Реферат: Предмет синтаксиса. История синтаксических исследований

Предмет синтаксиса. История синтаксических исследований.

Человеческий язык, как всякий сложный механизм, состоит из относительно автономных компонентов. С древних времён в языке выделяют по меньшей мере 3 таких компонента – фонетику, грамматику и лексику.

Грамматикой (грамматическим строем) называется тот компонент языка, который обеспечивает выражение наиболее часто повторяющихся значений и использует для этого иерархически организованные конструкции, построенные в соответствии с ограниченным числом правил.

Грамматика имеет дело не только с отдельными словами или частями слов, но, главным образом, со способами их соединения в более сложные единицы, причём с такими, которые связаны с выражением самых частых синтаксических признаков (например: действия, состояния, вопросительности, времени, лица, числа).

Из всех факторов речевой деятельности грамматика своей предсказуемостью и регулярностью в наибольшей степени напоминает природное явление, т.е. предмет изучения естественных наук.

Синтаксисом называется часть грамматики, которая имеет дело с единицами более протяжёнными, чем слово, т.е. – со словосочетаниями и предложениями.

Фонемы, аффиксы и наиболее употребительные слова образуют в языке конечное множество. Синтаксис, однако, имеет дело с потенциально неограниченным множеством предложений. Люди, как правило, не употребляют в речи новых фонем, морфем и слов, пользуются уже имеющимися в языке. Однако, носитель языка производит и воспринимает за свою жизнь огромное множество предложений, которые ни разу до того не были произнесены или написаны. Т.о., в синтаксисе проявляется творческий аспект языка. Предложения устроены менее единообразно, чем слова.

Синтаксис и морфология – разделы грамматики, имеющие отдельные предметы. Различия предложения и слова очень важны, хотя в некоторых языках не всегда легко отличить одно от другого. Слово не может быть предложением, хотя в частном случае полное предложение может включать в себя единственное слово.

Различия предложения и слова.

Предложение имеет более сложную иерархическую структуру, чем слово. Структура слова в большинстве языков проста (например, в русском словоформа обычно состоит лишь из основы и окончания, и значение её морфологических категорий неупорядоченно, см. - «рекой» - м.р., ед.ч., т.п., но можно перечислять эти значения в любом другом порядке) Однако в предложении иерархия играет важную роль:

врача вашего сына

сына вашего врача

вашего сына – врача

Места, которые занимают слова в синтаксической структуре, различны, хотя значения слов не меняются. Внутри слова отыскать пример столь же явных иерархических отношений несравненно труднее. (Пример: русско-французский VS французско-русский).

Способность предложения к неограниченному усложнению. Любое предложение можно распространить, и исходное предложение всё равно будет грамматически правильным. Слова обычно не обладают таким свойством. Они тоже способны усложняться, но, поглотив некоторое количество морфем, на каком-то шаге становятся неспособными к дальнейшему распространению. (Пример: зло – злость – злостный – злостность – *злостностный – *злостностность (Реформацкий)). В русском языке неограниченное сложение основ – очень редкое явление (пра-пра-пра-прадедушка).

Иногда бывает допустимо присоединить к основе один и тот же аффикс. (Пример: -ек- и его позиционный вариант -еч-: рука – ручка – ручечка – *ручечечка).

Слово связано с высказыванием – речевой единицей, удовлетворяющей требованиям конкретной коммуникационной ситуации, в которой есть говорящий, адресат, предмет, время и место сообщения.

Предложение используется как полное высказывание гораздо чаще, чем отдельное слово или сочетание слов. Так, его структура определённым образом согласована с параметрами высказывания. В частности предложение обладает внутренней связностью, полнотой, и это его свойство имеют в виду, когда говорят, что предложение выражает законченную мысль.

Связность и полноту обеспечивают не только слова, но и грамматические признаки. Например, сочетание слов «рыжий кот» только в редких случаях может быть использовано как целое высказывание. А сочетание из тех же 2-х слов, но с другими грамматическими признаками «кот рыжий», наоборот, естественно выступает в роли высказывания.

Синтаксическое описание – это множество правил, которые характеризуют синтаксический компонент знания языка. При составлении этих правил используется грамматический метаязык, т.е., термины и символы с определёнными значениями и правила их употребления.

Задача объяснения заключается в том, чтобы понять, почему наблюдаемые факты именно таковы, какие они есть. Это означает в частности ответ на вопрос – почему синтаксические структуры в языках, не связанных ни родством, ни географической близостью, обнаруживают многочисленные сходства.

Описание имеет дело с каким-то одним языком, а теория (объяснение) – с языком вообще.

Традиция научного изучения синтаксиса восходит к первым опытам классификации и анализа суждений, предпринятых древнегреческими философами. Слово «синтаксис», что на древнегреческом означает «построенные вместе» или «военный строй», начали употреблять стоики (III в. до н.э.) для обозначения логической структуры высказывания. Однако интерес к категориям синтаксиса присутствовал уже у ранних греческих мыслителей и был обусловлен произведением или логическим анализом речи.

Античные философы Платон, Аристотель, и позднее – стоики – выделяли понятие «логос». Оно нерасчленённо относилось к речи, высказыванию, предложению, суждению, законченному тексту, поэтому ранние синтаксические воззрения основывались на свойствах целостных речевых единиц.

Первыми синтаксическими операциями были:

Классификация высказываний по их коммуникативной цели.

Членение предложения или суждения на основные части.

Определение отношений между частями сложного предложения.

(Пример: среди высказываний различались вопрос, ответ, просьба, отрицание, обращение, побуждение). Дальнейшему анализу подвергалось только повествовательные предложения, выражающие суждения.

Исходя из тезиса о тождестве между мыслью и её речевым выражением, Платон и его последователи расчленяли суждения-предложения на 2 части – имя и глагол, понимаемые как языковые выражения субъекта и предиката (логические понятия, относятся исключительно к суждению).

Стоики ввели понятие «обозначаемого», «высказываемого» и «обозначающего» и выделили в составе «высказываемого» предикат и падеж.

Классифицируя суждения-предложения по типу предиката, они основывались на признаках: переходность/непереходность, полнота/неполнота, активность/пассивность. Стоики же положили начало изучению сложного предложения и организующий его отношений – казуальных, следственных, условных, соединительных/разъединительных.

Т.о., наблюдение над синтаксисом античными философами делались в русле изучения ими рече-мыслительных процессов. Собственно синтаксическая терминология отсутствовала. Используемые понятия отражали точки пересечения логических, синтаксических и морфологических характеристик.

Перелом в принципах синтаксического анализа зафиксирован в сочинениях Апполония Дискола (III в. н.э.). Его синтаксис имел морфологическую основу. Его исходным пунктом было слово. Синтаксис заключался в описании связи слов и формы слов в предложении. Этим было положено начало синтаксиса частей речи. Специально систематических синтаксических понятий Дискол не предложил. Синтаксическая терминология его сблизилась с морфологической.

Различия между логико-синтаксическим и морфолого-синтаксическим подходами в существенной мере предопределили особенности синтаксических концепций в лингвистике после приобретения ею автономности. В центре внимания стал находиться не универс – не формы мышления, а специфичные для конкретных языков морфологические теории.

Предложение обладает:

Формально-грамматической организацией.

Логическим аспектом.

Психологическим аспектом.

Коммуникативным аспектом.

Поэтому синтаксические концепции различаются по тому, какому из этих аспектов отводится ведущая роль.

Общее движение синтаксической мысли следовало в направлении от логической – психологической – формально-грамматической концепций до коммуникативных – семантических – прагматических.

В ранней лингвистической традиции, в эпохи универсальных грамматик, выразившихся в частности в грамматике Пор-Рояль, синтаксис рассматривался как учение о способах выражения мысли и содержал кроме всего описание предложения и его частей. Категории синтаксиса, в отличие от морфологических форм, считались универсальными. Синтаксис как содержательная область грамматики противопоставлялся фонетике и морфологии, которые изучают сторону выражения.

В грамматике Пор-Рояль была предпринята первая попытка создать объяснительную синтаксическую теорию. Языковые факты таковы, какими мы их наблюдаем потому, что они отражают определённые принципы мышления.

В русском языкознании это направление развивалось до второй половины IXX в. Связано с именем Ломоносова, Якоба, Давыдова, Аксакова. В грамматиках синтаксические категории рассматривались как языковое выражение суждения. Подлежащее – субъекта, сказуемое – предиката, сложное предложение – умозаключения. Подчёркивалась целостность изучаемой синтаксисом речи.

Связь с мышлением входила в определение синтаксиса вплоть до начала XX в. Эта линия развится привела к пониманию синтаксиса как раздела грамматики, в котором явление языка анализируется в направлении от значения к форме.

Во второй половине IXX в. под влиянием философии языка Гумбольдта возник и получил распространение психологический подход к грамматике, где место логических категорий заняли психологические. Психологический подход связан с именами – Пауль, Штейнталь.

Предложение определялось как соединение в психике говорящего нескольких представлений, возбуждающих в сознании слушающего те же представления и то же их сочетание. Основным достижением этого направления считается различие психологии субъекта, предиката и грамматических членов предложения.

Многовековая практика грамматических описаний и развитие научных лингвистических традиций способствовали постепенному освобождению грамматики от логического схематизма. Уже средневековые арабские лингвисты смогли сформировать некоторые фундаментальные синтаксические понятия, такие как зависимость, управление, синтаксическая позиция, не обращаясь к логическим категориям.

В конце IXX в. сходные тенденции в европейском языкознании привели к возникновению формального языкознания. Лингвисты начинают анализировать предложение в терминах собственно лингвистических, не заимствованных из других наук. Однако поскольку аппарат собственно лингвистических понятий был ещё мало разработан, анализ приходилось основывать на морфологических категориях. Поэтому формальный подход к синтаксису точнее было бы назвать формально-морфологическим.

Синтаксис стал определяться как учение о функциях классов слов в предложении. Основное внимание было сосредоточено на способности слов к распространению и на структуре словосочетаний. При этом предложение считалось разновидностью словосочетания.

В российской науке к этому направлению, восходящему к Фортунатову, можно отнести знаменитые традиции Шахматова и Клешковского. Многие идеи, впервые чётко сформулированные в рамках формального подхода, занимают важное место в некоторых современных теориях. Например: предложение как разновидность словосочетания, неизменность типа конструкции при её распространении, связь части речи с типом конструкции и т.д.

Сторонники формальной и структурной грамматики поминают синтаксис прежде всего как как учение о комбинаторных (т.е. - валентностных) потенциях слова. Это – синтагматический синтаксис.

Дескриптивисты видели цель синтаксиса в изучении аранжировки слов в высказывании – дистрибутивный синтаксис.

Синтаксис предложения оставался наименее разработанной областью структурной лингвистики вплоть до конца 50-х годов XX в., когда он занял центральное место в теории порождающих грамматик (генеративных грамматик), в которых была сделана попытка объединить все уровни и компоненты языковой структуры без чёткой их дифференциации в единый процесс создания предложения.

В XX в. некоторые лингвисты пытались преодолеть односторонность формального подхода, используя введённые Де Соссюром разделения языка и речи. Язык понимался как абстрактная система, лежащая в основе речевого поведения, а речь – как практическое осуществление этой системы в процессе её использования людьми. Например академик Виноградов противопоставил «строительный материал» для предложений, т.е. слова и словосочетания и сами предложения, т.е. единицы коммуникативного уровня, обладающие признаками предикативности и модальности.

Эта проблематика сохраняет актуальность до нашего времени. Проблеме различения номинативного (языкового) и коммуникативного (речевого) аспектов предложения посвящены работы Гардинера, Звягинцева. В синтаксической концепции Н.Ю. Шеведовой противопоставление предложения и словосочетания выразилось в виде различия абстрактных структурных схем, которые характеризуют предложения и присловных связей, определяющих структуру словосочетания.

В качестве альтернативы формального подхода были предложены концепции, ориентированные на семантику. У Отто Эсперсона мы находим первый проект грамматического описания от значения к форме. Именно такой подход к грамматике изнутри, т.е. с точки зрения значения он предложил называть синтаксисом. Намного опередила своё время его гипотеза о понятийных категориях, т.е. универсальных значениях, которые по-разному выражаются грамматическими средствами различных языков и представляют таким образом основу для их сравнения.Позднее эта идея получила развитие в работах Мещанинова и некоторых других лингвистов советского периода. Успехи в развитии логики и семантики в течение последующих десятилетий отразились и в грамматических исследованиях, благодаря чему мы располагаем множеством первоклассных исследований семантики предложения (Кобызева).

Представители структурализма пытались перенести в грамматику понятия и исследовательские процедуры, которые до этого зарекомендовали себя в фонологии, и этот путь в определённой мере оказался плодотворным.

Важный прогресс в изучении синтаксиса был достигнут в рамках Пражского функционализма и американской дескриптивной лингвистики. Лидер Пражской школы Матезиус, развивая идеи Вайля и Пауля, показал, что в синтаксисе отражаются 2 различных вида деятельности говорящего, соответствующих 2-м видам членения предложения – грамматическому (разделение на подлежащее и сказуемое) и актуальному (разделение на тему и рему). Тема – исходный пункт сообщения, рема – сообщаемое.

Американские дескриптивисты усовершенствовали и уточнили методы синтаксического анализа. Отточили некоторые важные исследовательские инструменты, ледащие в основе традиционных грамматических классификаций, таких как дистрибутивный анализ.

Далее, в 1957 году, появилась работа Наума Хомского «Синтаксические структуры», и в лингвистике считается, что это событие является революционным в синтаксисе. С этим именем связана не только определённая лингвистическая теория, а именно – генеративная грамматика, но и целый переворот во взглядах на изучение языка – переход от преимущественно описательной методологии к методологии объяснительной. Этот переворот, в последствии названный Хомскианской революцией, в решающей степени определил не только развитие самой порождающей грамматики, но и характер всех противостоящих ей теоретических направлений.

Хомский показал, что использование формально строгих понятий и математических моделей при исследовании грамматики не только повышает качество, полноту и эмпирическую проверяемость описаний, чем готовы были удовлетвориться многие структуралисты. Формальное моделирование даёт неизмеримо более важный результат. Оно выявляет те фундаментальные принципы строения языка, которые часто остаются незамеченными в интуитивном описании.

Прогресс в изучении структуры предложения после 1957 г. может быть сравнён с развитием географии в XV-XVI вв. Если под морфологией мы сегодня понимаем ту же область явлений, что и в IXX в., то само содержание понятия синтаксис за последние 40-50 лет расширилось во много раз, т.к. было обнаружено множество важнейших фактов, о которых не знали традиционная и структуралистская грамматики.

Язык и речь. Компетенция и употребление.

Речь – конкретное говорение, протекающее во времени и облечённое в звуковую форму. Под речью понимается как сам процесс говорения, так и его результат, т.е. – речевые произведения, фиксируемые памятью или письмом.

Характеристика речи обычно даётся через противопоставление её языку. Язык – это система объективно существующих, социально закреплённых знаков, соотносящих понятийное содержание и типовое звучание, а также – система правил их употребления и сочетаемости.

Речь и язык образуют единый феномен человеческого языка и каждого конкретного языка, взятого в определённом его состоянии. Речь есть воплощение реализации языка, который обнаруживает себя в речи, и только через неё выполняет своё коммуникативное назначение. Если язык – это средство общения, то речь есть производимый этим орудием вид общения.

Теоретическая разработка проблем языка и речи связана с именем Де Соссюра (1857-1913 гг.). Он считал, что, хотя в своём существовании язык и речь взаимообусловлены, они несводимы друг к другу и не могут рассматриваться с одной точки зрения, а речевая деятельность, взятая в целом, непознаваема, т.к. она неоднородна. Поэтому он настаивал на разграничении лингвистики языка и лингвистики речи.

Концепция Соссюра подверглась критике за слишком резкое разграничение языка и речи, поведшее к чрезмерной абстрактности метаязыка лингвистики, предмет которой ограничивался системой языка. В советском языкознании 30-х годов XX в. язык рассматривался как полифункциональный феномен, изучение которого не может быть отделено от конкретных форм речи. Система языка определялась как совокупность правил речевой деятельности (Щерба, Поливанов). Мысль Соссюра о соприсутствии в феномене языка элементов системы и речи побуждала формулировать достаточно жёсткие принципы их разграничения.

Гардинер предложил применять термин «язык» ко всему тому, что является традиционным и органическим в словах и сочетаниях слов, а «речь» - к тому, что определяется конкретными условиями, значениями и намерениями говорящего. Сходные мысли уже раньше высказывались И.А. Бодуеном де Куртене, который разграничивал 2 вида единиц языка: языковые и функционально-речевые.

Известный лингвист Смирницкий относил к языку всё то, что воспроизводится в речи, т.е. слова, фразеологизмы, морфологические формы, а к речи – всё то, что производится в процессе коммуникации – словосочетания и предложения. Подобная точка зрения вызвала возражение тех, кто видел в языке и речи 2 аспекта одного феномена. Так, например, Ломтев полагал, что все лингвистические единицы являются единицами языка и речи. Одной стороной они обращены к языку, другой – к речи. Единицы речи – есть реализации единиц языка. Эта точка зрения может быть применена к различным единицам – фонемам, морфемам, словам и синтаксическим структурам – эмический элемент принадлежит к системе языка и характеризуется инвариантными признаками, реализуемыми в речевых вариантах (фон-фонема и т.д.). Между тем, отрезки, получаемые в результате членения речевого потока по фонетическим и конкретно смысловым признакам, т.е. слоги, синтагмы, сверхфразовые единства (СФЕ) рассматриваются обычно только как единицы речи, хотя и они обладают некоторыми типовыми характеристиками.

В современной версии противопоставлением язык/речь является введённое Хомским противопоставление языковой компетенции и языкового употребления (исполнения). (Competence/performance).

Компетенция понимается как некоторое порождающее устройство, создающее речевых произведения. Грамматика является моделью языковой компетенции, т.е. способности человека порождать правильные предложения на родном языке и отличать правильные от неправильных. Но у человека есть также способность применять своё знание языка в реальной ситуации общения, т.е. выбирать языковые средства, которые соответствуют этой ситуации, артикулировать и воспринимать на слух звучащую речь, воспринимать зрением письменную речь и соотносить процесс в речи с процессом мышления – употребление.

Построение моделей употребления по Хомскому представляет собой отдельную исследовательскую задачу. Например, модель лингвистической компетенции, т.е. грамматика, может объяснить, почему теоретически возможны правильные предложения из 500 и более слов, но тот факт, что ни один носитель никогда не использует такие предложения, может объяснить модель употребления.

Грамматика и действительность. Грамматика и сознание. Грамматика и национальное самосознание.

Грамматика как способ организации и выражения мысли, основана на максимально обобщённой классификации явлений действительности и отношений между ними. Усваивая с детства язык, человек приобщается к уже готовым правилам. Это часть «подписываемой» им «конвенции». Но разные народы и, соответственно, разные языки, обладают различным опытом, и грамматическая классификация лишь в самых общих чертах соотносится с устройством мира, т.е. слабо опирается на различия в объективной действительности. Грамматическая классификация – это в большей мере достояние и специфика самого языка.

Значит ли это, что грамматика выдумана и условна? В какой-то мере – да. Но никакой язык невозможен без грамматики и решает сам, какие правила ему утвердить в качестве обязательных предписаний (Пример: в русском языке – мяч – м.р., ночь – ж.р., в самих словах род не указывается но от рода зависит изменение слов – они приписаны к своим классам на основании условных, формальных признаков). Пример: см. род в различных языках.

В целом можно сказать, что развитие грамматических значений идёт по пути отдаления или отталкивания от категорий реальной действительности (Пример: биологический пол/грамматический род, физическое время/грамматическое время – по-разному представлены в разных языках).

Достаточно сказать, что в некоторых языках есть по несколько прошедших или будущих времён, а есть языки, в которых время вообще грамматически не выражается. Интересные параллели можно провести с категорией числа. Реальные предметы группируются во множества, однако в грамматической конструкции категория числа оказывается самой разнообразной и слабо зависящей от реального количества. Число вообще – это абстракция. Но число в языке и в грамматике требовало длительной абстрагирующей работы мозга. Для нас сейчас кажется совершено естественным противопоставление единственного и множественного числа, но представим себе, что, говоря о нескольких или многих предметах, мы должны были бы употреблять другое слово. В таком случае числа бы вообще не существовало. Однако и в том случае если существительное нормально изменяется по числам, надо иметь в виду, что данная грамматическая категория сложилась не сразу и не во всех языках. Особую трудность составляет при этом то, что 2 – это тоже много. Поэтому во многих языках сохраняется ещё и двойственное число (Пример: Мы пошли в кино).

Что обозначает подлежащее в русском языке?

А) Таня рисует кошку.

Б) Соседа берёт зависть.

В) Посуда любит чистоту.

Г) Мне вспомнилось детство.

Д) Рука чешется.

Е) Дом строится.

Мы замыкаемся на категориях самого языка, и действительно, само существование номинативного строя опирается на отрыв, на отталкивание от фактов реальной действительности. Ещё больший скачок в абстракции – безличные предложения – высказывания, в которых нет подлежащего. Представить себе действие в отвлечении от того, кто его производит, от первого участника ситуации, а иногда вообще – от каких бы то ни было участников – это изобретение, равносильное изобретению колеса. Это высказывание состоит из одного предиката, и оно самодостаточно для обозначения ситуации («Светает»). Человеческая мысль может представить ситуацию, происходящую саму по себе или по воле какой-то высшей силы.

Синтаксические модели, члены предложения, части речи, виды связи между словами – всё это понятия очень высокого уровня обобщения. Овладевая этими важнейшими категориями грамматики, человек овладевает языком. Вместе с тем они учат его чёткости и системности мысли.

Системный характер грамматики особенно заметен в сравнении лексикой. В самом деле, слов в языке очень много. В грамматике количество классов, противопоставленных друг другу, невелико, и отношения между ними ясны и прозрачны, а в лексике это не так.

Щербе приписывают: «Лексика – дура, грамматика – молодец!». Он имел в виду отчётливость и строгость грамматических отношений.

Неслучайно в грамматике обнаруживаются исключения. Потому что они на виду. В лексике тоже не всё гладко – «глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокрёнка». Щерба обычно давал это студентам и просил объяснить, что оно значит. Данный пример призван показать важность и самостоятельность грамматических значений, относительную независимость грамматики от лексики.

Афоризм: «Грамматика ум в порядок приводит». Т.е. грамматика составляет основу и образец для классификаций, оказывает влияние на формирование принципов логических операций в сознании человека и в значительной мере – на его практическую деятельность. Наиболее логичными числами в грамматике являются 2 и 3. В таких 2- и 3-х членных оппозициях находит отражение человеческое стремление к максимальному обобщению явлений действительности. В частном случае двучленное противопоставление основывается на одном семантическом признаке, точнее – на его присутствии или отсутствии (Пример: глаголы совершенного вида содержат в своём значении элемент предельности действия, а глаголы несовершенного вида такого значения не имеют (в русском языке)).

Т.е. всё это – свидетельство обобщающей деятельности мозга, и трудно переоценить тот факт, что поколение людей приходит в мир готовых абстракций. Однако нельзя считать данные правила безжизненными. При всей своей строгости они допускают некоторую свободу выбора. Она проявляется в частности в том, что грамматические конструкции могут иметь варианты (Пример: я не читал эту книгу/этой книги). Следовательно, противопоставление грамматических классов иногда нейтрализуется, сглаживается. Такое расшатывание своих границ даёт грамматической системе возможность развития. Например, в истории русского языка конкуренция падежных форм существительного приводила к формированию различных пространственных отношений. Когда-то говорили: идти Киеву – идти к Киеву. Сегодня при помощи разнообразных форм можно выразить множество значений. Сама мысль стала точнее, определённее, и <…> предоставляет необходимые средства.

Другой пример – иногда в русском языке, в частности существительные как бы прилепляются друг к другу в одинаковых формах и между ними возникает особая, паратактическая (?) (бессоюзная) связь, и одновременно формируется новое понятие (Пример: нога, рука: руки-ноги). Получается что чисто грамматический феномен, т.е. особенности синтаксической связи между словами способствуют формированию новых мыслительных категорий, которым свойственна большая по сравнению с обычным понятием степень размытости, приблизительности, нечёткости.

Ещё пример – бывает, что одни и те же слова способны занимать в высказывании разные синтаксические позиции, т.е. играть разные роли: люди без жилища/жилище без людей, философия нищеты/нищета философии. Слова могут меняться местами в рамках одного контекста. Такой перевёртыш оживляет текст, создаёт дополнительный эстетический эффект – за формальным сходством конструкции скрывается разное содержание. Но такие приёмы часто нарушают грамматические и синтаксические правила – при многих глаголах одно и то же существительное способно играть роли объекта/субъекта. Но иногда этот приём распространяется и на иные существительные, которые не могут подвергаться этому – тогда мы получаем метафоры (мы убиваем время/время убивает нас, человек овладевает грамматикой/грамматика овладевает человеком). Мы уже допускаем, что в качестве первого участника ситуации может выступать язык/время/грамматика, т.е., казалось бы, механический приём ведёт к расшатыванию мыслительных канонов – понятия становятся более широкими. Т.о. можно утверждать, что грамматика в каком-то смысле ведёт за собой мысль. Изменение грамматических правил, конкуренция синтаксических вариантов, появление новых сочетаний и конструкций приводит в конечном счёте к иному взгляду на действительность и в целом способствует развитию человеческого познания.

В формах языка, его семантике, лексике, морфологии, синтаксисе отражается в определённой мере глубинная психология народа. Это отражение имеет двоякий характер: статический и динамический. Статический аспект заключается в значениях слов, грамматических форм и конструкций. Динамический – в их употреблении в высказывании. Языки различаются не только тем, что они имеют, но и тем, как они используют то, что они имеют. Основное внимание при этом уделяется статическому аспекту, своеобразному членению мира, отражающегося в языках. Но не меньшее значение в языковом самовыражении народа имеет отбор языковых элементов в речи. Этот отбор показывает, какие элементы действительности, какие их свойства и отношения имеют приоритетное значение в речевом сознании говорящих на данном языке людей.

Выбор общего (?) типа структуры ситуации – одна и та же ситуация может интерпретироваться как, например, местонахождение или обладание (в этой библиотеке много ценных книг/эта библиотека имеет много ценных книг). Каждый язык имеет здесь свои предпочтения. Так, говорящий на русском языке чаще использует локальные, пространственные отношения. Француз – выбирает отношение принадлежности, включения, тоже самое характерно и для английского языка (в этой книге 10 глав/this book has 10 chapters). В целом французскому и английскому языкам свойственно более (сравнительно) широкое употребление структур, восходящих к глаголу «иметь», в русском – к глаголу «быть». Французский, английский – языки транзитивных (переходных) структур, русский – интранзитивных.

Общие закономерности построения высказывания рассмотрим на материале бытовых реплик. Они отражают в конденсированной форме общие тенденции организации высказывания на данных языках, независимо от конкретного создания (?) акта речи, стилевого уровня и других факторов. Большой интерес представляют при этом косвенные акты речи, т.к. они отражают психологию говорящих подчас в большей степени, нежели прямые, и позволяют выявить глубинные ассоциации, устанавливаемые говорящими. Косвенный акт – такой, который содержит в себе некое противоречие между формой и целью высказывания. Например, повелительное наклонение типично для просьб, команд и т.д. (в русском языке). В английском это чаще вопрос, т.е. это является косвенным речевым актом (форма – вопрос, цель - просьба). Косвенные речевые акты более мягки, менее категоричны.

Морфологические категории.

(Здесь правила – это тенденции).

Лицо – высказывание может быть ориентировано на различное грамматическое лицо без ущерба для общего смысла. Пример:

Могу я взять вашу ручку? – 1 лицо.

Разрешите взять вашу ручку? – 2 лицо.

Можно взять вашу ручку? – –.

Во французском/английском языках относительная частота: 1-2-0. В русском: 0-2-1. Французский – я нахожу это трудным, русский – это трудно.

Модальность – (французский/английский) – часто выражается модусами предложения, глаголом суждения со значением «я думаю/считаю». Русский – безличные вводные слова «может быть», «наверное», «кажется». Преимущественное по сравнению с русским языком употребление формы с 1-м лицом наблюдается и в разговорной речи и в официальных формулах и в стиле речи. Следовательно, такое различие является системным.

В русском языке говорящие не обозначают в лексико-грамматической структуре высказывание. Русское высказывание часто принимает форму безличного предложения.

^ 1-ая гипотеза – этно-психологическая – в данных языковых формах самовыражаются народы. Во французском/английском исторически больше развивается индивидуализация, отсюда и тенденция начинать речь с «я…» (характерно для всех западных языков). Русский наоборот, старается не выделять себя, он как бы отходит на задний план (коллективизм), предпочитает использовать безличные обороты и конструкции, в которых семантический субъект выражен косвенным падежом (мне кажется). Это связано с особенностями русской истории. Кроме этого в русской речи косвенный способ выражения служит средством выражения вежливости и подчинённости.

^ 2-ая гипотеза – можно привести ряд факторов, морфологических и синтаксических, способствующих появлению во французском указания на участников акта речи и отсутствие такового в русской фразе. Во французском личная форма глагола обязательно требует подлежащего. В русском личная глагольная форма может употребляться без подлежащего, даже в прошедшем времени. Следовательно, французский язык фиксирует 1-ые и 2-ые лица чаще, чем русский.

Порядок слов – во французском твёрдый порядок слов ограничивает возможность инверсии подлежащего, выводимого в рему (отсюда видна река(R)). Английское подлежащее не может быть ремой, так как типично всегда T-R. Поэтому в английском возникают конструкции there is/there are, которые рематизируют подлежащее. Пример: there is a book(R) on the table, где there book – подлежащее (дискретное или раздельное), где there – вспомогательное подлежащее. Такая конструкция позволяет создавать грамматически правильные предложения с правильным порядком слов, и в то же время позволяет рематизировать подлежащее. См. – the book is on the table(R).

В русском языке безличные конструкции в среднем употребляются в 4 раза чаще, чем во французском. С другой стороны, французскому свойственно употребление прямо-переходных синтаксических конструкций. В 30-еы годы было подчёркнуто, что явление, возникающее в языке как идеология, т.е. отражение определённого смысла, <…> и действительность, его типологию, может в дальнейшем «технизироваться» - стать «клише». Возможно, что в древние времена безличные формы русского языка отражали определённое видение мира, указывали на непонятную силу, производящую данное действие, в отличие от одушевлённого лица. Т.о. в современном языке их употребление технизировалось, они стали формой, используемой при описании определённых ситуаций, и ушли довольно далеко от своих первоначальных смыслов.

Время – французский, английский – настоящее время используется значительно чаще, чем в русском (Пример: (франц.) ты меня останавливаешь, если я ошибаюсь). Настоящее время во французском соответствует русскому будущему или прошедшему. В совреме