Реферат: Ванька Тепляшин

Ванька ТепляшинАвтор: Шукшин В.М.

Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с яз­во двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал в больницу какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал к себе врач, они с тем человеком крутили Ваньку, мяли, давили на живот, хлопали по спине… Пого о чем-то между собой и сказали Ваньке:
— Поедешь в городскую больницу?
— Зачем? — не понял Ванька.
— Лежать. Также лежать, как здесь лежишь. Вот… Сергей Николаевич лечить будет.
Ванька согласился.
В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали назы­ват «тематический больной».
— А где тематический больной-то? — спрашивала сестра.
— Курит, наверно, в уборной, — отвечали соседи Ванькины. — Где же еще.
— Опять курит? Что с ним делать, с этим тематиче…
Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все рас соседям по палате, что с ним случалось в жизни: как у него в прошлом году шоферские права хотели отнять, как один раз тонул с машиной…
— Лед впереди уже о так от горбатится — горкой… Я от дверцу, придавил газку. Вдруг — вниз поехал!.. — Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает ру, перескакивает с одного на другое. — Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода — хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, на, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из каби-то и начинаю осматриваться…
— Ты прямо, как это… как в баню попал: «вылез, начи­на осматриваться». Меньше ври-то.
Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.
— Я вру?! — некоторое время он даже слов больше не на. — Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…
И верно, посмотришь на Ваньку — и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже — уметь надо.
— Ну, ну? Дальше, Вань. Не обращай внимания.
— Я, значит, смотрю вверх — вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.
— Да сколько ж ты под водой-то был?
— А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…
— Ну, ну?
— Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…
— Сразу — водки?
— Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом «красной гвоздикой» вонял. Потом уж за водкой сбегали.
… Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди оди, кажется, что они никуда не убегают: какой-то за бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице — по людям, по машинам… Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так — все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.
И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается че улицу, оглядывается — боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.
— Мама идет! — закричал он всем в палате радостно. Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.
— Где, Ваня?
— Да вон! Вон, с сумкой-то! — Ванька свесился с подо и закричал: — Ма-ам!
— Ты иди встреть ее внизу, — сказали Ваньке. — А то ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.
— Да пустят! Скажет — из деревни… — гадать стали.
— Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными гла, этот сроду не пустит.
Ванька побежал вниз.
А мать уже стояла возле этого худого с красными глаза, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.
— Это ко мне! — издали еще сказал Ванька. — Это моя мать.
— В среду, субботу, воскресенье, — деревянно прокуко­ва красноглазый.
Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.
— Назад.
— Да ко мне она! — закричал Ванька. — Ты что?!
— В среду, субботу, воскресенье, — опять трижды отсту этот… вахтер, что ли, как их там называют.
— Да не знала я, — взмолилась мать, — из деревни я… Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, ма хоть…
Ваньку впервые поразило, — он обратил внимание, — какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу пере на этот голос… И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:
— Помолчи, мам.
— Да я вот объясняю товарищу… Чего же?
— Помолчи! — опять велел Ванька. — Товарищ, — веж и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер да не посмотрел в его сторону. — Товарищ! — повысил го Ванька. — Я к вам обращаюсь!
— Вань, — предостерегающе сказала мать, зная про сы, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.
Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.
— Пойдем вон там посидим, — изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.
— Наз-зад, — как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнея уже, но еще спокойно, сказал матери:
— Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька — ждал, что красногла схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скри.
— Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распус… — заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, — я тебе… я буду иметь с вами очень серьезный разговор.
— Вань, — чуть не со слезами взмолилась мать. — Госпо, господи…
— Садись, — велел Ванька чуть осевшим голосом. — Са вот сюда. Рассказывай, как там?..
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, по пришел в движение и подал громкий голос тревоги.
— Стигаеев! Лизавета Сергеевна!.. — закричал он. — Ко мне! Тут произвол!.. — и он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: — Стигаеев!
Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Ев в белом
халате, с булочкой в руке.
— А? — спросил он, не понимая, где тут произвол, ка произвол.
— Ко мне! — закричал красноглазый. И, растопырив ру, стал падать на Ваньку.
Ванька принял его… Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел «произвол» и бросился на Ваньку.
… Ваньку им не удалось сцапать… Он не убегал, но не да себя схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и старались они с красноглазым во всю силу, а Ванька еще стерегся, чтоб поменьше летели стулья и тумбочки. Но все равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее полетел гра и раскололся. Крик, шум поднялся… Набежало белых халатов. Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин… Красноглазого и Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повел. Он очень расстроился.
— Ну как же так, Иван?..
Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что сейчас он поедет домой. Он даже наказал матери, чтоб она подождала его.
— На кой черт ты связался-то с ним? — никак не мог по молодой Сергей Николаевич. Ванька очень уважал это доктора.
— Он мать не пустил.
— Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.
— Не надо, мы счас домой поедем.
— Как домой? Ты что?
Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклон. Он потому и успокоился-то, что собрался домой. Сергей Николаевич стал его уговаривать в своем кабинетике… Сказал даже так:
— Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три. Сколь хочет! У меня есть где пожить. Мы же не довели дело до конца. Понимаешь? Ты просто меня подводишь. Не обращай внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А мама бу приходить к тебе…
— Нет, — сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать уни просила этого красноглазого… — Нет. Что вы!
— Но я же не выпишу тебя!
— Я из окна выпрыгну… В пижаме убегу ночью.
— Ну-у — огорченно сказал Сергей Николаевич. — Зря ты.
— Ничего, — Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что доктора… жалко, что он огорчился. — А вы най кого-нибудь еще с язвой… У окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.
— Не в этом дело. Зря ты, Иван.
— Нет, — Ваньке становилось все легче и легче. — Не обижайтесь на меня.
— Ну, что ж… — Сергей Николаевич все же очень рас. — Так
держать тебя тоже бесполезно. Может, подумаешь?.. Успокоишься…
— Нет. Решено.
Ванька помчался в палату — собрать кой-какие свои ве. В палате его стали наперебой ругать:
— Дурак! Ты бы пошел…
— Ведь тебя бы вылечили здесь, Сергей Николаевич до бы тебя до конца.
Они не понимали, эти люди, что скоро они с матерью сядут в автобус и через какой-нибудь час Ванька будет дома. Они этого как-то не могли понять.
— Из-за какого-то дурака ты себе здоровье не хочешь по. Эх ты!
— Надо человеком быть, — с каким-то мстительным покоем, даже, пожалуй, торжественно сказал Ванька. — Ясно?
— Ясно, ясно… Зря порешь горячку-то, зря.
— Ты бы полтинник сунул ему, этому красноглазому, и все было бы в порядке. Чего ты?
Ванька весело со всеми попрощался, пожелал всем здо и с легкой душой поскакал вниз.
Надо было еще взять внизу свою одежду. А одежду выда как раз этот Евстигнеев. Он совсем не зло посмотрел на Ваньку и с сожалением даже сказал:
— Выгнали? Ну вот…
А когда выдавал одежду, склонился к Ваньке и сказал негромко, с запоздалым укором:
— Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и все — никакого шу не было бы. Молодежь, молодежь… Неужели трудно дога?
— Надо человеком быть, а не сшибать полтинники, — опять важно сказал Ванька. Но здесь, в подвале, среди мно вешалок, в нафталиновом душном облаке, слова эти не вышли торжественными; Евстигнеев не обратил на них внимания.
— Ботинки эти? Твои?
— Мои.
— Не долечился и едешь…
— Дома долечусь.
— До-ома! Дома долечисся…
— Будь здоров, Иван Петров! — сказал Ванька.
— Сам будь здоров. Попросил бы врача-то… может, оставют. Зря связался с этим дураком-то.
Ванька не стал ничего объяснять Евстигнееву, а поспе к матери, которая небось сидит возле красноглазого и плачет.
И так и было: мать сидела на скамеечке за вахтером и вы­тирал полушалком слезы. Красноглазый стоял возле своей тумбочки, смотрел в коридор — на прострел. Стоял прямо, как палка. У Ваньки даже сердце заколотилось от волнения, когда он увидел его. Он даже шаг замедлил — хотел напос­ледо что-нибудь сказать ему. Покрепче. Но никак не нахо нужное.
— Будь здоров! — сказал Ванька. — Загогулина.
Красноглазый моргнул от неожиданности, но головы не повернул — все смотрел вдоль своей вахты.
Ванька взял материну сумку, и они пошли вон из хваленой-прехваленой горбольницы, где, по слухам, чуть ли не рак вылечивают.
— Не плачь, — сказал Ванька матери. — Чего ты?
— Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться, — сказала мать свою горькую думу. — Из ФЗУ тада тоже…
— Да ладно!.. Вались они со своими ФЗУ. Еще тебе одно скажу: не проси так никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси. Ясно?
— Много так сделаешь — не просить-то!
— Ну… и так тоже нельзя. Слушать стыдно.
— Стыдно ему!.. Мне вон счас гумажки собирать на пен — побегай-ка за имя, да не попроси… Много соберешь?
— Ладно, ладно… — мать никогда не переговорить. — Как там, дома-то?
— Ничо. У себя-то будешь долеживать?
— Та-а… не знаю, — сказал Ванька. — Мне уже лучше. Через некоторое время они сели у вокзала в автобус и поехали домой.
еще рефераты
Еще работы по литературе, литературным произведениям