Реферат: Рассчитайтесь на "первый второй"

ДУРНАЯ НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ


Ни добра нет, ни зла,

Только некий шутник

Эти маски меняет порой:

Нимб над ликом Козла,

Смерть, а рядом – пикник...

Рассчитайтесь на ”первый – второй”!


Вот она, дверь нужного подъезда. Синяя, свежевыкрашенная. Наверно, старались следы неумелого подросткового графити скрыть. Нажимаю все кнопки сразу. В переговорное устройство, равнодушным тоном: ”Реклама!” Кто-нибудь, да откроет. Так и есть: звучит зуммер – легковерная рука нажала вожделенную ”впустить”. Я в подъезде, внутри. Канареечно-желтые стены, цветной витраж в проеме небольшого окна, полумрак. Свет не включаю, лишнее. Поднимаюсь на третий этаж,

требовательно звоню в дверь. На вопросительный голос хозяйки, кратко: ”Телефонные книги”, и бухаю на преддверный коврик прошлогоднюю, приготовленную заранее. Шумно ступая, поднимаюсь этажом выше. Вернее, на пол-этажа. Затаиваюсь. Внизу открывается дверь, старушка наклоняется, тянет руку к справочнику. Тихий, едва различимый хлопок – и она беззвучно падает, неловко заваливаясь на бок. Контрольного выстрела не требуется: знаю – мертва. Сунув в карман небольшой, словно игрушечный, пистолет, легко сбегаю по лестнице, распахиваю синюю дверь, растворяюсь в толпе хмурых прохожих. Осень.Слякоть.Туман. Но – щекочущим, ликующим чертененком мысль: ”Я это сделал. Я – свободен.”

.............................................................................................................................

Пожилой служака, дежуривший на телефоне, слегка повышает голос: -Четче адрес, пожалуйста! Да... Да... Записываю. Ваше имя? Йенсен – как?... Ингрид Йенсен... Хорошо. Не отлучайтесь из дому, фру Йенсен, будьте добры. Высылаем группу.

-Убийство? – полуутвердительно спрашивает следователь Йоган Бирк, застыв в дверях кабинета и выжидающе глядя на дежурного. Кивок в ответ: -Доммервай, 17. Бирк, на ходу: -Клауса, Свенссон и доктора – быстро! Своим транспортом, скажи. В патрульной – я и инспектор Бок. Бывай! Дежурный уже диктует адрес судебному медэксперту.

................................................................................................................................................

В кассе Норрепорта покупаю билет на электричку до Роскиле. Сидя в душноватом, теплом сумраке вагона, чувствую, как по телу разливается давно забытый покой, умиротворение. Интересно, какими словами сообщат завтра об убийстве газеты? Все, разумеется, будут изумлены и шокированы: кому взбрело в голову стрелять в беззащитную старушку, которая и мухи никогда не обидела? Тем более, что на все ее так называемое ”имущество”последний наркоман не польстится. А вот посмотрим, удастся ли нашей доблестной полиции разрешить эту загадку? Спорим, не удастся! С чего бы вдруг они стали искать меня? Я убитой – ни сват, ни брат, ни седьмая вода на киселе даже. В криминальных регистрах мое имя сроду не значилось. О пистолете ни одна живая душа не знает.Ларс его привез из Сектора Газы, где вместе с другими активистами мира пытался помешать израильтянам защитный забор строить. Игрушку эту их старший возле трупа палестинского подростка нашел.Сказал: ”Спрячь пистоль на себе, Ларс.Пусть евреи покрутятся, доказывая, что в вооруженного террориста стреляли. А то ведь – почем зря детей на тот свет отправляют, гады!” Ларс и спрятал. А из Израиля вернувшись, пить стал по-черному. Грузовик его, пьяного, на перекрестке сбил. Никого из родных у меня, считай, не осталось. Мамы вообще не помню. По рассказам – в Индию уехала. В тот самый лепрозорий, что еще мать Тереза основала, медсестрой. Только не повезло неопытной энтузиастке: не убереглась, заразилась проказой. И, зная, что ее ожидает, сама себе в вену наркотик впрыснула – дозу, для лошади смертельную. Нас, троих, отец воспитал: Ларса, Меретту и меня. Меретты тоже уже нет. То есть, физически вроде и есть, да лучше бы ей совсем не быть! Сглупила сестренка – замуж за египтянина вышла. Ахмет перед свадьбой настоял, чтоб ислам приняла. Красивый парень Ахмет. Глаза огромные, черные, с влажным блеском. Брови вразлет. Беляночка наша некрасивой себя считала, блеклой.Сначала неплохо жили. Позже Ахмет грубить стал, даже, выяснилось, руку поднимать осмелился. Не больно бил, а чтоб унизить: по лицу, по губам... Гулял напропалую. А Меретка и пикнуть не смела: шариат женщине не позволяет мужу перечить. Ловко, кстати, мужики устроились: раз против меня, значит, против Бога. Как вам такое?! Дочки в семье славные росли, близняшки: две девчушки – одно лицо. Когда им по одиннадцати сравнялось, заявил Ахмет, что пора хиджаб носить. А те – в слезы: в школе засмеют. Хитрили, малявки. Хватало к тому времени в школах девчонок, до глаз замотаных, затурканных шариатом. Но племяшки мои заартачились. В один прекрасный день проснулась Меретта, а детей и след простыл. Чуть, несчастная, с горя не тронулась. Мы с ней всю полицию на ноги подняли. Ахмету гордость не позволяла отчаяние показать. Это тогда все так думали. Через год дело в ”глухари” записали (так в полиции нераскрытые уголовные дела зовут), и тут муж Меретте объявил, что ”на перевоспитание” близнят к своим родителям, в Египет, отправил. Там им, говорит, и обрезание уже сделали, там и замуж скоро отдадут.Услыхала Меретта эти слова, да вдруг как захохочет! И с тех пор все смеется. В психушке никого веселее нет.

Последним с моего горизонта отец сгинул. В тюрьму угодил. Аж на двадцать лет – нате, пожалуйста... Это наш-то папик – в тюрьму! Когда бы грустно не было – смеялись бы все. Он воспитателем в доме для подростков из неблагополучных семей работал. И самому нравилось, и дети его любили. Случилось, что доставили к ним верзилу со множеством ”подвигов” на счету: за кражу машин трижды задерживали и за изнасилование два раза. Но всякий раз ”по малости лет”отпускали. Отец как глянул на этого”малолетку” – сразу понял, что без козыря не вывернется. И точно. Однажды слышит возню какую-то в кухонном помещении. Распахнул дверь, а там трое девчонку насилуют, прямо на разделочном столе. Избитая вся, глаза ужасом, как патиной, заволокло, рот ей её же трусами заткнули... Двое ублюдков воспитателя в дверях увидели – сразу, в штанах путаясь, в стороны шарахнулись. А третий, верзила этот, еще и издевается: задом своим волосатым вертит, глаза закатил, мычит сладострастно... Папику нашему кровь в голову ударила, схватил, что под руку попало (клюшкой, у гольфистов украденной, штуковина оказалась), да как ему вмажет! Тот и упал. И со всей дури еще об угол плиты башкой хряснулся. С вытекающими, как говорится, последствиями и мозгами... Отца – в тюрьму, а я все ходил, думал: почему так все складывается? Добрыми, хорошими людьми родичи мои были... почему все наперекосяк? Кто виноват? Не было мне покоя от этих мыслей.

С неделю назад еду, как сейчас, в вечерней электричке. На сердце муторно. Колеса, как копыта шального коня, на стыках -”тубудум”, ”тубудум”... За окном пристанционные фонари по черноте светлыми кляксами размазались, да бледным пятном в стекле мое собственное отражение проступает. Рядом парень сидит, лицо сальными волосами завешено, не разглядеть.. Хотя, с чего мне его разглядывать? Что нового я там увижу? Так, скукота одна. В другом конце вагона – стайка старушек, божьих одуванчиков, примостилась. Чирикают. У одной голос особенно въедливый. Сквозь дрему наплывающую отдельные фразы прорываются: ”Вы пастора С. не знаете? Прекрасной, редкой души человек!”

И вдруг слышу в ответ голос Ларса: ”А как же! Куда как хорош! Только мальчиков-конфирмантов в своем кабинете совсем не платонически любит!” Я аж подскочил на месте! Озираюсь по сторонам – все, как было: в дальнем углу старушки, рядом парень засаленный, за окном кляксы фонарей... А вместо моей физиономии – Ларса лицо в стекле отражается! И голос его в моей голове звучит: ”Не пугайся, Стиви! Чертовски соскучился здесь. С вами, живыми, поболтать пришел.” И пошло.

Старушка: ”...добился, чтоб всех детей с синдромом дауна летом к теплому морю возили. Их, бедняжек, очень развлекает общение с дельфинами.”

А Ларс: ”Безусловно. Еще бы девчонку с айкю 167 хоть разок к теплому морю свозить! Ей тепла не много достается: папаша ”пожелал остаться неизвестным”, мать на двух работах, белкой в колесе...”

Старушка: ”...пенсионеры теперь за счет коммуны могут две недели на юге отдохнуть”.

А Ларс: ”В первую очередь те, кто себе миллионные состояния в акциях да облигациях скопил, в виллах шикарных проживает”.

Старушка: ”...всем, желающим получить в стране убежище, предоставят оплачиваемые государством номера в гостиницах. Они же здесь годами живут, пока их дело решается, имеют право на комфорт!”

Ларс: ”Вай бы и нот? А зато своим бездомным ”от щедрот”спальные мешки презентуют, чтоб им комфортнее в мороз на парковых скамейках ночевать”.

Старушка: ”...браки у заключенных часто распадаются. Так им теперь бесплатно виагру выдают, когда на выходные домой отпускают.”

Ларс: ”А что? Налогоплательщики стерпят. Особенно виагра отбывающим срок насильникам нравится. Они в выходные столь активны, что полиция и юристы наши без дела не останутся.”

Старушка: ”...многие молодые европейцы в ислам сейчас конвертируют. Вера мусульман огромное уважение вызывает. Не то что мы, протестанты – за всю жизнь три раза в церкви бываем.”

Ларс: ”Вот бы тебе вместо твоего мякиша Томаса какой-нибудь Ахмет в мужья достался! Тогда ислам еще сильней зауважала бы. А как насчет взрывов в метро – тоже нравятся?”

Тут я не выдержал: ”Ларс! Не слышит она тебя! Я один слышу!!!” А Ларс, грустно: ”Да она – и живых не слышит, не то что мертвых! Их, таких добрячков-либералов – пруд пруди. И возражать им никто не смеет, потому что – политкорректны всегда, за добрые дела ратуют. Любого, кто сомнение выразит, моментально в злодеи запишут. Видишь ли, Стиви... добрые поступки совсем не трудно совершать.Только очень сложно добро от зла отличить. Я и сам – знаешь, сколько дряни натворил по ошибке? Теперь многое переосмыслил”. ”Подскажи, - прошу, - что сделать, чтоб так тошно не было от всей этой благоглупости?” Он и говорит вдруг: ”Мир ты все равно не изменишь, Стиви! Но вот чтоб тебе самому полегчало – отличный есть рецепт: старуху эту убей”. Я обомлел. А Ларс смеется: ”Что, в шоке? Ей и так всего ничего осталось: рак груди, запущенный. Вон она адресок подруге диктует. Прислушайся и запомни. Убьешь – старушка от лишних страданий избавится, а ты – от тоски. Ну, все, бывай, братка, пора мне!”

За неделю прошедшую я извелся весь. Все ”за” и ”против” взвешивал. И понял – прав Ларс. Не избавиться мне от уныния никаким другим способом. Знал брат, что советовал. Теперь еду в электричке. Пистолет теплый в кармане поглаживаю. На душе приятно, легко. Колеса – ”тубудум”, ”тубудум”... Фонари в темноте заоконной светлыми пятнами, а в стекле... да чье же это отражение в стекле?!!! Джизес факин Крайст!!!!!

..............................................................................................................................

Пожилой полицейский у компьютера окликнул вошедшего офицера: - Как там убийство на Доммервай, Клаус? Снова ”глухарь” потенциальный? - Да нет, - с неохотой ответил Клаус. Не глухарь. Только не наша заслуга. Парень сам с повинной пришел. Все обстоятельства подробно описал, пистолет, орудие преступления, предъявил. Что он убийца – нет сомнений. Но знаешь... жалко мне его.Совсем не в себе бедолага. Все о каких-то голосах потусторонних твердит. Брата покойного приплел. Долго объяснял, как трудно бывает зло от добра отличить. Говорит, тот, кого он за брата принял, дьяволом оказался... Вобщем, в клинике для душевнобольных сейчас арестованный содержится. Да там, кстати, и сестра его. Два года уже, представь! Врачи считают, никакой надежды на излечение. И отец их в тюрьме за убийство сидит. Та еще семейка! Хотя... бывает. Дурная наследственность.