Реферат: Т. Г. Проводкин исторический аспект экологии

А.В. Лосев, Т.Г. Проводкин

ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ЭКОЛОГИИ


В первой главе мы рассмотрим две темы:

1. История экологии в лицах.

2. Историографический обзор литературы по экологии.


Тема первая

История экологии в лицах

В этой теме мы рассмотрим два вопроса:

1. История становления экологии.

2. История постановки экологических проблем в России.


1. История становления экологии

Вся история становления и развития человечества проходила в теснейшем взаимодействии с природной средой. Осознание этого факта играло важную роль в формировании сознания пер­вобытного человека, преломляясь в фетишизме, тотемизме и магии уже по крайней мере неолитических культур, о чем мы хорошо знаем из этнографических исследований отсталых племен.

Позднее, уже в эпоху древних рабовладельческих цивилиза­ций, делаются все более настойчивые попытки дополнить ре­лигиозно-мистическую картину мира его научным осмыслени­ем. При этом одной из главных волновавших умы древних мыслителей проблем было влияние природной среды на чело­века. Поэтому взаимодействие природы и человека отразилось в многочисленных памятниках древней литературы, из кото­рой мы знаем, что проблема экологии волновала человечество с незапамятных времен. Исторических примеров взаимодей­ствия природы и человека уже в древности было подмечено бесчисленное множество.

Ретроспективные идеи древнегреческих и римских фило­софов, ученых, поэтов, государственных деятелей о челове­ке, его жизни и месте в природе и обществе теперь уже широ­ко известны. Приведем в кратком изложении лишь некото­рые из них.

Начиная с V в. до н.э. выяснение отношения природы к жизни человека составляло излюбленные вопросы, подвергав­шиеся особому рассмотрению в работах Гиппократа и его уче­ников, а затем Платона, Ксенофонта, Аристотеля, Страбона и Галена, повторившего мысли Гиппократа. Вот некоторые из этих идей.

Платон (428-348 гг. до н.э.) представлял наш «природный дом» круглой планетой: «Земля, если взглянуть на нее сверху, похожа на мяч». Она «очень велика, и мы знаем лишь малую ее часть. Люди живут на островах, омываемых воздухом, и видят Солнце, Луну, звезды такими, каковы они есть на са­мом деле...»

На вопрос, сколько лет существуют на Земле государства, Платон отвечает: «...огромный и неисчерпаемый период време­ни. Тысячи государств появились за это время одно за другим и соответственно не меньшее число исчезло. И везде они про­ходили через различные стадии государственной системы, ста­новились большими из меньших, меньшими из больших, худ­шими из лучших, лучшими из худших». Теперь мы знаем, что одной из причин упадка цивилизации древнего мира в Месопо­тамии, Малой Азии, на родине самого Платона явился выпас скота без какой-либо меры, а также другие способы интенсив­ного ведения сельского хозяйства, которые приводили к не­восполнимым экологическим потерям.

Философ не мог не заметить этих фактов, но дал им иное объяснение. Согласно Платону, некогда Аттика (территория в пределах Древней Греции) обладала очень плодородными поч­вами, обеспечивающими безбедное существование ее жителей. Горы были покрыты лесами, которые не только кормили оби­тавших в ней людей, но и задерживали под своей сенью дожде­вые воды, не давая им бесполезно стекать по склонам в реки.

«Вода не исчезала, как теперь, скатываясь в море по оголен­ной земле. То, что сохранилось, если сравнить это с тем, что существовало раньше, похоже было на истощенное тело боль­ного человека; все плодородные, мягкие земли растратились и исчезли, оставив лишь остров суши». Объяснение же этих фак­тов ранних антропогенных экологических кризисов Платон де­дуцировал из известных положений его философской систе­мы. По Платону, все наблюдаемые на земле вещи и явления суть лишь бледные копии, тени мира идей. Поэтому разруше­ние среды обитания человеком представлялось ему не как еще одно свидетельство не отрицательных последствий неразумной деятельности человечества, а неизбежного упадка, перерожде­ния самих вещей и явлений материального мира по сравнению с их исходным состоянием абсолютного совершенства в пер­вичном мире идей.

Как отмечают американские исследователи истории наук о Земле К.Г. Глаккен, П. Джеймс и Дж. Мартин, если бы Пла­тон не оставил свои рассуждения в рамках умозрительных де­дуктивных конструкций, то «он мог бы прийти к выводу, что именно люди изменили облик земли, на которой они посели­лись, и что эрозия почвы и разрушение природных ландшаф­тов сопровождают историю человеческой цивилизации, повтор­но обнаруживая себя во многих местах Земли. Но мысль о че­ловеке как агенте преобразований на земной поверхности и тысячи лет спустя после Платона еще оставалась не сформули­рованной».

Иными словами, Платон «упустил возможность изменить всю историю развития представлений о взаимоотношениях че­ловека и природы, не увидев в человеке ее разрушителя». Но нас не может не удивить то, что уже в античную эпоху люди обладали достаточно высоким уровнем знания и понимания экологии нашей планеты. Греческая экология была преемни­цей отчасти древневосточной; точно так же знания о взаимоот­ношениях человека и природы римлян развивались под влия­нием эллинов. Римлянам в сравнении с греками был более свойственен практицизм, прагматическая оценка явлений при­роды. Но было бы не верно утверждать, что они, взяв на воору­жение понятия, привнесенные в науку предшественниками, не сказали ничего своего. Наиболее наглядно это можно про­следить на примере осознания факторов, определяющих гра­ницы Ойкумены (Вселенной).

Представители античного мира обычно интересовались при­родой только в том случае, если в ней находился человек или были заметны следы его созидательной деятельности. И весь­ма показательно в этом отношении развитие понятий «Космос» и «Ойкумена». Прежде всего оба этих понятия греческого про­исхождения. «Космос» - слово, произносившееся так же, как по-русски, первоначально означало «порядок, строй, соответ­ствие». Философы школы Пифагора употребили его в смысле «мир, вселенная», понимая космос как стройное гармоничное целое.

Слово «Ойкумена» произносилось по-гречески почти так же, как в настоящее время по-русски, и означало «вся обитаемая Земля, вселенная». Эти представления о вселенной, тесно свя­занные со всем человечеством, убедительно свидетельствуют о глубоком гуманизме, который лег в основу античного миро­воззрения. Проследим, как эти понятия истолковывались мыс­лителями древности.

Аристотель (384-322 гг. до н.э.) свои рассуждения по дан­ному вопросу основывал на выдвинутой Эмпедоклом теории естественных, натуральных мест. «Если Земля - сфера и Солн­це обращается вокруг нее, - рассуждал Аристотель, - то в тех местах, где Солнце оказывается прямо над головой (в тропи­ческой зоне) или же наиболее удаленных от экватора (поляр­ных зонах), существование человечества невозможно». Фило­соф, как и многие другие античные мыслители, разделял мне­ние, что Ойкумена ограничена с севера царством вечного хо­лода, а с юга нестерпимой жарой. Будучи убежденным, что на Земле есть и южная умеренная зона, Аристотель утверждал, что она необитаема, во-первых, потому что люди не в состоя­нии ее достичь из-за нестерпимой жары в тропической зоне, и, во-вторых, тамошним людям - антиподам - пришлось бы ходить вниз головой.

Эратосфен (ок. 276-194 гг. до н.э.) - древнегреческий уче­ный, отец географии - пытается математически вычислить гра­ницы Ойкумены, выделяет на этих основаниях наличие пяти зон: жаркой, двух умеренных и двух холодных.

Эратосфен был одним из тех немногих античных ученых, которые признавали правдивость сведений, сообщаемых Пифеем о его путешествии далеко на северо-запад от Греции в район западных и северных земель Европы. В своей книге «Гео­графические записки» он расширил границы Ойкумены, включив в нее как Туле, расположенный у Полярного круга, так и Тапробану (о-в Цейлон, находящийся в Индийском океане). Ойкумена, указал он, протягивается от Атлантического океа­на до Бенгальского залива (который, как он думал, был вос­точной границей земель, пригодных для жизни).

Эратосфен впервые в истории человеческой мысли утвер­дил такой подход к изучению Земли, при котором ее рассматри­вают как дом человека, и назвал эту сферу знания географией.

Лукреций (I в. до н.э.) - римский поэт - видел в истоще­нии нашего «земного дома» свидетельство «бремени лет»: «Ныне к упадку идут времена. Истощенная почва слабые силы рожда­ет в животных, а между тем раньше диких зверей от рождения снабжала огромнейшим ростом... Их породила земля, как и Ныне она их рождает. Создала также и злаки она: виноградник веселый собственной силой людям в утеху она сотворила, соб­ственной силой взрастила плоды и привольные пастьбы. Ныне все это растет, уступая лишь нашим усилиям. Мы истомляем и пахарей силу, тупим плуги, чтоб хоть малое вызвать содей­ствие почвы, но постепенно хиреют плоды, а труды возраста­ют. Ныне главой качая, вздыхает седой землепашец, как он великий свой труд убивает порою напрасно, и при сравнении плохих настоящих времен с временами прошлыми часто он сча­стье предков своих восхваляет. И виноградарь, что ветхостью лоз опечален, припомнив старое время, клянет божество и кивает на небо. Часто твердит он, что древний народ, благо­честия полный, в тесных владениях все-таки жизнь проживал беспечально, даже хотя приходилось на каждого меньшего вспашки. Не понимает того он, что чахнет мало-помалу и на­правляется к гробу, под бременем лет истощившись».

Страбон (64-63 гг. до н.э. - 23-24 гг. н.э.) - известный античный географ - касаясь границ Ойкумены, соглашается с Аристотелем и Эратосфеном в вопросе обитаемости земли как функции географической широты. Он продолжает настаивать, что пределом возможности жизни на Земле в направлении на экватор служит 12 градусов 30 минут северной широты. Он провел северную границу Ойкумены, дальше которой жизни препятствует холод, в 400 милях к северу от Черного моря: ни одно из людских поселений, существующих в Европе севернее Альп, не могло, по Страбону, приобщиться к цивилизации, так как жизнь там сосредоточивается вокруг костров, огонь в которых нужно постоянно поддерживать.

Возвращаясь к вопросам оценки места и предназначения человека в природе, отметим, что в концепциях античных мыслителей уже намечены основные черты так называемого европейского типа экологического сознания: «Люди, будто на­значенные блюстителями земли, - пишет Цицерон, - не по­зволяют ей одичать из-за свирепых зверей». Неужели мир со­здан для деревьев, травы или зверей? Господство над земными благами у человека полное. Он двенадцать тысяч лет тому на­зад, к примеру, приручил собаку, и она служит ему верно. До этого собаки бегали стаями по лесам и полям. Человек исполь­зует поля и холмы, реки и озера, сеет хлеб, сажает деревья. Человеческий разум шаг за шагом проникает в тайны природы.

В процессе освоения природных богатств приобщались к природоохранительным делам и государственные структуры тех древних времен. R примеру, в римском сенате активно дей­ствовали экологические экспертизы при строительстве слож­ных по тому времени ирригационных и канальных сооружений, дамб и т.д.

Тацит описывал следующим образом события 15 г. н.э.: «За­тем Аррунцием и Атеем был поставлен вопрос перед сенатом, считает ли он возможным для уменьшения разливов Тибра зап­рудить реки и озера, из-за которых и повышается его уровень. По этому поводу были выслушаны представители муниципалиев и колоний, причем флорентийцы просили ни в коем случае не отводить Кланиса из привычного русла и не направлять его в Ари, так как это было бы для них губительно. Близкое к этому заявили и жители Интерамны: плодороднейшие земли Италии придут в запустение, если река Нар, спущенная в каналы, как это предполагалось, заболотит близлежащую местность. Не молчали и реатинцы, возражая против постройки плотины на Белинском озере, в том месте, где из него изливается Нар, и говоря, что оно выйдет из берегов и затопит окрестности, что природа, определившая рекам их устье и течение, источники и разливы, достаточно позаботилась о делах человеческих, к тому же нельзя не считаться с обычаями и верованиями союз­ников, посвятивших рекам родной страны обряды и жертвопри­ношения, да и сам Тибр не желает, чтобы у него отняли сосед­ствующие с ним реки и его течение стало от этого менее вели­чавым. Оказались ли тут решающими просьбы колоний, или трудности работ, или, наконец, суеверия, но взяло верх выс­казанное Гнеем Пизоном мнение, что следует оставить, как оно есть».

В истории древней Греции и древнего Рима отмечались жалобы греков в различные государственные инстанции на заг­рязнение вод афинского порта Пирей, а римлян - на засорен­ность Тибра. А их земляки, поселившись на севере Африки, жаловались на оскудение земли вследствие эрозии почв.

В Индии, Греции, Риме в древности строили сложнейшие отводные сооружения для городских стоков, которые очища­лись с помощью биоценозов.

История средневековья ознаменовалась мировоззренческой борьбой за ликвидацию средневековых представлений о прин­ципиальной ограниченности как мира, так и самого человека, его познавательной и преобразовательной деятельности. Но вместе с тем нельзя не отметить, что человеческая мысль этого периода столкнулась с неразрешимой антиномией. С одной сто­роны, человек представлялся носителем и двигателем прогрес­са, принципиальные возможности которого мыслились как безграничные. А с другой стороны, реальные возможности человека были весьма ограниченными. Он, «самая ничтожная былинка», рисовался как трагическое существо, «заброшен­ное в бесконечный мир», - писал французский философ, математик и физик, один из основателей теории вероятности Блез Паскаль (1623-1662). Он был наиболее последователь­ным выразителем ранней «трагической диалектики» в представ­лениях о месте и возможностях человечества во Вселенной. Хотя человек и самая ничтожная былинка, но «былинка мыслящая... Пусть Вселенная раздавит его, но человек станет еще выше и благороднее этого своего "убийцы", потому что он сознает свою смерть. Вселенная же не ведает своего превосходства над чело­веком. Таким образом, все наше достоинство заключается в мысли. Вот чем мы возвышаемся, а не пространством и не продолжительностью, которых нам не заполнить...»

Нидерландский философ-материалист Барух Спиноза (1632-1677) не мог не отразить такой раздвоенности в представлениях о месте и возможностях человечества во Вселенной в своей про­тиворечивой трактовке человека. С одной стороны, в духе своего времени Спиноза признавал неограниченность совершенство­вания орудий производства и познания. Но с другой, говоря о реальных возможностях человека, он вынужден был констати­ровать, что «человеческая способность весьма ограничена, и ее бесконечно превосходит могущество внешних причин; а потому мы не имеем абсолютной возможности приспособлять внешние вещи к нашей пользе».

Французский философ-материалист и атеист Поль Гольбах (1723-1789) отмечает такие представления о месте и возмож­ностях человечества во Вселенной в более конкретной форме: «Наша жизнь - это линия, которую мы должны по повелению природы описывать по поверхности земного шара, не имея воз­можности удалиться от нее ни на один момент».

Идеи естественной, природной ограниченности перспектив прогресса человеческого рода сыграли ключевую мировоззрен­ческую роль в антиутопиях и их борьбе с представлениями о том, что не скупость природы, а социальные несовершенства человеческого общества порождают «самых могущественных врагов человеческого рода» (У. Годвин): массовую нищету и бедность большинства.

По мнению Гольбаха, человек - часть природы, подчи­ненная ее законам. Незнание своей собственной природы, по Гольбаху, привело человека к тому, что он оказался порабо­щенным и стал жертвой правительств.

Роберт Уоллес (XVIII в.) - английский священник, мате­матик - фактически являлся родоначальником мальтузианс­кой концепции будущего человечества и, в частности, мальту­зианских традиций, выразившихся прежде всего в переносе акцента анализа с вопросов о перспективах построения идеаль­ного лучшего общества на вопросы об обеспеченности сред­ствами существования дальнейшего социального прогресса и реализации идеалов равенства и справедливости. Мальтус из­ложил в своем «Опыте закона о народонаселении» (1798) взгля­ды, широко распространившиеся затем в конце XIX в. в эко­номических трудах. Мальтус сформулировал некий надысто-рический закон, согласно которому рост народонаселения про­исходит в геометрической прогрессии, а рост средств суще­ствования - лишь в арифметической прогрессии. Отсюда он выводил противоречия общественного развития. Мальтус свя­зывал возможность преодоления этих противоречий с предуп­реждением не обеспечиваемого экономического роста населе­ния, а также с «естественным» регулированием его численнос­ти посредством голода, эпидемий, войн и т.д. Против «маль-тусовых законов абсолютного перенаселения» и «убывающего плодородия почвы» выступали русские ученые В.В. Докучаев, П.А. Костычев, К.А. Тимирязев.

Роберт Уоллес выступил против «Утопии» Т. Мора (1478-1535) - одного из основоположников утопического социализ­ма, гуманиста и рационалиста эпохи Возрождения. Главным произведением Т. Мора является «Золотая книга, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве государ­ства и о новом острове "Утопии"» (1516), в которой рассказы­вается о путешествии в неведомую страну Утопию (буквально: место, которого нет). В книге Т. Мор изложил социалисти­ческие идеалы и подверг критике государственный строй Анг­лии, основанный на частной собственности (Мор в свое время занимал высший государственный пост в Англии. Был казнен по приказу короля из-за политических разногласий.) В воззре­ниях социалистов-утопистов, хотя и содержавших много наду­манного, несбыточного, имелись здоровые зерна истины.

Уильям Годвин (1756-1836) - английский писатель, уто­пический социалист - показывает в «Рассуждениях о социаль­ной справедливости» (1778), что развернутые Р. Уоллесом сце­нарии антиутопии оставляют «по здравому смыслу неопровергнутой» саму идею Т. Мора «как наилучшего средства от неза­конного присвоения и бедности, являющихся в настоящее время самыми могущественными врагами человеческого рода». По­этому не следует «пугаться системы, столь благодатной для че­ловечества, только потому, что люди станут слишком счастли­выми и вследствие этого смогут через большой промежуток вре­мени оказаться слишком многочисленными». Эти проблемы касаются слишком далекого будущего. А пока три четверти поверхности земного шара, которые могут еще быть заселены человечеством, остаются невозделанными. «Обрабатываемые площади допускают огромное усовершенствование в обработ­ке». Поэтому население нашей планеты, как предполагал Год­вин «сможет возрастать еще, вероятно, несчетное количество веков, а земли все еще будет достаточно для прокормления жителей». При приближении пределов роста населения плане­ты люди будущего не останутся безучастными и безразличными к возможности перенаселения и, безусловно, найдут средства «регулирования пружин нашего поведения». Если история чело­вечества является до сих пор историей его пороков, то будущее не безнадежно: «человек научился предсказывать затмения, поэтому, если люди могли получать власть над внешним ми­ром, постигнув его законы, то они, открыв законы социаль­ной среды, могут получить власть и над нею...»

Эти идеи созвучны идеям Ж.А.Кондорсе, изложенным в книге «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1794). Жан Антуан Никола Кондорсе (1734-1794), французский математик, философ, политический деятель, подобно Годвину, выражает уверенность в принципиальной возможности создания специальной науки предвидения буду­щего рода человеческого, переводящей наше знание о пробле­мах будущего на язык «искусства социального строительства», науки, «с помощью которой можно предвидеть прогресс чело­веческого рода, направлять и ускорять его». Кондорсе пишет: «Если человек может почти с полной уверенностью предсказы­вать явления, законы которых он знает, если даже тогда, когда они ему неизвестны, он может на основе опыта прошедшего предвидеть с большей вероятностью события будущего, то за­чем считать химерическим предприятием желание начертать с некоторой правдоподобностью картину будущих судеб челове­ческого рода по результатам его истории?»

Кондорсе также считает, «что природа не установила ника­кого предела нашим надеждам». Он подчеркивает, что, «толь­ко исследуя движения и законы этого совершенствования, мы сумеем определить размеры и пределы наших надежд». «К тому же человечество в этот отдаленный момент его истории неиз­бежно приобретает такие знания, о которых мы едва можем иметь представление».

При рассмотрении проблемы сохранения природной среды в условиях позднего средневековья изложим основные принци­пы взаимодействия природы и общества в трудах английского философа Фрэнсиса Бэкона (1561-1626) - основателя мате­риализма и экспериментирующей науки. При короле Якове I он достиг высокого положения в государстве, став лордом-канц­лером. Автор знаменитого трактата «Новый Органон» (1620) (в отличие от «Органона» Аристотеля), в котором развил новое понимание задач науки и основы научной индустрии. Провоз­гласив целью знания способность науки увеличивать власть че­ловека над природой, Бэкон считал, что достичь этой цели может лишь наука, постигающая истинные причины явлений. Поэтому он резко выступал против схоластики. Бэкон сфор­мулировал основной принцип взаимодействия природы и об­щества. Суть его состоит в том, что «над природой не властву­ют, если ей не подчиняются». Философ гордился тем, что пользуется только опытом и относился к мышлению, гуманизму с презрением. Отношение Бэкона к природе его современ­ники и потомки поспешили привести в соответствие с новыми идеалами, после чего образ матери-природы уступил место образу природы-машины, природы-дойной коровы.

Со временем, позабыв основной принцип взаимодействия природы и общества как краеугольную заповедь Бэкона, заво­роженное мнимым могуществом машинного производства че­ловечество, казалось, прочно и навсегда расположилось в кресле «царя природы». Однако прошло лишь столетие его «царство­вания», и хрупкий мираж человеческого всемогущества стал быстро рассыпаться под ударами созревшего всеобщего кризи­са, реальная угроза которого осознана теперь во всех странах мира. Будто возмущенная отведенной ей ролью невольницы, неограниченной властью своего творения - человека, природа быстро и недвусмысленно показала, что терпение ее не безгра­нично, что она - суровая и объективная мать, не позволяю­щая безнаказанно своему возмужавшему дитяти разрушать тот дом, где он родился и вырос. Поэтому и сегодня сохраняет актуальность мысль Ф. Бэкона о том, что «...Мы отнюдь не властвуем над природой так... как кто-либо находящийся вне природы... мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри ее... все наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие от всех других су­ществ, умеем познавать ее законы и правильно их применять».

О чем бы ни размышляли философы прошлых веков или современной эпохи, побудительным мотивом всегда остается так или иначе человек, его жизнь, судьба, его место в природе и обществе, в истории. Определяя его «антропологическую направленность» от Сократа, поставившего в центр своих ис­каний требование «познай самого себя», и до Канта, тракто­вавшего вопрос «что такое человек?», происходят существен­ные сдвиги в понимании человека и смысла его жизни за более чем двухтысячелетнюю историю познания. В наши дни мы рассматриваем проблему «человек и природа» в контексте гло­бальных проблем, таких, как выживание в ядерный век и на­растание опасности экологической катастрофы.

Существенный вклад в гармонизацию отношений человека и природы внесли К. Маркс и Ф. Энгельс. В «Немецкой идео­логии» они писали: «Историю можно рассматривать с двух сто­рон, ее можно разделить на историю природы и историю лю­дей. Однако обе эти стороны неразрывно связаны; до тех пор, пока существуют люди, история природы и история людей вза­имно обусловливают друг друга»1.

Это означает, что человеческое общество и природу с ее физической, химической, биологической сторонами мы долж­ны рассматривать исторически, в развитии отношений, в дви­жении, во взаимодействии человека, общества и природы. Марксизм рассматривает человека как реального, живого субъекта, созидающего своим трудом материальные и духов­ные ценности, а тем самым и самого себя. Человек имеет дело с природой, вовлекает ее в орбиту своей деятельности, пре­вращая ее в предмет, в материал, в орудие или средство своего труда. Природный материал, погруженный в «реторту цивили­зации», функционирующий в общественном производстве, по его законам, и оставляет естественное условие человеческой жизни. Маркс мечтал о том, что однажды настанет время, когда естественные науки и науки общественные сольются в единую науку о Человеке, и наука о Человеке превратится в науку о Природе, ибо ее будущность уже будет зависеть от Ра­зума и Воли людей, которые сами являются порождением При­роды, Вселенной.

2. История постановки экологических проблем в России

Теперь рассмотрим прагматические стороны взаимодействия человека и природы с позиций государственных деятелей Мос­ковии, а затем и России. Охрана природы в период позднего средневековья проводилась здесь в другой плоскости, при иных социально-экономических обстоятельствах, чем в Европе. Она была больше всего связана с ростом населения в городах и ре­месленных поселениях, острой необходимостью увеличения производства продуктов питания и строительства жилища. Не­даром персидские сказания утверждают о том, что первая че­ловеческая чета появилась из деревьев. Слишком большое зна­чение имел лес для человека. Многие народы почитали дерево родоначальником своим. А латиняне обозначили народ и то­поль одним словом - популюс.

Многие века леса служили своего рода хозяйственной кла­довой, которая человечеству представлялась неисчерпаемой.

_____________

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 16, прим.

Леса как источник древесины, топлива, дичи и богатого раз­нообразия других продуктов были (да и ныне остаются) одним из важнейших поставщиков сырьевых материалов для челове­ка. Кроме того, леса после их вырубки давали дополнитель­ную землю, а в ней всегда ощущалась нужда для земледельцев, которые поддерживали водный баланс и регулировали водо­снабжение и водосток. Многие древние цивилизации не могли развиваться без леса и его продуктов, по этой причине пришли в упадок или даже совсем исчезли после истребления самих лесов.

Лес всегда делил с народом его судьбу. По истории народа можно проследить историю леса, и наоборот. Все путешествен­ники по России в XV-XVI вв. свидетельствовали едино: Мос­ковия простирается почти сплошь еловыми, дубовыми да сос­новыми лесами от Архангельска до Астрахани и от Балтийского моря до Урала.

Строили дома, храмы, дворцы, укрепления военного зна­чения из огромных бревен дуба и сосны. В 1330 г. Иван Кали­та построил в Кремле церковь Спаса-на-Бору. Не на холме, а на бору. Значит, еще шумели тут «сосны величины невероят­ной». И не случайно на одном из планов Кремля иноземный картограф при обозначении Боровицких ворот дал им поясняю­щее название: «Ворота высокого леса».

Полагают, что когда зимой 1339 г. на смену старым укреп­лениям Иван Калита велел возвести кремлевские стены и баш­ни из дуба, то за кряжами далеко не ездили. При раскопках находили остатки дубовых бревен «аршинной толщины». При огромном обилии леса в Московии не было разграничения ни между казенными и частными лесами, ни между поместными владениями. Каждый рубил лес где, как и сколько хотел, не думая даже о том, кому лес принадлежит. Частные лица не­возбранно пользовались казенными, а казна, при надобности, рубила в частных дачах. Этот уклад закреплялся и в грамотах. Так, в грамоте, пожалованной в 1515 г. великим князем Васи­лием Ивановичем Дмитровскому собору, предоставлялось за­готовлять строительный материал во всех окрестных лесах, «чьи ни буди». Разумеется, рубежи между казенными и частными лесами были, но они были условными. «Рубежи» насекались прямо на стволах деревьев. Со временем насеченные грани те­рялись, исчезали с лица земли. Поэтому лес рубили без «вся­кого сожаления, употребляя его на надобное и ненадобное».

В трактате «О рублении» А.Т. Болотов писал: «Рубят лес сплошняком, спешат как бы друг перед другом скорее выру­бить и чтобы кола и доброй хворостины не осталось...»

При царствовании Петра Первого (1682-1725) такая вакха­налия с варварской рубкой леса приостановилась. Царь смот­рел на лес как на достояние государства, из чего следовало, что выгоды частных лиц должны уступать выгодам казны. Это он первым заступился за леса и государственным указом 30 марта 1701 г., запретив расчистку лесов в Московском уезде под пашни и на сенные покосы на расстоянии 30 верст от рек, «по которым леса плавят и гоняют к Москве». Он же запретил обрабатывать привезенные к воде бревна, «чтобы от тех щеп и сору оные речки не засоривались».

Как нам ныне не вспомнить с благодарностью Петровы ука­зы трехсотлетней давности. Многие реки безжалостно оголе­ны, а русла их засорены не только щепой, но и штабелями затонувших бревен. В 1703 г. Петр Великий издает первый лесной указ общегосударственного значения. В нем царь пове­левал сделать опись всем лесам, растущим по обе стороны от больших рек на 50 верст, а от малых, сплавных, впадающих в большие - на 20 верст. Все леса в этих пределах объявлялись заповедными. Приняты были строжайшие меры сохранности лесов: за рубку дуба применялась смертная казнь (впоследствии замененная кнутом, вырыванием ноздрей и ссылкой на каторгу), за рубку клена, ильма, лиственницы и сосны толще 12 верш­ков в диаметре - штраф 10 рублей за дерево. Но вместе с тем разрешалось рубить без всякого ограничения липу («во всем го­сударстве липовые леса рубить всяких чинов людям невозобранно»), а также ясень, березу, осину, ольху, ель и даже сос­ну тоньше 12 вершков (тоньше 53 сантиметров).

Почти в каждом указе, даже самом строгом, всем и каждо­му дозволялось заготавливать дрова не только беспрепятствен­но, но и беспошлинно, в чьих бы то дачах ни было.

Петр Великий заботился о лесоразведении и защите леса. Он положил начало степному лесоразведению в России близ Таганрога в 1698 г. Этим актом царь хотел подвигнуть россиян, живущих в степных краях, к лесоразведению. С этой целью Петр I предписал камер-коллегии «заботиться о сохранении лесов и во всех местах, где возможно, добрые и притом другие потреб­ные вещи насаждать и возвращать».

Несмотря на царские строгости, в России исчезали не только рощицы. За годы царствования Петра было вырублено, повыжжено и распахано более 6 млн десятин леса. Лес, как строи­тельный материал, расходовался широко и повсюду. К тому же все избы, хоромы, палаты и дворцы в России обогревались дровами. А 15 изб в тепле содержать зиму - десятину леса ис­топить надо. Столько же требовалось израсходовать дров на отоп­ление бань. Ведь почти у каждой семьи была баня. Царя вол­новало расточительство дров. Его современники передавали, как царь гостил у купца-пивовара Лапшина. Увидев, что из печного устья выпыхивает пламя, царь взволновался: «Лапшин, вижу я, - говорит царь, -ты и не думал о бережливости дров. Смотри, - указал на пламя, - сколько у тебя попусту топлива сгорает». В шутку хозяин ответил: «Сколько ни руби - хватит. Нам ли, русским, горевать о лесе? Пусть о том хлопо­чет немец, француз, грек, сицилиец. Это там у них за каждый клок земли тяжба, за каждую пядь война. У нас, благодаря Богу, ширь необъятная, даль необозримая, леса непрогляд­ные, а потому гуляй топор, куда можешь и как захочешь, гу­ляй и лесной пожар, губи сколько угодно десятин леса - все равно не истребить всего того, что Бог насеял-насадил по рус­ской земле. Хватит леса и нам, хватит и потомству...» Разуме­ется, царь сердито выговорил Лапшину.

Такие рассуждения были не только в петровскую пору, они еще не перевелись и в наше время. Наверное, так будут рас­суждать еще долго.

Царь был яростным противником зряшной траты древеси­ны на дрова. В 1701 г. он подписал указ «О пиловании дров». Суть царского указа состояла в том, что надо было постепенно переходить от топорной рубки и обработки леса к пиловой. До Петра не только рубили дрова, но и доски вытесывали топо­ром. Из бревна, расколотого на две плахи, вытесывали две доски или два бруса, при этом большая часть древесины, как у нас и поныне бывает, шла в щепу, в сор. Вот поэтому Петр и повелевал учиться работать поперечными и продольными пи­лами, а для механического пиления начали ставить ветряные и водяные мельницы. Однако, как и всякое техническое ново­введение, пилование внедрялось туго даже в Петербурге, под строгим царевым присмотром, а уж вдали от столицы и вовсе дело не ладилось.

Петр I понял истинную роль леса и хотел сберечь его от бездумного разграбления. Из-под его пера вышло около 200 указов, писем и распоряжений, имеющих прямое или косвен­ное отношение к лесу. И поэтому вполне оправданно петровс­кое время в истории именуют важной эпохой в истории лесно­го хозяйства. Петр ввел хозяйствование в лесах, не имевших до него хозяйского пригляда. Это он указом от 6 апреля 1722 г. впервые назначил вальдмейстеров - лесничих, а при Адми­ралтейской коллегии учредил Вальдмейстерскую канцелярию и назначил обервальдмейстером - главным лесничим - бри­гадира Глебовского «для смотрения и бережения лесов во всем государстве».

После смерти Петра все его указы потеряли практическую силу. Екатерина II окончательно отменила их, повелев зако­ном 1782 г. «все леса, растущие в дачах помещичьих... оста­вить в полную волю», все, даже заповеданные Петром, кора­бельные, клейменные. Довод был разумен: помещики в своих же интересах и в интересах наследников сами примут меры к охранению этих лесов и их разведению. Однако «полная их воля» руководствовалась вовсе не разумом, а скорой наживой.

И началась яростная рубка, как свидетельствовали истори­ки. Рубили заповедные и корабельные леса, торопились ско­рее обратить их в деньги, пока правительство не спохватилось. Спохватилось и воспретило через восемь лет. Но вскоре после­довал новый закон «о сбережении лесов», в котором было вы­сказано категорическое повеление всем лесовладельцам: чтобы «крестьяне не терпели нужды в лесном материале», сам Бог на пользу человеку взрастил лес...

Так и пользовались лесом в России (и не только при заго­товке дров) вольно и бесплатно вплоть до XIX в., значительно дольше, чем в странах Западной Европы. Правда, некоторые лесовладельцы исхитрились брать плату, но не за древесину, что воспрещалось законом, а с топора. Билет на заготовку леса одним топором можно было выкупить, заплатив от 20 копеек до рубля. Рубили лес без разбора повсеместно. В результате за столетие после Петра по России было истреблено более 22 млн га леса. При этом скорость потеснения все нарастала, леса все отступали и отступали под натиском топора. При этом не осуж­дались, а восхвалялись те помещики, которые расширяли паш­ню за счет леса и больше вывозили пшеницы за границу.

В центральных и южных губерниях России процесс разоре­ния лесов принял характер национального бедствия: степь про­двигалась на север по версте в год, а местами и более. Потеря лесов влекла за собой опасные экологические и хозяйственные последствия. Например, от вырубки лесов сильно пострадали сады. Они усыхали, оставшись без леса. Усыхали всюду. Слу­чилось это бедствие в 40-х годах прошлого века. С тех пор, сколько ни пытались возродить их здешние умельцы, все уси­лия напрасны. Снижение плодоносности здешних садов было замечено уже в самом начале вырубки лесов. И чем больше их вырубали, тем бо