Реферат: Адыгские педагоги просветители

--PAGE_BREAK--Почти половину первого тома   «Филологических трудов» Ш. Б. Ногмова составляет фольклорный материал, использованный им при написании своей «Истории». В этом томе помещены также черновые материалы для «кабардинско-русского словаря».
В новом ра­порте Нейдгардта от 31 декабря 1843 г. уже конкретно ставится вопрос об организации издания трудов Ногмова. Наместник считал
целесообразным отправить Ногмова в Петербург в составе деле­гации от Кабарды, которая готовилась к поездке, и до напечатания грамматики кабардинского языка и народных преданий» Прикомандировать его к лейб-гвардии Кавказско-горского полу­эскадрона. Находясь там, по мысли наместника, Ногмов мог подготовить издания своих трудов «в одной из столичных типогра­фий». Наместник заметил, что «напечатанное под его руководством сочинение останется собственностью правительства»[5,32]. Казалось бы, вопрос об издании трудов Ногмова почти получил благоприятное решение. Но военный министр 19 января 1844 г. сообщил намест­нику Нейдгардту, что вопросы, связанные с изданием работ Ног­мова, могут быть решены «только по прибытии» Ш. Ногмова в Петербург и «по рассмотрении его книги»[5,32,]. Ногмов получил разрешение поехать в Петербург не в составе делегации, которая отправилась туда в январе 1844 г., как предполагал наместник, а самостоятельно.
Спустя несколько месяцев после отбытия делегации 14 (26 мая 1844 г. Шора Ногмов вместе со своим «служителем» Клычем (Клыш) Какагажевым, преодолев долгий трудный путь, прибыл в Петербург и поселился в помещении лейб-гвардии горского полу­эскадрона, куда он был прикомандирован «впредь до рассмотрения его трудов». Отправился Ногмов в столицу с недугами, утомительный путь и сырой климат Петербурга, видимо, обострили болезнь. В начале июня его здоровье ухудшилось. А 10 (22) июня он скон­чался вдали от родины и семьи, не сделав «насчет своих бумаг никакого распоряжения»[5,33]. Предполагают, что похоронили его в Пе­тербурге, на мусульманском  (татарском) кладбище, что за Волковой деревней.
Семье Ш. Б. Ногмова, состоящей из 5 человек (жена Салимат, дочь Кульандам и сыновьял— Ерустан, Эриван и Иришид), была назначена пенсия в размере 282 руб. 25 коп. в год.
Все материалы, оставшиеся после смерти Ногмова, были от­правлены Шёгрену на заключение. В своем рапорте на имя воен­ного министра 23 мая 1845 г. он писал, что «Предания черкесского народа» могут быть напечатаны в каком-либо журнале или отдельной книгой, а грамматика не готова к печати[5,33].
Прав был Шёгрен, рекомендовав рукопись «Истории» Ногмова в печать.
«История» Ногмова в самом деле является не только самостоя­тельным исследованием, основанным главным образом 'на мате­риале кабардинского фольклора, но и литературным памятником и ценным историческим источником. В этом ее особенность. Ее пре­имущество перед другими трудами XIX в., посвященными адыгам, состоит именно в том, что она сохранила для потомства
такие фольклорные и другие источники, которые дают возможность изучить процесс развития общественно-политической мысли адыгов, нюансы материальной жизни и народной идеологии в истори­ческом плане. Некоторые авторы, на основании того, что «История» Ногмова базируется на фольклорном материале, пытаются прини­зить ее значение.
Таким образом, тот факт, что «Исто­рия» Ногмова написана в основном на фольклорном материале, не снижает, а, наоборот, возвышает ее историко-литературное значе­ние, делая ее бесценным памятником и источником для изучения материальной и духовной жизни адыгских народов на протяжении многих веков.
1.3 «История адыхейского народа» Ш.Ногмова
«История адыхейского народа» в концентрированном выраже­нии и в обобщенном виде дает нам представление о возникнове­нии, накоплении и развитии исторических знаний у адыгских народов, начиная с древних времен до XVIII в. Древнему и ранне-средневековому периоду Ногмов уделяет несколько глав. При  написании этих глав, он кроме фольклорного материала использо­вал сведения, извлеченные из Трудов Карамзина, русских летопи­сей и античных писателей.
Особое внимание Ногмов уделяет расселению предков  адыгов,  делает попытку осветить процесс их этнического формирования.
Важное место в «Истории» Ногмова занимают вопросы общест­венного и семейного быта, социального и политического строя» древних адыгов. Надо отметить, что материалы, приводимые Ногмовым по этнографии адыгов, имеют уникальный характер. Он кратко и лаконично характеризует состояние производительности труда в сельском хозяйстве и ремесленном производстве. Ногмов пишет, что древние адыги «одарены были хорошими умственными способностями, славились деятельностью и сметливостью». Но постепенно с развитием общества, с разделением его на классы и «притеснением владельцев, а в позднейшие времена от беспрестан­ных набегов внешних захватчиков нравы адыгов совершенно изменились. Мы сталкиваемся здесь с попыт­кой Ногмова показать, хотя бы обзорно, процесс развития общества, в результате которого меняются общественно-социальные и нравст­венно-этические понятия людей. В этих суждениях Ногмова можно проследить мысль, что постепенно на смену патриархально-родо-. вым устоям пришли феодальные нравы, ставшие господствующей идеологией в феодальной Кабарде. В подтверждение тезиса об «изменении нравов» Ногмов приводит многочисленные факты из общественно-политической жизни кабардинцев, из жизни отдель­ных князей и дворян. Здесь необходимо отметить, что, признавая исторический прогресс, порою Ногмов идеализировал нравы древ­них адыгов, противопоставлял новый феодально-раздробленный период несуществовавшему у адыгов «золотому веку». Но это был не призыв возврата к старине, а способ выражения недовольства существующим положением.
Ш. Б. Ногмов в своей «Истории» описывает гостеприимство, свадебные обряды, положение женщин в обществе, аталычество, принципы и формы воспитания девушек и мальчиков, вооружение, военное воспитание, народные игры, одежду, танцы, жилища, на­родный календарь, характер народных собраний 'и т. д. При опи­сании этих традиционных этнографических вопросов Ногмов пока­зал себя блестящим знатоком традиций, быта и нравов адыгских народов. Строки, посвященные этим сюжетам, лаконичны. Ногмовские замечания, мысли и догадки и до сегодняшнего дня служат для историков и этнографов отправными пунктами при исследо­вании вопросов общественного и семейного, быта, материальной и духовной культуры адыгских народов.
«Изменение нравов» Ногмов связывает и с переменой рели­гиозных воззрений адыгов. Ногмов проследил эволюцию их рели­гиозных представлений, начиная с древних времен до XVIII в. Освещая внешнеполитическое положение предков адыгов, он сообщает, что греки распространяли среди адыгов христианство и это «послужило к сближению этих двух народов». В действитель­ности, адыги имели с греческими колониями на юге России ожив­ленные торгово-экономические и политические связи. Ногмов счита­ет, что союз с греками, принятие адыгами от них христианства «внесло к ним миролюбивые занятия искусствами и просвещение». Ногмов отдает предпочтение христианству ввиду того, что оно исповедовалось русскими и не уводило его соотечественников от столбового пути развития[5,33], способствовало прогрессу народа.
Падение Византии, завоевание тюрками Константинополя в 1453 г. и создание впоследствии Крымского ханства, как вассаль­ного.государства Османской Турции, привели к осложнению внут­ренней, внешне-политической и идеологической жизни на Северном
Кавказе. Началась постоянная война ханов против адыгов с целью захвата их земель. Ш. Б. Ногмов в своей «Истории» этой пробле­ме уделяет важное место. На многих страницах описывается героическая борьба кабардинцев против крымских ханов, которые внедряли среди них мусульманскую религию, служившую для ино­земцев идеологическим оружием.
По мнению Ногмова, в ориентации Кабарды на Россию христи­анство играло не последнюю роль. Это вполне резонно, так как в XVI в., во времена Темрюка, адыги были полумусульманами, полухристианами.
Центральной темой в «Истории» Ногмова является вопрос о русско-кабардинских отношениях и борьбе народа против внешних врагов. Взгляды Ш. Ногмова по этим кардинальным вопросам изложены четко и аргументирование. Эту проблему он старается решить в тесной связи с деятельностью отдельных личностей, вчастности князя Темрюка Идарова, который возглавил борьбу за сближение  Кабарды с Россией.
Ш. Б. Ногмов не употребляет слово предпосылки. Но весь ход изложения событий, связанных с борьбой против иноземных за­хватчиков и с внутренним состоянием края, свидетельствует о том, что он, в общем, понимал основные причины и предпосылки, тол­кавшие Кабарду на сближение с Россией. Внутренние раздоры, междоусобная борьба князей, вызванные развитием феодальных отношений, Ногмов рассматривает как одну из причин, ослабляв­ших народ в его борьбе против иноземных нашествий. Он под­вергает критике тех князей и дворян, которые ориентировались на Крымское ханство и с помощью которых в Кабарде временно устанавливалась власть хана и кабардинцы переносили «самые жестокие притеснения». В рукописи Ногмова, хранящейся и Исто­рическом архиве России в Ленинграде, после этих слов следует очень важное предложение, пропущенное А. Бсрже при издании «Истории» в 1861 г. Ногмов писал, что крымцы обращались с кабардинцами «самым неучтивым и дерзким образом», брали вес, что им вздумалось «самоуправно. Словом сказать, дошли до та­кой степени, что не было возможности переносить оскорбление»[3,24].
Ногмов опечален тем, что в народе не было единства и спло­ченности. В этом он обвиняет князей. «Сами князья были причи­ной бедствий своей родины; спор за право владения никогда не прекращался. Не находя достаточно сил в земле своей, они при­зывали чуждые племена и под предлогом, что отыскивают закон-нос достояние, предавали свою землю на разграбление инопле­менникам»[3,65].
Обрисовав внутреннее и внешнее положение Кабарды, Ногмов пришел к выводу, что «уже близка была минута решительного перелома, с наступлением коего, вероятно, Исчезла бы и полити­ческая самобытность Кабарды».
В этих сложных и тяжелых условиях проявилась дальновид­ность и мудрость Темрюка. Впервые в исторической литературе Ш. Б. Ногмов характеризует Темрюка Идарова как крупного государственного, военного и политического деятеля. Речь идет главным образом об объединении адыг­ских народов. Бесспорно, некоторые феодальные группировки он подчинил себе силой, опираясь на помощь России. Несколько позднее, по словам рус-кого посла в Турции в 1570 г. Ивана Новосильцева, Темрюк Идаров считал, что земля «по Терке по реке и до моря его, Темрюкова, и зверь бил и рыбу.ловил» Хотя Ногмов не ссылается на источники, по видно, что он был знаком с некоторыми русскими и восточными источниками и по мере необходимости использовал их. Темрюк Идаров, по мнению Ногмова, сыграл выдающуюся роль в истории адыгов.
Проблема сближения Кабарды с Россией является одной из центральных в его «Истории». «Темрюк с некоторыми кабардин­скими князьями дал присягу в верности русскому царю Ивану Ва­сильевичу и обязался помогать ему в войнах с султаном и Тав­ридой»,— пишет Ногмов. Как констатирует Ногмов, «более всего народ был обрадован союзом и покровительством России». Вооду­шевленные этим союзом, кабардинцы во главе с Темрюком на протяжении многих лет, при поддержке русских войск, вели оже­сточенную борьбу против усилившейся агрессии крымских ханов, сильно обеспокоенных вступлением «Темрюка в сообщение с Россией».
Политический союз Кабарды и России 1557 г., говоря словами Ногмова, «крайне тревожил крымского хана». Кабардинский вопрос приобрел международный характер. Османская Турция и Крым­ское.ханство отказывались признавать факт заключения союза между Кабардой и Россией. А Россия всегда поддерживала свою новую союзницу, занимавшую важное стратегическое положение на Северном Кавказе.
В своей «Истории» Ногмов уделил определенное место показу социальной структуры кабардинского общества. Он обрисовал сложную феодальную иерархию.
Естественно, что в «Истории» Ногмова имеются и серьезные упущения и недостатки. Ш. Б. Ногмов в силу разных причин не смог глубоко раскрыть социально-экономический процесс, преодо­леть некоторую замкнутость при освещении исторических событий. Нередко слишком доверчиво относясь к
сказаниям и песням, он произвольно устанавливает место и время происходившего того или иного события, а некоторых переводах допущены искажения. Все это, вместе взятое, привело к тому, что в «Историю» Ногмова «вкрались» неверные выводы и толкования отдельных вопросов. Но при этом труд Ногмова «История адыхейского народа», положивший начало разработке истории адыг­ских народов, является заметным вкладом в русское кавказове­дение XIX в. Известный осетиновед В. Б. Пфаф писал: «Отдавая полную справедливость стараниям автора этого сочинения, нельзя, однако, не заметить в нем немало промахов, что весьма, естествен­но, так как труд Ногмова—заключает в себе первый опыт обра­ботки истории адыгейского народа»[5,33].
Исходя из своих просветительских взглядов, Ногмов высоко оценивает все, что содействовало прогрессивному развитию Ка­барды, ее культуры и просвещения.С этих позиций он освещает и исторические проблемы.

Глава 2. Адыгские педагоги – просветители
2.1. Умар Хапхалович Берсей – просветитель, баснописец
Сознавая настоятельную необходимость создания нацио­нальной письменности, У. X. Берсей занялся составлением черкесского букваря. По свидетельству М. Краснова, «в 1853 году Берсей представил свою азбуку черкесского языка в Академию Наук, которая ее одобрила. В марте 1855 года Букварь черкесского языка» У. Берсея был напечатан лиграфическим способом в Тифлисе.По этому букварю он обучал черкесов родному языку.
Впоследствии Берсей составил грамматику адыгейского языка. В 1862 году он совместно с известным кавказоведом Усларом разработал на русской графической основе азбуку кабардинского языка, с помощью которой печатались фольклорные тексты в «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа», записанные К. Атажукиным,  П. Тамбиевым, Т. Кашежевым, Л. Г. Лопатинским.
Умар Берсей был не только лингвистом, но и первым писателем-баснописцем. В его «Букваре черкесского языка» напечатано 12 басен на адыгейском языке, написанных им, а так же арабские варианты 8 басен в переложении на адыгейский язык и список слов, встречающихся в первых четырех баснях. Басни У. Берсея отличаются острой социальной направлен-стью. Характерна притча «Визирь и Джегуако». В ней рассказывается о том, как Визирь поручил Джегуако составить список глупцов, проживающих в их ауле. Тот составил список и принес Визирю. Каково было возмущение Визиря, когда он  увидел в списке свое имя первым! Разгневанный, он потре-вал объяснить, в чем заключается его глупость. Джегуако сказал, что он поставил имя Визиря первым в списке глупцов  потому, что он отдал много денег своему рабу, купленно­му в чужой стране, и отправил за покупками в Индию, не по­думав о том, что тот может не вернуться. На вопрос Визиря:
А если он вернется? -  Джегуако невозмутимо ответил: «Тогда я вычеркну из списка ваше имя и запишу имя того раба». В притче, таким образом, высмеивается Визирь и прославяется ум и находчивость Джегуако — представителя трудо­вого народа.
В аллегорической форме Берсей высмеивает глупых чванливых людей в басне «Лиса и волк». Он пишет о приключениях умной и хитрой лисы и глупого и самонадеянного волка, пролезших в огород через узкое отверстие в изгороди. Лиса, сообразив, что с полным брюхом не сможет пролезть, обратно, воздерживается от еды. Волк, напротив, наелся вдоволь. По возвращении лиса легко пролезла в отверстие, а волка, не сумевшего пролезть, хорошенько поколотил подоспевший хозяин. Из своего рассказа автор выводит мораль: «Не надейся на свою силу и богатство». Нетрудно догадаться, кого изображает У. Берсей под видом лисы и волка.
Многие басни У. Берсея посвящены различным сторонам человеческой морали и нравственности. Такова, например, басня «Волк, Собака и Лиса». Повествуется в ней о том, как собака, незаслуженно обиженная хозяином, стала дружить с волком, нападавшим на его отары. «Не пренебрегай своим другом: он может подружиться с твоим врагом»,— такова мораль басни.
В басне «Зайцы и Лисы» У. Берсей говорит о том, что нельзя рассчитывать на помощь одного врага с другим. Так случилось с героями этой басни — зайцами, которые, решив сражаться с орлами, обратились за помощью к лисам. Лисы ответили им: «Если бы мы не знали, кто вы и кто те, с кем вы решили враждовать, мы вам помогли бы».
У. Берсей в своих баснях высмеивает зазнайство («Два пе­туха»), пустословие («Юноша»), глупость («Женщина и Ку­рица»), жадность («Купец и Лекарь») и т. д. Вместе с тем он восхваляет ум, находчивость, остроумие и сообразительность («Человек и Смерть», «Арап» и др.).
    продолжение
--PAGE_BREAK--Для раскрытия людских пороков У. Берсей широки пользуется аллегорией и сатирой. Сатира его направлена прежде всего против тех, кто оскорбляет человека, его достоинство и честь.
Басни У. Берсея народны. Это выражается в отражении национального характера адыгских народов, в раскрытии народной мудрости, в том, что автор смотрел на явления окружающей действительности глазами народа.
Басни У. X. Берсея тесно связаны с устным народным творчеством адыгов, в особенности с пословицей и сказкой. В них проявляется своеобразный склад народного ума и  насмешливым взглядом на вещи, характер национального юмора. Пословицы служат у Берсея основой морали его басен.
Персонажи зверей из басен близки к образам животных в адыгских сказках. Лиса, волк, петух, собака и другие животные и птицы берсеевских басен, несомненно, почерпнуты им  в сказочном эпосе. В них не трудно узнать известные каждому с детства черты характеров сказочных зверей. В баснях У. Берсея встречаются те же персонажи-звери, как и в сказках. Они являют собой обобщенные характеры, в которых сатирически выражены людские слабости и пороки. Встречаются в баснях У. X. Берсея и персонажи-люди, которых он показывает в их бытовой и психологической конк­ретности («Визирь и Джегуако»).
Повествование в баснях У. X. Берсея ведется от лица автора. Рассказ иногда прерывается репликами басенных персонажей. Но несмотря на это, все время ощущается присутствие баснописца, его отношение к рассказываемому.
Самое значительное художественное достоинство басен У. Берсея состоит в том, что ему удалось показать характеры персонажей в действии. Предельно лаконичное повествования баснописца отличается простотой и ясностью языка и стиля, сочетающейся с глубоким содержанием и народной мудростью. Поэтому басни У. Берсея не стареют и сегодня.
У. X. Берсей был не только педагогом, филологом, басно­писцем, но и переводчиком. Он занимался также историей адыгских народов, оказывал помощь русским ученым, интересовавшимся ею.
Педагогическая и просветительская деятельность У.Х.Берсея от­носится к первому периоду адыгского просветительства (20-е — 60-е годы XIX века). Исследованием различных аспектов просветительского насле­дия У.Берсея занимались многие ученые Адыгеи и Кабарды, такие, на­пример, как У.С.Зекох, Ш.Х.Хут, Р.Х.Хашхожева, Т.Х.Кумыков, П.К. Услар, К.М.Атажукин, М.О.Косвен, М.В.Краснов, Д.ААшхамаф и др. В своих публикациях они хорошо осветили в основном историке — этно­графический и филологический аспекты. В данной статье мы пытаемся рассмотреть педагогическую деятельность и работу по созданию нацио­нальной письменности Умаром Берсеем, проанализировать кратко его басни с целью определения их педагогического, духовно-нравственного потенциала. Но вначале несколько биографических штрихов.
У.Х.Берсей родился в 1807 году в одном из абадзехских аулов недалеко от нынешнего Майкопа. В возрасте восьми лет он был продан в Египет.
Здесь мальчик получает домашнее образование, овладевает араб­ским, французским, тюркским языками. Далее он совершенствует свои знания во Франции на протяжении 3 лет. Подучив хорошее образование, У.Берсей возвращается на подину и принимает русское подданство. За­тем он поступает на службу в русскую армию в качестве переводчика ази­атских языков при начальнике правого фланга войск Кавказской линии. Без глубокого знания русского языка он не мог бы успешно выполнять обязанность переводчика и заслужить аттестацию «способного и достой­ного работника».
Военная администрация, считая более целесообразным использо­вать У.Берсея на педагогической работе, направляет его в качестве стар­шего преподавателя черкесского языка в Ставропольскую гимназию[9,40].
В гимназии он занимался и подготовкой национальных кадров. Как пишет доцент Д.А.Ашхамаф в статье «История черкесских алфави­тов», Берсеев подготовил двух учителей этого языка из черкессов: один поступил в Екатеринодарскую гимназию, а другой — в Ново-Черкасскую[7,90]Одним из учеников У.Берсея был известный адыгский писатель-просве­титель Адиль-Гирей Кешев (Каламбий).
Сознавая необходимость создания национальной письменности, У.Х. Берсей занялся составлением черкесского букваря. Директор гимназии Я.М. Неверов поощрял учебно-методическую деятельность Берсея. По его инициативе в 1853 году У.Берсей был командирован в Тифлис для завершения работы по составлению «Букваря». В том же году азбука черкесского языка У.Берсея, была одобрена Академией наук. М.Краснов пишет: «В 1853 году Берсеев представил свою азбуку черкес­ского языка в Академию наук, которая ее одобрила»[8,89] В 1855 году (14 марта) был издан первый в истории адыгейского народа «Букварь чер­кесского языка» в Тифлисе. По этому букварю он и обучал адыгов род­ному языку в Ставропольской гимназии.
Современники Берсея и ученые дореволюционной России высоко оценили «Букварь». Один из них — известный кавказовед П.К.Услар — в .1870 году писал: «Около пятидесятых годов азбуку для адыгских наре­чий составил г. Омар Берсеев, — человек, усвоивший себе европейское об­разование. Азбука его была литографирована, и по ней Берсеев учил чер­кесскому языку в Ставропольской гимназии.
Труд адыгского педагога-просветителя имел неоценимое практи­ческое значение, он сыграл немаловажную роль в воспитании и просве­щении части адыгской молодежи, с первых же дней стал необходимым и единственным учебным пособием черкесских воспитанников, обучавших­ся в учебных заведениях Северного Кавказа.
Учитель-новатор не только прививал своим ученикам любовь к родному слову, но и заставлял их шире и разнообразнее использовать его возможности: ученики в каникулярное время в родных аулах обуча­ли грамоте своих односельчан, они записывали произведения родного устного народного творчества, выполняли небольшие научные работы, писали стихи и прозу на родном языке. Об этом говорят воспоминания тех, кто работал в те годы в Ставропольской гимназии. Учитель русско­го языка и литературы этой гимназии Ф.В.Юхотников, говоря о работе гимназистов» писал: «Молодым горцам, знающим русский язык и прини­мавшим живое участие в сохранении памятников народной жизни, пору­чено собирание материалов в своих родных аулах»[7,89]
Запись произведений устного народного творчества проводилась на родном языке, и для выполнения этой работы ученики пользовались алфавитом Умара Берсея.
В структурном плане „Букварь“ У.Берсея характеризуется следу­ющим образом: он включает в себя четыре урока, 12 басен и несколько рассказов. На первых двух уроках изучаются изображения и произноше­ния букв, на последующих двух — изучаются некоторые фонетические и морфологические признаки родного языка:  гласные, падежи, склонения и т.д. Раздел же, туда вошли басни и рассказы, служит хорошим дидакти­ческим материалом, предназначенным для закрепления первоначальных грамматических сведений учащихся.
Но особый акцент мы хотели бы сделать на духовно-нравственной направленности дидактического материала „Букваря“. В результате анализа содержания басен мы пришли к выводу о том, что составляя свои басни для „Букваря“, У.Берсей преследовал не только учебно-образова­тельную цель, но и воспитательную.
Все 12 басен по своему содержанию имеют совершенно четкую нрав­ственную ориентацию, воспитательную направленность, а некоторые из них (»Лиса и Волк", «Волк, Собака и Лиса») заканчиваются открытым авторским заключением — нравоучением. В данном случае мы усматрива­ем определенную аналогию басен У.Берсея с баснями великого русского баснописца И.А.Крылова. А какова нравственная сила басен классика русской литературы, известно каждому из нас. В порядке иллюстрации проанализируем несколько басен из «Букваря» У.Берсея в аспекте обо­значенного выше предмета исследования.
Обратимся к басне, осуждающей жадность, ненасытность челове­ка — басне «Женщина и Курица» В басне говорится о том, как у одной вдовы была одна курица, которая каждый день сносила по одному золотому яичку. Но вдове показалось, что этого мало — лучше бы два яйца, и решила: если курице давать корма в два раза больше, то она будет сносить по два золотых яйца в день. Вот и стала женщина так кормить свою курицу. Результат; у курицы лопнул зоб, вдова осталась без курицы и без яиц.
Мораль: Жадность -всякому горю начало.
 Отметим, такие пороки, как жадность, глупость, зазнайство, ис­ключительно остро осуждались адыгами. Не случайно, и сатира басен У. Берсея направлена против подобных пороков. О жадных людях, кото­рые никогда не довольствуются тем, что имеют, ищут пути обогащения, как в приведенной выше басне «Женщина и Курица», адыги говорят:
Когда ближе знакомишься с баснями У.Берсея, приходишь к выво­ду, что они глубоко народны, отражают мудрость народа, его характер, национальный дух. Берсеевские басни тесно связаны с адыгским народ­ным устным творчеством, особенно с пословицами и поговорками. В этом их сила — педагогическая, нравственная, воспитательная.
Вот перед нами хитрая, умная, сообразительная Лиса и тупой, глу­пый, самобохвальный Волк («Лиса и Волк»). Друзья отправились в путь и наткнулись на богатый сад. Мимо такого богатства они не могли прой­ти: нашли лазейку в одном месте огради и прошли через нее в сад; для Лисы лазейка была свободная, а для Волка — узкая, и он пролез с трудом. Лиса сообразила, что из сада уходить придется через ту же лазейку, а поэтому решила в саду не есть, а Волк же, жадный и самонадеянный, на­елся, сколько мог, — до отвала. Сторож, заметив незваных гостей, погнал­ся за ними. Лиса быстро проскочила через лазейку, в сытный Волк за­стрял в ней. И здесь Волку досталось крепко — сторож избил его палкой до полусмерти. Еле-еле Волк унес ноги. Мораль: «Мышь не могла пролезть в норку, а еще привязала тыкву к хвосту». (Адыг.)
Басни У.Берсея высмеивают зазнайство («Два петуха»), пустосло­вие, несообразительность («Юноша»), глупость, жадность, нахальство, ненасытность («Женщина и Курица „),(“Кузнец и лекарь»), вместе с тем басни воспитывают, утверждают добрые, человеческие качества — со -весть, скромность, ум, находчивость, смекалку, сообразительность, ост­роумие («Человек и смерть», «Арап» и др.).
На этом богатом басенном материале У.Берсей и те, кто пользо­вался его «Букварем», воспитывали учащихся в духе нравственных норм адыгского морального кодекса «Адыгэ хабзэ».
В заключении мы хотели бы отметить, что басни У.Берсея и сегод­ня не менее актуальны, чем полтора века тому назад, поэтому их можно обоснованно рекомендовать национальной (адыгейской) начальной шко­ле. Басни могли бы быть включены и в учебники, книги для внеклассно­го чтения, по родному адыгейскому языку и чтению для начальных клас­сов.
Все это стало возможным благодаря научным поискам адыгских ученых — лингвистов, филологов, — и прежде всего докторов наук У.Зекоха и Ш.Хута. Отметим, что перевод всех двенадцати басен У.Берсея с адыгского языка, основанного на арабской графике, на современный Ады­гейский язык сделан весьма удачно У.Зекохом. Девять басен переведены на русский язык Ш.Хутом.
2.2. Чишмай Пшунелов — педагог и просветитель
«Истина — дочь времени...» В том, что это именно так, всякий раз убеждаешься, впервые открывая для себя того или иного общественного деятеля, чье имя еще сравнительно недавно находилось, по тем или иным причинам, под негласным, а порой и официальным запретом, предава­лось незаслуженному забвению. Немало их вернулось (и продолжает воз­вращаться) к нам из исторического небытия за последние годы. И одно в этом, далеко неполном еще ряду, — имя Чишмая Тоховича Пшунелова (1887-1943) деятеля национального просвещения, представителя не­многочисленной дореволюционной адыгской учительской интеллиген­ции, активного участника национально-культурного и школьного строительства в советское время, одного из первых учителей-методис­тов области, первого заведующего Адыгейским педагогическим тех­никумом.
В 1940-е годы Ч.Т. Пшунелов подвергся необоснованной полити­ческой репрессии по сфабрикованным обвинениям, после чего его имя и вклад в дело просвещения родного народа и оказались надолго и незас­луженно «забыты» соплеменниками. Остаются неизвестными они по существу широкой педагогической общественности нашей республики и по сей день. По той же причине, к сожалению, фактически не собрано и не изучено печатное и иное творческое наследие педагога.
Ч.Т. Пшунелов родился 16 марта 1887 года в селении Урупском Баталпашинского уезда Кубанской области. Происхо­дил он из многочисленного и весьма уважаемого среди односельчан крестьянского рода.
В силу исторических обстоятельств оказавшиеся в окружении мно­гочисленного русского населения, вблизи от крупного культурного и торгово-экономического центра — Армавира, жители Урупского гораздо раньше других горцев ощутили и острее чувствовали насущную потреб­ность в знании русского языка и грамоты. Многие урупчане поэтому стре­мились определить своих детей в школы соседних русских сел и Армави­ра, отправляли их на учебу за десятки верст в абазинский а. Бибердово, где еще в 1870-е г оды открылось сельское двухклассное училище. Не были исключением и Пшунеловы. Так, в Бибердовской школе неплохо учился, стараясь не отставать от своего одноклассника и земляка, будущего ре­волюционера М.Х. Шовгенова, один из старших родственников Чиш­мая Пшунелова — Адышес.
В 1897 г. и в самом Урупском открывается собственное начальное училище, содержаться оно будет на средства аульского общества с полу­чением небольшого пособия от казны и частных пожертвований почет­ного блюстителя Индриса Мамжиева, одного из наиболее обеспеченных уроженцев аула.
Отец Чишмая, Тох, человек хотя и малограмот­ный, но от природы проницательный и мудрый, заметил и старался вся­чески поощрять весьма рано пробудившиеся в сыне пытливый ум и жаж­ду знаний. Когда, после окончания урупского училища, перед Чишмаем встанет вопрос о продолжении образования, именно по совету и настоя­нию отца он поступит в Ставропольскую мужскую гимназию — одно из лучших и престижных учебных заведений Юга России. Годы пребыва­ния в стенах гимназии очень многое дали и во многом предопределили как профессиональный выбор, так и всю дальнейшую судьбу Чишмая Пшунелова. Вместе с аттестатом о среднем классическом образовании он получает здесь и специальность учителя начальных городских и сель­ских училищ, т.е. народного учителя. (В средних общеобразовательных учебных заведениях дореволюционной России имелись специальные, так называемые педагогические классы, предоставлявшие возможность по­лучения выпускниками профессии учителя, при наличии хорошего атте­стата, соответствующих к этому занятию склонностей и, разумеется, же-
Другой Пшунелов — Юсуф, окончит в начале века Каирский университет и займется впоследствии, как и его двоюродный брат Чишмай, учительской деятельностью.
В 1909 году, после окончания Ставропольской гимназии, началась активная трудовая деятельность Пшунелова на избранном поприще. Уже вскоре молодой педагог распоряжением попечителя Кавказского учеб­ного округа назначается заведующим Урупским нормальным училищем и возвращается в родной аул. Преподает в школе общеобразовательные предметы. Здесь уместно было бы напомнить, что на сегодня известны имена лишь четверых народных учителей-адыгов, трудившихся в начале века в аульских министерских школах Кубанской области: Анчок Шемгохов, Нох Геев, Сафербий Сиюхов и Чишмай Пшунелов — первопроход­цы и подвижники национального просвещения, представители еще толь­ко формировавшейся адыгской учительской интеллигенции!
Ко времени работы в урупском училище относится и начало обще­ственной и просветительской деятельности Пшунелова. Причин же для общественной активности, публичного проявления своих гражданских чувств и убеждений у лучшей части национальной интеллигенции в этот исторический период было более чем достаточно. Особое беспокойство вызывало бедственное положение народного образования, отсутствие достаточною количества школ и просветительских учреждений и, как следствие, культурная и техническая отсталость, невежество широких масс коренного населения области. Пшунелов выступает на страницах местной печати с изложением собсгвенных взглядов на постановку школь­ного дела среди горцев, исходя при этом из своих личных наблюдений и опыта непосредственной учительской работы. Наибольший интерес для нас представляет статья «Горцы Кубанской области и образование», по­мещенная в одном из номеров «Кубанской школы» — местного учительс­кого журнала, с которым плодотворно сотрудничал и другой деятель адыгского просвещения — Сафербий Сиюхов. В относительно небольшой, но весьма содержательной публикации педагог обращает внимание вла­стей и учебного начальства на плачевное состояние народного образова­ния в крае, поднимает злободневные проблемы сельской школы, предла­гает пути и методы повышения качества обучения, рационализации учеб­но-воспитательною процесса, улучшения материального положения как самих школ, так и учителей, в них работающих.
    продолжение
--PAGE_BREAK--