Реферат: Великим драматургам свойственно жить не с актёрами, а с темами своих произведений. Ивсе-таки он напишет для Мэрилин сценарий

Роман Всеволодов

РАЗВОД С МЭРИЛИН МОНРО, ИЛИ ИСТОРИЯ «НЕПРИКАЯННЫХ»

Великим драматургам свойственно жить не с актёрами, а с темами своих произведений. И все-таки он напишет для Мэрилин сценарий. В основу его он положит свой рассказ «Неприкаянные». С точки зрения Мэрилин, этот поступок – либо высочайший дар любви, либо первый плод мелочного и расчетливого ума.

Норман Мэйлер


Действующие лица:

Артур Миллер, - драматург.

Мэрилин Монро, его жена, актриса.

Джон Хьюстон, - режиссер

Пациентка психиатрической больницы

Врач психиатрической больницы

Действие первое


(1958 год, фермерский домик Артура Миллера и Мэрилин Монро).


В самом начале сцена совсем не освещена, и мы еще не знаем, где будет происходить действие.

В темноте раздается женский голос: «Артур, Артур!».

Голос, зовущий его, становится все более беспокойным, и простое беспокойство быстро переходит в тревогу.

Вспыхивает свет, - его включает в комнате вставшая с кровати Мэрилин.

Теперь мы видим богато обставленную комнату, все стены которой увешены афишами спектаклей Артура Миллера.

Мэрилин, в одной ночной рубашке, идет в другую комнату. Здесь обстановка куда более скромная: стол с печатной машинкой, кушетка, несколько табуреток да охотничье ружье.

Но на стенах висят все те же афиши спектаклей Артура Миллера, которые когда-то шли на сцене.

Мэрилин видит сидящего за письменным столом Артура. Он что-то печатает на машинке. И так увлечен этим, что не обращает на вошедшую Мэрилин никакого внимании). .

Мэрилин. Артур…

(Миллер не откликается, продолжая печатать).

Мэрилин. Артур!

(она зовет его так, как будто все еще не может найти. Потом подходит, кладет ему руки на плечи, - и он наконец перестает печатать).

Миллер. Да? Ты что-то хотела?

(Он спрашивает это так строго, что она теряется).

Мэрилин. Ничего.

Миллер. Ничего?

Мэрилин. Я…Я просто проснулась, и никого нет рядом.

Миллер. Мне кажется, ты уже давно научилась обходиться без меня. Разве тебе не кажется тесной наша кровать? Хотя на ней могут уместиться и три человека.

Мэрилин. Мне приснился плохой сон.

Миллер. Я нужен тебе только когда тебе снятся плохие сны?

Мэрилин. Это был такой страшный сон.

Миллер. Что тебе приснилось?

Мэрилин. Да так…

Миллер. Расскажи.

(Мэрилин садится к нему на колени, - заглядывает в листок, торчащий из печатной машинки. Миллер тут же вытаскивает его и кладет на стол чистой стороной).

Мэрилин. Ты не хочешь показать мне, что ты пишешь?

Миллер. Покажу потом, когда закончу.

Мэрилин. Ты придумал какую-то потрясающую историю? (целует его в лоб). Ты же такой умный. А про что, она, твоя пьеса?

(Он отстраняет ее от себя, встает. Подходит к окну, взяв со стола трубку. Встав спиной к Мэрилин, закуривает ее).

Миллер. Не знаю.

Мэрилин. А как же ты пишешь, если не знаешь?

Миллер. Мне показалось, что вот оно…вот…пришло что-то настоящее. Что-то, что я давно ищу. Поэтому я и встал посреди ночи. Ты знаешь, я не могу писать при дневном свете. И вот…вот…(он резко оборачивается и тычет в нее трубкой). Снова чистый лист и какая-то ерунда. И сколько времени уже так. Я ничего не написал за то время, пока мы с тобой. Вообще ничего.

Мэрилин (очень грустно). Я тебя совсем не вдохновляю?

Миллер. Не в этом дело.

Мэрилин. А в чем?

(Миллер, пожав плечами, вновь оборачивается к ней спиной. Мэрилин, воспользовавшись этим, переворачивает тот лист, который печатал Миллер, - быстро читает его, и кладет обратно).

Миллер. Ты знаешь, что я не могу писать при дневном свете. Ты прекрасно знаешь, как давно я ничего не делал. И…Прежде чем войти, ты могла бы подождать пока перестанет стучать печатная машинка.

Мэрилин. Я тебе помешала, да?

Миллер. (оборачивается к ней, видно, что он очень сильно раздражен).

Миллер. Ты ведь должна понимать как для меня это важно! Только-только начало что-то появляться…

(Мэрилин встает, подходит к нему).

Мэрилин. Хорошо, хорошо, дорогой. Я сейчас уйду. Я не буду тебе мешать.

(целует его).

А в этой пьесе…девушка…Может быть, подругу ковбоев могла бы сыграть я?

Миллер. Откуда ты знаешь, что я пишу?!

Мэрилин (немного смутившись). Мне почему-то показалось, что ты хочешь написать про ковбоев…

Миллер. С чего ты взяла?!

(он бросает взгляд на стол, и тут же все понимает. Подходит к столу, берет лист, который печатал и который успела только что прочесть Мэрилин. Со злостью рвет его и бросает на пол).

Миллер. Хватит лезть в то, что я делаю!

(Мэрилин становится на колени и собирает кусочки разорванной бумаги, сжимает их в кулаке).

Мэрилин. Я так давно хочу, чтобы ты написал что-нибудь специально для меня. Какую-нибудь совершенно великую, обалденную пьесу. Что-нибудь такое, что…И я буду в ней играть. (кивает на афиши). И на этих афишах наши имена наконец будут вместе, рядом, а не поодиночке. Артур, ты должен написать что-то совершенно особенное. Что-нибудь совершенно новое. Для меня. Для твоей девочки.

(она подходит к окну и, разжав ладонь, сдувает с нее собранные ею клочки начатой Миллером пьесы. Потом подходит к столу, садится и вставляет в печатную машинку новый лист, печатает, одновременно произнося эти же слова вслух).

«Артур Миллер. Новая пьеса. Посвящается моей жене. Мэрилин Монро».

Миллер. Ты и так все время не выходишь у меня из головы. Именно поэтому у меня ничего не получается.

Мэрилин. Хорошо, тогда не думай обо мне когда пишешь.

Миллер. Я бы рад.

Мэрилин. Рад? (обиженно). Ты рад не думать обо мне?

Миллер. Хватит цепляться к словам! Боже мой! Только-только начало что-то появляться, что-то настоящее, и вот, пожалуйста, опять все к черту! К черту!

(со злостью вытаскивает из машинки лист бумаги, на котором Мэрилин только что печатала посвящение себе, и, скомкав его, бросает на пол. Мэрилин растерянно смотрит на мужа).

Мэрилин. Я знаю почему ничего не получается. Ты просто в меня не веришь. Ты совершенно в меня не веришь. Никто в меня не верит. Я так и останусь полуголой девушкой с обложки календаря. Никто не понимает, что я могу играть настоящие роли. Настоящие. Самые что ни на есть настоящие. Как великие актрисы. В меня верила только Наташа. Она говорила, что я смогу сыграть даже Грушеньку из романа Федора Достоевского. Достоевский…В нем же столько всего…Столько страсти. И он такой умный…Он почти такой же умный, как ты, Артур. А Наташа говорила, что я смогу. Что у меня все получится. Она говорила, что мне нужно перестать сниматься во всех этих дурацких комедиях и играть в театре. На настоящей сцене.

Миллер (с усмешкой). Наташа…Она скажет, что ты великолепно сыграешь и Иисуса Христа. (взмахивает руками, изображая распятие). И у тебя великолепно все получится. Твоей Наташе просто нужно, чтобы ее кто-то боготворил. В Германии, откуда она сбежала, предчувствуя, что скоро будет делать Гитлер, она была королевой. Женой известного режиссера. А здесь, у нас, она – никто, просто инструктор по актерскому искусству. И вот попалась ей наконец дурочка большими круглыми глазами.

Мэрилин. Артур, ты жестокий. Раньше ты не был таким.

Миллер. Раньше у меня все получалось.

Мэрилин. Как мне все-таки не хватает Наташи. Ее советов, поддержки, ее веры в меня.

Миллер. Ну, так помирись с ней.

Мэрилин. Ты серьезно?

Миллер. Серьезно. Почему нет?

Мэрилин. Но ведь это именно из-за тебя мы совершенно перестали с ней общаться. Из-за тебя. Ты же ее всегда терпеть не мог. Тебя передергивало, когда я о ней говорила. Сколько раз ты спрашивал, - спали мы с ней или нет? (лицо ее вдруг меняется. Видно, что она сама нашла какой-то очень неприятный ответ на свой вопрос. Мэрилин встает, подходит к Миллеру, заглядывает ему в глаза). Артур, а, может, тебе теперь уже все равно, - спали мы с ней или нет? Может, тебе вообще все равно, - с кем я сплю?

(Артур отстраняет от себя Мэрилин и подходит к окну).

Миллер. Уже рассветает. Опять ничего не сделано. Опять одни глупые ссоры. Критики уже пишут, что те две моих пьесы, - просто случайность. Еще немного, - и они начнут сомневаться, я ли их написал.

(Мэрилин подходит к нему, проводит с нежностью рукой по лицу мужа).

Мэрилин. Какое тебе дело до критиков, Артур! Ты же был таким смелым, даже в суде где все эти ужасные люди обвиняли тебя в антиамериканской деятельности, в сочувствии коммунистам. Ты так хорошо держался. Ты был таким молодцом, Артур. Ты никого не выдал, не назвал ни одного имени, - несмотря на все их угрозы. Я так гордилась тобой. А теперь ты боишься каких-то дурацких критиков.

Миллер. Эти «ужасные люди», о которых ты говоришь, еще 15 лет назад прекрасно знали чем я занимаюсь и никто не думал меня трогать. Меня начли дергать, - только когда я стал твоим мужем. Им нужен был не я, а ты. Поэтому они ничего мне не сделали. Уолтеру, чтобы отозвать дело, достаточно было б только одного – сфотографироваться рядом с Мэрилин Монро. Но, бог с ними, с этими жалкими людьми, - мои читатели, мои зрители, которым было важно то, что я делаю, - скоро будут звать меня не Артуром Миллером, а мужем Мэрилин Монро.

Мэрилин. А это так плохо, да, быть ее мужем?

Миллер. Ты ничего не понимаешь. Ты не понимаешь о чем я говорю.

(Он отворачивается, смотрит в окно. Мэрилин подходит к нему, становится совсем рядом с ним, - и пытается понять, что привлекло взгляд ее мужа).

Мэрилин. Я где-то читала, что Любовь – это когда люди смотрят не на друг друга, а в одну сторону. Вот мы сейчас с тобой смотрим в одну сторону, и что? Разве это любовь? Разве это любовь, Артур?

(Она отходит от окна. Видно, как она обеспокоена тем, что сейчас происходит между ней и ее мужем. Мэрилин оседает на пол и закрывает лицо руками. Миллер так и остается стоять лицом к окну).

Мэрилин. А что такое вообще любовь, Артур?

Миллер. Я и пишу для того, чтобы это понять.

Мэрилин. А без книг, без печатной машинки ты не можешь мне объяснить что это такое? Конечно, нет. Поэтому ты и не можешь ничего написать. Ты думал, что любовь – это то, что ты чувствуешь ко мне. А потом понял, что любовь – это что-то совсем другое. Не имеющее отношения ко мне.

(Мэрилин всхлипывает, все глубже зарываясь в свои руки.

Миллер подходит к кушетке, и, взяв ружье, возвращается с ним на прежнее место. Потом начинает целиться в кого-то за окном. Мэрилин, сидящая на полу, и, закрывшаяся своими руками, не видит ничего этого. Поэтому она очень пугается, когда раздается выстрел. Миллер всматривается во что-то за окном, а потом со злостью бросает ружье на пол).

Миллер. Не попал.

Мэрилин (встревожено). Куда? Во что ты стрелял?

(встает, подходит к окну, вопросительно смотрит на Миллера).

Миллер. Хотел попасть в сурка. Он был совсем близко. Давно уже не стрелял. Но я не думал, что промахнусь. Я никогда раньше не промахивался. Я отлично стрелял. Черт возьми, что происходит?! Какое-то колдовство, наваждение! (садится на корточки, вертит в руках табуретку). Мне кажется, что я не смогу сделать теперь и самую обыкновенную табуретку. Это при том, что отец с пяти лет научил меня плотничать.

Мэрилин. Твой отец, кстати, относится ко мне гораздо лучше, чем ты. Мне кажется, что он меня по-настоящему любит.

Миллер (со злой усмешкой). Ты запала на моего отца?

Мэрилин. У тебя хороший отец.

Миллер. Хочешь отбить его у моей матери?

Мэрилин. Какой же ты глупый, Артур. Несмотря на то, что такой умный.

(Мэрилин берет в руки ружье).

Мэрилин. А ты бы смог меня убить?

Миллер (садится на кушетку). Чехов говорил, что если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно должно выстрелить. Но что толку, что оно стреляет, если я не могу попасть даже в обыкновенного сурка?! (обращаясь больше к самому себе, чем к Мэрилин). Могу ли я тебя убить?

(Мэрилин во время этих слов рассматривает ружье)

Мэрилин. Мне кажется, что я из таких девушек, которых находят однажды мертвыми в своей постели с пустой бутылочкой из-под снотворного. Или с простреленной грудью.

(Миллер берет у нее из рук ружье).

Миллер. Ты была бы рада, чтобы когда-нибудь я тебя убил. Чтобы о твоей смерти говорил каждый.

(Он берет у нее ружье из рук и ставит его к стене).

Мэрилин. Скажи, Артур, если так трудно быть мужем Мэрилин Монро, если ты ничего не чувствуешь ко мне, и даже убить ты хочешь какого-то сурка, а не меня, скажи мне, почему мы все еще вместе?

Миллер. Может быть еще все наладится.

Мэрилин. Наладится? А все еще может быть, как раньше? Когда мы только поженились?

(Он кивает. Она подходит к нему и обнимает).

Мэрилин. Скажи, что мне нужно сделать для этого. Скажи. Я сделаю все, что ты скажешь.

Миллер. Ну для начало нужно просто дать мне поработать хоть немного. Пойти и лечь спать. Дать мне написать хоть несколько строчек.

Мэрилин. Хорошо, хорошо, дорогой. Все, я ухожу. Я не буду больше тебе мешать. Хорошо, дорогой.

(уходит. Миллер садится за стол, что-то печатает. Потом из соседней комнаты, куда ушла Мэрилин, раздается музыка. Миллер вначале пытается не обращать на нее внимания. Но и без того громко звучавшая музыка становится все громче. Миллер встает, со злостью вытаскивает лист из печатной машинки и, скомкав его, бросает на пол. Музыка стихает. Миллер, облегченно вздохнув, хочет вставить в печатную машинку новый лист, но тут входит Мэрилин. Артур очень раздражен. Настолько, что даже не сразу замечает, - с Мэрилин что-то произошло. Она уже другая. Взгляд ее блуждает. В руках она держит бокал).

Миллер. Ты же обещала мне не мешать!!! Зачем ты так громко включаешь музыку?!

Мэрилин (она уже говорит иначе, - речь ее чуть заторможена). Я…Я..Просто я…Артур…Понимаешь, я не могла больше слышать.

Миллер. Что? Что ты не могла слышать?

Мэрилин. Как он плачет.

Миллер. Кто? (не дождавшись ответа, он подходит к ней, трясет ее за плечи). Кто?! Кто плачет?!

Мэрилин. Он. Наш ребенок. Я не могла больше вынести. Как он плачет. Поэтому я и включила музыку так громко. А он все равно плачет громче. Никакая музыка не поможет. Я больше не могла. Поэтому и пришла обратно. Я знаю, что я тебе мешаю. Но я больше не могла слышать, как он плачет. Так больно, Артур.

(Миллер берет из ее рук бокал, - пробует остатки содержимого, и тут же, сплюнув, выливает на пол).

Миллер. Ты опять мешаешь алкоголь со снотворным?! Ты хочешь себя угробить?!

Мэрилин. Лучше бы я угробила себя, чем его.

(обессилено опускается на пол, к его ногам, и хватается за них так, как будто боится, что упадет. Хоть она и так сидит на полу).

Мэрилин. Меня Бог наказал. Он наказал меня. Сколько раз я делала аборты. Я не хотела детей от тех, кого я не люблю. Люди просто встречаются на твоем пути. Но иметь детей от тех, кого совсем не любишь, - это страшно. Как можно смотреть в глаза собственному ребенку, если он зачат без любви? Я так хотела иметь ребенка от тебя. Мы даже устроили с тобой здесь специальную детскую комнату. Для нашего с тобой ребенка. Я убивала нелюбимых детей, я делала аборты. А теперь…Он прожил внутри меня всего два месяца. Он только начинал еще становиться ребенком. Нашим любимым ребенком.

(Раздражение Миллера на жену сменяется сочувствием к Женщине, припавшей к его ногам. И он, утешая, гладит ее по волосам, а она благодарно целует его руки).

Мэрилин. Артур, я понимаю, что я тебе мешаю…Но можно я посплю здесь, на кушетке? Я тихо. Я очень тихо. Я даже не буду шевелиться. Можно? Мне страшно там одной.

(Миллер обнимает и ласково целует ее. Он надеется, что его нежность успокоит Мэрилин).

Мэрилин. Знаешь, чего я сейчас хочу больше всего на свете?

Миллер. Нет.

Мэрилин. Сказать?

Миллер. Да.

Мэрилин. Я хочу выпить. Можно?

Миллер. Хватит уже гробить себя! Из-за того, что ты мешала алкоголь со снотворным, и случился этот выкидыш. Тебе мало?!

Мэрилин. Да. Да. Я виновата. Конечно. Это все я. Я виновата перед тобой, Артур. Как я виновата перед тобой. Ударь меня.

Миллер. Хватит!

Мэрилин. Ударь меня! (хватает его за руку). Ударь меня так, чтобы у меня голова чуть не отлетела. Мне не страшно. Меня всю жизнь били. А тебе, может, станет легче.

Миллер. Не станет.

Мэрилин. Прости, Артур. Тебе очень тяжело со мной, да?

Миллер. Мне было бы легче, если б ты не винила себя во всем на свете.

Мэрилин. Я просто хочу, чтобы ты мной гордился. Но у меня ничего не получается.

(вертит бокал в руках. И, несмотря на то, что в нем ничего не осталось, все-таки находит несколько капель на дне, и выпивает их так, как будто бокал – полный).

Знаешь, я была такая счастливая, - когда играла в фильме по твоей пьесе. Ты пишешь такие умные, такие сложные пьесы. И знаешь, как я старалась, как мечтала, чтобы ты меня похвалил. Но, наверное, я очень плохая актриса. Иначе ты написал бы что-нибудь специально для меня. Но ты не веришь, что я смогу сыграть твои сложные мысли. Я очень плохая актриса, да?

(Мэрилин вновь готова расплакаться).

Миллер. Успокойся. Миллионы актрис мечтают быть на твоем месте. Даже если ты снимаешься в эпизоде, все равно идут посмотреть на тебя. Тебя обожают.

Мэрилин. Я знаю, как они все на меня смотрят. Им плевать о чем фильмы, в которых я снимаюсь. Даже если б отключили звук, они бы все равно не вышли из кинотеатра и продолжали глазеть. Я хорошо знаю эти взгляды. Еще с детства. Когда пришла в школу в свитере не по размеру. Мне просто нечего было больше надеть. Но никто не мог отвести глаз. Все пялились на мою грудь. Ни у кого в классе не было такой груди. Но я хочу другого, Артур, понимаешь? Я хочу, чтобы люди смотрели не на мою грудь, не на мою задницу, а чтобы они обсуждали, как хорошо я сыграла в каком-нибудь Гамлете…Там ведь две женских роли. Я бы согласилась на любую. Если бы мне только предложили…Если бы мне только предложили…

Артур, ты не можешь написать что-нибудь специально для меня? Что-нибудь вроде «Гамлета»? Чтобы навсегда.

(смотрит на свое обручальное кольцо, целует его).

Ты помнишь надпись, которую ты сделал мне на обручальном кольце? «Сейчас и навсегда». Навсегда.

(Миллер встает, идет к столу, вставляет лист в печатную машинку и начинает печатать).

Миллер. Черт с ней, с этой пьесой…

(Мэрилин осторожно подходит к Артуру, встает у него за спиной. Читает вслух то, что он печатает: «Посвящается моей жене. Мэрилин Монро»).

(Это приводит ее в неописуемый восторг).

Мэрилин. Артур, ты…ты – волшебный!

(целует его).

Мэрилин. А про что это будет?

Миллер. Еще не знаю. Я переделаю то, что хотел написать. Сделаю сценарий. Ты будешь играть главную роль.

(Мэрилин прижимается к нему, утыкается в его ладони, целует их).

Мэрилин. Знаешь, на кого ты похож сейчас?

Миллер. На кого?

Мэрилин. Ты не будешь смеяться?

Миллер. Я похож на что-то смешное?

Мэрилин. Ну, в смысле, не обидишься?

Миллер. Я надеюсь, что ты не хочешь меня обидеть.

Мэрилин. Конечно, нет. Просто я, когда маленькая была, так хотела отца иметь…Такого, знаешь, очень сильного, большого, который может защитить. Я все спрашивала маму где мой отец. А у нее на столе фотография Кларка Гейбла стояла. Она на все его фильмы ходила. И она ткнула в фотографию пальцем. Вот, говорит, твой отец. Представляешь? Сам Гейбл, от которого все с ума сходят…И моя мамаша. Смешно. Но тогда я поверила. И я каждый день с ним разговаривала, представляла как гуляю с ним за руку…Я из школы позже всех уходила. Все ждала, когда он придет за мной. Девочки один раз спросили, кого я жду. А я сказала, что отца. И им любопытно стало. Они сказали, что останутся, чтобы посмотреть на него. Мы его ждали. Мы его очень долго ждали. И они смеялись надо мной, - говорили, что я все наврала, что никакого отца у меня нет. А я верила, что вот, еще минута, и он придет…Он защитит меня от них. И им будет стыдно. Никто так и не пришел, конечно.

(Миллер прижимает Мэрилин к себе, пытается ласково утешить, но голос ее становится все надрывней).

Разумеется, потом уже, когда мама моя из психушек не вылезала, я поняла, что Гейбла она никогда в жизни не видела. Только в кино, да на фотографиях. Но когда я смотрела его фильмы…Знаешь, все равно мне казалось, что он – мой отец. Что моя мать-алкоголичка, моя свихнувшаяся мать, которой денег и на билет в кино-то не хватало, зачала меня от своей мечты о чем-то прекрасном, так непохожим на ее жизнь. Зачала прямо в кинотеатре. От любимого актера на экране. И я чувствовала что во мне есть и его кровь. Я все равно его дочь. Только вот мамины гены все чаще берут верх.

(Миллер старается быть с ней еще более нежным)

И ты…ты знаешь, мне показалось, что ты сейчас похож на Кларка Гейбла. Нет, нет, ты конечно, лучше. Но сейчас ты был таким же, как он. Тем, о ком я мечтала все свое детство.

(Миллер осторожно, чтобы не потревожить резкими движениями успокоившуюся Мэрилин, встает и подходит к печатной машинке).

Миллер. Я знаю про что надо написать. Сценарий. Для тебя. Про людей, которые встретились, полюбили друг друга, но у них ничего не получается. И они не понимают почему.

Мэрилин. Как мы?

Миллер. Почти. Только вместо драматурга там будет ковбой, - начало уже есть. Но теперь это будет уже совсем другая история. Про то, как женщина хочет найти в любимом человеке отца, но он слишком слаб, чтоб быть отцом для нее. Мы сделаем хороший сценарий, такой, что в нем согласится играть Кларк Гейбл.

Мэрилин. Со мной?

Миллер. Да.

Мэрилин. Господи, это было бы невероятно!

Миллер. Я напишу очень хороший сценарий. Специально для тебя. Такой, от которого он точно не откажется.

Мэрилин. Я буду стараться. Ты увидишь. Ты можешь писать в сценарии самые сложные чувства, самые сложные мысли. Я справлюсь. Я сыграю. Ты мне веришь?

Миллер. Да.

Мэрилин. И тогда ты будешь любить меня также, как раньше?

Миллер. Я и сейчас тебя люблю.

Мэрилин. Но я хочу, чтобы ты любил меня также, как раньше. Хорошо?

Миллер. Да.

(Он подходит к окну и, увидев там что-то, взволнованный, берет ружье, - стреляет).

Миллер. Попал. Попал! Пойдем посмотрим на сурка, которого я все-таки подстрелил.

Мэрилин. Ты молодец. Но я не хочу на него смотреть, мне жалко будет его.

Миллер. Пойдем.

Мэрилин. Я уже засыпаю. Снотворное начинает действовать. Я думала, что не засну. Я так испугалась сегодня утром, когда проснулась, а тебя – нет рядом. И темнота. Мне снилась темнота, но не просто…До этого я, так отчетливо, будто наяву, видела, как я спустилась в подвал, - темный подвал, со свечой в руке, и там были такие маленькие крысята…Маленькие такие совсем…Жалкие, голодные…Я даже слезы видела на их глазах. И они, голодные, набрасывались на воск, который у меня со свечи капал. Мне стало их так жалко, что я затушила свечу, и бросила ее им. И тогда я почувствовала, что они – все ближе. А я уже ничего не вижу. У меня больше нет свечи. Я стала звать тебя на помощь. Я боялась, что они меня съедят.

Миллер. (берет ее за руку). Успокойся. Хватит. Все уже хорошо. Все налаживается. Мы вместе, я опять попадаю в цель. Пойдем, я хочу посмотреть на этого сурка, которого подстрелил, убедиться, что опять не промахиваюсь, что мы с тобой снимем самый лучший на свете фильм, и я вырвусь наконец из этого проклятого замкнутого круга.

(Миллер уводит ее за собой на улицу, - чтобы и она тоже увидела, что он опять попадает в цель).


Конец первого действия


Действие второе.


(Номер в отеле «Беверли-Хиллз», 1960 год.

Артур Миллер стоит возле столика, на котором лежит рукопись его сценария, и разливает виски в два бокала. Протягивает один бокал сидящему на диване режиссеру Джону Хьюстону, из другого пьет сам).

Миллер. Черт! Это невозможно.

Хьюстон. А, по-моему, хорошее виски.

Миллер. При чем тут виски! Я говорю, что дальше так продолжаться не может. Надо что-то делать.

Хьюстон. Что?

Миллер. Я удивляюсь твоему хорошему настроению. Еще пол-шага, и все мы в пропасти, а ты сидишь и улыбаешься.

Хьюстон. У меня вчера было удачное пари на верблюжьих гонках. Я прилично выиграл.

Миллер. Весь твой выигрыш пойдет на оплату перерасходов на дополнительные съемки. Сколько нам приходится переснимать из-за нее! А теперь и вовсе…Мы так ничего и снимем, понимаешь?!

Хьюстон. Снимем другой фильм. Напишешь новый сценарий.

Миллер (возмущенно). Какой новый сценарий?! Ты не понимаешь, что я пять лет ничего не писал?! Ничего за пять лет! И то, что у меня получился этот сценарий, - чудо! Я думал, когда мы поженились, что Мэрилин будет мой новой музой. Она и стала ею. Музой депрессии. Каждый день она вдохновляет меня на новое отчаяние. Этот фильм…Она знает, что он для меня значит. Наш с тобой продюсер уже объявил в интервью, что это шедевр. Знаешь, как ждут, что после пятилетнего молчания скажет Артур Миллер! Для тебя это – очередной фильм, а для меня…А для меня он…как русская рулетка. Это будет смерть, если ничего не получится.

(делает глоток из бокала, и морщится).

У него вообще, нормальный вкус?

Хьюстон. Отличный. Уж я-то в виски разбираюсь.

Миллер. Нет, я свихнусь скоро. Мне кажется, что у этого виски какой-то особенный привкус, как будто Мэрилин подсыпала мне в него что-то, - чтобы я поскорее отправился на тот свет.

Хьюстон (усмехнувшись). Не пугай. Мне надо еще успеть потратить вчерашний выигрыш.

Миллер. Она специально делает все возможное и невозможное, для того чтобы угробить и меня, и фильм, и себя саму. Вчера мы должны были снимать самую важную сцену, а она вообще не явилась на площадку!

Хьюстон. Нет худа без добра. Если бы вчера не отменили съемки, я бы не поехал на верблюжьи гонки.

Миллер. Удивляюсь твоему спокойствию! Если у нас ничего не получится, это скажется и на твоей карьере тоже. Что ты тогда будешь делать?

Хьюстон. Ну, просто буду делать ставки поменьше.

(Миллер берет бутылку и пьет из горла).

Миллер. Пускай уж она туда и в самом деле яду подсыпала. Чтобы скорей все кончилось. Я ведь даже не знаю, где она. Она ушла вчера утром, и вот, - ее до сих пор нет.

Хьюстон. Да, это уже серьезно. И ты не знаешь, где она может быть?

Миллер. Может быть, в номере в конце коридора.

Хьюстон. То есть?

Миллер. Там живет Монтан, с которым она вместе снималась. Я видел, какими глазами они смотрят друг на друга. И тут его жена уехала на съемки. И мне тоже, как назло, обязательно надо было ехать к ребенку. Он очень сильно заболел. Он мог даже умереть. Но Мэрилин все равно не простила мне того, что сын от чужой женщины для меня может быть важнее, чем она. И когда я вернулся, между ней и Монтаном – это уже не были просто взгляды мужчины и женщины, которые нравятся друг другу. От них веяло чем-то таким…Как от убийц. Они убили честность наших отношений.

Хьюстон. И ты не стучишься к ним, не ломаешь дверь?! Может быть, она и, правда, там, раз такое дело.

Миллер. Я сам все это им позволил.

Хьюстон. Я не понимаю. Хотя, правда, я играл как-то в карты с одним парнем, который говорил, что жена возбуждает его только, если за ней кто-нибудь волочится. Но ты-то, я думаю, не из таких.

Миллер (садится на диван рядом с Хьюстоном, в отчаянии обнимает голову руками).

Я и Мэрилин…Между нами давно уже все шло наперекосяк. Что бы я ни делал, как бы ни старался, она или плакала, или принимала снотворное, или орала на меня…Я уже готов был молиться на каждого, кто заставит ее улыбнуться, понимаешь? А тут появился Монтан. В соседнем номере. Для меня это было спасением. Ее веселил его акцент, она болтала с Симоной, - мы возвращались в номер, и между нами все было так, как когда-то, в самом начале. Это было счастье. Это было чудо. Все равно, что видеть как сквозь арктический лед пробивается теплая, зеленая трава. Тогда я еще не знал, что Симона уедет. И на следующий же день мне тоже нужно будет уехать к сыну. А они останутся одни. В номерах вдоль одного коридора. Мэрилин просила меня, чтобы я не уезжал. Она говорила, что я еду не к ребенку, а к бывшей жене, что я по ней соскучился и просто рад предлогу. Мэрилин очень ревнивая. Я как-то порвал пьесу, которая была уже наполовину написана, - только потому что Мэрилин показалось, что ее героиня похожа на мою жену.

И теперь этот фильм, который мы снимаем…Ей наплевать, если я кончусь как драматург. Ей важно только чтобы она выглядела как королева. Она устраивает мне скандалы из-за того, что я обещал написать эту историю для нее, а вместо этого пишу про мужскую дружбу двух ковбоев, для которых их дружба намного важнее, чем женщина, что они встретили. Мэрилин, прочитав, стала убеждать меня, что я – голубой, и что все мои – проблемы – из-за того, что я боюсь себе в этом признаться.

(Хьюстон при этих словах отодвигается незаметно от Миллера чуть-чуть подальше).

Она готова играть и проститутку, - только бы по выходе из кинотеатра не обсуждали никого, кроме нее. Впрочем, такая роль как раз для нее. Я заплатил за Мэрилин ее сутенеру – сатане своим вдохновением. Немалая цена. Конечно, проведи я просто с ней ночь, мне бы это обошлось дешевле.

(встает, решительно идет к столу).

Я давно уже живу с ощущением, что скоро закончится время, на которое я ее взял, и она пойдет к новому клиенту.

(Миллер что-то начинает черкать в сценарии).

Хьюстон (вставая). Тебя, кажется, посетило вдохновение. Не буду тебе мешать. Наконец-то начнешь новую пьесу?

Миллер. Я хочу переделать этот чертов сценарий. Если Мэрилин так хочется быть в центре истории…Хорошо! Я напишу для нее отличный образ! И вживаться будет не надо. Ее героиня будет проституткой, просто попавшейся по пути двум ковбоям.

Хьюстоне. Хватит, Артур! Успокойся. Ты просто устал. Мы и так уже слишком превысили бюджет, чтобы что-то еще переделывать. (смотрит на часы). О, мне пора. Я сегодня играю в карты. Большие ставки. Если проиграю, то Мэрилин не поздоровится, что сегодня из-за нее мы опять отменили съемки.

И мой тебе совет, Артур: главное пойми для себя – любишь ты ее или нет.

Миллер. Думаешь, это так легко?

Хьюстон(пожимая плечами). Не знаю. Интересно, выиграю я сегодня или нет?

Миллер. Удачи.

Хьюстон. Тебе тоже.

(они пожимают друг другу руки, и Миллер, проводив режиссера, садится за стол. Он настолько погружается в чтение своего сценария, который он только что чиркал, что даже не поднимает головы, - когда входит Мэрилин. Она, войдя, подходит к мужу, целует его в щеку).

Мэрилин. Привет, Артур!

Миллер. Где ты была?

Мэрилин. Ходила по магазинам.

Миллер. И что ты там купила, шляясь два дня?! (он спрашивает это очень зло, и Мэрилин тоже заражается его злостью).

Мэрилин. Так и не выбрала. Только устала. Ты тоже выглядишь очень утомленным. Ты, наверное, бедненький, очень устал заниматься своим любимым делом.

Миллер. Ты знаешь, что я давно ничего не пишу.

Мэрилин. Я не о пьесах. Это где-то в прошлом. Твое любимое дело – это ходить из угла в угол с кислой миной на лице. Бедняжка, ты, наверное, очень устал.

Миллер. Я устал от другого. Я устал от тебя.

Мэрилин. Ну, так я и дала тебе возможность от меня отдохнуть. А ты опять недоволен.

Миллер. Я недоволен тем, что ты срываешь съемки. Ты не столкнулась, случайно внизу с Хьюстоном? Он только что был у меня.

Мэрилин. Представляю, каких гадостей он обо мне наговорил!

(Мэрилин подходит к стеллажу, достает фотоальбом, листает его, и, найдя фотографию, которую искала, показывает ее мужу). Вот, он тут случайно попал в кадр. Видишь, какими глазами он на меня смотрит? Он просто хочет меня. Конечно, он будет ненавидеть меня, - потому что понимает, что ему меня не уломать.

(Миллер очень внимательно смотрит на фотографию, но Мэрилин вырывает у него из рук альбом). Хватит уже пялиться! Все равно нам с ним работать! (кладет альбом обратно на полку и садится на диван).

Я проголодалась. Давай закажем что-нибудь. Я бы съела цыпленка.

Миллер. Похоже, цыпленок стал твоим любимым блюдом.

Мэрилин. Это так плохо?

Миллер. Нет. Но я заметил, когда это произошло.

Мэрилин. И когда же?

Миллер. После того, как вы с Кертисом снимались вместе. И ему нужно было есть цыпленка в одном из эпизодов. Цыпленок раньше был его любимым блюдом. Тебе нужно было сказать всего одну реплику. Сцену в две минуты снимали весь день. А ты все не могла произнести пять или шесть слов. Ты довела всех до истерики, и Уайлдер уже писал тебе эту реплику на доске огромными буквами. Все равно. Я не знаю, сколько там было дублей. Пятьдесят, сто? И для каждого дубля – новый цыпленок, которого Кертис должен был есть с огромным аппетитом. В конце дня Кертис, который был уверен, что съемки эпизода займут десять минут, еле выполз с площадки. Его рвало от одного вида на цыплят. И никто, наверное, не понял, что ты просто мстила ему за то, что когда-то между вами что-то было. И что ты могла прекрасно сыграть с первого же дубля. Не такая ты идиотка, - чтобы не выучить реплику из пяти слов. Конечно, теперь цыпленок – твое любимое блюдо.

Мэрилин. Так мы его закажем?

(Миллер, окончательно разозлившись, ничего не отвечает. Мэрилин встает, подходит к нему, берет в руки со стола почти пустую бутылку виски).

Мэрилин. Я вижу, вы без меня тут хорошо время проводили.

Миллер (выхватывает у нее из рук бутылку). Я надеюсь, что в твоей голове все-таки немного больше, чем в этой бутылке. Мы столько времени мечтали об этом фильме, так долго искали на него деньги. И теперь ты его гробишь.

Мэрилин. Это ты о нем мечтал. Я мечтала совсем о другом фильме. И о другом мужчине. Другом Артуре. Слушай, у нас на съемочной площадке, - хорошая фотограф, правда?

Миллер. Хорошая.

Мэрилин. А она уже все твои интимные места успела сфотографировать?

Миллер. Ты думаешь, что ты говоришь?!

Мэрилин. Ой, только не надо строить из себя невинную овечку! Думаешь, я не вижу, как вы с ней переглядываетесь?! И не одна я это вижу. Инге – очень забавная. Она, наверное, и в постель залезает с фотоаппаратом в руках, да? Щелк, щелк, щелк…

Миллер. Откуда я знаю, с чем она залезает в постель?!

Мэрилин. Не смеши. Она наверняка уже давно сделала у себя дома фотовыставку твоих причиндалов и любуется на них. Наверное, еще и увеличила фотографии, чтобы лучше все рассмотреть. А то у тебя все такое маленькое…Вы скоро поженитесь?

Миллер. Я женат. К сожалению, на тебе.

Мэрилин. Не беда. Один раз уже развелся, разведешься и второй. Мы все равно не сможем быть вместе.

(она садится на кровать, взяв со стеллажа фотоальбом и ножницы. Достает из него фотографию, где она сфотографирована вместе с мужем, режет по контуру его фигуру).

Миллер. Что ты делаешь?

Мэрилин. Начинаю раздел имущества. Главное – это поделить хорошие воспоминания, - чтобы у каждого осталось хоть немножко чего-то хорошего, чтобы не было совсем тошно, когда оглядываешься назад.

(Миллер садится перед ней на колени, берет ее за руки).

Мэрилин (говорит очень устало, без злости). Я тебя ненавижу.

Миллер. Я давно это заметил.

Мэрилин (вместо того, чтобы вырвать свои руки из его рук, кладет Артуру голову на плечо). Я тебя ненавижу, Артур. Раньше я ведь…Я не просто смотрела тебе в рот. Ты был для меня богом, я ползала у тебя в ногах, я молилась на тебя. А потом я стала атеисткой. Я увидела, что никакого бога по имени Артур Миллер никогда не было. И я просто была полной дурой. Я не могу не злиться из-за этого. Я хочу сломать, разнести в клочья все церкви моей прежней веры.

(Мэрилин встает. Видно, что она чувствует себя совершенно неприкаянной в этом номере, и каждый шаг дается ей с трудом. Не зная, куда идти, она садится за стол).

Миллер. Но мы снимаем фильм….

Мэрилин. Вот именно! Этот чертов фильм! Я все давно поняла, Артур. Ты ведь обещал его для меня. Ты