Реферат: Природа пушкин

ПРИРОДА

Пушкин………………………………………………………………………………….2

Бег………………………………………………………………………….7

Бегущие по горам………………………………………………………8

Радуга Иремеля………………………………………………………….9

Космакты………………………………………………………………….10

Марийкин мир…………………………………………………………….10

Апрельская лыжня………………………………………………………12

14 часов полета…………………………………………………………..12

Туристская история………………………………………………………13

Зовет дорога дальняя……………………………………………………………….15

Его бог – бег………………………………………………………………….15


^ ПУШКИН – ЭТО ЦЕЛЫЙ МИР

Пушкин. Одно-единственное слово – и не надо никаких имен и отчеств, званий и титулов, знаков и наград.

Подумаешь: «Пушкин» - и в голове необыкновенное просветление, весенняя свежесть, утренняя чистота, что-то очень-очень простое и в то же время диковинное.

Скажешь: «Пушкин» - и на устах непроизвольно складываются его чарующие строки, волшебно рифмованные, казалось, давным-давно утраченные слова вперемешку с нарождающимися буквально на глазах, выходящими, выпрыгивающими из-под пера не человека, но гения.

Напишешь: «Пушкин» - и хочется самому, вслед за ним, взлететь и парить, упиваясь свободой творчества, логикой стихосложения, легкостью, игривостью мысли и действа.

Пушкин. Он чей? Формально – из старинного богатого русского рода. Только почему он тогда такой близкий, доступный каждому из нас, его соотечественников, безмерно далеких от него во времени, пространстве, судьбе.

Говорят об истинности, гражданственности, народности, историчности Пушкина. И это правда. Его невозможно не любить. Как воздух, как солнце, как землю, как цветы. И когда становится горько, и когда, наоборот, хочется поделиться радостью свершенного с самыми - самыми близкими, то стоит взять в руки томик – и уже забываешь обо всем. О бренности бытия, мелкости проблем, ничтожности окружения, звуках, бликах, запахах реального мира. Плохо это или хорошо - не вопрос. Когда любишь по-настоящему, а это значит в первый и единственный раз, то думать некогда и незачем ни о целесообразности, ни о чем прочем. Пушкин – это целый мир. Самодостаточный и безграничный, родной и вселенский, мой и наш. И его не захватить, не затоптать никому. Очень здорово, что он был, что он есть, что он будет. Пушкин – наедине со всеми, с каждым из нас, его обожателей. И …продолжателей?


Они сошлись. Волна и камень,

Стихи и проза, лед и пламень


Все было тихо; лишь ночные

Перекликались часовые,

Да дрожек отдаленный стук

С Мильонной раздавался вдруг.

Лишь лодка, веслами махая,

Плыла на дремлющей реке.

И нас пленяли вдалеке

Рожок и песня удалая...


Агидель. По-русски значит Белая. Вмиг сколотив плоты, привязав их к наду­тым икарусным огромным камерам и снабдив гребями, отчаливаем. На много дней и ночей вперед нас ждет лишь река, буйство зелени по берегам, слышимые изда­лека перекаты мелководья. Изредка промелькнет баш­кирская деревушка с неизменными "Здравствуйте" мальчишей.


Стоял над речкою. Вдали

Пред ним пестрели и цвели

Луга и нивы золотые,

Мелькали селы; здесь и там

Стада бродили по лугам,

И сени расширял густые

Огромный, запущенный сад,

Приют задумчивых дриад.


Совсем иначе выглядит сплав по Инзеру. Быстрый, с большой водой, неумолимо мчащейся вперед и вниз, с изумрудными кустами над прибрежьем, так и норовящей затащить тебя в темный омут вдали от стремнины. Средневековой таинственности вертикальные камен­ные стены сообщают, что там - ущелья, пещеры, всегда загадочные, прохладные, сумрачные и потому на особинку прямо-таки сказоч­ные. После них так хочется темпа, скорости, когда за­мечтавшийся рулевой сходу наскакивает на прикрытый дециметром потока камень. Уф-ф, гадкий...


Он рощи полюбил густые,

Уединенье, тишину,

И ночь, и звезды и луну.

Луну, небесную лампаду,

Которой посвящали мы

Прогулки средь вечерней тьмы,

И слезы, тайных мук отраду…


Это незабываемо. Давно позади Тирлян, Журболото (журавлиное!). Потеряв счет перевалам и времени, оставшись один на один с приро­дой, мы покорно шествуем по...Луне. Да-да, выползая из лощины, так и схватим ее, кажется, за нижний рожок на седловине. Но и там она молча отдаляется, бледно ос­вещает (освящает?) путь домой.


Она любила на балконе

Предупреждать зари восход,

Когда на бледном небосклоне

Звезд исчезает хоровод,

И тихо край земли светлеет,

И, вестник утра, ветер, веет,

И всходит постепенно день.


Вечерним броском из Муракаево стремительно вры­ваемся на плато хребта. Это Куркак. Все-спать. С порывами тухнущих звездочек выбираемся из па­латки. На востоке отчетливо вырисовывается трапецеи­дальный абрис Магнитной. Горизонт мягко пламенеет, шесть минут - ровно столько надо, чтобы красный диск утреннего солнца вылез от своей высшей точки до низ­шей. И ради этой минуты ли­кования, прославления ново­го дня стоит жить и караб­каться по горам.


Уж небо осенью дышало,

Уж реже солнышко блистало,

Короче становился день,

Лесов таинственная сень

С печальным шумом об­нажалась,

Ложился на поля туман,

Гусей крикливых караван

Тянулся к югу: приближалась

Довольно скучная пора

Стоял ноябрь уж у двора


Затерянный мир, Укшук, почти не знает туристов. Красочный кедрач чаще простаивает, чем радует глаз человеческий. Но можно взять азимут на юг и шагать - топать без устали час-второй-третий-четвертый. Когда мимо промелькнут Синие скалы, вдруг на мгно­вение перережет путь авто­трасса, и снова-тишина, покой, мягкий шелест бере­зовых и осиновых листьев, бесконечным веером падаю­щих с ветвей древ.


Поутру побелевший двор,

Куртины, кровли и забор,

На стеклах легкие узоры,

Деревья в зимнем серебре,

Сорок веселых на дворе

И мягко устланные горы

Зимы блистательным ковром.

Все ярко, все бело кругом.


Прощаемся с избушкой, полной ночным теплом и дружеским трепом. За пле­чами (о, чудо!) - ни-че-го-шень-ки. Сегодня - восхождение. На глазах теряет вели­чественность хребет Бихты. Многометровые сосны сме­няются карликовыми дерев­цами. Курумник осложняет ход. Все, бросив лыжи, уже на четвереньках, рискуя ска­титься в минуту на сотни метров, достигаем цели. Иремель, зимняя сказка, простор и горизонтальность, понятные разве что моря­кам и космонавтам. А навер­ху, если стать против солнца, очевидное до невероятности явление - большая круговая зимняя радуга, сотканная миллионами застывших кристалликов льда.


Зима! ...Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь;

Его лошадка, снег почуя,

Плетется рысью как-нибудь;

Бразды пушистые взрывая,

Летит кибитка удалая;

Ямщик сидит на облучке

В тулупе, в красном кушаке.

Вот бегает дворовый мальчик,

В салазки Жучку посадив,

Себя в коня преобразив;

Шалун уж заморозил пальчик:

Ему и больно и смешно,

А мать грозит ему в окно...


И снова - зимняя лыжня. Чистая, свежая, светлая, блестящая, хрустальная. И дли-и-н-ная, многодесятикилометровая, по полям, ло­щинам, через тихие притаив­шиеся под припорошенным ледком ручьи, ради одного - единственного мгновения торжества духа и тела одно­временно - покорения выс­шей точки Южноуралья Яман-Тау. Двухглавая, со "странным" именем Гора (так именуют ее окрестные жители), она без сопротивле­ния покоряется, если не счи­тать ледяных ветров, отвес­ных круч, крепких морозов.


Кряхтя, валит медведь несносный;

Пред нами лес, недвижны сосны

В своей нахмуренной красе;

Отягчены их ветви все

Клоками снега; сквозь вершины

Осин, берез и лип нагих

Сияет луч светил ночных.


«Лежать» - громким шепотом данная команда в мгновение ока уложила вереницу пешкарей с рюкзаками. Первый тычет куда-то вправо. Ба, в сотне-другой метров, аккурат на противоположной стороне поляны выделывает свои па бурый медведь. Что-то его беспокоит, он яростно трясет, водит мордой сверху-вниз-туда-сюда. То ли только что проснувшийся от зимней спячки, то ли просто огорченный от весеннего голодного существования. Томительно тянутся минуты, пока зверь, из-за ветра не учуяв нас, не поворачивает в "свой" лес. Мы уходим иным путем.


Есть место влево от селенья,

Где жил питомец вдохновенья,

Две сосны корнями срослись;

Под ними струйки извелись

Ручья соседственной долины.

Там пахарь любит отдыхать,

И жницы в волны погружать.

Приходят звонкие кувшины,

Там у ручья в тени густой

Поставлен памятник простой.


В девять двадцать электричка затормозила в Космактах.

В десять двадцать мы уже были на самом пике километрового Курташа.

И молчали. Гулко бились сердца. От подъема в сверхнапряженном темпе? От крутизны склонов, предательской мягкости околоручьевых пространств, высокой и запутанной травы, кустарников? Нет, перед нами бетонный столбик со скромной доской. Здесь, в святой чистоте заоблачной выси (ближе к Богу?) поставлен памятник нашим сверстникам, так и не пришедшим с афганской войны…


Гонимы вешними лучами,

С окрестных гор уже снега

Сбежали мутными ручьями

На потаенные луга.

Улыбкой ясною природа

Сквозь сон встречает утро года;

Синея, блещут небеса

Еще прозрачные, леса

Как будто пухом зеленеют.

Сегодня дочь решила вспомнить детство. Когда, двухлетней (!), обожала ок­раины Магнитки, где весной текло столько ручьев, и так долго они не исчезали в ко­лодцах и люках, а превраща­лись в ручьи и, наконец, Урал.

В Абзаково все наоборот. От устья поднимаемся к ис­токам. Откуда-то из-под земли вяло, венозно вытека­ет мутная вода. Или из таю­щей чуть выше снежной кучи? Уже и пристроившаяся станционная собачонка по­лучила свой кусок колбасы, а мы хотим еще чего-то. И наверху запечатлеваем в па­мяти полуфантастический кадр - в небе круглеет коле­со. НЛО? Да нет, просто подъемник. А так хотелось чуда.


Меж гор, лежащих, полукругом,

Пойдем туда, где ручеек,

Виясь, бежит зеленым лугом

К реке сквозь липовый лесок,

Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поет; цветет шиповник,
И слышен говор ключевой.


Не усидев в вагоне, вы­прыгиваем уже на первой лесной станции – в Горном Воздухе. Сперва следуем влево-вправо-между гор. Потом, для ускорения хода, вверх-вниз, прямиком через перевалы. Хребет Крыкты открывает вид на стоянку древнего человека. Гово­рят, здесь, в урочище, ти­пичное место для старин­ных звездолетов. Похоже, вот и блюдца озер, причуд­ливым образом располо­женных по периметру доли­ны, видны, конечно, и из космоса.


Она, как с давними друзьями,

С своими рощами, лугами

Еще беседовать спешит.

Но лето быстрое летит.

Настала осень золотая,

Природа трепетна, бледна,

Как жертва, пышно убрана…

Вот север, тучи нагоняя,

Дохнул, завыл – и вот сама

Идет волшебная зима.


Бег

Помните, у Беллы Ахмадулиной:

«Вот человек, который начал бег

Давно, когда светало во Вселенной».

Всякий раз с вспоминаю эти строки, когда начинаю свой бег. Приятное волнение, легкость в ногах, трепетное ожидание бега. И еще, самое главное – вера, что добегу.

Сразу обычный, несколько поспешный старт, вызванный естественным желанием в присутствии горожан бежать легко и стремительно. Сбивается дыхание, становится тепло, на лбу выступают капельки пота. Пробегаю самый оживленный участок - вдоль коллективных садов. При встрече со мной умолкают и улыбаются прохожие - кто непонимающе, кто с завистью.

Но вот подъем остается позади. Поток машин значительно уменьшается. Водители услужливо освобождают на шоссе полоску шириной один-два метра. Передо мной открываются во всей красе панорама Уральских гор - знакомые хребты и вершины. Но не туда лежит моя сегодняшняя дорога.

Начинаю длинный спуск: шаг делается непроизвольно длиннее, но дыхание уже не сбивается, появляются мысли о работе, друзьях, доме. Незаметно пробегаю границу с Башкирией, железнодорожный переезд. В таком от­далении от города даже водители автобусов и такси становятся добрее, приглашают «подбро­сить». Но я, улыбаясь им, бегу дальше.

Вот показывается знакомое сооружение из стекла и бетона - здание аэропорта, на бегу наблюдаю красивую и просторную аэродром­ную жизнь.

Короткий перерыв, проверка пульса, ус­покоение дыхания и снова в путь.

«Не вычислю какой по счету век,

Бежит он вверх и вдаль

^ К благословенной, заветной цели».

Может, кто-то спросит: зачем и куда я бегу. Но возможно ли передать словами чувство глубокого удовлетворения самим процессом бега? Вечереет, солнце уже не слепит, ветер освежает. На затяжном, монотонном подъеме появляются мысли о делах, которые предстоит со­вершить завтра. Незаметно подкрадывается ус­талость. Даже на ровных участках мои легкие могут работать относительно спокойно - уже нет желания бежать быстрее.

Пробегаю переезд. Впереди последний труд­нейший подъем. Марафонцы говорят, что три десятка километров пробежит каждый. Настоя­щий марафон начинается с 35-го километра. И началось.

Ноги уже просто наталкиваются на асфальт, перестают работать руки, деревенеют мышцы шеи так, что голову не повернуть, предательски слабеют мышцы живота, поднимается непонят­ное волнение.

Только одна мысль остается в голове: не ос­тановиться, перетерпеть и добежать во что бы то ни стало. Сжимаю зубы - сжать кулаки уже нет сил. Наконец появляются сады. Еще немного, и передо мной родной, такой желанный город - жилые дома, заводский пруд, комбинат. Последний километр. Наступает необъясни­мое волнение, волна радостных чувств захлесты­вает меня - добежал!

«Что за торжество

влечет его превозмогать про­странство?»


Бегущие по горам

Шахматы, художественная гимнастика, фигурное катание, синхронное плавание - сколько су­ществуют они, столько и споры идут, спорт это или...

И спортивное ориентирование - из того же загадочного ряда. Мало, безмерно мало быстро бе­жать, куда важнее быстро... ду­мать.

Старт. В руках компас и карта. Вроде и знакомая местность, но это когда просто бродишь за гри­бами - ягодами. Здесь голубая змейка Кизилки, бурые пятна хреб­тов, изумруд перелесков кажутся вычурными кружевами по сравне­нию с самой природой. Все просто — все сложно. А секундомер-то ти­кает, соперники разбегаются в... разные стороны. И никакие судьи не нужны. Хочешь — срезай че­рез болото, речку, чащобу. Но это может выйти много дороже - по силам, времени, расстоянию. Пе­ред стартом каждому выдается так называемая легенда - где какой спрятан КП - контрольный пункт. Камень, дерево, перекресток троп, седловина, старица, яма - только какие из них, коих в окрестностях сотни. Плюс лес, лес, лес, скрыва­ющий не только пункты, но и со­перников, ищущих те же самые пункты. А впрочем, это и к лучше­му - нет искушения проследовать тупо по пятам, не ощутив радости поиска и находки.

Но где же он, первый, после ко­торого, как правило, наступает не­которая уверенность, что все и дальше сложится удачно? Сто метров, триста, пятьсот, пора и на­ступить на этот «камень». Увы, или ура, но голова работает быстрее ног, она уже довела, мысленно, от старта до КП, а вот кроссов­ки «тянут вниз». Стоп, пора притормо­зить. Вот пересекал ручей, правильно, слева осталась вер­шина, дальше - об­рыв. Значит, где-то здесь. А почему смотрю под ноги? Камни разные бывают. И точно - двухметровая глыба нависает, закрывая солнце. Карабкаюсь по уступам - наверху чистенькая красно-белая призма. Есть! Компостирую карту - и дальше, выше, быстрее. Жара не страшна, очередной пункт за речкой, так что набираю не только в кроссовки, но и почти до пояса. Бодрость прежде всего. Высоковольтка, грунтовая дорога, резкий подъем вверх, пожа­луй, это самый дальний пункт. Наступает необъяснимое блаженство, упиваюсь собственной свободой, скоростью, победностью. Каждый взятый КП - это победа, за сколько времени бы она ни достигалась. Сколько пунктов запомнились навсегда, особенно те из них, что ставились судьями не совсем корректно. На карте ставят пункт там, на самом деле - здесь!? Поверьте, каждый плюс на карте стоит несравненно дороже любых грамот и наград по итогам соревнований, даже самого чемпионства ММК. Говорю от­ветственно, не красуясь: имел и то и другое.

Иной раз наблюдаешь грустную картину. Физкультурник (ну не спортсмены же мы) с номером не бежит, не спешит. Или потерял карту, или просто заблудился и отказался от борьбы. И так бывает. С любым из нас, в том числе и с самыми подготовленными. Парадокс, но отличная форма и служит порой дурную службу. Ноги убегают, а голова не поспевает соображать. Лишние сто - двести метров и КП уже не найти ни-ког-да. Досрочный финиш.

На дистанции некогда любоваться природой. Это после «того», после обеда можно на вяловатых ногах пройтись по окрестностям, вспоминая горячие минуты, отдыхая ду­шой и телом.

Спортивное ориентирование - всегда праздник. Да, побеждает единственный, но каждый одолев­ший трассу от начала до конца не менее счастлив от чувства преодо­ления трудностей.

Преодолей себя!


Радуга Иремеля

День выдался на загляденье. Сверкает на солнце свежевыпавший мягкий снег, полное безветрие. На фоне чистого голубого неба очень шикарно смотрятся высокие и такие изумрудно-зеленые сосны, какими они бывают только зимой. Очарованные, молча поднимаемся на перевал, изредка остана­вливаясь перевести дыхание и полюбоваться природой. Тишину нарушают только шорох лыж, перестук палок да поскрипывание ремней туго набитых рюкзаков. Спускаемся вниз, осторожно переходим ручей Тыгын и через несколько километров добираемся до намеченной на сегодня цели – избушки на отличном месте. Рядом течет ручей Синяк, обширная поляна, лес. Час-другой и уже ароматы доносятся из котелка, наступают любимые каждым туристом часы вечернего, по-семейному откровенного и возвышенного общения.

Утро. Идет легкий снежок, перестукиваются неугомонные дятлы. Встает солнышко. Одеваемся, берем теплые вещи, немного продуктов и выходим из избушки. Обычно перед восхождением настроение доброе, радостное. Рядом верные друзья, значит все в порядке.

Начинается подъем. Согреваются руки, ноги. По просеке выбираемся на поляну. Здесь стоят под снежными шапками стога сена. Слева гордо высится хребет Бихты. Обходим хребет Аваляк и добираемся почти до его зубчатой верхушки. Двигаемся через бурелом - памятник отбушевавшей некогда стихии. То и дело дорогу пересекают следы лося, зайца, белки.

Наконец, выйдя на одну из полян, видим нижнее плато Иремеля, седловину и густые серые облака - за ними спрятался сам Иремель. До­стигаем уровня хребта Бихты. Лес меняет свои краски. На этой высоте мороз даже тоненькие руки-ветви стройных берез одел в такую пушистую шубу, что они сто­ят, словно яблони в цвету.

Лес кончился. Лишь кое-где примостились закованные в ледяной панцирь сосенки-недоросли Хребет Бихты остался далеко внизу, утратил всю свою величественность. Погружаемся в облака. Кру­тизна склона нарастает. Переходим на «елоч­ку», потом на «лесенку» и, наконец, сбросив лыжи, карабкаемся вверх лишь с помощью па­лок. Облака остаются внизу. Выходим на вер­хнее плато. Здесь абсолютное безветрие, удивительное для обычно сурового Иремеля, се­дую шапку которого сегодня ласково освеща­ет солнце. В воздухе застыли мириады мель­чайших кристалликов льда. Они приятно ос­вежают разгоряченное от подъема лицо.

Забираемся на самую верхушку Большого Иремеля, скидываем теплые куртки, шапочки, повернувшись к солнцу зажмуриваемся и за­тихаем, чтобы сфотографироваться на память. Фотограф что-то долго возится с аппаратом, потом опускает его и радостно призывает нас оглянуться И мы видим, почему он не мог со­средоточиться. Позади нас развернулась, как подарок Иремеля нам, большая круговая зим­няя радуга.


Космакты

Рюкзак. Лифт. Трамвай. Электричка. Космакты. И оглушительная тишина.

И воздух, которым не на­дышишься. А еще неспеш­ный подъем по знакомой тропинке: вверх и дальше. Все дальше от станции, все выше в горы. Ба! Да нас дождалась даже запоздалая малина. А вот и костяника. Лес, такой однообразно-эеленый летом, сейчас рас­красился разноцветьем: жел­тый, багряный, фиолетовый, оранжевый. Кажется, каж­дый лист, как мазок кисти, расцвеченный по-своему. И каждый красно-желтым сне­гом валит под ноги, высти­лая наш путь живым ков­ром.

Попрятались мураши. И нет, как в знойные дни, на­доедливой мошкары. Красота, раздолье туристу. Толь­ко чудные запахи, в верхуш­ках деревьев — ветерок. Уютная полянка — отдых. А потом бросок на Курташ. ...Боже мой! И зачем все эти магазины и автобусы, газеты н светофоры, когда вокруг такая красота: вели­чественный Куркак, теряю­щийся вдали хребет Крыкты, а где-то внизу — узкая змейка железной дороги. Вот только север закрыт обла­ками, туманом, моросью. Пока изучаем гребень Курташа, начинает накрапы­вать. А потом становится грустно на вершине. Все-таки все мы люди того, зем­ного мира. И уже с радо­стью спускаешься по извили­стой дороге, ведущей домой, вниз. А ветер забирается под штормовку, и скользят по песку кроссовки, да еще уста­ло постанывают ремни за спиной.

Избушка, другая — обе заброшены до зимних лыж­ных переходов. Зимой этому ветхому пристанищу будешь рад, как раю на земле: за­топишь печь, отогреешься чайком и беседой с давно не виденными друзьями.

И снова вниз. Но уже с песней. И откуда она толь­ко взялась, сразу и не пой­мешь.

Ручей. Водица чистейшая, словно из-под крана. Впро­чем, что это я? Разве всю эту чистейшую красоту из­мерить на наш городской манер? Ну и, конечно, какой поход без костра? Собира­ем сушняк, раскладываем его на старом кострище, и уже потянулся дымок вдоль туманного берега. Поэтично? А в это самое время начинают происходить вполне прозаические вещи; просыхает влажная одежда, теплый пар идет от вымокших башмаков. А неугомонная дочурка даже здесь старательно наполняет свой мини-рюкзачок какими-то веточками, листиками, камушками, коряжками — в городе будет радость!

...Приближается из Белорецка электричка. Через минуту она отправится с нами, сытыми запахами травы, деревьев, умытыми мелким осенним дождиком. Мы возвращаемся в город, но это маленькое путешествие долго еще будет жить в каждом углу квартиры вместе с маленькими осенними букетиками, добравшимися из леса.


Марийкин мир

Все в нашей жизни пов­торяется. После заводского обеда следует домашний ужин, за пятницей свободная суббота, и ежегодно - отпуск. Можно его про­вести с книжкой на диване, с лопатой в огороде, с паяльником за схемой...

...Нас приняла вечерняя электричка. Остановка, дру­гая, десятая, пересадка и уже на воду спускаются не­хитрые лодчонки. Не верит­ся: ведь и суток не минуло, а из едва ли не полумилли­онной шумной Магнитки нас занесло в тишайшие места, где дорогой — голубая Бе­лая, а вместо домов на ее берегах — вековые серо-бурые скалы, ярко-зеленые дерева, склонившиеся до водной глади кустарники.

И то сказать – лето выдалось урожайным на дожди, уровень воды резко поднялся, скрыв обычно торчащие на воздухе и не омываемые, а значит и острые камни. И десяти минут не прошло после отплытия нашей «флотилии», а первая жертва уже едва не пошла ко дну, пуская пузыри из предатель­ски тонкого надувной днища. Короткий ремонт на ходу, привлечение подручных защитных средств - и в путь.

Хорошо, когда есть дру­зья: добрые, честные, весе­лые, умелые. У таких и жен­ки, и детки, как на подбор,— легкие на подъем, не обид­чивые на шутку, :не робею­щие перед бездорожьем, неразгорающимся костром н кусачими комарами. Реши­лись на эксперимент — пожить сообща пару недель сразу несколькими семьями в ограниченном пространст­ве. Удалось. Сама природа помогла. И та, от которой «не надо ждать милостей», н человеческая — нашен­ская и башкирская.

Не верьте, люди, что мы стали хуже. Один на один в лесу или на хуторе — это ощущается однозначно. Ка­залось: какое дело до того, какое мнение останется о нас у неизвестной крестьян­ки, «толкнувшей» нам четы­ре ведра отлично сохранившейся за год картошки за полтинник. Давали вчетверо больше. «Много даете», — совестливо ответствовала она. В другом месте и вовсе отдали за так. И легко складывающийся разговор лишь (подтверждал, что ис­тинные ценности со сменой власти не дешевеют. И све­жий хлебушек, молоко, сме­тана, равно как и наш в подарок, а не в оплату, чай, лишь материализовали эти наблюдения.

Впрочем, почти все дни оказались рыбными. О, то не были консервированные океанские деликатесы. Хари­ус, щука, окунь, лещ, ерш, пескарь, елец, чебак, голавль, гальян, даже сом: че­го только не попалось из речки в наши котелки и за­тем желудки. Детишки про­сто визжали от восторга, наблюдая диковинный про­цесс рыбалки. Учились и са­ми, притихнув с удочкой, такой почти прозрачной и невесомой после слегка под­надоевшего за день весла.

Перекаты. Эти чудесные части путешествия, волную­щие своей скоростью, рис­ком если не перевернуться, то проткнуться, одним своим приближением блеска став­ших неожиданно крутыми волн, шепотка их ударов о близкое дно — до сих снятся по ночам. Это – как личное участие в конном аттракционе после сидения в цирковой ложе. И снова обгоняют тебя по быстрой воде ласковые взгляды, искренние улыбки, уверенные взмахи рук... Но ведь здорово и на ста­вшей такой неродной за день собственно «земле». Шум листвы, лесные запа­хи, многоцветье лугов, пение птиц — душа радуется от одного пребывания здесь. Однажды случилось так, что едва пристав, первыми на берег высыпали ребятиш­ки. Кинулись на замыслова­тую очертаниями скалу. Лезли-лезли, а оглянулись: не спуститься! Пришлось держать марку до конца и выбираться на более поло­гий склон. Но урок был по­лучен хороший.

Кстати, стоянки за многие годы проведения всесоюзных маршрутов на Белой на плотах и байдарках уже оп­ределили самые живописные уголки, где побыть вечер — одно удовольствие, и отку­да поутру даже жалко отчаливать. И очень приятно, что дальше от горе-горожан, почему-то именуемых туристами, стоянки поддерживаются в идеальном состоянии. Здесь найдешь н колышки для палатки, и удобно оборудованное кострище - даже оставшиеся дрова. Поневоле оставляешь после себя то же, прекрасно зная, что тебе-то уж на это конкретное место не вернуться, пожалуй, никогда. А пока — тесный круг неленивых молодых тел у яркого и жаркого костра, уле­тающие и гаснущие высоко-высоко искры, ужин...

На Белой что ни поворот, то и находка. Не зря здесь столько стоянок древнего человека, знаменитых пещер. Но у нас маршрут иной - вниз по течению. Кто-то при­стально следит по прихваченной карте: где находимся, сколько проплыли, идем ли «по расписанию». Да пол­но, друзья, сегодня мы без­билетники, а, значит, и опоз­дать никуда не можем.

Две недели счастья. Так бы я назвал эти деньки отшельничества от мира сего.
Красота, чистота, совершенство природы и человека, как частицы ее. Это целый мир, диковинный н неразга­данный, в который хочется входить снова и снова и теряться там навечно. Ну, чуть на меньший период. И так иной раз хочется позавидовать трехгодовалой, самой маленькой «водоплавающей» из нас Марийке, для которой этот мир еще только приоткрывается и в котором ее ждут многие чудеса и открытия


Апрельская лыжня

Новый снег и ничто не указывает на то, что уже апрель. Лишь солнце встречает уже при самом выходе из электрички.
Космакты. Отсюда можно самым кратчайшим путем забраться на километровый Курташ или съехать по ручью, в Абзаково.
Или, наоборот, подняться в Урал-Тау или даже Укшук. Выбирай любую тропу. Но весенняя лыжня тем и хороша, что здесь нет опасности уйти в никуда. То есть пойти по лыжне, которая кончится через час-другой. А дальше что? Либо возвращаться, либо топтать и топтать, утопая по колено. Нет, сейчас наст крепок и выдерживает любого, самого крупногабаритного из нашей «сборной» ММК и МГТУ. А свежий выпавший снежок служит чудесной смазкой для лыж. Где зачистит ямки, а где и поможет притормозить на спуске.

Решаем идти на Синие скалы. Подъем монотонен, но неумолим. Быстро врабатываемся в ритм. Кому потяжелее, тот просто посапывает. Кому полегче - шутит, балагурит, замечает каждый отличный цвет, блик, дерево. Засыпанные снегом, они все хороши: и берёза, и осина, и кустарники. Больше всего сосен, но встречаются и ели, и пихты, и даже самые красивые
в здешних местах - кедры. С длиннющими иголками, блестяще-изумрудные. Хорошо, что сюда нет легких тропинок, а потому они стоят нарядные; нетронутые.

При переходе через ручьи уже приходится быть осторожным. Прислушаешься - журчит. Но еще где-то глубоко под снегом, лишь кое-где на считанные сантиметры выныривая на поверхность. Пока лыжни не нарушает. Специфика похода такова, что самый краткий путь - не прямой. Нет, удобнее и выгоднее шагать по отрогам, вписываясь в естественный ландшафт. И картины меняются едва ли не четвертьчасно, и на каждом перевальчике или седловине невольно оглядываешься на пройденные километры. Курташ на глазах отходит, пока не превращается в далекий косогор, под которым – ума не приложить - ходит электричка.

Солнце постоянно слева, лишь обозначает себя за хмурыми облаками-тучами. Ориентиром служит, скорее, память. А вот и высоковольтка. Широкая, запоминающаяся. Можно «врубаться» напрямую. Лихой спуск между деревьев – и снова подъем и подъем. Все явственнее шумы авто, вот и пересекаем дорогу Магнитогорск-Белорецк, приветствуя тех, кому свежий ветер не по нраву. Каждому-свое.

Стена Синих скал вдруг нависает справа и спереди. Идем в обход, пока не становимся перед выбором - вниз или вверх. Конечно, вверх. Елочкой, лесенкой, как угодно, но преодолеваем последние сотни метров. Цель достигнута. Останавливаемся, отдыхаем, обедаем. Как хорошо...

Вот за это и любишь горы, что туда идти трудно. За преодоление, нет, не гор, а себя. За эту мелодию в душе, которая, как октава, синхронно с набираемой высотой все выше, и выше, и выше. И за тот счастливый миг, когда стоишь наверху, и вокруг нет точки выше, и видишь все-все. От затуманенного Магнитогорска до почти двухкилометрового Яман-Тау.


14 часов полета

Девять утра. Автобус домчал до конечной, а уж дальше - исключительно своим, пешим ходом. Никаких рюкзаков, вещей, продуктов. Ничего. Полное слияние с природой.

А она великолепна. Свежа, зелена. Тропинка в лесу извилистая и узкая, но лучше и не надо. Потихоньку исчезают вдали звуки и шумы авто и автовладельцев, обреченных на бензиновую конуру. Остаются солнечные блики сквозь гигантские травы и кусты, мягкий шелест листвы, скрип стволов под порывами крепкого северо-восточного ветра. А еще чуть надоедливые мушки и безмятежные пичужки.

Путь - в горы, а значит вверх. Это напрягает, но и пьянит, дурманит. Оборачиваясь на очередной «смотровой» площадке, восхищаешься и еще раз убеждаешься в силе человеческого духа и власти над природой. Все выше, и выше, и выше. Наконец, выбираюсь на седловину. Еще чуть-чуть - и самый пик. С него открываются беспредельные панорамы на все четыре стороны света. Куда двинуться? Да куда глаза глядят. И вот хребет сменяется хребтом, лес – поляной, скала - ручьем. Можно и напиться. Здесь водица так чиста, так прохладна, так же­ланна, как нигде. Не нужно больше никаких калорий. Солнце, воздух и вода!

А можно и присесть за землянич­кой, и прилечь на мгновение, уто­нуть в небесной голубизне. Но толь­ко на мгновение, муравьишки и их ползучие соседушки расслаблять­ся не дают. И это здорово. Снова движение, снова вперед, снова вверх и вниз, все дальше и глубже в саму матушку-природу, с ее запа­хами, звуками, цветами, красками.

Невозможно насладиться красо­тами земли. Привычные к машинам и механизмам, мы теряем в суете будней тягу к чистоте, первозданности. А это плохо, неправильно, не по-человечески.

Часов не наблюдаю. Сегодня счастлив. Само солнце определя­ет и задает ритм похода, маршруты и ориентиры. Оно почти в зените, если такое возможно в нашем Южноуралье. Спасает от жары любая тень, омовение в многочисленных прохладных ручьях.

Постепенно темп выравнивается. Как ни странно, он уже не падает, хотя подъемы следуют порой весь­ма крутые. Ускориться ни желания, ни сил нет. В природе все гармо­нично и целесообразно, сегодня я являюсь частью ее, и потому так же рационален и практичен. Адский жар идет на спад.

Боже, как хорошо. Вот так оторваться от быта, суеты, шагать и шагать, как космонавту-луннику, в одиночестве, единственности. Невесть когда и как оказавшаяся в руках суковатая легкая палка удивительным образом помогает карабкаться по каменистым склонам. Да и спускаться с палкой куда удобнее, легче поддерживать равновесие. Смертельно жалко, что все хорошее когда-нибудь кончается. Солнце все чаще скрывается за высокими вершинами, наступает желанная прохлада. Очевидна мысль о расставании с зеленым другом. .

Пора назад. Ура или увы, но пройденным путем воспользоваться не удастся - он слишком извилист. Дорога домой - новая, неизведанная. Где-то между гор иногда проглядывает Магнит-гора, крохотная, как спичечный коробок.

А когда солнце село, его подсказ­ки уже не нужны. Магнитка - вот она. Одиннадцать вечера.

Четырнадцать часов полета - это то, что надо!


^ ТУРИСТСКАЯ ИСТОРИЯ

Урал-Тау - это не Абзаково. Здесь нет людского муравейни­ка, праздных бездельников, шума цивилизации. Этот изумруд Башкирии до сих пор сохраняется в первозданной чистоте..

Одна из квартир в доме местных железнодорожников неожи­данно опустела. Про то прознали заядлые туристы- металлурги с нашего ММК. Квартирку «сняли», чуть-чуть облагородили, хватило места и на зал, и на кухоньку, и на «будуар». С тех пор с вечера пятницы и до вечера воскресенья жизнь здесь не утиха­ла. Нет, спиртного и табачного зелья спортивный люд избегал. Так что шум был исключительно от доброй шутки, изумитель­ных рассказиков бывалых, славных гитарных аккордов.

В команде, состав которой менялся едва ли не еженедельно, пожалуй, самыми постоянными членами стали Николай и Оль­га.

Он - очень строгий, даже суровый. Выросший без отца, рано ставший в семье кормильцем и ответственным за семью, Нико­лай казался не по годам взрослым, немногословным. Золотые руки помогли обрести уверенность в своих силах. Еще школьником в секции при Доме юного техника он строил, нет, творил многочисленные корабли, глядя на которые просто невозможно было поверить, что их смастерил пацан. Призы на конкур­сах сыпались как из рога изобилия, но ему это было как бы и не интересно. Быть, а не казаться - его жизненное кредо. Но внут­ри он был тонким, ранимым человеком.

Ольга - полная противоположность. Маленькая, живая, не­поседа, хохотушка- настоящее счастье для любого отца. А он у нее и так не был обделен судьбой - Герой Социалистического Труда. Прекрасное воспитание. Не только высокие школьные оценки, но и порядочность, активная жизненная позиция, нако­нец, завидные женские качества - домовитость, умение гото­вить, шить, вязать и все такое прочее.

Вот два таких разных человека встретились в лесу на самоде­ятельной турбазе. До того ни он, ни она особыми спортивными пристрастиями не отличались. Выучились, работают на ММК, спокойно в