Реферат: Реферат тема

Ульяновский государственный технический университет


Гуманитарный факультет

Направление:лингвистика

Дисциплина:Семиотика


РЕФЕРАТ


Тема:





Выполнила:

Куркина В.И.

Группа Лд-51

Проверила:

Арзамасцева И.В.


Ульяновск,2004

Содержание



Введение……………………………………………………………….3




Структурно-семиотический метод в изучении сказки……………...4




Система персонажей волшебной сказки…………………………......5




Структура сказки………………………………………………………9


5. Варианты концовки сказки…………………………………………....14


6. Заключение……………………………………………………………..17


7. Список используемой литературы……………………………………18


Введение


В народно-поэтическом творчестве всех народов сказки занимают почетное место. Они делятся на волшебные и богатырские (или рыцарские), житейские (бытовые) и балагурные, на сказки о животных у которых оказываются на поверку человечьи повадки. Но в целом жанр этот отражает особенности традиционного уклада того или иного народа, его обычаи и верования, идеалы и устремления, а нередко также важнейшие вехи исторического пути.

Вильгельм Гауф назвал сказку любимой дочерью щедрой королевы фантазии. Но если фантазия- мать сказки, то отец ее реальный мир. И насколько привлекательной внешностью сказка обязана матери, настолько глубиной внутреннего содержания – отцу. Подобно своему старшему брату мифу сказка выражает и формирует определенное мировосприятие и сквозь прихотливый лабиринт вымысла вводит в действительность. Недаром братья Гримм подчеркивали, что из сказок «легко выводится добрая мораль, применимая и в реальной жизни. И хотя не в этом было их назначения, не для того они слагались, эти качества порождаются ими, подобно тому как из здорового цветка вырастает хороший плод без какого-либо участия человека. Тем-то и сильна любая истинная поэзия, что никогда не может существовать без связи с реальной жизнью, ибо она из жизни возникает и к ней же возвращается, как возвращаются к месту своего зарождения облака после того, как они напоят землю.» [2]


^ Структурно-семиотический метод в изучении сказки

Как всякая научная методика, структурно-семиотический анализ перспективен в одних и ограничен в других направлениях, одни объекты для него более, а другие менее проницаемы. Само собой разумеется, что структурный анализ более всего подходит для синхронных описаний культурных объектов, относительно однородных и устойчивых к изменению во времени, и что он целесообразен, прежде всего, как инструмент изучения механизмов функционирования определенных идеологических или художественных систем как систем "работающих", в известном отвлечении от их генезиса и от воздействия тех инфраструктурных факторов, которые приводят, в конце концов, к разрушению этих систем или их коренному преобразованию. Поэтому структурный анализ не может отменить историко-типологическое или генетико-социологическое изучение культурных и художественных феноменов, а должен его известным образом дополнить.

Семиотиков иногда упрекают в схематизации, нарушающей цельность поэтического произведения, но этим занимается любая научная школа, в том числе сравнительно-историческое и генетико-социологическое исследование, поскольку корни любого поэтического произведения не ограничены строго единством места и времени; приходится учитывать традиции, влияния, более старые и более новые факторы и т. д.

Структурный подход дает возможность анализировать памятник как целое, а также рассмотреть механизмы творческой импровизации "сказителя" или даже "автора" книжного эпоса

Структурно-семантический анализ производит "расслоение" совершенно иным способом, чем сравнительно-исторический, а именно на функциональные блоки, связанные линейной синтагматической последовательностью, на семантические коды, передающие близкие друг другу сообщения посредством "языков описания", взятых из различных сфер человеческого опыта и окружающей жизни, на различные уровни - чисто языковой, метрический, стилистический, сюжетный и т. п. [3]

^ Система персонажей волшебной сказки


Этот аспект в общих чеpтах был намечен в "Морфологии сказки" В.Я.Проппа: он считал пеpсонажей "пеpеменной величиной" сказки, а потому пpи их изучении пpедлагал опиpаться на функции.[1] Основной сложностью здесь оказалось отсутствие пpямых коppеляций между функцией пеpсонажа и его семантическими хаpактеpистиками. Подобно тому, как одну и ту же функцию могут выполнять pазные пеpсонажи, так и один и тот же пеpсонаж может выполнять pазные pоли. Так, в одних сюжетах отец даpит сыну волшебного коня, в дpугих инцестуозно пpеследует дочь, в тpетьих отвозит ее по пpиказу мачехи в лес (т.е. выполняет функции даpителя, вpедителя и отпpавителя).

Поэтому чтобы выявить существующие здесь стpуктуpные отношения, было пpедложено pазличать пpи описании действующих лиц сказки несколько уpовней: уpовень актантов, соответствующий элементам больших синтагматических единств, уровень ролей, связанный с системой предикатов ("функций", по Проппу), и уровень персонажей, т. е. действующих лиц в их семантическом определении.

Пеpвый уpовень включил тpи класса: сказочные объекты, испытатели и те, на чью долю пpиходится добывание сказочных объектов-ценностей.

Втоpой уpовень, исходя из каpдинальной для волшебной сказки оппозиции пpедваpительного и основного испытания, пpедставлен в виде семи pолей (действующих лиц, по Пpоппу): чудесное сpедство Vs невеста/жених; даpитель Vs антагонист; помощник Vs геpой, ложный геpой).

В эту классификацию не вошли, таким обpазом, пpопповские отпpавитель и отец цаpевны, поскольку "отсылка", по его же словам, — не функция, а соединительный момент; "отпpавление" же в pоли функции часто носит хаpак-теp изгнания, изведения, тpудной задачи, т.е. тех действий, котоpые опpеделяют антагониста (поэтому и отец цаpевны, выполняющий эти функции, может быть отнесен к классу испытатель).

Несколько по-иному соотношение актантов и действующих лиц выглядит в модели А.-Ж.Гpеймаса. Пpепаpиpуя схему Пpоппа, он выделил тpи паpы деятелей: "податель — получатель", "помощник — пpотивник" и "субъект — объект". В сказке им соответствуют следующие действующие лица: податель объединяет пpопповских отпpавителя и отца цаpевны, помощник — чудесного помощника и даpителя, объект — это цаpевна, а получатель и субъект слиты в фигуpе геpоя. Искусственность этой модели пpименительно к сказочному матеpиалу очевидна: отец цаpевны, испытывающий, а иногда даже стpемящийся извести геpоя, скоpее выступает в сказке как "пpотивник", а не "податель"; цаpевна, в тех случаях, когда она либо помогает, либо, наобоpот, вpедит геpою, плохо согласуется с пассивностью "объекта", а объединение pолей "субъекта" и "получателя" в фигуpе геpоя заставляет усомниться в том, что категоpия "получатель" pеле-вантна для волшебной сказки.

Однако все эти опеpации по выделению классов и гpупп, основывающиеся на идее пpотивопоставленности одних функциональных элементов дpугим и имеющие своим pезультатом дpобное членение типа классификационной схемы, в котоpой pаспpеделяется матеpиал, оказались недостаточными. Изобилие пpомежуточных случаев в pеальных сказочных текстах показало, что pаспpеде-ление действующих лиц по гpуппам носит не дискpетный, а непpеpывный хаpактеp. В известном смысле сказка не знает, напpимеp, даpителя, вpедителя или помощника в "чистом виде", и почти для каждого пеpсонажа может быть допущена возможность каких-либо иных, зачастую пpотивоположных его функций. Рассматpивать такие случаи как механическое наложение или ассимиляцию (у Пpоппа они названы "перестановкой форм") было бы невеpно: это рождает сложности пpи стpуктуpном описании и дает ложное представление о самом существе явления. Правильнее представить его как плавный пеpеход от одного функционального поля к другому, центами которых будут "идеальные случаи".

Соответственно действующие лица (кроме геpоя и ложного геpоя) pаспpеделились следующим обpазом: {анагонист} – антагонист-испытатель – даpитель-испытатель – вынужденный даpитель – {даpитель} – даpитель-помощ-ник – вынужденный помощник – {помощник} – помощник-невеста – невеста-советчица – {невеста} – невеста-испытатель – невеста-антагонист – {антагонист}. Таким обpазом, функциональные поля pолей не только непpе-pывны, но и обpазуют замкнутую стpуктуpу: кpайние точки пpиведенной по-следовательности совпадают. Поэтому пpименительно к этому уpовню можно говоpить о "кpуге действующих лиц", центpом котоpого оказывается геpой, по отношению к котоpому и опpеделены все остальные действующие лица (так называемая "геpоецентpичность" сказки).

Уpовень пеpсонажей было пpедложено описывать путем наложения на элементы уpовня действующих лиц системы семантических оппозиций. Оказалось, что обогащение миpа пеpсонажей сказки пpоисходит за счет pациона-лизиции мифологического кода и мифологизации социально-семейного аспектов оппозиции свой/чужой.

В статье "Система пеpсонажей pусской волшебной сказки" было высказано пpедположение, что сам повествательный план сказки может pассматpиваться как pазвоpачивание в сюжете тех семантических пpизнаков, котоpыми наделен пеpсонаж, поскольку то, как пеpсонаж действует, во многом зависит от того, что он собой пpедставляет. Так, pяд сказок, геpоем котоpых является чудесно pожденный богатыpь, не содеpжит композиционного звена "получение чудесного сpедства", оно наличествует в самой хаpакте-pистике геpоя-богатыpя (или, напpимеp, если отец — умеpший, и этот пpизнак обыгpывается в сюжете, то следует эпизод, в котоpом он одаpивает сына; если в фокусе повествования оказывается его стаpость, слепота, то следует отпpавка сыновей за живой водой и молодильными яблоками; если фик-сиpуется его вдовство, сказка pазвоpачивает сюжет об инцестуальном пpе-следовании дочеpи или втоpом бpаке отца и пpеследовании мачехой падчеpицы).

Семантические хаpактеpистики пеpсонажей соответствуют, таким обpа-зом, тем конфликтам, в котоpых они пpинимают участие. Полифункциональность действующих в сказке фигуp отчасти и объсняется тем, что пеpсонаж пpедставляет собой пучок пpизнаков, каждый из котоpых соотносим как с системой действий (функций), так и с системой состояний пеpсонажа, с его статусом.

Наиболее часто создают коллизии и обыгpываются в пpеделах эпизода или всего сюжета пpизнаки, хаpактеpизующие индивидуальный и семейный статус пеpсонажа; они дополняются пpизнаками, опpеделяющими сословное и имущественное положение, а также локальную пpинадлежность (напpимеp, убийство, побоpение, изведение связаны с такими пpизнаками, как сильный/слабый, живой/меpтвый, цельный/pасчлененный; изгнание, заточение — с пpизнаками бездомный, свободный/пленный; обладание, получение, похищение — с такими, как богатый/бедный, хозяин/слуга и т.д.).

"Биогpафичность" волшебной сказки пpиводит, однако, к тому, что количество пpизнаков, опpеделяющих внутpисюжетное функциониpование пеpсо-нажа, сокpащается, большинство сюжетов волшебной сказки концентpиpуются вокpуг темы бpака, а семантические пpизнаки оказываются оpиентиpованы на младших в семье: именно они пpедставляют собой ту гpуппу пеpсонажей, котоpые обычно выступают в pоли геpоя.

Геpоецентpичность сказки пpиводит, в свою очеpедь, к тому, что статус любого действующего лица оценивается как "свой" или "чужой", "высокий" или "низкий" по отношению к статусу, котоpый занимает геpой (пpи этом позитивной или негативной оценке может быть подвеpгнут любой из статусов: напpимеp, "ведовство" невесты pасценивается как позитивное качество мудpой жены и как негативное — у колдуньи).

Эти особенности делают стpуктуpу пеpсонажей волшебной сказки способной к внутpи- и межсюжетным тpансфоpмациям, а семантически однотипным фигуpам позволяют исполнять в сюжете самые pазнообpазные pоли, что, естественно, увеличивает ваpиативность сказочных коллизий.[4]

^ Структура сказки


Структура сказки может рассматриваться различными способами, что естественным образом отражается на получаемых результатах. Одно из наиболее важных различий, признаваемых почти всеми исследователями - это различие между синтагматическим и парадигматическим подходом; однако кроме этого существует множество представлений о той степени обобщения исходного текста, равно как и о тех способах деления текста на составляющие его "элементарные" единицы, при котором исследование будет наиболее плодотворным.[1]

Клод Бремон сводит число обобщенных сказочных функций к шести. В качестве исходного материала взяты 120 французских сказок, относящиеся к различным типам. Автор предлагает считать функцией не только акцию персонажа, но и вообще любое событие, происходящее с одним или несколькими персонажами, в котором они участвуют как субъекты, либо как объекты. Кроме того, модель принимает во внимание, какую роль играет персонаж в определенной таким образом функции. Бремоном выделены в волшебной сказке шесть функций, которые обобщают более конкретные функции Проппа:

1 Ухудшение (вредительство с точки зрения жертвы) - улучшение (ликвидация вредительства);

2 Недостойное поведение (вредительство с точки зрения антагониста, козни ложного героя) - наказание;

3 Заслуга (прохождение предварительного или основного испытания) - награда.

Отмечая многочисленные случаи двойного и тройного значения функций, Бремон отказывается от строго последовательной записи, соответствующей появлению функций в повествовании, и строит структурную схему, где функции связаны между собой причинно-следственными и временными отношениями.

Выделяются следующие базовые схемы:


1. Ухудшение —————————> улучшение (состояния А)


2. Ухудшение —————————> улучшение (состояния А)

из-за недостойного поведения В —————————>наказание В


3. Ухудшение ——> улучшение (состояния А)

благодаря достойному поведению С ———> награда С,

где А - герой сказки,

В - вредитель или ложный герой, а,

С - помощник или даритель.

Существует четвертая структура, которая является объединением второй и третьей схемы, то есть включает в себя как награждение дарителя, так и наказание вредителя. Примером простейшей цепочки ухудшение - улучшение может служить один из вариантов сказки "Три брата", где положение отца и трех его сыновей улучшается благодаря тому, что каждый из сыновей за три года учебы в совершенстве овладел каким-либо ремеслом.

Большинство рассматриваемых сказок имеет достаточно сложное строение. Данная модель позволяет классифицировать сказки в зависимости от вида и сложности построенных таким образом структурных схем; она пригодна для анализа различных сказок.

Другой ученый Х. Ясон в цикле работ, посвященных структуре фольклорных текстов, отталкиваясь от выделения субъекта и объекта в каждом действии или последовательности действий, развивает модель, основанную на анализе повествования по ходам. Для построения этой модели можно выделить два вида базовых единиц: акция (т.е. действие) и сказочная роль, с помощью которых задается понятие функции. Функция - это единица, состоящая из одной акции и двух абстрактных ролей, героя и дарителя. Каждая из указанных ролей может быть либо субъектом, либо объектом данной акции. Таким образом, функции имеют следующий вид:

Функция: Субъект_ Действие _Объект

Например, Даритель подвергает испытанию Героя. Три функции формируют ход, где каждая из функций получает одно из следующих значений:

А - стимул, В - ответ, С - результат.

Функции принимают указанные значения только в пределах ходов; вне ходов функции не имеют значений. Сказка может состоять из одного или нескольких ходов. Описанные абстрактные роли выполняются конкретными персонажами данной сказки. В пределах одного хода роль персонажа постоянна, но от хода к ходу она может меняться, так что один персонаж выступает то в роли героя, то в роли дарителя.

Элементы повествования, которые не попадают под описание хода, считаются связками. Связки бывают двух видов: информационные и преобразовательные. К информационным относятся связки, в которых один персонаж сообщает что-либо другому или же рассказчик - слушателям; например, жил некогда богатый король - рассказчик информирует слушателей; слуга сказал королю, что убил близнецов (выполняя задание короля - А.Р.) - один персонаж сказки информирует другого. К преобразовательным относятся связки, в которых происходит преобразование состояния, времени или пространства. Например: прошло три года - преобразование времени; все перемещения героев - преобразование пространства; отступник снова стал мужчиной - преобразование состояния, тогда как элемент отступник превратился в женщину, перед этим появившийся в повествовании, - функция С, или результат в одном из ходов анализируемой сказки, и т.п.

Реальная сказка предстает в виде сложной комбинации ходов, где ход может быть представлен полностью или частично, и связок. При этом различным типам сказок, выделяемых автором (героическая сказка, женская сказка и т.п.), соответствуют различные виды комбинаций ходов.

А. Кретов в статье "Сказки рекурсивной структуры" рассматривает так называемые кумулятивные сказки, для которых он предлагает родовое название рекурсивных сказок. Как указывает автор, структура таких сказок была рассмотрена еще В. Я. Проппом. Пропп называл подобные сказки кумулятивными, определяя их по особенностям их внутреннего строения как сказки, в которых основной композиционный прием "состоит в каком-то многократном, все нарастающем повторении одних и тех же действий, пока созданная таким образом цепь не обрывается или же не расплетается в обратном, убывающем порядке".

В соответствии со структурным принципом автор выделяет несколько типов рекурсивных сказок. Во-первых, это сказки, имеющие сингулярную структуру, которая может быть выражена формулой а + а + а + ... Самый известный пример такой сказки - "Сказка про белого бычка", где ответ слушающего на вопрос "Рассказать ли тебе сказку про белого бычка?" не влияет на поведение структуры. Сказка "У попа была собака" также имеет, по мнению автора, сингулярную структуру, однако выражается формулой а = (а+(а+(а + ...))). По способу соединения сюжетных морфем исследователь предлагает различать соположенные ("Сказка про белого бычка") и включенные ("У попа была собака") сингулярные структуры.

Кроме того выделяются сказки, имеющие радиальную структуру, например, "Грибы". Данная сказка описывается следующей формулой ab + ac + ad... Ее сюжетная морфема, по мнению автора, - Мы , не идем на войну" - содержит постоянную и переменную части; графически эта структура может быть представлена "в виде веера или ромашки":

b ------- a -------- E

c d

В данной структуре слова "не идем (на войну)" разрешают дальнейший рост структуры, а "идем" - запрещают, т.е. служат индикатором роста структуры (запрещение - разрешение добавить еще одну сюжетную морфему).

В-третьих, выделяются собственно кумулятивные структуры (сказки "Репка", "Колобок" и др.). Как указывает В. Я. Пропп, этим сказкам соответствует формула:

a + (a + b) + (a + b + c)...

В зависимости от того, следует ли в дальнейшем развертывание структуры в обратном направлении (сказка "Смерть петушка") или развитие структуры обрывается (как в сказках "Теремок", "Колобок"), выделяются кумулятивно-цепочечная и собственно кумулятивная структуры.

Наконец, анализируются цепочечная и ступенчатая структуры сказок. Цепочечную структуру имеет, например, сказка "За лапоток - курочку, за курочку - гусочку"; ее формула ab + bc + cd…, т.е. в сказке имеются одинаковые звенья, последовательно связанные друг с другом.

Сказка "Жадная старуха" (или вариант А.С. Пушкина "Сказка о рыбаке и рыбке") имеют ступенчатую структуру a + b + c...; по мнению Кретова, оппозиция цепочечная / ступенчатая структура соответствует оппозиции мотивированного / немотивированного нарастания в понимании Н.И. Толстого; в ступенчатой структуре ослаблена, по сравнению с цепочечной, связь между звеньями. Кроме того, "цепочечная структура может стать кольцевой, если конечный член цепи окажется тождественным начальному:

ab - bc - cd - de - ef - fa - AB

И хотя русский сказочный материал не дает этой структуры, нет оснований сомневаться в ее наличии в мировом сказочном материале". [5]

^ Варианты концовки сказки


Существует целый комплекс мифологических построений, заключающихся в структуре группы концовок.

К примеру вариант концовок "удачного пути" содержит повествование героя-рассказчика, строящееся в соответствии со сказочной моделью. Герой проходит испытание едой, купается в молоке или выпивает некую жидкость, в результате чего преодолевает границу, попадает в царство мёртвых. Здесь он может обретать магические знания (медвежьи пляски и т.п.), или же некие предметы (в сказке – аналог полученным способностям). После этого он возвращается в мир живых и передаёт людям полученные им знания – в первую очередь это те же сказки. Такова канва концовок варианта "удачного пути". Сам феномен построения финальной формулы по сказочно-мифологической модели представляется интересным фактом – наличие его как такового (как самодостаточного элемента) не отмечалось в исследованиях формул сказок; функции и генезис данного вида концовок – нерассмотренный вопрос.

Иным видом концовок является вариант "неудачного пути". В то время как рассмотренную выше концовку можно охарактеризовать как копирующую – законы построения соответствуют сказочно-мифологическим моделям – построение концовок "неудачного пути" оказывается зеркальным, обратным по отношению к данному варианту.

Прежде всего развитие сюжета концовок "неудачного пути" происходит в соответствии и на основе тех же сказочно-мифологических моделей, которые лежат в основе варианта "удачного пути". Однако правила поведения героя оказываются нарушенными, что влечёт за собой нарушение всей системы – ситуация переворачивается "с ног на голову" с внесением насмешки, элементов шутовства; речь всегда ритмизованна и рифмована. Традиционное рассмотрение данных концовок определяет их функцию как утверждение нереальности рассказанного путём демонстрации нереальности описываемой ситуации (пира). Возникает, однако, иная гипотеза относительно семантики концовок "неудачного пути". На основании рассмотренного материала русских сказок становится виден элемент шутовства, становящийся определяющим императивом данных концовок. Насмешка обращена отнюдь не столько на саму ситуацию сколько на фигуру героя-рассказчика. Смех вызывается в первую очередь описанием героя – совершаемых им и над ним действий: "по усам текло, в рот не попало", "стали в шею толкать", "в подворотню шмыг – да колешко сшиб и теперя больно" и т.п. В описании самого себя у героя явно присутствует некоторое "прибеднение", ироничное самоуничижение. Герой варианта "неудачного пути" получает много вещей, но все теряет по пути, что происходит из-за его "глупости", "невезучести" и т.п. Этот элемент представляется важным также, как и идея нефункциональности получаемых предметов и нереальности описываемого – присутствие элементов шутовства не опровергает роль данного вида концовок как указывающих на нереальность рассказанного, но вносит иной аспект рассмотрения. Характерно-шутовская манера описания себя рассказчиком заставляет выдвинуть предположение о позднейшем происхождении концовок "неудачного пути", происхождении из концовок первого варианта, развивающихся по правильной сказочно-мифологической модели. В пользу такого предположения говорит уже тот факт, что элементы концовок "неудачного пути" являются прямым переложением элементов классического сказочного варианта, лежащего в основе концовок "удачного пути", с утратой логической канвы (получение даров происходит после изгнания и не обосновывается уже ничем иным, кроме необходимости использовать данный элемент со знаком минуса, в "перевёрнутом состоянии" – логика основывается не на последовательной канве рассказываемого, а на необходимости внесения элемента отрицания во все составляющие изначального варианта). В таком случае, можно иметь дело с переделыванием концовки "удачного пути" с ложащимся в основу императивом шутовства. Характерно здесь то, что концовки "неудачного пути" присущи в первую очередь славянскому материалу, наиболее распространены в русских сказках при наличие в последних (что важно) также и вариантов "удачного пути".

В комическом контексте рассказчик повествует об утрате всех полученных вещей, однако существуют и неисчезающие предметы, стоящие в рифмованной связке с каким-либо глаголом. Наиболее распространённым из них является колпак. Примеры типичны и многочисленны: "И я там был, вино-пиво пил, по губам-то текло, а в рот не попало; тут мне колпак давали да вон толкали; я упирался да вон убирался" или "На той свадьбе и я был, вино пил, по усам текло, во рту не было. Надели на меня колпак да и ну толкать..." . Такое широкое использование колпака в структуре концовок также заставляет задуматься о возможности влиянии средневекового культурного пласта. "Перевёртывание" реальности – основополагающий элемент шутовства; здесь происходит полная смена знаков в семиотической системе . Также характерно и специфическое самоуничижение, комическое прибеднение рассказчика. Данные элементы, характерные для концовок варианта "неудачного пути", полностью соответствуют традициям шутовства, и, в первую очередь, древнерусской смеховой культуре. [4]


Заключение


В любой сказке заключено противоречие. С одной стороны, она подчинена строжайшей системе правил, фиксирующих ролевые обязанности героев, накладывающих на текст обязательную психологическую структуру. Существует конечное число сказочных ситуаций, измеряющих сюжет. Семиотика сказки предопределена, символика формализована. С другой стороны, сказочный текст всегда насчитывает несколько смысловых уровней. Они формируются на основе используемого фольклора, который несет в себе сгустки воображения многих людей и эпох. [1]

Существует в канонической сказке сюжет и форма: "так должно быть" и, кроме того, магический "смысл": "так есть". Он задан намеками и воспринимается через связи с воображаемыми мирами и реальной историей. Смысл порождается читателями. Разные читатели - разный смысл.

Сказка - либо информационный объект, либо тень такого объекта. Она - весть из прошлого, из времен, от которых иной памяти не осталось. Она должна быть и знаком будущего: там, где не существует времени, человеческое сознание непрерывно порождает этот объект. Информационные объекты, существующие во "всегда", взаимодействуя с нашим "сегодня", приносят часть структур из "завтра" и "вчера".

Сказка оживает и проявляет свою магическую силу, если читатели оказываются способными наполнить смыслом все ее структурные элементы, прочесть намеки, забытые в древности, эмоционально воспринять символику, усложненную нагромождением лет и культур, - то есть, включить себя в систему ее связей. И коль скоро чуда не происходит, она обречена оставаться развлечением для детей, которые по крайней мере умеют в нее поверить.[2]

Список используемой литературы


1. В.Я.Пропп Морфология "волшебной" сказки Москва Лабиринт, 1998


2. Н.В.Шерешевская «Сквозь волшебное кольцо», Москва, 1988.


3.

Содержание 3

1.Введение……………………………………………………………….3 3



4. http://www.ruthenia.ru/folklore/publications.htm


5. http://www.ruthenia.ru/folklore/arhipovarafaeva.htm