Реферат: Прогнозы в сфере социологии преступности

Международныйгосударственный университет природы, общества и человека «Дубна»

Кафедра экономики

Доклад

по дисциплине прогнозированиеи

планирование

Прогнозы в сфере социологии преступности

Выполнила: студентка гр. 4031

БурлакаК. А.

Дубна, 2006

ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ПРЕСТУПНОСТИ

В моем родном селе Лада на севере Пензенщины, типичномрусском селе, где я родился и временами гостил у бабушки с дедушкой, — до1920-х гг. не знали замков. Это было такое же дорогое удовольствие длякрестьянина, как сегодня, скажем, личная охрана. Да и в 20-х гг. замкамизапирали только сундуки с одеждой и амбары с зерном. Дом “запирался” обычно назасов или на щеколду. Считалось, что секрет, как открыть засов извне, знаеттолько хозяин (для этого надо было просунуть руку в специальный паз).Практически же сделать это можно было каждому. Можно, но не нужно. Потому чтоукрасть было просто нечего. А если бы все же кто-то что-то и украл, то чтоделать с украденным? Ведь жизнь каждого у всех на виду. Тут же заметят, дажеесли жуешь чужой кусок, не говоря уже о присвоении чужой вещи. Поэтому простордля преступности был очень небольшой.

Самым страшным преступлением было конокрадство. Украсть укрестьянина лошадь и угнать ее за сотни верст, чтобы продать в другой области,— это было пострашнее, чем сегодня угон машины: ведь крестьянин лишалсяосновного средства производства и разом опускался из середняков в бедняки,поэтому и кара за такое преступление была страшная, государству недоверявшаяся: самосуд и забивание насмерть. Все остальные преступления — отпьяной драки до потравы посевов скотом — судились на сельском сходе, где судьейбыл сельский староста, а присяжными — все главы семей села (таким старостой былмой прапрадед, у меня в столе до сих пор хранится его “шерифский знак”), изаканчивались обычно жестокой поркой провинившегося.

Да, Лада дважды всем селом совершала тягчайшее преступление.Государственное. Она дважды восставала против государства. Первый раз в 1856г., пытаясь ускорить отмену рабства. Второй раз в 1920 г., пытаясь спасти собранныйхлеб от реквизиции. Но в обоих случаях, как издавна повелось на Руси, непотребовалось никакого суда. В том и другом случае оказалось достаточно ротысолдат. В 1856 г. безо всякого суда и следствия перепороли мужиков,изнасиловали баб и опустошили погреба со съестным. В 1920 г. вместо поркирасстреляли “зачинщиков”, в том числе одного из моих родственников. Это был,так сказать, государственный самосуд.

Мы хотим сказать, что в деревнях существовало некоеравновесие между силами, нарушающими и охраняющими общественный порядок. 99%всех нарушений карались на уровне семьи или, в крайних случаях, сельскогосхода. Вот почему было достаточно одного судьи с секретарем и полицейским нацелый округ (волость) с населением в несколько десятков тысяч человек — правда,половина из них приходилась на детей, стариков и инвалидов, а из оставшейсяполовины, в свою очередь, половина — на женщин, в те времена самыхзаконопослушных существ на свете.

Примерно такое же положение было в малых городах и поокраинам крупных городов. И только в центрах крупных городов (несколькопроцентов населения) существовал уголовный мир, более или менее похожий наЛондон или Нью-Йорк второй половины прошлого века. Но и там между этим миром иполицией тоже сложилось определенное равновесие, не допускавшее ни полногоисчезновения преступности, ни выхода ее за определенные рамки. Каждый опытныйполицейский досконально знал свою “клиентуру”, обычно быстро догадывался, ктоименно мог совершить то или иное преступление, и реагировал сообразно обстоятельством.Как и любых типичных евроазиатов (не говоря уже об азиатах без “евро”),полицейского и судью нетрудно было подкупить. Кроме того, очень большую рольиграли личные отношения (родственные или знакомство). Но в общем и целомпорядок соблюдался, в положенных случаях следовали арест, суд и тюрьма, так чтоособого разгула преступности не наблюдалось.

И вот с такими авторитарно-патриархальными традициями всябывшая Российская империя, переименованная в Советский Союз, “въехала” в 60-егоды XX века (всего каких-нибудь 40 лет назад!). Правда, традиции дваждыпрерывались — и оба раза в связи с мировыми войнами — Первой и Второй. ПослеПервой мировой и последовавшей за ней Гражданской войны осталось несколькомиллионов совершенно деклассированных элементов, плюс еще несколько миллионовбеспризорных сирот — детей и подростков, и почти все они были психологическиготовы на преступление. Естественно, последовал гигантский “всплеск”преступности и потребовалось около десятилетия, прежде чем это “половодье” снованачало входить в обычные “берега”. Но тут грянула “коллективизация сельскогохозяйства” — и в города было выброшено еще несколько миллионов криминогенныхлюмпенов. Впрочем, они вскоре попали под пресс массового террора, поэтомупреступность не смогла разрастись вновь — ее, можно сказать, затоптали походя.

Второй раз цунами преступности обрушилось на города и селасразу после Второй мировой войны. Но, как известно, одна из характерных чертлюбого тоталитарного режима — быстрая расправа с любыми нарушителямиобщественного порядка, политическими или уголовными безразлично (кстатисказать, это одна из причин ностальгии значительной части евроазиатов посталинским временам). Сталин или Гитлер, Муссолини или Мао Цзэдун, Франко илиКим Ир Сен — не имеет значения: всюду уголовники попадают под общий катокмассового террора и удерживаются в определенных пределах. То же произошло и вСССР 2-й половины 40-х гг.: за несколько лет тюрьмы и расстрелы “перемололи”основной костяк уголовников, и установилось былое равновесие — правда, далекоеот “идиллии” минувших времен, в связи с резким усилением миграции населения, втом числе и уголовных элементов.

Положение стало меняться в 60-х гг., в связи с массовымпереходом от традиционного сельского к современному городскому образу жизни ипоявлением социальных проблем, свойственных последнему, в том числе касающихсяпреступности. Органы охраны общественного порядка оказались застигнутымиврасплох лавинообразными переменами, продолжали действовать по старинке, и,понятно, упоминавшееся выше равновесие стало быстро смещаться в пользууголовного мира.

Исчез былой патриархальный авторитет полицейского,переименованного в Советской России в милиционера. Служба в милиции до сих поротносится к разряду не особенно престижных. Поэтому кадры милиции заполняются,в основном, гастарбайтерами-лимитчиками. Они сравнительно ненадежны, легкомогут пойти на злоупотребление своим служебным положением, поэтому многим изних, несмотря на звание “милиционер”, не доверяют даже пистолета. А кому доверяют— должен несколько раз выстрелить в воздух для предупреждения и только потомстрелять в убегающего или нападающего преступника. В борьбе с хулиганами илимелкими воришками этого всегда оказывалось достаточным. Но перед лицоморганизованной преступности, с ее отлично вооруженными боевиками, на мощныхавтомашинах, с импортными портативными средствами связи такой “милиционер”совершенно беспомощен и вынужден прибегать к сложным маневрам “сосуществования”с преступным миром, чтобы не быть устраненным физически. Понятно, егоэффективность очень низка, и попытка заменить качество количеством (десятокнеэффективных советских милиционеров вместо одного эффективного полицейского)оказалась изначально обреченной на провал.

Исчез и былой авторитет всесильного в минувшие временаобщественного мнения окружающих. Этот традиционный авторитет “выплескивался” наулицы крупных городов в виде сравнительно высокой активности населения, когдалюди сталкивались с фактом нарушения общественного порядка. Достаточно былополицейскому (а затем милиционеру) дать оглушительную трель своего свистка — ик нему на помощь бросались не только полдюжины коллег с соседних постов, но инесколько прохожих мужчин побойчее. Так что преступникам приходилось несладко.

Эксплуатируя эти общие пережитки квазигражданственности,советское правительство создало в 20-х годах “Общество содействия милиции” (сгодами, правда, захиревшее), а затем добровольные народные дружины силою в 14млн. чел., что эквивалентно всей Советской Армии в период мировой войны. Водной Москве было до полумиллиона дружинников — по одному на каждые 16 человекнаселения, включая младенцев. Теоретически с такой силой можно было искоренитьвсех преступников до последнего человека. Практически и это начинание былопрофанировано и, в конце концов, выродилось в имитацию поочередного дежурствапары безоружных старых леди за дополнительные три дня отпуска в году. Конечноже, к борьбе с преступностью это не могло иметь никакого отношения.

Вместе с тем, по мере массовой деморализации советскогообщества нарастала пассивность людей в отношении нарушителей общественногопорядка. Любое вмешательство могло привести к крупным неприятностям как почасти бюрократической волокиты в милиции, так и в смысле безнаказанной мести состороны уголовного элемента. Постепенно сложилась невиданная прежде ситуация:если нападение на женщину, на ребенка, на старика все еще по инерции вызываетвмешательство окружающих, да и то все реже), то избиение мужчины мужчинами, неговоря уже об открытом воровстве, оставляет прохожих полностью равнодушными.Мало ли кто на кого напал, кто чего уносит! Вмешаться — потащат свидетелем вмилицию, потеряешь полдня, да еще заподозрят в соучастии. А твое имя и адрес,безусловно, станут известны преступникам: государство выдаст им тебя, чтоназывается, головой и не вступится, когда тебя самого изобьют или обокрадут...

Ровно месяц назад я шел на работу по переулку в центреМосквы. Внезапно впереди засигналила припаркованная машина, и из нее выскочилидвое здоровенных молодых людей с какими-то вещами, выкраденными из машины.Типичная сегодня для Москвы картина, повторяющаяся до сотни раз в день.Бросились бежать мимо меня. В прежние времена обязательно поднял бы крик ипопытался задержать хотя бы одного в полной уверенности, что на помощь бросятсявсе идущие по улице. Но сегодня все идут, как будто ничего не случилось. Зачемже мне нарываться на удар ножом и лежать, когда все будут проходить,перешагивая через тебя, столь же равнодушно, как сейчас идут мимо обокраденноймашины? “Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня?”

А ведь такая пассивность окружающих при низкой эффективностиполиции — самый питательный бульон для преступности. Это означает, что обществоопустило руки и сдалось на милость преступника в надежде, что сегодня пострадаюне я, а кто-то другой. Совсем как женщина, безропотно отдающаяся насильнику, внадежде, что он сохранит ей жизнь.

Ну, и наконец — пенитенциарная система устрашения преступниканаказанием. Даже трудно поверить, что столько взрослых людей, далеко не дебиловпо своим клиническим данным, могли наворотить здесь такую гору благоглупостей,граничащих с фактическим покрывательством преступника, с фактическим соучастиемв его преступлениях. И не только наворотили, но и продолжают наворачивать...

Сначала объявили полицию и каторгу прошлого — “проклятымпрошлым” (хотя ныне это кажется розовой идиллией по сравнению с тем изуверскимбесчеловечием, которое пришло им на смену). Как уже говорилось, полиция былазаменена “милицией”, а каторга— “исправительно-трудовыми лагерями”. Под этобыла подведена чисто умозрительная теория, согласно которой преступность — этосвойство и наследие капитализма, при социализме для нее не остается места:достаточно предельно гуманно отнестись к преступнику и “исправить” его участиемв созидательном труде.

Что получилось?

В “исправительно-трудовые лагеря” при Сталине загоняли до 13млн. чел. — это была просто рабская, даровая рабочая сила на страх другим. ПриБрежневе это число сократилось примерно до 4 млн. Из них три четвертисоставляли вовсе не преступники, а перепродавцы дефицитных товаров и мелкиежулики, которым, в отличие от десятков миллионов точно таких же, оставшихся насвободе, по разным причинам просто не повезло. В свою очередь, из оставшегосямиллиона три четверти составляли мелкие воришки, случайно польстившиеся начужое и попавшиеся в первый раз.

Но остальная четверть миллиона — закоренелыепреступники-рецидивисты: “тюремная аристократия”, спаянная в единую корпорациюжелезной дисциплиной и держащая в полном повиновении всех остальных, угрожая имстрашной участью изгоев — “опущенных”. В конечном итоге, тюрьма, т.е.“исправительно-трудовой лагерь”, превращается в самую настоящую академию(напомним, что в этих тюрьмах, в отличие от западных, в каждой камере сидят понескольку десятков заключенных). Уголовные “профессора” наставляют начинающихуголовников или вовсе даже неуголовников на путь далеко не истинный, прочноповязывают их уголовными связями при выходе из тюрьмы — и пожалуйста: каждыйтретий вышедший из тюрьмы пополняет ряды рецидивистов! И после этого находятсялюди, которые имеют наивность утверждать, будто глупость человеческая можетиметь какие-то пределы!

Подобного рода информация, постепенно накапливаясь, привеламеня к 80-м годам в состояние полного отчаяния. Сначала я в знак протестапринципиально перестал читать журнальные и газетные статьи из разделакриминальной хроники, где бесконечно описывалось, как милиционер А. сделалшесть предупредительных выстрелов в воздух, после чего ему проломили голову иотобрали пистолет; как милиционер В. повис на подножке угнанного грузовика ибыл сброшен угонщиком; как рецидивист С., вырезавший три семьи, в третий разбежал из “исправительно-трудового лагеря” и безнаказанно вырезал четвертую,Пятую, шестую… Когда увидел, что это не помогло, сам написал несколькостатей, где — в пределах дозволенного цензурой — попытался указать на, мягкоговоря, несообразность со здравым смыслом, а потому неэффективность борьбы спреступностью существующей системы. А также, интегрируя накопленный опыт, внеснесколько конкретных предложений, из которых выделяются по важности три:

1.

2.

3.

Как только была опубликована эта серия статей, меня тут жепотащили в полицию. Причем на самый верх, в круг заместителей и ближайшихпомощников министра внутренних дел страны. Но не в качестве арестованного, а вкачестве почетного гостя. Там я увидел хороших, опытных профессионалов, которыеочень нелестно отозвались об “этих кретинах в Кремле, мешающих им работать”(дело было еще при Брежневе, но не думаю, что здесь есть ограничения вовремени). Они подробно рассказывали мне, на какие моменты целесообразнообратить больше внимания в печати для формирования общественного мнения в духелучшего понимания особенностей работы советской милиции и ее проблем, но оченьсомневались, что это даст какие-то практические результаты, поскольку, по ихсловам (к которым я полностью присоединяюсь), “у нас никогда не было и никогдане будет правительства, которое хоть немного подумало бы о том, каково народу”.

В то время (два десятка лет назад) мне казалось, что ничегохуже по части криминальной ситуации и ничего позорнее в смысле беспомощностиправительства и по этой части в принципе быть не может. Однако 80-е годы, привсех творимых в то время безобразиях, кажутся сущей Швейцарией по сравнению стем половодьем преступности, которое затопило страну в последующие годы исделалось поистине безбрежным океаном в 90-х годах. Впечатление такое, будтострану оккупировала иноземная армия, солдаты которой безнаказанно грабят иубивают ее граждан, насилуют женщин, обкладывают данью каждое предприятие,учреждение, организацию. Впечатление такое, будто к власти пришла мафия.

Слово “мафия” сделалось одним из наиболее расхожих в русскомязыке. Когда двое русских произносят его без каких-либо уточнений, всем ясно,что речь идет о “начальстве” — от местного до верховного, смотря по контексту.Когда два сотрудника Российской академии наук говорят “академмафия”, обоимясно, что подразумеваются маразматики, захватившие власть в этом учреждении ипогубившие советскую науку. Когда это слово звучит в устах офицеров, ясно, чтоподразумеваются генералы. И каждый раз не без оснований, потому что имеется ввиду вопиющее своекорыстие, откровенный грабеж и неразборчивость в средствах,когда надо устранить противника. Но наше общество устроено так, что подобноеповедение не считается уголовным. И поэтому слово “мафия” является во всехперечисленных и им подобных случаях скорее образным, нежели юридическимопределением. В данном же случае речь идет о самой настоящей, уголовной мафии.О той где не генералы, министры и академики, а воры и убийцы.

Каждому, приехавшему сегодня в Россию или любую другуюреспублику бывшего СССР, бросается в глаза картина, обычная для стран Востока:бесконечная череда палаток на улицах, торгующих импортным спиртом, шоколадом,галантереей (гарантированная прибыль — до 500 —700% на вложенный капитал); ещеболее многочисленные торговцы “с рук” между ними и сплошной поток толпыпраздношатающихся — потенциальных покупателей. В крупных городах (например вМоскве) количество палаток исчисляется десятками тысяч, торговцев — сотнями тысяч(миллионами в Москве), праздношатающихся — тоже миллионами.

Единственное, пожалуй, отличие от других стран мира — здесьгораздо чаще слышатся крики о помощи. У кого-то сорвали с головы дорогуюмеховую шапку (целая месячная зарплата!). У кого-то вырвали из рук сумку. Укого-то вытащили кошелек. А кого-то, приставив нож, заставили отойти за угол исняли куртку, часы и т.д. Впрочем, обо всем-этом можно прочитать в любомисторическом романе, описывающем уличные сцены Нью-Йорка или Лондона 1890-хгодов.

Но ведь то, что бросается в глаза — сравнительно сущиепустяки. Так, нечто вроде пены на гребнях волн бушующего океана преступности.Под ними — менее видимые невооруженному глазу сами “волны”, а под ними, в своюочередь, непроглядные глубины мафиозных структур, тесно переплетающихся скоррумпированным государственным аппаратом.

Проходя по улице, то и дело видишь, как к палатке подходятдвое-трое молодых людей, словно сошедших с экрана из фильма о чикагскихгангстерах 30-х гг. Обмен парой слов с продавцом — и в их руки переходит пачкаденежных купюр. После этого молодые люди обходят ряды уличных торговцев, инаиболее солидные из последних (исключая стариков и пропойц с жалким тряпьем наруках) молча передают им денежные купюры. Это — рэкет в его наиболее примитивномвиде. Есть виды посложнее, где оговоренная сумма передается в условленном местеили перечисляется со счета на счет по благовидной статье “накладных” расходов.Жаловаться в милицию бесполезно: сожгут палатку (несколько таких пожаров каждыйдень), изобьют, убьют. Поэтому к помощи милиции прибегают лишь в исключительныхслучаях: когда рэкетир требует непомерно большую часть прибыли. Словом, все,как у сутенеров с проститутками. Говорят, что не существует предпринимателя,который бы не платил дани рэкетирам в обмен на обязательство охранять отшантажа других рэкетиров. Во всяком случае, каждый из нескольких десятков личнознакомых мне предпринимателей— от уличного торговца до владельца предприятия смиллиардным оборотом — признает, что платит рэкетирам от 10 до 30% своейприбыли.

Ясно, что при перспективе столь быстрой, легкой и огромнойнаживы, позволяющей сколачивать миллиардные состояния и без затруднений“отмывать” их, не может не возникать организованная преступность. И,действительно, в газетах мы каждый день читаем о подвигах чеченской мафии,люберецкой мафии, азербайджанской мафии, свердловской мафии, ленинградскоймафии, грузинской мафии, вьетнамской мафии, армянской мафии и т.д. (обилиепреступных групп с Кавказа объясняется не национальными особенности тамошнихжителей, а жесточайшей клановой дисциплиной в условиях сравнительно сильныхпережитков патриархальщины — это позволяет легко одолевать вечно грызущихсямежду собой русских, украинцев, прибалтов и т.д.).

Мафия занимается не только рэкетом, сутенерством, игорнымидомами, но и прямым грабежом. Так, в Москве ежедневно подвергается ограблениюот 50 до 100 квартир. В некоторых случаях действуют одиночки-аутсайдеры, но,как правило, дело поставлено на поток: работают осведомители-наводчики, специальныебригады взломщиков, их прикрытие — охрана, автомашины — наготове и пр. Ясно,что для этого требуется организация на уровне предприятия. Грабежи случаютсятак часто, что многие (в том числе автор этих строк) стараются психологическиподготовить себя к ним, не приобретают дорогих вещей, способных привлечьвнимание грабителей, держат у родственников или знакомых чемодан с вещамипервой необходимости, если вернешься в совершенно разоренную квартиру.

Мафия занимается и так называемыми “убийствами по заказу” (заопределенную плату) — они за последнее время происходят все чаще. Кроме того,то и дело происходит “передел” сфер влияния. Тогда гремят выстрелы, льетсякровь, остаются трупы — см. все те же гангстерские фильмы 30-х годов.

Чтобы не выглядело преувеличением, открываю первую попавшуюсягазету за сегодняшнее число, когда пишутся эти строки (в принципе может бытьлюбое число любого года):

“Сотрудники милиции провели операцию, вызволив из плена учеченской мафии члена комиссии ООН по здравоохранению д-ра Н. Жизнь докторачеченцы оценили в 1 млн. долларов. Благодаря случайно найденной записке садресом преступников арестованы четыре члена банды”.

“20 января в 17 ч. 20 мин. в Большом Тишинском переулкеМосквы в офисе фирмы “Исток” расстреляны в упор четыре человека. Нападавшиескрылись. Предположительно, это дело рук чеченской мафии”.

И такое — почти каждый день, по всем крупным городам страны.Но и это еще не все. Под “волнами” начинаются “глубины”. То и дело по страницамгазет проходят сообщения о том, что в таком-то ресторане прошло совещание —банкет главарей такой-то мафии, что на одном из таких совещаний его участникибыли арестованы, но тут же отпущены по приказу “свыше”, что у ворот такого-токладбища собрались сотни роскошных автомашин: торжественно хоронили одного изглаварей мафии; что мафия полностью контролирует “великие торговые пути”Берлин-Варшава-Москва и Стамбул-София-Москва, облагая данью современныекараваны купцов, причем бандиты снимают целые этажи в лучших отелях Москвы,Варшавы, Берлина, Софии, Стамбула; что масштабы действий русской, чеченской идругих мафий начинают тревожить правительства США, ФРГ, Польши, Болгарии.Высшие чины российской милиции говорили мне, что имена главарей мафии хорошоизвестны и их носителей не трудно арестовать в любую минуту.

Почему же этого не делают? За ответом на этот вопрос придетсяспуститься в “глубины” еще глубже.

Страницы газет облетели несколько сенсационных сообщений окрупных банковских аферах, когда по подложным документам переводились наподставные счета до сотни миллиардов рублей. (Для пояснения: это равнозначногодовому бюджету “средней” республики бывшего СССР.) Такое невозможно проделатьбез участия коррумпированных чиновников. В Москве огромное здание оценочнойстоимостью 30 млн. руб. продается за 3 млн. — и сразу же начинается обсуждение,сколько рублей ушло на взятки продажным чиновникам. Конечно, не все чиновникипродажные. Но в России широко распространено убеждение, что в каждом случаевопрос только в величине и форме взятки. Во всяком случае, все без исключениямои знакомые убеждены в этом и не предпринимают ни одного шага в контактах слюбым государственным учреждением без взятки — начиная с букета цветов илишоколадки секретарше чиновника и кончая весомым конвертом с купюрами емусамому. А когда в Москве во главе милиции попытались поставить профессионала,известного своим негативным отношением к взяткам, в дело вмешались высокиеинстанции и “неудобную” кандидатуру заменили другой, более покладистой.Несколько ранее два следователя, которые, расследуя дело о много миллиардныххищениях в Средней Азии, вышли на ближайшее окружение Горбачева, их тут жеуволили и попытались отдать под суд, так что им пришлось бежать под защитуармянского парламента (один из следователей, по счастью для обоих, оказалсяармянином). А всех, замешанных в хищениях, тут же освободили.

Российские газеты усвоили себе глумливо-игривый тон приописании мелких преступлений, но никогда ни строчкой не обмолвились о крупных,опасных для жизни редактора газеты. И, разумеется, за последние годы не было ниодного судебного дела ни против главарей мафии, ни против высших сановниковгосударства, замешанных в коррупции.

Короче, дело дошло до того, когда перестаешь различать черту,отделяющую уголовную мафию от коррумпированного государственного аппарата. Естьтакие русские пословицы: рыбак рыбака видит издалека; рука руку моет; воронворону глаз не выклюет. Не знаю, удастся ли переводчику адекватно перевести ихсмысл на английский язык. Но знаю, что такие стервятники ускоряют катастрофическиепроцессы и затрудняют выход из них.

Время от времени с высоких трибун раздаются призывы очнутьсяот криминальной летаргии и развернуть, наконец, крупномасштабную борьбу спреступностью. Не сомневаюсь, что такая кампания рано или поздно будет начата:уж очень удобное это поле для популистских маневров, отвлекающих вниманиенарода от катастрофического положения в экономике и от полнойнеконструктивности в политике. Но ведь “отвлекающая кампания”, конечно же, непокончит с преступностью, а сделает ее еще более организованной, изощренной,эффективной. А ведь не секрет, что никакая преступность никогда еще несодействовала восстановлению разрушенной экономики, разрушенного государства.Скорее, наоборот, — словно червь, усиливала мучения заживо разлагающегосяорганизма

По общему мнению, русская мафия сегодня представляет собойнаиболее грозный отряд преступного мира, являющий смертельную угрозу не толькодля России, но и для других стран, не исключая США, ФРГ и др. Эта угроза можетоказаться серьезнее, чем все предыдущие, исходившие из СССР. Такая “рукаМосквы” может прихлопнуть Западную Европу и США посильнее 60 тыс. советскихтанков и атомных подводных лодок, вместе взятых. Поэтому считаю, что вопрос оборьбе с преступностью в бывшем СССР должен лечь в повестку дня СоветаБезопасности ООН.

Как известно, последние римские императоры укрылись вРавенне, окруженной со всех сторон непроходимыми болотами, и бросили Первый Римна произвол судьбы, на разграбление варварами. Похоже, наши последниеимператоры, укрывшиеся под псевдонимами президентов, проделали то же самое сТретьим Римом — Москвой, укрывшись на своих подмосковных дачах под надежнуюохрану и бросив население целой страны на произвол отъявленных разбойников.Пока что не видно света в конце этого туннеля. И если не будет видно ещенесколько лет — стране конец даже при самых удачных экономических вполитических решениях.

Я никогда не решился бы говорить об этом, если бы мне не было75 лет (советские мужчины, по статистике, живут в среднем 57) и не было быбезразлично, умру ли я собственной смертью, или меня убьют в моей роднойстране, в этом проклятом Богом и людьми государстве.

Что же касается пустословия насчет “искоренения преступности”(на практике — введение “половодья преступности” в ее обычные берега), тосоциологу — и не только социологу — положено знать, что искоренять надо нестолько преступников, сколько так называемые социальные источники преступности,ту питательную среду, которая порождает преступников каждодневно, ежечасно,сколько их ни сажай, ни расстреливай. Иначе борьба с преступностью напоминаетпопытку осушить гнилой пруд ведрами, когда в него потоком льются со всех сторонгрязные помои.

В первом приближении таких социальных источников преступностинасчитывается более полутора десятков, и способы их “перекрытия” как раз исоставляют суть нормативных прогнозов в этой отрасли социологии. Перечислим ихв самом кратком виде:

— неблагополучная семья;

— школа-казарма с ее репрессивной педагогикой;

— теневая экономика, немыслимая без правонарушений;

— пьянство и наркомания (об этом специально в следующейлекции);

— приезжая низко квалифицированная и низкооплачиваемаярабочая сила, поставленная в дискриминационные условия(лимитчики-гастарбайтеры);

— открытая и скрытая безработица;

— коррупция;

— рэкет;

— тюрьмы как “уголовные академии”;

— клановые структуры стран ближнего и дальнего зарубежья, атакже из отдельных национальных районов РФ;

— бесконтрольная организованная преступность стран Запада;

— социально-опасная психопатия;

— “дедовщина” всех уровней и разновидностей;

—отечественная организованная преступность (“российскаямафия”) — самовоспроизводящаяся система;

— антикультура с ее культами насилия, похоти, наркокайфа,воспитывающая потенциальных преступников.

Этот перечень можно продолжить, и каждый пункт заслуживаетспециальной лекции.

Материал взят изкниги Социальное прогнозирование Бустужев-Лада И.В. год издания 2001, гл. 23

еще рефераты

Еще работы по охране правопорядка. социологии

Реферат по охране правопорядка. социологии

Преступность среди несовершеннолетних

29 Августа 2013