Реферат: Откуда у верблюда горб


Откуда у верблюда горб

В самые первые годы, давно-давно, вся земля была новенькая, только что сделанная. Животные с первых же дней стали служить Человеку. Но в Ужасно-Унылой Пустыне жил Ужасно-Унылый Верблюд, который и не думал работать. Он ел сухие колючки, жёсткие ветки, тамариск, терновник и кору, но работать ни за что не хотел — такой бессовестный бездельник и лентяй! И что бы ни говорили ему, он на всё отвечал:

—Гррб!

Только “Гррб” — и больше ничего.

Вот однажды, в понедельник утром, пришёл к нему Конь. На спине у Коня было седло, в зубах уздечка.

— Верблюд, о Верблюд! — сказал он. — Ступай к Человеку и начни бегать рысью, как мы.

— Гррб! — ответил Верблюд, а Конь пошёл к Человеку и рассказал ему всё.

Вскоре после этого к Верблюду пришёл Пёс. В зубах у него была палка. Он пришёл и сказал:

— Верблюд, о Верблюд! Иди к Человеку, научись ходить вместе с ним на охоту, как мы.

— Гррб! — ответил Верблюд, а Пёс пошел к Человеку и рассказал ему всё.

Вскоре после этого пришёл к Верблюду Бык. На шее у Быка было ярмо. Он сказал:

— Верблюд, о Верблюд! Иди к Человеку и паши землю, как мы.

— Гррб! — ответил Верблюд, а Бык пошел к Человеку и рассказал ему всё.

Вечером Человек позвал Коня, Пса и Быка и сказал:

— Конь, Пес и Бык, мне очень вас жалко (ведь мир был совсем еще новенький!), но зверь, который кричит “Гррб” в той Пустыне, не способен ни к какой работе, а то бы он давно пришёл ко мне. Пусть себе живёт в своей Пустыне, я не трону его, но вам придётся работать вдвойне — и за себя и за него.

Тогда Конь, Пёс и Бык очень рассердились (ведь мир был еще очень новый!). Они отправились к самому краю Пустыни и стали громко обсуждать, что им делать, и лаяли, и ржали, и мычали. К ним подошёл Верблюд — бессовестный бездельник и лентяй! — и, лениво пережёвывая сухую траву, стал насмехаться над ними. Потом он сказал “Гррб” и удалился.


Мимо по дороге мчался в туче пыли Джинн, Владыка Всех Пустынь. (Джинны всегда путешествуют так, потому что они чародеи.) Он остановился поболтать с Конем, Псом и Быком.

— Владыка Всех Пустынь! — сказал Конь. — Кто имеет право бездельничать, если мир такой новый и в нём еще так много работы?

— Никто, — ответил Джинн.

— А вот, — сказал Конь, — в твоей Ужасно-Унылой Пустыне живет Ужасно-Унылый Зверь, с длинной шеей, с длинными ногами, который с самого утра, с понедельника, не подумал взяться за работу. Не желает бегать рысью — ни за что!


— Фью! — свистнул Джинн. — Да это мой Верблюд, клянусь золотом Аравийской земли! Что же он говорит?

— Он говорит одно слово: “Гррб”, — сказал Пёс. —“Гррб” — и больше ничего. И не желает помогать Человеку охотиться.

— А что еще он говорит? — спросил Джинн.

— Больше ничего, только “Гррб”, и не желает пахать, — ответил Бык.

— Отлично! — воскликнул Джинн. — Пожалуйста, подождите минутку, я сейчас покажу ему “Гррб”.

Он завернулся в свой плащ из пыли и помчался в Пустыню. Там он нашёл Верблюда. Тот стоял и любовался своим отражением в луже — бессовестный лентяй и бездельник.

— Мой лукавый длинноногий друг, — сказал Джинн, — я слышал, что ты не желаешь работать в нашем новом-новёхоньком мире. Что это значит?

— Гррб! — ответил Верблюд.

Джинн сел на песок и, опершись подбородком на руку, принялся колдовать, а Верблюд стоял и как ни в чём не бывало любовался своим отражением в луже.

— Конь, Бык и Пёс работали с самого утра, с понедельника, и работали больше, чем надо, оттого, что ты такой бессовестный лентяй и бездельник, — сказал Джинн.

И он опять оперся рукой о подбородок и продолжал колдовать.

— Гррб! — повторил Верблюд.

— И как тебе не надоест это слово? Который раз ты повторяешь его? Бессовестный лентяй и бездельник, я хочу, чтобы ты стал работать!

— Гррб! — повторил Верблюд.

И вдруг спина, которой он так гордился, начала у него пухнуть, и пухла, и пухла, и у него вздулся огромнейший твердый горб.

— Полюбуйся! — сказал Джинн. —Это тот самый “Гррб”, о котором ты постоянно твердишь. Он вырос у тебя оттого, что ты бессовестный лентяй и бездельник. Работа началась с понедельника, сегодня четверг, а ты до сих пор еще не принялся за работу. Но теперь ты начнёшь работать!

— Как же я буду работать, если у меня огромнейший гррб? — спросил Верблюд.

— А это тебе в наказание! — ответил Джинн. — За то, что ты прогулял трое суток. Но теперь ты можешь работать три дня без всякой пищи, потому что ты будешь есть свой собственный гррб. Жил же ты три дня одним только “Гррб”. После этого, я надеюсь, ты не станешь говорить, что я о тебе не забочусь. А теперь уходи из Пустыни, ступай к Коню, Псу и Быку и смотри веди себя хорошо.

И пошёл Верблюд со своим горбом к Коню, Псу и Быку. И до сих пор он таскает на спине свой горб (мы не говорим уже “Гррб”, мы говорим “горб”, чтобы не обидеть Верблюда), и до сих пор он не может наверстать те три дня, которые он прогулял вначале, когда земля была новая, и до сих пор он не может научиться, как нужно себя вести.


^ Откуда у носорога шкура

В некотором царстве, в некотором государстве, на Красном море, у самого берега, стоял Необитаемый остров. На острове жил парс, а у парса была шапка, и она блестела на солнце, как солнце.

Только и было добра у парса, что шапка, да нож, да печка, - а вам эту печку трогать руками нельзя.

И вот один раз взял парс изюму, и муки, и воды, и слив, и сахару, и всякой всячины, смешал всё в кучу и сделал себе пирог, великолепнейший волшебный пирог в двадцать сантиметров длины, тридцать сантиметров ширины; и поставил его на печку: ему, значит, можно было подходить к этой печке. И так он пёк этот пирог, что тот зарумянился и дух от него пошел восхитительный.

Но только парс открывает рот и хочет съесть свой пирог, смотрит - идёт Носорог; а у Носорога на носу рог, и глазки у него поросячьи, и манеры у него очень плохие.

В те времена Носороги носили шкуру в обтяжку, без единой складочки, и очень смахивали на деревянных, игрушечных, только были, понятно, крупнее. Всё же они и теперь невоспитанные, и прежде были невоспитанные, и всегда будут невоспитанные.

Носорог сказал:

-Угу!

И покинул парс пирог, и бросился к пальме, и, в чем был, полез на верхушку; а был он в одной только шапке, и шапка блестела на солнце, как солнце.

И ткнул Носорог его печку носом, и печка перевернулась вверх дном, и покатился пирог по песку, и поддел Носорог пирог на рог и стал его есть, а съевши, ушёл в безлюдную, необитаемую пустыню, по соседству с островами Мазандеран, Сокотра и мысами Великого Равноденствия.

Тогда парс слез с дерева, поставил печку на ножки и проговорил такое заклятие:

Если шкура тебе дорога,

Не бери пирога на рога.

И, ах, - это было неспроста!

Потому что прошло пять недель, и в Красном море наступила жара, и каждый стал сбрасывать с себя всю одежду. Парс сбросил с себя шапку, а Носорог шкуру, перекинул её через плечо и пошёл купаться. Тогда ещё шкура у Носорога застёгивалась на животе на три пуговицы и была похожа на резиновый плащ.

Встретив парса, Носорог ни слова не сказал о его пироге, потому что, повторяю, он был очень невоспитанный - прежде, теперь и всегда. Переваливаясь, он прямо полез в воду и стал пускать через нос пузыри, а шкуру оставил на берегу.

Идет парс мимо и видит - шкура. Улыбнулся парс хитрой улыбкой - и раз, и другой. Потом трижды протанцевал вокруг шкуры, потирая от радости руки.

Потом он бросился к своему жилью и набрал полную шапку крошек, оставшихся от пирога. Парс только и ел, что пироги, а крошек никогда не выметал. И он взял эту шкуру, и он смял эту шкуру, и потёр эту шкуру, и простёр эту шкуру, и набил её снизу доверху засохшими, жёсткими, чёрствыми, колючими крошками и горелыми изюминками. Потом взобрался на свою высокую пальму и стал поджидать, чтобы Носорог вышел из воды и напялил свою шкуру на себя.

Носорог так и сделал. Он застегнулся на три пуговицы, и тотчас же его зацарапало, как царапают крошки в кровати. Ему захотелось почесаться, но от этого стало ещё хуже. Грохнулся он тогда об землю и пошёл кататься по земле, и катался, и катался, и катался, и чем больше катался, тем больше донимали его крошки - и всё хуже, и хуже, и хуже. Кинулся Носорог к пальме и стал тереться об неё, и тёрся, и тёрся, и тёрся. И так долго он тёрся, и так сильно он тёрся, что натёр себе на шкуре большую складку - одну над плечами, и другую складку на животе, где прежде были пуговицы (но он оттёр эти пуговицы прочь), и ещё натёр складки у себя на ногах. И это очень испортило его характер, но не избавило от крошек. Крошки остались у него за шкурой и царапали как ни в чем не бывало. И он пошел домой весь исцарапанный и ужасно сердитый. И с тех пор до сего дня у каждого Носорога очень толстые складки на шкуре и очень скверный характер, и всё потому, что за шкурой у него крошки от пирога.

А парс спустился с пальмы, нахлобучил шапку, блестевшую на солнце, как солнце, и ушел с того места прочь по направлению к Оротаво, Амигдале, Верхним Долинам Анантариво и Болотам Сонапута.


^ Как леопард получил свои пятна

В те  времена, милые мои, когда  все животные  - еще бегали на свободе, леопард жил в знойной пустыне, где  были  только камни да песок и где  росла лишь чахлая  травка под цвет песка.  Кроме  него  там  жили  и другие звери: жираф,   зебра,   лось,   антилопа  и  косуля.   Все   они   были  серовато- желтовато-коричневого цвета. Самым серовато-желтовато-коричневым  между ними был леопард, имевший вид огромной кошки и  почти не  отличавшийся  от  почвы пустыни. Для  жирафа, зебры и остальных  животных это было  очень  плохо. Он притаивался где-нибудь за серовато-желтовато-коричневым камнем  или утесом и подстерегал жертву, которая никак не могла миновать его когтей. Был у зверей еще один враг - эфиоп  (в ту пору - серовато- желтовато-коричневыи человек), с луком  и стрелами.  Он также жил в пустыне и охотился вместе с  леопардом. Эфиоп пускал в  ход лук и стрелы, а леопард -  исключительно зубы  и  когти. Довели они до того, милые  мои, что жираф, лось, косуля и другие животные не знали, куда деться. Прошло  много  времени  - звери  тогда были долговечны, -  и несчастные жертвы  научились  избегать леопарда и  эфиопа. Мало-помалу они все покинули пустыню. Пример подал жираф, который отличался особенно длинными ногами. Шли они,  шли,  пока  не  дошли до  большого леса,  где могли скрыться под тенью деревьев  и  кустарников. Опять  протекло  немало  времени.  От неравномерно ложившихся теней жираф, прятавшийся под деревьями, сделался пятнистым, зебра сделалась   полосатой,  а  лось  и  косуля  потемнели,  и  на  спине  у  них образовалась волнистая серая линия, напоминавшая древесную кору. По обонянию или слуху можно было определить, что они недалеко, но разглядеть  их  в лесу не  удавалось.  Им жилось  хорошо, а леопард с эфиопом рыскали по  пустыне и недоумевали,  куда исчезли  их завтраки  и обеды. Наконец голод довел  их до того,  что  они  стали есть  крыс,  жуков  и кроликов,  но  у них  от  этого разболелись животы.  



Это мудрый павиан, самый мудрый из  зверей Южной  Африки. Я нарисовал его со статуи, которую выдумал из  своей головы, и написал его имя на поясе, на плече и на скамейке,  где  он сидит.  Написал я это особенными  значками, потому что он так необыкновенно мудр. Я хотел бы раскрасить этот рисунок, но мне не позволили. На голове у павиана нечто вроде зонтика: это его грива.

Однажды они повстречали мудрого павиана, самого мудрого из зверей Южной Африки. Леопард спросил его:

- Скажи, куда девалась вся дичь?

Павиан только кивнул головой, но он знал.

Тогда эфиоп в свою очередь спросил павиана:

- Не  можешь  ли ты  сообщить мне, где нынешнее  пребывание первобытной фауны* здешних мест?

Смысл  был тот  же,  но  эфиопы  всегда  выражались  вычурно,  особенно взрослые.  

* Фауна - животные.  

Павиан кивнул головой. Он-то знал! Наконец он ответил:

-  Все они убежали в другие места. Мой совет, леопард, беги и ты отсюда как можно скорее.

Эфиоп заметил:

-  Все  это  очень  хорошо,  но  я  желал  бы  знать,  куда  выселилась первобытная фауна?

Павиан ответил:

- Первобытная фауна отправилась искать первобытную флору*, так как пора было  позаботиться  о  перемене.  Мой  совет  тебе,  эфиоп,  также  поскорее позаботиться о перемене.

Леопард с эфиопом были озадачены. Они  тотчас  же отправились на поиски первобытной флоры и через много дней добрели до высокого тенистого леса.

- Что это  значит,  - сказал леопард, - здесь темно, а между  тем видны какие-то светлые полоски и пятна?

-  Не   знаю,   -   ответил   эфиоп.  -   Это,  вероятно,   первобытная растительность. Послушай, я чую жирафа, я его слышу, но не вижу.  

* Флора - растительность.  

- Вот  удивительно! -  воскликнул  леопард. - Должно быть, мы ничего не видим потому, что после яркого света сразу попали в тень. Я чую зебру,  я ее слышу, но не вижу.

- Погоди немного, - сказал эфиоп. - Мы  давно уже  на них не охотились. Может быть, мы забыли, как они выглядят.

-  Вздор!  -  возразил  леопард.  -  Я  отлично  помню этих  зверей,  в особенности  их  мозговые  косточки. Жираф ростом  около семнадцати футов* и золотисто-рыжий с головы до  пят.  А зебра ростом  около четырех с половиною футов** и серо-бурого цвета с головы до пят.

- Гм! -  сказал эфиоп, рассматривая густую листву  первобытной флоры. - Они должны здесь выделяться, как спелые бананы.

Тем не  менее  жираф и зебра не  выделялись на темной зелени. Леопард с эфиопом рыскали весь день и хотя чуяли и  слышали  зверей, но не  видели  ни одного из них.

- Подождем, пока стемнеет, - предложил леопард, когда стало смеркаться. - Такая охота днем просто позор.  

* Рост жирафа - более 4 метров.

** Рост зебры - около полутора метров.  

Они  дождались  наступления  ночи.  Вдруг  леопард  услышал  поблизости какое-то сопение. При слабом мерцании  звезд он ничего не  мог различить, но все-таки вскочил и кинулся вперед. Невидимое существо имело запах зебры и на ощупь было  похоже на зебру,  а когда он повалил  его,  то  брыкнулось,  как зебра, но все-таки он не мог его различить. Поэтому он сказал:

- Лежи спокойно, странное создание! Я просижу на твоей шее до утра, так как мне хочется раскрыть загадку.

В это время  он  услышал  какую-то свалку,  ворчание и треск,  и  эфиоп крикнул ему:

- Я поймал зверя, но не знаю какого. У него запах жирафа, брыкается он, как жираф, но очертаний его не видно.

- Не  выпускай его, - сказал леопард. - Сядь и сиди на нем до утра, как я. Их все равно не разглядишь.

Они сидели  каждый на  своей  добыче, пока не рассвело.  Тогда  леопард спросил:

- Что, брат, у тебя поймалось?

Эфиоп почесал затылок и сказал:

-  Если  бы этот зверь был золотисто-рыжий с  головы  до  пят, то я, не сомневаясь, назвал бы его жирафом. Но он весь покрыт коричневыми  пятнами. А у тебя что?

Леопард тоже почесал затылок и ответил:

- Если бы мой  зверь был нежного серо-бурого цвета, то я сказал бы, что это зебра; но он весь испещрен  черными  и красными полосами. Что ты с собою сделала, зебра? Знаешь  ли  ты,  что  в пустыне  я тебя увидел бы  за десять верст?

- Да, - ответила зебра, - но  здесь ведь не пустыня.  Ты  теперь видишь меня?

- Вижу, но вчера целый день не мог разглядеть. Отчего это?

- Вот выпустите нас, и мы вам объясним, - сказала зебра.

Они  отпустили  зебру  и   жирафа.   Зебра   подбежала  к  мелкорослому терновнику,  сквозь  который солнечный свет  пробивался  полосами,  а  жираф спрятался под высоким деревом, где тень от листьев ложилась пятнами.

- Теперь смотрите, - одновременно  крикнули зебра и жираф. -  Вы хотите знать, как это бывает? Раз-два-три! Где же ваш завтрак?

Леопард смотрел,  и  эфиоп  смотрел, но они видели  только  полосатые и пятнистые  тени в лесу, но  никаких  признаков  зебры или жирафа. Те  успели убежать и скрыться в тенистом лесу.  

- Ха-ха! -  воскликнул эфиоп.  - Да  это  штука,  достойная подражания. Намотай себе на ус, леопард, а то ты здесь в темноте выделяешься,  как кусок мыла в корзине угля.

- Хо-хо! - гаркнул леопард. -  А я тебе скажу, что ты здесь, в темноте, выделяешься, как горчичник на спине угольщика.

- Ну, нечего ругаться, этим сыт не будешь,  - заявил эфиоп. - Ясно, что мы  не подходим к здешней обстановке. Я думаю последовать совету павиана. Он сказал мне, чтобы я позаботился о перемене. Так как у меня ничего нет, кроме кожи, то я ее и переменю.

- Переменишь? - спросил леопард в сильнейшем недоумении.

- Ну да.  Мне нужно, чтобы она была  иссиня-черная. Тогда  удобно будет прятаться в пещерах и за деревьями.

Сказано - сделано.  Леопард недоумевал еще больше, так как ему в первый раз приходилось видеть, чтобы человек менял кожу.

- А  я-то как же буду? - жалобно спросил он, когда эфиоп вдел последний палец в свою новенькую блестящую черную кожу.

- Последуй тоже совету павиана. Сделайся пятнистым наподобие жирафа.

- Зачем?

-  Ты  подумай   только,  до  чего  это  выгодно.  А   может  быть,  ты предпочитаешь полосы, как  у зебры? И зебра  и жираф очень  довольны  своими новыми узорами.

- Гм! - сказал леопард. - Я вовсе не хочу быть похожим на зебру.

- Решайся скорее, - настаивал эфиоп. - Мне не хотелось бы идти на охоту без  тебя,  но  волей-неволей  придется,  если   ты  будешь  выглядеть,  как подсолнечник у темного забора.

- Ну так я выбираю пятна, - сказал леопард.

-  Только не  делай их  слишком  большими. Я  не  хочу быть похожим  на жирафа.

-  Хорошо, я сделаю пятна кончиками  пальцев, - ответил эфиоп. - У меня еще осталось достаточно сажи на коже. Становись!

Эфиоп  сжал  свою  пятерню  (на новенькой  коже  у него  и вправду  еще оставалось  достаточно сажи) и стал  там и сям  прикасаться к телу леопарда. Везде, где  он  дотрагивался пальцами, оставались пять маленьких  черненьких отпечатков, один около другого. Вы можете видеть их и теперь, милые мои,  на шкуре любого леопарда. Иногда пальцы соскальзывали, и от этого следы немного расплывались.  Однако,  присматриваясь к какому-нибудь  леопарду,  вы всегда увидите пять следов от пяти жирных черных пальцев.

- Теперь ты красавец! - воскликнул эфиоп.

- Если ты ляжешь на голую  землю, то тебя  можно  будет принять за кучу камней.  Если  же ты примостишься на скале, то тебя можно  будет  принять за пористую  глыбу.  Если  ты  влезешь  на  раскидистую ветку,  то можно  будет подумать, что это солнце пробивается сквозь листву. Цени и радуйся!

- Если это  так  хорошо, -  сказал леопард, -  то отчего  же  ты сам не сделался пятнистым?

- Для  негра  черный цвет лучше,  -  ответил эфиоп. - Пойдем посмотрим, нельзя ли нам догнать этих господ Раз-два-три-где-ваш-завтрак?

С тех пор они зажили припеваючи, милые мои. Вот и все.   


Слонёнок

В отдаленные времена, милые мои, слон не имел хобота. У него был только черноватый толстый  нос, величиною  с  сапог,  который качался из  стороны в сторону, и поднимать им слон ничего  не мог. Но появился на свете один слон, молоденький слон, слоненок,  который отличался  неугомонным  любопытством  и поминутно  задавал какие-нибудь  вопросы.  Он  жил  в  Африке  и всю  Африку одолевал своим  любопытством.  Он спрашивал  своего  высокого  дядю страуса, отчего  у него перья растут на  хвосте; высокий дядя страус  за это  бил его своей  твердой-претвердой  лапой.  Он спрашивал  свою  высокую  тетю жирафу, отчего  у нее  шкура пятнистая; высокая  тетя  жирафа за  это била его своим твердым-претвердым копытом. И все-таки любопытство его не унималось!

Он спрашивал  своего  толстого дядю гиппопотама,  отчего  у  него глаза красные; толстый  дядя  гиппопотам за  это бил его своим  широким-прешироким копытом. Он спрашивал  своего  волосатого  дядю павиана,  отчего дыни  имеют такой,  а не  иной  вкус;  волосатый  дядя  павиан  за  это  бил  его  своей мохнатой-премохнатой  рукой.  И  все-таки любопытство его  не  унималось! Он задавал вопросы обо всем, что только видел, слышал,  пробовал, нюхал, щупал, а  все  дядюшки и тетушки за это  били  его.  И все-таки любопытство  его не унималось!

В  одно  прекрасное  утро перед  весенним  равноденствием*  неугомонный слоненок задал новый странный вопрос. Он спросил:

- Что у крокодила бывает на обед?

Все громко закричали "ш-ш" и принялись долго, безостановочно бить его.

Когда наконец его  оставили в покое,  слоненок увидел птицу коло- коло, сидевшую на кусте терновника, и сказал:

-  Отец бил  меня, мать  била  меня,  дядюшки  и  тетушки били меня  за "неугомонное любопытство",  а я все-таки  хочу знать, что у крокодила бывает на обед!  

* Равноденствие  - это  время, когда  день  равняется ночи. Оно  бывает весеннее  и осеннее. Весеннее приходится на 20-21 марта, а осеннее  - на  23 сентября.  

Птица коло-коло мрачно каркнула ему в ответ:

- Ступай на берег большой серо-зеленой мутной реки Лимпопо,  где растут деревья лихорадки, и сам посмотри!

На  следующее утро, когда  равноденствие  уже  окончилось,  неугомонный слоненок  взял  сто фунтов* бананов (мелких с  красной  кожицей), сто фунтов сахарного тростника (длинного  с  темной корой)  и семнадцать дынь (зеленых, хрустящих) и заявил своим милым родичам:

- Прощайте!  Я  иду  к большой  серо-зеленой мутной  реке Лимпопо,  где растут деревья лихорадки, чтобы узнать, что у крокодила бывает на обед.

Он ушел, немного  разгоряченный,  но нисколько не удивленный. По дороге он ел дыни, а корки бросал, так как не мог их подбирать.

Шел  он, шел на северо-восток  и все  ел  дыни, пока не пришел на берег большой серо-зеленой  мутной  реки  Лимпопо, где растут деревья лихо- радки, как ему говорила птица коло-коло.

Надо вам сказать,  милые мои, что до той самой недели, до  того  самого дня, до того  самого часа, до той  самой минуты неугомонный слоненок никогда не видал крокодила и даже не знал, как он выглядит.  

*  Фунт  равняется приблизительно 454 г, значит,  слоненок взял с собой более 45 кг бананов и более 45 кг сахарного тростника.  

Первый, кто попался слоненку на глаза,  был двухцветный питон (огромная змея), обвившийся вокруг скалистой глыбы.

-  Простите, - вежливо сказал слоненок, - не видали  ли вы в этих краях крокодила?

- Не видал ли я крокодила? - гневно воскликнул питон. - Что за вопрос?

- Простите, - повторил слоненок, - но не можете ли вы  сказать мне, что у крокодила бывает на обед?

Двухцветный  питон  мгновенно  развернулся и  стал бить слоненка  своим тяжелым-претяжелым хвостом.

-  Странно! - заметил слоненок. - Отец и мать, родной  дядюшка и родная тетушка, не говоря уже о другом дяде гиппопотаме и третьем дяде павиане, все били меня за "неугомонное любопытство". Вероятно,  и  теперь  мне за  это же достается.

Он  вежливо  попрощался  с  питоном,  помог ему опять  обвиться  вокруг скалистой  глыбы и  пошел  дальше, немного  разгоряченный, но  нисколько  не удивленный.  По  дороге он  ел  дыни,  а корки  бросал, так как  не  мог  их подбирать. У  самого  берега большой серо-зеленой  мутной  реки  Лимпопо  он наступил на что-то, показавшееся ему бревном.  

Однако в  действительности это  был крокодил. Да, милые мои. И крокодил подмигнул глазом - вот так.

-  Простите,  -  вежливо сказал слоненок, - не случалось ли вам в  этих краях встречать крокодила?

Тогда крокодил прищурил другой глаз и наполовину высунул хвост из тины. Слоненок вежливо попятился; ему вовсе не хотелось, чтобы его опять побили.

- Иди сюда, малютка, - сказал крокодил.

- Отчего ты об этом спрашиваешь?

- Простите, - вежливо ответил слоненок, -  но отец меня бил,  мать меня била,  не говоря уж о дяде страусе  и  тете  жирафе, которая дерется  так же больно, как  дядя гиппопотам и дядя  павиан.  Бил меня даже  здесь на берегу двухцветный питон, а он своим тяжелым-претяжелым хвостом  колотит больнее их всех. Если вам все равно, то, пожалуйста, хоть вы меня не бейте.

- Иди сюда, малютка, - повторило чудовище. - Я - крокодил.

И в доказательство он залился крокодиловыми слезами.

У слоненка от радости даже дух захватило. Он стал на колени и сказал:

- Вы тот,  кого я ищу  уже много дней. Будьте добры, скажите мне, что у вас бывает на обед?

- Иди сюда, малютка, - ответил крокодил, - я тебе скажу на ушко.

Слоненок  пригнул  голову  к  зубастой,  зловонной  пасти  крокодила. А крокодил  схватил его за нос,  который у слоненка до того дня и часа  был не больше сапога, хотя гораздо полезнее.

- Кажется, сегодня, - сказал крокодил сквозь зубы,  вот так, - кажется, сегодня на обед у меня будет слоненок.

Это вовсе не понравилось слоненку, милые мои,  и он  сказал в нос,  вот так:

- Не надо! Пустите!

Тогда двухцветный питон со своей скалистой глыбы прошипел:

- Мой юный друг, если ты  сейчас  не примешься  тянуть изо всех сил, то могу  тебя уверить, что  твое знакомство с большим кожаным мешком (он имел в виду крокодила) окончится для тебя плачевно.

Слоненок сел на берег  и  стал  тянуть,  тянуть,  тянуть, а его нос все вытягивался. Крокодил  барахтался в воде,  взбивая белую  пену хвостом, а он тянул, тянул, тянул.

Нос слоненка продолжал  вытягиваться.  Слоненок  уперся  всеми четырьмя ногами и  тянул,  тянул, тянул,  а  его нос продолжал вытягиваться. Крокодил загребал хвостом  воду,  словно  веслом, а  слоненок  тянул, тянул, тянул. С каждой минутой нос его вытягивался - и как же ему было больно, ой-ой-ой!

Слоненок почувствовал, что  его  ноги  скользят,  и  сказал через  нос, который у него теперь вытянулся аршина* на два:

- Знаете, это уже чересчур!

Тогда  на  помощь явился двухцветный питон.  Он обвился двойным кольцом вокруг задних ног слоненка и сказал:

-  Безрассудный  и  опрометчивый  юнец!  Мы  должны  теперь  хорошенько приналечь, иначе тот воин в  латах** (он имел в виду  крокодила,  милые мои) испортит тебе всю будущность.

Он тянул, и слоненок тянул, и крокодил тянул.

Но  слоненок и  двухцветный  питон  тянули  сильнее.  Наконец  крокодил выпустил нос слоненка  с таким всплеском, который слышен был вдоль всей реки Лимпопо.

Слоненок  упал на спину.  Однако  он не  забыл сейчас  же поблагодарить двухцветного питона, а затем стал ухаживать за своим бедным вытянутым носом: обернул его свежими  банановыми листьями и погрузил в большую  серо- зеленую мутную реку Лимпопо.  

* Один аршин -  это приблизительно 71 см; значит, длина носа у слоненка стала почти полтора метра.

** Двухцветный питон назвал так крокодила потому,  что тело его покрыто толстой,  местами  ороговевшей кожей,  которая  защищает  крокодила,  как  в старину защищали воина металлические латы.  

- Что ты делаешь? - спросил двухцветный питон.

- Простите, - сказал слоненок, - но  мой нос совсем утратил свою форму, и я жду, чтобы он съежился.

-  Ну,  тебе  долго  придется  ждать,  -  сказал двухцветный  питон.  - Удивительно, как иные не понимают собственного блага.

Три дня слоненок сидел и ждал,  чтобы его нос съежился. А нос нисколько не укорачивался и даже сделал ему глаза раскосыми.  Вы понимаете, милые мои, что крокодил вытянул  ему настоящий  хобот, - такой, какой и теперь бывает у слонов.

Под  конец третьего дня  какая-то муха укусила слоненка в плечо. Сам не отдавая себе отчета, он поднял хобот и прихлопнул муху насмерть.

- Преимущество первое! - заявил двухцветный питон. - Этого ты не мог бы сделать простым носом. Ну, теперь покушай немного!

Сам не отдавая себе отчета, слоненок протянул  хобот, выдернул огромный пучок травы, выколотил ее о свои передние ноги и отправил к себе в рот.

- Преимущество второе! - заявил двухцветный питон. - Этого ты не мог бы сделать простым носом. Не находишь ли ты, что здесь солнце сильно припекает?  

- Правда, - ответил слоненок.

Сам  не  отдавая себе  отчета,  он  набрал тины из большой серо-зеленой мутной реки Лимпопо и выплеснул  себе на голову. Получился  грязевой чепчик, который растекся за ушами.

- Преимущество третье! - заявил двухцветный питон. - Этого ты не мог бы сделать простым носом. А не хочешь ли быть битым?

- Простите меня, - ответил слоненок, - вовсе не хочу.

- Ну, так не хочешь ли сам побить  кого-нибудь? - продолжал двухцветный питон. - Очень хочу, - сказал слоненок.

- Хорошо. Вот  увидишь, как для этого тебе пригодится твой новый нос, - объяснил двухцветный питон.

- Благодарю вас, - сказал  слоненок. - Я последую вашему совету. Теперь я отправлюсь к своим и на них испробую.

Слоненок  пошел  домой через всю Африку, крутя и  вертя  своим хоботом. Когда ему хотелось  полакомиться плодами,  он срывал их с дерева, а не ждал, как  прежде,  чтобы  они  сами  упали.  Когда  ему  хотелось травы,  он,  не нагибаясь, выдергивал ее хоботом, а  не ползал на коленях, как прежде. Когда мухи  кусали его, он выламывал себе ветку и обмахивался  ею.  А когда солнце припекало, он  делал себе  новый прохладный чепчик из тины. Когда ему скучно было  идти, он мурлыкал песенку,  и  через хобот она  звучала  громче медных труб.  Он  нарочно свернул  с  дороги,  чтобы  найти  какого-нибудь толстого гиппопотама (не родственника) и хорошенько его отколотить. Слоненку хотелось убедиться, прав ли двухцветный питон  относительно  его  нового хобота.  Все время  он  подбирал  корки  дынь, которые побросал  по дороге к Лимпопо:  он отличался опрятностью.

В один темный вечер он вернулся к своим и, держа хобот кольцом, сказал:

- Здравствуйте!

Ему очень обрадовались и ответили:

- Иди-ка сюда, мы тебя побьем за "неугомонное любопытство".

-  Ба! - сказал слоненок. - Вы вовсе не  умеете бить.  Зато посмотрите, как я дерусь.

Он развернул хобот и так ударил  двух своих братьев, что они покатились кувырком.

-  Ой-ой-ой!  -  воскликнули они.  - Где ты  научился  таким  штукам?.. Постой, что у тебя на носу?

- Я  получил  новый  нос  от крокодила  на берегу большой  серо-зеленой мутной  реки Лимпопо, -  сказал слоненок.  - Я спросил, что у него бывает на обед, а он мне дал вот это.

- Некрасиво, - сказал волосатый дядя павиан.

- Правда, - ответил слоненок, - зато очень удобно.

С  этими словами  он схватил своего волосатого дядю павиана за мохнатую руку и сунул его в гнездо шершней.

Затем  слоненок   принялся   бить  других  родственников.   Они   очень разгорячились и очень удивились. Слоненок повыдергал  у своего высокого дяди страуса хвостовые  перья. Схватив свою высокую  тетку жирафу за заднюю ногу, он проволок  ее через кусты терновника. Слоненок кричал на  своего  толстого дядюшку гиппопотама и задувал ему пузыри в ухо, когда тот после обеда спал в воде. Зато он никому не позволял обижать птицу коло-коло.

Отношения настолько  обострились,  что  все  родичи,  один  за  другим, поспешили  на берег большой  серо-зеленой  мутной реки  Лимпопо, где  растут деревья  лихорадки,  чтобы  добыть себе  у  крокодила  новые носы. Когда они вернулись назад, то больше никто уже  не дрался. С  той поры, милые мои, все слоны, которых вы увидите, и даже те,  которых вы не увидите, имеют такие же хоботы, как неугомонный слоненок.  


^ Приключение старого кенгуру

Кенгуру  не  всегда выглядел  так,  как теперь. Это  был совсем  другой зверек, с  четырьмя  ногами,  серый, пушистый и очень спесивый. Проплясав на пригорке в самой середине Австралии, он отправился к маленькому богу Нка.

Пришел он к Нка около шести часов утра и сказал:

- Сделай меня непохожим на других зверей, чтобы я изменился уже сегодня к пяти часам дня.

Нка вскочил с песчаной отмели, на которой сидел, и крикнул:

- Убирайся вон!

Кенгуру  был серый,  пушистый и очень  спесивый. Проплясав  на каменном утесе в самой середине Австралии, он отправился к более могущественному богу Нкингу.

Пришел он к Нкингу в восемь часов утра и сказал:

- Сделай меня непохожим на других зверей  и устрой, чтобы  сегодня же к пяти часам дня я прославился.

Нкинг выскочил из своей берлоги под терновником и крикнул:

- Убирайся вон!

Кенгуру  был серый, пушистый и  очень  спесивый. Проплясав по  песчаной равнине в  самой середине Австралии, он  отправился к самому могущественному богу Нконгу.

Пришел он к Нконгу в десять часов и сказал:

-  Сделай  меня непохожим на других  зверей, чтобы я прославился и весь свет заговорил обо мне к пяти часам дня.

Нконг  выскочил  из  маленького соляного  озера, в котором  купался,  и крикнул:

- Ладно!

Нконг позвал  Динго, желтого пса Динго, вечно голодного и  грязного, и, указывая на кенгуру, сказал:

-  Динго!  Проснись,  Динго!  Видишь  ли ты  этого  плясуна?  Он  хочет прославиться,  чтобы о  нем заговорил весь  свет. Если  он  так  гоняется за славой, так погоняй же его!

Динго, желтый пес Динго, вскочил и спросил:

- Кого? Этого кролика?

Динго,  желтый пес  Динго, вечно голодный, скрипя  зубами,  побежал  за кенгуру, который улепетывал от него во всю прыть.

Здесь, милые мои, кончается первая часть сказки!

Кенгуру бежал через пустыню, бежал по горам  и долам, по полям и лесам, по колючкам и кочкам, бежал, пока у него не заболели передние ноги.

Что поделать!

За  ним  бежал Динго,  желтый пес Динго, вечно  голодный,  скрежетавший зубами. Он не догонял кенгуру и не отставал от него, а все бежал и бежал.

Что поделать!

Кенгуру,  старый  кенгуру, все бежал  и  бежал. Бежал он под деревьями, бежал среди  кустарников, бежал по высокой траве и низкой траве, бежал через тропики Рака и Козерога, пока у него не заболели задние ноги.

Что поделать!

Динго,  желтый пес Динго, по-прежнему гнался за  ним и от возраставшего голода еще сильнее скрежетал зубами. Он не догонял кенгуру, но и не отставал от него, пока они оба не подбежали к реке Вольгонг.

На  реке не  было ни моста,  ни  парома,  и кенгуру  не знал,  как  ему перебраться на другой берег. Он присел на задние лапы и стал прыгать.

Что поделать!

Прыгал он  по камням, прыгал  он по песку,  прыгал он  по всем пустыням Средней Австралии, прыгал, как прыгают кенгуру.

Сначала он прыгнул на один аршин *, потом -  на три аршина, потом -  на пять аршин. Ноги его  окрепли и удлинились. Ему  некогда было отдохнуть  или закусить, хотя он в этом очень нуждался.

Динго,  желтый пес  Динго, рассвирепев  от голода, гнался  за  ним  как бешеный и не мог надивиться, отчего старый кенгуру вдруг запрыгал.

А он прыгал, как кузнечик, как горошина в кастрюле, как резиновый мячик в детской.

Что поделать!

Он поджал  передние лапы  и прыгал на одних задних.  Чтобы не  потерять равновесия, он вытянул хвост и все прыгал и прыгал по равнине.

Что поделать!

Динго,  усталый  пес  Динго, все  более голодный и разъяренный,  бежал, недоумевая, когда же кенгуру остановится.

В это время Нконг вышел из своего соляного озера и сказал:  

*  Аршин - это чуть больше 71 см. Значит, кенгуру прыгнул первый раз на 71 см, второй раз - на 2 м 13 см, а в третий раз - на 3 с половиной метра.  

- Уже пять часов.

Динго, бедный пес Динго, вечно голодный и грязный, сел, высунул  язык и завыл.

Сел также и кенгуру, старый кенгуру, расправил хвост и воскликнул:

- Слава Богу, что это кончилось!

Тогда Нконг, всегда необыкн
еще рефераты
Еще работы по разное