Реферат: Типология детских образов в творчестве В Набокова

--PAGE_BREAK--Более эскизно намечен образ четырнадцатилетней Нины, героини незавершенной «Сказки для детей», которую Белинский считал самым зрелым произведением поэта. Никто не входил в мир детских интересов Нины. Запуганная строгим отцом и не менее строгой англичанкой, «она росла как ландыш за стеклом». Запуганность и одиночество развили в ней оторванную от жизни мечтательность.
Называя свое произведение «Сказкой для детей», Лермонтов, однако, вовсе не предназначал ее юным читателям. Тем не менее поэт мимоходом дает оценку современной ему детской литературе, которая не могла обходиться без нравоучительных «хвостиков».
В целом ряде стихотворений поэт упоминает детей как символ чистоты и непорочности и противопоставляет их лжи, лицемерию и нечистоплотности светской жизни («Ребенка милого рожденье»). Слово «дитя», образ ребенка чаще всего служит поэту композиционным приемом, подчиненным решению главной задачи, привлекается для сравнения со взрослыми, чтобы ярче оттенить испорченность последних, показать тлетворное их влияние на юное поколение («Дитя в люльке», «Два сокола», «Пророк», «Три пальмы»). Отношение поэта к детям как к самому чистому и непорочному отражается и в прозе. «Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка», – читаем в романе «Герой нашего времени». Те же идеи раскрываются в стихотворениях, где поэт вспоминает свое детство. Окруженный бездушными, как маски, людьми, слыша от них затверженные речи, он радуется, отдыхает душой, когда удается ему отвлечься и вольной птицей унестись в родные края, хотя бы в воображении увидеть себя ребенком. И память об этом цветет «как свежий островок среди морей… тягостных сомнений и страстей».
Величественные вершины Кавказа и степи напоминают ему незабываемый голос матери («Кавказ»). В другом стихотворении («Тебе, Кавказ, суровый царь земли») поэт с теплотой вспоминает то время, когда он «еще ребенком робкими шагами взбирался… на гордые скалы Кавказских гор», а теперь, вновь встретившись с ними, почувствовал себя очищенным, ибо Кавказ «пролил в грудь… забвенье бед». Полное единение взрослого с ребенком как наследником отца своего показал Лермонтов в среде простого трудового народа в знаменитой «Казачьей колыбельной песне». Из прекрасного младенца вырастет удалой казак, жизнь которого полна опасностей, и он смело пойдет по дороге отца. Поэт показал самую тесную связь между младенцем и его матерью и отцом. Природа этого ребенка, его жизненное предназначенье не будут искажены.

2. Типология детских образов в творчестве В.В. Набокова
  2.1 Типология детских образов в творчестве писателя Мир детства – неотъемлемая сторона образа и культуры. Большой вклад в понимание этого мира внесла литература. Литературный процесс является сложным многоплановым «действом», которое пестрит разнообразием героев. Среди них герои-дети играют значительную роль, реализовывая смыслообразующую функцию. В творчестве многих писателей, таких как Л. Толстой, Л. Андреев, А. Чехов, образы детей занимают особое место. Тема детских образов рассматривалась и ранее. В. Ерофеев, Я. Погребная, Н. Анастасьев, А. Вострикова анализировали тему детства в своих работах, но проблему типологии детских образов в произведениях В. Набокова так никто и не решил.
«Счастливый отпрыск счастливой аристократической семьи» – так говорит о В. Набокове Виктор Ерофеев во вступительной статье к четырехтомному изданию великого писателя и поэта. И действительно, детство творца было поистине пребыванием в «земном раю», что не могло не отразиться на его духовном воспитании. Но образы детей, представленные в рассказах и романах Набокова, отнюдь не одинаково счастливы в своём существование.
Мир художественного произведения – сложное переплетение временных пластов. Воспоминания играют одну из первостепенных ролей. Сфера детских впечатлений показывает нам не только рациональные события, но помогает открыть дверцу во внутренний мир героя-взрослого. «Тема детства в творчестве писателя представлена двумя формами, видами.
Это мир, сохраненный во внутреннем пространстве памяти и мир персонажно воплощенный в героях-детях»
Образы детей у Набокова часто носили автобиографичный характер. Так, например, в рассказах «Обида» и «Лебеда» – мальчик Путя Шишков нарисован в обстановке городского дома своего отца. Автор бережно передает обстановку собственного детства. Набоков показывает все события через восприятие главного героя. Автор не использует язык Пути, детским остается восприятие, но не речь.
Таким образом, мир раздваивается на реальный и детский. Автор выступает наблюдателем мыслей маленького героя, его мироощущения, чувств, переживаний. В реальном (взрослом) мире ничего страшного и сверхъестественного не происходит – обычная поездка в гости, но в мире Пути, в детском восприятии – это череда мелких неудобств, складывающихся в общую страшную картину настоящего мира. «Тесные белые штанишки резали в паху, желтые башмачки сильно жали, неприятно перебирало в животе» (В. Набоков Собрание сочинений в 4 томах, М., 1990, том 2 стр. 346) Даже день он охарактеризовал как гнетущий, отвратительный. Само название указывает нам на конфликт. То есть Путя на кого-то держит обиду, но конфликт не персонифицирован, Путя обижен на весь мир. Такое частое состояние детей Набоков описал психологически точно.
В рассказе «Лебеда» повествуется об уже знакомом нам герое – Путе, который на этот раз узнает о предстоящей дуэли своего отца. И хоть рассказчик не говорит напрямую о переживаниях сына, но на протяжении всего рассказа мы чувствуем это напряжение, которое потом, в конце концов, (после того, как стало известно об удачном финале дуэли) выразилось в истерике «Тут воды прорвались. Швейцар и Дима старались успокоить его, – он отталкивал их, дергался, отстранял лицо, невозможно было дышать, никогда еще не бывало таких рыданий, не говорите, пожалуйста, не рассказывайте никому, это я нездоров, у меня болит… И снова рыдания» (Там же стр. 360). В этих рассказах мы видим традиционное, «классическое» детство, то в котором вырос сам писатель. Скрытая эмоциональность героя делает образ живым.
В романе «Защита Лужина» конфликт между внешним миром и внутренним ощущением ребенка обостряется и приводит к трагической развязке. В произведении описана духовная трагедия мальчика-гения, бежавшего из реального мира в мир шахматной игры. Лужин, с детства одинокий, не понятый родителями, отвергнутый одноклассниками.
Во многом сказывается резкий переход от счастливого усадебного мира в мир городской суеты и официозности. Защита его заключалась во всем. Лужин ставил барьер путем ухода в собственный мир от всего и от равнодушия родителей, и от неблагополучия их семейной жизни, и от жестокости и ограниченности одноклассников, и от невнимания учителей. В романе имеет место мотив потерянного детства – образ ребенка модифицируется на протяжении повествовании.
То есть, если сначала читатели видят обычного героя-ребенка, живущего в обычной семье, то затем мы узнаем мотив несчастливого, пустого детства. Дисгармония с внешним миром вылилась в протест, уход в мир шахмат. Уже будучи взрослым, но не зрелым мужчиной, женившись на любимой женщине, Лужин и здесь не находит спасения, он бесповоротно выброшен из реального мира в вечную игру с нулевым противником. Даже любовь не избавляет, а лишь показывает всю неизбежность и трагичность существования. Лужин, как и Путя – чуткий ребенок. Но у Лужина конфликт с внешним миром более обострен, он очень ярко ощущает несовершенства жизни. Эти герои впечатлительны, художественно одаренные, тонко чувствующие мир.
Рассказ «Соглядатай» дарует нам еще двоих маленьких героев. В отличие от Пути и нижеописанных эти второстепенные персонажи обладают совсем не детскими чертами характера, «у них было у этих мальчишек. Странное недетское тяготение к экономичности, гнусная какая-то хозяйственность» (там же стр. 301) Интересно то, с каким упорством и недетской жадностью они эту экономичность проявляли – долго до самых сумерек не включали свет, вели счет папиросам своего гувернера. Соглядатай называет их не иначе как мальчики.
Автор не дает им имен, тем самым, показывая антипатию, неприязнь к героям – детям пытливым, по взрослому экономичным, жестоким. В этом можно убедиться, пронаблюдав за реакцией на случившееся в квартире с их гувернером. «Созерцательное оцепенение моих учеников, различные позы, в которых они, как фрески, застывали по углам той или иной комнаты, предусмотрительность, с которой они зажгли свет, как только я попятился в темную столовую…» (там же стр. 304).
И здесь Набоков обманывает читательские ожидания. Ведь какую реакцию от детей мы прогнозируем такой ситуации? Предсказуемо, что дети должны испугаться спрятаться (укрыться от опасности), позвать на помощь. Но они наблюдают, «созерцают» суд над своим учителем. Здесь как бы происходит подмена позиций, моделей поведения. Дети – взрослые, холодные, экономичные, расчетливые, циничные, а герой – ребенок, беззащитный, мечтательный, немного трусливый, эмоциональный.
Такой же прием подмены Набоков показывает нам и в рассказе «Совершенство». Иванов – учитель Давида. Иванов увлекался старинными картами и созерцал природу, а Давид любил технику и автомобили. Безучастие мальчика главный герой истолковывал закономерным процессом детства.
«Его равнодушие к необычному объяснялось так: я сам, должно быть, казался трезвым и суховатым отроком, ибо ни с кем не делился своими мечтами, любовью, страхами» (стр. 413). Иванов придавал «дымке в серых глазах Давида» таинственности, «но то была дымка затаенного озорства» (стр. 413) Оно и сыграло в один момент злую шутку с Ивановым. Мальчик сделал вид, что он тонет, учитель кинулся его спасать. Давид невольно погубил того, кто верил в его совершенность
В «Камере Обскура» мы встречаем Магду, шестнадцатилетнюю алчную, циничную девушку. Детство Магды нельзя назвать безоблачным, ее били родители, семья не располагала средствами на существование. Роман о любви между взрослым мужчиной и молодой девушкой, почти ребенком.
Героиня цинична и расчетлива, шантажистка, играя на чувствах мужчины, получает все необходимое от влюбленного в нее человека. Магда осознанно выбирает этот путь и принуждает по нему идти и Бруно.
Дочь героя умирает, ожидая отца у распахнутого окна зимней ночью. Девочка сильно переживает разрыв родителей. То есть Магда выступает не только той, которая разрушила семейное счастье, но и становится косвенной убийцей его дочери.
Дети, представленные в «Соглядатае», «Совершенстве», «Камере Обскура» – циники, так называемые взрослые дети, они косвенные виновники гибели других персонажей, носители зла, равнодушны к внутреннему миру других людей. Происходит редукция духовной жизни ребенка. Внутренний мир скуден и характеризуется «поверхностными» заботами и увлечениями. От цен на колбасу до прейскуранта автомобилей.
Роман «Bend Sinister» открывает нам ребенка-жертву. Это сын главного героя, профессора Круга. Произведение – антиутопия, где восьмилетний Давид пострадал от жестокой, безжалостной системы. Властитель тоталитарного государства отдает приказ убить мальчика, чтобы подчинить ученого Круга.
Давид представлен мягким, нежным, любящим ребенком, олицетворяющим будущее мира. Но, как мы видим, сам человек-глава государства разрушает «завтра» человечества.
Девочка-подросток Лолита олицетворяет в романе искусительное, демоническое начало. Образ ее литературен. Синтезирует в себе и ассоциации с героями произведений других авторов. Мы узнаем в ней и Аннабель Ли Эдгара По, и Кармен П. Мериме, и Лауру Петрарки, и Джульетту Шекспира.
Она соотнесена с демоническим женским существом иудейских преданий – демоном Лилит, первой женой Адама.
Но одновременно образ Лолиты ассоциируется с детской чистотой и невинностью, с раем, искомым, но так и не обретенным Гумбертом. Страсть главного героя – это попытка воскресить его детскую любовь, девочку по имени Анабеллу Ли, на которую похожа Лолита. Это желание преодолеть, обратить вспять время. Но страсть к Лолите убивает в ней невинное, детское начало, и победа оборачивается поражением.
  2.2 Локализация детских образов в творчестве В. Набокова Сам процесс сотворения художественного мира адекватен космогоническому мифу, описывающему сотворение космоса из разрозненных частей хаоса. Основополагающим, фундирующим началом в этом процессе сотворения выступает способность оживлять мир, сохраненный в памяти, в первую очередь мир детских впечатлений.
Детство у Набокова наделено двумя формами художественного присутствия: 1) как мир, сохраненный во внутреннем пространстве памяти; 2) как мир, персонажно воплощенный в героях-детях.
Собственно героев-детей, существующих в синхронически текущем времени со взрослыми, в набоковской прозе немного: утратившая разум во время бегства из Советской России Ирина («Подвиг»), маленький Митька в романе «Защита Лужина», маленький Давид в романе «Bend Sinister» и, разумеется, Лолита. В романах «Защита Лужина», «Подвиг», «Лолита», «Ада» сюжет развивается соответственно с осуществлением биографии протагониста (Лужин, Мартын, Гумберт, Ван) и детство выступает первой и наиболее значительной ступенью самоосуществления личности: так, Мартын в детстве мечтает подобно герою сказки перейти на тропинку в картине из мира внешнего. Уникальность «Лолиты» состоит не только в том, что мир детей-подростков показан параллельно с миром взрослых, но и в том, что Гумберт стремится физически, материально воспроизвести собственное детство и пережитую подростковую любовь: Лолиту он совмещает с Анабеллой, а свое состояние при первом видении Лолиты описывает как отмену времени, отделяющего его, нынешнего взрослого мужчину, от влюбленного подростка: «Четверть века, с тех пор прожитая мной, сузилась, образовала трепещушее острие и исчезла». Сравнивая Лолиту с Анабеллой, Гумберт приходит к обобщению: «Все, что было общего между этими двумя существами, делало их едиными для меня». Наконец, совмещая ушедшее время с настоящим моментом, девочку, сохраненную в памяти, с новой, отдаленной от Гумберта непреодолимой временной дистанцией, Гумберт и пространство, в котором он переживал первую любовь, переносит на новый мир, переживая общность зрительных ощущений: «…голубая морская волна вздулась у меня под сердцем…». Гумберт стремится вернуться пространственно в мир, сохраненный его памятью, поэтому нынешние впечатления совмещает с давно минувшими. Наложение одного времени-пространства на другое имеет множество несоответствий, и в первую очередь нынешний зрелый Гумберт не соответствует ни количественно, ни качественно миру Лолиты, абсолютно закономерно его избирает своим возлюбленным находящаяся в одном с Гумбертом пространственном и временном измерении Шарлотта. Однако Гумберт не только совмещает одно пространство с другим и накладывает одно временное состояние на другое, он стремится заново пережить и довести до логического завершения события, не увенчавшиеся развязкой, желаемой для Гумберта в прошлом. Гумберт совмещает Лолиту с Анабеллой, обретает ту физическую близость с Лолитой, которую так и не получил с Анабеллой, даже однажды находит пляж, чтобы повторить обстоятельства своей юношеской любви на Ривьере: «товарищ доктор, позвольте вам сказать, что я действительно искал пляжа…», даже первое видение Лолиты воспринимается Гумбертом как проявление «…фиктивной, нечестной, но отменно удачной приморской комбинации». Таким образом, Гумберт не только воскрешает свое прошлое в Лолите, но и стремится изменить его, совершив то, что не сумел сделать четверть века назад.
Прошлое и для Набокова, и для его героев – категория действенная, впечатления минувшего никогда не могут быть исчерпаны до конца и никогда не могут быть в полной мере раскрыты, их может охватить только способ вербального бытия, осуществляемого вне памяти в форме устного рассказа или воспроизведения в стихах и прозе. Прошлое, особенно связанное с впечатлениями детства, юности, первой любви, не только не может быть признано завершенным, его события могут подвергаться изменению. Прошлое переносится в настоящее и будущее. В романе «Другие берега» находим сакраментальное признание: «Допускаю, что я не в меру привязан к самым ранним своим впечатлениям… С неизъяснимым замиранием я смотрел сквозь стекло на горсть далеких алмазных огней, которые переливались в черной мгле отдаленных холмов, а затем как бы соскользнули в бархатный карман. Впоследствии я раздавал такие драгоценности героям моих книг…».
Отдаление от ранних детских впечатлений означает по существу их эстетическую трансформацию. Набокову принадлежит утверждение, что «воображение – это форма памяти». Стихотворение «Мы с тобою так верили в связь бытия…», обращенное к юности, завершается строчками: «Ты давно уж не я, ты набросок, герой / Всякой первой главы…». Из момента текущего времени юность кажется чужой – «по цветам не моей, по чертам недействительной». Отчуждение находит выражение в форме диалога со своим прежним «я», обращением к нему как к «ты». Это отчуждение связано и с эстетическим дистанцированием от совершенного, гармоничного, прекрасного. Развивая мысль о непосредственной эстетизации мира чудом детского восприятия в романе «Другие берега», Набоков утверждает, что «первичные чувства… с волшебной легкостью, сами по себе, без поэтического участия откладываются в памяти сразу перебеленными черновиками. Привередничать и корячиться Мнемозина начинает только тогда, когда доходишь до глав юности».
    продолжение
--PAGE_BREAK--