Реферат: Кругозор

Муниципальное автономное общеобразовательное учреждение

средняя общеобразовательная школа №43 г. Томска


Конкурс ученических рефератов «Кругозор»


Реферат

«Россия в произведениях Н.В.Гоголя»

(По поэме Н.В.Гоголя «Мёртвые души)


Выполнила: Ларионова Дарья,

обучающаяся 10 Б кл.

МАОУ СОШ № 43г. Томска.

Адрес: ул. Новосибирская 38.

Телефон: 67 – 53 – 90.

Руководитель: Ни Н.А, учитель русского языка и литературы.


Томск - 2011

Содержание


I. Введение.

II. Основная часть. Россия в произведении Гоголя.

1. Интерес к творчеству Гоголя.

2. «Кто же, как не автор, должен сказать святую правду..?»

3. «Глаза мои все чаще смотрят только на Россию…»

4. «Необъятно пространство России, велики ее юные силы…»

5. «Русь, куда же несешься ты?...»

6. Роль лирических отступлений в поэме.

7. «Повесть о капитане Копейкине» в сюжете «Мертвых душ».

8. Значение дороги в поэме.

9. Народ и национальный характер.

III. Заключение.


«Мертвые души» Н.В. Гоголя, —

удивительная книга, горький

упрек современной Руси,

но не безнадежный.

А.И. Герцен


Во всем мире сейчас необычайно широк интерес к творчеству Гоголя. На многих языках издают его книги, ставят пьесы и инсценировки прозаи­ческих произведений, создают кинофильмы, его наследие изучается во мно­жестве научных центров и университетов, о нем публикуются сотни науч­ных работ, ему посвящаются международные симпозиумы. Из русских клас­сиков по степени популярности в мире Гоголь стоит в одном ряду с Досто­евским и Толстым.

Мне интересно творчество Н.В.Гоголя. Его произведения привлекают моё внимание отношением писателя к России, стремлением познать её через русский национальный характер, именно поэтому мне захотелось ещё раз перечитать его удивительную поэму «Мёртвые души», открыть для себя что-то новое, осмыслить содержание произведения с точки зрения современности.

Целью моего реферата является исследование многоплановости текста и создаваемых образов – особенности поэмы, которая придаёт ей вневременную и всечеловеческую ценность.

Актуальность заключается в том, что Н.В.Гоголь верил в духовное возрождение России, был убеждён в том, что путь к возрождению открыт для всех.


Белинский обосновывал право писателя на всемирное значение: он должен с максималь­ной полнотой и художественной мощью отразить национальные свойства жизни своего народа. Творчество Гоголя имеет такое право. В неповторимом единстве комического и трагического был выражен его гуманистический пафос. Пронзительное чувство любви к своему народу и отечеству получило форму высокого лиризма. Он окрасил эпос Го­голя благородной эмоциональной субъективностью, которая становилась тем ярче, чем острее размышлял автор «Мертвых душ» о судьбах России, о бу­дущем своей Родины. Перед читателем предстает Россия в нескольких ракурсах: помещичья, кре­стьянская, чиновничья.

Открыв миру «всю Русь», ее смешные, печальные, драматические и героические стороны,— пророчески сказав об ее прекрасном Будущем, Гоголь создал книги, которые явились подлинным открытием в художе­ственной культуре, оказали большое влияние на развитие русской лите­ратуры и искусства вообще.

Книгам Гоголя суждена вечная жизнь: «Еще падет обвинение на автора со стороны, так на­зываемых патриотов...»

Заканчивая первый том «Мертвых душ», Гоголь вы­сказывает задушевные мысли о значении своего худо­жественного творчества, о смысле изображения в поэме пошлости, пошлого человека, незаметных мелочей обы­денной жизни, разоблачения недостатков, всего подлого и низкого. Он видел свой долг писателя в том, чтобы показать действительную жизнь своей родины. «Кто же как не автор должен сказать святую правду?» — спра­шивает он. Ожидая оскорблений, насмешек, ругатель­ных статей по адресу «Мертвых душ», Гоголь все же писал их, движимый чувством патриотизма: «Глаза мои все чаще смотрят только на Россию, и нет меры любви моей к ней», — писал он в 1843 г.

В поэме Гоголь создает обобщенный образ помещика, где каждый живет ис­ключительно в рамках своего ограниченного сознания, оберегая свои принципы от любых разумных и неразумных доводов. Они не имеют никакой высокой ду­ховной цели в жизни, и все, к чему они стремятся, сводится к приземленно-бытовому.

Центральное место в I томе «Мертвых душ» занимают пять «портретных глав». Каждая из них посвящена конкретному

человеческому типу, наделенному именем.

Имена Чичикова, Манилова, Коробочки, Ноздрева, Собакевича, Плюшкина, пожалуй, относятся к числу наиболее известных среди всех имен героев классической русской литературы. Некоторые из них давно приобрели обобщающий смысл и стали нарицательными.

Но что значат эти имена? Какими соображениями руководствовался писатель, размышляя о «наречении» героев поэмы?

Фамилии эти – факт гоголевского языка, в котором нет полых, пустотелых слов. Исследователи языка Гоголя отмечают, что работа над словом велась писателем с предельным напряжением всех душевных сил, поскольку помимо самого предмета изображения, автора всегда занимало и слово, обозначающее этот предмет.

Для Гоголя были важны как звучание слова, звуковая литературная фактура, там и смысловая сторона, семантика. Гоголь отличался умением «поворачивать» слово так, чтобы при этом извлечь из него максимальный художественный эффект.

При создании образов писатель умел находить такие слова, посредством которых как бы ненароком сами по себе раскрывались неуловимые и невидимые черты характера. Сущность же образа передавалась самым главным словом, связанным с образом, - именем, фамилией, но передавалась не прямо, а путем заключения имени в глубинный художественный контекст.

Вот почему имена героев Гоголя невозможно «прочитать» сразу, сходу. Для осмысления имени необходимо не только установить его внутреннюю связь с образом, но и самого образа с контекстом, в котором подаются также иные образы, и контекстом всего произведения в целом. Литературные имена такого типа называются скрытоговорящими. Применительно к произведениям Гоголя подобные имена характеризуются еще и неоднозначностью, обусловленной тем, что именование героя может осознаваться Гоголем на разных «срезах» текста, на его разных информационных пластах.

Фамилии помещиков в «Мертвых душах» подаются в последовательности, имеющей художественно-аллегорическую и философскую значимость. Прочтение фамилий может осуществляться в двух планах – реальном и аллегорическом, иносказательном.

Однако, читая Гоголя, следует помнить о скрытом смысле большинства его ключевых фраз и придуманных им имен. Гоголь – мастер говорить «эзоповым языком». Интересен эзоповский намек на царя в «Мертвых душах» при рассказе об имении Манилова, где есть, как пишет Гоголь, «аглицкий сад».

Таким образом, фамилии помещиков представляются нам как своеобразие именования различных станций на пути человека, избравшего целый, только материальный идеал. Тема «омертвения» души человека реализуется во всех главных образах поэмы Гоголя. Именование же главного героя, имеющее подтекстовую семантическую нагрузку, является существенным языковым средством для раскрытия этой темы и реализации основной идеи писателя – о возможности возрождения человека.

По Гоголю, в каждом падшем человека душа не умерла вовсе, поскольку по естеству своему она бессмертна.

Писатель шел от евангельской традиции, к которой восходит понимание мертвой души как духовно умершей. Гоголевский подтекст заглавия поэмы «Мертвые души» созвучен христианскому нравственному закону, сформированному святым апостолом Павлом: «Как в Адаме все умирают, так в Христе все оживет».

Прозаические интересы, мелкие и пошлые расчеты обширного царства «мертвых душ», картины серенькой деревенской жизни, «городишек, выстроенных живьем, с деревянными лавчонками», пошлые фигуры героев поэмы, описанные четкой, простой, реалистической речью, полной юмора, насмешки и сатиры, перебиваются в XI главе стилистической струей иного наполнения: то и дело звучат патетические речения из словаря мисти­ков-романтиков: «неведомая сила», «страшная сила», «непостижимая тайная сила», «неестественная власть», «пораженный божьим чудом созерцатель», «главу осе­нило грозное облако», «что пророчит сей необъятный простор», «сверкающая, чудная, незнакомая земле даль».

Белинский говорил, что именно в «Мертвых душах» увидят эту злую сатиру, следствие холодности и нелюбви к родному, к отечественному, — они, которым так тепло в нажитых ими потихоньку домах и домиках, а может быть, и деревеньках — плодах благонамеренной и усердной службы... Впрочем, это и хорошо, с одной стороны, — добавляет Белинский, — это будет лучшею критическою оценкою поэмы...

В «Мертвых душах» Гоголь поставил вопрос о пу­тях развития России, ее настоящем и будущем. Все в ней находится в движении: «мертвые души» господ­ствующих классов отходят назад, а вместо них выдви­гаются живые души, присутствие которых в поэме так ярко ощущал Герцен. Белинский предвидел будущее величие своей родины. В 1839 г. он писал: «Необъятно пространство России, велики ее юные силы, беспре­дельна ее мощь — и дух замирает в трепетном восторге, от предощущения ее великого назначения, ее — закон­ной наследницы жизни трех периодов человечества».

В понимании будущего величия родины Гоголь и Бе­линский были близки.

«Мертвые души» — произведение энциклопедическое по широте охвата жиз­ненного материала. Идейным стержнем поэмы является мысль о трагической судьбе народной. Тема эта необъятна, как и необъятна тема познания всей России. Клю­чевыми в восприятии Руси в поэме являются лирические размышления автора о России и русском народе. Может показаться, что эти прекрасные места неумест­ны в сатирической поэме. Однако они крайне важны для всего замысла писателя.

По Гоголю главный путь к постижению России — познание природы русско­го человека. Этот путь невозможен без познания самого себя. Как писал Гоголь графу Толстому, «найди только прежде ключ к своей собственной душе, когда же найдешь, тогда этим же ключом отопрешь души всех».

Почти весь первый том «Мертвых душ» Гоголь пи­сал за границей, среди прекрасной природы Швейцарии и Италии, среди шумной жизни Парижа. Оттуда он еще яснее видел Россию с ее тяжелой и грустной жизнью. Мысли о России возбуждали эмоциональное волнение Гоголя и выливались в лирические отступления. Именно через них автор показал нам Русь со всех сторон.

Написанное к началу 1841 г. лирическое обращение к России раскрывает идею гражданского долга писа­теля перед родиной. Чтобы создать особый язык заклю­чительных страниц первого тома, Гоголь долго «бился», провел сложную работу, которая показывает, что изме­нения лексики и грамматического строя были связаны с изменениями идейного содержания отступления.

Первая редакция обращения к России: «Русь! Русь! вижу тебя...» — была такова: «Эх, ты, Русь моя... моя за­бубённая, разгульная, распривольная, расчудесная, рас­целуй тебя бог, святая земля! Как не родиться в тебе беспредельной мысли, когда ты сама без конца?..»

Создавая лирические отступления «Мертвых душ», Гоголь стал одним из зачинателей гар­монизации прозы в русской литературе. «...Что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?»

Симфония лирических отступлений, «воззваний», «гневных дифирамбов» XI главы заканчивается торже­ственным аккордом-обращением к душе русского на­рода, любящего быстрое движение вперед, езду на ле­тящей птице-тройке.

Рассмотрим значение основных лирических отступлений в поэме «Мертвые души»:

«Эх, тройка! птица-тройка, кто тебя выдумал?»

Автор сравнивает Русь с «бойкой необгонимой тройкой». Это летит в свое великое будущее не Россия «мертвых душ», а Россия народ­ная, Россия, обретающая свою силу в народе.

Привычный Гоголю символ дороги и движения впе­ред, теперь обращенный ко всему народу, ко всей Руси, вызвал в душе писателя лирический восторг любви к родине, чувство гордости за нее и уверенность в ве­личии ее будущих судеб.

Реалистические эпитеты Гоголя, выделявшие в пред­метах их основные качества, точные и ясные, всегда вы­ражавшие определенное, часто насмешливое отношение к изображаемому, сменились романтическими эпите­тами, подчеркивающими таинственную сущность вещей и явлений, с горячим, необыкновенно страстным, но очень неопределенным содержанием.

Гоголь высоко ценил способность писателя к лиризму, видя в нем необходимое качество поэтического таланта. Родник лиризма Гоголь видел не в «нежных», а в «гу­стых и крепких струнах... русской природы» и опреде­лял «высшее состояние лиризма» как «твердый взлет в свете разума, верховное торжество духовной трезво­сти».

Лирический призыв писателя должен касаться разнообразных сторон жизни: «много, много предметов для лирического поэта» видел Гоголь, для поэта, кото­рый возлюбит спасение земли своей и отдаст себя на служение родине. Лирическая поэзия есть «чистая лич­ность самого поэта и чистая правда», в ней «отчет ощу­щений самого поэта», который повсюду высказывает «личные тайны... собственной души». Эти тайны души автора служат содержанием лирических отступ­лений «Мертвых душ», овеянных «вьюгой вдохновения».

Таким образом, для Гоголя в лирическом отступ­лении была важна прежде всего мысль, идея, а не чув­ство, как это принималось поэтикой прошлых направ­лений, определявшей лиризм как выражение чувств, доходящих до восторга. Гоголевское понимание «стро­гого лиризма» было новым в художественной литера­туре.

Высказываясь против лирических отступлений XI главы, Белинский не учитывал огромного эмоциональ­ного воздействия их неопределенно выраженного, но ярко патриотического содержания, усиленного «пою­щей» ритмизацией текста, общим значением возвеличи­вания России и русского народа в их быстролетном движении к будущему.

«Русь, куда же несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа».

Лирическая концовка «Мертвых душ» с уподобле­нием России птице-тройке, написанная для второй ре­дакции (1841 г.), была переработана очень незначи­тельно. Исправления касались уточнения смысла пред­ложений, грамматического и интонационного строя. Внесен вопрос — «ее ли не любить», подчеркивающий новый смысл: «его ли душе... не любить быструю езду» — ударение на особенный характер русского человека; «ее ли не любить» — ударение на слове «ее», определяющем быструю езду, восторженно-чудесное движение вперед. Гоголь достигает гармонизации речи, отступление звучит, особенно в словах: «слышится что-то восторженно-чудное». Тройка в конце поэмы — логическое за­вершение всего ее содержания.

Образ России, созданный Гоголем в заключительном лирическом отступле­нии, и его риторический вопрос, обращенный к Руси, высокий лирический па­фос автора, устремленного мыслями в будущее, дают надежду на возрождение страны.

«Русь! Чего же ты хочешь от меня? Какая непости­жимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня пол­ные ожидания очи?..»

Неисповедимые пути русской ис­тории («Русь, куда ж несешься ты, дай ответ? Не дает ответа») пересекаются с путями мирового развития. Кажется, что это те самые дороги, по которым плута­ет Чичиков. Символично, что из захолустья Коробочки Чичикова выводит на дорогу неграмотная девчонка Пелагея, не знающая, где право, где лево.

Типаж, представляющий Россию, весьма разнообразен. От малолетней девочки Пелагеи до безымянных, умерших или беглых работников Собакевича и Плюшкина, которые не действуют, а лишь мимоходом упоминаются, перед нами проходит обширная галерея персонажей, многоцветный образ народной России.

Широкий размах души, природная сметка, мастеровитость, богатырская удаль, чуткость к слову, разящему, меткому, — в этом и во многом другом проявляется у Гоголя истинная душа народа. Сила и острота народного ума сказались, по мыс­ли Гоголя, в бойкости, меткости русского слова (глава пятая); глубина и цель­ность народного чувства — в задушевности русской песне (глава одиннадцатая); широта и щедрость души в яркости, безудержном веселье народных праздников (глава седьмая).

Воспевая народ и национальный характер, писатель не опускается до тщесла­вия, слепоты. И в этой точности, честности его взгляда кроется действенное отно­шение к русской жизни, энергичный, а не созерцательный патриотизм. Гоголь видит, как искажаются высокие и добрые качества в царстве мертвых душ, как гиб­нут крестьяне, доведенные до отчаяния.

Разрушение добрых задатков в человеке подчеркивает, как современная Гоголю жизнь, все еще не отмененное крепостное право губит народ. На фоне величественных, бескрайних просторов России, ли­рических пейзажей, которыми пронизана поэма, реальные картины жизни кажут­ся особо горькими. «Здесь ли не быть богатырю, когда есть место,


где развернуться и пройтись ему?» — восклицает Гоголь, думая о возможностях Родины.

Картины русской природы часто встречаются в «Мертвых душах». Гоголь, как и Пушкин, любил русские поля, леса, степи. Он описывает и печальные деревни, голые, унылые, и помещичий лес, который «темнел каким-то скучноватым цветом», и барский парк в имении Манилова, где «пять-шесть берез небольшими купами кое-где возносили свои мелколистные жиденькие вершины». Но основным пейзажем у Гоголя являются виды по сторонам дороги, мелькающие перед путешественником.

Природа показана в одном тоне с изображением народной жизни, навевает тоску и грусть, удивляет неизмеримым простором; она живет вместе с народом, как бы делит его тяжелую участь.

Обращение к Руси было выражением сильнейшего, действенного патриотизма Гоголя, полного волнующей силы глубокого чувства. Он писал, что при одном имени «Россия» «как-то вдруг просветляется взгляд у нашего русского поэта, раздвигается дальше его кругозор, все становится у него шире, и он сам как бы облекается величием, становясь превыше обыкновенного человека. Это что-то более, нежели обыкновенная любовь к оте­честву».

Высокое патриотическое признание об­щественной роли литературы и долга писателя, в основе близкое к взглядам Белинского, заставляло Гоголя ставить вопрос о значении собственного творчества для на­рода. Вопрос «Русь! чего же ты хочешь от меня?» не был риторическим приемом художественного стиля, он вызван общей идеей «Мертвых душ», как произведения писателя, сказавшего горькую правду о жизни народа для его же пользы.. В России, писал впоследствии Гоголь, «всякое звание и место требуют богатырства»

«Русь! Русь! Вижу тебя, из моего чудного пре­красного далека тебя вижу...»

В этом тексте сильна песенная фразеология — рито­рические восклицания — «Эх, ты, Русь моя...», «Эх, Русь!». Патетический тон поддерживают церковнославянизмы «вонзаю очи», «силы святые», «бог», «божий свет»… С ними кон­трастируют просторечные выражения «разгульная», «забубённая», «расцелуй», «замашка».

Этот неслаженный язык не удовлетворил Гоголя. Он удалил просторечия, часть песенных присловий, доба­вил описание песни,

как выражение силы и поэзии на­рода, как голоса России.

Восклицания и вопросы первоначального текста при­обрели значение обращения и вопросов автора к России и потеряли в какой-то мере свое риторическое значение. Изменилось содержание отступления — от хвалебного, неопределенного содержания дифирамба Руси - Гоголь перешел к проблеме долга писателя-гражданина.

Для выражения этой идеи Гоголь создал особый язык - ору­дие экспрессивного и повышенно эмоционального воз­действия на читателя.

Сознание огромной ответственности за свой писа­тельский труд поддерживалось в Гоголе высокими оцен­ками Белинского его произведений, намерением пока­зать в «Мертвых душах» «пути и дороги» не только помещиков, но и жизнь городского чиновничества.

«Мертвая душа» и у главного героя поэмы. Чичиков — представитель рождающегося капиталистического строя. Не случайно Гоголь такое большое внимание уделил этому персонажу, который, следуя заветам отца, копит копейку и пытается ею добиться всего в жизни.

Маленький, средненький и весьма посредственный по своим достоинствам человечек, обычный авантюрист, способный на паскудное служение. Гоголь именует Чичикова Павлом – (малым). (Павел Чичиков – «маленький Наполеончик»).

Обстоятельства жизни рано воспитали в Павле Ивановиче тайное желание выбиться в люди. У него была своя карьера, свой «трон», которого он стремился достичь любыми средствами. Аналогично восходит к власти и Наполеон. И все-таки Наполеон – это не Чичиков, а Чичиков – не Наполеон. Он всего лишь «наполеончик».

Пародируя в образе Чичикова русское восприятие Наполеона, писатель создает смеховой эффект даже самой внешней стороной фамилии своего героя. В словообразовательной паре Чичиков (от Чичик) есть внешние, вызывающее улыбку звуковые ассоциации, связанные с какой-то мелкой пташкою.

Чичиков всегда выбрит, надушен, напомажен, всегда на нем чистое белье и модное платье разных цветов. Но это внешняя опрятность разительно контрастирует с внутренней грязью и нечистоплотностью героя-приобретателя. Смешно, по-птичьи звучащую фамилию носит хищник, способный перейти от покупки мертвых душ к охоте за душами живыми. Главный герой Павел Иванович идет по пути потери исконной человеческой сущности. Отчество Иванович (от имени Иван) обобщено и представляет всякого русского человека. Личное имя героя – Павел, ассоциируется с именем апостола и его жизненным путем.

Автор хочет показать, что и буржуазный порядок делает души людей «мертвыми». Гоголь обличает чуждые живой душе человека чудовищный эгоизм и лицемерие представителей власти имущей России.

Картина жизни России была бы неполной, если бы Гоголь ограничился только изображением помещиков. В сюжет включен еще один важный общественный слой – чиновничество. И хотя чиновников писатель рисует не так подробно, как помещиков, но они образуют весьма выразительный коллективный портрет губернской власти.

Чиновничество представлено в поэме грабящим государство и просителей. Взяточничество, казнокрадство — явления повседневные. Гоголь создает групповой портрет, связанный круговой порукой. Произвол и беззаконие творят не только провинциальные чиновники.

«По­весть о капитане «Копейкине» рассказывает о бездушном сановнике, выставив­шем инвалида Отечественной войны 1812 года.

Художественное своеобразие «Пове­сти о капитане Копейкине», этой, по сло­вам почтмейстера, «в некотором роде целой поэмы», помогает уяснить и эсте­тическую природу «Мертвых душ». Соз­давая свое произведение — поэму под­линно народную и глубоко национальную, — Гоголь опирался на традиции народно­поэтической культуры. Отсюда и лирическое отступление: «Русь, Русь! Вижу тебя из своего чудного, прекрасного далека тебя вижу»

Повесть существует в трех основных редакциях. Канонической считается вто­рая, не пропущенная цензурой, которая и печатается в составе «Мертвых душ» во всех современных изданиях. Первона­чальная редакция отличается от последу­ющих прежде всего своим финалом, где рассказывается о разбойничьих похожде­ниях Копейкина, его бегстве за границу и письме оттуда Государю с объяснением мотивов своих поступков.

Как уже не раз отмечалось исследо­вателями, гоголевский образ капитана Копейкина восходит к фольклорному ис­точнику — народным разбойничьим пес­ням о воре Копейкине. Интерес и любовь Гоголя к народному песнетворчеству об­щеизвестны «Повесть о капитане Копейкине», в буквальном смысле слова вырастающая из песни, и явилась воплощением гоголевской мысли. Угадав в песне «сти­хию характера», писатель, говоря его же словами, «развивает ее и улетает не­сравненно выше своего оригинала». При­ведем отрывок одной из песен о разбойнике Ко­пейкине:

^ Собирается вор Копейкин

На славном на устье Карастане.

Он со вечера, вор Копейкин, спать

ложился,

Ко полуночи вор Копейкин подымался, Он утренней росой умывался, Тафтяным платком утирался, На восточну сторонушку Богу

Молился.

«Вставайте, братцы полюбовны! Нехорош-то мне, братцы…

Атаман разбойников Копейкин, каким он изображен в народной песенной тра­диции, ногою оступился, рукою за кроп­кое деревце ухватился. Эта окрашенная в трагические тона символическая подроб­ность и является главной отличительной чертой данного фольклорного образа.

Поэтическую символику песни Гоголь использует в описании внешнего облика своего героя: «ему оторвало руку и ногу». Создавая портрет капитана Копейкина, писатель приводит только эту подроб­ность, связывающую персонажа поэмы с его фольклорным прототипом. Следует также подчеркнуть, что в народном твор­честве оторвать кому-нибудь руку и ногу почитается за «шутку» или «баловство». Гоголевский Копейкин вовсе не вызывает к себе жалостливого отношения. Это ли­цо отнюдь не страдательное, не пассив­ное.

Как отмечает Ю.В.Манн, «имя героя важно Гоголю еще потому, что в соответ­ствии со своим скрытым значением, с этимологией, подсказывало ассоциации бесшабашной удали и дерзости: вспом­ним ходячее выражение: жизнь — копей­ка. В черновой редакции "повести", кста­ти, это выражение обыгрывалось: «...все это привыкло, знаете, к распускной жиз­ни, всякому жизнь - копейка, забубённая везде жизнь, хоть трава не расти...»

К сказанному, может быть, стоит до­бавить, что в сознании Гоголя выражение «жизнь — копейка» издавна ассоциирова­лось с дерзкой удалью и разбойничест­вом.

Принято считать, что под дав­лением цензуры Гоголь вынужден был приглушить сатирические акценты Повес­ти, ослабить ее политическую тенденцию и остроту — «выбросить весь генералитет», сделать менее привлекательным об­раз Копейкина и т.д. Из писем Гоголя яв­ствует, однако, что эпизод с Копейкиным был важен ему вовсе не тем, чему прида­вали значение цензоры. Писатель без ко­лебаний идет на переделку всех предпо­лагаемых «предосудительных» мест, мо­гущих вызвать неудовольствие цензуры.

Созданная по законам сказовой поэ­тики (ориентация на живой разговорный язык, прямое обращение к слушателям, использование простонародных выраже­ний и повествовательных приемов), гого­левская Повесть требует и соответствую­щего прочтения. Ее сказовая форма от­четливо проявляется и в слиянии народ­но-поэтического, фольклорного начала с реально-событийным, конкретно-истори­ческим. Народная молва о разбойнике, уходя­щая в глубь народной поэзии, не менее важна для понимания эстетической при­роды Повести, чем хронологическая за­крепленность образа за определенной эпохой — кампанией 1812 года.

В изложении почтмейстера история капитана Копейкина менее всего есть пе­ресказ реального происшествия. Дейст­вительность здесь преломлена через со­знание героя-рассказчика, воплощающе­го, по Гоголю, особенности народного, национального мышления. Исторические события, имеющие государственное, об­щенациональное значение, всегда поро­ждали в народе всевозможные устные рассказы и предания. При этом особенно активно творчески переосмыслялись и приспосабливались к новым историчес­ким условиям традиционные эпические образы.

Во всех трех известных редакциях Повести сразу же после пояснения, кто такой капитан Копейкин, следует указа­ние на главное обстоятельство, вынудив­шее Копейкина самому добывать себе средства: «Ну, тогда еще не сделано бы­ло насчет раненых никаких, знаете, эда­ких распоряжений; этот какой-нибудь ин­валидный капитал был уже заведен, мо­жете представить себе, в некотором ро­де, гораздо после». Таким образом, ин­валидный капитал, обеспечивавший ра­неных, был учрежден, да только уже пос­ле того, как капитан Копейкин сам нашел себе средства. Причем, как это следует из первоначальной редакции, средства эти он берет из «казенного кармана».

Шайка разбойников, которой предводи­тельствует Копейкин, воюет исключи­тельно с казной. «По дорогам никакого проезда нет, и все это собственно, так сказать, устремлено на одно только ка­зенное. Если проезжающий по какой-ни­будь своей надобности — ну, спросят только: "зачем?" — да и ступай своей дорогой. А как только какой-нибудь фураж казенный, провиант или деньги — сло­вом, все что носит, так сказать, имя

каз­ны — спуска никакого».

Видя «упущение» с Копейкиным, Го­сударь «издал строжайшее предписание составить комитет исключительно с тем, чтобы заняться улучшением участи всех, то есть раненых...». Высшие государст­венные власти в России, и в первую оче­редь сам Государь, способны, по Гоголю, сделать правильные выводы, принять му­дрое, справедливое решение, да вот только не сразу, а «опосля». Раненых обеспечили так, как ни в каких «других просвещенных государствах», но только тогда, когда гром уже грянул...

Капитан Копейкин подался в разбойники не из-за черствости высоких государственных чи­нов, а из-за того, что так уже на Руси все устроено, задним умом крепки все, начи­ная с почтмейстера и Чичикова и кончая Государем.

Способность русского человека и после ошибки сделать необходи­мые выводы и исправиться должна была, по мысли Го­голя, в полной мере реали­зоваться в следующих то­мах.

В общем замысле поэмы сказалась причастность Го­голя к народной филосо­фии. Народная мудрость неоднозначна. Своей насто­ящей, подлинной жизнью пословица живет не в сбор­никах, а в живой народной речи. Смысл ее может ме­няться в зависимости от си­туации, в которой она упот­ребляется.

Подлинно на­родный характер гоголев­ской поэмы заключается не в том, что в ней обилие по­словиц, а в том, что автор пользуется ими в соответст­вии с их бытованием в на­роде. Оценка писателем то­го или иного «свойства рус­ской природы» всецело за­висит от конкретной ситуа­ции, в которой это «свойст­во» проявляется. Авторская ирония направлена не на само свойство, а на его реальное бытие.

Писателю все же удалось создать облик живой России. Образ русского народа, его прекрасной души проходит через всю поэму. Гоголь почувствовал биение здорового народного сердца, разглядел живую Русь.

В лирическом отступлении о «птице - трой­ке», в конце поэмы, звучат слова, полностью выражающие авторское от­ношение к дороге. Для Гоголя в дороге, «восторженно-чудной», летящей «невесть куда в пропадающую даль», вся русская душа, все ее простое и неизъяснимое обаяние, весь ее размах и полнота жизни.

Русская душа — это «птица-тройка», которая не знает никаких внутренних ограничений: «Эх, тройка! Птица - тройка! кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа ты могла только родиться, — в той земле, что не любит шутить, а ровнем — гладнем разметнулась на полсвета...». Как бы ни сковывали русскую душу рабские сети, она все равно остается духовно свободной, она вырывается из сетей и несется по необъятным просторам Руси.


Гоголь проводит откры­тую параллель между «птицей-тройкой» и Русью: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься?» Русь «мчится, вся вдохновен­ная Богом» и «неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях». Русь, как и русская душа, не знает ограничений. Русская душа и русская земля неразрывно связаны между собой.

В конце поэмы автор намечает и некоторые перспективы духов­ного возрождения главного героя. Преодоление зла, по мнению писателя, за­ключается не в социальном переустройстве, а в неисчерпаемом потенциале рус­ского народа, поэтому «горький упрек современной Руси», высказанный в поэме «Мертвые души», можно назвать пока не безнадежным.

Произведение Н.В. Гоголя «Мертвые души» отразило те социальные явления и кон­фликты, которые были характерны для крепостной России 30—40-х годов XIX века. В нем представлен образ России. Но Россия не одна, их три. Россию «мертвых душ» представляют помещики и чиновники, это одна Россия. Второй образ — крестьянская Россия. Впоследствии появляется прекрасный художест­венный образ Руси-тройки, птицы-Тройки, которая становится символом буду­щей прекрасной России.

«Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога!»

Гоголь любил дорогу, дальние поездки, быструю езду, смену впечатлений. Он много путешествовал на пароходах, поездах, лошадях, «на перекладных» ямских тройках и дилижансах. Видел он Западную Европу, Малую Азию, был проездом в Греции и Турции, много ездил по России.

Дорога, успокоительно действуя на Гоголя, пробуждала его творческие силы, была потребностью художника, давая ему необходимые впечатления, настраивая на высокопоэтический лад. «Голове моей и мыслям лучше в дороге…Сердце мое слышит, что бог мне поможет совершить в дороге все, для чего орудия и силы во мне доселе созревали», - писал Гоголь о значении дороги для его творчества.

Образ «дороги», включая и автобиографические черты, отраженные в этом отступлении, был тесно связан с общей идеей поэмы, служил символом движения, символом жизни человека, нравственного совершенствования, символом жизни человека, находящегося «покамест на дороге и на станции, а не дома».

В Х главе показал «всемирную летопись человечества», постоянные отклонения от «прямого пути», поиски его, «озаренного солнцем и освещенного всю ночь огнями», сопровождаемые неизменным вопросом: «где выход? где дорога?».

Таким образом, дорога для Гоголя — это Русь, а Русь — это ничем не стесненная свобода. Как и для всех передовых людей, живших в начале XIX века.

В 20—30 годы для Гоголя судьба России была глубоко волную­щей темой. Он верил в Россию, верил в ее будущее. Поэтому можно с уверен­ностью сказать, что дорога в творчестве Гоголя — это дорога России к луч­шему, светлому будущему. Сама Россия мыслится Гого­лем тоже в развитии, как и национальный характер.

Мотив движения, дороги, пути пронизывает всю поэму.

Действие развивается по мере путешествия Чичи­кова. Это дало полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров.

Дорога в поэме предстает в своем прямом, реальном значении — это просел­ки, по которым колесит чичиковская бричка, — то ухабы, то пыль, то непролаз­ная грязь.

Чичиков блуждает по глухим закоулкам жизни в погоне за неизменной целью обогащения. По замыслу Гоголя, Чичиков, не сознавая этого, уже движется по пути к прямой дороге жизни. Поэтому образом дороги, движения («кони мчатся») предваряется биография Чичикова, героя поэмы, пробуждение каждого отдельного человека и все великой России к новой прекрасной жизни, о чем постоянно мечталось Гоголю.

Конкретность, реалистичность и точность в описании дороги продолжают пушкинские традиции чистоты и безыскусственности. Таковы поэтически-простые выражения: «ясный день», «осенние листья», «холодный воздух»… Это простая речь осложняется восторженными лирическими восклицаниями, передающими личное ощущение автора: ведь это он рассказывает читателю о своей любви к дороге: «Какой славный холод! Какой чудный, вновь обнимающий тебя сон!». Включение этих восклицаний придает характер своеобразия и новизны складу речи отступления о дороге.

В знаменитом лирическом отступлении 11-й главы эта дорога, с несу­щейся бричкой, неприметно превращается в фантастический путь, по которому летит Русь среди других народов и государств. Кажется, что это те самые дороги, по которым плута­ет Чичиков.

Символично, что из захолустья Коробочки Чичикова выводит на дорогу неграмотная девчонка Пелагея, не знающая, где право, где лево.

Типаж, представляющий Россию, весьма разнообразен