Реферат: 2. Джатака о пустыне

Джатаки


2. Джатака о пустыне


Словами: "Пустыни плоть усердно рассекая..." – Всеблагой – он жил тогда в Саваттхи – начал свое наставление в дхамме. Заговорил же он об одном непочтительном бхиккху.


Когда Татхагата жил в Саваттхи, в рощу Джетавану явился некий юноша из почтенного семейства. Внимая урокам Учителя, толковавшего дхамму, он очистился сердцем, постиг, что скверна – источник всех страстей, и стал монахом. За пять лет монашества, перед посвящением в высший сан, юноша глубоко изучил оба свода Законов и преуспел в созерцании. С помощью Учителя он вступил на избранный им самим путь сосредоточенного размышления. Отправясь в лес, юноша провел там три месяца, время дождей, однако так и не сумел ни обрести мгновенного озарения, ни достичь необходимой силы сосредоточения. И подумал тогда он:


"Учитель говорил о четырех разрядах людей. Я, следует полагать, отношусь к последнему, к тем, кому открыта лишь сторона внешняя. Оттого, видимо, в этом моем существовании нет мне Пути и нет Плода. Какой же толк в моем отшельничестве? Не лучше ли мне отправиться к Учителю? Будучи подле него, я смогу радовать свой взор зримой красотой тела Пробужденного и услаждать слух его наставлениями в дхамме". Порешив так, юноша воротился в Джетавану, и сказали ему тогда другие ученики: "О достойный! Учитель благословил тебя на путь сосредоточенного размышления, однако, повинуясь правилам скитальческой жизни, ты покинул обитель. Ныне же, воротясь, ты наслаждаешься общением с ним. Неужто же ты преуспел в своем подвиге и стал арахатом, избавившимся от перерождений?" Юноша ответил им: "О достойные! Нет мне в этом существовании ни Пути, ни Плода. Отчаявшись достигнуть вершины подвижничества, я ослабел в усердии своем и поэтому воротился к вам". "Неподобающее ты содеял, о почтенный,– сказали ему монахи.– Выслушал поучения стойкого во всех своих помыслах и деяниях Учителя, а сам явил недостаточное усердие". И они решили отвести его к Татхагате.


Все вместе они отправились к Учителю, который спросил их: "Чем провинился этот бхиккху, братия? Ведь вы привели его сюда против его воли". "Почтенный, этот бхиккху принял обет монашества, следуя справедливейшему из всех учений,– ответили монахи,– но, вкусив от праведной скитальческой жизни, ослаб в усердии и воротился в обитель". Учитель обратился к юноше: "Верно ли, что ты, бхиккху, оказался недостаточно усерден?" "Верно, почтенный",– подтвердил монах. "Как же ты, бхиккху,– молвил тогда Учитель,– стал монахом, преданным столь замечательному учению, а сам не выказал умения довольствоваться малым, черпать удовлетворение и радость в скитальческой жизни и к тому же еще явил недостаток усердия? А ведь прежде ты был тверд в мыслях и деяниях своих. Не единственно ли твоими усилиями была добыта влага в пустыне и напоены скот и люди? Отчего же ты ослаб в усердии?"


От этих слов Учителя бхиккху приободрился и воспрянул духом. Все монахи принялись тогда упрашивать Достославного: "Почтенный, нам известно только, что этот бхиккху явил недостаточное усердие, но что в прежнем его существовании единственно благодаря его усилиям напоены были люди и скот в пустыне – это ведомо одному лишь тебе, о Всезнающий. Приобщи же и нас к тому, что тебе известно". "Хорошо, братья, слушайте",– сказал им Учитель и, поведав монахам о случившемся, открыл смысл события, происшедшего в прежней жизни и поэтому утраченного их памятью.


"Во времена былые, когда на престоле царства Каси, в его столице Бенаресе, восседал Брахмадатта, Бодхисатта родился в семье старшины торговцев. Когда он вырос, то и сам стал старшиной торгового обоза и начал ездить по стране с пятью сотнями повозок. Однажды судьба завела их обоз в пустыню протяжением в целых шестьдесят йоджан. Песок в этой пустыне был столь мелок, что его невозможно было удержать в горсти, с восходом же солнца он раскалялся и, подобно пылающим углям, обжигал ступни путников. Поэтому обозы, которые везли топливо, масло, рис и прочие припасы, обычно передвигались только по ночам. На рассвете же повозки ставили в круг, торговцы и их слуги сооружали навес и, наспех перекусив, проводили остаток дня в тени. На закате они ужинали и, дождавшись, пока земля остынет, закладывали повозки и снова выступали в путь. Передвижение их было подобно странствию по морским волнам. Среди них был человек, которого называли "кормчим пустыни". Зная расположение планет, он выбирал путь для обоза. Таким же способом решил переправиться через пустыню и сын торгового старшины.


Когда его обоз прошел шестьдесят без одной йоджан, сын старшины подумал, что конец пути близок, и повелел выбросить после ужина все оставшееся топливо и вылить всю оставшуюся воду. Заложив повозки, они выступили в путь. Кормчий ехал в передней повозке, на удобном сиденье, и направлял обоз по звездам. В конце концов его сморил сон, и он не заметил, как быки повернули вспять. Пробудился кормчий перед самым рассветом и, едва взглянув на небо, возопил:


"Поворачивайте! Поворачивайте повозки!" Тем временем взошло солнце. Люди увидели, что они вернулись на прежнюю стоянку, и принялись горестно восклицать: "У нас не осталось ни воды, ни топлива, все мы теперь погибнем". Они поставили повозки в круг, выпрягли быков и возвели навес. Затем все залезли под повозки, где и лежали, предаваясь отчаянию. "Если и я ослабну в усердии, все погибнут",– подумал Бодхисатта. Время было еще раннее, стояла прохлада, и он бродил по пустыне, пока не увидел места, поросшего травой и кустарником. Решив, что там должна быть вода, он велел принести заступ и рыть землю. На глубине в шесть десятков локтей копавшие натолкнулись на камень и тотчас же прекратили работу. Бодхисатта угадал, что под камнем должна быть вода, спустился в выкопанный колодец и приложил ухо к камню. Услышав журчание, Бодхисатта поднялся наверх и сказал самому младшему в караване: "Друг мой, если и ты не будешь тверд в усердии, все мы погибнем. Яви же упорство, возьми это железное рубило, спустись в колодец и что есть мочи бей по камню".


Вняв речам Бодхисатты, юноша исполнился усердия. Все стояли с опущенными руками, лишь он один спустился в колодец и принялся долбить камень. Камень под его ударами треснул, и сквозь трещину устремилась вверх струя воды высотой с пальму. Все вдосталь напились и омыли тела свои. Затем, изрубив для костра запасные тележные оси, упряжь и всякое избыточное снаряжение, сварили рис, насытились сами и накормили быков. Когда же солнце зашло, они привязали близ колодца кусок ткани и направились в ту сторону, куда им было надобно. Там они продали свои товары, выручив вдвое и вчетверо против того, что было уплачено, и разошлись по домам. С истечением же отпущенного срока каждый из торговцев окончил свой жизненный путь и перешел в иное рождение в соответствии с накопленными заслугами. Такова же была и судьба Бодхисатты, который прожил жизнь, раздавая милостыню и совершая другие добрые поступки".


Заканчивая свое наставление в дхамме, Просветленный – теперь уже он был и Пробужденным – спел такой стих:


Пустыни плоть усердно рассекая, искатель обретает в недрах влагу,

– Так и святой, исполненный усердья, покой души пусть обретет ко благу.


Разъясняя смысл своего рассказа, Учитель открыл слушателям Четыре Благородные Истины, которые помогли бхиккху, ослабшему в усердии, утвердиться в арахатстве.


Поведав обо всем и слив воедино стих и прозу, Учитель истолковал джатаку, так связав перерождения:


"Юношей, который благодаря своему усердию расколол камень и напоил народ, был этот бхиккху, выказавший ныне недостаток усердия, торговцами были ученики Пробужденного, сыном же торгового старшины – я сам".


^ 20. Джатака о тростинке для питья


Словами: "Видны следы, ведущие к воде..." – Учитель начал свой рассказ о тростниковых стеблях. В ту пору он ходил по святым местам царства Косалы и забрел как-то в деревню Налакапану –- "Деревню утоляющих жажду через тростинки" – и обосновался в роще Кетакаване, раскинувшейся по берегам озера неподалеку от Налакапаны. В тот день случилось так, что бхиккху, омыв тела свои в озере Налакапаны, послали молодых монахов за тростниковыми стеблями, в которые втыкали иглы, и так те иглы хранили. Но монахи, сколько ни искали, находили только полые стебли. Тогда они пошли к Учителю и обратились к нему с такими словами: "Достопочтенный, нам ведено отыскать тростниковые стебли, чтобы хранить в них иглы, но стебли, которые мы находим, от корня до верхушки полые; в чем же тут дело?" "О монахи,– отвечал Учитель,– так было мною устроено еще в прежнее время". И, сказав так. Учитель поведал бхиккху о том, что случилось в прошлой жизни.


"Говорят, будто во времена стародавние на месте этой рощи были джунгли, а посреди джунглей – озеро, где обитал ракшас – хранитель вод, и всякого, кто спускался к воде, этот ракшас пожирал. Бодхисатта же в ту пору был царем обезьян и окрасом своим походил на детеныша красной антилопы. Он тоже жил в джунглях, водя и охраняя обезьянье стадо в восемьдесят, а может, и более тысяч голов. И наказывал царь подданным своим, обезьянам: "Прежде нежели отведать плоды или что-нибудь другое, растущее в джунглях, чего вы не пробовали, прежде нежели испить воду из озера, которую еще никто не пил, испросите у меня дозволения, ибо есть в лесу ядовитые деревья, есть озера, где обитают демоны". И обезьяны обещали царю делать так, как он велит.


И вот зашли как-то обезьяны в такое место, куда прежде не заходили, и, когда, мучимые жаждой, ибо шли целый день, стали искать воду, чтобы напиться, вдруг увидали озеро. Но пить из него не стали, а уселись на берегу в ожидании Бодхисатты. "Отчего же вы не напьетесь воды?" – спросил у них Бодхисатта. "Ждем, пока ты подойдешь",– ответили обезьяны. "И хорошо делаете",– сказал Бодхисатта и пошел вдоль озера, разглядывая следы на берегу; он заметил, что все они ведут к воде и нет ни одного, который вел бы из воды к берегу. "Наверное, здесь хозяйничает какой-нибудь демон",– подумал Бодхисатта и вновь обратился к обезьянам: "Хорошо, говорю, вы сделали, что не стали пить из этого озера: здесь водятся демоны".


Ракшас, стороживший воды, между тем понял, что обезьяны не спустятся к озеру, и, приняв устрашающий облик, синебрюхий и беломордый, с пурпурно-красными руками и ногами, раздвинул воды озера и, выйдя к обезьянам, спросил их: "Почему вы сидите здесь, почему не спускаетесь к озеру и не пьете воды?" Вместо ответа Бодхисатта сам обратился с вопросом к ракшасу:


"Не ты ли тот ракшас, который обитает в здешних водах?" "Ну, я",– отвечал тот. "И ты губишь всякого, кто спустится к воде?" – допытывался Бодхисатта. "Да, всякого,– отвечал ракшас,– даже птицу не пощажу, если сядет на воду, и вас всех сожру". "Нет уж,– нас сожрать тебе не удастся,– воскликнул Бодхисатта,– не дадимся!" "Попробуйте только напиться воды",– грозно сказал ракшас. "Что ж,– молвил на это Бодхисатта,– и воды попьем, и тебе в лапы не дадимся". "Как же это? – удивился ракшас.– Как сумеете вы напиться воды?" "А так,– пояснил Бодхисатта,– ты ведь думаешь, что мы спустимся вниз, а мы и шагу отсюда не ступим. Каждая обезьяна возьмет по тростниковому стеблю и через него напьется воды из твоего озера – точно так, как пьют воду с помощью лотосовых побегов, и никак ты не сможешь сожрать нас". И, вразумляя ракшаса, Бодхисатта спел ему такой стих:


Видны следы, ведущие к воде, но нет ни одного, чтоб вел оттуда.

Напьюсь через тростинку – и тобой погублен, неповинный, я не буду.


Сказав так, Бодхисатта велел принести ему тростниковый стебель, взял его в рот, мысленно сосредоточился на десяти совершенствах и, с силою дунув в стебель, мгновенно явил всем плод истинного знания: ни единого узла не осталось внутри тростникового стебля, и весь он сделался полым. Затем Бодхисатте подносили еще и еще стебли, и все их он продувал таким же точно способом.


Это могло бы длиться до бесконечности, поэтому не следует думать, что все было так просто. Ведь Бодхисатта обошел вокруг озера и повелел: "Пусть весь растущий здесь тростник станет полым внутри",–а надобно знать, что велико подвижничество Бодхисатт, свершаемое ими ради общего блага, и силою этого подвига исполняются все их веления. Потому с того самого дня весь тростник на берегах того озера и стал полым внутри.


Добавим еще, что в Мировом Веке, который длится поныне, есть всего четыре извечных чуда. Вы спросите: "Какие?" Вот какие: первое – заяц на Луне, который пребудет там до скончания Мирового Века. Второе – огонь, который до конца Века не коснется места, пощаженного лесным пожаром, как о том рассказывается в джатаке о перепеле. Третье – жилище Гхатикары-горшечника, над которым до скончания Века не прольется ни капли дождя. И, наконец,– стебли тростника, растущего вокруг озера близ Налакапаны, которые до конца Века пребудут полыми внутри. Вот те четыре чуда, которые были, есть и будут в этом Мировом Веке.


Так вот, после того как по велению Бодхисатты тростник на озере сделался полым внутри, царь обезьян, взяв в руку тростинку, уселся на берегу, и вслед за ним все восемьдесят тысяч обезьян сорвали каждая по тростинке и, разбредясь по берегу озера, уселись у самого края воды. И когда Бодхисатта, опустив в воду конец тростинки, принялся пить, обезьяны стали пить вслед за ним тем же способом. Ракшас же, стороживший воды, не мог их достать и в ярости удалился в свое жилище, а Бодхисатта и все его стадо, напившись, разбрелись по лесу".


Завершая свое наставление в дхамме, Учитель со словами: "Еще в давние времена, братия, моими усилиями тростник этот сделался полым внутри",– дал истолкование джатаке и связал перерождения. "В ту пору,– сказал он,– ракшасом, обитавшим в водах, был Девадатта; восемьдесят тысяч обезьян – это ученики Пробужденного; царем же обезьян, столь находчивым в средствах, был я сам".


^ 27. Джатака о преданном друге


"Ни крошки проглотить не может..." Эту историю Учитель, находясь в Джетаване, рассказал об одном мирянине, принявшем учение Будды, и об одном тхере.


Говорят, были в городе Саваттхи два друга. Один из них, удалившись в монастырь, имел обыкновение приходить за милостыней в мирской дом другого. Накормив друга и наевшись сам, мирянин шел с ним в вихару, и там просиживали они за разговором до захода солнца. Тогда тхера провожал его до самых городских ворот и возвращался в свою обитель. Такая их дружба стала известна всей общине.


Однажды, собравшись в зале дхармы, бхикшу стали обсуждать их дружбу. В это время вошел Учитель и спросил: "Что вы тут обсуждаете, бхикшу?" Когда ему объяснили, Учитель сказал: "Не только теперь, о бхикшу, они так привязаны друг к другу, они были друзьями и прежде". И он рассказал историю о прошлом.


Давным-давно, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, Бодхисатта был его советником.


В то время одна собака повадилась ходить в стойло к государственному слону и там, где кормили слона, подбирала остатки риса. Привлеченная сначала обилием корма, она постепенно подружилась со слоном. Они ели всегда вместе и не могли жить друг без друга. Собака обычно забавлялась тем, что, уцепившись за хобот слона, раскачивалась на нем в разные стороны. Но вот однажды какой-то крестьянин купил ее у сторожа, смотревшего за слоном, и увел в свою деревню.


Как только собака исчезла, государственный слон не стал больше ни есть, ни пить, ни купаться. Об этом доложили царю. Царь вызвал советника и сказал ему: "Пойди, мудрейший, узнай, почему слон так ведет себя".


Бодхисатта пришел в стойло к слону и, увидев, что он так тоскует, подумал: "Это у него не телесный недуг; наверное, он был с кем-нибудь дружен, а теперь разлучен со своим другом". И он спросил у сторожа: "Скажи, любезный, был ли слон с кем-нибудь дружен?" "Да, почтенный, – сказал тот, – он очень привязался к одной собаке". "А где же она теперь?" – "Да один человек увел ее". "А знаешь ли ты, где он живет?" – "Нет, не знаю, почтенный".


Тогда Бодхисатта пришел к царю и сказал: "Божественный, у слона нет никакой болезни, но он был очень привязан к одной собаке. А не ест он теперь, я думаю, оттого, что лишился своего друга". И Бодхисатта произнес следующую гатху:


Ни крошки проглотить не может,

Не пьет воды, купаться не желает.

Собаку в стойле часто видя,

Наверно, слон с ней крепко подружился.


Выслушав советника, царь спросил: "Что же теперь делать, мудрейший?" "Божественный, – отвечал советник, – прикажи бить в барабан и объявить: "У государственного слона один человек увел его подружку-собаку. У кого в доме найдут ее, того постигнет такое-то наказанье".


Царь так и сделал. А тот человек, услыхав царский указ, отпустил собаку. Сразу же прибежала она к слону, а слон при виде ее взревел от радости, обхватил ее хоботом, поднял себе на голову, потом снова спустил на землю, и только когда собака наелась, сам принялся за еду.


"Он постиг даже мысли животных", – подумал царь и воздал Бодхисатте большие почести.


"Не только теперь, о бхикшу, – сказал Учитель, – они так привязаны друг к другу, они были друзьями и прежде".


Приведя эту историю для разъяснения дхармы и показав Четыре Благородные Истины, Учитель отождествил перерождения: "Тогда мирянин был собакой, тхера – слоном, а мудрым советником был я".


^ 28. Джатака о многославном


Сказав: "Употребляй лишь добрые слова..." – Учитель – он жил тогда в Джетаване – повел рассказ о шести сквернословах-бхиккху. Эти шестеро затевали в ту пору ссоры с добропорядочными бхиккху, непочтительно дразнили их, всячески им досаждали и обзывали, прибегая ко всем десяти видам непристойных ругательств. Добропорядочные бхиккху пожаловались Благословенному, и тот, призвав к себе всех шестерых, спросил, правду ли о них говорят. Услыхав, что да, правду, Учитель выбранил их. "Братия,– молвил он,– ведь грубость не по нраву даже животным. Одно животное даже сделало так, что его оскорбитель потерял тясячу монет". И он рассказал им о прошлом.


"Во времена минувшие, когда на троне Таккасилы, что в царстве Гандхара, восседал царь Гандхара, Бодхисатта воплотился в облике теленка, появившись на свет из лона коровы. Когда он подрос и превратился в молодого бычка, хозяева, которые соблюдали обычай приношения скота, преподнесли его в дар некоему брахману. Брахман забрал быка к себе и дал ему имя Нандиви-сала, что значит "Многославный". Этого быка он растил будто собственного сына, кормил вареным рисом и поил рисовым отваром. Бодхисатта, когда вырос, стал думать: "Этот брахман проявлял обо мне величайшую заботу. Отныне во всей Джамбудипе не сыщешь быка, который был бы равен мне силой и мог тащить телегу с таким грузом. Не пора ли мне показать теперь, на что я способен, и отблагодарить брахмана добром за все, что он для меня сделал?" Размышляя так, бык молвил хозяину: "Ступай-ка к торговцу, владельцу больших стад, и скажи ему, что, мол, есть у тебя могучий бык, который свезет сотню тяжело груженных телег, и в подтверждение своих слов ты готов поставить тысячу монет".


Брахман отправился к богатому торговцу и завел с ним разговор о том, чьи быки в городе сильнее. Торговец похвалил быка такого-то и такого-то и добавил с гордостью: "Во всем городе, однако, нет таких быков, как у меня". Тут брахман возразил: "У меня, господин, есть бык, который может один свезти целую сотню тяжело груженных телег". Торговец стал смеяться: "Не может этого быть". Но брахман продолжал твердить: "Есть у меня такой бык". "Что ж,– сказал тогда торговец,– побьемся об заклад". "Хорошо",– ответил брахман и выставил тысячу монет в подтверждение своей правоты.


Нагрузив сотню телег песком, щебнем и камнями, брахман составил из них длинную цепь. Для этого он связал веревками дышла каждой впереди стоявшей повозки с дышлами следующей. Он искупал Многославного, повесил ему на шею душистый венок из цветов и, обмакнув руку в благовония, растопыренной пятерней сделал у него на лбу священную мету. Потом брахман впряг своего быка в первую из ста груженых подвод, уселся на него и, взмахнув бичом, крикнул: "Пошел, безрогий! Вперед, мошенник!" Слыша такие слова, Бодхисатта возмутился: "Это меня-то, длиннорогого, он обзывает "безрогим"! Это меня-то он ругает мошенником!" Все четыре его ноги застыли в неподвижности, будто столбы. Так он и не сдвинулся с места. Торговец тотчас же забрал себе тысячу монет залога.


Потерявший тысячу монет брахман выпряг быка, пошел домой и лег там в глубоком огорчении. Многославный тоже возвратился туда. Заглянув во двор, он увидел огорченного хозяина, подошел к нему и спросил, не спит ли он. "Какой тут сон, когда я потерял целую тысячу монет?" – вскричал брахман. "Хозяин,– сказал бык,– за все то время, что у тебя я живу, разбил ли я хоть раз какую-нибудь посуду, погнался за кем-нибудь или же нагадил на берегу пруда?" "Не было такого, дорогой",– ответил брахман. "Почему же тогда,– продолжал бык,– ты меня обругал худыми словами? Ты виноват, хозяин, в том, что случилось. Моей же вины нет. Ступай, побейся с торговцем об заклад на две тысячи монет, но смотри, не называй больше меня, рогатого, безрогим мошенником!"


Выслушав быка, брахман отправился к торговцу и побился с ним об заклад на две тысячи монет. Воротясь, он, как и прежде, составил цепь из ста тяжело груженных телег, богато украсил Многославного и впряг его в первую повозку. Вот как он составил обоз: сначала крепко привязал ярмо к дышлу, затем с одной стороны впряг Многославного, а другую сторону двойного ярма как следует закрепил, просунув в ярмо гладкий деревянный шест, и привязал один конец шеста к свободной стороне ярма, а другой его конец – к тележной оси; после всего этого ярмо уже не могло ходить из стороны в сторону, и всего лишь один бык был в состоянии управляться с телегой, рассчитанной на двоих. Затем, усевшись на него, брахман погладил его по хребту и сказал: "Пошел, дорогой! Вперед!" Бодхисатта одним рывком стронул с места всю сотню груженых телег и остановился только тогда, когда задняя повозка доехала до того места, где вначале стояла передняя. Посрамленный торговец вручил брахману две тысячи монет, и все, кто там был, сделали Бодхисатте богатые пожертвования. Эти деньги тоже достались брахману, и так он, благодаря Бодхисатте, обрел немалое богатство".


Повторив: "Ведь грубые слова, бхиккху, никому не по нраву". Учитель еще раз осудил шестерых монахов и, желая открыть им знание пути нравственного совершенства, он, будучи теперь уже Всепробужденным, спел монахам такой стих:


Употребляй лишь добрые слова, навеки сквернословье прекрати.

Запомни: только для того, кто речь умеет уважительно вести,

Охотно повлекут любую кладь. Учтивый всюду и всегда в чести.


Затем, еще раз наказав употреблять только добрые слова. Учитель истолковал дхамму, так связав перерождения: "Брахманом был тогда Ананда, Многославным же – я сам".


^ 33. Джатака о согласии


Со слов: "Согласно действуя..." - Учитель - он жил тогда в Бамбуковой роще близ Капилаваттху - начал свой рассказ о ссоре, происшедшей из-за головного убора. (Подробности содержатся в джатаке о Кунале). Учитель сказал своим приверженцам: "Знайте же, о великосильные, что ссоры между близкими недопустимы. Было ведь уже раньше так, что животные одолели своих врагов, но потерпели поражение, лишь только рассорились". И, уступая просьбам своих высокородных учеников. Учитель поведал им о прошлом.


"Во времена былые, когда царем Бенареса был Брахмадатта, Бодхисатта воплотился в облике перепела. Когда он подрос, то сделался вожаком стаи из многих тысяч перепелов. Жили они все в лесу. И был там один охотник за перепелами. Он часто приходил к месту, где обитали перепелы, подманивал птиц и, дождавшись, когда они все соберутся в одном месте, накидывал на них сеть, потом затягивал ее с краев, сбивал попавшихся перепелов в середину, складывал птиц в корзину и шел домой. На деньги, которые выручал от продажи перепелов, он кормился сам и содержал свое семейство. И вот однажды Бодхисатта обратился к перепелам с такой речью: "Этот птицелов наносит нам, братья, страшный урон, но я придумал средство, благодаря которому он не сможет нас более ловить. Вот это средство: как только птицелов накинет на вас свою сеть, пусть каждый просунет голову в ближайшую к нему ячейку сети. И затем вы все разом поднимайтесь и летите подальше. Опустясь на какой-нибудь терновый куст, вылезайте из своих ячеек и разлетайтесь". "Да будет так!" - откликнулись все перепелы на призыв своего вожака.


На другой день, когда птицелов набросил на стаю перепелов свою сеть, птицы в точности последовали совету Бодхисатты: улетев вместе с сетью, они опустились с нею на терновый куст, вылезли из своих ячеек и разлетелись. Пока птицелов выпутывал свою сеть из колючего кустарника, наступил вечер, и пришлось ему вернуться домой с пустыми руками.


На третий день и в последующие дни перепелы поступали точно так же; птицелов до самого захода солнца занимался выпутыванием сети и, не поймав ни одного перепела, с пустыми руками возвращался домой.


И вот как-то жена птицелова стала в гневе ему выговаривать: "Изо дня в день ты возвращаешься с пустыми руками. Уж нет ли у тебя другого места, куда ты относишь всю свою добычу?" Птицелов отвечал ей: "Нет у меня, милая, никакого иного места. Беда в том, что перепелы теперь действуют заодно. Лишь только я накидываю на них сеть, как они взвиваются вместе с нею, а потом запутывают сеть в терновом кусте. Но ведь не всегда же они будут жить в согласии. Не тревожься: в конце концов они все перессорятся и окажутся у меня в руках. Тогда-то я сумею вызвать радостную улыбку на твоем лице". И птицелов спел жене стих:


Согласно действуя, уносят птицы сеть,

Но лишь рассорятся - все будут в ней висеть!


Прошло совсем немного времени, и вот как-то раз один перепел, опускаясь на пастбище, нечаянно задел на лету голову своего товарища. Тот разъярился и закричал: "Как ты посмел задеть мою голову?" Как ни успокаивал его первый, говоря: "Я задел тебя неумышленно, не сердись",- второй продолжал гневаться. Оба они принялись ссориться, дразня друг друга: "Уж не кто иной, как ты, верно, и поднимал сеть". Слушая их перебранку, Бодхисатта помыслил: "Там, где завелся разлад, не жди никакого спокойствия: оба перепела теперь не станут поднимать сеть, а от этого грядет нам великий урон, ибо птицелов начеку. Не могу я здесь больше находиться". И вместе со своей свитой Бодхисатта перебрался в другое место.


Прошло еще немного времени, и птицелов снова явился в тот лес, где жили перепелы. Подманив их манком, он дождался момента, когда все они соберутся в одно место, и накинул на них сеть. И тогда обиженный перепел принялся дразнить другого: "У тебя, говорят, когда поднимали сеть, от натуги все перья выпали, ну-ка, подними сейчас сеть". И, покуда они пререкались: "Ты подними!" - "Нет, лучше уж ты!" - птицелов затянул сеть, сбил перепелов в середину, побросал их в корзину и отправился домой. Лицо его жены, когда она увидела его с добычей, вновь расцвело улыбкой".


Эту историю Учитель заключил такими словами: "О великосильные, вы видите теперь, что свары между близкими недопустимы, ибо в ссоре - источник гибели для всех ссорящихся". И, наставив своих слушателей в дхамме. Учитель истолковал джатаку и так связал перерождения: "Глупым перепелом был Девадатта, мудрым же перепелом был я сам".


^ 37. Джатака о куропатке


Со слов: "Тот, кто питает уваженье к старшим..." – Учитель, направлявшийся в Саваттхи, начал повествование о том, как для тхеры Сарипутты не нашлось места в помещении для монахов.


Когда Анатхапиндика сообщил Учителю о том, что монастырь выстроен, Учитель тотчас покинул Раджагаху и отправился в новую вихару, но по пути остановился в Весали. Пожив там, сколько ему хотелось, Учитель двинулся дальше в Саваттхи.


В это же время в Саваттхи явились ученики шести обособившихся бхиккху. Прибыв в монастырь ранее прочих, они принялись самоуправствовать: еще до того, как были выделены помещения для тхер, стали самочинно занимать кельи, говоря: "Эта – для наших наставников, эта – для старших, а вот эта – для нас самих". Так все места оказались занятыми. Когда наконец прибыли тхеры, они не смогли сыскать для себя помещений. Ученики тхеры Сарипутты тоже, сколько ни искали, не сумели найти свободную келью для своего наставника. Пришлось тхере Сарипутте расположиться на ночлег под деревом, что росло рядом с кельей Учителя. Он провел ночь, расхаживая взад и вперед, либо сидя у подножия дерева.


Когда наутро Учитель, проснувшись, вышел из своей кельи и стал прочищать горло, тхера Сарипутта тоже кашлянул. "Кто здесь?" – спросил Учитель. "Это я, высокочтимый, – Сарипутта", – отвечал тхера. "Сарипутта? – удивился Учитель. – Что ты здесь делаешь в столь ранний час?" Выслушав объяснение Сарипутты, Учитель задумался. "Даже сейчас,- размышлял он, – когда я еще жив, бхиккху не питают друг к другу уважения, что же натворят они, когда я покину этот мир?" В тревоге за дхамму Учитель, как только рассвело, повелел созвать монахов. Войдя в собрание, он спросил бхиккху: "Я слышал, братия, будто последователи шести явились загодя в монастырь и лишили всех остальных бхиккху и тхер мест для ночлега и дневного отдыха; правда ли это?" "Правда, Всеблагой", – отозвались собравшиеся. Учитель выбранил приверженцев шести и, желая наставить монахов в дхамме, обратился ко всем с вопросом: "Кто, по-вашему, братия, заслуживает лучшего помещения, лучшего питья и лучшей еды?"


Некоторые монахи отвечали: "Тот, кто рожден кшатрием, но принял монашество". Другие возражали: "Нет, тот, кто родился брахманом или мирянином, но принял монашество". Иные бхиккху рассуждали: "Тот, кто сведущ в Уставе, кто способен наставить в дхамме, кто причастился к первой, второй, третьей или четвертой высшей мудрости". Третьи говорили: "Вступивший в Поток или тот, кто возродится лишь однажды; либо тот, кто вовсе не возродится: арахат, овладевший тремя ступенями познания; причастившийся шести откровениям". И вот, когда каждый из присутствовавших высказался о том, у кого первое право на помещение, еду и питье и почему, Учитель молвил: "Нет, братия, вы не правы: мое учение отнюдь не ставит условием, что первым должен получить помещение, еду и питье тот, кто родился кшатрием, а потом принял монашество; не важно и то, что принял монашество тот, кто рожден брахманом или мирянином; не имеет первого права и тот монах, который следует Уставу, или начитан в сутрах, либо постиг высшие установления веры; не возвеличивает и достижение любой из ступеней мудрости или обретение Плода от вступления в Поток, арахатства и тому подобного. Нет, бхиккху: по моему учению, нужно вставать перед старшим, обращаться к нему почтительно и любезно, кланяться и оказывать всякие иные знаки уважения, старшему полагается лучшее место, лучшее питье и лучшая еда. Вот единственное мерило, монахи, и посему кто старше – тот и достойнее. Среди нас, бхиккху, находится мой старший ученик Сарипутта: вслед за мной и он вращал колесо дхаммы и поэтому, без сомнения, заслуживает такой же кельи, какую отвели мне, но Сарипутте вчера вовсе не досталось места, и он вынужден был провести всю ночь под деревом. Если вы, бхиккху, уже и сейчас выказываете такую непочтительность к старшим, на что только вы не решитесь по прошествии некоторого времени?" И, в стремлении преподать собравшимся урок дхаммы, Учитель добавил: "Знайте же, монахи, что в прежние времена даже животные решили однажды жить во взаимном уважении и доброте и, определив старшего, оказывать ему всяческие почести. Решив так и выбрав старшего, они слушались и почитали его. Когда же пришел тому срок, животные эти возродились на небесах". И, разъясняя суть сказанного. Учитель поведал о том, что случилось в прошлом.


"Во времена стародавние у подножия Гималайских гор рос огромный баньян, и жили под его сенью куропатка, обезьяна и слон. Относились они друг к другу без всякой почтительности и уважения. Поняв в конце концов, что дальше так жить нельзя, они решили: "Надо выяснить, кто из нас старший, – того и будем почитать и слушать". И они придумали такой способ определения старшего. Однажды, когда они все трое сидели под баньяном, куропатка и обезьяна спросили слона: "Скажи-ка, братец, каким ты помнишь это баньяновое дерево с того времени, когда впервые осознал себя?" Слон ответил: "Друзья мои, в те времена, когда еще крошечным слоненком я, бывало, прогуливался возле этого баньяна, он был высотой с траву; когда я останавливался над ним, его верхушка как раз доходила мне до пупка. Так вот: я помню это дерево с тех пор, как оно было размером с траву". Затем куропатка и слон задали тот же вопрос обезьяне. "Друзья мои, – ответила обезьяна. – В те времена, когда я была совсем крошкой, я могла, сидя на земле, рвать и есть плоды, которые росли на самой верхушке баньянчика, для этого мне даже не нужно было вытягивать шеи. Так вот: я помню этот баньян еще совсем маленьким деревцем". И, наконец, слон и обезьяна обратились с тем же вопросом к куропатке. "Друзья мои! – ответила им куропатка. – Когда-то, давным-давно, росло поблизости огромное баньяновое дерево. Я питалась его плодами, и как-то раз, облегчаясь, вместе с пометом обронила на этом самом месте баньяновое зернышко. Из него-то и выросло потом это дерево. Так что я помню баньян с тех пор, когда его и на свете не было, стало быть, я старше вас всех".


Выслушав мудрую куропатку, обезьяна и слон сказали ей: "Дорогая, ты и впрямь старшая среди нас. Отныне мы будем оказывать тебе все подобающие почести, смиренно приветствовать тебя и обращаться к тебе уважительно; мы будем возвышать тебя и словом и делом, будем складывать руки перед грудью, ожидая твоего благословения, и признаем во всем твое превосходство. Мы станем следовать твоим наставлениям, ты же отныне веди и учи нас". Куропатка наставила их и научила жить по нравственному завету, которому следовала и сама. И все трое в последующей жизни строго придерживались пяти заповедей, оказывали друг другу знаки внимания, почитали друг друга и в речах своих были вежливы. И оттого что поступали так, с окончанием земного срока все трое возродились на небесах".


"Путь, которому следовали эти трое, – продолжал свое наставление Учитель, – стал позже известен как "титтйрия-брахмачария" или "Путь, избранный куропаткой для постижения высшей истины". И уж если даже животные могли, идя этим путем, жить во взаимном уважении и согласии, почему же вы, монахи, чей долг следовать ясным предписаниям дхаммы, живете в неуважении друг к другу и в непослушании? Отныне, бхиккху, я заповедую вам: словом и делом выказывайте уважение старшим, почтительно приветствуйте их, смиренно складывая ладони перед грудью, и оказывайте им все подобающие почести. Предоставляйте старшим лучшее место, лучшее питье и лучшую еду. Да не будет отныне старший лишен ночлега по вине младшего. Тот же, кто лишит старшего его пристанища, свершит дурное дело". И, завершая урок дхаммы, Учитель – он был теперь уже Всепробужденным – спел слушавшим его такой стих:


Тот, кто питает уваженье к старшим, кто, умудренный в дхамме, бескорыстен,

Да будет в мире чувств превозвеличен, пребудет счастлив в мире высших истин.


Поведав монахам о необходимости благостного почитания старших, Учитель слил воедино стих и прозу и истолковал джатаку, так связав перерождения: "Слоном был тогда Моггалана, обезьяной – Сарипутта, мудрой же куропаткой – я сам".


^ 38. Джатака о цапле


Со слов: "Хоть плут и искушен в искусстве плутовства..." – Учитель – он жил тогда в Джетаване – начал повествование о бхиккху, который промышлял тем, что шил одеяния монахам.


Был, говорят, в Джетаване один бхиккху, большой умелец по части монашеских одеяний: и разрезать, и скроить, и приметать, и сшить – на все мастер. Этим своим умением шить одежды для монахов он и был славен повсюду. Вот как он поступал: брал ношеную-переношеную одежду и, потрудившись над ней, превращал в отличную, приятную на ощупь, монашескую накидку, красил сшитое, вымачивая в растворенном в воде порошке, и скоблил раковиной, чтобы придать накидке красивый блеск, затем откладывал готовое одеяние в сторону. Монахи, само собой, ничег