Реферат: Приключения капитана Врунгеля
Приключения капитана ВрунгеляАвтор: Некрасов А.С.Александр Некрасов
Приключения капитана Врунгеля
OCR Палек, 1998 г.
Глава I, в которой автор знакомит читателя с героем и в которой нет ничего необычайного
Навигацию у нас в мореходном училище преподавал Христофор Бонифатьевич Врунгель.
— Навигация, — сказал он на первом уроке, — это наука, которая учит нас избирать наиболее безопасные и выгодные морские пути, прокладывать эти пути на картах и водить по ним корабли… Навигация, — добавил он напоследок, — наука не точная. Для того чтобы вполне овладеть ею, не- ходим личный опыт продолжительного практического плавания…
Вот это ничем не замечательное вступление послужило для нас причиной жестоких споров и всех слушателей училища разбило на два лагеря. Одни полагали, и не без основания, что Врунгель — не иначе, как старый рс- кой волк на покое. Навигацию он знал блестяще, преподавал интересно, с огоньком, и опыта у него, видимо, хватало. Похоже было, что Христофор Бонифатьевич и в самом деле избороздил все моря и океаны.
Но люди, как известно, бывают разные. Одни доверчивы сверх всяй ме- ры, другие, напротив, склонны к критике и сомнению. Нашлись и среди нас такие, которые утверждали, что наш профессор, в отличие от проч нави- гаторов, сам никогда не выходил в море.
В доказательство этого вздорного утверждения они приводили внешность Христофора Бонифатьевича. А внешность его действительно как-тне вяза- лась с нашим представлением о бравом моряке.
Христофор Бонифатьевич Врунгель ходил в серой толстовке, подпоясанной вышитым пояском, волосы гладко зачесывал с затылка на лоб, носил пенсне на черном шнурке без оправы, чисто брился, был тучным и низрослым, го- лос имел сдержанный и приятный, часто улыбался, потирал рки, нюхал та- бак и всем своим видом больше походил на отставного аптаря, чем на ка- питана дальнего плавания.
И вот, чтобы решить спор, мы как-то попросили Врунгеля рассказать нам о своих былых походах.
— Ну, что вы! Не время сейчас, — возразил он с улыой и вместо оче- редной лекции устроил внеочередную контрольную по навигации.
Когда же после звонка он вышел с пачкой тетрадок под мышкой, наши споры прекратились. С тех пор никто уже не сомневался, что, в отличие от прочих навигаторов, Христофор Бонифатьевич Врунгель приобрел свой опыт домашним порядком, не пускаясь в дальнее плавание.
Так бы мы и остались при этом ошибочном мнении, если бы мне весьма скоро, но совершенно неожиданно не посчастливилось услышать от самого Врунгеля рассказ о кругосветном путешествии, полномпасностей и приклю- чений.
Вышло это случайно. В тот раз после контроной Христофор Бони- фатьевич пропал. Дня через три мы узнали, что по дороге домой он потерял в трамвае калоши, промочил ноги, простудился и слег в постель. А время стояло горячее: весна, зачеты, экзамены… Тетради нужны были нам каждый день… И вот меня как старосту — курса командировали к Врунгелю на квартиру.
Я отправился. Без труда нашел квартиру, постучал. И тут, пока я стоял перед дверью, мне совершенно ясно представился унгель, обложенный по- душками и укутанный одеялами, изпод которых тчит покрасневший от прос- туды нос.
Я постучал снова, погромче. Мне никто нетветил. Тогда я нажал двер- ную ручку, распахнул дверь и… остолбенел от неожиданности.
Вместо скромного отставного аптекаря за столом, углубившись в чтение какой-то древней книги, сидел грозный капитан в полной парадной форме, с золотыми нашивками на рукавах. Он свирепо грыз огромную прокуренную трубку, о пенсне и помину не было, а седые, растрепанные волосы клочьями торчали во все стороны. Даже нос, хотя он и действительно покраснел, стал у Врунгеля как-то солиднее и всеми сими движениями выражал реши- тельность и отвагу.
На столе перед Врунгелем в специальной стоечке стояла модель яхты с высокими мачтами, с белоснежными паруса, украшенная разноцветными фла- гами. Рядом лежал секстант. Небрежно брошенный сверток карт наполовину закрывал сушеный акулий плавник. На пу вместо ковра распласталась мор- жовая шкура с головой и с клыками, в углу валялся адмиралтейский якорь с двумя смычками ржавой цепи, на стене висел кривой меч, а рядом с ним — зверобойный гарпун. Было еще что-то, но я не успел рассмотреть.
Дверь скрипнула. Врунгель поднял голову, заложил книжку небольшим кинжалом, поднялся и, шатаясь как в шторм, шагнул мне навстречу.
— Очень приятно познакомиться. Капитан дальнего плавания Врунгель Христофор Бонифатьевич, — произнес громовым басом, протягивая мне ру- ку. — Чему обязан вашим посещением?
Я, признаться, немножко струсил.
— Да вот, Христофор Бонифатьев, насчет тетрадок… ребята присла- ли… — начал было я.
— Виноват, — перебил он меня, — виноват, не узнал. Болезнь проклятая всю память отшибла. Стар стал, чего не поделаешь… Да… так, говори- те, за тетрадями? — переспросил Врунгель и, склонившись, стал рыться под столом.
Наконец он достал оттуда пку тетрадей и хлопнул по ним своей широ- кой волосатой рукой, да так хлопнул, что пыль полетела во все стороны.
— Вот, извольте, — сказаон, предварительно громко, со вкусом, чих- нув, — у всех «отлично»… Да-с, «отлично»! Поздравляю! С полным знанием науки кораблевождения пойте бороздить морские просторы под сенью тор- гового флага… Похваль, к тому же, знаете, и занимательно. Ах, моло- дой человек, сколько передаваемых картин, сколько неизгладимых впечат- лений ждет вас впери! Тропики, полюса, плаванье по дуге большого кру- га… — прибавил он мечтательно. — Я, знаете, всем этим бредил, пока сам не поплавал.
— А вы разве плавали? — не подумав, воскликнул я.
— А как же! — иделся Врунгель. — Я-то? Я плавал. Я, батенька, пла- вал. Очень дажелавал. В некотором роде единственный в мире кругосвет- ный поход на ухместной парусной яхте. Сто сорок тысяч миль. Масса за- ходов, массприключений… Конечно, теперь времена не те. И нравы изме- нились, и положение, — добавил он, помолчав. — Многое, так сказать, предстаетеперь в ином свете, но все же, знаете, оглянешься вот так на- зад, в глубину прошлого, и приходится признать: много было и занятного и поучительного в том походе. Есть что вспомнить, есть что порассказать!.. Да вы присядьте…
С эти словами Христофор Бонифатьевич пододвинул мне китовый позво- нок. Я уселся на него, как на кресло, а Врунгель стал рассказывать.
Глава II, в которой капитан Врунгель рассказывает о том, как его старш помощник Лом изучал английский язык, и о некоторых частных слу- чаях практики судовождения
Сидел я вот так в своей конуре, и, знаете, надоело. Решил тряхнуть стариной — и тряхнул. Так тряхнул, что по всему миру пыль пошла!.. Да-с. Вам, простите, спешить сейчас некуда? Вот и отлично. Тогда и начнем по порядку.
Я в ту пору, конечно, был помоложе, но не так, чтобы вовсе мальчишка. Нет. И опыт был за плечами, и годы. Стреляный, так сказать, воробей, на хорошем счету, с положением, и, скажу вам не хвастаясь, по заслугам. При так обстоятельствах я мог бы получить в командование самый большой па- роход. Это тоже довольно интересно. Но в то время самый большой пароход был как раз в плавании, а я ждать не привык, плюнул и решил: пойду на яхте. Это тоже, знаете, не шутка — пойти в кругосветное плавание на двухместной парусной посудинке.
Ну, стал искать судно, подходящее для выполнения задуманного плана, и, представьте, нашел. Как раз то, что нужно. Точно для меня строили.
Яхта, правда, требовала небольшого ремонта, но под личным моим наблю-ением ее в два счета привели в порядок: покрасили, поставили новые па- руса, мачты, сменили обшивку, укоротили киль на два фута, надставили борта… Словом, пришлось повозиться. Но зато вышла не яхта — игрушечка! Сорок футов по палубе. Как, говорится: «Скорлупка во власти моря
Я не люблю преждевременных разговоров. Судно поставил у бережка, зак- рыл брезентом, а сам пока занялся подготовкой к походу.
Успех, подобного предприятия, как вы знаете, во многом зависит от личного состава экспедиции. Поэтому я особенно тщательно выбирал своего спутника — единственного помощника и товарища в этом долгом и труом пути. И, должен признаться, мне повезло: мой старший помощник Лом ока- зался человеком изумительных душевных качеств. Вот, судите сами: рост семь футов шесть дюймов, голос — как у парохода, необыкновенная физичес- кая сила, выносливость. При всем том отличное знание дела, поразительная скромность — словом, все, что требуется первоклассному моряку. Нбыл и недостаток у Лома. Единственный, но серьезный: полное незнание иностран- ных языков. Это, конечно, важный порок, но это не остановило меня. Я взвесил положение, подумал, прикинул и приказал Лому в срочном порядке овладеть английской разговорной речью. И, знаете. Лом овладел. Не без трудностей, но овладел за три недели.
Для этой цели я избрал особый, дотоле неизвестный метод преподавания: я пригласил для моего старшего помощника двух преподавателей. При этом один обучал его с начала, с азбуки, а другой с конца. И, представьте, с азбукой-то у Лома и не заладилось, особенно с произношением. Дни и ночи напролет мой старший помощник Лом разучивал трудные английскиеуквы. И, знаете, не обошлось без неприятностей. Вот так однажды он сидел за сто- лом, изучая девятую букву английского алфавита — »ай".
— Ай… ай… ай… — твердил он на все лады, все громче и громче.
Соседка услышала, заглянула, видит: здоровый детина сидит, кричит «ай!». Ну, решила, что бедняге плохо, вызвала «скорую помощь Приехали. Накинули на парня смирительную рубашку, и я с трудом на другой день выз- волил его из лечебницы. Впрочем, кончилось все благополучн ровно через три недели мой старший помощник Лом донес мне рапортом, что оба препода- вателя доучили его до середины, и, таким образом, задача выполнена. В тот же день я назначил отход. Мы и без того задержались.
И вот, наконец, долгожданный момент настал. Сейчас, вможно, событие это прошло бы и незамеченным. Но в то время такие похо были в диковин- ку. Сенсация, так сказать. И не мудрено, что с утра в тот день толпы лю- бопытных запрудили берег. Тут, знаете, флаги, музыка, общее ликование… Я встал в руль и скомандовал:
— Поднять паруса, отдать носовой, руль на правую!
Паруса взвились, распустились, как белые крылья, взяли ветер, а яхта, понимаете, стоит. Отдали кормовой конец — все равно оит. Ну, вижу — нужно принимать решительные меры. А тут как раз буксир шел мимо. Я схва- тил рупор, кричу:
— Эй, на буксире! Прими конец, черт побирай!
Буксир потянул, пыхтит, мылит воду за кормой, только что на дыбы не встает, а яхта — ни с мта… Что за притча?
Вдруг что-то ухнуло, яхта накренилась, я на мгновение потерял созна- ние, а когда очнулся, смотрю — конфигурация берегов резко изменилась, толпы рассеялись, вода кишит головными уборами, тут же плавает будка с мороженым, верхом на ней сидит молодой человек с киноаппаратом и крутит ручку.
А под бортом у нас целый зеленый остров. Я посмотрел — и все понял: плотники недоглядели, поставили свежий лес. И, представьте, за лето яхта всем бортом пустила корни и приросла. А я еще удивлялся: откуда такие красивые кустики на берегу? Да. А яхта построена крепко, буксир добрый, канат прочный. Как дернули, так полберега и отнео вместе с кустами. Недаром, знаете, свежий лес не рекомендуется употреблять при судострое- нии… Неприятная история, что и говорить, но, к счастью, все кончилось благополучно, без жертв.
В мои планы задержка не входила, понятно, нтут ничего не поделаешь. Это, как говорится, „форсмажор“ — непредвидеое обстоятельство. Приш- лось встать на якорь и очистить борта. А то, понимаете, неудобно: рыба- ков не встретишь — рыбы засмеют. Не годится со своей усадьбой плавать.
Я и мой старший помощник Лом весь день провозились с этой работой. Намучились, признаться, изрядно, вымокли, замерзли… И вот уже ночь спустилась над морем, звезды высыпали на небе, на судах бьют полночную склянку. Я отпустил Лома спать, а сам остая на вахте. Стою, размышляю о трудностях и прелестях предстоящего похода. И так это, знаете, размеч- тался, не заметил, как и ночь прошла.
А утром меня ждал страшный сюрприз: я не только сутки хода потерял с этой авари — я потерял название корабля!
Вы, может быть, думаете, что название роли не играет? Ошибаетесь, мо- лодой человек! Имя для корабля — то же, что фамилия для человека. Да вот, недалеко ходить за примером: Врунгель, скажем, звучная, красивая фамилия. А будь я какойнибудь Забодай-дайло, или вот ученик у меня был — Суслик… Разве я мог бы рассчитывь на то уважение и доверие, кото- рым пользуюсь сейчас? Вы только представьте себе: капитан дальнего пла- вания Суслик… Смешно-с!
Вот так же и судно. Назовите судно „Геркулес“ или „Богатырь“ — перед ним льды расступятся сами, а попробуйте назовите свое судно „Корыто“ — оно и плавать будет, как корыто, и непременно перевернется где-нибудь при самой тихой погоде.
Вот поэтому я перебрал и взвесидесятки имен, прежде чем остановил свой выбор на том, которое должнбыла носить моя красавица яхта. Я наз- вал яхту „Победа“. Вот славное имя для славного корабля! Вот имя, кото- рое не стыдно пронести по всем океанам! Я заказал медные литые буквы и сам укрепил их на срезе кормы. Начищенные до блеска, они огнем горели.а полмили можно было прочесть: „Победа“.
И вот в тот злополучный день, под утро, я стою один на палубе. На мо- ре штиль, порт еще не проснулся, после бессонной ночи клонит ко сну… Вдруг вижу: пыхтит портовый катерокработяга, подходит прямо ко мне и — хлоп на палубу пачку газет! Честолюбие, конечно, в известной мере порок. Но все мы люди, все человеки, как говорится, и каждому приятно, когда в газете пишут про нег Да-с. И вот я разворачиваю газету. Читаю:
»Вчерашняя авария на старте кругосветного похода как нельзя лучше оп- равдала оригинальное имя, оторое капитан Врунгель дал своему судну..."
Я несколько смутился, но, признаться, толком не понял, о чем разго- вор. Хватаю другую газету, третью… Тут в одной из них мне бросается в глаза фотография: в левоуглу я, в правом мой старший помощник Лом, а посредине наша красавица яхта и подпись: «Капитан Врунгель и яхта „Бе- да“, на которой он отправляется… »
Тогда я все понял. Я бросился на корму, посмотрел. Так и есть: сбило две буквы — «П» и «О».
Скандал! Непоправимый скандал! Но сделать уже ничего невозможно: у газетчиков длинные языки. Врунгеля, капитана «Победы», никто е знает, зато весь мир узнал уже о моей «Беде».
Но долго горевать не пришлось. С берега потянул ветерок, паруса заш велились, я разбудил Лома и стал поднимать якорь.
И пока мы шли морским каналом, нам со всех кораблей, как назло, кри- чали:
— Эй, на «Беде», счастливого плавания!
Жалко было красивого ини, но ничего не поделаешь. Так на «Беде» и пошли.
Вышли в море. еще не успел оправиться от огорчения. И все-таки дол- жен сказать: хорошо в море! Недаром, знаете, еще древние греки говарива- ли, что море все невзгоды смывает с души человека.
Идем. Тишина, только волны шелестят вдоль бортов, мачта поскрипывает, а берег уходиттает за кормой. Погода свежеет, белячки пошли по волнам, откуда-то претели буревестники, ветерок стал крепчать. Работает, свис- тит в снасх настоящий морской, соленый ветер. Вот и последний маяк ос- тался позади, берегов как нбывало, только море кругом; куда ни взгля- нешь — везде море.
Я проложил курс, сдал командование Лому, постоял еще минутку на палу- бе и пошел вниз, в каюту — вздремнуть часокдругой перед вахтой. Недаром у нас, у моряков, говорится: «Не выспаться всегда успеешь».
Спустился, выпил на сон грядущий рюмочку рому, лег на койку и заснул как убитый.
А через два часа, бодрый и свежий, поднимаюсь на палубу. Осмотрелся кругом, глянул вперед… и в глазах у меня потемнело.
На рвый взгляд — ничего, конечно, особенного: то же море кругом, те же чки, и Лом в полном порядке, держит штурвал, но впереди, прямо пе- ред носом «Беды», — едва заметная, как серая ниточка, встает над гори- зонтом полоска берега.
--PAGE_BREAK--А вы знаете, что это значит, когда берегу полагается быть слева за тридцать миль, а он у вас прямо по носу? Это полный скандал. Безобразие. Ст и позор для вас! Я был потрясен, возмущен и напуган. Что делать? Поверите ли, я решил положить судно на обратный курс и с позором вер- нуться к причалу, пока не поздно. А то ведь с таким помощником плавать — так заедешь что и не выберешься, особенно ночью.
Я уже собрался отдать соответствующую команду, уже и воздух в груднабрал, чтобы повнушительнее это вышло, но тут, к счастью, все объясни- лось. Лома выдал нос. Мой старший помощник все емя сворачивал нос на- лево, жадно втягивал воздух и сам тянулся туда же.
Ну, тогда я все понял: в моей каюте, по левому борту, осталась неза- купоренная бутылка прекрасного рому. А у Лома редкий нюх на спиртное, и, понятно, его тянуло к бутылке. Это быет.
А раз так — значит, дело поправимое. В некотором роде частный случай практики кораблевождения. Бывают такие случаи, не предусмотренные нау- кой. Я не стал даже раздумывать, спустился в каюту и незаметно перенес бутылку на правый борт. Нос у Лома потянулся, как компас за магнитом, судно послушно покатилось туда же, а два часа спустя «Беда» леа на прежний курс. Тогда я поставил бутылку впереди, у мачты, и Лом больше не сбивался с курса. Он вел «Беду», как по ниточке, и только один раз осо- бенно жадно втянул здух и спросил:
— А что, Христофор Бонифатьевич, не прибавить ли нам парусов?
Это было дельное предложение. Я согласился. «Беда» и до того шла неп- ло, а тут полетела стрелой.
Вот таким образом и началось наше дальнеплавание.
Глава III О том, как техника и находчивость могут возместить недоста- ток храбрости, и о том, как в плавании надо использовать все обстоя- тельства, вплоть до личного недомогания
Дальнее плавание… Слова-то какие! Вы задумайтесь, молодой человек, прислушайтесь к мыке этих слов.
Дальнее… даль… простор необъятный… пространство. Не правда ли?
А «плавание»? Плавание — это стремление вперед, движение, иными сло- вами.
Значит так: движение в пространстве.
Тут, знаете, астрономией пахнет. Чувствуешь себя в некотором роде звездой, планетой, спутником, на худой конец.
Вот поэтому и тянет таких людей, как я или, сжем, мой тезка Колумб, в дальнее плавание, в открытый океан, на славные морские подвиги.
И все же не в этом главная сила, которая заставляет нас покидать род- ные берега.
И если хотите знать, я вам открою секрет и пояс, в чем тут дело.
Удовольствия дальнего плавания неоценимы, чтоговорить. Но есть большее удовольствие: рассказать в кругу близких друзей и случайных зна- комых о явлениях прекрасных и необычайных, свидетями которых вы стано- витесь в дальнем плавании, поведать о тех положениях, порой забавных, порой трагических, в которые то и дело ставит вас превратная судьба мо- реплавателя. Но в море, на большой океанской дороге, что вы можете встретить? Воду и ветер главным образом.
А что вы можете пережить? Штормы, штиль, блуждания в туманах, вынуж- денные простои на мелях… Бывают, конечно, и в открытом море различные необычайные происшествия, и в нам походе их было немало, но в основном про воду, про ветер, про тумани мели много не расскажешь.
Рассказать-то, положим, можно бы. Рассказать есть что: бывают, допус- тим, смерчи, тайфуны, жемчужные отмели — мало ли что! Все это порази- тельно интересно. Ну, рыбы там, корабли, спруты — тоже и об этом можно рассказать. Да вот беда: столько уж об этом порассказано, что не успеете вы рот раскрыть — все ваши слушатели сразу разбегутся, как караси от акулы.
Другое дело — заходы, новые берега, так сказать. м, знаете, есть на что посмотреть, есть чему удивиться. Да-с. Недаромоворят: «Что город, то норов».
Вот поэтому такой моряк, как я, любознательный и не связанный коммер- ческими интересами, старается всячески разнообразить свое плавание захо- дами чужие страны. И в этом отношении плавание на маленькой яхте представляет бесчисленные преимущества.
А как же, знаете! Встали вы, доптим, на вахту, склонились над кар- той. Вот ваш курс, справа некое царство, слева некое государство, как в сказке. А ведь там тоже люди живут. А как живут? Интересно ведь посмот- реть хоть одним глазком! Интересно? Изволе, полюбопытствуйте, кто же вам не велит? Руль на борт… и вот ужеходной маяк на горизонте! Вот так-то!
Да-с. Мы шли с попутным ветром, туман лежал над морем, и «Беда» бес- шумно, как призрак, милю за мей глотала пространство. Не успели мы ог- лянуться, прошли Зунд, Каттегат, Скагеррак… Я не мог нарадоваться на ходовые качества яхты. И вот на пятые сутки, на рассвете, туман рассеял- ся, и по правому рту у нас открылись берега Норвегии.
Можно бы пройти мимо, но куда торопиться? Я скомандовал:
— Право на борт!
Мой старш помощник Лом положил руль круто направо, и три часа спус- тя цепь нашего якоря загрохотала в красивом и тихом фиорде.
Вы не бывали в фиордах, молодой челове Напрасно! Непременно побы- вайте при случае.
Фиорды, или шхеры, ругими словами, — это, знаете, такие узкие заливы и бухточки, запутанные, как куриный след, а кругом скалы, изрытые трещи- нами, обросшие мохом, высокие и неприступные. В воздухе стоит торжест- веое спокойствие и нерушимая тишина. Красота необычайная!
— А что. Лом, — предложил я, — не сойти ли нам погулять до обеда?
— Есть погулять до обеда! — гаркнул Лом, да так, что птицы тучей под- нялись со скал, а эхо (я сосчитал)ридцать два раза повторило: «Беда… беда… беда...»
Скалы как бы приветствовали приход нашего судна. Хотя, конечно, на иностранный манер, ударение не там, но все же, знаете, приятно и удиви- тельно. Впрочемпо правде сказать, особенно и поражаться нечему. Там изумительное эхо в фиордах… Да одно ли эхо! Там, батенька, сказочные места и сказочные бывают происшествия. Вы послушайте, что дальше случи- лось.
Я закрепил руль и пошел переодеться в каюту. Лом тоже спустился. И вот, знаете, я уже совсем готов, шнурую ботинки — вдруг чувствую: судно получило резкий наклон на нос. Встревоженный, пулей вылетаю на палубу, и глазам моим представляется печальная картина: нос яхты целиком в воде и продолжаетыстро погружаться, корма же, напротив, вздымается кверху.
Я понял, то сам виноват: не учел особенностей грунта, а главное — прилив прозевал. Якорь запился, держится, как влитой, а вода подпира- ет. И цепь потравить невозможно: весь нос в воде, поди-ка ныряй к браш- пилю. Куда там!
Едваы успели задраить наглухо вход в каюту, как «Беда» заняла со- вершенно вертикальную позицию, наподобие рыболовного поплавка. Ну и пришлось смириться перед стихией. Ничего не поделаешь. Спаслись на кор- ме. Так там и пересидели до вечера, пока вода начала спадать. Вот так.
А вечером, умудренный опытом, я ввел суднв узкий пролив и причалил к берегу. Так-то, думаю, будет вернее.
Да-с. Приготовили скромный ужин, произвели уборку, зали огни, как положено, и улеглись спать, уверенные, что не повторит история с яко- рем. А утром, чуть свет. Лом будит меня и рапортует:
— Разрешите доложить, капитан: полный штиль, барометр показывает яс- но, температура наружного воздуха двенадцать градусов по Цельсию, произвести измерение глубины и температуры воды не представилось возможным за отсутствием таковой.
Я спросонья не сразу и понял, о чем он говорит.
— То есть как это за «отсутствием»? — спрашиваю. — Куда же она дева- лась?
Ушла с отливом, — рапортует Лом. — Судно заклинилось между скалами и пребывает в состоянии устойчивого равновесия.
Вышел я, вижу — та же песня да на новый лад. То прилив нас попута теперь отлив шутки шутит. То, что принял я за проливчик, оказась ущельем. К утру вода сошла, и мы встали на твердый грунт, как в сухом доке. Под кил — пропасть в сорок футов, выбраться нет никакой возмож- ности. Куда там выбраться! Одно остается — сидеть, ждать погоды, прили- ва, вернее сказать.
Но я не привык тратить время по-пустому. Осмотрел яхту со всех сто- рон, бросил за борт шторм-трап, взял топор, рубанок, кисть. Заподлицо обтесал борта в тех местах, где остались сучья, закрасил. А когда вода пошла на прибыль. Лом закинул с кор удочку и наловил рыбы на уху. Так что, видите, даже такое неприятное обстоятельство, если с умом взяться, можно обернуть на пользу делу, тасказать.
После всех этих событий благоразумие подсказывало покинуть этот пре- дательский фиорд. Кто же его знает, какие он еще готовит сюрпризы? Но я человек, как вы знаете, смелый, настойчивый, даже несколько упрямый, ес- ли хотите, и не привык отказываться от принятых решений.
Так и в тот раз: решил гулять — значит, гулять. И как только «Беда» встала на воду, я перевел ее на новое, безопасное место. Вытравил цепь подлиннее, и мы правились.
Идем между скалами по тропинке, и чем дальше идем, тем оразительнее окружающая природа. На деревьях белки, птички какие-то: «чик-чирик», а под ногами сухие сучья трещат, и кажется: сейчас выйдет медведь и заре- вет… Тут же ягоды, земляника. Я, знаете, нигде не видетакой земляни- ки. Крупная, с орех! Ну, мы увлеклись, углубились в лес, забыли совсем про обед, а когда спохватились, смотрим — поздно. Уже солнце склонилось, тянет прохладой. И куда идти, неизвестно. Кругом лес. Куда ни посмот- ришь, везде ягоды, ягоды, одни ягоды…
Спустились вниз, к фиорду, видим — не тот фиорд. А время уже к ночи. Делать нечего, развели костер, ночь кое-как прошла, а утром полезли на гору. Может быть, думаем, оттуда, сверху, увидим «Беду».
Лезем в гору, нелегко при моей комплекции, но лезем, подкрепляемся земляникой. Вдруг слышим сзади какой-то шум. Не то ветер, не то водопад, трещит что-то все громче, и как будто попахивает дымком.
Я обернулся, гляжу — так и есть: огонь! Обступает со всех сторо стеной идет за нами. Тут уж, знаете, не до ягод.
Белки побросали гнезда, прыгают с ветки на ветку, все выше по склону. Птицы поднялись, ричат. Шум, паника…
Я не привык бегать от опасности, но тут, делать нечего, надо спа- саться. И полным ходом за белками, на вершину скалы, — больше некуда.
Вылезли, отдышались, осмотрелись кругом. Положее, доложу вам, без- выходное: с трех сторон огонь, с четвертой — крутая скала… Я посмотрел вниз — высоко, даже дух захватило. Картинка, в общем, безрадостная, и единственное отрадное пятно на этом мрачном горизонте — наша «Беда»-кра- савица. Стоит как раз под нами, чуть качается на волне и мачтой, как пальчиком, манит к себе на палубу.
А огонь все ближе. Белок кругом видимо-невидимо. Осмелели. У других, знаете, хвосты в огне пообгорели, так те особенно храбрые, нахальные, проще сказать: лезут прямо на нас, толкаются, нажимают, того и гляди, спихнут в огонь. Вот оно как костры разводить!
Лом в отчаянии. Белки тоже в отчаянии. Признаться, и е не сладко, но я не подаю виду, креплюсь — капитан не должен поддаваться унынию. А как же!
Вдруг смотрю — одна белка нацелилась, хвост распушила и прыг прямо на «Беду», на палубу. Зней другая, третья и, гляжу, — как горох, посыпа- лись. В пять минут у нас на скале стало чисто.
А мы что, хуже белок, что ли? Я решил тоже прыгать. Ну, искупаемся в крайнем случае. Подумаешь, велика важность! Это даже полезно перед завт- раком — искупаться. А у меня так: решено -начит, сделано.
— Старший помощник, за белками — полный вперед! — скомандовал я.
Лом шнул, занес уже ногу над пропастью, но вдруг извернулся, как кошка, назад.
— Не могу, — говорит, — Христофор Бонифатьевич, увольте! Не буду пры- гать, я лучше сгорю…
И я вижу: действительно сгорит человек, а прыгать не анет. Естест- венная боязнь высоты, болезнь своего рода… Ну что тут делать! Не бро- сать же беднягу Лома!
Другой бы растерялся на моем месте, но я не таков. Я нашел выход.
У меня с собой оказался бинокль. Прекрасный морской бинокль с двенад- цатикратным приближением. Я приказал Лому поставить бинокль по глазам, подвел его к краю скалы и строгим голосом спрашиваю:
— Старший помощник, сколько белок у вас на палубе?
Лом принялся считать:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Отставить! — крикнул я. — Без счета принять, загнать в трюм!
Тут чувство служебного долга взяло верх над сознанием опасности, да и бинокль, как ни говорите, помог: приблизил палубу. Лом спокойно шагнул в пропасть…
Я глянул вслед — только брызги поднялись столбом. А минуту сстя мой старший помощник Лом уже вскарабкался на борт и принялся загонять белок.
Тогда и я последовал тем же путем. Но мне, знаете, легче: я человек бывалый, могу без бинокля.
А вы, молодой человек, учтите этот урок, при случае пригодится: собе- ретесь, к примеру, с парашютом прыгать, непременно возьмите бинокль, хоть плохонький, какой-никакой, а все-таки, знаете, как-то легче, не так высоко.
Н спрыгнул. Вынырнул. Забрался и я на палубу. Хотел Лому помочь, да он парень расторопный, один справился. Не успел я отдышаться, а он уже захлопнул люк, встал во фронт и рапортует:
— Принято без счета полный груз белок живьем! Какие последуют распо- ряжения?
Вот тут, знаете, подумаешь, какие распоряжения.
На первое время ясно, поднимать якорь, ставить паруса да и уходить подобру-поздорову от этой горящей горы. Ну его к дьяволу, этот фиорд. Смотреть тут нечего больше, да иарко стало к тому же… Так что по этому вопросу у меня сомнений не возникло. А вот что с белками делать? Тут, знаете, похуже положение. Черт их знает, что с ними делать? Хорошо, еще вовремя в трюм загнали, а то, знаете, проголодались негодные зверюш- ки, принялись грызть ссти. Еще бы чуть — и ставь весь такелаж.
Ну конечно, можно бы ободрать с белок шкурки и сдать в любом порту. Мех ценный, добротный. Не без выгоды можно бы провести операцию. Но это как-то нехорошо; они нас спасли, во всяком случае указали путь к спасе- нию, а мы с них последние шкурки! Не в моих это правилах. А с другой стороны, везти с собой всю эту компанию вокруг света — тоже удовольствие не из приятных. Ведь это значит кормить, поить, ухаживать. А как же — это закон: принял пассажиров — создай условия. Тут, знаете, хлопот не оберешься.
Ну я решил так: дома разберемся. А у нас, у моряков, где дом? В море. Макаров, адмирал, помните, как говорил: «В море — значит дома». Вот и я так. Ладно, думаю, выйдем в море, а там подумаем. Запросим в крайнем случае инструкции в порту отправления. Да-с.
Вот и пошли. Идем. Встречаемся с рыбаками, с пароходами. Хорошо! А к вечеру ветерок закрепчал, начался настоящий шторм — баллов десять. Море бушует. Как поднимет нашу «Бу», как швырнет вниз!.. Снасти стонут, мачта скрипит. Белки в трю укачались с непривычки, а я радуюсь: «Беда» моя держится молодцом, на пять с плюсом сдает штормовой экзамен. И Лом — героем: надел зюйдвестку стоит, как влитой, у руля и твердой рукой дер- жит штурвал. Ну, я постоял еще, посмотрел, полюбовался на разбушевавшую- ся стихию и пошел к себе в каюту. Сел к столу, включил приемник, надел наушники и слушаю, что там в эфире творится.
Чудесная это штука — дио. Нажмешь кнопку, повернешь рукоятку — и на-ка, все к твоим услугам: музыка, погода на завтра, последние новости. Другие, знаете, болеют насчет футбола — так тоже, извольте: «Удар! Еще удар!.. И вратарь вынимает мяч из сетки...» Словом, не мне вам рассказы- вать: радио — великая вещь! Но я в тот раз как-то неудачно попал. Поймал Москву, настроился, слышу: «Иван… Роман… Константин… Ульяна… Татьяна… Семен. Кирилл...» — точно в гости пришел и знакомишься. Прямо хоть не слушай. А у меня еще зуб был с дуплом, разболелся что-то… должно быть, после купанья, — так разболелся, хоть плачь.
Ну, я решил прилечь, отдохнуть. Совсем было снял наушники, вдруг слы- шу: никак, SOS? Прислушался: «Т-Т-Т… Та, Та, Та, Т-Т-Т...» Так и есть: сигнал бедствия. Суд гибнет, и здесь где-то, близко. Я замер, ловлю каждый звук, хочу узнать поподробнее: где? что? В это время накатила волна, да так подда «Беду», что она, бедняжка, совсем легла на борт. Белки взвыли. Ното бы еще ничего. Тут гораздо хуже получилось: прием- ник прыг со стола, сорлся, знаете, хлоп о переборку и разлетелся в куски. И вижу: не соберешь. Передачу, конечно, как ножом отрезало. И та- кое тяжелое чувство: рядом кто-то терпит бедствие, а где, кто — неиз- вестно.
продолжение
--PAGE_BREAK--Надо идти выручатьа куда идти — кто его знает? И зуб еще хуже раз- болелся.
И вот представьте: он-то меня и выручил! Я недолго думая хватаю конец антенны — и прямо в зуб, в дупло. Боль адская, искры из глаз посыпались, но зато прм опять наладился. Музыки, правда, не слышно, да мне, приз- наться, тут музыка и ни к чему. Какая там музыка! А морзе зато — лучше не придумаешь: точка — кольнет незаметно, как булавочкой, а уж тире — точно кто шуруп туда закручивает. И никакого усилителя не нужно, и ника- кой настройки — больной зуб с дупм и без того обладает высокой чувствительностью. Терпеть трудно, онечно, но что поделаешь: в таком положении приходится жертвовать собой.
И, поверите ли, так всю передачу до конца на зуб и принял.
Записал, разобрал, перевел. Оказывается, почти рядом с нами норвежс- кий парусник потерпел аварию: сел на мель на Доггербанке, получил пробо- ину, вот-вот пойдет ко дну.
Тут думать некогда, надо идти выручать. Я забыл про зубную боль и сам стал распоряжаться спасением. Поднялся на палубу, стал к штурвалу. Идем. Ночь кругом, холодное море, волны хлещут, ветер свистит…
Ну, с полчаса прошли, отыскали норвежцев, осветили ракетами. Я вижу — дело дрянь. Вплотную, борт о борт, не станешь — разобьет. Шлюпки у них все снесло, а на концах перетаскивать людей в такую погоду тоже риско- ванно: перетопишь, чего доброго.
Зашел с одной стороны, зашел с другой — ничего не выходит. А шторм разыгрался пуще прежнего. Как накатит на это суднишко волна, так его и не видно совсем. Перекатывает через палубу, одни мачты торчат… Стоп, думаю, это нам на руку.
Я решил рискнуть. Зашел на ветер, повернул оверштаг и вместе с волной на всех парусах пошел фордевинд полным ходом.
Расчет тут был самый простой: у «Беды» осадка небольшая, а вол — как горы. Удержимся на гребне — как раз и проскочим над палубой.
Ну, знаете, норвежцы уже отчаялись, а я тут как тут. Стою в руле, правлю так, чтобы не зацепить за мачты, а Лом ловит потерпевших прямо за шиворот, сразу по двое. Восемь раз так прошли и вытащили всех — шестнад- цать человек во главе с капитаном.
Капитан немножко обиделся: ему последнему полагается покидать судно, а Лом в спешке да в темноте не разобрал, подцепил его первым. Некрасиво получилось, конечно, ну дничего, бывает… И только сняли последнюю пару, смотрю — катит девятыйал. Налетел, ухнул — только щепки полетели от несчастного суднишка.
Норвежцы сняли шапки, стоят дрожат на палубе. Ну, и мы посмотрели… Потом развернулись, легли на курс и пошли полным ходом назад, в Норве- гию.
На палубе теснота — не повернешься, но норвежцы ничего, довольны да- же. Да и понятно: конечно, и тесно и холодно, а все лучше, чемкупаться в такую погоду.
Да… Выручил, спас норвежцев. Вот тебе и «Беда»! Для кого беда, для кого чудесное, так сказать, избавление от гибели.
А все находчивость! В дальнем плавании, молодой человек, если хотите быть хорошим капитаном, никогда не теряйте ни одной возможности, ис- пользуйте все для пользы дела, аже личное недомогание, если к тому представится случай. Вот так-то!
Глава IV О нравах скандинавских народов, о неправильном произношении некоторых географических названий и применении белок в морском деле
Пришли назад в Норвегию, в город Ставангер. Эти моряки оказались бла- городными людьми и приняли нас великолепно.
Меня и Лома поместили в лучшей гостинице, яхту за свой счет покрасили самой дорогой краской. Да что там яхту, — белок и тех не забыли: выписа- ли на них документы, оформили как груз, а потом приходят и спрашивают:
— Чем прикажете кормить ваших милых животных?
А чем их кормить? Я в этом деле ничего не понимаю, никогда белок не разводил. Спросил у Лома, тот говорит:
— Точно не скажу, но, помнится, орехами и сосновыми шишками.
И вот, представляете, какая случайность: я свободно объясняюсь по-норвежски, а вот эти два слова забыл. Вертятся на языке, а вспомнить не могу. Как отшибло. Думал, думал, как быть? Ну и придумал: послал Лома вместе с норвежцами в бакалейную лавочку.
— Посмотрите, — говорю, — может быть и найдете что подходящее.
Пошел он. Потом вернулся, доложил, что все в порядке: нашел, мол, и орехи и шишки. Меня, признаться, несколько удивило, что в лавке торгуют шишками, но, знаете, в чужой стране чего не бывает! Может, думаю, для самоваров или, там, елки украшать, мало ли для чего?
А вечером прихожу на «Беду» — посмотреть, как идет окраска, заглянул в трюм к белкам — и чтобы вы думали! Лом ошибся, но до чего же удачно ошибся!
Гляжу — сидят мои белки, как на именинах, и за обе щеки уплетают оре- ховую халву. Халва в банках, и на каждой, на крышке, нарисован орех. А с шишками еще лучше: вместо шишек призли ананасы. Ну и действительно, кто не знает, легко может спутать. Ананасы, правда, размером побольше, в остальном похожи, и запах тот же.ом там, в лавочке, как увидел, ткнул пальцем туда-сюда, — вот оно таи получилось.
Ну, стали нас водить по театрам, по музеям, показыва различные дос- топримечательности. Показали, между прочим, живую лошадь. Это у них большая редкость. Ездят там на автомобилях, еще больше ходят пешком. Па- хали в то время своими силами, вручную, так что лошади были им ни к че- му. Каких помоложе — повывезли, постарше — так передохли, а которые ос- тались, так те стоят в зоопарках, жуют сено и мечтают.
И если выведут лошадь на прогулку, сейчас же собирается толпа, все смотрят, кричат, нарушают уличное движение. Все равно как у нас пошел бы жираф по улице, так тоже, я думаю, старшина не зналы, какой свет на светофоре зажигать.
Ну, а нам лошадь не в диковинку. Я даже решил удивить норвежцев: схватил ее за холку, вскочил, пришпорил каблуками.
рвежцы ахнули, а на другое утро все газеты поместили статью о моей храбрости и фотографию: мчится лошадь вскачь и я на ней. Без седла, ки- тель рстегнулся, трепещет на ветру, фуражка сбилась, ноги болтаются, а у лошади хвост трубой…
После я понял: неважная фотография, недостойная моряка, но тогда сго- ряча не обратил внимания и был тоже доволен.
И норвежцыстались довольны.
Вообще нужно сказать, приятная эта страна. И народ там хороший, та- кой, знаете, тихий народ, приветливый, добродушный.
Я там, в Норвегии, не раз, конечно, и прежде бывал, и смолоду, помню, такой у меня вышел случай.
Высадились мы в одном порту, а оттуда мой путь лежал по железной до- роге.
Ну-с, прихожу на станцию. Поезд не скоро. С чемоданами гулять, прямокажем, — затруднительно и неудобно.
Разыскал я начальника станции, спрашиваю:
— Где тут у вас камера хранения?
А начальник, славный такой старичок, развел руками.
— Извините, — говорит, — специального помещения для хранения ручной клади у нас не предусмотрено. Но это ничего, вы, — говорит, — не стес- няйтесь, оставьте, тут ваши чемоданчики, они никому не помешают, уверяю вас…
Вот так-то. А недавно дружок мой оттуда прибыл. У него, представьте, в поезде из купе увели чемодан. Да что там говорить: многое изменилось и в нравах и в обхождении. Ну как же, знаете: в войну немцы там побывали — новый порядок наводили. И сейчас посещают страну раые просветители, поднимают образ жизни на должную высоту. Ну и, конео, пообтерся народ, стал порасторопнее. Теперь уж и там понимают, что где плохо лежит. Культура!
Ну, а в то время жи там еще по старинке. Тихо жили. Но не все. Были и тогда в Норвегии люди, так сказать, передовые, вкусившие от древа поз- нания добра и зла. В, допустим, владельцы крупных магазинов, заведе- ний, фабрик. Эти и тогда понимали, где что плохо лежит.
И меня это тоже коснулось самым, так сказать, непосредственным обра- зом. Есть там фирма одна — производит телефоны, радиоприемники… Так вот, пронюхали эти фабриканты про мой зуб и забеспокоились. Да и понят- но: ведь если все станут на зуб принимать, никто и приемников покупать не будет. Урон-то какой! Тут забеспокоишься. Ну, и решили недолго думая завладеть моим изобретением, да и моим зубом заодно. Сначала, знаете, так это, по-хорошем прислали деловое письмо с предложением продать мой дефектный зуб. А я рассудил, думаю: «С какой же стати?» Зуб еще ничего, кусать можно, а что с дуплом, так это уж, извините, мое дело. У меня вот один знакомый есть, так он даже любит, когда зубы болят.
— Конечно, — говорит, — когда болят, действительно и больно и непри- ятно, но зато, когда пройдут, уж больно хорошо!
Да. Ну, я оетил, что не продаю зуб, и все тут…
Так, думаете, они успокоились? Как бы не так! Решили выкрасть мой зуб. Появились какие-то негодяи, ходят по пятам за мной, заглядывают в рот, шепчутся… Ну и стало мне не по себе: хорошо, ак один зуб, так уж и быть, ну а как для верности заберут совсем, с головой? Куда я без го- ловы пойду плавать?
Вот я и решил уйти от греха. Запросил в порту отправления инструкции по вопросу о белках, а сам, чтобы защититься от злоумышленников, принял особые меры: взял дубовую сдню, один конец засунул под ворота пакгау- за, другой под дверь кубра и приказал Лому грузить «Беду» балластом.
Яхта осела до фальшборта, сходня согнулась, как пружина, одним только краешком держится под дверью. Я перед сном осмотрел, проверил готовность этого сооружения и спокойно улегся спать. Даже вахту не выставил: неза- чем. И вот, знаете, под утро пришли. Я слышу осторожные шаги, скрип две- ри, потом вдруг — трах! — сходня выскочила из-под двери, разогнулась… Я выхожу — и вижу: подействовала моя катапульта, да еще как! Тут берегу была радиостанция, так этих негодяев забросило на самую верхушку, мачту. Они там зацепились штанами, висят и орут на весь город.
Как уж их снимали, не могу вам сказать — не видел.
Тут как раз пришел и вет из порта с предписанием сдать белок в Гам- бург. Был там знаменитый зоопарк Гаденбека, так он скупал различных зве- рей.
Я вам уже имел случай докладывать о некоторых преимуществах спортив- ного плавания. В спортивном плавании сам себе хозяин: ка хочешь, туда и идешь. А уж если связался с грузом, тогда все равно как извозчик: вож- жи в руках, а везешь — куда прикажут.
Вот, допустим, Гамбург. Да разве я пошел бы туда по своей охоте! Чего я там не видел? Шуцманов, о ли? Ну и опять же, знаете, усложняется плавание, появляется всяческая коммерческая переписка, соображения сох- ранности груза, таможенные формальности, тем более в Гамбурге… Народ там, не в пример норвежцам, тертый, невежлый — того и гляди, обдерут, как липку.
Кстати, знаете, никак не пойму, почему это у нас твердо так произно- сится: «Гамбург»? Неправильно это, тамошние жители называют свой город «Хамбург». Оно и звучит помягче, а главное, больше соответствует действительности.
Да, но р приказано, надо подчиняться. Привел в Гамбург «Беду», пос- тавил у снки, сам оделся почище и пошел разыскивать Гаденбека. Прихожу в зверинец. Там, знаете, и слоны, и тигры, и крокодил, и птица марабу, и белка эта самая висит тут же в клетке. Да какая еще белка, не моим чета! Мои бездельницы, сидят трюме, объедаются халвой, а у этой сделана вер- тушка, и она там все время, как заводная, как белка в колесе, так и пры- гает, так и вертится. Заглядишься!
Ну-с, разыскал я самого Гаденбека, представился и объяснил, что имею на борту полный груз белок, живьем, по сдной цене.
Гаденбек посмотрел в потолок, сложил руки на животе, покрутил пальца- ми.
— Белки, — говорит, — это такие с хвостиками и с ушками? Как же, знаю. Так у вас белки? Ну что же, я возьму. Только, знаете, у нас очень строго с контрабандой. Документы на них в порядке?
Тут я с благодарностью вспомнил норвежцев и выложил на стол докумен- ты. Гаденбек достал очки, взял платочек, не спеша стал протирать стекла. Вдруг, откуда ни возьмись, хамелеон. Прыг на стол, высул свой язычище, слизнул бумагу и был таков. Я за ним. Да где там!
А Гаденбек сложил свои очки, развел руками.
— Без документов, — говорит, — не могу. Рад бы, да не могу. У нас насчет эго очень строго.
Я расстроился, начал было спорить. Ну, вижу, делать нечего, ушел. Подхожу к пристани, смотрю — на «Беде» что-то неладн Толпа зевак кру- гом, на борту шуцманы, таможенники, портовые чиновники… Наседают на Лома, а тот стоит в серине и кое-как отругивается.
Я протолкался, успокоил их и разузнал, в чем дело. А дело приняло са- мый неожиданный и неприятный оборот. Гаденбек, оказывается, уже позвонил в таможню, а там подобрали статью, обвинили меня в незаконном ввозе ско- та и грозят отобрать судно вместе с грузом…
А мне и возразить нечего: действительно, документы утрачены, специ-льного разрешения на ввоз белок я не получал. Если правду сказать, кто же поверит? Доказательств нет никаких, а смолчать — еще хуже.
Словом, вижу: дело дрянь.
«Эх, — думаю, — куда ни шло! Вы так, и я так!»
дернул китель, выпрямился во весь рост и самому главному чиновнику являю:
— Требования ваши, господа чиновники, необоснованны, поскольку в меж- дународных морских законах прямо предусмотрен пункт, согласно которому непременные принадлежности судна, как-то: якоря, шлюпки, разгрузочные и спательные приспособления, средства связи, сигнальные устройства, топ- ливо и ходовые машины в количестве, необходимом для безопасного плава- ния, какими портовыми сборами не облагаются и специальному оформлению не подлежат.
— Совершенно с вами согласен, — отвечает тот, — но не откажитесь объяснить, капитан, к какой именно категории названных предметов относи- те вы своих животных?
Я было стал в тупик, н вижу, отступать уже поздно.
— К последней, господин чиновник: к категории ходовых машин, — отве- тил я и повернулся на каблуках.
Чиновники сначала опешили, потом пошептались между собой, и опять главный выступил вперед.
— Мы, — говорит, — охотно откажемся от наших законных претензий, если вы сумеете доказать, что имеющийсяа борту вашего судна скот действи- тельно служит вам ходовой машиной.
Вы сами понимаете: доказать такую вещь нелегко. Где там доказывать — время оттянуть бы!
— Видите ли, — говорю я, — ответственные части двигателя находятся на бегу, в ремонте, а завтра, извольте, представлю вам доказательства.
Ну, ушли они. Но тут же, рядом с «Бедой», смотрю, поставили полицейс- кий катер под парами, чтобы я не удрал под шумок.
А я, понимаете, забился в каюту, вспомнил ту белку, что у Гаденбека, взял бумагу, иркуль, линейку и стал чертить.
Через час мы вместе с Ломом пошли к кузнецу и заказали ему два коле- са, как у парохода, а третье вроде мельничного. Только у мельничного ступеньки снаружи, а мы сделали внутри и с двух сторон натянули сетку. Кузнецопался расторопный, понятливый. Сделал все к сроку.
На другой деньс утра, привезли все это хозяйство на «Беду». Паро- ходные колеса пристроили по бортам, мельничные посередине, соединили все три колеса общим валом и запустили белок.
Грызуны, знаете, ошалели от света, от свеже воздуха, понеслись как бешеные одна за одной по ступенькам внутри колеса. Вся наша машина зак- рутилась, и «Беда» без парусов пошла так, что полицейские на своем кате- ре насилу за нами угнались.
Со всех кораблей на нас смотрят в бинокли, на берегу толпы народа, а мы идем, только волны разбегаются в стороны.
Потом развернулись, встали назад, к причалу. Этот сый чиновник при- шел, расстроился совсем. Бранится, кричит, а сделать ничего не может.
А вечером на автомобиле прикатил сам Гаденбек. Вылез из машины, встал, посмотрел, сложил руки на животе, покрутил пальцами.
— Капитан Врунгель, — говорит, — это у вас белки? Как же, помню. Во сколько вы их оцениваете?
— Так, видите ли, — говорю я, — не в цене дело. Вы же знаете, доку- менты на них утрачены.
— Э, полно, — возражает он, — не тревожьтесь, капитан, вы не мальчик, должны понимать — у нас с этим делом просто. Вы цену скажите…
Ну, я назвал хорошую цену; он поморщился, но, не торгуясь, тут же расплатился, забрал белок вместе с колесами, а напоследок спрашивает:
— Чем вы их кормите?
— Халвой и ананасами, — ответил я и распрощался.
Не понравилсмне этот Гаденбек. Да и Гамбург вообще не понравился.
продолжение
--PAGE_BREAK--Глава V О селедках и о картах
В Голландию я совсем не хотел заходить. Страна эта незначительная и большого интереса для путешествника не представляет. Там только и есть три замечательные вещи: голландская сажа, голландский сыр и голландские селедки.
Меня как моряка, понятно, заинтересовало это последнее, и я решил за- вернуть в Роттердам, познакомиться с селедочным делом.
У них там оно поставлено на широкую ногу. Там селедок ловят, солят, маринуют, и свежую селедку морозят, и живую селедку можете купить и по- садить в аквариум.
И вот что в этом деле особенно поразительно: голландцывидимо, знают какой-то секрет. Иначе как же вы объясните такую неспредливость: вот шотландцы, например, пробовали ловить. Закинули сети, подняли — полно селедок. Ну, и обрадовались, понятно, но, коа разобрались хорошенько, разглядели, распробовали, обнаружилось, что селедки-то попались все, как есть, шотландские.
Норвежцы тоже пытались. Норвежцы — прославленные, первоклассные рыба- ки, но на этот раз и у них ничего не вышло. Тоже забросили сети, подня- ли, посмотрели — есть селедка, да только все сплошь норвежская.
А голландцы ловят и ловят уж который год, и им все попадается гол- ландская селедка различных сортов. Ну, и, конечно, они этим пользуются: продают свои селедки направо и налево — и в Южную Африку и в Северную Америку…
Я углубился в изучение этого вопроса, и тут мне совершенно неожинно удалось сделать одно важное открытие, которое коренным образом иенило первоначальный план моего похода. После ряда наблюдений я установил с исключительной точностью, что каждая селедка — рыба, но не каждая рыба — селедка.
А ведь это что значит?
Это значит, что незачем тратить огромные средства, незачем набивать ледок в бочки, грузить на корабли и выгружать снова, где это понадо- бится. Не проще ли согнать селедок в табун или в стадо — как хотите на- зовите — и гнать живьем до места назначения?
Раз каждая селедка — рыба, значит, утонуть она не может. Ведь рыбам свойственно плавать, не так ли? А с другой стороны, если прибьется какая посторонняя рыбина, так ведь не каждая рыба — селедка. Ее, значит, ниче- гне стоит обнаружить, отличить, отогнать, уничтожить, наконец.
И там, где при старом способе перевозки нужен был огромный грузовой пароход с большой командой, со сложными механизмами, при новой системе может справиться любое суденышко не больше моей «Беды».
Это теория, так сказать. Но теория заманчивая, и я решил на практике проверить свои соображения. А тут как раз и случай представился: в Се- верную Африку, в Александрию, отправляли партию селедок. Их уже поймали, собирались солить, но я приостановил дело. Селедок выпустили, согнали в табун, мы с Ломом подняли паруса и пошли. Лом встал в руль, а я уселся на самый нос, на бушприт, взял длинный хлыст, и, как только замечу каю постороннюю рыбину, я ее по губам, по губам!
И, знаете, прекрасно получилось: идут наши селедки, не тонут, резво идут. Мы за ними едва поспеваем. И посторонняя рыба не лезет. День так прошли — ничего. А к ночи чувствую — тяжело: следить устаешь, глаз не хватает, а главное, спать некогда. Один с селедками занят, другой в руле лько успевай поворачивайся. Ну хорошо бы день, два, уж как-нибудь постарались бы, а то путь далекий, впереди океан, тропические широты. Словом, чувствую, не справимся, все дело провалим.
Ну, я рассудил и решил взять на судно еще одного человека — матроса. И как раз, знаете, место удоое: в то время мы уже вошли в Английский канал, тут Франция под боком, порт Кале, а в Кале всегда полно безработ- ных моряков. Можно выбратього хотите: и плотника, и боцмана, и рулево- го первого класса. Я недолго думая подошел поближе к берегу, «Беду» по- ложил в дрейф, вызвал лоанский катер и откомандировал Лома на берег за матросом.
Тут, кочно, я допустил ошибку: набор команды — дело серьезное, от- ветственное. Лом, конечно, парень старательный, но молод, опыта нет. Нужно бы самому этим заняться, но, с другой стороны, и тут на борту, то- же, знаете, ушами хлопать некогда. Ведь как-никак перегонка селедок живьем — дело новое. И, как во вком новом деле, есть тут свои труднос- ти. Нужен глаз да глаз. Уйдешь, недоглядишь, а тут весь табун разбежит- ся. А тогда с убытками не рассчитаешься, опозоришься на весь мир, а главное, загубишь это прекрасное и полезное начинание.
Ведь, знаете, как это бывает: не выйдет с первого раза, а в другой и не доверит никто, и попробовать не дадут.
Да. Ну ладно. Отправил я Лома в Кале, выставил кресло на палубу, ле- жу. Одним глазом читаю, другим поглядываю на селедок. Пасутся рыбки, резвятся, сверкают на солнце чешуйками.
А к вечеру возвращается Лом и приводит с собой матроса.
Ямотрю — на вид парень ничего. Не очень молодой, но и не очень ста- ры ростом, правда, маловат, но по глазам видно — шустрый, и борода у него, как у морского разбойника. Только те, по слухам, все больше рыжие, а этот типичный брюнет. Грамотный, некурящий, одет чисто, знает четыре языка — английский, немецкий, французский и русский. Это Лома особенно прельстило: он к тому времени, грешным делом, стал уже забывать англи- кую речь. Фамилия у нового матроса несколько странная — Фукс, но, ае- те, фамилия — дело наживное, а мне еще Лом на ушко шепнул, что Фукс этот — клад, а не матрос: прексно разбирается в картах.
Тут уж я совсем успокоился: раз в картах разбирается — значит, моряк, значит, и в руле может постоять, значит, и вахту при случае может нести самостоятельно.
Словом, я согласился. Засал Фукса в судовую роль, объяснил обязан- ности, приказал Лому отвести ему место в трюме. Ну, потом подняли пару- са, развернулись и пошли льше.
И, знаете, как раз вовремя взяли человека. До тех пор нам везло: ве- тер все время дул в корму, чистый фордевинд. А тут задул прямо в нос — «вмордувинд», как говорится. В другое время я, может быть, поберег бы силы, остался бы в дрейфе или якорь бросил, но тут, сами понимаете: се- ледки. Им-то ветер нипочем, идут как ни в чем не бывало полным ходом, и нам, знач, нельзя отставать. Ну и пришлось идти в лавировку, зигзага- ми. Я ввистал всех наверх. Лома поставил пасти селедок, сам встал у штурвала, набрал ходу и скомандовал:
— К повороту приготовиться!
Смотрю — этот Фукс стоит, как свечка, руки в карманах, с иересом смотрит на паруса.
Ну, тут уж я прямо к нему обратился.
— Фукс, — кричу, — набивайте грот!
Он встрепенулся, посмотрел этак растерянно — и давай все дряд запи- хивать в кубрик: спасательные круги, запасной трос, фонари. Поворот, ко- нечно, не вышел, прозевали…
— Отставить! — кричу я.
Он тогда все пожитки назад вытащил и поставил у самого фальшборта.
у, я вижу, достался матрос! Ни в зуб ногой! Уж я на что человек спо- йный, но тут и меня зло взяло.
— Эй вы. Фукс, — говорю я, — какой же вы, к черту, матрос?
— А я, — ответил он, — не матрос, я сейчас просто так застрял на ме- ли, а друзья мне посоветовали климат переменить…
— Позвольте, — перебил я, — а как же мне Лом говори что вы в картах умеете разбираться?
— О, это сколько угодно, — отвечает он. — Карты — это моя специ- альность, карты — это мой хлеб, только не морские, а, простите, иг- ральные карты. Я, если хотите знать, я карточный шулер по профессии.
Я так и сел.
Ну, посуде сами, что мне с ним делать?
Списывать на берег — это еще сутки потерять. Ветер крепчает — того и гляди, поднимется шторм, тут селедки разбегутся. А с другой стороны, во- зить с собой этого шулера балластом — тоже неинтересно: он не только морской команды, он ни одной снасти не знает. Я было растерялся.
Но тут мне пришла блестящая мысль. Я, знаете, люблю иногда разложить пасьянс на досуге, и у меня нашлась на судне колода карт. Так я на каж- дую снть привязал поскорее по карте, привел яхту к ветру и повторил мане.
— К повороту приготовиться! Развязать тройку пик, подтянуть валета червей, смотать десятку треф…
И, знаете, поворот удался на славу, и этот Фукс действительно так в картах разбирался, что в темноте другой раз и то масти не путал.
от так и пошли дальше. Идем, лавируем. Ветер крепчает. Так бы оно ничего, но селедки меня беспокоят. Кто их знает, как они переносят пого-? А мне не к спеху, груз не срочный, так зачем рисковать? Я решил отстояться в порту.
Глава VI, которая начинается недоразумением, а конется неожиданным купанием
Близ острова Уайт я свернул направо и пошел в Саутгемптон, в Англию. Бросил якорь на рейде. Лома оставил сторожить селедок, а мы с Фуксом се- ли на ялик и причалили к берегу. В прекрасном местечке высадились: трава подстрижена под гребеночку, дорожки посыпаны песком, и всюду такие кра- сивые загородочки и надписи: «Здесь не ходить, усадьба Арчибальда Ден- ди».
Только мы высадились, не успели гу шагнуть, нас окружили джентльме- ны во фраках, в котелках, в белых галстуках. Не то мистер Денди со своим семейством, не то министр иностранных дел со свитой, не то агенты тайной полиции — по костюму не разберешь. Ну, подошли поближе, поздоровись, разговорились, и знаете, что оказалось? Оказалось, что это у них нищие. В Англии так просто попрошайничать строжайше запрещено законом, а во фраке — пожалуйста. Если кто и подаст, считается, что нищих нет, а прос- то помог джентльмен джентльмену.
Ну, я роздал им кое-какую мелочь, иду дальше. Вдруг навстречу — еще один. Длинный, точно версту проглотил. Поравнялись. Он обнажает голову, раскланивася самым церемонным манером. Ну, я, понятно, пошарил в кар- мане, выудил две копейки и прямо ему в цилиндр. Я ждал благодарности, а он, представьте себе, вспыхнул, фыркнул, вставил в глаз монокль и очь внушительно произнес:
— Арчибальд Денди, эсквайр. С кем имею честь?
— Капитан дальнего плавания Христофор Врунгель, — пдставился я.
— Очень приятно, — говорит он. — Защищайтесь, капитан Я было стал извиняться, да где там! Вижу — поздно. Какие уж там изви- нения! Он поставил цилиндр на травку, сбросил фрак… Ну, и я, знаете решил постоять за себя: скинул китель, занял боевую позицию.
Фукс тоже не растерялся, взял на себя роль судьи, отошел чуть в сто- ронку и во все горло крикнул:
— Секунданты, аут! Гонг!
Мистеренди запрыгал, запыхтел, завертел кулаками. Похоже, как, зна- ете, мальчишки в паровоз играют. Ринулся на меня. Пришлось и мне порабо- тать кулаками.
Я не люблю давать волю рукам, но тут бокс, благородная схватка, — я размахнулся… и едва успел задержать удар.
Вижу — скверная штука: при разности пропорцинаших фигур я, куда бы ни метил, все равно попаду ниже пояса. А это, наете, не по правилам. Он же, напротив, лупит воздух у меня над фуражкой. И тоже все впустую. Пер- вый раунд так и окончился без результата.
Но решать бой все равно как-то нужно было, и тут нас выручил Фукс.
— Пожалуйста, капитан, — говорит он и подставляет плечи.
Я вскочил на него верхом и вижу — совсем другое дело. Я теперь на уровне противника, так сказатьи могу вступить в бой на законных осно- ваниях. Фукс подо мной прыгает, рвется в бой. Ну, я вижу, пора действо- вать.
— Давайте, Фукс! — ворю.
Ему, видимо, было нелегко, но он бодро прохрипел:
— Гонг! И мы начали снова…
Мистер Денди дрался блестяще. Я получил жестокий удар в переносицу, но тут вспомнил молодость, пришпорил Фукса, перешел в инфайтинг и нанес противнику срушительный оперкут.
Он замер на секунду, закрыл глаза, опустил руки по швам и вдруг рух- нул, как мачта. Фукс достал у него из жилетного кармана часы и стал громко отсчитывать секунды. Минут через сорок мистер Денди очнулся. По- тер скулу, удивленно посмотрел по сторонам, заметил нас с Фуксом, вско- чил и стал приводить в порядок одежду.
Я вторично предсвился, извинился, объяснил причину недоразумения. Ну, и, знаете, помирились. Познакомились. Пожали друг другу руки, разго- ворились, подружились даже. Потом осмотрели его усадьбу, зашли домой, выпили пчашке чаю, посидели у камина и отправились ко мне на «Беду».
МистеДенди осмотрел мою яхту, пришел в восторг и принялся считать по пальцам:
— Сегодня четверг… Значит, завтра пятница, послезавтра суббота… Мистер Врунгель, — воскликнул он неожиданно, — вас послало само провиде- ние! В воскресенье большие национальные гонки. Вы должны их выиграть. Я сам пойду с вами, и на этот раз мистер Болдуин будет посрамлен.
Я, сказь по правде, не сразу понял, о чем идет речь, но мистер Ден- ди мне все разъяснил. У него там, оказывается, есть сосед, мистер Болду- ин. И вот они с этим Болдуином во всем соревнуются: кто знатнее, у кого галстук красивее завязан, у кого трубка лучше… Но это все так, между прочим, а главныйто спор идет у них о яхтах. Оба, оказывается, заядлые парусники, и как гонки — все готовы отдать, олько бы утереть нос друг другу.
Ну, и, знаете, этот Денди взглянул на мою «Беду» глазом знатока, оце- нил ее качества и понял, что с таким судном в любых гоах, при любой погоде победа обеспечена. Да-с!
В общем, уговаривает меня принять участие.
— Пойдемте, — говорит. — Гонки интересные, судно у вас превосходное, и, поверьте слову джентльмена, вы возьмете большой королевский приз и малый приз адмирала Нельсона.
Я за призами нечень гоняюсь, но так, в гонках, почему же не высту- пить? Судно прекрасное, команда надежная, ну, да и я не первый раз за рулем. Шансы есть…
Яыло уже и согласился, да тут вспомнил: селедки… Их-то куда де- вать? Ну, объяснил мистеру Денди, что не могу распорядиться судном, что связан селедками по рукам и по ногам. Он сперва расстроился, но потом обещал и это уладить. И, представьте, улади действительно. В тот же день я получил разрешение и ввел весь таб в портсмутский адмиралтейс- кий док.
Потом мы подготовили яхту: рта смазали салом, убрали все лишнее, как перед боем, обтянули такелаж. А утром в день гонок мистер Денди при- шел на «Беду» в белом кителес трубкой в зубах. Он приказал погрузить на Беду" два ящика содависки на случайеожиданного поражения, вставил в глаз монокль, закурил и уселся на кое.
Ну, знаете, как это всегда на гонках: мачты, паруса, вымпелы, н бе- регу зрители. Обстановка волнующая. Я уж на что спокойный человек, а то- же немножко нервничаю. Вышли на старт. Ждем сигнала. Пошли! Пара на- полнились ветром, яхты понеслись. И должен вам без хвастовствасказать: старт я взял блестяще. Всех оставил позади. Иду, рассекаю воду, предвку- шаю победу.
Почти всю дистанцию так и прошел лидером. Но у самого финиша мы спло- ховали: не рассчитали немножко, зашли под бережок, попали в полосу без- ветрия, заштилели. Паруса обвисли, болтаются, некрасиво так, хоть нозд- рей поддувай. Лом мачту скребет, зазывает ветер. Фукс свистис той же целью, но это все, знаете, предрассудки, ерунда. Не верю я это. А «Бе- да» стоит, конкуренты подпирают, и впереди — мистер Болдуин на своей по- судине.
Мистер Денди посмотрел за корму и загрустил: выругался, сорвал крышку с ящика, извлек бутылку — и хлоп в донышко!
Пробка вылетела, как из пушкиПри этом «Беда» получила такой толчок, что заметно продвинулась вперед.
А я, даром что был расстроен, учел это и сделал должные выводы. Пока мистер Денди заливал свое горе, я вспомнил старую нашу пословицу. Знае- те, говорят: «Нет плохих судовнет плохих ветров, есть плохие капита- ны».
Но меня-то уж никак нельзя причислить к этому последнему разряду. Не хвастаясь, скажу — я капитан хороший. Эх, думаю, была не была. Объяснил задачу, дал команду…
Мы все трое встали на корме и одну за другой принялись вышибать проб- ки.
Тут и мистер Денди несколько оживия. Достал из кармана платочек, принялся командовать. И, знаете, с команд пошло еще лучше.
— Кормовая башня, огонь! — кричит он.
Три пробки залпом вылетают с громоподобным звуком, падают в море под- битые чайк содовая льется, вода за кормой кипит. Мистер Денди машет платком е чаще, все громче кричит:
— Кормовая, огонь! Огонь!
Прямо Трафальгарская битва. Куда там…
А еда" между тем движется вперед по ракетному принципу, набирает ход Вот уже и мысок позади, паруса взяли ветер, снасти обтянулись, зазве- нели.
продолжение
--PAGE_BREAK--И вот мы вновь отвоевываем ускользнувшую было победу, одного за дру- гим обходим всех конкурентов. На берегу болельщики волнуются, кричат. Вот один Болдуин впереди… Вот сравнялись, обошли на полноса, на кор- пус… Тут оркестр на берегу ударил туш, истер Денди улыбнулся, скоман- довал:
— Кормовая башня, салют!
На другой день только и разговоров было, что о нашей победе. В газе- тах заголовки на всю страницу, подробные описания этой удивительной гон- ки. Откуда-то у нас появились друзья, пришли с поздравлениями. Но мы не только друзей, мы и врагов нажили с этой победой.
Мистер Болдуин постарался, и пошел, знаете, шепоток, разговорчики, начались интриги. И в кон концов разыгрался настоящий скандал. Однако скандал этот готовился айне, и мы, ничего не подозревая, пошли полу- чать призы.
Обстановка была самая торжественная. Королевский яхтклуб в полном составе собрался в здании старинной таможни в весовом зале.
Там особо почетным считается, когда призы весят больше призера. Мне тоже предложили встать на весы, но я столько призов набрал, что решил взвешивать сразу всю команду. Так и встали по росту: мистер Денди, Лом, я и Фукс. А на другой чашке расставили целый посудо-хозяйственный мага- зин: золотые ушаты, вазы, кубки, стаканы, рюмочки. Потом подсыпали меда- лей, жетонов, каких-то безделушек. И вот в тот момент, когда чашки весов уравнесились, председатель яхт-клуба стал произносить торжественный спич. Что уж он говорил, не припомню сейчас, но слова были самые теплые и содержание достойное: «Бескровная победа… лучшие из лучших… пример для молодежи...»
Я расчувствовался, чуть слезу не пустил.
Но не успел председатель закончить, как поднялся мистер Болдуин.
— А известно ли уважаемому лорду председателю, что призер, капитан Врунгель, в нарушение неписаной традиции нашего клуба, в морском мундире гарцевал на коне? — спросил он и пустило рукам норвежскую газету с мо- ей фотографией, где я на лошади.
Фография, как я уже говорил, действительно не вполне приличная для мока, и я не удивился, когда в зале поднялся ропот. Но гонку-то я все-таки выиграл, а победителей, как говорится, не судят. В этом смысле и председатель ответил. Шумтих. Я уже думал, что все обойдется, но не тут-то было. Не обошлось… Этот Болдуин опять взял слово.
— А известно ли лорду председателю, — продолжал он, — что указанный мистер Врунгель перехватил груз селедокадресованный подданным ее вели- чества — английской королевы, и что предложенный мистером Врунгелем спо- соб перевозки рыбы наносит ущерб судовладельц — подданным его вели- чества английского короля?
Это, знаете, л козырь посильнее фотографии. Традиции традициями, мундир мундиром — это все, конечно, очень почитается в Англии, но торго- вые интересы ставятся там несравненно выше. И нет ничего удивительного, что шум в зале усилился. Уже трудно было различать отдельные голоса и реплики, но мистер Болдуин и тут не успокоился. Он ввысил голос и про- должал:
— А известно ли лорду председателю, что указанные селедки, которые, как было установлено, наносят ущерб английским судовладельцам, по про- текции Арчибальда Денди, эсквайра, и при его прямом содействии отстаива- ются в адмиралтейских доках его величева? Известно ли, наконец, что указанный Денди, эсквайр, предав забвению долг и честь британца, вступил на путь порока и престуения, пошел против бога и короля и с недавних пор является тайным агентом Москвы?..
Ну, знаете, точно бомба взорвалась в таможне. В зале поднялась пани- ка. Одни свистели, другие аплодировали, потом все повскакали с мест, разделились на партии и пошли на сближение с самым угрожающим видом.
Тогда и мистер Денди не выдержал. Спрыгнул с весов и с громким криком налетел на мистера Болдуина. Тут началась всеобщая потасовка. Несдобро- вать бы и нам, но спасли призы. Недаром мы их зарабатывали!
Как только мистер Денди спрыгнул, наша чашка взвилась под самые стро- пила, и мы оттуда, как из ложи, наблюдали побоище.
А побоище, доложу вам, получилось изрядное. Кругом пыль столбом, треск добротных английских лбов, руст старинной английской мебели…
Джентльмены разошлись, бьют друг друга по чепопало, весь зал усыпан выбитыми зубами, манжетами, воротничками. Бойцы падают один за другим. Страшное было зрелище!
Вскоре, однако, толпы бойцов поредели, битва утихла, мы спустились грудам бездыханных тел и направились к выходу.
В этот миг мистер Болдуин шевельнулся, тяжко вздохнул.
— А известно ли… — прохрипел он сердито.
Тогда и председатель очнулся, приподнялся на локтях, позвонил в коло- кольчик.
— Нет, не известно, ничего не известно! — смиренно произнес он и рух- нул замертво.
Снова стало тихо. Мы вышли, вздохнули полной грудью, осмотрелись кру- гом и побежали на «Беду».
А там подняли якорь, поставили паруса и полным ходом пошли в Портсмут — выручать наш табун.
К счастью, в доки еще не пришла весть о последних событиях. Нам отк- рыли порты, выпустили селедок и даже пожелали счастливого плавания. Ну, мы пошли не спеша, а через час на горизонте открылся остров Уайт. Мы обошли его, согнали селедок поплотнее и, стоя на правом борту, лго смотрели, как тают в тумане низкие берега Англии.
Я еще не успокоился после пережитых волнений. Лом стоял грустный — что-то он заскучал на берегу. Один Фукс был доволен.
Этот успел-таксхватить с весов золотую цепочку с якорем на конце и теперь разглядывал ее, разыскивая пробу.
Ско, однако, и Фукс расстроился.
— В нашем деле за это бьют подсвечними, — неожиданно сказал он, плюнул за борт и протянул мне цепочку.
Я осмотрел ее и обнаружил причину его недовольства: на цепочке, на крайнем звене, совершенно четко было выбито: «Завод искусствеых драго- ценностей „Алхимик“. Сделано в Англии».
— Ну что ж, отличная работа и марка солидная, — сказал я, возвращая Фуксу цепочку.
В то же мгновение парус хлопнул у меня за спиной, и не успел я обер- нуться, как оказался за бортом.
Ослепленный водой, я беспорядочно замахал руками и неожиданно ухва- тился за что-то твердое. Открыл глаза, вижу — нога, а впереди голова Ло- ма, и Лом тоже держится за ногу, а впереди Фукс. Этот держится за свою цепочку, а цепочка держится за борт «Беды»: зацепилась якорем.
Понимаете, какое положение! Яхта идет полным ходом, а мы трое за бор- том! Размечтались, бросили руль, а тут перекинуло парус и сбило весь экипаж.
Хорошо еще, эта цепочка: даром, что фальшивая, а без нее яхта ушла бы одна, с селедками.
Ну, я сразу енил обстановку и по возможности громко скомандовал:
— Так держать, да покрепче!
— ть так держать! — ответил Лом.
— Есть так держать! — подхватил Фукс.
А я не торопясь подтянулся поближе, по Лому, потом по Фуксу, потом по цепочке — и на «Беду». Потом так же Лом, потом так же Фукс…
На палубе я снова осмотрел цепочку, и представьте — поразился даже! — ни одно колечко не растянулось. Прочно делают!
— Берегите ее. Фукс, сказал я.
Потом выдал экипажу по чарке водки для согревания, назначил вахты, а сам еще постоял на борту, посмотрел на горизонт, вспомнил грустные собы- тия последних дней.
— Прощай, добрая Англия, старая Англия! — сказал я, а про себя поду- мал: «Культура!»
Постоял еще, выкурил трубку и пошел спать.
А утром, чем свет. Лом пришел будить меня на вахту и доложил, то «Беда» вышла в Атлантический океан.
Глава VII О методах астномических определений, о военной хитрости и двух значениях слова «фараон»
В Атлантическом океане у нас было одно незначительное событие, о ко- тором, собственно, и рассказывать не стоило бы. Но для сохранения истины я и о нем не скрою.
Вы знаете, конечно, что в открытом море, вдали от видимых берегов, судоводитель определяет свой путь по небесным светилам и по хронометру. Светила — это Солнце, Луна, пнеты и неподвижные звезды. Они нам даны, так сказать, самой природой. Ну, а хронометр — это другое дело. Хроно- метр — это плод упорных трудов многих поколений человечества, и, как по- казывает само название, служит он для измерения времени.
Сложное это дело — измерение времени. Вон на Западе, в той же Англии к примеру, до сих пор еще академики спорят: есть оно, время-то, или нет его совсем, а только кажется, что есть. А если нет, то и измерять вроде нечего, да и не к чему. А по-моему, тут дело ясное: раз на такие споры хватает врени, значит, есть оно, и даже в избытке. А вот насчет изме- рения — согласен, трудный это вопрос. И не сразу, конечно, достигли тут должного совершенства.
В былые годы для этой цели пользовались песочными склянками. Затем появились ходики, будильники, карманные часы.
По будильникам в наше время не плавают — считают, что это не точно, а по-моему, на худой конец и будильник сойдет.
Вон мой тезка Колумб совсем без часов плавал, однако открыл Америку.
Ну, ходики, я согласен, на суе употреблять неудобно: там, знаете, нужно подвешивать к гирям подкы, кирпичи, утюги… А ну как шторм под- нимется? Тут к ним и не подступишься. А будильник… отчего же?
Но раз уж не принято по будильникам плавать — ничего не поделаешь. И я, когда готовил поход, специально приобрел прекрасный ручной хронометр.
Приобрел и положил в каюте. Пользоваться им не приходись: шли все время вблизи берегов. А тут хочешь не хочешь — надо определяться. Ну, спускаюсь в каюту, достаю свой хронометр и обнаруживаю странную перемену в его характере: был прибор, как я говорил, ручной, а тут, знаете, поле- жал без присмотра, без ухода и одичал совершенно, черт знает что показы- вает: солнце всходит, а на нем полдень, солнце на полден а на нем шесть часов… Уж я его и стучал, и тряс, и крутил — ничего не помогло.
Вижу, скверное положение: идем, куда — неизвестно. Так, знаете, и заблудиться недолго.
Но тут спасение пришло само собой и пришло оттуда, откуда я его со- вершенно не ждал.
Мы, когда были в Англии, хорошенько запаслись продовольствием. Взяли сухих продуктов, консервы, живность. Между прочим, был у нас ящик кур из Гринича.
Да. Ну конечно, в пути мы их поели, и к тому времени в ящике только и оставалось дваолодых петушка — черный и белый.
И вот я стою с секстантом в руках, размышляю о методах астрономичес- ких наблюдений, — вдруг, понимаете, оба моих петушка хором:
«Кукареку!..»
Я моментально сделал блюдения; ну, а дальше уж нетрудно сообразить: раз гриничские петушки запели, значит, сейчас в Гриниче рассвет, солнце всходит. Вот вам и точное время. А зная время, и определиться нетрудно. Да-с.
Я, однако, сдал и проверку: вечером снова вышел с секстантом, и ровно в полночь по Гриничу мои петушки опять дуэтом:
«Кукареку!»
Так можно бы и дальше по петушкам плавать, но тут я еще и другой спо- соб нашел.
Замечательный способ! Я даже думаю как-нибудь на досуге диссертацию написать на эту тему и обогатить таким образом науку.
Вкратце способ мой сводится к следующему: вы берете часы, какие угод- но, хоть стенные, хоть башеые, можно даже игрушечные, все равно. Лишь бы у них были стрелки и циферблаты. Причем вовсе необязательно, чтобы стрелки двигались: напротив, совершно необходимо, чтобы они не двига- лись. Пусть стоят. И вот, допусти они показывают, как мой хронометр, ровно двенадцать часов. Отлично! Конечно, в течение большей части суток пользоваться таким хронометром не придется, но это, знаете, и ни к чему, излишняя роскошь; зато два раза в сутки — в полдень и в полночь — ваш хронометр совершенно точно покажет время. Тут только нужно не пропустить момента, когда посмотреть, а это уж зависит от личных способностей наб- людателя.
Вот таким образом вновь приручил свой хронометр, и как раз вовремя.
Запасы у нас совм истощились, консервы надоели, и нужно было поду- мать не об опредении места судна, а об определении на жаркое наших пе- тушков.
Но тут новая неприятность: встал вопрос о том, с которого начинать. Уж очен знаете, дружные были петушки. Черного зажарить — белый скучать будет, белого зажарить — черный заскучает…
Я размышлял над решением этой проблемы, серьезно размышлял, но так и не пришел к должным выводам. Ну, думаю: «Ум хорошо, а два лучше». Создал комиссию: я и Фукс.
Снова со всех сторон обсудили этот вопрос, но тоже, знаете, безре- зультатно. Так и не сгли найти конструктивного решения. Пришлось рас- ширить комиссию. Кооптировали Лома. Назначили заседание. Я изложил сущ- ность дела, познакомил собрание с историей вопроса, поднял, так сказать, материал… И не зря. Лом неожиданно такую трезвость взглядов и находчи- вость проявил в этом деле, что сразу все, как говорится, встало на свои места.
Он и минуты не думал. Так, знае, не колеблясь, прямо и говорит:
— Режьте черного.
— Позвольте, — говорим мы, — ведь белый скучать будет!
— А черт с ним, пусть скуча! — возражает Лом. — Нам-то какое дело?
И, знаете, пришлось согласиться. Так и сделали. И, должен прямо ска- зать. Лом не ошибся. Петушок оказался прекрасный, жирный, мягкий, — мы просто пальчики облизывали, пока его ели. Впрочем, и второй был не хуже.
Вот так, знаете, благополучно, не торопясь мы обогнули Бретань и вступили в Бискайский залив.
Бискайский залив, как известно, прославился бурями, и недаром.
Некрою, я испытывал некоторую тревогу, пересекая его, но мне повез- ло в тот раз. Прошел, как по зеркалу, и дальше все было благополучно, до тех пор пока мы не вошли в Гибралтар. Но тут, в Гибралтаре, попали в ис- торию. Идем не спеша, гоним селедок, любуемся видами неприступных гор. С анийской стороны крепости, как полагается, нас запросили:
— Уот шип? то за корабль?
Ну, я ответил:
— Яхта «Беда», капитан Врунгель.
Продвигаюсь дальше, и тут на пороге Средиземного моря началосьчто-то свистнуло, ухнуло. Я вижу — в парусе дырка в полметра, крум огонь, вода с грохотом вздымается в небо, а справа, наперерез нам, не- сется эскадра.
Ну, я сразу понял: пираты неизвестной национальности.
Вот, я вижу, вы улыбаетесь. А зря, молодой человек. В думаете, что только в старинных романах пираты остались? Ошибаетесь, дорогой. Пиратов и сейчас хватает на свете. Только в былые-то годы, лет двести назад, пи- раты, когда на дело шли, свой флаг поднимали. А в наши дни флаги пиратс- кие припрятали в сундуки, а приемы пиратские из всех сундуков повытащи- ли. Вон почитайте газеты: там самолет угнали, там корабль захватили, за- ложников взяли, выкуп требуют. Ну, в то время до самолетов еще не добра- лись, а на море кое-где шкодили, а кое-где и бесчинствовали.
Словом, я вижу, положение трудное: бой принимать нельзя. При встрече с превосходными силами противника морская тактика рекомендует уйти с ли- нии баталии.
А куда уйдешь? Ветер слабый, и парус с дырой, работает вполсилы…
Тут, знаете, выход один: применять военную хитрость.
— Закуривай, ребята! — крикнул я бодрым голосом и достал свой кисет.
Экипаж у меня некурящий, но тут, в напряженной обстановке боя. Лом и Фукс не посмели ослушаться свернули козьи ножки и принялись дымить.
Я тоже раздул свое кадило, и, не прошло трех минут, дымовая завеса плотной стеной скрыла нас оглаз противника.
Согласитесь: ловко придумано! Но это еще не все.
Это, батенька, только чало.
Ну, скрылись — хорошо. Но ведь завесу-то нашу все равно сдует ветром. Что тогда делать? Я, знаете, подумал и решился.
— Паруса долой, экипажу укрыться в жилых помещениях!
— скомандовал я.
Лом с Фуксом забрались в каюту, задраили все люки, наскоро, кое-как законопатили щели, а я собрал весь груз потяжелее, свял и на блоке поднял на мачту. Центр тяжести, понятно, переместился кверху, груз пере- весил, судно потеряло устойчивость, завалилось на левый борт, и «Беда» опрокинулась кверху дном. Я, конечно, оказался в воде, но сейчас же вы- лез, лег на корме и жду.
Тут нашу заву снесло, и пиратская эскадра в полном составе обнару- жилась на расстоянии ста саженей.
Наступил, так сказать, решительн момент боя. «Ну, — думаю, — пан или пропал». Выставил над килем свою трубку, а сам гляжу одним глазом. И вот вижу: с флагманского судна эскадры нас заметили, семафорят открытым текстом:
продолжение
--PAGE_BREAK--«Метким огненашей артиллерии противник уничтожен. Приказываю отсту- пить на исходные позиции, ибо в районе действий флота обнаружена бригадподводных лодок новейшей конструкции. Адмирал дон Канальо».
Едва там разобрали сигнал, пиратские корабли бросились врассыпную, как цыпля от коршуна. Да и понятно, знаете: «Беда» даже в столь неес- тественном состоянии сохранила весьма внушительный вид.
Ну, тогда я нырнул, оепил груз от мачты; яхта вторично сделала по- ворот оверкиль и вернулась в нормальное положение. Лом с Фуксом вылезли. Спрашивают:
— Ну как?
— Да вот, — говорю, — глядите сами.
А, собственно, и глядеть-то уже нечего было: только дымок на горизон- те. Я посмотрел в бинокль им всд и пошел переодеваться.
Ну, потом подправили паруса, привели в порядок судно, произвели убо- рочку и занялись селедками. И как раз вовремзанялись. Пока тут была стрельба, шум, некоторые отдельные селедкироявили недостойное легко- мыслие: отбились от табуна и удалились в неизвестном направлении. А с другой стоны, воспользовавшись нашим вынужденным бездействием, к табу- ну пристало столько посторонней рыбы различных пород, что я сперва даже растерялся: тут и макрель, и сардинки, и бычки, и хамса, — так, знаете, и опозориться недолго. Ну кто же мне в другой раз доверит фрахт, если я принял груз голландской сельди первого сорта, а сдаю какую-то кашу, тре- тий сорт, еразбор!.. Да. Ну, я поработал часок-другой хлыстом, руки, правда, отмахал, но зато разогнал всю эту постороннюю публику, восстано- вил некоторый порядок во вверенном мне табуне и повел «Беду» прямым кур- сом в Египет, в порт назначения. Вот так.
Ну, пошли. На этот раз без происшесий, ровно через два дня благопо- лучно прибыли в Александрию, стали на якорь, вызвали торгового агента, а сами пока устроились на палубе. Отдыем, глядим по сторонам, делимся впечатлениями.
Впрочем, доложу вам, в то время и поделиться было нечем.
В древности Египет славился, и Александрия славилась на весь мир. А в тот наш заход порт этот не представлял для любнательного путешествен- ника ровно никакого интереса. Только разгово что, мол, Египет — страна фараонов и так далее. А зайдешь — и посмотреть не на что. Порт как порт — обширная торговля, вывоз хлопка, у набережной глубина двадцать шесть футов. Флаг, правда, и тогда был египетский, но порядки стояли английс- кие, и корабли английские, и полисмены английские. Только и разница, что нищие там без фраков ходили. Какие там фраки! Другой работяга, землепа- шец, рыбак, чиновники даже и те босые ходили, а то, простите, почти что и без штанов!
Да. Ну, наконец явился агент. Проверил запись в грузовых документах, отвел нам место в порту и стал принимать груз. Мы сдали селедок, как по- лагается, по счету, подвели итог, и тут у меня просто сердце упало: по- верите ли, чуть не половина табуна растерялась в пути!
Случайно отбились, отстали или сознательно дезертировали — этого я уж сказать не сумею. Но факт налицо — полтабуна как не бывало! Ой, гляжу — плохо.
Конечно, можно бы спорить, оправдываться, ссылаться на непредвиденные обстоятельства, но это все несолидно, неубедительно. Словом, огорчился я ужасно, расстроился, но тут вдруг меня осенило.
— Позвольте, — говорю я, — где же это видано, чтобы такой груз, как селедки, сдавался поштучно? Извольте, пкиньте их на весы, а тогда и заявляйте претензии.
Ну, тот видит — не на простака напал, взял груз на весы, и, поверите ли, обнужилась значительная прибавка в весе! Вас, может быть, удивит этот факт. Однако, если разобраться, тут и удивляться нечему. Я заранее знал, что так и будет, и без труда объясню вам причину этого явления. Подумайте, взвесьте обстоятельства дела, и вы поймете, что иначе и быть не может: спокойное путешествие, отличное питание, перемена климата, морские купания… Все это укрепляющим образом действует на организм. Ну, и понятно, селедки поправились, пополнели, накопили жирку.
Так что от мой удался блестяще, и, закончив расчеты, я решил отдох- нуть, проветриться на берегу и осмотреть достопримечательности.
Отправились в глубь страны, в пустыню. По пустыне там ходит троллей- бус, но в троллейбусе ехать неинтересно, и мы решили воспользоваться местными средствами сообщея. Я сел на двугорбого верблюда, Лом — на одногорбого, а Фукс — на осла. Получилась довольно живописная группа.
Так, целым караваном, и прибыли в Каир. А в Каире — вот там другое дело! Там и тогда был настоящий Египет, и от каждой пяди земли веяло ароматом глубокой древности. А как же! Там и пустыня Сахара, и бедуины, финиковые пальмы, а главное — гробницы фараонов, сфинксы и другие па- мятники седой старины. Мы первым делом отправились осматривать пирамиды. Заплатили сколько следуе взяли входные билеты, стреножили животных и пошли.
Идем по подземным коридорам. Там, знаете, все так и стоит нетронутым пять тысяч лет. Обстановка великолепная: чистота, электрическое освеще- ние, на каждом перекрестке — чистильщик сапог, на каждом углу — ларек с мороженым… В общем, неплохо жили покойники.
Ну-с, мы почитали иероглифы, взглянули на золотой саркофаг, на мумию и пошли назад. Вышли, глядим — Фукс пропал. Подождали-подождали — ет Фукса. Собрались идти разыскивать, а тут он сам бежит навстречу идер- жится за скулу. Я посмотрел — у него фонарь во всю щеку.
— Кто же это вас. Фукс? — спрашиваю я.
— Да я там кусочек саркофага отколупнул на память, а фараон как стук- нет! — захныкал Фукс.
— Да вы с ума сошли. Фукс! — говорю я. — Он же мертвый, фараон-то.
— Как же, мертвый! Живехонький, да еще не один, их там целая рота, этих фараонов.
— Каких это фараонов, египетских?
— Зачем египетских? Английские. Вон шагают.
Тут я увидел отряд полицейских и понял, что Фукс прав. Действительно, фараоны самые настоящие: в касках, с дубинками...
Глава VIII, в которой Фукс получает заслуженное возмездие, затем счи- тает крокодилов и, наконец, проявляет исключительные способности в об- ласти агрономии
Вернувшись на судно, я отчитал Фукса:
— Чтобы у меня этого больше не было: никак «на память»! Понятно?
Ну, Фукс раскаялся, обещал вести себя осмотрительнее. Синяк у него рассосался, и мы отправились вверх по Нилу.
Идем. Вот тут уж ничего не скажь: Африка в лучшем виде. Куда ни посмотришь — лотосы, папирусы, по берам гуляют робкие антилопы, порой попадаются даже львы. В воде фыркают бегемоты, тут же ленивые черепахи греются на солнце. Как в зоопарке.
Лом и Фукс, как маленькие дети, развлекаются, дразнят палками кроко- дилов, я сохраняю полную серьезность, веду судно, лавирую, высматриваю подхящую деревушку на берегу.
Этот рейс по Нилу я, молодой человек, как вы понимаете, предпринял не из праздного любопытства. Первоначально план моего похода был таков: Ат- лантика, Панама, Тихий океан…
Из-за селедокришлось нарушить этот план, уклониться несколько в сторону, и тепь впереди у нас лежал трудный переход по Индийскому оке- ану.
А там, в океане, знаете, ни магазинов, ни ларьков нет; подберутся за- пасы, и клади зубы на полку… И вот, как человек предусмотрительный, я решил перед этим трудным рейсом получше и подешевле снабдить экспедицию. Да-с.
Наконец вижу небольшое селение. Так, вроде чистенько и народ привет- ливый. Подошел к берегу, причалил и сосем экипажем отправился на ба- зар.
Местное население встретило с прекрасно. И цены на рынке оказались не слишком высокие, так что мы снабдились наилучшим образом: приобрели пару соленых слоновьих хобото ящик страусовых яиц, финики, саго, кори- цу, гвоздику и прочие прянои. Погрузили все это на яхту, я поднял от- ходной флаг, собираюсь в ть, но тут Лом докладывает рапортом, что Фукс опять пропал. Подождали — нет Фукса.
Ну, я было хотел без него уходить, но потом поразмыслил и пожалел. Парень он ничего! Жуликоват, правда, но зато старательный и добрый. А тут, в Египте, народ доверчивый, соблазны на каждом шагу, последить за парнем некому. Ну и свихнется, пропадет, кончит каторгой… Словом, по- шел я его выручать. Иду, вдруг вижу — на краю деревни толпа, откуда до- носятся смех и вопли. Я заинтересовался, кликнул Лома, прибавил шагу, подбегаю и вижу: Фукс мой в печальном положении. Свернулся комочком, за- рыл голову в песок, прикрылся шляпой. А над ним, понимаете, страус. Щип-ет его за мягкие места и лупит ногами, как футбольный мяч. Кругом бесп- ристрастные зрители смотрят, аплодируют, точно в цирке, поощряют эту птицу, хохочут, кричат…
Ну, я, знаете, прикрикнул на страуса. Он испугался, сел тут же и тоже — голову в песок. Так и сидят рядом.
Тогда я взял Фукса за шиворот, поднял, встряхнул, поставил на ноги и допросил с пристрастием о причине столь странного положения. И что же оказалось? Не подействовало мое внушен: опять согрешил малый. Видит — гуляет страус на свободе, ну, и, знаете, стерпел: подкрался сзади, дернул у него перо из хвоста «на память… А страус — даром что робкая птица, но тут вспылил.
Фукс мне и перо показал. Я хотел было вернуть его страусу, но, знае- те, не стал зарживаться, а главное, думаю: во-первых у страуса новое отрастет, а -вторых, страус сам с ним рассчитался — вырвал здоровый клок из штанов, так что квиты.
Ну, обсудили этот случай, посмеялись, конечно, рарощались с местным населением, вернулись на судно, подняли паруса и пошли назад, вниз по Нилу. Спустились спокойненько, не спеша, вышли к мю и вдоль бережка пошли на восток. Оттуда наш путь лежал в Красное море, через Суэцкий ка- нал.
В канал вошли утром. Там вообще-то лоцманы корабли проводят. Но я че- ловек бывалый. Суэцким каналом ходить мне не впервой, я там каждый каму- шек знаю. Ну, и решил зря не тратиться — пошел без лоцмана. Идем. Фукс на носу „впередсмотрящим“, я в руле, а Лом двахтенным: готовит на кам- бузе завтрак. Он был мастером кулинарногоела; другой раз такого наст- ряпает, что сыт по горло, а все равно сешь, отведаешь. Вот и в этот раз. С утра, знаете. Лом подвязал фартук, засучил рукава, затопил кам- буз… Я заглянул к нему — куда там: здесь и без того жара, а у него прямо кузница на полном ходу, ад кромешный. Огонь так и пышет, в кастрю- лях кипит, жаркое румянится, а главное — аромат. Подливочки, соуса — это у него был коронный номер. И такой запах пошел над Суэцким каналом, что со всех сторон собрались звери — не закусить, так хоть понюхать. Стоят по берегам, смотрят на нас, облизываются. И, знаете, здорово получается! Мы два дела делаем зараз: во-первых, идем своим напраением, а во-вто- рых, в непосредственной близости изучаем местную фауну. А фауна там бо- гатейшая! Из Аравии пожаловали тигры, кабаны, приполи вараны, а с аф- риканского берега — львы, слоны, носороги. Жираф тоже пришел из пустыни, пронюхал и любуется нашим суденышком. Не знаю уж, какие там возникли у него мысли, но только, судя по всему, он принял нашу яхту за плавучую закусочную. Свесил шею, как подъемный кран, идетза нами по берегу, слюнки пускает.
А тут Лом как раз закончил стряпню, накрыл стол на три персоны. Все как полагается — тарелочки, вилочки, чистую скатерть постелил и выходит из камбуза с миской в руках. И представьте: жвачное заинтересовалось, лезет мордой прямо в миску; Лом на него кричит, ругается, а жираф — жи- вотное невоспитанное, убеждения на него не действуют, тянется к миске как ни в чем не бывало, зубы оскалил и уже облизывается. И сделать ниче- го нельзя: свернуть некуда, канал узкий, по берегу не пойдешь. Применить физические меры воздействия — это руль нужно бросить, а тут место очень ответственное: рискованно. Фукс — тот увлекся изучением фауны, не видит и не слышит ничего, а у Лома руки заняты… Тут одно спасение — ретира- да.
— Отступайте, Лом! — приказал я.
— Есть отступать! — ответил Лом и давай пятиться задом в каюту по трапу.
А у жирафа знаете какая шея! А тут он ее еще вытянул и тоже за Ломом в каюту. Лом забился в самый конец, и жираф не отстает. И вот сшу. Лом рапортует:
— Дошел до места!
Ну, я понял — дело дрянь, так и без завтрака останешься.Рискнул все-таки: бросил на минуточку руль, захлопнул дверь, прищемил жирафу шею. И подействовало, знаете, лучше всяких внушений: жираф уперся всеми четырьмя ногами, выдернул шею из кубрика, выпрямился во весь рост. Но, видимо, обиделось животное: оглянулось кругом, заржало и слопало флюгер.
Ну, это ущерб небольшой: флюгера у меня были запасные, а завтрак-то все-таки спасли, как ни говорите. И жирафу, если рабраться, не так уж обидно. Конечно, мы его, так сказать, в шею вытолкали, как непрошенного гостя, но все-таки не голодным ушел. Они там привыкли в пустыне — камни и те с голодухи гложут, так что флюгер для него те, знаете, не так се- бе, а в некотором роде деликатес.
Да. Обсудили и этот поучительный случай, позавтракали с отменным ап- петитом и пошли дальше.
К ночи прошли Суэц, тут заштили и простояли около двух суток. Да оно, знаете, и кстати. Отдохнули, поправили паруса, рангоут, обтянули такелаж, генеральную уборочку произвели, и утром потянул ветерок. Мы подняли паруса и вышли в Красное море.
Сначала спокойно шли правым бакштагом, а потом ветерок стал крепчать, и нас здорово потрепал Налетел самум из Сахары. Жарко, как в бане, ду- хота страшная, зыбь, и Фукс, знаете, не выдержал, укачался. Он сначала крепился, не показывал виду, потом сразу как-то сдал. Даже до койки не дополз, улегся тут же на палубе, на ящике с провизией, стонет, обмахива- ется страусовым пером. Жалко парня, однако ничем не поможешь. Морская болезнь — безопасный, но неизлечимый недуг.
А в остальном все в порядке. Этот самум даже на руку нам: гонит „Бе- ду“ полным ходом. Идем хорошо. Так и меряем милю за милей. Я посмотрел, проложил курс, оставил Лома в руле, а сам пошел вздремнуть в каюту. При моей комплекции в этих широтах лучше нести ночную вахту, а Лом, он и днем постоит, не растает. Да.
Ну, а к ночи жара несколькопала, мой старший помощник Лом отправил- ся спать в каюту, а я встал в руль, ведсудно.
Ночь в тех местах красива до чрезвычайности: вверху луна качаетс как фонарь на цепочке; море горит голубым, таинственным светом. Как в сказке. Постоишь часок-другой, и полезет в голову всякая чертовщина: разные там ковры-самолеты, драконы, привидения. Я это размечтался, вдруг слышу — Фукс невнятно бормочет что-то. Прислушался… Ого, тут, похоже, не морской болезнью, тут тропической лихорадкой пахнет! Слышу — бредит бедняга, шепчет:
— Христофор Бонифатьевич, крокод… Еще крокодил…
Ну, я закрепил руль, спустился в каюту, отпер аптечку, достал порцию хины, выхожу, а Фукс не унимается:
— Двадцать мь крокодилов, двадцать восемь крокодилов, тридцать кро- кодилов…
— Полно, Фукс, будет вам крокодилов считать! Сглотнитека лучше, — го- ворю я.
И только шагнул, мне под ногу подвернулась какая-то гадина. Я попя- тился, поскользнулся, упал, хину рассыпал. Тут кто-то меня за палец — цап! Ну, знаете, тут и я испугался, закричал. На крик выскочил Лом и только ступил на палубу — слышу: тоже кричит.
А Фукс, как часы, считает:
— Сорок пять крокодилов… Пятьдесят крокодилов…
Тут есть от чего прийти в панику. Но я взял себя в руки, вскочил, чиркн спичкой — и, поверите ли, вижу: действительно, полна палуба кро- кодилов. Крокодильчики мелкие, новорожденные и безопасные по существу, но все-таки, знаете, неприятные животные. С ними я уже не ал церемо- ниться, взял швабру и давай прямо за борт, в родную стихию.
А когда палуба несколько очистилась, я поинтересовался, откуда же это нашествие. И вижу — лезут из щели, из ящика. Ну, тогда я все понял: нам в той деревне по ошибке или с умыслом вместо страусовых яиц отгрузили крокодильи. А тут жара, да еще Фукс сверху улегся, высидел, вот они и полезли.
Установив причину чрезчайного происшествия, я без труда избавился и от его последствий. Не ал даже ящик распаковывать. Провел просто доску от той щели за борт — вроде моика, и они полным ходом, как по конвейе- ру, один за одним так и лезли до самого Адена. А после уж, в Адене, вскрыли ящик, глядим — одни скорлупки остались… Да-с.
Устнив крокодилов и водворив порядок на судне, я несколько успоко- ился. Но ненадолго: судьба готовила мне новые испытания.
Мы шли вдоль берегов Эрити. Лом спал в каюте. Фукс — на палубе. Ураган стих, все предвещало спокойствие. Вдруг перед самым рассветом слышу где-то в море раздирающий душу крик.
продолжение
--PAGE_BREAK-- — Все наверх! Человек за бортом! — крикнул я. — Руль на борт, поворот оверштаг!
Экипаж мгновенно принимает необходимые меры: полетели в море спаса- тельные средства — круги, шары, нцы… и вот поднимают на борт потер- певшего.
Гляжу — унтер-офицер в мокром виде. Внешностьюе блещет, однако от- ряхнулся, прокашлялся и взял под козырек:
— ржант итальянской армии Джулико Бандитто к вашим услугам.
— Да какие уж тут услуги! — говорю я. — Скажите, дорогой мой, спаси- бо, что так обошлось, да расскажите, как вы сюда попали и что мне с вами делать?
— Прогуливаясь в нетрезвом виде, сдут ветром в море. Прошу вас, капи- тан, высадить меня в любом месте на итальянском берегу.
— Э, батенька, — говорю я, — далеконько же вас занесло! Италия-то вон где…
— Италия везде, — перебил сержант. — И здесь, — показывает направо, — Италия, и здесь, — показывает налево, — Италия… Весь мир — Италия!
Ну, я спорить не стал. Думаю: «Хмель-то у него еще не прошел, так че- го пьяным разговаривать?»
Опять же пришлось принять во внимание, что в те годы такие вот молод- чики в Италии взяли верх над народом и весь мир собирались к рукам приб- рать. И невдомек было этим жуликам и бандитам, что их главный бандит до того высоко сапоги занесет, что так, вверх сапогами, его и повесят…
Ну, а тогда ходил он еще вверх головой и чужую землю топтал. Да-с.
В общем, я возражать не стал. Думаю: «Разделаюсь поскорее с таким гостем, и то хорошо
— Ладно, — говорю, — Италия так Италия. Куда вас поточнее-то? Сюда или туда?
— А вон, — говорит, — туда, к тем скалам, прошу вас.
Ну,, ничего не подозревая, причаливаю к скалистому берегу, подаю сходню. Тут мой сержант опять берет под козырек:
— Благодарю вас, господин капитан. А теперь потрудитесь сойти с суд- на.
— Полноте, батенька, некогда мне, да и не к чему. Идите уж…
— Ах так? — говорит он, достает свисток, и вдруг, понимаете, из-за скал налетает рота головорезов. Щелк-щелк! — и, гляжу, весь мой экипаж в наручниках, и я в том числе.
Подхватили нас под микитки и повели по сильно пересеченной местности. Кругом скалы, горы, бесплодная почва… Ну, привели в лагерь, доложили. Мы стоим, ждем.
Наконец выходит полковник с тарелкой в руках; стоит, уплетает макаро- ны.
— Ага, — говорит, — вторглись на итальянскую территорию. Все ясно: судно конфисковать, людей поставить на полевые работы, о дальнейшем зап- росить Рим.
Ну, и погнали нас на работу. За день мы намучились, оголодались. Хорошо еще. Фукс запустил руку в торбу к мулу, извлек горст овса — только и поели.
А к ночи приходит сержант Джулико. Пожалел все-таки, отблагодарил за спасение: принес тарелку макарон из своего пайка.
Неприятно принимать такие подачки, но голод, как говорится, не тетка. Я разделил макароны по-братски, отведал. Лом — тот отсутствием аппетита никогда не страдал — набросился, а Фукс, смотрю, чванится: понюхал и нос воротит.
— Разве это макаро? — говорит он. — Это же скверная подделка. Ай, господин сержант, у вас здесь такой благодатный климат, а вы всякую дрянь едите и кукурузу сеете! Да здесь можно такую макаронную плантацию развести, что на всю Италию хватит! Вы доложите полковнику: я, если угодно, сделаю отную посадочку. У меня и рассада есть — на судне оста- лась.
Я глаза вытаращил: до чего же врет парень! А Джулико этот уши разве- сил и действительно побежал докладывать. И что бы вы думали: отдали нас в распоряжение Фукса, отвели ему участок, принесли с „Беды“ макароны, кругом поставили караул. Сам полковник пришел.
— Сажайте, — говорит, — но смотрите: обманете — шкуру спущу!
Я вижу — эт действительно спустит, ну и решил предостеречь Фукса.
— Бросьте вы это дело, — шепчу я, — ведь ничего не выйдет, кроме неп- риятностей…
А он тько рукой махнул:
— Будьте покойны, Христофор Бонифатьевич. Только тихо!
И вот, понимаете, раскопали мы не торопясь грядки. Фукс на виду у всех наломал макароны, посадил, поливает.
И представьте, через три дня взошли! Сперва этакие, знаете ли, зеле- ные росточки, потом листочки…
Фукс ходит, окучивает, рассказывает итальянцам:
— Это вам не какая-нибудь дешевая подделка, это натуральный продукт! Вот вырастут повыше, станут в рост человека, тогда вы их косите, листья обламываете на корм скоту, а стебли бросаете прямо в кастрюлю, варите — и получаете превосходное кушанье.
И поверили итальянцы. Да и я, признаться, поверил. Убедительно. Рас- тут ведь. Факт! И вот этот полковник спрашивает:
— Нельзя ли засеять все поле?
— Нет, почему же, можно, пожалуйста, — говорит Фукс, — только сен- ного материала маловато. А если ваши сеять, их надо спиртом поливать, иначе не взойдут.
— Ну что ж, мои молодцы польют, — говорит полковник и распорядился.
На другой день выкатили цистерну спирта, высыпали все макароны, что были, соорудили цепы, обмолотили, засеяли и пошли поливать. Но только, знаете, на поле немного попало, все больше в рот солдатам. Вечером и полковник прибыл, тоже пригубил, и такое пошло веселье по всему лагерю: песни, шум, драки начались. А к ночи взошла луна, лагерь утих, только храп слышен по полю. А мы скорее на берег, на „Беду“. Подняли паруса и пошли.
— Ну, — говорю, — Фукс, вам бы агрономом быть, а не матросом. Как это вы достигли такого совершенства? Ведь э чудо, чтобы макароны проросли.
— Никакого чуда, Христофор Бонифатьевич, просто ловкость рук, — отвечает Фукс. — У меня горсточка овса осталась в кармане, а с овсом не то что макароны — окурки и те взойдут.
Вот оно как. В общем, благополно ускользнули. Ну, а на другой день я обогнул мыс Гвардафуй и пошелрямо на юг.
Глава IX О старых обычаях и полярных льдах
Океан встретил нас ровным пассатом. Идем день, другой. Влажный ветер несколько умеряет жару, однако прочие признаки указывают на пребывание в тропической зоне. Синее небо, солнце в зените, а главное — летучие рыбы. Замечательно красивые рыбки! Порхают над водой, как стрекозы, и дразнят душу старого моряка. Недаром, знаете, летучая рыба — символ океанского просра.
Вот эти рыбки, будь они неладны, воскресили во мне воспоминаниюнос- ти, первое плавание… экватор…
Экватор, как вам известно, иния воображаемая, однако вполне опреде- ленная. Переход ее с давних пор сопровождается небольшим самодеятельным спектаклем на корабле: якобы морской бог Нептун является на судно и пос- ле непродолжительной беседы с капитаном, тут же на палубе, купает моря- ков, впервые посетивших его владения.
Я решил тряхнуть стариной и возродить этот старый обычай. Тем более, декорации несложные, костюмы тоже — с этой стороны постановка трудностей не представляет. Но вот с актерским составом просто зарез. Я, знаете, единственный бывалый моряк на судне, я же и капитан, и волей-неволей мне же приходится изображать Нептуна.
Но я нашел выход: с утра приказал выставить бочку с водой, затем ска- зался больным и вплоть до выздоровления по всем правилам сдалЛому ко- мандование судном. Лом выразил мне соболезнование, однако с удовольстви- ем заломил фуражку на капитанский манер и приказал Фуксу чистить медные части.
А я заперся в кае и занялся подготовкой: сделал бороду из швабры, соорудил трезубец, корону, а сзади препил хвост наподобие рыбьего. И должен без хвастовства сказать: получилось отлично. Я, знаете, посмотрел в зеркало: ну, куда там — Нептун, ди только. Как живой!
И вот, когда, по моим расчетам, „Беда“ пересекла экватор, я в полном облачении поднялся на палубу…
Результат получился необычайный, но несколько неожиданный. Отсутствие предварительной проработки спектакля и незнание старых морских обычаев направили воображение моего экипа в нежелательную для меня сторону.
Я вышел.
Мой старший помощн Лом гордо стоял у штурвала, пристально вглядыва- ясь в горизонт. Фукс, обливаясь потом, усердно „драил медяшку“.
Летучие рыбы по-прежнему порхали над волнами.
Спокойствие царило на палубе корабля, и мой выход в первый момент ос- тался незамеченным.
Ну, я решил обратить на себя вмание: грозно стукнул трезубцем и за- рычал. Тут оба они встрепенулись и замерли от изумления. Наконец придя в себя. Лом нерешительно шагнул мне навстречу и смущенным голосом произ- нес:
— Что с вами, Христофор Бонифатьевич?
Я ждал этого вопроса и заранее подготовил ответ в стихотворной форме: Я Нептун — морское чудо, Мне подвластна вся вода, Рыбы, ветры и суда. Рапортуйте мне: откуда И куда идет „Беда“?
Тут лицо Лома выразило мгновенный испуг, который затем перешел в от- чаянную решимость. Лом бросился, как леопард, облапил меня своими ручи- щами и потащил к бочке. — Поддержать капитана за ноги! — скомандовал он на ходу.
А когда Фукс выполнил приказание. Лом добавил несколько спокойнее:
— Старика хватил солнечный удар, необходимо освежить ему голову.
Я пробовал отбиваться, пробовал убеждать их, что, согласно веками ус- тановленным обычаям, не мне, а им следуекупаться по случаю прохождения экватора, но они не слушали. И вот понаете, приволокли меня к бочке и принялись окунать в воду.
Корона моя размокла, трезубец упал. Положение прискорбное и почти безвыходное, но я собрался с последними силами и в момент между двумя погружениями бодро скомандовал:
— Отавить макать капитана!
И, представьте себе, подействовало.
— Еь отставить макать капитана! — гаркнул Лом, вытянув руки по швам.
Я ухнул в воду… Одни ноги торчат. Мог бы и захлебнуться, да хорошо. Фукс догадался: завалил бочку набок, вода вылилась, и я застрял. Сижу, как рак-отшельник, не могу отдышаться. Ну, потом оправился и вылез, тоже этак, рачьим манером, кормой вперед.
Вы сами понимаете, какой ущерб моему авторитету нанесло это событие. А тут еще, как назло, мы потеряли пассат. Наспил мертвый штиль, и без- делье воцарилось на судне. И вот, знаете, к утро. Лом с Фуксом устраи- ваются на палубе, ноги под себя, по-турецки, карты в руки и дуются без отдыха в подкидного дурака.
Я посмотрел день, посмотрел другой и прекратил о дело. Я вообще-то противник азартных игр, а тут тем более, поскольку это уечение угрожа- ло срывом дисциплины. Ведь вы учтите: Фукс жульничает, каждый кон остав- ляет Лома дураком, да еще подкидным! Какое уж тут уважение!
А с другой стороны, просто так запретить игру — умрут со скуки. А по мне, пусть уж лучше помощник дурак, чем покойник.
Тогда я предлол им шахматы. Это как-никак игра мудрецов, изощряет ум, развивает стратегические способности. К тому же спокойный характер этой игры позвоет обставить ее по-семейному.
И вот мы водрузили на палубе стол, вытащили самовар, над головой рас- тянули тент из паруса и в такой обстановке, за чашкой чаю, с утра до но- чи предавались бескровным поединкам.
Вот так однажды мы с Ломом засели с утра доигрывать незаконченную партию. Жара стояла убийственная, и Фукс, свободный от игры, олез ку- паться.
Король Лома беспомощно жался к уголку. Я уже прекушал сладость зас- луженной победы, вдруг резкий крик за бортом нарул ход моих мыслей. Взглянул — вижу, над водой шляпа Фукса. (Он купался в головном уборе, опасаясь солнечного удара.) Отчаянно вопя. Фукс бьет по воде руками и ногами, поднимает тучи брызг и со всей скоростью, которую позволяли раз- вивать его ходовые качества, приближается к „Беде“. А за ним, рассекая лазурнуюладь моря, бесшумно скользит над водой спинной плавник огром- ной акулы.
Настигнув несчастного, акула перевернулась на спину, открыла свою страшную пасть, и я понял, что Фуксу пришел конец. Не отдавая отчета в своих действиях, я схватил со стола первое, что подвернулось под руку, и изо всей силы швырнул в морду морского хника.
Результат получился разительный и необычайный: зубы чудовища мгновен- но сомкнулись, и в ту же секунду, бросив преследование, акула заверте- лась на месте. Она выпрыгивала из воды, жмурилась и, не разжимая челюс- тей, сквозь зубы отплевывалась во все стороны.
Фукс тем временем благополучно добрался до судна, вскарабкался на борт и в изнеможении подсел к столу. Он пытался что-то сказать, но от волнения глотка его пересохла, и я поспешил налить ему чаю.
— Вам с лимоном? — спрашиваю. Протянул руку к блюдцу, а там нет ниче- го.
Тогда я все понял. В минуту смертельной опасности лимон подвернулся мне под руку и решил участь Фукса. Акулы, знаете, непривычны к кислому. Да что там акулы, вы сами, молодой человек, попробуйте лимон целиком — так скулы сведет, что и рта не откроете.
Пришлось запретить купание. Запас лимонов у нас, правда, еще сохра- нился, но ведь нельзя же рассчитывать, что всегда попадешь так удачно. Да-с. Устроили душ на палубе, обливали друг друга из ведра, но ведь это все полумеры, и жара замучила нас совершенно.
Я даже несколько похудел, и не знаю, чем бы все кончилось, если бы в одно прекрасное утро не потянул наконец ветерок.
Изнуренный бездельем экипаж проявил необычную энергию. Мы мгновенно поставили паруса, и „Беда“, абирая ход, пошла дальше, на юг.
Вас, может быть, удивит взятое мною направление? Не удивляйтесь, взгляните на глобус: идти вокруг света вдоль эквора долго и трудно. Многих месяцев пути требует такой поход. У полюса же вы легко можетхоть пять раз в день обойти земную ось кругом, тем более что и дни там, на полюсе, бывают до шести месяцев продолжительностью.
Вот мы и стрелись к полюсу и с каждым днем спускались все ниже. Прошли умеренные широты, приблизились к Полярному кругу. Тут уж, знаете, холодок дает себя чувствовать. И море не то: вода серая, туманы, низкая облачность. На вахту выходишь вубе, уши мерзнут, на снастях сосульки.
Однако мы и не думали об отступлении. Напротив, пользуясь попутными ветрами, мы с каждым днем спускались все ниже и ниже. Легкая зыбь не причиняла нам беспокойства, экипаж чувствовал себя отлично, и я с нетер- пением ждал того момента, когда на горизонте откроется ледяной барьер Антарктики.
И вот однажды Фукс, обладавший орлиным зрением, неожиданно восклик- нул:
— Земля на носу!
Я было подумал, у меня или у Лома нос не в порядке. Провел даже ла- донью, утерся. Нет, все чисто.
А Фукс опять кричит:
— Земля на носу!
— Может, по носу земля? — говорю я. — Так вы. Фук так бы и говори- ли. Пора привыкнуть. Но только не вижу я вашей зем…
— Так точно, по носу земля, — поправился Фукс. — Вон там, видите?
— Не вижу, признаться, — сказал я.
Но прошло еще с полчаса — и что бы вы думали? Точно. Тут уж и я заме- тил темную полоску на горизонте, и Лом заметил. Действительно, похоже на землю.
— Молодец, Фукс, — говорю я, а с беру бинокль, пригляделся и вижу — ошибка! Не земля, а лед. Огромный айсберг стоповидной формы.
Ну, я взял курс прямо на него, и два часа спустя, сверкая тысячами огней в лучах незаходящего солнца, айсберг встал у нас перед носом.
Точно стены хрустального замка, возвышались над морем голубые уступы. Холодом и мертвенным спокойствием веяло от ледяной горы. Зеленые волны с рокотом разбивались у ее подножия. Нежные облака цеплялись за вершину.
Я немного художник в душе. Величественные картины природы волнуют ме- ня до чрезвычайности. Скрестив руки на груди, я застыл от изумления, со- зерцая ледяную громаду.
И вот, откуда ни возьмись, тощий тюлень высунул из воды свою глупую морду, бесцеремонно вскарабкался по склону, развалился на льду и давай, понимаете, чесать бока!
— Пошел вон, дурак! — крикнул я.
Думал — уйдет, а он хоть бы что. Чешется, сопит, нарушает торжествен- ную красоту картины.
Тут я не выдержал и совершил непростительный поступок, результатом которого едва не явилось бесславное окончание нашего похода.
— Подать ружье! — говорю я.
Фукс юркнул в каюту, вынес винтовку. Я прицелился… Бац!
И вдруг гора, казавшаяся незыемой твердыней, со страшным грохотом раскололась пополам, море закипело под нами, осколки льда загремели по палубе. Айсберг совершил этакосальто-мортале, подхватил „Беду“, и мы чудесным образом оказались нсамой верхушке ледяной горы.
Ну, потом стихии несколько успокоились. Успокоился и я, осмотрелся. Вижу — положение нажное: яхта застряла среди неровностей льда, села так, что и не сдвинешь, кругом неприветливый серый океан, а внизу, у подножия ледяной горы, болтается все тот же тюлень-негодяй, смотрит на нас, ухмыляется самым наглым образом.
продолжение
--PAGE_BREAK--Экипаж, несколько смущенный всей этой историей, молчит. Ждет, видимо, объяснений непонятного явления. И я решил блеснуть запасом познаний и тут же на льду провел небольшую лекцию.
Ну, объяснил, что айсрг вообще опасный сосед для корабля, особенно в летнюю пору. Подтает подводная часть, нарушится равновесие, перемес- тится центр тяжести, — и вся эта громадина держится, так сказать, на честном слове. И тут не то что выстрела, тут громкого кашля бывает дос- таточно, чбы разрушилось все это природное сооружение. И ничего удиви- тельного нет, если айсберг переворачивается… Да.
Ну, экипаж выслушал с должным вниманием мои объяснения. Фукс промол- чал из скромности, а Лом со свойственной ему непосредственностью задал несколько неделикатный вопрос.
— Ладно, говорит, — как он перевернулся — это дело прошлое, а вы, Христофоронифатьевич, скажите, как его назад переворачивать?
Тут, молодой человек, действительно подумаешь: как ее переворачивать, такую громадину? А делать что-то надо. Не век же сидеть на льду.
Ну, я погрузился в размышления, стал обдумывать создавшея положе- ние, а Лом тем временем подошел к делу несколько несерьезно, с кондачка: переоценил свои силы и решил самостоятельно спустить яхту на во. Взял, понимаете, топор, размахнулся и отколол глыбу тонн в двести.
Он, видимо, хотел подрубить таким образом нашу ледяную подставку. На- мерение весьма похвальное, но совершенно необоснованное. Недостаточные познания в области точных наук не позволили Лому предугадать результаты его усилий.
А результаты получились как раз обратные. Как только глыбы отделились от нашей горы, гора, понятно, стала легче, приобрела некоторый дополни- тельный запас плавучести, всплыла. Словом, к тому времени, когда я выра- ботал план действий, верхушка айсберга вместе с яхтой благодаря усилиям Лома поднялась еще футов на сорок.
Тут Лом опомнился, раскаялся в своем легкомысленном поведении и со всем рвением, на которое был способен, принялся выполнять мои приказа- ния.
А мой план был проще простого: мы поставили паруса, натянули шкоты и вместе с айсбергом полным ходом пошли назад, на север, поближе к тропи- кам. И тюлень с нами отправился.
И во знаете, недели не прошло, наша ледышка стала таять, уменьшаться в размерах, потом в одно прекрасное утро хрустнула, сделала вторичный переворот, и «Беда», как со стапеля, мягко стала на воду. А тюлень, понимаете, оказся наверху, но не удержался, поскользнулся и плюх мешком к нам на палубу! Я схватил его за шиворот, высек реем для острастки и отпустил. Пусть плавает. А Лом тем временем сделал поворот, «Беда» снова легла на курс «зюйд», и мы вторично направились к полюсу.
Глава Х, в которой читатель знакомится с адмиралом Кусаки, а экипаж «Беды» — с муками голода
Снова серые облака, туманы, снова шубы пришлось надеть…
И вот однажды в морозную погоду мы идем не спеша. Вдруг как ухнет! Взрыв не взрыв, гром не гром — не поймешь.
Подождали, прислушались — тишина, потом снова: бабах! И опять тишина.
Я заинтересовался, заметил направление и повел «Бедунавстречу зага- дочному явлению.
И вот видим: на горизонте — подобие плавучей горы. Подходим. Нет, не гора, просто облактумана. Вдруг из середины его вздымается столб воды, фонтаном падает в море, при этом глухой раскат снова разносится по океа- ну и сотрясает „Беду“ от киля до клотика.
Страшновато стало, но любопытство и стремление обогатить науку раз- гадкой непонятного явления победили во мне чувство осторожности. Я встал в руль и ввел судно в туман. Иду, смотрю — сосульки с бортов начинают падать, да и так заметно значительное потепление. Сунул руку за борт — вода только что не кипит. А перед носом в тумане вырисовывается нечто огромное, вроде сундука, и вдруг этот сундук — апчхи!
Ну, тогда я все понял: кашалот, понимаете, зашел из Тихого океана, простудился во льдах Южного полюса, подхватил грипп, лежит тут и чихает. А раз так, неудивильно и нагревание воды: заболевания простудного ха- рактера обычно сопровождаются повышенной температурой.
Можно бы загарпунить этого кашалота, но неудобно пользоваться болез- ненным состоянием животного. Не в моих это принципах.апротив, я взял на лопату хорошую порцию аспирина, нацелился и толь хотел сунуть ему в пасть, вдруг, понимаете, налетел ветерок, подкати волна. Ну и, знаете, промахнулся, не попал. Аспирин рассыпался и вместо рта да в дыхало — в ноздри, так сказать.
Кашалот вздохнул, замер на секунду, зажмурил глаза — и вдруг опять как чихнет, да прямо на нас.
Ну уж чихнул так чихнул! Яхта взвилась под самые облака, потом пошла на снижение, перешла в штопор, и вдруг… хлоп!
От удара я потерял сознание, а когда очнулся, смотрю — »Беда" лежит на боку, на палубе огромного корабля. Фукс запутался в снастях. Лом — тот и вовсе вывалился от толчка и сидит тут же рядом, в несколько неу- добной позе. А навстречу нам под защитой дальнобойных орудий шествует важной походкой небошая группа господ, в чинах, судя по мундирам, не ниже адмиральских.
Я представился. Они, со своей стороны, объяснили, что являются между-ародным комитетом по охране китов от вымирания. И тут же на палубе учи- нили мне допрос: кто, откуда, какие цели преследует мой поход, не встре- чал ли я китообразных, а если встречал, какие меры принял для защиты их от вымирания.
Ну, я рассказал своими словами: так, мол, и так, поход спортивный, кругосветный, встретил одного кашалота в болезненном состоянии и оказал посильную помощь, предписанную в таких случаях медициной.
Они выслушали, пошептались, поставили у яхты конвой и удалились на совещание. И мы сидим, ждем, тоже совещаемся.
— Вынесут благодарность. Может, медаль дадут, — говорит Лом.
— Что медаль! — возражает Фукс. — По мне, лучше чтонибудь деньгами…
Ну, а я воздержался, промолчал.
Час так прошел, два, три. Скучно стало. Я отправился туда, на совеща- ниеПустили. Я сел в уголок и слушаю. А у них уже прения идут. Как раз, зете, взял слово представитель одной восточной державы, адмирал Куса- ки.
— Наша общая цель, — сказал он, — охрана китообразных от вымирания. Какие же средства есть у нас для достижения этой благородной цели? Вы все прекрасно знаете, господа, что единственным действенным средством является уничтожение китообразных, ибо с уничжением их некому будет и вымирать. Теперь разберем случай, ставший предметом нашего обсуждения: капитан Врунгель, вопрос о котором стоит наовестке дня, как он сам признает, имел полную возможность уничтожить встреченного им кашалота. А что сделал этот жестокий человек? Он позорно отстранился от выполнения своего высокого долга и предоставил бедному животному вымирать сколько ему заблагорассудится! Можем ли мы закрыть глаза на такое преступлее? Можем ли мы пройти мимо такого вопиющего факта? Нет, господа, мы н мо- жем. Мы должны наказать преступника. Мы должны отобрать его судни пе- редать моим соотечественникам, которые честно выполняют зада нашего комитета...
Тут перебил его представитель другой державы, западной, вот только фамилию забыл, — Грабентруп, кажется.
— Все правильно, — говорит он, — наказать жно, но только господин адмирал забыл самое существенное: кашалот, в отличие от прочих китооб- разных, обладает черепом удлиненного строения. Таким образом, оскорбив кашалота, этот Врунгель оскорбил всю арийскую расу. Так что же вы думае- те, господа, арийцы потерпят это?
Ну, я уж и слушать дальше не стал, вижу и так: попали из огня да в полымя. Улизнул тихонько, пошел к своим, доложил о результатах разведки. И гляжу: приуныл мой экипаж. Сидят грустные, ждут решения участи.
Целый день китолюбивые адмиралы спорили. Наконец поздно вечером вы- несли резолюцию. Мы приготовились к самому худшему и мысленно уже расп- рощались с «Бедой», но опасения наши оказались несколько преждевременны- ми. Решение вынесли неопределенное: «Для изучения вопроса создать специ- альную комиссию, а яхту „Беда“ с экипажем временно водворить на одном из близлежащих необитаемых островов».
Я, понятно, заявил протест, да что толку. Меня и не спросили. Подце- пили краном «Беду», опустили на скалы; нас тоже высадили, подняли флаги, пудели и пошли. Я вижу — делать нечего. Приходится подчиняться грубой силе и устраиваться по-береговому, с учетом создавшегося положения. А положение, надо вам сказать, отвратительное: яхта лежит на самом краютеса, мачта торчит над морем, унылый прибой плещет у подножия скалы.
Ну, мы снарядились и пошли обследовать наш островок. Ходили, ходили — ничего хорошего не нашли. Всюду холодно, неуютно, одни скалы кругом.
Единственно с чем хорошо, так это с топливом. Уж не знаю откуда, только нанесло на этот островок обломков погибших кораблей.
А с другой стороны, нам и топливо ни к чему. Запасы у нас на исходе, кругом ни флоры, ни фауны, а камнями, сколько их ни вари, все равно сыт не будешь.
«Аппетит, говорят, приходит во время еды». Возможно. Но у меня в этом отношении несколько необычный организм. Когда голоден, только тогда и ощущаю присутствие аппетита.
В цях борьбы с этой ненормальностью я подтянул кушак потуже, терп- лю. Лом и Фукс тоже на голод жалуются. Пробовали рыбу ловить — не клюет. Лом вспомнил, что в старину в таких случаях борщ из подметок варили, достал штормовые сапоги, два дня варил — никакого результата. Да и по- нятно, знаете: в былые-то времена сапоги из воловьей кожи делали, а у нас вся штормовая одежда из сиетического каучука. Конечно, в дождь, в сырую погоду оно удобнее — не промокает, что касается кулинарных качеств такой обуви, прямо нужно сказать: ни вкуса у нее, ни питательности.
Ну и, понятно, скучновато стало. Ходим мы вокруг нашей яхты, смотрим на горизонт и друг на друга посматриваем. Призрак голодной смерти всет перед нами. По ночам преследуют кошмары…
И вот однажды смотрю подходит к нашему острову льдина. А на льдине пингвины. Выстроились в одну шеренгу, как на смотру, кланяются.
Я тоже поклонился. А сам думаю: как бы с вами, господа пингвины, поз- накомиться поближе? Берег тут крутой, не спустишься, а пингвины, как их ни мани, сами не прилетят. Крылья-то у них бутафорские, так, больше для формы. А с другой стороны, и упустить жалко: пчки жирные, упитанные, так и просятся на жаркое.
Встали мы на кр утеса и смотрим на них с вожделением. Льдина эта уткнулась в наш тров, прямо под мачтой. Пингвины загалдели, топают но- гами, машут крыльями, тоже смотрят на нас.
И вот, знаете, я поразмыслил немножко, сделал необходимые расчеты в уме и решил соорудить этакую машину — пингвиноподъемник, что ли.
Ну, взяли пустую бочку, прибили к ней запасный штурвал, продолбили дырку в дне, насадили на мачту, а сверху перекинули штормтрапы, связан- ные бесконечной лентой. Опробовал я это сооружение на холостом ходу. Ви- жу — доно работать. Вот только приманки нет. Кто их знает, чем эти птички интересуются. Спустил ботинок — ноль внимания. Спустил зеркало — резулат тот же. Шарф, мясорубку пробовали — ничего не помогает.
И тут мя осенило.
Я вспомнил — висит у нас в каюте картинка «Разварн судак под польским соусом». Это мне один художник подарил. Очень натуральное изоб- ражение. И вот, знаете, спустил я эту картинку на шнуркеПингвины заин- тересовались, двинулись к краю льдины. Передний сунул голову в трап, тя- нется дальше — к судаку. Только просунул плавники, я крутанул бочку… Один есть!
И так-то славно дело пошло! Я сижу на мае верхом, кручу бочку одной рукой, другой снимаю с конвейера готовую продукцию, передаю Фуксу, тот Лому, а Лом считает, записывает и выпускает на берег. Часа за три весь остров заселили.
Да. Ну, закончили пингвинозаготовку, и совсем по-другому жизнь пошла. Пингвины бродят по скалам, кругом птичий гомон, суета… Шумно, весе- ло… Лом оживился, подвязал фартук, собрался стряпать. Первого пингвина зажарили на вертеле, и мы тут же, стоя, отведали, заморили червячка. По- том стали помогать Лому, натаскали дров целую гору. Он отобрал что посу- ше, развел костер. Ну, доложу вам, и костер! Дым столбом, как из вулка- на, скалыаскалились, только не светятся. Тут на вершине острова был небольшой ледничок, так он от жары растаял, понимаете, разогрелся, полу- чилось этакое кипящее озеро. Ну, я решил воспользоваться и устроить баньку. Сперва постирали, развесили одежду для просушки, а сами сидим паримсяИ тут я недосмотрел. Не следовало бы особенно увлекаться. Ан- тарктика как-никак. Погода там неустойчивая, нужноы учесть это, а я пренебрег, сам еще дровишек подкинул. Я люблю, зете, баньку погорячее. Тут вскоре и результат последовал.
Скалы горячие, не ступишь. Жар пошел кверху, гудит, как в трубе. И, понятно, нашилось равновесие воздушных масс. Со всех сторон налетели холодные мосферные течения, нагнало тучи, хлынуло. Вдруг как грянет!
Глава XI, в которой Врунгель расстается со своим кораблем и со своим старшим помощником
Оглушенный и ослепленный, я не сразу пришел в себя. Потом очнулся, смотрю — пол-острова вместе с яхтой как не бывало. Только пар идет. у- гом бушуют ветры, носится клочьями туман, море кипит и вареные рыбки плавают. Не выдержал раскаленный гранит быстрого охлаждения, тресл и разлетелся. Лом, бедняга, видимо, погиб в катастрофе, и судно погибло. Словом, конец мечтам. А Фукс — тот выкрутился. Смотрю, вцепилсяв ка- кую-то доску и кружится на ней в водовороте.
Ну, тут, знаете, и я — раз-раз саженками! — подплыл к подходящей до- щечке, улегся и жду. Потом море несколько утихло и ветер спал. Мы с Фук- сом понабрали вареной рыбы до полного груза, сколько доски выдержали, сблизились друг с другом и отдались на волю стихии. Я свернулся калачи- ком на доске, ноги и рукиодобрал, лежу. И Фукс так же устроился. Плы- вем рядышком по воле волн в неизвестном направлении, перекликаемся:
— Хау ду-ю-ду. Фукс? Как у вас?
— Олл райт, Христофор Бонифатьевич! Все в порядке!
В порядке-то в порядке, но все-таки, доложу вам, печальное это было плание. Холодно, голодно и тревожно. Во-первых, неизвестно, куда выне- сет, да и вынесет ли куда? А во-вторых, тут и акулы могут быть, так что лежи на доске, не двигайся. А начнешь маневрировать — привлечешь внима- ние хищников. Налетят — и не заметишь, как руки или ноги недосчитаешься.
Да. Ну, плывем так в праздности и в унынии. День плывем, два плы- вем… Потом я со счету сбился. Календаря с собой не было, и мы с Фуксом для контроля каждый отдельно дни считали, а по утрам сверялись друг с другом.
И вот однажды в ясную ночь Фукс спал, а я, удрученный бессонницей, решил прзвести наблюдения. Конечно, без приборов, без таблиц степень точности такого определения весьма относительна, но одно мне удалось ус- тановить безусловно: как раз в эту ночь мы пересекли линию дат.
Вы, наверное, слыхали, молодой человек, о море в этом месте ничего особенного не представляет и самую линию увидеть можно только на карте. Но для удобства плавания как раз тут проделывают некоторые фокусы с ка- лендарем: при плавании с запада на восток два дня считают тем же числом, а при плавании с востока на запад проделывают обратное действие — один день вовсе пропускают и вместо «завтра» считают сразу «послезавтра».
И вот утром я бужу Фукса и после взаимных приветствий говорю ему:
— Вы имейте в виду. Фукс, что у нас сегодня — завтра.
Он на меня глаза вытаращил. Не соглашается.
— Что вы, — говорит, — Христофор Бонифатьевич! В чем, в чем а в арифметике вы меня не собьете.
Ну, я попытался объяснить ему.
— Видите ли, — говорю, — арифметика тут ни при чем. В плавании следу- ет руководствоваться астрономй. Вы вот ночь спали, а я тем временем по Рыбам произвел определение. — Я, — кричит Фукс, — тоже при помощи гастрономии, по рыбам! Вчера у меня три рыбы было, а сегодня одна рыбина и хвост… А у меня паек точ- ный: полторы рыбы в день.
Ну, вижу, — явное недоразумение. Я имел в виду созвездие Рыб, а Фукс не расслышал половины и по-своему понял. Я попытался ему ояснить.
— Вот, — кричу, — Фукс! Смотрите: что у вас прямо над голой?
— Шляпа.
— Да не шляпа, — говорю. — Сам вы шляпа! Зенит у вас над головой.
продолжение
--PAGE_BREAK-- — Ничего у меня не звенит! — кричит Фукс. — А у вас если звенит, вы не тревожьтесь, это бывает от голода.
— Ладно, — говорю, — под вами что?
— Подо мной доска.
— Да нет, — говорю я, — не доска, а надир…
— Нет, моя гладкая…
Словом, вижу, так ничего не выйдет. Ладнодумаю, дай я с другой сто- роны подойду к вопросу.
— Фукс, — кричу, — как по-вашему, какова приблизительно широта нашего места?
Другой бы, более просвещенный в науках слушатель прикинул бы на гла- зок, опредил бы широту по счислению; ну сказал бы там: сорок пять гра- дусов зюйд… А Фукс четвертями измерил свою доску:
— Сантиметров сорок пять будет!
Словом, я понял: ничего из моих лекций не выйдет. Обстановка не та. Да и не до лекций, признаться. Ну, и, чтобы не возбуждать бесцельных споров, я приказал совсем прекратить счет дней. Если вынесет куда, спа- семся, там нам скажут и день и числоа здесь, в море, по существу, без- различно, когда тобой акула полакомится: вчера или послезавт, третьего числа или шестого.
Словом, долго ли, коротко ли, как говорится, плыли мы, плыли и вот однажды я просыпаюсь, гляжу — земля на ризонте. По очертаниям — будто Сандвичевы острова. К вечеру подошли поближе, так и есть: Гаваи.
Удачно, знаете. Прекрасное это местечко. В старину, правда, здесь бы- ло не очень спокойно: кто-то кого-то тут ел. Капитана Кука вот съи…
Ну, а теперь-то давно уже туземцы вымерли, белым есть некого, а белых есть некому, так что тихо. А в остальном здесь рай земной: богат рас- тительность, ананасы, бананы, пальмы. А главное — пляж УайкикиСо всего мира туда собираются купальщики. Там прибой замечательный. На его волнах местные жители, стоя на досках, катались.
Конечно, это тоже когда-то было… Но все-таки, знаете, молодцы: стоя! А мы что? Лежим, барахтаемся, как котята. Мне даже неловко стало. И вот я выпрямился во весь рост, руки расставил, и представьте — удер- жался. Отлично удержался!
Тогда и Фукс на своей доске встал. Держится за шляпу, обы не слете- ла, балансирует. И вот этаким манером, наподобие морских полубогов, мы несемся в бурунах, в брызгах пены. Берег ближе, ближе, вот волна лопну- ла, рассыпалась, а мы, как на салазках, так и выкатились наляж.
Глава XII, в которой Врунгель и Фукс дают небольшой конце, а затем торопятся в Бразилию
На берегу нас окружили какие-то дачники в купальных костюмах. Смот- рят, аплодиру, фотографируют, а у нас, признаться, вид самый жалкий. Уж очень как-то непривычно без формы и без знаков различияТак неудоб- но, что я решил скрыть свое имя и положение и остаться, так сказать, ин- когнито…
Да. Ну, приложил пальцы к губам, показываю Фуксу жестом: молчите, мол. Но как-то неудачно, неловко это у меня получилось, вроде воздушного полуя…
На берегу новый взрыв восторга, аплодисменты, все кричат:
— Браво! Виват!
А я ничего не понимаю, однако делаю вид, будто вовсе и не удивлен, молчу, а сажду, что дальше будет.
Тут подходит какой-то паренек в пиджачке и чинает объяснять публи- ке:
— Вот, мол, хотя и существует распространенное мнение, будто туземцы Сандвичевых островов со времен цивилизации вымерли, однако это неверно. Дирекция пляжей Уайкики, стремясь доставить удовольствие уважаемой пуб- лике, отыскала двух живых гавайцев, которые только что продемонстрирова- ли прекрасный вид старинного национального спорта.
Я слушаю, молчу, и Фукс молчит. Этот, в пиджачке, то помолчал, по- том прокашлялся и пошел чесать, как по книжке:
— Туземцы Сандвичевых островов, гавайцы, или канаки, как их еще назы- вают, отличаются стройным телосложением, мягким характером и природными музыкальными способностями…
Я на себя это описание примерил, вижу, что-то не то. Ну, характер действительно у меня мягкий, а что касается сложения и музыкальных спо- собностей — это уж он напрасно… Я хотел было возразить, но смолчал. А он не унимается, продолжает:
— Сегодня вечером эти кана дадут концерт на гавайских гитарах. Би- леты продаются в кассе летнего театра, цены умеренные, в фойе танцы, бу- фет, прохладительные напитки…
Да. Ну, он еще поговорил, потом берет нас под руки, отвел в сторонку, спрашивает:
— Ну как?
— Да ничего, — отвечаю я, — благодарю вас покорно.
— Вот и прекрасно! А где вы остановились, позвольте поинтересоваться?
— Пока, — говорю, — в Тихом океане, а что дальше будет, не знаю. Не нравится мне, признаться…
— Ну что вы- возражает он. — «Тихий океан» — первоклассная гостини- ца. Лучше выряд ли найдете. Уверяю вас. А сейчас, простите, пора уже ехать, через полчаса начало.
И вот, знаете, усадил он нас в машину, повез куда-то. Там нам дали гитары, украсили цветами, вывели на эстраду, раздернули занавес…
Нуя вижу, нужно петь. А что петь? Я, как назло, смутился, все песни забыл. И Фукс на что тертый парень, а тоже растерялся, смотрит на меня, шепчет:
— Запевае, Христофор Бонифатьевич, я подтяну.
Посидели мы минут десять, молчим. А публика в зале волнуется, негоду- ет — того и гляди, начнется скандал. Ну, я закрыл глаза, думаю: «Эх, будь что будет...» Ударил по струнам и басом:
Сидела птичка на лугу…
что дальше петь, и не знаю.
Хорошо, Фукс выручил — подтянул дискантом:
Подкралась к ней корова…
А тут уж мы оба, хором:
Ухватилаа ногу.
Птичка, будь здорова!..
И, представьте, бурные аплодисменты сорвали.
Потом вышел на эстраду конферансье.
— Вот, — говорит, — эта старинная туземная песня, слова которой гово- рят о забытом способохоты на птиц, как нельзя лучше отражает смысл га- вайской музыки…
Да. Ну, потом еще на «бис» спели, раскланялись и пошли в контору. Там уплатили нам за выступление. Вышли мы, а куда идти? И пошли мы назад, к морю. Все-таки как-никак родная стихия, да и костюмы у нас для пляжа са- мые подходящие.
Идем по песочку. На пляже ни души. Поздно уже. Потом видим — какие-то двое все-таки сидят. Мы подошли к ним, разговорились. Они на порядки жа- луются.
— Черт знает что такое! — говорят. — Мы артисты, подписали контракт изображать здесь гавайцев. Месяц целый учились на досках по морю ездить, песни разучили, а вот, сами видите…
Тут я все понял. Хотел было объяснить, вдруг, понимаете, ветер швыр- нул мне под ноги оывок газеты. А я давненько газеты в руках не держал. Не погнушался, подобрал. Встал под фонарем и углубился в чтение. И, по- верите ли, смотрю — фотография, на фотографии — мой старший помощник Лом, тут же «Беда» и трагическое описание крушения у берегов Бразилии. И о Фуксе и обо мне несколько слов. Да какие еще слова! Я де слезу пус- тил — до чего трогательно: «Отважные мореплаватели...», «Пропали без вести...».
Да. И тут же рядом в газете объявление:
«Пользуйтесь вдушным сообщением тихоокеанских линий. Регулярные рейсы в Штаты и Бразилию».
— Вот что. Фукс, — говорю я, — пойдите-ка купите билетна самолет в Бразилию да закажите что-нибудь из одежды. Мне китель и шинель, а се — по усмотрению.
Фукс рад стараться, умчался, а я тут, на пляже, остался — этих фальшивых гавайцев развлекать… А то пойдут еще в театр, выяснится все это дело, скандал получится, задержка, неприятности…
— Послушайте, — предлагаю я, — день у вас все равно пропал, так, чем здесь сидеть, возьмем лучше лодочку да покатаемся. Смотрите — погода ка- кая, тепло, луна светит…
Ну, и уговорил. А тут и Фукс вернулся, докладывает об успехах:
— Костюмы заказал, нынче же будут готовы, а вот с билетами, Хриофор Бонифатьевич, худо. Взял один билет на завтрашний вечер, а больше и нет, все места проданы…
— Ладно, — говорю я, — мы это положение после обдумаем, а сейч пое- дем покатаемся.
Ну, взяли лодочку и поехали. И так славно потались! Ночь катались, весь день катались, осмотрели все окрестности и вернулись как раз вовре- мя: два часа до отлета самолета осталось. Распрощались мы с этими артис- тами, побежали к портному, а он, негодяй, запил, что ли, но только ниче- го не сшил.
Я, знаете, возвысил голос, отчитываю его, а он только руками разво- дит.
— Помилуйте, — говорит, — я же вас вчера ждал, вчера бы и приходили, а сегодня у меня ничего не готово.
Я вижу — проку не будет с такой логикой.
— Давайте, — заявляю, — что есть. Не в трусах же мне лететь, в самом деле!
Ну, он порылся в шкафу, достает макинтош.
— Вот, — говорит, — только и осталось из готового. Это мне прошлый год один джентльмен заказал, да что-то не берет.
Я посмрел — материал добротный и покрой модный.
— Ладно, — говорю, — я беру, получайте, сколько следует. — Забрал ма- кинтош и пошел.
— Вы бы, — советует Фукс, — его все-таки примерили. А то вдруг не в пу.
Ну, я вижу, дельный совет. Встал тут же в тени баньяна, развернул об- новку, накинул. Смотрю, понимаете, новое несчастье: тот джентльмен, за- казчик, или был вдвое выше меня, или на рост шил, уж и не знаю. Только на мне его макинтош несколько странно сидит.
И делать нечего. Назад нести — все равно ничего не подберешь, снизу отрезать — уж очень некраво получится, в самолет в таком виде, чего доброго, не пустят, а так носить — это и шагу не ступишь, в полах запу- таешься. Но придумывать что-то нужно, да поскорее, а то самолет улетит, билет пропадет, и вовсе здесь застрянешь.
И тут, знаете. Фукс, молодец, не растерялся.
— О, — говорит, — дведь это же замечательно! Мы в этом макинтоше по одному билету вдвоем улетим. Только разрешите, присядьте немножечко… Так… Подставьте пли…
Ну, и, знаете, взгромоздился на меня, напялил это пальтишко, застег- нул на все пуговицы, одернул.
— А теперь, — говорит, — полный вперед, да поскорее, а то что-то нами полисмен интересуется.
Пошли.
Пришли в аэропорт, к самолету. Фукс предъявил билет, нас провели, по- казали место. Ну, уселись кое-как, — собственно, я уселся, а Фукс стоит на сиденье и головой подпирает потолок.
Я посмотрел в щелочку, вижу — и остальные пассажиры на местах. Всего, кроме нас, шесть человек. В самолете чистота, зеркала, различные удобства, публика вроде приличная…
Потом заревели моторы, самолет разбежался, хлоп, хлоп по воде, под- нялся. Летим, ночь кругом. В небе звезды. Моторы ревут, а в остальном все спокойно. Пассажиры уснули, я тоже вздремнул, один Фукс бодрствует во всей кабине.
До утра так пролетели, а утром проснулись. Я смотрю в свою щелочку, прислушиваюсь — в кабине заметное оживление, все липнут к окнам, показы- вают друг другу и, судя по поведению, любуются видами Кордильер. Фукс тоже склонился к окну, а я волей обстоятельств принужден пропускать та- кое редкое зрелище и сидеть в темноте, как какой-нибудь преступник в тюрьме.
И так, знаете, обидно стало и скучно! Я сам себя утешаю: думаю, пусть смотрят на здоровье, а я найду занятие. Достал трубочку, набил, закурил, задумался. Вдруг слышу — паника в кабине. Пассажиры повскакали с мест, кричат, и чаще других раздается слово «пожар».
Я чувствую. Фукс меня бьет пятками по бокам, как осла. Я его ущипнул, а сам выглянул посмотреть… и все понял. Дым от моей трубки валит изо всех отверстий и действительно создает впечатление пожара.
Глава XIII, в которой Врунгель ловко расправляется с удав и шьет себе новый китель
Я скорее вытряс пепел, трубку — в каан, прижал огонь каблуком. Сижу молчу. А тут летчик просунул голову вабину, и я несколько воспрянул духом. Все-таки, думаю, бывалый челек, наверное, не в такие переделки попадал — не терялся, успокоит их, и все уладится… А он, представьте, и сам струсил.
Смотрю, побледнел, ахнул, ухватился за какой-то рычаг… Трах Ну, затем шум моторов утих, только слышно — ветер свистит. Потом хлопнуло где-то вверху, как из пушки, кабина вздрогнула, рванулась и тихо стала приземляться.
Пассажиры недоумевают, а я сразу догадался, в ем дело. Теперь-то этим никого не удивишь. А в то время это было последнее слово техники: устроили такоприспособление на самолетах. Называется: «Ступай вниз». Если какая авария — взрыв, пожар или крыло отвалится, — летчик одним движением отделяет кабину, и она самостоятельно опускается на парашюте. Полезное приспособление, что и говорить, но в данном случае применение его было явно преждевременным.
В другой обстановке я бы поспорил с летчиком, указал бы ему на ошиб- ку, но тут, сами понимаете, делать нечего. Самолет летит дальше, по ге- неральному курсу, только крылья сверкают. Мы не торопясь садимся все ни- же. Дым от трубки несколько рассеялся, но пассажиры и не думают успои- ваться. Напротив, смотрю — волнение растет, переходит в тихую панику, и Фукс нервничает: того и гляди, вскочит с места.
Один я сохранил спокойствие и соображаю: рейс, конечно, прерван, би- леты дальше недействительны, но один из нас, как ни верти, все равно «заяц», и при посадке придется давать объяснения. А это нежелательно. Начнутся расспросы, поиски виноватого, представят дело так, что я причи- на аварии, а тогда и не разделаешься.
И я, знаете, решил прикинуться посторонним. А тут и момент самый под- ходящий: внимание у пассажиров ослаблено, каждый думает о себе многие вовсе лишились чувств, и как раз над нами люк в потолке кабины…
Вам, молодой человек, не приходилось плавать по Амазонке? Нет. Вот и прекрасно, и не стремитесь. Не рекомендую.
А мне, знаете, пришлось.
Вылезли мы с Фуксом через люк, осмотрелись. Видим — под ногами река, кабина спускается ниже… ниже… Сели.
Ну, я склонился над люком, кричу:
— Добро паловать, господа! Рад приветствовать вас в столь диких и недоступных местах.
Тут и пассажиры стали вылезать поодиночке. Видят — посадка соверши- лась благополучно, стали успокаиваться, смотрят на нас во все глаз Ну, я вижу, настал момент взаимных представлений. Вы сами понимаете, правду я сказать не могу, приходится изворачиваться.
— Так вот, — говорю, — господа: я, разрешите представиться, профессор географии Христофор Врунгель. Путешествую тут с научной целью. А это мой слуга и проводник индеец Фукс. Будем знакомы. Я здесь обжился, привык. Уж вы позвольте мне считать вас своими гостями.
— Пожалуйс, пожалуйста, — отвечают они. — Очень приятно.
А сам вижу — не верят. Косятся на нас… Да и понятно: какой уж про- фессор в трусиках? Я вствую, нужно их занять разговором, сказать что-нибудь значительное, отвлечь внимание.
— Простите, — спрашиваю, — а здесь все прибывшие?
Они переглянулись, потом кто-то заявляет:
— Был еще один высокий джентльмен.
— Был, был, — подтвердили другие, — он еще загорелся…
— Ах, вот как! Особенно интересно. Ну-ка, Фукс, — говорю, — спусти- тесь вниз, посмотрите, не нужна ли помощь пострадавшему.
Фукс залез в кабину, потом вылезает и подает щепотку пепла: вот, мол, все, что осталось.
— Ах, — говорю я, — какое несчастье! Высокий джентльмен, видимо, сго- рел дотла. Ну что ж поделаешь, мир праху его… А теперь, господа, да- вайте вытащим парашют, он еще пригодится.
Ну, разобрали стропы, тянем, как невод. Я командую:
— Раз, два, взяли! Вира помалу…
Вижу, они стараются, но с непривычки дело плохо идет.
Вдруг смотрю — побросали стропы, бегут назад на корму, так сказать, столпились там и дрожат от страха. Фукс, тот вовсе нырнул в люк, выгля- дывает оттуда, показывает на парашют. А барышня, пассажирка, встала нцыпочки, растопырила пальцы, машет руками, точно лететь собралась, кри- чит:
— Ай, мама!
Ну, я обернулся и вижу — действительно «мама»! Удав, понимаете, залез в парашют, огромный удав, метров в тридцать. Свернулся клубком, как в гнезде, смотрит на нас, выбирает жертву.
А у меня никакого оружия, одна трубка в зубах…
— Фукс, — кричу я, — подайте-ка что-нибудь потяжелее!
Тот высунулся из люка, подает какой-то снаряд. Я прикинул — ничего, увесистая штучка.
— Давайте еще! — кричу, а сам встал на изготовку, нацелился.
И удав тоже нацелился. Разинул пасть, как пещеру… Я размахнулся — и прямо туда.
Да только что удаву такая пустяковина? Проглотил, понимаете, как ни в чем не быва, даже не поморщился. Я второй снаряд туда же, он и его проглотил. Я бросился к люку, кричу Фуксу:
продолжение
--PAGE_BREAK-- — Давайте скорее все, что есть!
Вдруг слышу за спиной страшное шипение.
Обернулся, гляжу — удав раздувается, шипит, из пасти хлещет пена…
«Ну, — думаю, — сейчас бросится!»
А он, представьте, вместо этого неожиданно нырнул и пропал.
Мы все замерли, ждем. Минута проходит, вторая. Пассажиры на корме на- чинают шевелиться, шепчутся. Вдруг эта барышня опять становится в ту же позицию и — на всю Амазонку:
— Мама!..
И вот видим — всплывает над водой нечто: блестящий баллон огромных размеров, чудовищной формы, весьма оригинальной окраски. И все, знаете, пухнет, пухнет…
Вот, думаю, новое дело! Чему бы это быть? Даже страшно стало. Потом смотрю — у этого баллонаивой хвост. Бьет по воде и так и этак… Я как увидел хвост, так все понял: снаряды-то эти были огнетушителями. Ну, встретились в пищево пресмыкающегося, столкнулись там, стукнулись друг о друга, разрядили и накачали удава пеной. Там знаете какое давление в огнетушителях! Вот и раздулась змея, приобрела излишний запас плавучес- ти, чувствует, что де дрянь, хочет нырнуть, а живот не пускает…
У меня страх как рукосняло. Я подошел к люку.
— Давайте, — говорю, — Фукс, выходите наверх. Опасность миновала.
Фукс вылез, любуется небывалым зрелищем, а пассажиры как услышали, что бояться нечего, бросились поздравлять друг друга, жмут мне руки. Только и слышно:
— Спасибо, профессор дорогой! Как это вы его?
— Да что! — отвечаю я. — Здесь, на Амазонке, ко всему привыкнешь. Удав — это пустяки, то ли еще бывает…
Ну и, знаете, после этого случая мой авторитет репился. А тут, к счастью, и с костюмами дело уладилось. У барышни этой нашлась коробочка с рукоделиями. Я взял иголку, сшил себе китель из парашюта. Материал прекрасный, а вместо пуговиц я болты применил, отвинтил от кабы. Ниче- го получилось, прочно и красиво, только вот без гаечного клю не разде- нешься. Ну, да это ведь мелочь, привыкнуть можно. А Фуксу товый комби- незон нашли в аварийном запасе, точь-вточь как был у нег только поно- вее.
Потом парусишки соорудили, мачту поставили, сдали руль. Пассажиры стоят вахту, плывем, промышляем черепах, ловим рыбку. Эта барышня ся- пать выучилась… В общем, так бы ничего, вот только судно неприспособ- ленное: валкое, и ход у него неважный.
Да. Ну, плывем все-таки, продвигаемся кое-как на восток, к берегам Атлантики. Месяца полтора так плыли. И чего только не насмотрелись по дороге: и обезьян, и лиан, каучуковых деревьев!.. Для любознательного путешественника, конечно, интересно, но тяжело. Прямо скажу: тяжело!
Тут и вообще-то климат не очень завидный, а мы еще в дождливое время попали. Парит, как в бане, день и ночь туманы, жара, кругом комарье ту- чами; хорошо еще, лихорадку никто не схватил.
Глава XIV, в начале котороВрунгель становится жертвой вероломства, а в конце снова попадает на «Беду»
Наконец все-таки прибыли в порт Пара. Причалили, высадились. Городиш- ко, по совести говоря, неважный, так себе городишко. Грязно, пыльно, жа- ра, по улицам собаки бродят. Но после дебрей лесов Амазонки и это в не- котором роде очаг культуры. Хотя и то сказать — культура там своеобраз- ная: народ свирепый, воинственный, все с ножами, с револьверами, по ули- це прой страшно…
Да. Ну, побрились мы, почистились после тяжелого похода. Спутники на- ши рпрощались, сели на пароходы и разъехались кто куда. Хотели и мы с Фуксом поскорее отсюда выбраться, да ничего не вышло: без документов не выпускают. Ну, застряли мы с ним, как раки на мели, на чужом берегу, без крова, без определенных заний, без средств к существованию. Думали ра- ботенку какую найти — куда там! Только и есть вакансии на резиновых плантациях, но это опять надо на Амазонку, а мы уже там побывали, по второму разу что-то не тянет.
Побродили по городу туда-сюда и уселись на бульварчике под пальмой обсудить положение.
Вдруг подходит полицейский и приглашает нас к губернато. Это, ко- нечно, лестно, но я не любитель всех этих официальных приемов и встреч с высокопоставленными особами. Да тут ничего не поделаешь: приглашают — значит, надо идти.
Ну, приходим. Смотрим — сидит в ванне этакая туша с веером в руках, фыркает, как бегемот, плескается, сопит. А по бокам — два адъютанта в парадной форме.
— Вы, — спрашивает губернатор, — кто такие, откуда?
Я в общих чертах обрисовал положение, объяснил, как это все получи- лось, представился.
— Это, — говорю, — мой матрос Фукс, нанят в Кале, а я капитан Врун- гель. Слыхали, наверное?
Губернатор, как услыхал, ахнул, ухнул в ванну совсем с головой, веер свой уронил, пускает пузыри, захлебывается, чуть не погиб. Спасибо, адъютанты не дали потонуть, спасли. Ну, н отдышался, прокашлялся, по- багровел.
— Как, — говорит, — капин Врунгель? Тот самый? Это что же теперь будет? Беспорядки, пожар, революция, выговор по службе?.. Ну, знаете, конечно, восхищен вашим мужеством и ниго не имею против вас лично, но как лицо официальное приказываю вам немедленно покинуть вверенную мне территорию и к сему препятствий чинить не буду… Адъютант, выдайте ка- питану разрешение на выезд.
Адъютант рад стараться, моментально сочинил бумагу, шлепнул печать, подает. А мне только того и надо. Я поклонился, взял под козырек.
— Спасибо, — говорю, — ваше превосходительств Весьма признателен за любезность. Совершенно удовлетворен вашими распоряжениями. Разрешите откланяться?
Повернулся и вышел. Пошел и Фукс за мной. Идем прямо к пристани. Вдруг слышу — сзади какой-то шум, опот. Я обернулся, смотрю — человек сорок в штатском, в широкополыхляпах, в сапогах, с ножами, с ручными пулеметами бегут за нами, пылят, обливаются потом.
— Вон они, вон они! — кричат.
Гляжу — за нами охотятся. Мгновенно взвесил соотношение сил и вижу — делать нечего, надо бежать. Ну, побежали… Добежали до какой-то будоч- ки. Я изнемог, остановился дух перевести, сердце так и колотится — ус- тал. А как же… и возраст и жара. А Фукс — тому хоть бы что, он легок был на ходу.
Однако, смотрю, и он опечален событиями, побледнел, глаза бегают. По- том вдруг повеселел и так фамильярно хлопает меня по спине.
— Ну, — говорит, — капитан, стойте здесь. Я один побегу, а вас не тронут.
И пустился, только пятки сверкают.
Такого поступка я от него, признаться, не ожидал, расстроился даже. Эх, думаю, будь что будет… Одно спасение — лезть на пальму. Полез. А эта орава все ближе. Я обернулся, смотрю — народ дородный, свирепый, не- воспитанный. Ну и струхнул, признаться. Так напугался, что дажслабость почувствовал. Вижу — конец пришел. «Уж скорей бы», — думаю. Вцепился в пальму, повис, замер и вот слышу — они уже здесь, рядом, пят, топчут- ся. И разговоры слышу; из разговоров я понял, что это за народ. Я-то ду- мал, бандиты, охотники за скальпами, а оказалось — просто жандармы, только переодетые. Не знаю, жара ли повлияла или другая кака причина, но губернатор, оказывается, спохватился, пожалел о своей безности и приказал нас разыскать и линчевать на всякий случай.
Только, вижу, медлят и с этим делом. Минуту жду, десять минут. Не трогают. У меня уже руки устали, дрожат, вот-вот сорвусь, упаду. Ладно, думаю, се равно один конец. Ну, и слез с пальмы… И, представьте, не трони. Постоял, подождал — не трогают. Пошел не спеша — не трогают, расступились даже, как от огня.
Ну, тогда побрел я опять на бульвар, сел под той пальмой, где мы с Фуксом сидели, и задремал. Да так задремал, что не заметил, как и ночь прошла. А утром на рассвете явился Фукс, разбудил меня, поприветствовал.
— Видите, капитан, — говорит, — не тронули вас.
— Да почему, объясните?
— А вот, — смеется он, заходит сзади и снимает у меня со спины плака- тик: череп солнией, две кости и подпись: «Не трогать — смертельно!»
Где уж он этот плакатик подцепил, не берусь вам сказать, но надо ду- мать, что в т будке, на бульваре, трансформатор стоял. Иначе откуда бы…
Да-с. Ну, посмеялись мы, побеседовали. Фукс, оказывается, времени зря не терял — взял билеты на пароход. А на пристани я предъявил свой про- пуск, нас отпустили без разговоров. Даже каюту предоставили и счастли- вого пути пожелали.
Мы расположились по-барски и отправились в Рио-де-Жанро пассажира- ми.
Прибыли благополучно, высадились. Навели справки.
Оказывается, «Беду» тут, недалеко, выбросило на берег. Повредило, ко- нечно, но Лом показал себя молодцом, все привел в порядок, поставил суд- но в стапеля, а сам зажил отшельником. Все ждал распоряжений, а мне, вы сами понимаете, распорядиться было трудненько.
Ну, мы с Фуксом наняли местный экипаж — этакую корзинку на колесах, — подхлестнули волов, поехали. Едем по берегу и наблюдаем печальную, но поучительную каину местных нравов: человек двести негров таскают кофе и сахар со склада на берег и прямо мешками в воду — бултых, бултых! В море не вода, а сироп. Кругом мухи, пчелы. Мы засмотрелись. Полюбо- пытствовали, что это за странное развлечение такое. Нам объяснили, что цены на сахар низкиетовары девать некуда, ну и таким вот образом исп- равляют экономику, поднимают уровень жизни. Словом, мол, все нормально, и иначе ничего не делаешь. Да. Поехали мы дальше. И вот видим — наша красавица «Беда» стоит на бережк ждет твердой командирской руки, а ря- дом какой-то верзила разгуливает. Чистый разбойник: шляпа как зонтик, на боку косарь, штаны с бахромой. Увидал нас — бросился. Ох, думаю заре- жет!
Но не зарезал, нет. Это Лом, оказывается, обжился здесь, нарядился по местной моде.
Ну, встретились, облозались, поплакали даже. Вечером поболтали: он о своих злоключениях рассказал, мы — о своих.
А с утра вышибли клинья из-под киля, спустили яхту на воду, подняли флаг. Я, признаться, даже слезу пустил. Ведь это, молодой человек, большая радость — очутиться на родной палубе. А еще большая радость, что дело продолжается. Можно двигаться смело в дальнейший путь. Только и ос- талось — отход оформить.
Нууж это я взял на себя. Прихожу к начальнику порта, «команданте делбахия» по-ихнему, подал бумаги.
И вот этот команданте, как увидел меня, сразу надулся, как жаба, и принялся кричать:
— Ах, так это вы капитан «Беды»? Стыдно, молодой человек! Тут сплош- ные доносы на вас. Вот адмирал Кусаки жалуется: какой-то остров вы там разрушили, калота обидели… И губернатор сообщает: самовольно покину- ли порт Пара…
— Как же так, — говорю, — самовольно? Позвольте, — и подаю свой про- пуск.
А он и смотреть не стал.
— Нет, — говорит, — не позволю. Ничего не позволю. Одни неприятности из-за вас… Убирайтесь вон!.. — Потом как гаркнет: — Лейтенант! Загру- зить яхту «Беду» песком вплоть до полного потопления!
Ну, я ушел. Заторопился на судно. Прихожу. А там уже и песок привез- ли, и какой-то чиновник крутится, распоряжается.
— Это вашу яхту приказано загрузить песком? Так вы, — говорит, — не беспокойтесь, я не задержу, в одну минутку сделаем…
Ну, признаться, я думал, что тут-то наверняка конец. Потонет яхта, потом доставай. Но, представьте, и тут сумел испьзовать обстоятельства в благоприятном смысле.
— Стойте, молодой человек! — кричу я. — Вы каким песком хотите гру- зить? Ведь мне надо сахарным, первый сорт. Ну что ж, пожалуйста, сию ми- нутку.
И, знаете, те же негры побежали, как муравьи, загрузили яхту, забили трюм, надстройки, на пабу навалили сахар, прямо в мешках.
«Беда» моя, бедняжка, садится глубже, глубже, потом — буль-буль-буль… И глядим — толькмачты торчат. А потом и мачты скры- лись.
Лом с Фуксом в горе глядят на гибель родного судна, у обоих слезы на глазах, а я, напротив, в отличном настроении. Приказал разбить лагерь тут на берегу. Пожили мы три дня, а на четвертый сахар растаял, смотрим — яхта наша всплывает не торопясь. Ну, мы ее пистили, помыли, подняли паруса и пошли.
Только вышли, смотрю — на берег бежит команданте с саблей на боку, кричит:
— Не позволю!
А рядом вприпрыжку старый знакомый, адмирал Кусаки, тоже ругается:
— Разве это работа, господин команданте? За такую работу, пожалуйста, деньги обратно.
«Ну, — я думаю, — ругайтесь себе на здоровье». Помахал им ручкой, развернулся и пошел полным ходом.
Глава XV, в которой адмирал Кусаки пытается поступить на «Беду» мат- росом
Из Бразилии наш путь лежал дальше на запад. Но через материк, сами понимае, не пойдешь, и пришлось уклониться к югу. Я проложил курс, расставил вахты и пошел. Шли в этот раз прекрасно. Ветерок дул, как по заказу, из-под носа буруны, за кормой дорожка, паруса звенят, снасти об- тянуты. Миль по двести за сутки отсчитывали, а сами сложа руки сидели. Лом с Фуксом обленились совсем, дисциплина начала падать, и я решил за- нять экипаж судовыми работами.
— Ну-к — говорю, — Лом, довольно вам загорать. Займитесь-ка медными частями. Надрайте так, чтобы огнем горело.
Да. Ну, сказал. Лом козырнул: естьмол.
Натер кирпича, берет тряпку, и пошла работа.
Только я спустился в каюту вздремнуть, слышу — беспокойство на палу- бе. Вскочил, бросился к трапу, а навстречу Фукс. Бледный, дрожит.
— Пожалуйста, — говорит, — Христофор Бонифатьевич, на палубу. У нас, кажется, пожар.
Выскочил я. Смотрю — и вправду: горит, палуба в двух местах. А Лом как ни в чем не бывало сидит чуть поодаль от очагов огня и драит медную уточку.олько я пригляделся, смотрю — и тут палуба вспыхнула.
Я, знаете, растерялся даже.
— Лом, — кричу, — объясните, в чем дело?
А тот встает, берет под козырек и спокойно так рапортует:
— Согласно вашему приказанию, драю медные части так, чтобы огнем го- рело. Какие последуют распоряжения?
Я было хотел разнести Лома, да вовремя сдержался. Вижу — сам виноват. А как же, знаете, — писатель или, т, артист может, конечно, позволить себе некоторые вольности в выражеях, а у нас в морском деле — точность прежде всего. Нам стихи писать когда. Отдаешь распоряжение — думай, что говоришь, а то попадешь на такого, как Лом, — человек он внима- тельный, аккуратный, привык исполнять команду в буквальном значении, к тому же и силушка у него богатырская, — так, знаете, и аварии недале- ко.
Ну, вижу, нужно исправлять последствия своей ошибки. И распорядился мигом:
— Отставить драить медные части! Пробить пожарную тревогу!
Фукс бросается к колоколу. Лом, согласно расписанитревоги, остается у места возникновения пожара, а я в руле. Звону много, а толку никакого. Огонь ширится. Горит, как факел. Того и гляди, до парусов дойдет. Ну, я вижу, дело дрянь. Развернулся кругом, стал против ветра. И помогло, а- ете. Сдуло огонь. Он у нас за кормой поболтался этаким огненным шлфом, оборвался и погас. Фукс успокоился. И Лом понял, что перестарался. Да-с.
Ну, а затем легли на прежний курс, заменили дефектные части палы, без дальнейших приключений обогнули мыс Горн, прошли мимо Новой Зеландии и благополучно прибыли в Сидней, в Австралию.
И вот, представьте, подходим к портовой стенке и кого встречаем? Ду- маете, кенгуру, утконоса, страуса-эму? Нет! Подваливаем. Смотрю — на бе- регу толпаа в толпе, в первом ряду, — адмирал Кусаки собственной пер- соной.
Как он туда попал, откуда, зачем — черт его знает! Одно несомненно, что это именно он. Мне, признаюсь, стало неприятно и даже, знаете, как-то не по себе.
Ну, подошли, встали. Адмирал затерялся в толпе. А я, как только пода- ли сходни, так сразу на берег, в порт. Представился властям, доложил о прибытии, побеседовал с чиновниками. Сперва, как полагается, о погоде, о здоровье, о местных новостях, а потом между разговорами закидываю удоч- ку: может, думаю, удастся узнать, что тут этот Кусаки делает и какую еще пакость готовит.
Чиновники, одна, ничего не сказали, сослались на неосведомленность. Ну, я поболтал с ними еще и отправился прямо к капитану порта. Поздоро- вался и объяснился начистоту: меня, мол, один японский адмирал преследу- ет.
— Один? — говорит тот. — Ну, мой дорогой, вам повезло. Я сам от таких адмиралов не знаю, куда деваться, и ниче не могу предпринять. Не при- казано ни помогать, ни противодействовать. Чем другим рад служить. Не угодно ли виски с лимонадом? Обедать ко мне пожалуйте, сигару, может быть, выкурите? А с адмиралом вы как-нибудь сами улаживайте…
продолжение
--PAGE_BREAK--Да-с. Словом, вижу — неприятная история. Сейчас, конечно, адмирал Ку- саки для нас не фигур Да, по правде сказать, мы их и тогда-то не больно боялись, но е-таки, знаете, дела с ними иметь, прямо скажем, не очень любили.
Вот я вам про Италию имел случай рассказать. Там заправилы мечтали всю Африку к рукам прибрать, пол-Европы, четверть Азии… А на востоке японские бояре (самураи по-ихнему) так же вот размечтались — подай им весКитай, всю Сибирь, пол-Америки…
Вообще-то, конечно, мечтать никому не заказано. Полезно даже порой пофантазировать. Но когда такой вот фантазер нацепит погоны да сядет на боевом корабле у заряженной пушки — тут и неприятность может слу- читься… Размечтается да прицелится, прицелится да бабахнет. Хорошо, как промахнется. А ну как попадет? Да тут такое может случиться, что к ночи лучше и не вспоминать!
Вот поэтому мы и старались таких фантазеро сторонкой обходить. Но прямо скажу — не всегда это нам удавалось. Такие упрямые среди них попа- дались мечтатели, что другой раз никак не отвяжешься. Вот и мне такой достался — господин Кусаки, адмирал. Как встретились тогда в китолюбивом комитете, так и прицепился ко мне, как репей.
И, конечно, не только в мои дела адмиралы эти нос совалиИм до всего было дело: там стравить кого с кем, там обобрать под шумок, там поша- рить, там понюхать для интереса: где нефтью пахнет, где рыбой, где золо- том?.. И, конечно, не мы одни понимали это. Но там на этих фантазеров сквозь пальцы смотрели — не помогали и не препятствовали. Так сказать, на развод берегли для острастки и для обеспечения взаимной безопасности.
Да-с. Ну, это я вам могу объяснить, а с капитаном порта такой разго- вор неуместен. Поблагодарил я его, распрощался. Так и ушел ни с чем и мер принять не сумел.
Вернулся на яхту, сел чайку попить. И вот смотрю — поднимается на борт маленький человечек, по всем признакам японский кул В худеньком пиджачишке, с корзиночкой в руках. Робко так подходит и объясняет, что тут, в Австралии, погибает с голоду, и просится на слуу матросом. Да так настойчиво.
— Пойдете, — говорит, — по Тихому океану, там тайфуны, туманы, неисс- ледованные течения… Не справитесь. Возьмите, капитан! Я моряк, я вам буду полезен. Я и прачкой могу быть, парикмахером. Я на все руки…
— Ладно, — говорю, — зайдите черезас, я подумаю.
Ушел он. А ровно через час, смотрю, посольская машина останавливается невдалеке.
Ну, я взял бинокль и вижу — вылезает оттуда мой японец, берет корзи- ночку и не спеша направляется к судну. Кланяется этак почтительно и ять ту же песню:
— Возьмите… Не справитесь…
— Вот что, — говорю, — убедили вы меня. Вижу сам, что придется брать матроса. Но только не вас, молодой человек.
— Почему же?
— Да так, знаете, цвет лица у вас очень неестественный. У меня на этот счет взгляды несколько устаревшие, но вполне определенные: по мне, если уж брать арапа, так черного. Негра взял бы, папуаса взял бы, а вас, уж не обижайтесь, — не возьму.
— Ну что ж, — говорит он, — раз так, ничего не поделаешь. Простите, что я вас побеспокоил.
Поклонился и пошел. Вскоре и мы собрались прогуляться. Привели в по- рядок одежду, побрились, причесались. Яхту прибрали, каюту заперли. Идем все втро по улице, наблюдаем различные проявления местного быта. Инте- ресно, знаете, в чужой стране. Вдруг смотрим — странная картина: сидит чистильщик-негр, а перед ним на четвереньках наш японец. И этот негр его начища черной ваксой. Да как! Там, знаете, чистильщики квалифицирован- ные, из-под щеток искры летят… Ну, мы сделали вид, будто нам ни к че- му, прошли мимо, отвернулись даже. А вечером пришли на судно — Фукс с Ломом утомились, а я остался на вахте, жду, знаете, того негра; думаю, как бы его встретить получше.
Вдруг подают мне пакет от капитана порта. Оказывается, скучает ста- рик, приглашает на завтра составить партию в гольф. Я, признаться, даже и не знал, о это за игра. Но, думаю, черт с ним. Пусть проиграю, зато прогуляюсь, разомнусь на берегу… Словом, ответил, что согласен, и стал собираться.
Разбудил Лома, спрашиваю:
— Что нужно для гольфа?
Он подумал, потом говорит:
— По-моему, Христофор Бонифатьевич, нужны трикотажные гетры, и больше ничего. Есть у меня рукава от старой тельняшки. Возьмите, если хотите.
Я взял, примерил. Брюки надел с напуском, китель подколол булавками в талии, и превосходно получилось: такой бравый спортсмен — чемпион, да и только.
Но для спокойствия я все-таки заглянул в руководство по гольфу, озна- комился. Вижу, игра-то самая пустяковая: мяч гонять по полю от ямки к ямке. Кто меньше ударов сделает, тот и выиграл. Но одними гетрами тут не отделаешься: нужны разные палки, клюшки, дубинки — чем бить, и еще по- мощникмальчик нужен — таскать все это хозяйство Ну, пошли мы с Ломом искать снаряжение. Весь Сидней насквозь прошли — ничего подходящего. В одной лавочке нашли хлысты, да тонки, в другой нам полицейские дубинки предложили. Ну, да эти мне как-то не по руке.
А дело уже к ночи. Луна светит. Этакие таинственные тени ложатся вдо дороги. Я уж отчаялся. Где тут искать? Разве сучьев наломать?
И вот, видим — сад с высокой оградой и за оградой — различные де- ревья. Лом меня подсадил, перелезли, идем меж кустов.
Вдруг смотрю — крадется негр, верзила, и под мышкой тащит целый ворох палок для гольфа. Точь-в-точь такие, как в руководстве показаны.
— Эй, любезный, — кричу я, — не уступите ли мне свой спортинвентарь?
Но он либо не понял, либо от неожиданности — толь гикнул страшным голосом, схватил дубинку, взмахнул над головой — иа нас… Я, скажу не стыдясь, испугался. Но тут Лом выручил: сгреб его в охапку и зашвырнул на дерево. Пока он слезал, я подобрал эти палки, рассматриваю, вижу — точь-вточь как в руководстве изображены. А работа какая! Я, знаете, просто размечтался, гдя, да тут Лом меня вывел из задумчивости.
— Пошли, — говорит, — Христофор Бонифатьевич, домой, а то что-то сыро здесь, как бы не простудились.
Ну, перелезли снова через ограду, вышли, вернулись на судно. Я успо- коился: костюм есть, клюшки есть, теперь одимальчик остался… Да вот совесть еще несколько неспокойна: неудобноеловека ни с того ни с сего так обездоливать. Но, с другой стороны, он сам первый напал, да и клюшки эти мне всего на денек нужны — в аренду, так сказать… Словом, с инвен- тарем дело кое-как утряслось.
А с мальчиком еще лучше уладилось: утром, чем свет, слышу — кто-то зовет смиренным голосом:
— Масса капитан, а масса капитан!
Я выглянул.
— Я, — говорю, — капитан, заходите. Чем могу служить?
И вижу: приятель, вчерашний японец, собственной персоной, но уже под видом чернокожего. Я-то его маскировку видел, а то бы и не узнал — до того он ловко свою наружность обработал: прическа-перманент под кара- куль, физиономия до блеска начищена, на ногах соломенные тапочки и сит- цевые брюки в полоску.
— Вам, — говорит, — масса капитан, я слышал, негр-матрос нужен.
— Да, — говорю, — нужен, только не матрос, а бой для гольфа. Вот тебе клюшки, забирай да пойдем…
Пошли. Капитан порта меня уже ждал. Уселись мы с ним в машину. Прое- хали с час.
— Ну, — говорит мойартнер, — начнем, пожалуй? Уж вы, надеюсь, как джентльмен не обмане меня в счете?
Он уложил свой мячик в ямку, размахнулся, ударил. Ударил и я. У него прямо пошло, а у меня в сторону. Ну, и загнал я свой мяч к черту на ро- га. Кругом кусты, овраги, буераки, местность, что и говорить, живопис- ная, однако сильно пересеченная. Негр мой измучился, да и понятно: палки тяжелые, жара, духота. С не пот градом, в три ручья, и, знаете, весь его грим поплыл, вакса рааяла, и он уже не на негра, а на зебру стал похож: вся физиономия желтая с черным, в полоску. Устал и я, признаться. И вот вижу — ручей течет, а там ручьи редкость.
— Давай-ка, — говорю, — вот здесь отдохнем, побеседуем. Тебя звать-то как?
— Том, масса капитан.
— Дядя Том, значит. Ну, ну.ойдем-ка, дядя Том, умоемся.
— Ой, нет, масса, умываться мне нельзя: табу.
— А, — говорю, — ну, раз табу, как хочешь. А то бы умылся. Смотри-ка, ты весь полинял.
Не нужно бы мне этого говорить, да уж сорвалось, не воришь. А он промолчал, только глазами сверкнул и уселся, будто палки перекладывает.
А я к ручью. Вода холодная, чистая — хрусталь. Освежаюсь, фыркаю, как бегемот. Потом обернулся, смотрю — крадется, и самая тяжелая дубинка в руке. Я было крикнул на него, движу — поздно. Он, знаете, размахнул- ся — и в меня этой дубинкой. Попал бы — и череп долой. Но я не растерял- ся: бултых в воду!
Потом выглянул, вижу — он стоит, зубы оскалил, глаза горят, как у тигра, вот-в бросится…
Вдруг что-то сверху хлоп его по прическе! Он так и сел. Я подбегаю, ищу избавителя — нет никого, только дубинка эта лежит. Поднял я ее, осмотрел, вижу — вместо фирменной марки на ней туземный святой изобра- жен. Ну, тут я понял: вместо клюшек для гольфа я вчера бумеранги у папу- аса отобрал. А бумеранг знаете какое оружие? Им без промаху надо бить, а промахнулся — смотри в оба, а то вернется и как раз вот так хлопнет по черепу. Да.
Ну, осмотрел я дядю Том Слышу — пульс есть, значит, не смертельно. Взял его за ноги и потащил в тень. Тут, понимаете, у него из кармана вы- валиваются какие-то бумажки. Я подобрал, вижу — визитные карточки. Ну, читаю, и что бы вы думали? Черным по белому так и написано:
ХАМУРА КУСАКИ АДМИРАЛ
«Вот ты, — думаю, — где, голубчик! Ну, полежи, отдохни, а мне неког- да, игру надо продолжать, а то партнер обидится».
Да. Ну, пошел дальше, гоню мяч и сам не рад, что связался с этим гольфом, но отступать не в моем характере. Бью, считаю удары. Тя- ленько, знаете. С помощником еще туда-сюда, а одному просто зарез: да- рить надо посильнее, и мяч отыскать, и палки тащить. Ноги ноют, руки не слушаются. В общем и целом получается, что не я мяч гоню, а он меня. Ну, и загнал: кругом болотце, осока, какая-то речка течет, кочки на бере- гу…
«Так, — думаю, — сейчас до речки догон отдохну, искупаюсь».
Размахнулся, ударил. Вдруг все эти кочки повакивали и давай пры- гать…
Это, оказывается, не кочки были, атадо кенгуру. Видимо, испугались — и врассыпную. А мяч мой одной кенгурихе со всего размаха в сумку. Она взвизгнула да как припустит… И хвостом и ногами работает. Передними лапами держится за сумку и мимо меня прыг, прыг…
Ну, что тут делать? Я бросил палки — и за ней. Нельзя же мяч поте- рять.
И такая получилась скачка с препятствиями, что до сих пор вспомнить весело.
Сучья под ногами хрустят, камни разлетаются…
Я устал, но не сдаюсь, не выпускаю ее из поля зрения. Она присядет отдохнуть, и я присяду; она в путь, и я в путь… И вот животное, знаете, растерялось, сбилось с курса от страха. Ей бы в чащу, в кусты, а она на чистое место, на шоссе, прямо к Сиднею.
Вот уж и город видно, сейчас улицы начнутся. Народ на нас смотрит, кричит, полицейский на мотикле гонится, засвистел… Тут, видимо испу- гавшись, животное делает этакую фигуру в воздухе, наподобие мертвой пет- ли. Мяч мой выскакивает из сумки, я бросаюсь за ним, наклоняюсь и в ту же секунду получаю чувствительный толчок пониже спины. Ну, ложу вам, и ощущение! Прямо, как говорится, «ни встать, ни сесть».
Но я все-таки встал, отряхнулся. Тут народ кругом: сочувствуют, пред- лают помощь, а мне не помощь, мне палка нужна: мяч тут, и ямка уже не- далеко, а бить нечем. Ну, и сжалился один джентльмен, дал свою тросточ- ку. На восемьдесят третьем ударе я закончил игру.
Капитан порта просто разахался.
— Поразительный, — говорит, — результат! Вы подумайте: такой трудный участок, и неужели всего восемьдесят четыре удара?
— Так точно, — отвечаю я, — восемьдесят три, не больше, не меньше…
А про кенгуру я умолчал. В руководстве о кенгуру ничего не сказано, в правилах игры тоже. И выходит, что если животное непреднамеренно оказало помощь, так это уж, знаете, его дело.
Глава XVI О дикарях
Поговорили мы с капитаном порта о местных ностях, о достопримеча- тельностях. Он меня в музей пригласил. Пошли.
Там действительно есть что посмотреть: модель утконоса в натуральную величину, собака динго, портрет капитана Кука…
Но только я задержу внимание на какой-нибудь детали, мой спутник тя- нет меня за рукав и дальше влечет.
— Идемте — говорит, — я вам самое главное покажу: живой экспонат — вождь дикарей в полном вооружении, особенно интересно. Там сделан этакий загончик, вроде как в зоопарке, разгуливает здоровенный папуас с удиви- тельной прической на голове… Увидел нас, издал воинственный возглас, взмахнул дубинкой над головой. Я было попятился. А потом вспомнил ар- тистов в Гонолулу и, по правде сказать согрешил «И это — думаю, — тоже, наверное, артист. Ну и решил расспросить потихоньку, без свидетелей, как это он до такой жизни дошел.
Распрощался повежливее с капитаном.
— Спасибо, — говорю, — за компанию, очень здесь интересно. Но вас я не смею задерживать, а сам, с вашего позволения, еще посмотрю…
И остались мы с папуасом наедине. Разговорились.
— А вы, — спрашиваю, — признайтесь, настоящий папуас или так?
— Ну, что вы, — отвечает тот, — самый настоящий, сын вождя, училсяв Оксфорде, в Англии. Окончил университет с золотой медалью, защитил дис- сертацию, получил звание доктора прав, вернулся на родину… А тут рабо- ты по специальности нет… Жить не на что, вот и поступил сюда…
— Вот как! И хорошо зарабатываете?
— Да нет, — отвечает он, — не хватает. Ночью еще по совместительству городской сад стерегу. Там лучше платят и работа полее. Тут тихо. Вот только вчера какие-то дикари напали, отняли бумеранги. Сегоя не знал, с чем и на службу идти. Хорошо, догадался: у меня со студенческих лет набор палок для гольфа остался, с ними и пошел. И ничего, не замечает публика…
Да. Ну, распрощались. Тут бы можно и покинуть Австралию, но у меня остался долг чести, так сказать: вернуть оружие вождю папуасов и посмот- реть, что с моим адмиралом.
И вот, знаете, снарядились мы по-походному, яхту сдали под надзор портовых властей, а сами отправились все втроем.
Идем в глубь страны по следам недавних событий, читаем книгу природы: вот здесь я за кенгуру гнался, вот здесь ручей, здесь бумеранг лежал, здесь сам Кусаки… Однако нет ни того, ни другого.
А здесь я последние палки бросил. Но и тут, знаете, пусто. Как корова языком слизнула.
Ну, побродилиобыскали все кругом. Тот же результат. Только с дороги сбились. В море-то я хорошо ориентируюсь, а на суше, бывает, и заблу- жусь. А тут кром пустыня — ориентиров нет. К тому же жара и голод… Фукс с Ломомопщут потихоньку, а я креплюсь: положение обязывает, как ни говорите. Да.
Недели три так бродили. Измучились, похудели. И сами не рады, что пошли, да теперь уж делать нечего… И вот, знаете, однажды разбили мы бивуак, прилегли отдохнуть, а жара — как ване. Ну, и разморило, засну- ли все.
Не знаю, сколько уж я проспално только слышу сквозь сон: шум, воз- ня, воинственные крики. Проснулся, продрал глаза, гляжу — Фукс тут, под кустом, спит крепким сном, как младенец, а Лома нет. Посмотрел кругом — нигде нет. Ну, тогда беру бинокль, осматриваю горизонт и вижу — мой старший помощник Лом сидит у костра, а кругом, понимаете, дикари и, судя по поведению, едят моего старшего помощника…
Что делать? Я тогда складываю ладони рупором и во все горло кричу:
— Отставить есть моего старшего помощника!
Крикнул и жду…
И вот, поверите ли, молодой человек, слышу, как эхо, доносится ответ:
— Есть отставить есть вашего старшего помощника!
И действительно, смотрю — отставили. Закидали костер, поднялись и все вместе направляются к нам.
Ну, встретились, поговорили, выяснили недоразумение. Оказалось, папу- асы с северного берега. У них тут и деревня была недалеко, и море тут же, а Лома они вовсе и не собирались есть. Напротив, угостить нас хоте- ли, а Лом их оворил подальше от бивуака костер разложить: боялся пот- ревожить насон. Да.
Ну, подкрепились мы. Они спрашивают:
— Куда, откуда, с какими целями?
Я объяснил, что ходим по стране и скупаем местное оружие старинных образцов для коллекции.
продолжение
--PAGE_BREAK-- — А, — говорят, — кстати попали. Вообще-то у нас этого добрае быва- ет. Это хозяйство мы давно в Америку вывезли, а сами на винтовки переш- ли. Но сейчас случайно есть небольшая партия бумерангов…
Ну, и отправились мы в деревню. Притащили они эти бумеранги. Я как глянул, так сразу и узнал свои спортивные доспехи.
— Откуда это у вас? — спрашиваю.
— А эт — отвечают они, — один посторонний негр принес. Он сейчас поступил военным советником к нашему вождю. Но только его сейчас нет, и вождя нет — они в соседнюю деревню пошли, обсуждают там план похода.
Ну, я понял, что мой воинственный адмирал здесь окопался, и вижу — надо уходить подобру-поздорову.
— Послушайте, — спрашиваю, — а где у вас ближайшая дорога в Сидней, или в Мельбурн, или вообще ка-нибудь?
— А это, — отвечают они, — только морем. По суше и далек и трудно, заблудитесь. Если хотите, можете здесь пирогу зафрахтовать. Ветры сейчас хорошие, в два дня доберетесь.
Я выбрал посудину. И странная, доложу вам, посудина оказалась. Парусроде кулька, мачта — как рогатина, а сбоку за бортом — нечто вроде ска- меечки. Если свежий ветер, так не в лодке надо сидеть, а на этой скам ечке как раз. Мне, признаться, на таком судне ни разу не приходилось плавать, хоть я в парусном деле и не новичок. Но тут делать нечего, канибудь, думаю, справлюсь.
Погрузил бумеранги, взял запасов на дорогу, разместил экипаж. Я в ру- ле. Лом с Фуксом за бортом, вместо балласта. Подняли паруса и пош.
Только отошли, смотрю — за нами в погоню целый флот. Впереди большая пирога, а на носу у нее — мой странствующий рыцарь: сам адмирал Кусаки в форме папуасского вождя.
Я вижу — догонят. А сдаваться, знаете, неинтересно. Если бы одни па- пуасы, с ними бы я сговорился — в-таки австралийцы, народ культурный, — а этот… кто его знает? Попадешься вот так, живьем сожрет… Словом, вижу, как ни вертись, а надо принимать сражение.
Ну, взвесил обстановку и решил так: вступать в бой, проливать кровь — к чему это? Дай-ка лучше я их искупаю. Таким воякам первое дело — голову освежить. А тут ветер бовой, крепкий, команда у них за бортом, на ска- меечках. Так что обстановка самая благоприятная. Ну и если сделать эта- кий штырь подлиннее да быстро развернуться...
Словом, в две минуты переоборудовал судно, слал поворот и полным ходом пошел на сближение. Идем на контркурсахБлиже, ближе. Я чуть вле- во беру руля и, знаете, как метлой смел балст с флагманской пироги, со второй, с третьей. Смотрю — не море кругом, а суп с фрикадельками. Плы- вут папуасы, барахтаются, смеются — так раскупались, что и вылезать не хотят.
Один Кусаки недоволен: вскарабкался на пирогу, кричит, сердится, фыр- кает… А я, знаете, просемафорил ему: «С легким паром», развернулся и пошел назад в Сидней.
А там, в Сиднее, возвратил бумеранги владельцу, попрощался с партне- ром по гольфу, поднял флаг.
Ну, конечно, провожающие были, принесли фрукты, пирожные на дорогу. Я поблодарил, отдал швартовы, поднял паруса и пошел.
Глава XVII, в которой Лом вновь покидает судно
На этот раз неудачно все получилось. Едва миновали берега Новой Гви- неи, нас нагнал тайфун чудовищной силы. «Беда», как чайка, металась по волнам. Нырнет, выскочит, снова нырнет. Горы воды падают на палубу. Снасти стонут. Ну что вы хотите — тайфун! Вдруг яхта, как волчок, закрутилась на месте, а секунду спустя ветер совершенно затих. Лом и Фукс, незнакомые с коварством тайфуна, облегчен- но вздохнули. Ну, а я понял, в чем дело, и, признаться, пришел в большое расстройство. Попали в самый центр урагана. Тут, знаете, добра не жди. Ну и началось. После непродолжительного затишья ветер снова засвис- тел, как тысяча чертей, паруса лопнули со страшным треском, мачта согну- лась, как удочка, переломилась пополам, и весь рангоут вместе с такела- жем полетел за борт.
В общем, потрепало нас как надо.
А когда разъяренный океан несколько успокоился, я вышел на палубу и осмотрелся. Разрушения были огромны и непоправимы. Запасные аруса и концы, правда, хранились у нас в трюме, но на одних парусах без мачт, сами понимаете, не пойдешь. И тут, вдали от больших океанских дорог, нас ждала страшная участь: мы годами могли болтаться среди океана. А это, знаете, перспектива не из приятных.
Угроза медленной смерти нависла над нами, и, как всегда в таких слу- чаях, я вспомнил свою долг жизнь, свое милое детство.
И вот, представьте себе, воспоминание о дало мне ключ к спасению.
Еще будучи мальчиком, я любил клеить иапускать воздушных змеев. Ну, и вспомнив об этом прекрасном занятии, я воспрянул духом. Змей! Бумажный змей — вот спасение!
Корзины от прощальных подношений пошли на каркас. Ну, а потом мы сва- рили клейстер, собрали все бумажное, что было нсудне — газеты, книжки, разную коммерческую корреспонденцию, — и принялись клеить. И скажу вам, не хвастаясь, змей получился на славу. Уж кто-кто, а я-то в этом деле специалист. Ну, а когда высохло это сооружение, мы выбрали канат подлин- нее, выждали ветерок, запустили…
И ничего, знаете, прекрасно потянуло, пошла наша яхта и снова стала слушать руля.
Я развернул карту, выбираю место, куда зайти для ремонта. Вдруг слышу странные какие-то звуки. Потрескивает что-то на палубе. Встревоженный, поднимаюсь и вижу страшную картину: конец, на котором держался н змей, зацепился за брашпиль и к моменту моего прихода перетерся и, как гово- рится, на волоске держится.
— Аврал! Все наверх! — скомандовал я.
Лом и Фукс выскочили на палубу. Стоят, ждут моих распоряжений.
Но распорядиться было нелегко. Тут, сами понимаете, нужно бы наложить узел. Но ветер усилился, канат натянулся, как струна, а струну, знаете, не завяжешь.
И я уже думал — все кончено. Но тут исполинская сила Лома нашла над- лежащ применение. Он, понимаете, хватается одной рукой за канат, дру- гой за скобу на палубе, напрягает бицепсы. На канате появляется слаби- на…
— Так держать, не отпускать ни в коем случае! — скомандовал я, а сам стал накладывать узел.
Но тут вдруг неожиданно шквал налетает на нас с кормы, змей рванулся, скоба вылетела из палубы, как морковка игрядки, и Лом взвился в обла- ка, едва успев крикнуть:
— Есть так держать!
Ошеломленные, мы с Фуксом посмотрели вслед. А Лома уже и не видно совсем. Мелькнула в облаках черная точка, и наш храбрый товарищпокинул нас среди океана…
Наконец я пришел в себя, взглянул на компас, заметил направление, оценил на глаз погоду. И, должен сказать, выводы получились неважные: свежий ветер силою в шесть баллов со скоростью до двадцати пяти миль в час уносил моего старшего помощника к берегам Страны восходящего солнца. Мы же снова беспомощноолтались по волнам, лишенные двигателя и управ- ления.
Я расстроился, ушел с горя спать и, только немного забылся, слышу — Фукс меня будит. Ну, я протер глаза, поднимаюсь и, оверите ли, вижу: коралловый остров справа по курсу. Все как полагася: пальмы, лагуна… Тут, знаете, если пристать, можно и парусишки кое-как соорудить. Словом, фортуна, как говорится, нам улыбнулась, но, увы, улыбка-то эта оказалась фальшивой.
Посудите сами: ветерок гонит нас не спеша, вот мы поравнялись с ост- ровом, вот он рядом, рукой подать… Но ведь это только так говорится, а поди- найди руку в двести сажен… Словом, ясно: проносит мимо.
Другой бы на моем месте растерялся, но я, знаете, н таков. Морская практика рекомендует в подобных случаях забрасывать на берег якорь на конце. Рукой, конечно, не забросишь: тут нужна пушка или рета. Ну, по- нятно, я бросаюсь в каюту, ищу указанные предметы, перерыл, перекопал все — нет, понимаете, ни ракет, ни пушки: недосмотрел, не захватил при отправлении. Лезут под руки все большие предметы туалета: галстуки, под- тяжки… Из них, знаете, пушки не сделаешь.
Но тут нельшая экскурсия в прошлое подсказала мне план дальнейших действий.
Я, видите ли, не могу сказать, чтобы в детстве отличался примерным поведением. Напротив, с общепризнанной точки зрения, я хотя хулиганом и не был, но озорником был, не скрою. И такой инструмент, как рогатка, ни- когда не покидал моего кармана… Да.
Вспомнил я это дело, и меня как осенило: пушку, конечно, из подтяжек не соорудишь, а рогатку — почему же? И вот я хватаю шесть пар тугих ре- зиновых подтяжек и устраиваю на палубе этакую рогатку увеличенных разме- ров.
Ну, а дальше понятно; заряжаю ее небольшим якорем, затем мы вместе с Фуксом лебедкой натягиваем ее потуже. Я командую:
— Внимание!
Затем обрубаю конец, и якорвзвивается, унося с собой тонкий, но прочный канат. И вижу — порядок! Якорь взял.
А полчаса спустя мы уже были на берегу, и наши топоры звенели, нару- шая торжественную тишину девственного леса.
Конечно, тяжеленько пришлось вдвоем, но справились. Отлично справи- лись.
Тайфун потрепал нас изрядно, пришлось, знаете, заново проконопатить борта, просмолить всю яхту, главное, поставить новый рангоут и таке- лаж. Пришлось потрудиться на славу. Но зато все поправили. А с мачтой так просто прекрасно унас уладилось: выбрали небольшую стройную пальмочку, выкопали вместе с корнями, да так и поставили целиком. Сверху укрепили, как полагается, вантами, а внизу, в трюме, вместо балласта на- сыпали земли, полили, и, знаете, принялась наша мачта.
Ну, потом скроили паруса, сшили, пняли и пошли.
Управлять судном с таким вооружением, конечно, нескоко непривычно, но зато есть и удобства: листья над головой шумят, зелень ласкает глаз… Потом плоды на пальме созрели, и так это приятно, знаете: стоишь на вахте, жара, мучает жажда, но стоит вам несколько подняться по мачте, и в руке у вас молодой кокосовый орех, полный свежего молока. Прямо не яхта, а плавучая плантация…
Да. Ид так, поправляемся на фруктовой диете, держим курс к месту предполагаей посадки Лома. День идем, два идем. И вот на третий день по носу у нас открылась земля. В бинокль видно: порт, входные знаки, го- род на берегу… Зайти бы, конечно, недурно, но я, знаете, воздержался, не пошел. Там вообще-то иностранцев не очень ласково тогда принимали, а у меня, тем более, личные счеты с господином Кусаки. Ну о к свиньям.
Глава XVIII Самая печальная, так как в ней «Беда» гибнет, на этот раз уже безвозвратно
Вот я и пошел сторонкой. Иду. День прошел — ничего, а к ночи пал ту- ман. Такой туман — ничего не видно, хоть глаз выколи. Со всех сторон сигналы, гудки, сирены воют, звонят колокола… Тревожно, но зато, знае- т весело. Да только недолго продолжалось это веселье. Слышу, летит на нас быстроходное судно. Пригляделся, вижу — миноносец на полном ходу. Я — вправо на борт. Смотрю, и он право на борт. Я влево, и он влево…
И вот, пониете, страшный удар, борта затрещали, вода хлынула на па- лубу, и «Беда», рассеченная пополам, стала медленно погружаться в пучи- ну.
Ну, вижу, конец!
— Фукс, — говорю я, — берите спасательный круг и плывите прямо на вест. Здесь недалеко.
— А вы? — спрашивает Фукс.
— А мне, — говорю, — некогда. Вот запись нужно сделать в журнале, с судном попрощаться, а главное, мне туда не по дороге…
— И мне, Христофор Бонифатьевич, тоже не по дороге. Не тянет меня ту- да.
— Напрасно, Фукс, — возражаю я, — там все-таки берег, различные кра- соты, священная гора Фудзияма…
— Да что красоты! — отмахнулся Фукс. — Там с голоду ноги протянешь. Работы не найдешь, а по старой специальности, по карточной части, мы против них никуда не годимся. Обдерут, как липку, по миру пустят. Уж я лучше с вами.
И так меня тронула эта верность, что я ощутил прилив сил. «Эх, — ду- маю, — рано панихиду петь!» Осмотрел размеры повреждений, достал топор.
— Аврал! — командую. — Все наверх! Снасти долой, рубить мачту!
Фукс рад стараться. Такую энергию проявил, что я просто удивился. Да и то сказать: ломать — не делать, душне болит.
Ну, и не успели мы оглянуться, пальма наша уже за бортом. Фукс прыг- нул туда, я ему передал кое-какие ценности. Бросил спасательный круг, компас вместе с нактоузом, пару весел, анкерок воды, из гардероба кое-что…
А с все на палубе, на «Беде». И вот чувствую, настает последняя ми- нута: корма вздыбилась, корпус погружается, сейчас нырнет…
У меня слезы брызнули из глаз… И тут, знаете, я хватаю топор и собственной рукой вырубаю кормовую доску с буквами…
Ну, а затем в воду и — к Фуксу на пальму. Сажусь верхо и наблюдаю, как океан поглощает остатки моего многострадального судна.
И Фукс наблюдает. И вижу — у него тоже слезы на глазах.
— Ничего, — говорю, — не унывайте, еще с вами поплаваем. То ли еще бывает…
Да. Ну, знаете, посмотрели еще на то место, где волны сомкнулись над судном, и стали устраиваться. И, представьте, устроились не без удобств.
Конечно, после яхты чуввуется некоторый недостаток комфорта, но все же самое необходимое было у нас. Установили компас, соорудили кое-как парусишко из старой тельняшки, спасательный круг на ветку повесили, а кормовую доску я вместо письменного стола приспобил.
В общем, все хорошо, вот только ногам мокро.
И вот однаждвидим — сзади, за кормой, дымок. Я уж думал — опять тот миноносец, но окалось, что это просто «купец» — бродячий пароход под английским флагом. Я не хотел просить помощи: как-нибудь, думаю, сам до- берусь. Но тут так получилось.
Я, как заметил судно, сейчас же достал письменные принадлежности и стал делать соответствующую запись в вахнном журнале. А капитан этого парохода, со своей стороны, заметив нас, взял подзорную трубу и, понят- но, обнаружил не совсем блестящее пожение нашего судна, если можно назвать судном подобное сооружение.
Но он все же сомневался, идти ли на помощь, поскольку мы не проявля признаков паники и не подавали соответствующих сигналов…
Вот тут-то, понимаете, обстоятельства и сложились так, что он неожи- данно изменил свое решение.
Я, видите ли, как раз в это время закончил запись и поставил свой времный стол, так сказать, стоймя. И вот буквы блеснули. Капитан уви- дел слово «Беда» и принял его за призыв на помощь или за сигнал бедствия, что ли. Ну, повернул к нам, а полчаса спустя нас уже подняли наорт, и мы с капитаном за чаркой рома обсуждали этот забавный слу- й…
Да. Пальму я ему подарил, он ее в салоне приказал поставить, весла, компас тоже отдал, а себе оставил круг и кормовую надпись. Все-таки, знаете, память.
Ну, посидели. Он рассказал, что идет в Канаду за лесом, потом о но- востях поговорили, потом он ушел, а я остался еще почитать свежие новос- ти.
Сижу, перелистываю газеты. Ну, что там в газетах? Больше все объявле- ния, комиксы, утки, сплетни, всякая дезинформация… вдруг — заголовок на всю страницу: «Налет с воздуха… Преступник бежал!»
Я заинтересовался, понятно. Читаю и вижу — весь этот шум из-за Лома. Он, оказывается, на своем змее снизился возле самой Фудзиямы. Тут, ко- нечно, собралась толпа, змея разорвали в клочья, разобрали на память.
А змей-то ведь был из газет. Ну и взялась за это дело полиция. Обви- нили Лома в незаконном провозе запрещенной литературы. Я не знаю, чем бы это кончилось, но тут, к счастью, небо покрылось тучами, раздались глу- хие подземные удары… Толпу охватила паника, и все разбежались в ужасе.
На склоне священной горы только и остались мой старший помощник Лом и чины японской полиции.
Стоят, смотрят друг на друга. Земля под ними колеблется… Это, ко- нечно, необычное состояние для поверхности нашей планеты, и у многих оно вызывает различные проявления страха. Но Лом — он, знаете, всю жиз на борту, привык к качке… Ну, и не сумел надлежащим образом оцени гроз- ную силу происходящего, пошел не спеша вверх по склону горы. А тут, по- нимаете, как это говорится, «земля разверзлась», и широкая трещина легла между беглецом и погоней. А затем все покрылось хлопьями сажи и мраком неизвестности.
Полиция потеряла следы Лома и теперь ищет его. Но тщетно.
Глава XIX, в конце которой неожиданно появляется Лом и поет про себя
Вот, собственно, и все, что я узнал из газет. Но, знаете, и этого достаточно, чтобы расстроиться. И так не сладко. Шутка ли! Судно поте- рял, а тут еще товарищ и помощник попал в такую историю. Была бы яхта, плюнул бы на Кусаки, пошел бы выручать Лома. А теперь жди, пока придем в порт назначения. И оттуда надо как-то выбираться, и в кассе у нас с Фук- сом не густо, и пароход идет медленно.
продолжение
--PAGE_BREAK--Я — к капитану.
— Нельзя ли, — говорю, — прибавить ходу?
— Рад бы, — отвечает тот, — да у меня кочегаров мало, не справляются, еле пар держат.
Ну, знаете, я подумал, с Фуом посоветовался, отдохнул еще денек, и нанялись кочегарами. Жалованье, конечно, небольшое, но, во-первых, на стол не тратиться, а во-вторых, за работой все-таки не так скучно, да и пароход скорее поет…
Ну, встали на вахту.
Спецовки там не дают, а у нас только и осталось, что на себе. Ну, разделись, в целях экономии остались в одних трусах. Это, впрочем, и лучше: жара там в кочегарке. А вот с обувью плохо. Под ногами уголь, го- рячий шлак, разуться — жарко, а обуться — жалко, последние ботинки погу- бишь.
Но мы, знаете, не растерялись: взяли четыре ведра, налили воды, и так-то славно получилось! Стоишь в них, в ведрах-то, как в калошах, а если уголек какой упадет, только «пшик» — и все тут.
Я в кочегарке справлялся легко, мне не впервой, а Фукс, вижу, сдает. Набил полную топку, уголь спекся корой, он его ковыряет лопатой.
— Эх, — говорю, — раз здесь лопатой что сделаешь? Здесь подломать надо. Где лом?
И вот, поверите ли, слышу — за спиной кто-то глухо так:
— Есть Лом к вашим услугам!
Обернулся, смотрю — из кучи угля вылезает мой старший помощник Лом: тощий, черный, небритый, но все же Лом собственной персоной. Я, знаете, так и сел от неожиданности!..
Ну, нятно, облобызались. Фукс даже слезу проронил. Дочистили втроем топки, уселись, и Лом рассказал о своих злоключениях.
В газете о нем все верно писали, кроме налета и злого умысла. Какой там налет — просто ветром занесло. Да. Ну, а когда колебания почвы прек- ратились, он спустился в город. Идет, боится, оглядывается по сторонам. И куда ни посмотри — полицейские, куда ни повернись — шпик…
Может, знаете, если бы он сохранил спокойствие, удалось прос- кользнуть незаметно, но тут столько нервных потрясений, ну и сдрейфил парень, стал прибавлять шагу и сам не заметил, как пустился бегом.
Бежит, оглядывается. А за ним бегут шпики, жандармы, полицейские, мальчишкисобаки, рикши, автомобили… Крик, гам, топот…
Ну, и куда тут податься? Он, знаете, вниз, морю. Забрался в угольную гавань, закопался в уголь и сидит. А тут как раз этот пароход встал под погрузку. Грузят там по канатной дороге, цепляют прямо ковшом, сколько захватят, а над пароходом ковш опрокидывается.
Вот, знаете, и захватило Лома. Только он очнулся, хотел выскочить из ковша, думал, знаете, опять его ловят, а ковш уже поехал, потом перевер- нулся, а Лом даже ахнуть не успел и — хлоп в бункер!
Пощупал руки, ноги — все цело; уйти некуда, дышать есть чем… Ну и решил использать вынужденное бездействие — выспаться хорошенько.
Закопался в уголь и заснул. Так и спал, пока не услышал моей команды.
Да. В общем, все к лучшему получилось. Экипаж «Беды» опять соединил- ся, и мы стали строить планы возвращения. Тут и вахта подошла к концу, и вот я поразмыслил: мы-то с Фуксом попали на пароход законным порядком, как потерпевшие бедствие, а Лом — во-первых, «заяц», а во-вторых, вроде беглого преступника. Кто его знает, этого капитана? Пока по-хорошему — и он хорош, а узнает об этой истории, выдаст Лома властям, а потом выручай его. Словом, я посоветовал.
— Сидите, — говорю, — тут. Вы теперь привыкши. Покушать мы вам прине- сем, а вахту вместе будем стоять. Оно и нам полегче — все-таки тридцать три процента экономии сил. Да так и безопаснее будет.
Ну, Лом согласился без споров.
— Только, — говорит, — скновато будет. Там темно, а я теперь выс- пался. Не знаю, чем занять.
— Ну, — возражаю я, — это можно придумать. Стихи хорошо в темноте со- чинять, или вот попробуйте до миллиона считать — это очень помогает от бессонницы…
— А можно петь, Христофор Бонифатьевич? — спрашива он.
— Да как вам сказать? — говорю. — Особенно я не рекомендовал бы, но если нравится — пойте, только про себя.
Да. Ну, достои вахту. Сменились. Лом назад в бункер полез, мы с Фуксом — на палубу. Вдруг, смотрю, вылезают кочегары как ошпаренные.
Я спрашиваю.
— Что случилось?
— Да там, — отвечают они, — в бункере, какая-то нечисть завелась. Во- ет, как сирена, а что воет — непонятно.
Ну, я понял сразу.
— Постойте, — говорю, — я спущусь, выясню, в чем там дело.
Спускаюсь, слышу — действительно, звуки ужасные: мелодия сколько неопределенная, и слова не очень складные, но голос, голос… Не знаю, как вам и передать. Я раз на Цейлоне слышал, как слоны трубят, так то было райское пение.
Да. Прислушался я и понял, что это Лом поет.
Ну, полез в бункер, хотел отчитать его за неслюдение осторожности. И пока лез, догадался, что сам виноват: опять, знаете, неточно отдал распоряжение. Всегда у меня с Ломом на этой почве недоразумения.
Лезу и слышу: Я старший помощник С корвета «Беда». Его поглотила Морская во. И вот я теперь На чужом корабле, Сижу, как преступник, На жестком ле…
И ничего, знаете, не скажешь: действительно про себя поет, все вер- но… Вот только насчет корвета он, конечно, несколько преувеличил. Ка- кой там корвет!.. А впрочем, это своего рода украшение речи. В песне это допускается. В рапорте, в рейсовом донесении, в грузовом акте, конечно, такая неточность неуместна, а в песне — почему же? Хоть дредноутом назо- ви, только солиднее звучатбудет.
Я все-таки Лома остановил.
— Вы, — говорю, — не так меня поняли, дорогой. Вы лучше про нас пой- те, только чтобы никто не слышал. А то как бы неприятностей не вышло.
Ну, замолчал он, согласился.
— Верно, — говорит, — вы разрешили, а я не подумал. Не стану я больше петь, я уж лучше посчитаю…
Вылез я, успокоил кочегаров. ОБЪЯСНИЛ, что мол, это в топке огонь гу- дел. Это и механик подтвердил.
— Бывает, — говорит, — такое явление.
Глава XX, в которой Лом и Фукс пявляют неосмотрительность в покуп- ках, а Врунгель практически проверяет законы алгебры
И вот наконец прибыли мы в Канаду. Мы с Фуксом сли, распрощались с капитаном, а ночью и Лома контрабандным порядком переправили на берег. Сели в тихой таверне, обсудили положение и соображаем, как дальше доби- раться. Маршрут нас не смутил. Решили так: из Канады в Аляску, из Аляски через Берингов пролив на Чукотку, а там мы дома, там уж как-нибудь…
В этой части план утвердили.
А вот средства передвижения заставили призадуматься. Тут зима, знае- те, реки стали, снег круго железных дорог нет, на автомобиле не прое- дешь. Пароходом — это надо ждать до весны…
Мы посоветовались и решили купить нарты, ну и там что попадется — оленя или собак. Ну и разошлись промышлятьто куда…
Я за нартами отправился. Лом пошел искать оленя, а Фуксзялся собак достать.
Нарты мне попались прочные, красивые, удобные. Лом несколько меньше преуспел. Привел пятнистого оленя средней упитанности. Тут о специа- листы осмотрели, освидетельствовали и дали характеристик по рогам, мол, олень первого класса, а по ногам ниже среднего — копыта узки.
Ну, мы решили попробовь. Запрягли. Не везет олень. По снегу еще кое-как, а на реку, на лед вышли — наш олень шагу ступить не может. Ноги так и разъезжаются.
Я вижу — надо бы подковать его, да подков нет.
И тут, знаете, пригодилась кормовая доа. Недаром я ее, значит, вез. Отвинтили мы от нее медные буквы и теми же шурупами кое-как оленю к ко- пытам приспособили. И помогло, знаете, но пхо. Правда, дрейф у оленя стал поменьше, а хода все равно не прибавилось. Ленивая скотина попа- лась!
Тут Фукс пришел со своей покупкой. Привел эдакую небольшую собачку с острой мордочкой. По аттестату собачка — призовой вожак, передовой. Ну, мы ее и решили запрягать по специальности, впедсмотрящим, так сказать.
Но это легко сказать. С оленем-то мы справились сразу: напялил ему вместо хомута спасательный круг (тоже и круг пригодился, как видите; в хорошем зяйстве все в дело пойдет). А собака, знаете, не дается, куса- ется, скалит зубы. Подика запряги такую!
Ну, кое-как все-таки обратали. Соорудили ей дугу, ввели насильно в оглобли, отпустили…
Ну, доложу я вам, и началось представление! Олень бьет копытами, пот- рясает рогами, собака воет, и животные, представьте, довольно зво пя- тятся задом.
Я уже хотел так, задним ходом, и отправляться, но для опыта решил их местами поменять. Хоть и говорится, что от перестановки слагаемых ре- зультат не меняется, но это, знаете, в алгебре, тут совсем другое де- ло.
Ну, переставили, перепрягли.
И что бы вы думали? Припустил наш олень иноходью, только пятки свер- кают.
И собака — за ним. Лязгает зубами, подвывает, однако тоже тянет, как паровоз.
Мы с Ломом едва на нарты сумели вскочить, а Фукс — тот только и успел ухватиться за веревку. С полмили так и проехался, вроде штормового яко- ря.
Ну, доложу я вам, и гонка досталась! Лаг я с собой не взял, да и пользоваться им на льду затруднительно. Однако, судя по береговым пред- метам, скорость у нас была потрясающая. Селения мелькают, пносятся, как в тумане, нарты прыгают по льду, в ушах свистит.
У оля пар из ноздрей, копыта сверкают и так это ловко печатают: «Б-Е-Д-А», как на «Ундервуде».
И собачка старается, скулит, подвывает, язык на сторону свернула, од- нако тоже не отстает.
Словом, не успели оглянуться — граница Аляски. Тут шерифы с винтовка- ми, с флагами…
Я, знаете, решил притормозить: неудобно пересекать границу без соблю- дения формальностей. Кричу:
— Малый ход, стоп!
Куда там! Олень мой не смотрит, не слушает, несется как заводной.
Туодин шериф взмахнул платком, другие дали залп… Я думал — конец, однако вижу — все благополучно. Понеслись дальше. И минут этак через ть обгоняем упряжку, потом еще две упряжки, потом я уже и считать пе- рестал — стольких пообгоняли. Те торопятся, а я рад бы потише ехать, дне могу удержать свою пару… И вот открывается форт Юкон за поворотом. Там народ столпился на льду. Машут, кричат, палят в воздух. Столько на- роду собралось, что не выдержал ледпровалился.
Толпа раздалась к берегам, а у нас прямо по носу огромная полынья, и мы с опасной скоростью приближаемся прямо к ней. Я вижу — дело плохо. Ну и решился: накренил нарты набок, оглобли сломались, я — хлоп в снег со всем экипажем, а олень мой с разгона прямо в воду, и с собакой, со всем.
Могли бы и утонуть, да спасательный круг не дал. Смотрю — плавают, фыркают, отдуваются…
Тут благожелатели из публики принесли аркан, зачалили оленя за рога, потянули… И, представьте, хваленые рога благородного животного отдели- лись без всякого труда, а из-под них выглянули коротенькие рожки, на ма- нер коровьих! Ну, эти, к счастью, прочно держались. За них вытащили всю упряжку на лед. Олень мой встряхнулся, полизал в ноздрях, да как замычит жалобно, как корова.
Я пригляделся, вижу — корова и есть, только без хвоста. Обманули Лома в Канаде. И понятно, почему наш олень танцевал без подков, как корова на льду. А вот откуда у него несвойственная этому животному резвость взя- лась, я не сразу понял.
Однако специалисты-собачники и это мне разъяснили. Фукс тоже, оказы- вается, попал впсак: ему вместо собаки молодого волчонка подсунули.
И вот заметьте, как интересно: волчонок сам по себе, как соба, ни- чего не стоит — дрянь, а не собака; корова сама по себе не олень, а вместе как славно получилось. Вот тут закон алгебры как раз подошел: ми- нус на минус дает плюс, как говорится.
Ну, когда улеглись страсти, выяснилась и причина столь торжественной встречи. У них там в этот день была мняя гонка, и мы не думали, не га- дали, а вышло так, что первое место заняли.
Глава XXI, в которой адмирал Кусаки сам помогает Врунгел выпутаться из весьма затруднительного положения
Дня три мы гостили в Юконе, сами отдохнули, дали животным отдохнуть. Нам как гостям предоставили полную свободу, только взяли подписку, что мы никуда из дома отлучаться не будем, и для верности двух детективов поставили у крыльца. Ну, а потом запрягли мы свои нарты и тронулись в путь. Юкон пролетели стрелой, выбрались в Берингов пролив и взяли курс прямо на Чукотку. До острова Лаврентия хорошо проехали, а тут получилась задержка. Поднялся шторм, взломало льдины, и мы перед трещиной застряли, как на мели.
Разбили ледовый лагерь под торосом. Ждем, когда льды сойд. Так бы оно ничего, торопиться нам особенно некуда, и с питанием благополучно: по дороге мы запаслись пеммиканом, ыбой, морожеными рябчиками. Ну, опять же и от коровы молочко. Словом, с голоду не погибли бы, а вот с холодом туго пришлось. Сидим, прижались друг к другу, дрожим. Особенно Фукс страдал: борода у него обмерзла, вся в сосульках, ноет парень, жа- луется. Лом тоже держится из последних сил…
Ну, я вижу, надо что-то придумывать. Сижу, размышляю о различных спо- собах отопления. Дрова, уголь, керосин — это все нам не подходит… Ну, вспомнил: как-то я был в цирке, там один гипнотизер истальным взглядом воду кипятил.
Вот бы, думаю, мне так! Воля у меня могучая, железная воля. Почему не попробовать? Уставился на льдину — не кипит, не тает даже… Ну, я по- нял, что все это ерунда, обман, просто цирковой номер. Ловкость рук или, проще сказать, фокус… И только это слово вспомнил, блестящая идея за- родилась в извилинах моего мозга.
Я схватил топор, выбрал подходящую глыбу льда, разметил, обработал соответсующим образом и возвращаюсь к нашему лагерю.
— А ну-ка, товарищи, помогите мне установить фокус.
Лом поднялся, ворчит:
— Удивляюсь я на вас, Христофор Бонифатьевич: тут впору в сосульку обратиться, а вы еще фокусами развлекаетесь.
Фукс тоже ропщет:
— Фокусы-покусы! В Красном море я в одних трусиках купался, и то было жарко, а тут три пары надел, все равно никак не согреюсь. Вот это фокус так фокус!
Ну, я прикрикнул на них:
— Отставить неуместные разговоры! Слушать команд Поднять эту ледыш- ку! Так держать! Пять градусов влево. Еще левее…
И вот, знаете, подни творение моих рук, огромную ледяную линзу, на- вели пучок лучей на лед, глядим — так и буравит, как в редьку, только пар свистит. Навели на чайник — мгновенно закипел, даже крышка взлетела. Вот каким образом и холод одолели. Живем. Привыкать стали, обжились так, что и уезжать не холось. Волка пеммиканом кормим, корову — сеном. Сами тоже сыты, не голодаем. А тут и льды сошлись.
Запрягли мы своих рысаков в последний раз помчались прямым курсом на Петропавловск.
Прибыли, высадились. Представились местным властям. Ну, должен ска- зать, приняли нас великолепно. Тут, знаете, за нашим походом следили по газетам, последнее время беспоились, и, когда я рассказал, кто мы, нас, как родных, обласкали: кормят, ухаживают, по гостям водят. Корову мы расковали, сдали в колхоз по акту, волчонка ребятам в школу подарили для живого уголка… Да что рассказывать… Век бы там гостить, так и то мало.
Но тут, знаете, весна подошла, сломало льды, и мы затосковалио мо- рю. Как утро — на берег. Когда на охоту — моржей пострелять, а то и псто так — посмотреть на океан.
И вот однажды выходим все втроем, прогуливаемсяФукс на сопку полез. Вдруг слышу — кричит страшным голосом:
— Христофор Бонатьевич, «Беда»!
Я думал, что случилось: или там камнем ногу придавило, или медведя встретил, — мало ли что! Бросился на помощь. Лом тоже полез. А Фукс все кричит:
— «Беда», «Беда»!
Взобрались мы к нему и, представьте, действительно видим — идет «Бе- да» под всеми парусами.
Ну, бросились в город. А там уже готовятся к врече… Мы — на прис- тань. Нас пропустили, ничего. Однако смотрят уже неслько недоверчиво.
Я ничего не понимаю. Как же так, черт возьми! Вь на моих глазах «Беда» пошла ко дну. Да что глаза, глаза и обмануть могут. Но ведь есть соответствующая запись в вахтенном журнале. А ведь это как-никак доку- мент, бумага. И Фукс свидетель, а выходит так, что я дезертировал, что ли, с судна в миту опасности. «Ну, — думаю, — подойдут поближе, разбе- ремся».
А подошла яхта — и вовсе стало непонятно. Смотрю — за рулем стоит Лом, тут же рядом — Фукс, шкотовым. А у мачты — я и командую подходом.
продолжение
--PAGE_BREAK--«Да такого, — думаю, — не может быть! Может быть, это не я?» Пригля- делся: нет, я. Тогда на берегу не я? Пощупал живот: нет, и на берегу вроде я. «Что же это, — думаю, — раздвоение личности, что ли? Да нет, ерунда все это, просто сон мне приснился...»
— Лом, — говорю, — ну-ка ущипните меня.
А Лом тоже сам не свой.
Однако, знаете, ущипнул, постарался так, что я не сдержался, вскрик- нул даже…
Тут внимание бравшихся обратилось на меня, на Лома, на Фукса. Обс- тупили нас.
— Ну, — говорят, — капитан, может быть, вы объясните создавшееся по- ложение?
А «Беда» между тем подходит по всем правилам. Вот, знаете, кранцы вы- ложили. Дали выброску, пристают. Вот этот двойник мойраскланивается, берет под козырек.
— Разрешите, — говорит, — представиться: капитан дальнего плавания Врунгель с командой. Заканчивая кругосветный споивный поход, прибыла порт Петропавловск-Камчатский.
Публика на пристани кричит «ура», а я, знаете, так ничего и не пони- маю.
Нужно в сказать, что я ни в какую чертовщину не верю, но тут приш- лось призадуматься. А как же, понимаете? Стоит передо мной живое приви- дение и разговаривает самым нахальным образом.
А главное, я в дурацком положении. Вроде этакого мистификатора или самозванца… «Ну ладно, — думаю, — по глядим, что дальше будет».
И вот, знаете, сходят на берег. Я стремлюсь выяснить положение, про- бираюсь к ним, но меня оттирают, и слышу, т«м, Врунгелю рассказывают, что тут есть уже один Врунгель с командой.
Он остановился, смотрелся кругом и вдруг заявляет:
— Ерунда! Не может быть никакого Врунгеля: я его м потопил в Тихом океане.
Я как услышал, так сразу все понял. Вижу, понимаете, старый приятель, мечтатель адмирал, господин Хамура Кусаки под меня работает.
Ну пробился я со своей командой, подхожу вплотную к нему.
— Здравствуйте, — говорю, — адмирал! Как доехали?
Он растерялся, молчит. А тут Лом подступил, да как размахнется — и Ло номер два одним богатырским ударом поверг наземь. Тот упал, и гля- дим — у него вместо ног ходули торчат из брюк.
Тут Фукс осмелел, подлетел к Фуксу номер два, вцепился ему в бороду и оторвал разом.
Лому-то с Фуксом хорошо: у одного рост, у другого борода, а у меня никаких характерных признаков… „Чем же, — думаю, — мне-товоего двой- ника донять?“
И вот, пока думал, он сам придумал лучше меня. Видит, дело дрянь, достает кортик, хватает двумя руками — раз-раз! — и распорол живот нак- рест… Харакири, самысамурайский аттракцион… Я даже зажмурился. Не могу я, молодой человек, на такие вещи хладнокровно смотреть. Так с зак- рытыми глазами и стою, жду. Вдруг слышу — народ на берегу тихонько посмеивается, потом погромче, а там и хохот пошел. Тогда я открыл глаза — и опять ничего не понимаю: тепло, солнце светит, и небо чистое, а откуда-то вроде снег идет.
Ну, пригляделся, вижу — двойник мой заметно похудел, однако жи а на животе у него зияет огромная рана и из нее пух летит по всему берегу…
Тут, знаете, кортик у го отобрали, взяли под белые руки довольно вежливо и повели. И команду его повели. А мы не успели опомниться, смот- рим — качают нас.
Ну, покачали, успокоились, выяснили отношения, потом пош яхту ос- матривать.
Я вижу — не моя яхта, однако очень похожа. Не обошел бы я на своей весь мир — сам мог бы перепутать. Да. Ну, заприходовали эту посудину, как полагается, а на другой день и пароход пришел.
Распрощались мы. Потом я с Фуксом уехал и вот, видите, до сих пор жив, здоров и молод душой. Фукс исправился, поступил на кинофабрику зло- деев играть: у него внешность для этого подходящая. А Лом там остался, командовать этой яхтой.
Вскоре я от него письмо получил. Писал он, что ничего, справляется, и яхта неплохо ходит. Конечно, эта „Беда“ не „Беда“. Ну, да это не беда, все-таки плавает… Да.
Вот так-то, молодой человек. А вы говорите, что я не плавал. Я, ба- тенька мой, плавал, да еще как плавал! Вот, знаете, стар стал, память слабеет, а то бы я вам рассказал, как я плавал.
Глава XXII, дополнительная, без которой иной читатель мог бы и обой- тись
До позднего вечера сидел я тогда и слушал, боясь пророни слово. А когда Врунгель закончил свой необыкновенный рассказ, я спросил почти- тельно и скромно:
— А что, Христофор Бонифатьевич, если бы записать эту историю? Так сказать, в назидание потомства и вообще…
— Ну что же, — ответил он, подумав, — запишите, пожалуй. Мне скрывать нечего, правду не утаишь… шите, голубчик, а как закончите, я посмот- рю и поправлю, если что не так…
В ту же ночь я сел за работу, и вскоре объемистый труд, начисто пере- писанный крупным почерком, лежал у Врунгеля на столе.
Христофор Бонифатьевич внимательно просмотрел мои записки, кое-где сделал незначительные, но весьма ценные поправки, а через два дня, возв- ращая мне ропись, сказал несколько огорченно:
— Записали вы все правильно, слово в слово… Вот только с вами-то я по-свойски говорил, как моряк с моряком, а иной попадется бестолковый читатель и, может случиться, не так поймет. У меня у самого в молодости презабавный был случай: я еще тогда только-только на море пришел, юнгой плавал. И вот стояли мы как-то на якоре… урман был у нас — серьезный такой человек, не дай бог. И вот собрался он на берег. Прыгнул в шлюпку и кричимне:
— Эй, малый, трави кошку, да живо!
Я услышал и ушам не верю: у нас на судне кот был сибирский. Пушистый, мордастый, и хвост, как у лисы. Такой ласковый да умный, только что не говорит. И вдруг его травить! За что? Да и чем травить, опять же? Я в этом смысле спросил у штурмана… Ну и выдрали меня тогда — как говорит- ся, линьков отведал. — Да-с. Вот я и боюсь: станут люди читать, напутают в терминологии, и тут такая может получиться двусмысленность, что я пе- ред читателем прстану в нежелательном виде. Так что уж вы, батенька, потрудитесь: все морские слова в отдельный списочек, по порядку русского алфавита, подберите и мне представьте. А я на досуге займусь, обдумаю это дело и дам свои объяснения.
Я не пренул выполнить это указание и вскоре представил Врунгелю не- большой список, слов в шестьдесят. Он просмотрел, обещал к утру написать объяснения, потом попросил неделю сроку, потом заявил, что раньше чем через месяц не управится, а когда год спустя я как-то напомнил об этом злополучном сларике, Христофор Бонифатьевич рассердился не на шутку, обозвал меня мальчишкой и дал понять, что дело это серьезное и торо- питься с ним не следует.
Так и вышла книжка без словарика. И ничего, читали люди и, в общем, кажется, правильно все понимали. Но вот недавно, когда готовилось новое издание „Приключений капитана Врунгеля“, Христофор Бонифатьевич вызвал меня и торжественно передал свой последний научный труд.
Мы тщательно изучили эту интересную работу, оценив ее по досто- инству, решили напечатать полностью.
Рассуждение капитана дальнего плавания Христофора Бонифатьевича Врун- геля о морской терминологии
Мною и дрими наблюдателями неоднократно было замечено, что человек, вдоволь испивший соленой влаги из бездонной чаши океана поражается странной болезнью, в результате которой со временем наполовину теряет бесценный дар человеческой речи.
Такой человек вместо слов родного языка, вполне точно обозначающих тот или иной предмет, применяет вокабулы, столь затейливые, что порой с личностью, не зараженнойтой болезнью, уже и объясниться не может. Ког- да же такая личность в непонимании разводит руками, больной глядит на нее с презрением и жалостью.
В ранней молодости недуг этот поразил и меня. И сколь настойчиво ни пытался я излечиться, меры, принятые мною, не принесли желанного исцеле- ния.
По сей день выстрел для меня не громкий звук огнестрельного оружия, а рангоутное дерево, поставленное перпендикулярно к борту; беседка — не уютная садовая постройка, а весьма неубное, шаткое висячее сиденье; кошка в моем представлении, хотя и имеет от трех до четырех лап, являет- ся отнюдь не домашним животным, но маленьким шлюпочным якорем.
С другой стороны, если, выходя из дому, я спускаюсь по лестнице, на бульваре отдыхаю на скамейке, а придя домой, рогреваю чай на плите, то, стоит мне попасть на судно (хотя бы и мысленно), эти предметы сразу превращаются в трап, банку и камбуз соответственно.
Поразмыслив над этим, я решил было вовсе инать все морские термины из своего лексикона, заменив их теми словами, которые с давних пор су- ществуют в обычном нашем живом языке.
Результат, однако, получился весьма нежелательный: первая же лекция, прочитанная мною в соответствии с принятым решением, доставила много не- нужныогорчений как мне, так и моим слушателям.
Начать с того, что лекция эта продолжалась втрое дольше против обыч- ной, ибо оказалось, что в морском языке есть немало терминов, вовсе не имеющих заны. Я же, не желая отступать от принятого решения, каждый раз пытался заменить эти термины их пространными толкованиями. Так, к примеру, место слова рея я каждый раз говорил: „Круглая деревянная бал- ка, неолько утолщенная в средней части, горизонтально подвешенная на высоком тонком столбе, вертикально установленном на судне...“ Вместо слова руль я принужден был повторять: „Вертикальная пластина, с помощью рыча или нового специального привода поворачивающаяся на вертикальной оси, укрепленной на подводной части задней оконечности судна, служащая для изменения направления движения последнего...“
Сожалея при этом о напрасной трате времени, потребного для неоднок- ратного произнесения этих определений, я старался выгаривать их одним духом, скороговоркою. А так как слов, требующих подобных разъяснений, попадалось немало, лекция моя стала походить на заклинание волшебника или на камлание шамана. И вполне естественно, что слушатели мои, несмот- ря на все старание, в котором я не имею оснований сомневаться, ничего из моих объяснений не усвоили и, более того, не поняли.
Огорченный неудачей, я тем не менее не пал духом. Терпеливо и внимательно я снова проработал этот вопрос, и после всестороннего изучения имеюхся на эту тему трудов и литературных источников, сопоставив их с собственными наблюдениями, я пришел к выводу, что: морская терминология есть не что иное, как специальный морской инструмент, которым каждый мо- ряк обязан владеть столь же уверенно и искусно, сколь уверенно плотник владеет топором, врач — ланцетом, а слесарь — отмычкой.
Но, как во всяком деле, инструмент непрерывно совершенствуется, час- тично вовсе исключается из обихода, частично заменяется новым, более простым и удобным в обращении, нередко заимствованным из другого ремес- ла, так и в морской практике — одни термины широко входят в состав об- щегражданского живого языка, как то произошло, например, со словами: мачта, руль, турман; другие же, напротив, вовсе утрачивают свое былое значение и заменяются новыми, общепринятыми, как то было со словами ант- ретно или триангль, которые не так еще давно прочно держались в морском словаре, аынче совсем забыты, уступив свое место словам приближенно и треугольник соответственно.
Изложенное позволяет рассчитывать, что со временем, путем взаимных разумных уступок, моряки и сухопутные люди придут наконец к одному об- щепринятому языку. Надеяться, однако, о такое слияние произойдет в ближайшем будущем, нет оснований. А посему сегодня при чтении всякой серьезной работы по морскому делу, такой, например, как описание моих приключений во время плавания на парусной яхте „Беда“, для человека, не овладевшего вполне морским языком, обязательно (!) пользование хотя бы небольшим пояснительным словариком, который и предлагается мною читате- лю.
ТОЛКОВЫЙ МОРСКОЙ СЛОВАРЬ ДЛЯ БЕСТОЛКОВЫХ СУХОПУТНЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ Состав- н X.Б. Врунгелем
Анкерок. — Не случайно многие морские словари начинаются у нас этим словом, с которым некоторым образом связано самое чало русского флота. Как известно, в строительстве первых русских кораблей принимали участие голландские специалисты — мастера корабельного дела и мастера выпитьНельзя сказать, однако, что пили они без меры. Мерой для вина как раз и служил анкер — крепкий деревянный бочонок ведра на два, на три. Такой бочонок — анкерок — и сейчас держат на каждой спасательной шлюпке, только хранят в нем не вино, а пресную воду.
Балл. — Не следт путать со словом „бал“! Бал — это вечер с танцами, а балл — отметкакоторую моряки ставят погоде, мера силы ветра и волне- ния. О баллов — штиль, полное безветрие… 3 балла — слабый ветер… 6 баллов — сильный ветер… 9 баллов — шторм, очень сильный ветер. Когда дует орм, и судну и экипажу тоже порой приходится потанцевать! 12 бал- лов — ураган. Когда небольшое судно попадает в зону урагана, случается, что моряки говорят: „Кончен бал!“, — и бодро идут ко дну.
Балласт — на суше лишний, ненужный груз. А на море когда как: если много балласта — нехорошо. А совсем без балласта — еще хуже: можно пе- вернуться. Вот и приходится возить камни, чугунные чушки, песок и прочие бесполезные тяжести, которые кладут на самое дно, чтобы придать судну устойчивость.
Боцман. — Слово это состоит из двух голландских слов: бот — судно и ман — човек. Боцман — судовой человек, лодочник. А у нас боцман — старший матрос, хозяин палубы.
Брашпиль — тоже составное слово из голландских: браден — жарить и спит — вертел. Только на брашпиле никто ничего не жарит. На него наматы- вают якорный канат, чтобы выходить — поднять якорь. Выхаживать якорь — работа не легкая. Если брашпиль ручной — изжариться не изжаришься, а за- париться очень просто.
Бункер — угольная яма на корле, склад угля. Тут и объяснять нечего.
Ванты — растяжки, которые ерживают мачту, чтобы не упала, чего доб- рого.
Вира. — С этим словом всегда неприятности. Все моряки твердо знают: вира — поднять, майна — спустить. А на берегу многие путают.
Гарпун — палка с острым, зазубренным наконечником, привязанная к длинной веревке. Такими гарпунами в старину били крупного морского зве- ря. Случалось, что и друг друга били, когда ссорились. Современный гар- пун совсем не похож на старинный. Им стреляют из пушки. Бить китов им очень удобно, а вот для рукопашной драки он не годится — тяжел.
Грот — пещера, обычно искусственная. А в морском деле гротлавный па- рус на главной мачте.
Док — маленький искусственный залив с воротами. Корабль вводят туда, плотно запирают ворота, а воду выкачивают. В доке корабли осматривают, ремонтируют, красят, а когда заканчивают работу, напускают в док воды, корабль всплывает и выходит.
Драить — накручивать. Задраить — закручивать. А вот надраить — поче- му-то начистить до блеска.
Дрейф. — В пяти буквах этого слова заключено шесть значений: 1) лечь в дрейф — так поставить паруса, чтобы судно топталось на месте; 2) дрейф — уклонение от курса (см. курс) под влиянием ветра и течения; 3) лава- ние по воле стихии без руля и без ветрил, как говорится; 4) лавание вместе со льдами; 5) движение судна, стоящего на якоре, когда в сильный шторм якорь не держит. В этом случае капитан порой тоже начинает: 6) дрейфить, как бы не бросило на мель.
Заштилеть — попасть в штиль (см. балл).
Зенит — точка в небе прямо над головой наблюдателя. Эту точку каждый может увидеть. Надир — противоположная ей точка небесной сферы. Эту точ- ку даже самый внимательный наблюдатель увидеть не может — земной шар ме- шает.
Зыбь — волнение на море. Когда зыбь без ветра, капитану волноваться не приходится, а вот когда с ветерком — бывает, и поволнуешься.
Зюйдвестка очень некрасивая штормовая шляпа из промасленной ткани. Вода с полей такой шляпы стекает на плечи и на спину, а за шиворот не попадает. Вот уж, как говорится: „Не красиво, да спасибо!“
Камбуз — судовая кня и судовая кухонная плита — это все уже знают.
Кашалот — кит без усов, но с зубами. Любопытен, но глуп.
Киль — хребет корабля, к которому крепятся корабельные ребра. лем называют еще плавники, приделанные к корабельному брюху, служащие для улучшения мореходных качеств судна.
Клотик — крыша мачты. Казалось бы, зачем мачте крыша? А вот нужна. Иначе дождевая вода просочится по порам дерева, и мачта изнутри загниет. Вот и делают круглую деревянную нашлепку наверху мачты — клотик.
продолжение
--PAGE_BREAK--Контркурс — это когда два корабля идут параллельно навстречу друг другу.
Корвет — трехмачтовое военное парусное судно. В наше время существует только на картинах и в книжках.
Кубрик — общая жилая каюта и распространенная собачья кличка.
Курс — направление движения судна. Также направление ветра по отноше- нию к идущему подарусами судну. Если ветер дует прямо в корму, гово- рят, что курс фордевин д. Когда не в корму, но сзади — бакштаг. Когда прямо в бок — галфинд. В скулу — бейдевинд. Ветер, дующий прямо в нос, прежде названия не имел, но этот пробел в морской терминологии заполнен X.Б. Врунгелем, предложившим название «вмордувинд», которое очно вошло в морской словарь.
Лавировать — на суше дело хитрое: и нашим и вашим угодить, и направо и налево поклониться, и по грязи пройти, ног не замочив. А у нас на море — проще простого: идти против, ветра зигзагами да обходить опасности. Вот и все.
Лаг и лот — приборы. Первый — для определения скорости хода и прой- денного пути. Второй — для определения глубины. В старину говаривали: «Без лота — без ног, без лага — без рук, без компаса — без головы».
Лоцман — человек, который проводит корабли в опасных и трудных мес- тах.
Люк — отверстие в палубе.
Миля — морская мера длины, равная 52 метрам. Часто нас, моряков, упрекают за то, что мы никак не перейдем на километры, а мы и не собира- емся, и вот почему: часть меридиана от экватора до полюс разделена на 90 градусов и каждый градус на 60 минут. Величина одной минуты меридиана как раз и составляет милю.
Набить. — Смотря по тому, что набить. Если снасть набить натянуть так, что дальше некуда.
Надир — см. зенит.
Нактоуз -уквально: «ночной домик». В старину так называли ящик с фонарем для освещения и защиты компаса. В наше время нактоуз — высокий шкафчик вре тумбочки. На нем наверху ставят компас, а внутри прячут хитрые приспособления, которые следят зтем, чтобы компас врал, да не завирался.
Оверкиль — слово, котор часто произносят, но почти никогда не пи- шут, вероятно из скромности. Сделать оверкиль — значит перевернуть судно кверху килем.
Оверштаг — такой поворот парусного судна, при котором оно продит через положение вмордувинд (см. курс).
Остойчивость — то же, о и устойчивость.
Пакгауз — склад.
Пасссаты — восточные ветры, весьма постоянно дующие в тропических ши- ротах (см. это слово).
Подвахта, подвахтенный — сменившийся с вахты. В случае необходимости поахтенные в первую очередь вызываются для помощи вахтенным. Поэтому у двахтенных есть правило: если хочешь спать в уюте — спи всегда в чужой каюте.
Порты — всякие ворота. В бортах кораблей — пассажирские, гзовые, угольные, пушечные порты. У доков батопорты — специальные суда, которые затопляются в воротах доков и своим корпусом запирают вход в док. Порт — также место стоянки кораблей. Торговые и военные порты — морские ворота страны.
Прокладка курса — постоянно ведущаяся отметка на карте места, в кото- ром находится судно.
Рангоут — буквально: «круглое дерево» — мачты, реи и т. п. Сейчас на больших кораблях почти весь рангоут металлический, клепаный или сварен- ный из стальных листов. Получается круглое дерево, сваренное из стальных листов… Вот и разберись тут!
Роль судовая — ниче общего не имеет с ролью в спектакле. Там роль играют, а с судовой ролью играть не положено. Это важный документ — спи- сок всех людей, нахощихся на корабле. Внести в роль — значит зачислить в состав команды. Списать — значивычеркнуть из роли, уволить из соста- ва команды, удалить с корабля.
Семафор — разговор, вернее — переписка с помощью ручных флажков. Каж- дой букве соответствует особое положение рук с флажками. Про сигнальщи- ка, который передает буквы по семафору, говорят: пишет.
Секстан, секстант — инструмент для определения места судна. Последние тридцать лет идет спор, как писать это слово.турманы, которые пользу- ются этим прибором, называют его «секстан» и пишут так же, а все ос- тальные и говорят и пишут «секстант». Кто прав — так и неизвестно.
Склянки — полчаса. В ту пору, когда на судах были песочные часы — «склянки», вахтенный каждые полчаса ударом в колокол оповещал весь ко- рабль о том, что он следит за временем и не забыл перевернуть получасо- вую склянку. Песочных часов давно нет на судах, а обычай остался: на всех кораблях каждые полчаса звонят в колокол — бьют рынду. У этого вы- ражения тоже интересное прошлое. Англичане говорили: «ринг дзэ белл» — бить в колокол, а у нас переделали в «рынду бей» — так и пошло!
Снасть — см. трос.
Списать — см. роль.
Сходня — дачное место под Москвой. А на судне — переносный мостик из доски, иногда с перильцами, по которому сходят с судна на берег. Обратно с берега на суднвходят по той же сходне, но входней ее в этом случае не называют.
Счисление — приближенное определение места судна путем расчетов и построений на карте.
Такелаж — см. трос.
Трафальгарская битва — знаменитое морское сражение, в котором 21 ок- тября 1805 года английский адмирал Нельсон разбил превосходящую по силам соединенную эскадру французских и испанских кораблей под командой адми- рала Вильнева.
Трос — снасть, всякий канат, веревка, веревочка. Если веревка привя- зана хотя бы одним концом к чему-нибудь на судне, она уже становится частью такелажа.
Трюм — корабельное брюхо, помещение для груза на корабле.
Утка — деревянное или металлическое приспособление для крепления снастей. Так еще называют водоплавающую птицу, различая при этом утку домашнюю и утку дикую.
Фальшборт — часть борта выше главной палубы. Приходится следить, что- бы в этой части корабля никакой фальши не было, а то, не ровен час, и в воду свалиться недолго.
Фиорд — узкий извилистый залив с высокими берегами.
Флюгер — легкий флажок на мачте для определения направления ветра.
Фордевинд — см. курс.
Фрахт — плата за перевозку груза по морю, а также груз, за перевозку которого по морю взимается плата.
Фут — мера длины, около 30 сантиметров.
Хронометр — точные астрономические часы.
Швартовы — тросы, которыми корабль привязывают к берегу или к другому кораблю.
Широта — выраженная числом удаленность от экватора.
Штиль — см. балл.
Штормтрап — веревочная лестница. По ней и в тихую погоду нелегко взбираться, а в шторм и подавно. Особенно в зрелом возрасте!
Якорь. — На этом слове удивительным образом замыкается круг морского словаря, ибо якорь на голландском языке называется, произносится и пи- шется точно так же, как и бочонок для вина — анкер, с которого начинался этот словарик (см. анкерок).
еще рефераты
Еще работы по литературе, литературным произведениям
Реферат по литературе, литературным произведениям
Приключения Гекльберри Финна
2 Сентября 2013
Реферат по литературе, литературным произведениям
Ізборник Святослава 1073 року як літературний памятник доби Київської Русі
2 Сентября 2013
Реферат по литературе, литературным произведениям
Життєвий і творчий шлях Володимира Сосюри
2 Сентября 2013
Реферат по литературе, литературным произведениям
Психологізм української літератури XIX ст
2 Сентября 2013