Реферат: Архетип и символ

Архетип и символ


Карл Густав ЮНГ


СОДЕРЖАНИЕ

Жизнь и воззрения К.Г. Юнга (предисловие А. М. Руткевича)

Подход к бессознательному (перевод В. В. Зеленского).

Об архетипах коллективного бессознательного (перевод А.М. Руткевича)

Психология и религия (перевод А.М. Руткевича)

Проблема души современного человека (перевод А.М. Руткевича)

Йога и Запад (перевод А.М. Руткевича)

Введение в религиозно-психологическую проблематику алхимии (перевод В.М.

Бакусева)

Об отношении аналитической психологии к поэтико-художественному творчеству

(перевод В.В. Бибихина)

Примечания (В.М. Бакусев, В.В. Бибихин, В.В. Зеленский, А.М. Руткевич)


^ ЖИЗНЬ И ВОЗЗРЕНИЯ К.Г. ЮНГА

Карл Густав Юнг родился 26 июля 1875 г. в швейцарском местечке Кесвиль в семье

священника евангелически-реформатской церкви. Семья Юнгов происходила из Германии:

прадед К. Юнга руководил военным госпиталем во времена наполеоновских войн, брат прадеда

некоторое время занимал пост канцлера Баварии (был женат на сестре Ф. Шлейермахера). Дед

- профессор медицины - переехал в Швейцарию с рекомендацией А. фон Гумбольдта и

слухами, будто он внебрачный сын Гёте. Отец К. Юнга помимо теологического образования

получил степень доктора филологии, но, разуверившись в силах человеческого разума, оставил

занятия восточными языками и какими бы то ни было науками вообще, полностью отдавшись

вере. Мать Карла Густава происходила из семьи местных бюргеров, которые на протяжении

многих поколений становились протестантскими пасторами. Религия и медицина, таким

образом, соединились в этой семье задолго до рождения Карла Густава.

Семья принадлежала к <хорошему> обществу, но едва сводила концы с концами. Детство и

особенно юность Юнга прошли в бедности. Он получил возможность учиться в лучшей

гимназии Базеля, куда переехала семья, только благодаря помощи родственников и

сохранившимся связям отца. Необщительный, замкнутый подросток, он так и не приобрел себе

приятелей (от вытекающих отсюда неприятных последствий его избавляли высокий рост и

изрядная физическая сила). К внешней среде приспосабливался с трудом, нередко сталкивался

с непониманием окружающих, предпочитая общению погружение в мир собственных мыслей.

Словом, представлял классический случай того, что сам он назвал впоследствии

<интроверсией>. Если у экстраверта психическая энергия направлена преимущественно на

внешний мир, то у интроверта она перемещается к субъективному полюсу, к образам

собственного сознания. Свои мемуары Юнг не зря назвал <Воспоминания, сновидения,

размышления> - сновидения играли огромную роль в духовной жизни Юнга с раннего

детства, и на анализе сновидений позже строилась вся его психотерапевтическая практика.

Еще в отрочестве Карл Густав пришел к отрицанию религиозных представлений своего

окружения. Догматизм, ханжеское морализаторство, превращение Иисуса Христа в

проповедника викторианской морали вызывали у него искреннее возмущение: в церкви

<бесстыдно толковали о Боге, его стремлениях и действиях>, профанируя все священное

<избитыми сентиментальностями>. В протестантских религиозных церемониях он не видел и

следа божественного присутствия; по его мнению, если Бог некогда и жил в протестантизме, то

давно покинул эти храмы. Знакомство с догматическими трудами привело к мысли, что они

являются <образцом редкостной глупости, единственная цель которых - сокрытие истины>;

католическая схоластика оставляла впечатление <безжизненной пустыни> . Живой

религиозный опыт стоит выше всех догматов, считал молодой Юнг, а потому <Фауст> Гёте и

<Так говорил Заратустра> Ницше оказались для него ближе к истинной религии, чем весь

либеральный протестантизм. <Мне вспоминается подготовка к конфирмации, которую

проводил мой собственный отец, - писал Юнг спустя несколько десятилетий. - Катехизис

был невыразимо скучен. Я перелистал как-то эту книжечку, чтобы найти хоть что-то

интересное, и мой взгляд упал на параграфы о троичности. Это заинтересовало меня, и я с

нетерпением стал дожидаться, когда мы дойдем на уроках до этого раздела. Когда же пришел

этот долгожданный час, мой отец сказал: <Данный раздел мы пропустим, я тут сам ничего не

понимаю>. Так была похоронена моя последняя надежда. Хотя я удивился честности моего

отца, это не помешали мне с той поры смертельно скучать, слушая все толки о религии> .

Живой опыт божественного был явлен многочисленными сновидениями: во сне являлись

чудовищные, страшные, но величественные образы. Под влиянием нескольких постоянно

повторявшихся сновидений сомнения в догматах христианства усилились. Среди прочих

рассуждении Юнга-гимназиста о Боге (а им он методично предавался по два часа в день по

дороге в гимназию и обратно) главное место теперь занимает очевидная <ересь>: Бог не

всеблаг, у него имеется темная, страшная ипостась.

В сновидениях Юнга той поры важен еще один мотив: он наблюдал образ наделенного

магической силой старца, который был как бы его alter ego. В повседневных заботах жил

замкнутый, робкий юноша - личность номер один, а в снах являлась другая ипостась его <Я>

- личность номер два, обладающая даже собственным именем (Филемон). Уже завершая свое

обучение в гимназии Юнг прочитал <Так говорил Заратустра> и даже испугался: у Ницше тоже

была <личность №2> по имени Заратустра; она вытеснила личность философа (отсюда безумие

Ницше - так Юнг считал и в дальнейшем, вопреки более достоверному медицинскому

диагнозу). Страх перед подобными последствиями <сновидчества> способствовал

решительному повороту к реальности. Необходимость одновременно учиться в университете,

работать, зная, что рассчитывать приходится лишь на свои силы, уводила от волшебного мира

сновидений. Но позже, в учении о двух типах мышления найдет отражение и личный

сновидческий опыт Юнга. Главной целью юнговской психотерапии станет единение

<внешнего> и <внутреннего> человека у пациентов, а размышления зрелого Юнга на темы

религии в какой-то степени будут лишь развитием того, что было испытано им в детстве.

При выяснении источников того или иного учения нередко злоупотребляют словом

<влияние>. Очевидно, что влияние не есть однозначная детерминация: <повлиять> в истинном

смысле слова, когда речь идет о великих философских или богословских учениях, можно

только на того, кто сам собою что-то представляет. Юнг в своем развитии отталкивался от

протестантской теологии, усваивая одновременно духовную атмосферу своего времени. Он

принадлежал к немецкой культуре, которой издавна был свойственен интерес к <ночной

стороне> существования. В начале прошлого века романтики обратились к народным

сказаниям, мифологии, <рейнской мистике> Экхарта и Таулера, к алхимической теологии Бёме.

Врачи-шеллингианцы (Карус) уже пытались применять учение о бессознательном психическом

в лечении больных. Пантеизм Гёте сочетался у Юнга с <мировой волей> Шопенгауэра, с

модной <философией жизни>, с трудами биологов-виталистов. На глазах Юнга происходила

ломка патриархального уклада жизни в Швейцарии и Германии: уходил мир деревень, замков,

небольших городков, в самой атмосфере которых оставалось, как писал Т. Манн, <нечто от

духовного склада людей, живших, скажем, в последние десятилетия пятнадцатого века, -

истеричность уходящего средневековья, нечто вроде скрытой душевной эпидемии>, с

подспудной душевной предрасположенностью к фанатизму и безумию . В учении Юнга

сталкиваются духовная традиция прошлого и современность, алхимия XV-XVI вв. и

естествознание, гностицизм и научный скепсис.

Интерес к далекому прошлому как к чему-то постоянно сопровождающему нас сегодня,

сохранившемуся и действующему на нас из глубин, был характерен для Юнга еще в юности.

Любопытно, что в университете ему более всего хотелось учиться на археолога. <Глубинная

' Манн Т. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. С. 307.

психология> своим методом чем-то напоминает археологию. Известно, что Фрейд

неоднократно сравнивал психоанализ с этой наукой и сожалел, что название <археология>

закрепилось за поисками памятников культуры, а не за <раскопками души>. <Архе> -

первоначало, и <глубинная психология>, снимая слой за слоем, движется к самым основаниям

сознания.

Однако в Базеле археология не преподавалась, а в другом университете Юнг учиться не

мог - скромную стипендию ему могли выплачивать лишь в родном городе. Сегодня спрос на

выпускников естественно-научных и гуманитарных факультетов университета велик, но в

конце прошлого века ситуация была иной. Профессионально заниматься наукой могли лишь

материально обеспеченные люди, кусок хлеба гарантировали теологический, юридический и

медицинский факультеты. Юриспруденция была Юнгу совершенно чужда, протестантская

теология вызывала отвращение, тогда как медицинский факультет наряду с профессией,

позволявшей выбраться из нищеты, давал и сносное естественно-научное образование.

Как и в гимназии. Юнг отлично учился в университете, вызывая удивление своих

сокурсников тем, что помимо учебных дисциплин он отдавал много времени изучению

философии. До последнего года обучения он специализировался по внутренним болезням, ему

уже было обеспечено место в престижной мюнхенской клинике. В последнем семестре нужно

было сдавать психиатрию, он открыл учебник и прочитал на первой странице, что психиатрия

есть <наука о личности>. <Мое сердце неожиданно резко забилось, - вспоминал Юнг в

старости. - Возбуждение было необычайным, потому что мне стало ясно, как при вспышке

просветления, что единственно возможной целью для меня может быть психиатрия. Только в

ней сливались воедино два потока моих интересов. Здесь было эмпирическое поле, общее для

биологических и духовных фактов, которое я искал повсюду и нигде не находил. Здесь же

коллизия природы и духа стала реальностью>. Человеческая психика является местом встречи

науки и религии, конфликт между ними преодолим на пути подлинного самопознания. Тут же

было принято решение, которое удивило всех - психиатрия считалась самым непрестижным

для медика занятием, хотя бы потому, что все успехи медицины в XIX в. не привели к

заметным результатам в лечении психических заболеваний. После окончания университета

Юнг переезжает в Цюрих, начинает работать в клинике Бургхёльци, руководимой видным

психиатром Э.Блейлером.

Базель и Цюрих имели для Юнга символическое значение как два полюса европейской

духовной жизни. Базель - живая память евро-

JungC.G. Memories, Dreams, Reflections. P. 130.

пейской культуры. В университете не забывали о преподававшем в нем Эразме и

учившемся Гольбейне, на филологическом факультете преподавали профессора, лично знавшие

Ницше. Интерес Юнга к философии мог вызвать недоумение у медиков, но философия

считалась в Базеле необходимой стороной культуры. В Цюрихе же она, наоборот, считалась

непрактичным <излишеством>. Кому нужны все эти ветхие книжные знания? Наука тут

рассматривалась как полезное орудие, ценилась по своим приложениям, эффективному

применению в индустрии, строительстве, торговле, медицине. Базель уходил корнями в далекое

прошлое, в то время как Цюрих устремлялся в столь же далекое будущее. Юнг видел в этом

<раскол> европейской души: рассудочная индустриально-техническая цивилизация предает

забвению свои корни. И это закономерно, ибо душа окостенела в догматическом богословии.

Наука и религия вступили в противоречие именно потому, полагал Юнг, что религия

оторвалась от жизненного опыта, тогда как наука уходит от важнейших проблем, она держится

плотского эмпиризма и прагматизма. <Мы стали богатыми в познаниях, но бедными в

мудрости>, - напишет он вскоре. В созданной наукой картине мира человек есть лишь

механизм среди других механизмов, его жизнь утрачивает всякий смысл. Необходимо найти ту

область, где религия и наука не опровергают друг друга, а наоборот, сливаются в поисках

первоистока всех смыслов. Психология сделалась для Юнга наукой наук - именно она, с его

точки зрения, должна дать современному человеку целостное мировоззрение.

В своих поисках <внутреннего человека> Юнг не был одинок. У многих мыслителей конца

XIX - начала XX вв. мы обнаруживаем то же негативное отношение и к мертвому космосу

естествознания, и к церкви, и к религии. Одни из них, например Толстой, Унамуно, Бердяев,

обращаются к христианству и дают ему самое неортодоксальное толкование. Другие, испытав

душевный кризис, создают философские учения, которые иногда не без основания называют

<иррационалистическими>, - так появляются прагматизм Джеймса или интуитивизм Бергсона.

Ни эволюцию живой природы, ни поведение самого примитивного организма, ни тем более

мир человеческих переживаний не объяснить законами механики и физиологии. Жизнь есть

вечное становление, гераклитовский поток, <порыв>, не признающий закона тождества. И

вечный сон материи, круговорот веществ в природе, и вершины духовной жизни суть лишь два

полюса этого неудержимого потока.

Кроме <философии жизни> Юнга задела и мода на оккультизм. На протяжении двух лет он

принимал участие в спиритических сеансах, познакомился с обширной литературой по

астрологии, нумерологии и другим <тайным> наукам. Эти увлечения студенческих лет во

многом определили характер позднейших исследований Юнга. От наивной веры в то, что

медиумы общаются с духами умерших, он скоро отошел. Сам факт общения с духами, кстати

сказать, отрицают и серьезные оккультисты. Астральные тела не принимают участия в земной

жизни, медиумы вступают в контакт лишь со своеобразными <раковинами>, <психическими

оболочками>, сохраняющими отдельные черты населявшей их личности, которая к этому

времени уже покинула астральный мир и перешла в более высокое измерение. Эти оболочки

обладают лишь видимостью жизни, они оживляются психической энергией впавшего в транс

медиума (или, во время столоверчения, энергией его участников). Поэтому в непроизвольном

письме, в речах медиума могут проявиться какие-то реплики умерших, но о подлинном

общении с духами не может быть и речи, поскольку материализуются лишь какие-то осколки

этой <раковины>, соединившиеся к тому же с идеями и впечатлениями медиума.

Медиумом была дальняя родственница Юнга, полуграмотная девушка, не склонная к

актерству и надувательству. Состояния транса были неподдельными; об этом

свидетельствовало хотя бы то, что не окончившая гимназии девушка будучи в трансе

переходила на литературный немецкий язык, которым в обычном состоянии не владела

(швейцарский диалект сильно отличается от литературного верхненемецкого) . Как и большая

часть сообщений <духов>, это не выходило за пределы того, что было доступно сознанию

медиума: на бессознательном уровне она могла владеть литературным немецким. <Духами>

оказывались как бы <отколовшиеся> части ее личности, лежавшие за пределами сознания.

Однако имелось одно важное исключение. Малограмотная девушка явно ничего не знала о

космологии гностиков-валентиниан II в. н.э., не могла она придумать столь сложную систему,

но в сообщении одного из <духов> эта система была изложена детальным образом.

Эти наблюдения легли в основу докторской диссертации К.Г. Юнга <О психологии и

патологии так называемых оккультных феноменов> (1902). Данная работа до сих пор сохранила

определенное научное значение - Юнг дает в ней психологический и психиатрический анализ

медиумического транса, сопоставляет его с галлюцинациями, помраченными состояниями ума.

Он отмечает, что у пророков, поэтов, мистиков, основателей сект и религиозных движений

наблюдаются те же состояния, которые психиатр встречает у больных, слишком близко

подошедших к священному <огню> - так, что психика не выдержала, произошел раскол

личности. У пророков и поэтов к их собственному голосу часто примешивается идущий из

глубин голос как бы другой личности, но их сознанию удается овладеть этим содержанием и

придать ему художественную или религиозную форму. Всякого рода отклонения встречаются и

у них, но зато имеется интуиция, <далеко превосходящая сознательный ум>; они улавливают

некие <праформы>. Впоследствии Юнг назвал эти праформы архетипами коллективного

бессознательного. Они в разное время появляются в сознании людей, как бы всплывают

независимо от воли человека; праформы автономны, они не определяются сознанием, но

способны воздействовать на него. Единство рационального и иррационального, снятие субъект-

объектного отношения в интуитивном прозрении отличают транс от нормального сознания и

сближают его с мифологическим мышлением. Каждому человеку мир праформ открывается в

сновидениях, которые оказываются основным источником информации о психическом

бессознательном.

Таким образом, к главным положениям собственного учения о коллективном

бессознательном Юнг пришел еще до встречи с Фрейдом, произошедшей в 1907 г. К тому

времени у Юнга уже было имя - известность ему принес прежде всего словесно-

ассоциативный тест, позволивший экспериментально выявлять структуру бессознательного. В

лаборатории экспериментальной психопатологии, созданной Юнгом в Бургхёльци,

испытуемому предлагался список слов, на которые тот должен был тут же реагировать первым

пришедшим на ум словом. Время реакции фиксировалось с помощью секундомера. Затем тест

был усложнен - с помощью различных приборов замечались физиологические реакции

испытуемого на различные слова-стимулы. Главное, что удалось обнаружить, - это наличие

слов, на которые испытуемые не могли быстро найти отклик, либо удлинялось время подбора

слова-реакции; иногда они надолго замолкали, <отключались>, заикались, отвечали не одним

словом, а целой речью и т.д. При этом они не осознавали, что ответ на одно слово-стимул,

например, занимал у них в несколько раз больше времени, чем на другое. Из этого Юнг сделал

вывод о том, что такие нарушения в реагировании связаны с наличием заряженных

психической энергией <комплексов> - стоило слову-стимулу <дотронуться> до такого

комплекса, как у испытуемого появлялись следы легкого эмоционального расстройства. В

дальнейшем этот тест способствовал появлению многочисленных <проективных тестов>,

широко используемых и в медицине, и при подборе кадров, а также появлению столь далекого

от чистой науки прибора, как <детектор лжи>. Юнг считал, что этот тест выявляет в психике

испытуемого некие фрагментарные личности, расположенные за пределами сознания. У

шизофреников диссоциация личности значительно более выражена, чем у нормальных людей,

что в конечном счете ведет к разрушению сознания, распаду личности, на месте которой

остается ряд <комплексов>. Впоследствии Юнг разграничивал комплексы личного

бессознательного и архетипы коллективного бессознательного. Именно последние напоминают

отдельные личности. Если раньше безумие объяснялось <одержимостью бесами>, которые

приходили в душу извне, то у Юнга оказывалось, что весь их легион уже содержится в душе, и

при определенных обстоятельствах они могут одержать верх над <Я> - одним из элементов

психики. Душа всякого человека содержит в себе множество личностей, и у каждой из них

имеется свое <Я>; время от времени они заявляют о себе, выходят на поверхность сознания.

Древнее речение: <У нежити своего облика нет, она ходит в личинах> можно было бы

применить к юнговскому пониманию психики - с той оговоркой, что сама психическая жизнь,

а не <нежить>, обретает разного рода маски.

Конечно, эти идеи Юнга были связаны не только с психиатрией и психологическими

экспериментами. Они <носились в воздухе>. К. Ясперс с тревогой писал об эстетизации разного

рода психических отклонений - так выражал себя <дух времени>. В творчестве многих

писателей нарастал интерес к <легионам бесов>, населяющим темные глубины души, к

двойникам, к <внутреннему человеку>, радикально отличному от внешней оболочки. Часто

этот интерес, как и у Юнга, сливался с религиозными учениями. Достаточно упомянуть

австрийского писателя Г. Майринка, на романы которого иногда ссылался Юнг (<Голем>,

<Ангел в западном окне>, <Белый доминиканец> и др.). В книгах Майринка оккультизм,

теософия, восточные учения служили как бы системой отсчета для противопоставления

метафизически-чудесной реальности миру обыденного здравого смысла, для которого эта

реальность <безумна>. Конечно, такое противопоставление было известно и Платону, и

апостолу Павлу (<Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?>); оно присутствовало и в

европейской литературе во времена Шекспира, Сервантеса, Кальдерона, было характерным для

всего немецкого романтизма, произведений Гоголя и Достоевского, многих писателей нашего

века. Однако здесь изменилась перспектива видения, была перевернута система координат:

божественное, священное стали искать в бездне бессознательного, во тьме. Юнг писал в своих

воспоминаниях, что в <Фаусте> его привлекал не образ главного героя, но, во-первых,

знаменитые <Матери> из второй части, а во-вторых, Мефистофель, заявлявший, что он часть

той силы, которая всегда <творит добро, всему желая зла>. Отличие Юнга от всякого рода

декадентства, воспевающего зло, не вызывает сомнений: синтез витализма и спиритуализма,

Шопенгауэра и алхимии, научной психологии и <тайных> наук не мог быть устойчивым.

Встречу с психоанализом нельзя назвать случайной, как и позднейший разрыв с Фрейдом.

Хотя Юнг был очень многим обязан именно Фрейду, его трактовка бессознательного с самого

начала отличалась от фрейдовской. Своими учителями он считал Э. Блейлера и П. Жане.

Блейлер писал о случаях раздвоения личности, об <аутическом мышлении>, которому

противопоставлялось <реалистическое>, ввел в психиатрию термин <шизофрения> (т.е.

расщепление, раскол личности). От Жане он унаследовал энергетическую концепцию психики:

реальность окружающего мира требует определенного количества психической энергии и

вместе с ослаблением ее притока происходит <понижение уровня сознания> (abaissements du

niveau mental). В сновидениях, галлюцинациях, видениях присутствует тот же материал,

который наполняет и бред психотика. Жане писал также о диссоциации личности (на две и

более), причем лишь одна из них является носителем сознания (<Я>), другие считались

выражением бессознательных сил.

Однако, пока речь шла о методах психотерапевтического лечения, воздействие Фрейда

было определяющим: хотя Юнг был и остается первым <еретиком> с точки зрения

ортодоксального психоанализа, его техника лечения пациентов отличалась от фрейдовской

незначительно. А имевшиеся все же отличия в психотерапии являлись следствием

значительных расхождений взглядов как в области психологии, так и в философском видении

человека. У создателя психоанализа на первом месте стоял конфликт сознания с вытесненными

в бессознательное влечениями, имевшими преимущественно сексуальный характер. Отход

Юнга от <пансексуализма> (<десексуализация либидо>) был связан не с пуританским

ханжеством, как это представляли фрейдисты, а с отказом от натурализма и детерминизма XIX

в. Позитивизм и физиологический материализм оказались непригодными в качестве

фундамента психотерапии. Обращение Юнга к мифологии, религии, искусству не было

прихотью. Одним из первых Юнг приходит к мысли о том, что для понимания человеческой

личности - здоровой или больной - необходимо выйти за пределы формул естествознания.

Не только медицинские учебники, но и вся история человеческой культуры должна стать

открытой книгой для психиатра. К биохимическим и физиологическим нарушениям можно

отнести лишь незначительную часть психических заболеваний. Болеет личность, которую, в

отличие от организма, можно понять лишь через рассмотрение ее социально-культурного

окружения, сформировавшего ценности, вкусы, идеалы, установки. Индивидуальная история

вливается в жизнь того или иного сообщества, а затем и всего человечества. Понимая это, Юнг

был против сведения всех затруднений взрослого человека к его ранней предыстории, детству.

Семья является первой инстанцией приобщения ребенка к человеческому миру, и от нее

зависит многое, в том числе и психическое здоровье. Но для понимания нормы и патологии

необходимо выйти на макропроцессы культуры, духовной истории человечества, в которую

включается и которую интериоризует индивид. К сожалению, эту историю Юнг понимал в духе

витализма; культурные по своей сути черты оказались биологически наследуемыми. К тому же

из всего социального мира Юнг избрал область религиозно-мифологических представлений,

обособив их от других сторон человеческой истории. Отличие от Фрейда заключалось и в

общефилософском понимании <жизни>. Если у Фрейда психика и жизнь в целом представляют

собой поле борьбы непримиримых противоположностей, то у Юнга речь идет скорее об

утраченном первоначальном единстве. Сознание и бессознательное взаимно дополняют друг

друга - китайские символы Инь и Ян, Андрогин алхимиков постоянно выступают как

иллюстрации к психологическим работам Юнга.

Центральное понятие Юнга - это <коллективное бессознательное>. Он отличает его от

<личностного бессознательного>, куда входят прежде всего вытесненные из сознания

представления; там скапливается все то, что было подавлено или позабыто. Этот темный

двойник нашего <Я> (его Тень) был принят Фрейдом за бессознательное как таковое. Поэтому

Фрейд и обращал все внимание на раннее детство индивида, в то время как Юнг считал, что

<глубинная психология> должна обратиться к гораздо более отдаленным временам.

<Коллективное бессознательное> является итогом жизни рода, оно присуще всем людям,

передается по наследству и является тем основанием, на котором вырастает индивидуальная

психика. Подобно тому как наше тело есть итог всей эволюции человека, его психика содержит

в себе и общие всему живому инстинкты, и специфически человеческие бессознательные

реакции на постоянно возобновляющиеся на протяжении жизни рода феномены внешнего и

внутреннего миров. Психология, как и любая другая наука, изучает универсальное в

индивидуальном, т.е. общие закономерности. Это общее не лежит на поверхности, его следует

искать в глубинах. Так мы обнаруживаем систему установок и типичных реакций, которые

незаметно определяют жизнь индивида (<тем более эффективно, что незаметно>). Под

влиянием врожденных программ, универсальных образцов находятся не только элементарные

поведенческие реакции вроде безусловных рефлексов, но также наше восприятие, мышление,

воображение. Архетипы <коллективного бессознательного> являются своеобразными

когнитивными образцами, тогда как инстинкты - это их корреляты; интуитивное схватывание

архетипа предшествует действию, <спускает курок> инстинктивного поведения.

Юнг сравнивал архетипы с системой осей кристалла, которая преформирует кристалл в

растворе, будучи неким невещественным полем, распределяющим частицы вещества. В

психике таким <веществом> является внешний и внутренний опыт, организуемый согласно

врожденным образцам. В чистом виде архетип поэтому не входит в сознание, он всегда

соединяется с какими-то представлениями опыта и подвергается сознательной обработке.

Ближе всего к самому архетипу эти образы сознания (<архетипические образы>) стоят в опыте

сновидений, галлюцинаций, мистических видений, когда сознательная обработка минимальна.

Это спутанные, темные образы, воспринимаемые как что-то жуткое, чуждое, но в то же время

переживаемые как нечто бесконечно превосходящее человека, божественное.

В работах по психологии религии для характеристики архетипических образов Юнг

использует термин <нуминозное> (numinosum от ла-тин. numen - божество), введенный

немецким теологом Р. Отто в книге <Священное> (1917). Отто называл нуминозным опыт чего-

то переполняющего страхом и трепетом, всемогущественного, подавляющего своей властью,

перед которым человек лишь <персть смертная>; но в то же самое время это опыт

величественного, дающего полноту бытия. Иначе говоря, у Отто речь идет о восприятии

сверхъестественного в различных религиях, прежде всего в иудео-христианской традиции,

причем в специфически лютеровском понимании <страха господня>. Отто специально

подчеркивал, что нуминозный опыт есть опыт <совсем иного> (ganz andere), трансцендентного.

Юнг придерживается скептицизма, о трансцендентном Боге мы ничего не знаем и знать не

можем. <В конечном счете понятие Бога есть необходимая психологическая функция,

иррациональная по своей природе: с вопросом о существовании Бога она вообще не имеет

ничего общего. Ибо на этот последний вопрос человеческий интеллект никогда не будет в

состоянии дать ответ; в еще меньшей мере эта функция может служить каким бы то ни было

доказательством бытия Бога> . Идея Бога является архетипической, она неизбежно

присутствует в психике каждого человека, но отсюда невозможен вывод о существовании

божества за пределами нашей души. Поэтому трактовка нуминозного у Юнга куда больше

напоминает страницы Ницше, когда тот пишет о дионисийском начале, или Шпенглера, когда

тот говорит о судьбе, но с одним существенным отличием - психологически идея Бога

абсолютно достоверна и универсальна, и в этом психологическая правда всех религий.

Архетипические образы всегда сопровождали человека, они являются источником

мифологии, религии, искусства. В этих культурных образованиях происходит постепенная

шлифовка спутанных и жутких образов, они превращаются в символы, все более прекрасные по

форме и всеобщие по содержанию. Мифология была изначальным способом обработки

архетипических образов. Человек первобытного общества лишь в незначительной мере

отделяет себя от <матери-природы>, от жизни племени. Он уже переживает последствия отрыва

сознания от животной бессознательности, возникновения субъект-объектного отношения -

этот разрыв на языке религии осмысляется как <грехопадение> (<станете как боги>, <знание

добра и зла>). Гармония восстанавливается с помощью магии, ритуалов, мифов. С развитием

сознания пропасть между ним и бессознательным углубляется, растет напряже-

fung C.G. Uber die Psychologie des UnbewuBten. Frankfurt a.M" 1975. S. 72-73. 15.

ние. Перед человеком возникает проблема приспособления к собственному внутреннему

миру. Если мифология едва различает внешнее и внутреннее, то с появлением науки такое

разделение становится свершившимся фактом. Адаптацию к образам бессознательного берут на

себя все более сложные религиозные учения, по-прежнему покоящиеся на интуитивном опыте

нуминозного, но вводящие абстрактные догматы.

По Юнгу, есть два типа мышления - логическое и интуитивное. Для логического

мышления характерна направленность на внешний мир, это обеспечивает приспособление к

реальности. Такое мышление протекает в суждениях и умозаключениях, оно всегда словесно,

требует усилий воли и утомляет. Эта направленность на внешний мир требует образования,

воспитания - логическое мышление есть порождение и инструмент культуры. С ним прежде

всего связаны наука, техника, индустрия, являющиеся орудиями контроля над реальностью.

Логическое мышление также связано с опытом архетипов, но это связь опосредованная.

Религиозные символы сначала становятся пластичными философскими понятиями древних

греков, затем платоновские <эйдосы> делаются схоластическими понятиями, картезианскими

<врожденными идеями>, кантовскими априорными категориями, пока, наконец, не

превращаются в инструментальные термины современного естествознания. Юнг высказывает

гипотезу, согласно которой средневековая схоластика была своего рода <тренингом> для

европейского ума - игра абстрактными сущностями готовила категориальный аппарат науки.

В традиционных обществах логическое мышление развито значительно слабее. Даже в

Индии, стране с долгой традицией философского мышления, оно не является, по мнению Юнга,

вполне логическим. Индийский мыслитель <скорее воспринимает мысль, в этом отношении он

похож на дикаря. Я не говорю, что он - дикарь, но что процесс его мышления напоминает

способ мыслепорождения, присущий дикарю. Рассуждение дикаря представляет собой в

основном бессознательную функцию, он лишь воспринимает результат ее работы. Следует

ожидать того же от любой цивилизации, которая имела традицию, почти не прерывавшуюся с

первобытных времен> . Европа шла по пути развития экстравертивного логического мышления,

все силы были обращены на покорение внешнего мира; Индия является классической

цивилизацией интровертивного мышления, обращенного внутрь, ориентированного на

приспособление к коллективному бессознательному.

Такое мышление протекает не в суждениях, оно предстает как поток образов и не

утомляет. Стоит нам расслабиться, и мы теряем нить

Jung C.G. Psychology and the East. L" 1978. P. 99. 16

рассуждения, переходя к естественной для человека игре воображения. Подобное

мышление непродуктивно для приспособления к внешнему миру, поскольку оно уходит от

реальности в царство фантазии, мечты, сновидчества. Зато оно необходимо для

художественного творчества, мифологии и религии. <Все те творческие силы, которые

современный человек вкладывает в науку и технику, человек древности посвящал своим

мифам>. Интровертивное мышление устанавливает равновесие с силами бессознательного.

Человеческая психика представляет собой целостность бессознательных и сознательных

процессов, это саморегулирующаяся система, в которой происходит постоянный обмен

энергией между элементами. Обособление сознания ведет к утрате равновесия, и

бессознательное стремится <компенсировать> односторонность сознания. Люди древних

цивилизаций ценили опыт сновидений, галлюцинаций как милость божию, поскольку именно в

них мы вступаем в прямой контакт с коллективным бессоз