
за то, чего у него не было. Наконец, был опытученого-преподавателя и
критика-публициста. За статью «Люди колхозной деревни в послевоенной
прозе» емупредъявляли политические обвинения. Ноон отстаивал свою
правоту.Заканчивался роман на волне тех событий, которые связаны с XX
съездомпартии, с разоблачением культа личности.Это окрыляло, давало
возможностьговорить о наболевшем.
Абрамовпришел в литературу не только с огромнымжизненным опытом, с
убеждениямизаступника народного, но и со своим словом. В романе
«Братья и сестры» мощно зазвучалаживая многоголосая народная речь,
усвоеннаяписателем с детства и всегда питавшая его книги. Поначалу
нелегко было Абрамову утверждать свою языковую стихию. Редакторские
пуристы пыталисьвыравнивать, подгонять под шаблонего слово. Но и
здесь оноставался непреклонен.
Несомненно, былив романе и недостатки. Их видел самавтор. И все со-
биралсядоработать роман, внести необходимыекоррективы. В личном ар-
хиве писателясохранились объемистые папки с заметками для доработки
всех четырех книгтетралогии, в том числе и первой книги. Всестороннее
изучение этихматериалов — дело будущего.Сейчас возможно наметить лишь
главныенаправления творческой мысли писателя, кратко остановиться на
техзаметках, которые проясняют и углубляют социально-философскую
проблематику романа, свидетельствуют о неутомимых исканиях художника.
Заметки возникалив разные годы: сразу после публикациикниги, в 1958
году, и в последующие годы, когда он работал над другимикнигами
(1962, 1965, 1967, 1971-1976), и тогда, когда былазавершена тетрало-
гия (1978-1981).
Трагедиявойны, единение народа перед общей бедойвыявили в людях не-
виданные духовныесилы — братства, взаимопомощи,сострадания, способ-
ность к великомусамоотречению и самопожертвованию. Эта мысль пронизы-
вает всеповествование, определяет пафос романа. И все-таки автору ка-
залось, что ееследует уточнить, углубить, сделать более многосложной,
многооттеночной. Для этого потребовалось ввестинеоднозначные споры,
сомнения,размышления героев о жизни, о воинской совести, об аскетизме.
Ему хотелосьподумать самому и заставить читателя задуматься о воп-
росах «бытийных», не лежащих на поверхности, а уходящих корнями в
осмысление самойсути жизни и ее законов. С годами он всебольше свя-
зывал проблемысоциальные с нравственными, философским, общечелове-
ческими. Думается, поэтому он хотел переделать начало. Открыть роман
поэтически-философской картиной летящих журавлей, соотнести извечные
законыприроды, которым повинуются мудрыептицы, с варварством людей.
«Небывалое,непостижимое творилось на земле. Пылали леса. Вздымались к
небу пожарища.Гремели громы не с небес, с земли! Железным дождем сек-
ло и снизу и сверху — и тогда падалиих неделями летевшие товарищи,
клин терял свойизначальный, с незапамятных времен установленный рису-
нок. С кормежкой было худо — часто не находили былых жировок, им не
махали сземли, как прежде, не кричали мальчишки: журавушки, куда
вы?.. А они все летели и летели, повинуясь древнему закону, на свои
древниегнездовья, в северные леса, на болота, на животворные воды За-
полярья»
— 5 -
Природа, люди,война, жизнь… Подобные размышления хотел ввести писа-
тель в роман. Обэтом — внутренний монолог Анфисы: «Растет трава, цве-
ты не хуже, чем в мирные годы, жеребенок скачет ирадуется вокруг ма-
тери. А почему же люди — самые разумные из всехсуществ — не радуются
земной радости,убивают друг друга?.. Да что же это происходит-то? Что
же такое мы, люди? Ведь и немцы люди. И у них матери иотцы. И что же
это заматери, которые благословляют своихсыновей на убийства? Да не
может быть, не может быть... Нет таких матерей. Что- то другое тут,
что-тодругое... А что? Кто ей скажет это? Да и к кому обращаться с
этим? До этого ли теперь людям?.. Только надо лизадумываться сейчас?
Об этом ли надодумать?». О смысле жизни размышляетпосле гибели сына
и смерти женыСтепан Андреянович: «Вот и жизньпрожита. Зачем? К чему
работать? Ну,победят немца. Вернутся домой. А что у него? Ему-то что?
И, может быть,следовало жить, для Макаровны. Единственный человек был
около него, и того проворонил. Так зачем же мы живем? Неужели только
работать?» Итут же автор обозначил переход к следующей главе: «А
жизнь брала свое.Ушла Макаровна, а люди работали». Но главный вопрос,
который хотелукрупнить Абрамов,- это вопрос о совести, об аскетизме,
об отречении отличного во имя общего. «Имеет ли право человек на лич-
ную жизнь, если все кругом мучаются?» Вопроснаисложнейший. Поначалу
автор склонялся кидее жертвенности. В дальнейших заметкахк характе-
рам и ситуациям,связанным с Анфисой, Варварой, Лукашиным, он усложнил
проблему. Запись от 11 декабря 1966 года: «Можноли полнокровно жить,
когда кругомбеды? Вот вопрос, который приходится решать и Лукашину. и
Анфисе. Нельзя. Совесть и пр. Нельзя жить полнокровносейчас. А когда
же жить человеку?
Гражданскаявойна, пятилетки, коллективизация,война… Лукашин полон
сомнений, но в конце концов на вопрос „Возможна литеперь любовь?“ он
отвечает: „Возможна! Именно теперь и возможна.Нельзя отменить жизнь.
А на фронте? Тыдумаешь, у всех пост великий? Да возможно ли это?“ Ан-
фиса думаетиначе: „Каждый решает так, как он может. Я не осуждаю. А
сама немогу. Как я бабам посмотрю вглаза?“ Максимализм Анфисы автор
хотелобъяснить крепкими нравственными устоями в ее староверской
семье. „Раз горе а доме — каждый день покойники- разве может она от-
даватьсярадости? Разве не преступно это? Все прабабки и бабки, хра-
нившие верностьдо гроба своим мужьям в их роду, восставали против ее
любви, противстрасти. Но и Анфису заставлял автор больше сомневаться,
искатьответа. Анфиса терзается: любить должна была Настя, ее должна
была одаритьвсеми дарами жизнь, а на самом деле любить выпало ей, Ан-
фисе. Да разве справедливо это? Кто, кто определяет все это, заранее
рассчитывает? Почему один человек умирает в молодости, а другой жи-
вет?.
Анфиса, когдаузнала, что Настя обгорела, калекой стала, надела на се-
бя вериги. Стоп.Никакой любви! Она стала сурова, аскетична, что назы-
вается, в ногу со своим временем. И думала: так и надо. В этом ее
долг. Но людям это не понравилось. Людям, оказывается, больше нрави-
лась прежняяАнфиса — веселая, неунывающая, жадная дожизни. И именно
тогда о ней свосторгом говорили бабы:
— Ну, женка! Не падает духом.Еще и нас тянет.
А когда она сталааскетом, худо стало и людям! И бабы дажеспрашивают
ее: что с тобой, Анфиса? Не заболела ли ты?Ходишь — лица на тебе нет
и брови не раздвинешь... Страшно на тебяглядеть. И люди не идут к
ней. А она ведь хотела им добра, для них надевалана себя власяницу.
— 6 -
Нравственноаскетическое и язычески жизнелюбивое отношение к миру при-
нимало в романе ив других произведениях Абрамова самые многоликие
формы. Крайний аскетизм и эгоистически бездумное жизнелюбиебыли оди-
наковонеприемлемы для писателя. Но он понимал, как трудно найти прав-
ду — истину вэтом мире. Потому вновь и вновьсталкивал противополож-
ные натуры,взгляды, убеждения, искания в сложных жизненных ситуациях
Хотел писатель ввестидорогие ему представления о старых традициях се-
верян, не знавших даже запоров в доме: поставят приставку - и все.
“Открыт дом — хоть все вынеси. Удивительнаядоверчивость северян...
Избушкиохотничьи. Все остается. Лучина. Хлеб.Взаимовыручка. И Лука-
шин былблагодарен этому краю. Он омылся в ключевых родниках… он ок-
реп, набрался сил. И не только физических, но идуховных. Он окунулся
в живой,родниковой воде… Он влюбился в этот первозданный край»
2ДВЕ ЗИМЫ И ТРИЛЕТА
Роман создавалсяна волне событий, происходивших после XX съезда. пар-
тии, когдапоявилась возможность открыто обсуждать положение в стране.
Заметки к роману конца 1950-х — начала 1960-хгодов, повесть «Вокруг
даоколо», выступление на партийномсобрании Ленинградских писателей
(1964) позволяют судить о гражданской позицииАбрамова в те годы. Он
ставил самыетрудные, болевые вопросы времени. Онговорил о бедствен-
ном положениикрестьян, о чиновничьем произволе, обопасности возрож-
дения новогокульта личности, oб уроках нашей истории, о необходимости
соблюдениязаконов, о развитии демократии и гражданского самосознания.
Во весь голоссказать в печати все, что мучило писателя в те годы ока-
залось невозможным. За повесть «Вокруг да около» он подвергся раз-
носнойкритике, слова на Втором съездеписателей РСФСР (1965) ему не
дали. В такой обстановке он проявил, пожалуй, максимальное мужество,
создав роман«Две зимы и три лета». Внем Абрамов-художник, Абрамов
-мыслитель обрелсвою высоту. Если в первом романеглавенствовали лю-
бовь-восхищение, сыновняя благодарность, а все трудности объяснялись
войной, то вовторой книге углубилось исследовательское начало, возрос
масштабхудожественного постижения конфликтов, судеб, характеров. Аб-
рамов одним изпервых смело заговорил о бедственном и бесправном поло-
жениикрестьян. Он взывал к социальнойсправедливости, он поведал о
тех трагически-тупиковых ситуациях, в которых оказались лучшие люди
деревни — совестливые, трудолюбивые, выстоявшие в войну. При этом
писатель невпадал в одностороннее обличительство. Он запечатлел изра-
ненную, но живую душу народа, не утратившего в порубед и лишений лю-
бовь к земле,чувство ответственности, взаимопомощи, сострадания.
Предварительныезаметки к роману 1958-1959 годов выявляют болевой на-
кал мысли ичувств писателя: «В стране дведенежных системы: рубль и
трудодень. Трудодень--палочка, за ней ничего. Колхозникполучает тру-
додни, но ихникто никуда не брал, потому что ониничего не стоили.
Даже в налог небрали. Напрашивается чудовищный вывод: деревня была на
положенииколонии, рабыни. Как же тут можно говорить, что у нас не бы-
лоэксплуатации?!».
Заметки ковторому роману о послевоенной деревне писатель делал еще в
пору работы над «Братьями и сестрами», а думал о нем и того раньше,
ибо «ссамого начала были задуманы четыре книги… Но, конечно же, это
была лишь общаяидея, идея-мечта».
Замысел второйкниги начал оформляться в 1958-1959 годах. В 1960 году
были сделаныподробные разработки к сюжету романа, к сюжетной линии
— 7 -
Михаила, а 31декабря был составлен подробный план книги. Время не-
посредственнойработы над романом было обозначено в одной из первона-
чальныхрукописей: «декабрь 1960 — март 1966».
В 1982 годуАбрамов вспоминал: «Шесть лет я писал роман „Две зимы...“,
шесть летраздумий и слез над безрадостным житьем-бытьем послевоенной
деревни, над безотцовщиной, над судьбой разутой,раздетой и вечно го-
лодной семьиПряслиных, этим живым будущим России… Кончил. А что де-
лать с романом? Куда отнести? В ленинградскийжурнал „Нева“, где в
1958 году быланапечатана первая книга о Пряслиных? Нотуда мне хода
нет — оттуда меняеще несколько лет назад с треском выгнали за напеча-
танную на егостраницах повесть „Вокруг да около“. В московские журна-
лы податься? Я отнес „Две зимы...“ в»Звезду"… Редколлегия «Звезды»
долго тянуларезину (как позднее выяснилось, еесмущала острота рома-
на), долго не говорила ни да ни нет. Но наконец сообщила: в нынешнем
виде она не можетнапечатать роман".
В отличие от«Звезды», роман в «Новоммире» был одобрен, хотя полного
единодушия воценках не было. Одни отмечали, что такого честного, сме-
лого изображениядеревни у нас не было, другие говорили,что «книга в
целом производиттягостное впечатление», «слишком нагнетаются беды». У
многих вызваласомнение композиция романа. Предлагали поставить Михаи-
ла в центре повествования, отойти от хроникально-летописной формы.
Форму книги взялпод защиту А. Дементьев. Многиесогласились, что на-
вязывать авторупредлагаемые рецепты не стоит.
28 сентября 1967 года состоялось обсуждение романав «Новом мире» в
присутствииТвардовского. Абрамов высказалготовность еще поработать
над романом, ноодновременно выразил несогласие с многими замечаниями,
в том числе оМихаиле и о языке. Не толькоТвардовский, но и многие
критики упрекалиписателя за широкое использование диалектизмов, мест-
ных слов инаречений. Абрамов всегда отстаивал свою манеру письма,
отстаивал правона изображение богатства народной речи. Время подтвер-
дило его правоту.Искрящееся, многоцветное, весомое слово Абрамова по-
коряет читателя исегодня. Но некоторые критическиезамечания, в том
числе языковые,он учел при доработке романа.
На редколлегии«Нового мира» вместе с высокой оценкой романа прозвуча-
ли сомнения в его«проходимости» через цензуру. Было высказано предло-
жение«подумать о концовке, обэпилоге». В результате появилсясочи-
ненный«оптимистический привесок» — «Вместо эпилога», датированный 20
ноября 1967годе. Он был только в журнальномварианте, при первом же
переиздании авторснял его.
К этому временишли переговоры об издании «Двух зим...» в «Роман-газе-
те». Несмотря на невероятный успех у читателя,редакция отклонила ро-
ман: «Неможем рекомендовать двухмиллионному читателю, потому что идут
споры вокруг, нетединодушия». Тогда «Новый мир», подчеркивая значение
романа, выдвинулего на соискание Государственной премии СССР. В защи-
ту романавыступил критик Б.Панкин, бывшийтогда главным редактором
«Комсомольскойправды», где 14 сентября 1969 года в рубрике «Обсуждаем
произведения,выдвинутые на соискание Государственной премии СССР» по-
явилась его большая статья «ЖивутПряслины!». Твардовский сразу отк-
ликнулся настатью благодарным письмом критику. Обрадован был и Абра-
мов: статья придала ему «огромные силы»в пору молчания и наскоков.
ОднакоГосударственную премию СССР он все-таки тогда не получил.
Прошло болеечетверти века со времени споров о произведении. Отошли в
прошлое страшныебеды послевоенного лихолетья. Новые бедыи трагедии
- 8 -
нашей истории открылись нам. Не затмили ли онисуровую правду абра-
мовскогоромана? Выдерживает ли книга писателясопоставление с произ-
ведениями А. Платонова, Б. Пастернака. В. Гроссмана,пролежавшими под
гнетом цензурыдесятилетия? Подлинное искусство нестареет. Напротив,
онообогащается, оживает со временем, открывая те потаенные глубины,
которые нередкоускользали от современников, оглушенных бьющей правдой
верхнего слоя.Проза Абрамова еще ждет глубоких исследований и прочте-
ний.
В одной из заметок («Психологияруководителя района») писатель объ-
ясняет, почему в каждом районе обязательно появлялись показательные
колхозы,- с ихпомощью пытались теоретически оправдать, на что спосо-
бен колхозныйстрой, и практически защитить себя:«Не зря хлебы ели».
«Отдельные работники района даже понимают, что в нынешних условиях
можно иметьтолько один показательный колхоз. Это разъясняют Лукашину:
ты захотелподнять колхоз, подъем которого не запланирован райцентром.
Вопреки всем ився».
Вставал передАбрамовым вопрос о герое времени. Выступая против пла-
катной фигурыбездумного энтузиаста, он хотел ввестидумающего героя,
начинающегосамостоятельно мыслить. Таким дол женбыл стать Лукашин.
«Нынешний герой — человек противоречивый, рефлектирующий, сомневаю-
щийся, начинающийдумать, освобождаться от тяжкого груза догм, которые
насаждались в немв течение многих лет. Да и как может быть иначе? Мой
Лукашин — думающий человек. Он-то и естьгерой современности. Герой
еще не тотчеловек, который умеет толькоразмахивать кувалдой. Но ду-
мающий человекпока обречен».
Наиболееглубоко проблема думающего человека прозвучит в cледующих
книгах — «Пути-перепутья» и «Дом». Но и в романе «Две зимы итри лета»
она затронута. Лукашин заставляет людей думать освоих правах и са-
мостоятельности,когда возвращает кузнеца Илью Нетесова из леса, когда
сам отправляется в лес и оставляет руководителем Михаила Пряслина,
когда начинаетспорить с Подрезовым, с Ганичевым.Начинают размышлять
о жизни и споритьдруг с другом Михаил, Егорша, Евсей Мошкин, Илья Не-
тесов, ПетрЖитов.
Не все задуманноемог реализовать писатель сполна. Онпонимал, какие
цензурные иредакторские преграды встанут на его пути.
Наряду с заострением социальных проблем Абрамов много думал о личных
отношениях людей- о семье, любви, дружбе, взаимопомощи, взаимопонима-
нии. Он намеренно уходил от прямолинейности в отношениях Михаила и
Егорши, Анфисы иВарвары, Варвары и Михаила.
Собиралсяписатель рассказать подробнее, как прибегал Михаил с дальне-
го сенокоса за шесть километров на свидание с Варварой, как возвра-
щался обратно идумал: «Никто, конечно, не ездил с Синельги на сви-
дание. Ну и что? Разве был в Синельге такой парень, как он, Мишка? А
Варвара? Былатакая красивая, такая жаркая молодка?».
Многочисленныеавторские наброски-добавления свидетельствуют об огром-
ной творческой работе художника, о егопостоянном стремлении «доко-
паться доистины», понять «что такоечеловек», что мешает нам жить
по-человечески,разумно, радостно, справедливо. Он раздвигал горизонты
нашего мышления,учил думать над сложными проблемами века — социальны-
ми, философскими,психологическими.
— 9 -
Романы«Пути-перепутья» и «Дом», завершают тетралогию«Братья и сест-
ры».
Создавались они в1968-1978 годы, в тяжкий застойный период, пришедший
на сменухрущевской «оттепели». НоАбрамов оставался верен себе, про-
должал сражатьсяза свободу, человеческое достоинство, за необходимость
коренныхизменений в стране и в первую очередь в деревне. Он вгляды-
вался в прошлое инастоящее, искал ответы на самые больныевопросы. В
чем причина нашихбед? Куда мы идем? Что делать, чтобывывести страну
из тупика?Остались ли здоровые силы в стране, в жизни, в народе?
Он исследовалсложные социально-исторические, политические, нравствен-
ные ипсихологические проблемы, поведение народа и отдельной личности.
Рисуя драмы и трагедии народной жизни, показывая, как под влиянием
сложившихсяусловий разрушались, искажалисьчеловеческие судьбы и ха-
рактеры, онодновременно выявлял те здоровые силы нации, те непреходя-
щие нравственныеустои, которые помогают человекувсегда, при любых
условияхоставаться человеком. Слова ЛизыПряслиной: «Лучше уж совсем
на свете нежить, чем без совести» — выражают глубинный смысл всех
произведенийФедора Абрамова.
В пору работы надроманами создавались и лучшие повести и рассказы
писателя: «Деревянные кони»,«Пелагея», «Алька», «Поездка в прошлое»,
«Старухи», «О чем плачут лошади». Это было время расцвета дарования
художника, когда набирала силу его социально-философская мысль, его
личность, подвергавшаяся многим испытаниям. Он выдержал схватку со
временем, хотя победа давалась нелегко. Выбор пути иповедения сопро-
вождался немалымисомнениями, муками, терзаниями.
Становлениеличности Абрамова, художника и гражданина, — предмет буду-
щих исследований.Да и романы «Пути-перепутья» и «Дом», лучшие повести
и рассказыписателя остались во многом еще непрочитанными, неосмыслен-
ными. Абрамов опережал время, ставил уже в те годы такие вопросы и
проблемы, окоторых всерьез заговорили только сегодня.
Глубинапроблематики и характеров в книгах Абрамова связана не только
с достовернымзнанием жизни русской деревни, социально-экономического
и политическогосостояния страны, но в не меньшейстепени — с личным
поведениемхудожника, с его позицией, с его реакцией на обстановку в
стране, напроблемы экономической, политической, литературной жизни.
Об этомсвидетельствуют дневниковые записи писателя. Их публикация -
дело будущего.Сейчас важно подчеркнуть, что мысль и душа его отклика-
лись на всесложнейшие вопросы времени. Еготревожили события в Венг-
рии, Чехословакии, Польше, позднее - введение наших войск в Афга-
нистан. Онвосхищался выступлением академика А.Д. Сахарова («глубочай-
ший анализ современногосостояния человечества»), емублизок был при-
зыв ученого«преодолеть разобщенность».
Он не перестаетвозмущаться нашей бесхозяйственностью, бюрократизмом,
бездумным планированием, бессмысленным вложением огромных средств в
сельское хозяйство, рабской покорностью тружеников, самодовольством
чиновников, бесталанностью правящих кругов («Везде — серость, бездар-
ность, равнодушие», «Нами правитпосредственность. Да и вообще — воз-
можна ли яркаяличность в правящих инстанциях?»).
Любые проявлениябестолковщины заставляли его думать обо всей стране.
«И так повсей России. Из года в год. Да что же это такое? Да, немцы
нас неразбили, а бюрократизм, может быть, и разобьет». «Неужели
— 10 -
бестолковщина вкрови у русского человека?»
Трагическипереживая спад общественного самосознания, отмечая всеобщую
усталость иразочарование, Абрамов одновременножадно следит за любым
проявлениемсвободолюбия, духовного здоровья,социальной и нравствен-
ной активности — будь это отдельные события, книги, разговоры, поступ-
ки рядовых иливыдающихся личностей. Тогда появляются виные, радост-
ные, интонации: «Процесс, начатый XX съездом, не остановить». «Живая
вода везде. Нетолько в деревне, но и в городе».
Глубинапостижения времени и вечности доказывается и проверяется пове-
дением художника- его книгами, словом, гражданской позицией. Писа-
тель, как и все прочие люди, подвергается испытанию на человечность,
на подлинность социального и гуманного самосознания. В такие минуты
происходит илиутверждение, победа духа или разрушениеего. В такой
сложной ситуации оказался Абрамов, как и другие деятели культуры, в
пору разгрома«Нового мира», в поруисключения Солженицына из Союза
писателей.
ПоведениеАбрамова тех лет, его мучительные сомнения ирешительные
действияобогатили его как художника, обусловилисоциально-нравствен-
ную, духовнуюатмосферу его книг, тот свет человечности, который дела-
ет произведениядолговечными.
2ПУТИ-ПЕРЕПУТЬЯ
«Пути-перепутья»- пожалуй, самый социально острый романАбрамова. И
не в том липричина, что в критике он не нашел должного осмысления?
Даже доброжелательные авторы не столько раскрывалиглубину содержания
книги, сколько «защищали», «спасали» роман отразносно-проработочных
статей ирецензий.
Работая над романом, писатель ставил и разгадывал те больные вопросы
жизни деревни,страны и народа, которые не решены еще и сегодня. Поче-
му царит нищета и бесхозяйственность? Почему и через шесть лет после
войны из деревни«выгребали все до зернышка»? Почему крестьянин, добы-
вающий хлеб, кормящий страну, сам остается безхлеба и молока? Кто
подлинный хозяинв стране? Народ и власть. Партия инарод. Экономика.
Политика. Человек. Методы хозяйствования и методыруководства. Со-
весть, долг, ответственность, самосознаниеи фанатизм, демагогия,
приспособленчество, цинизм. Трагедия народа, страны, личности. Вот
круг жгучих иважнейших проблем, поставленных в романе.
Конечно, не всесказано во весь голос. С присущейтребовательностью к
себе Абрамов самзаметил: всей правды мне сказать неудалось. Но кто
сказал всюправду? К постижению ее мы едва подходимсегодня, до сих
пор не можемрешить вопрос о земле, особственности, о свободе и де-
мократии, о причинах наших бед. Каким же мужеством надобыло обладать
тогда, двадцать, тридцать лет назад, когда в ходубыли идеи о нашем
самом передовом,лучшем в мире обществе и человеке. Тогда Абрамов уда-
рил в колоколправды, начал будить наше самосознание.
Непосредственнописать роман Абрамов начал 4 октября 1969 года. Сразу
сделалзапись: «У меня сегодня большойдень, — (начал первые страницы
новогоромана. И радостно, и страшновато:получится ли? Хватит ли сил
совершитьто, что задумал? Не дрогну ли? А дрогнуть можно: кое-что,
возможно, придется сказать впервые. Впервые в нашейлитературе. Во
всяком случае,Подрезов и вся его линия — заново». Были уже и варианты
названия - «Осенние костры». «Хлебный свет». Подназванием «Костры
осенние»роман был представлен весной 1972 года в «Новый мир» и в из-
— 11 -
дательство«Современник». Окончательное название- «Пути-перепутья» -
родилось лишь вавгусте 1972 года.
Работа надроманом шла трудно, много мук было связано с фигурами Лука-
шина и Подрезоваособенно. Не раз возникали сомнения, опасения. «Очень
страшнописать, ибо все время чувствуешь себябунтарем. Все время вы-
давливание изсебя раба. Но иначе нельзя. Писатель должен быть впереди
— во всем».
В марте 1970 годабыла закончена первая часть романа, в сентябре -
вторая, в январе 1971 — третья. Но это был лишь первый вариант. Как
всегда, Абрамов начал редактировать рукопись, переписывать и доделы-
вать многиеглавы. Работал еще целый год. 12 марта записал в дневнике:
«Ура, кончилроман. Вернее, сделал сцену — Подрезов у костра. А вооб-
щ