Реферат: Романкина Ирина Александровна, кандидат исторических наук, доцент гоу впо

Романкина Ирина Александровна,

кандидат исторических наук, доцент ГОУ ВПО

«Московский государственный областной

социально-гуманитарный институт»


СТАНОВЛЕНИЕ ДИССИДЕНТСКОГО ДВИЖЕНИЯ В СССР И ПЕРВЫЕ ПРАВОЗАЩИТНЫЕ КАМПАНИИ

(1960-е – НАЧАЛО 1970-х гг.)


Противоречивое «хрущевское» десятилетие объективно стимулировало обновление общественного сознания. Этот импульс был настолько сильным, что под его влиянием во второй половине 1960-х первой половине 1970-х гг. в советском обществе возникла духовная оппозиция-диссидентство (лат. dissident - несогласный), которая выдвигала реальную альтернативу нарастающим кризисным явлениям в духовной жизни общества - социальной апатии, дегуманизации культуры, бездуховности, потери национальных традиций. Сущностное содержание диссидентства определяла способность к инакомыслию. Диссидентское движение было самым значительным в социальной истории Советского Союза, в том смысле, что он перед всем миром поставило вопрос о сущности коммунистического общества и впервые в истории этого общества дало пример оппозиции этому строю. Диссидентство представляет собой интерес, прежде всего как феномен духовной жизни советского общества 1960-70-х годов. Это были «люди, выросшие в советском обществе, но пришедшие в противоречие с идеологией и психологией отцов».1 Выход из этого противоречия виделся им в обретении независимости мысли, отказе от пассивного принятия действительности и переходе к самостоятельному осмыслению ее.

Инакомыслие в советском обществе существовало всегда, несмотря на все запреты и репрессии, но как духовно-нравственная оппозиция властям заявляет о себе только во второй половине 60-х годов, хотя индивидуальные проявления инакомыслия после ХХ съезда КПСС, прошедшего в 1956 году, заметно участились.

Смерть Сталина, XX съезд КПСС - изменили общественный климат в СССР. Но если до XX съезда в стране были заметны лишь единичные попытки высказать личное мнение (В. Дудинцев «Не хлебом единым», И. Эренбург «Оттепель» и т. д.), то после XX съезда КПСС такие действия становятся более массовыми и открытыми. Для инакомыслящих это время было шансом заявить о себе. Окончательно движение сформировалось к 1965 г. К этому времени в стране был создан ряд причин и предпосылок для его появления. Начавшись с организацией небольших групп (группа Р. Пименова в Ленинграде, группа Л. Краснопевцева в Москве), оно очень быстро разрасталось и превратилось в достаточно массовое движение.

Диссидентство - это общественное явление, возникающее в условиях тоталитарного режима. Имея внутри себя направления различного характера, оно всегда отстаивает свободу личности и ее интересы. Диссидентами можно называть людей, открыто выступавших против беззаконий и произвола, чинимых властями, либо участвовавших в подпольной борьбе с режимом. Число «несогласных», «противоречащих» с властями было достаточно велико в 1960-1980 гг. в СССР. Диссиденты шагнули из кухни на площадь. Диссидентов сажали, ссылали, заключали в психушки по политическим статьям, которые официально считались уголовными, однако настоящих политиков среди репрессированных практически не было. К политике они, как правило, не стремились, не желали захватить власть в стране. Действовали только ненасильственными методами, подписывая заявления протеста, сообщали свой домашний адрес и телефон. Диссиденты - единственное интеллигентское движение в истории России, которое ставило главной своей целью защиту прав человека. Характер и социальная весомость диссидентов были различны: и подпись под коллективным протестом, и свободно написанная книга, и публикация документов, и участие в неразрешенной демонстрации. Характер поведения диссидентов определялся их личными мотивами и не мог быть навязан внешней дисциплиной.

Хрущевская либерализация общественной жизни привела к последствиям, которые явно не были запланированы. «Железный занавес», отделявший СССР от западных стран, несколько приоткрылся; советские люди начали знакомиться, — правда, очень односторонне и урывками — с современной европейской и американской культурой. На страницах отечественных журналов появляются тексты произведений, немыслимые в сталинское время. Люди стали больше читать, больше думать и меньше бояться собственных мыслей; из мыслей постепенно рождались поступки.

Разоблачение сталинизма, весьма умеренное по сегодняшним меркам, произвело на общество чрезвычайно сильное впечатление. Несмотря на полное сохранение коммунистической партией господствующих позиций и на явную преемственность политического курса, жажда свободы и обновления захватило общество. В печати стали появляться книги, критикующие сталинизм, рисующие картины реальной жизни страны в 1930-40-е годы. Произведения В. Дудинцева «Не хлебом единым» и И. Эренбурга «Оттепель», публикации в «Новом мире» стали символами эпохи.

Однако «оттепель» не становилась весной. Одновременно с разоблачением сталинизма по решению хрущевского руковод­ства была задушена революция в Венгрии (1956 г.). Начались бесконечные разносы писателей, ученых, журналов за нарушение дозволенных ра­мок разоблачения культа и попытки переосмысления уроков истории. Так, уже в мае 1957 года на встрече с творческой интеллигенцией Н.С. Хрущев обрушился на «слишком либе­ральных» писателей, в том числе В. Дудинцева, Э. Казакеви­ча, В. Тендрякова, М. Шагинян и других В 1959 году уже набранный в типо­графии доклад Н.С. Хрущева XX съезду КПСС «О культе лич­ности Сталина» не был опубликован.

Таким образом, «оттепель» принципиально не изменила взаимоотношения интеллигенции и власти. Поэтому инако­мыслие нашло способ неподконтрольного распространения идей в немногочисленных «подпольных» кружках, «кухнях» путем обсуждения общественно-политических проблем, чте­ния рукописей, составления писем-петиций и в особенно уни­кальной форме — самиздате.

В среде интеллигенции начали усиливаться оппозиционные настроения. Такие настроения существовали, конечно, и при Сталине, но в условиях массового террора они не могли вылиться в открытое противостояние официальной власти. Репрессии конца 1950-х и 1960-х годов воспринимались уже не так, как в сталинское время, и вызывали не столько страх, сколько возмущение и протест. Такие настроения отнюдь не преобладали в советском обществе, все еще сохранялись многие черты тоталитарности, но порой проявлялись в немыслимых ранее оппозиционных выступлениях.

Подобные выступления, явно выбивавшиеся из рамок официально дозволенной критики, звучали даже на партийных собраниях. О необходимости более решительной, чем предусматривала власть, дестанализации общественной жизни публично говорили, например, физик Юрий Орлов в 1956 году, генерал Петр Григоренко и писатель Валентин Овечкин в 1961 году. Не подвергая сомнению ценности марксизма-ленинизма, Григоренко и его единомышленники отстаивали идею демократического социализма, говорили о свободе дискуссий, гласности в деятельности государственных органов. Резкая критика, обращенная не только на сталинские преступления, но и на современность, неизбежно вызвала репрессии, но относительно «мягкие» (исключение из партии, увольнение с работы, лишение столичной прописки и т.п.).

Свидетельством ширившегося в 1950-е годы общественного недовольства стало появление оппозиционных кружков. Это были скорее дружеские компании (обычно состояли из 10—15 человек), чем политические организации.

Но, несмотря на довольно безобидный характер кружков конца 1950-х годов, многие вольнодумцы были арестованы. Так, в 1956 году в Ленинграде был разгромлен кружок Револьта Пименова, в 1957 в Москве — кружок Льва Краснопевцева. Деятельность этих кружков сводилась к обсуждению философских, социальных, литературных проблем, к критике некоторых черт современного общества, к чтению самиздата — рукописей, перепечатывавшихся на машинке и распространяющихся среди знакомых. В самиздате, вскоре ставшем — наряду с передачами западных радиостанций — основным каналом распространения неофициальной информации, тысячи людей прочли не дозволенные советской цензурой произведения А. Ахматовой, Н. Гумилева, М. Цветаевой, О. Мандельштама, Б. Пастернака, А. Солженицына, философские и религиозные трактаты, политические и социологические статьи, мемуары узников сталинских лагерей.
О точке отсчета диссидентского движения существуют разные мнения: 1953 г. – начало дестанализации; 1960 – выпуск А. Гинзбургом первого самиздатского журнала «Синтаксис»; 1965 г. – арест А. Синявского и Ю. Даниэля.2 Однако именно с середины 1960-х гг. началось создание широкой по географии и представительной по состоянию участников сети подпольных кружков, ставивших своей задачей изменение существующих политических порядков.
10 февраля 1966 года перед Верховным судом России предстали Юлий Даниэль и Андрей Синявский. В течение десяти лет они под псевдонимами Николай Аржак и Абрам Терц тайно печатали свои повести и рассказы на Западе. Когда это раскрылось, их обвинили в антисоветской агитации. Это был первый публичный политический процесс за последние 20 лет, но еще больше поражало другое. Впервые после «процесса эсеров» в 1922 году обвиняемые отказались каяться и признавать свою вину.

Приговор оказался излишне суров: А. Синявскому — 7, а Ю. Даниэлю — 5 лет лагерей строгого режима. Столь жестокие меры не были случайны: Синявский и Даниэль, по существу, критиковали не частные недостатки, упущения, а самую суть командно-административной системы. В повести «Искупление» Даниэль говорил о «тюрьме внутри нас», пассивном отношении советских людей к насилию, конформизме, соглашательстве. Точность писательского диагноза подтвердили десятки тысяч писем граждан, требовавших сурово осудить и даже расстрелять «отщепенцев».

Арест Даниэля и Синявского не прошел незамеченным, хотя они не являлись особенно известными писателями. Об их аресте сообщили западные газеты, радиостанции. Вполне возможно, что этот факт был бы скоро забыт, если бы на Пушкинской площади в Москве 5 декабря 1965 года, то есть в День Конституции, не произошла первая за многие десятилетия не санкционированная властями демонстрация. В ней приняли участие около 200 человек — главным образом студенты московских вузов. Собравшиеся развернули два плаката — «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!» и «Уважайте советскую Конституцию!» Демонстрацию быстро разогнали, лозунги отняли и разорвали. Около 20 человек было задержано, 40 студентов были вскоре исключены из своих вузов.5

Инициатором демонстрации стал математик и поэт Александр Есенин-Вольпин. Он разъяснял всем желающим его слушать, что законы следует понимать так, как они написаны, а не так, как их трактует начальство, призывал требовать их буквального выполнения, что было очень непривычно для советских людей. Он считал, что надо обратиться к властям с требованием: «Соблюдайте собственные законы!». Вольпин написал «Гражданское обращение».6

Демонстрация протеста 5 декабря 1965 года произвела сильное впечатление на людей, как в Советском Союзе, так и во всем мире. Она привлекла внимание и к диссидентскому движению, и к судебному процессу над Синявским и Даниэлем. Надо отметить, что это был необычный процесс, который можно считать наиболее сильным толчком, приведшим к возникновению движения инакомыслящих в СССР.

Мнение общественности относительно процесса раскололось. Консервативные настроения среди советской общественности были еще настолько велики, а давление прежних стереотипов так сильно, что только газетами «Правда» и «Известие» в начале 1966 года было получено несколько десятков писем с требованием не просто осудить «преступников», но часто — «расстрелять» их.7 Однако сильны были и противоположные мнения. Значительная часть творческой интеллигенции решительно возражала против их сурового осуждения. В адрес Брежнева и в директивные инстанции шли коллективные письма с требованиями или просьбами отменить приговор по делу Синявского и Даниэля. Против этого суда резко выступала не только буржуазная западная печать, но и большая часть коммунистической прессы Западной Европы. В советской же официальной пропаганде инакомыслие было решительно осуждено. Ужесточилась цензура. Вновь возник образ врага, правда, теперь он назывался по-другому: «отщепенец», «оборотень».

В связи с этим осенью 1966 года в уголовный кодекс были вписаны новые статьи (190’ и 190’’), предусматривавшие лишение свободы до 3 лет «за распространение клеветнических измышлений, порочащих советское государство и общественный строй». Всего за 24 года действия этих статей за антисоветскую агитацию и пропаганду было возбуждено 3600 уголовных дел.8

С другой стороны, процесс над писателями стал мощным катализатором диссидентского движения, различных форм гражданской активности, он способствовал дальнейшему формированию в стране общественного мнения.

После суда начал составляться самиздатский сборник «Белая книга», включавший стенограмму суда, статьи из официальной прессы и письма в защиту осужденных. Компанию писем начала в декабре 1965 года Лариса Богораз.9 Письма содержали протесты против ареста за художественное творчество и незаконных приемов следствия. Подписало их свыше 80 человек, в том числе 60 членов Союза писателей СССР.

Писавшие в защиту Даниэля и Синявского не рассчитывали, что власти прислушаются к их аргументам. Цель была иной: заявить о неприятии официальной точки зрения на судебный процесс и на проблему взаимоотношения личности и государства. Эти письма были рассчитаны на читателей самиздата. Они, как и вся «Белая книга», сыграли огромную роль в формировании нарождавшегося независимого общественного движения.

Суд над писателями был не единственным признаком ресталинизации. В печати все чаще стали появляться произведения, оправдывавшие и возвеличивавшие Сталина, а антисталинские высказывания не пропускались. Усилилось давление цензуры, ослабленное после XX съезда. Это вызывало многочисленные протесты. Одним из таких протестов является письмо А. Сахарова, В. Турчина и Р. Медведева, написанное в марте 1970 года Брежневу, Косыгину и Подгорному о необходимости демократизации советской системы. Они критиковали не социалистический строй как таковой, а специфические особенности и условия жизни в СССР, которые противоречили социализму, а также антидемократические традиции и нормы общественной жизни, установленные в сталинскую эпоху и до сих пор решительно не искорененные. Имелось в виду, прежде всего отрицание свободы информации и основных прав человека, которые необходимы интеллигенции, ученым и специалистам для продолжения их деятельности. В письме предлагалась широкая, но весьма осторожная программа демократизации, что предполагало «информационный обмен» и «участие в управлении». Проводить демократизацию должны были партия и правительство. Среди прочих мер указывались отмена предварительной цензуры, амнистия политических заключенных, отмена прописки, широкая публикация социологических данных. Предлагалось также улучшить подготовку руководящих кадров, усилить независимость судопроизводства и избирать представителей в партийные и советские органы из многих кандидатур.10

Каждый такой протест становился событием общественной жизни. Наибольшее количество подписей стоит под обращением к депутатам Верховного Совета по поводу введения в уголовный кодекс статьи 190’, а также под письмом Брежневу о тенденциях реабилитации Сталина. Среди подписавших эти письма — композитор Д. Шостакович, 13 академиков (в том числе Энгельгардт, Тамм, Леонтович, Сахаров), знаменитые режиссеры, артисты, художники, писатели, старые большевики с дореволюционным стажем. Доводы против ресталинизации были выдержаны в духе лояльности (ресталинизация внесет разлад в советское общество, в сознание людей, ухудшит отношения с коммунистическими партиями Запада и т.п.), но протест против возрождения сталинизма был выражен энергично.

В начале 1968 года эти обращения дополнились письмами против судебной расправы с молодыми самиздатчиками Юрием Галансковым, Александром Гинзбургом, Алексеем Добровольским, Верой Лашковой. обвинявшимися в составлении и передаче на Запад «Белой книги»,

«Мы обращаемся к мировой общественности и в первую очередь - к советской. Мы обращаемся ко всем, в ком жива совесть и достаточно смелости.

Требуйте публичного осуждения этого позорного процесса и наказания виновных.

Требуйте освобождения подсудимых из-под стражи.

Требуйте повторного разбирательства с соблюдением всех правовых норм и в присутствии международных наблюдателей», - писали в своем обращении к мировой общественности Л. Богораз и П. Литвинов.11 Одним прыжком был преодолен невидимый, но казавшийся непреодолимым барьер: обратились не к власти, а к общественному мнению, заговорили не языком верноподданных, но языком свободных людей, и, наконец – обратились к мировому общественному мнению.

Непрерывным потоком шли письма протеста: письмо новосибирцев, письмо украинцев, письмо свидетелей, письма 79-ти, 13 -ти, 224-х, 121-го, 25-ти, восьми, 46-ти, 139-ти... писали целыми семьями, писали в одиночку. Матрос из Одессы, председатель колхоза из Латвии, священник из Пскова, инженер из Москвы... Писатели, ученые, рабочие, студенты со всех концов страны. Их выгоняли с работы, из институтов, лишали званий, травили в газетах и на собраниях. Кое-кто каялся, другие становились только настойчивей и непримиримей, и число таких росло.

Это стало реакцией на положение, при котором обращение протеста к советскому правительству были бессмысленны: ответа на них никто никогда не получал, никаких действий никто не предпринимал. Но еще важнее было то, что теперь открылась возможность познакомить с протестами такое количество людей, которое значительно превышало число тех, кто знал протестующих: многие из них теперь публиковали свои протесты в западных газетах, после чего они транслировались на Советский Союз «Голосом Америки», «Би-би-си», Радио «Свобода» и другими западными русскоязычными радиовещательными службами.

Таким образом, по форме протесты 1968 года повторили события двухлетней давности, но в увеличенном масштабе. В демонстрации приняли участие около 30 человек, петиционная кампания была гораздо шире, чем в 1966 году. «Подписантов» (так стали называть тех, кто подписывал протесты против политических преследований) оказалось более 700.

«Подписантская» кампания не имела практического успеха: арестованные были осуждены, на демонстрантов и подписантов обрушились репрессии. Однако гражданская активность правозащитников в какой-то степени тормозила процесс свертывания демократизации, не позволяла открыто реанимировать сталинизм.

Весной — летом 1968 года развивался чехословацкий кризис, вызванный попыткой радикально-демократических преобразований социалистической системы и закончившийся введением советских войск в Чехословакию. Наиболее известным выступлением стала демонстрация 25 августа 1968 г. на Красной площади в Москве. Л. Богораз, П. Литвинов, К. Бабицкий, Н. Горбаневская, В. Файнберг, В. Делоне и В. Дремлюга сели на парапет у Лобного места и развернули лозунги «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (на чешском языке), «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу!» (по-русски). Почти немедленно к демонстрантам бросились сотрудники КГБ в штатском, которые дежурили на Красной площади в ожидании выезда из Кремля чехословацкой делегации. Вырвали лозунги; хотя никто не сопротивлялся, демонстрантов избили и затолкали в машины. Отношение к поступку вначале было двойственным. «Теперь власти расправятся с ними и надолго избавятся сразу от нескольких участников... – получается, что этот поступок даже на руку властям. В то же время... их самопожертвование не является необдуманным шагом… Каждый участник демонстрации прекрасно понимал, что с Красной площади им только одна дорога – в тюрьму. Но они, видимо, не могли смириться с позором своей страны... и нашли единственный способ активно выразить свои чувства. Конечно, многие были возмущены военным вмешательством в дела суверенного государства... Но, как и всегда, не все решаются на активный протест. Семеро – решились»12.

Суд состоялся в октябре. В. Дремлюгу и В. Делоне отправили в лагерь, Л. Богораз, П. Литвинова, К. Бабицкого — в ссылку, В. Файнберга — в психбольницу. Н. Горбаневскую, у которой был грудной ребенок, отпустили. Об этой демонстрации узнали в СССР и во всем мире, узнал и народ Чехословакии.

Еще 26 июля 1968 года Анатолий Марченко послал в «Правду» и пражскую газету «Руде право» открытое письмо с осуждением кампании клеветы на Чехословакию и угроз ей. 29 июля Марченко был арестован и вскоре осужден по сфабрикованному обвинению в «нарушении паспортного режима» на год лагерей.

29 июля пятеро коммунистов — П. Григоренко, А. Костерин, В. Павлинчук, С. Писарев и И. Яхимович — посетили посольство Чехословакии и передали письмо с одобрением нового курса КПЧ и с осуждением советского давления на Чехословакию.

В ночь с 21 на 22 августа в Москве были разбросаны листовки с протестом против оккупации Чехословакии.

24 августа в Москве на Октябрьской площади какой-то человек выкрикнул лозунг против вторжения и был избит неизвестными в штатском; его втолкнули в дежурившую тут же машину и увезли.

В день самосожжения Яна Палеха (25 января 1969 года) две студентки вышли на площадь Маяковского с лозунгами: «Вечная память Яну Палеху» и «Свободу Чехословакии!». Они простояли 12 минут. Около них собрались люди. Подошла группа молодых людей, которые назвали себя дружинниками (повязок на них не было). Отобрав и разорвав плакаты, «дружинники» посоветовались и отпустили девушек.

Весной 1969 года 23-летний Валерий Луканин, житель подмосковного города Рошаль, выставил в окне своей квартиры плакат с протестом против пребывания советских войск в Чехословакии. Его отправили в психиатрическую больницу. Он освободился оттуда через 10 лет — в 1978 году.

Переоценка ценностей, произошедшая в советском обществе в 1968 году, окончательный отказ правительства от либерального курса определили новую расстановку сил в оппозиции. Выкристаллизовавшиеся в ходе «подписантских» кампаний 1966—1968 годов и протестов против вторжения советских войск в Чехословакию правозащитное ядро взяло курс на образование союзов и ассоциаций — уже не только для воздействия на правительство, но и для защиты своих собственных прав.

Правозащитное движение никогда не имело своей организации, выборных органов, формальных лидеров и т.д. И именно эта неформальная форма существования оказалась наиболее приемлемой для советских условий.

Поскольку формализованная структура в правозащитном движении отсутствовала, основой его консолидации стали каналы распространения самиздата. В конце 1960-х—начале 70-х годов объем самиздатской продукции возрос по сравнению с предшествующим периодом во много раз. В самиздате стали доминировать материалы не литературного, а политического характера — статьи, очерки, трактаты. Наряду с самиздатом возникает тамиздат. Значительная часть рукописей уходила на Запад и там публиковалась (статьи А. Сахарова, А. Амальрика, романы А. Солженицына, стихи И. Бродского и др.).

Появились и новые виды самиздата. В апреле 1968 года начал действовать информационный бюллетень «Хроника текущих событий». Название отражало беспристрастный характер движения. На обложке помещалась цитата из статьи 19 Декларации прав человека ООН (которая была ратифицирована советским правительством), что подчеркивало озабоченность журнала о законности и доступности информации.13 Каналы сбора информации были также каналами ее распространения.14 За несколько лет работы ХТС наладили связи между разнородными группами правозащитного движения. Возник устойчивый, хорошо законспирированный механизм поступления информации в редакцию. ХТС отвечала своему названию: в ней содержалась только констатация фактов о нарушениях прав человека, о состоявшихся политических процессах, о месте нахождения политзаключенных, о принудительном психолечении и т.д. При этом отсутствовали какие-либо оценки и комментарии. «Хроника» стала как бы «пищей» к размышлению и приглашением к диалогу.

Усиление репрессий против диссидентов в к. 60-х –– н. 70-х гг. вызвало к жизни новые формы противостояния – правозащитные ассоциации. Первая подобная ассоциация была создана в 1969 году. Началась она традиционно, с письма-жалобы о нарушении гражданских прав в СССР, правда, отправленное нетрадиционному адресату— ООН. Письмо подписали 15 человек: участники кампаний 1966—1968 гг. Т. Великанова, Н. Горбаневская, С. Ковалев, В. Красин, А. Лавут, А. Левитин-Краснов, Ю. Мальцев, Г. Подъяпольский, Т. Ходорович, П. Якир, А. Якобсон, а также В. Борисов (Ленинград), М. Джемилев (Ташкент), Г. Алтунян (Харьков), Л. Плющ (Киев). Подписавшие заявили, что образуют «Инициативную группу защиты прав человека в СССР» (ИГ). Так стала действовать первая правозащитная ассоциация. В одном из своих писем-заявлений инициативная группа пояснила, что у нее нет ни устава, ни программы, ни какой-либо организационной структуры, но «всех нас объединяет чувство ответственности за все происходящее... убеждение в том, что в основе нормальной жизни общества лежит признание безусловной ценности человеческой личности».15 Деятельность ИГ сводилась к расследованию фактов нарушения прав человека, требованиям освобождения узников совести и заключенных в спецпсихбольницах. Данные о нарушениях прав человека и количестве заключенных отправлялись в ООН и на международные гуманитарные конгрессы.

Опыт легальной работы ИГ убедил остальных в возможности действовать открыто. В ноябре 1970 года в Москве был создан Комитет прав человека в СССР. Инициаторами были Валерий Чалидзе, Андрей Твердохлебов и академик Андрей Сахаров, все трое — физики. Позже к ним присоединился Игорь Шафаревич, математик, член-корреспондент АН СССР. Экспертами Комитета стали А. Вольпин и Б. Цукерман, корреспондентами — А. Солженицын и А. Галич.

В учредительном заявлении указывались цели Комитета: консультативное содействие органам государственной власти в создании и применении гарантий прав человека; разработка теоретических аспектов этой проблемы и изучение ее специфики в социалистическом обществе; правовое просвещение, пропаганда международных и советских документов по правам человека. Комитет занимался следующими проблемами: сравнительный анализ обязательств СССР по международным пактам о правах человека и советского законодательства; права лиц, признанных психически больными; определение понятий «политзаключенный» и «тунеядец».

Комитет был первой общественной ассоциацией с разработанными регламентом и правилами членства. Он также был первой ассоциацией в СССР, получившей формальное международное признание: в июле 1971 года он стал филиалом Международной лиги прав человека — неправительственного объединения, имеющего статус консультативного органа при ООН, ЮНЕСКО. Комитет вошел как коллективный член в Международный институт права. Хотя он был задуман как исследовательская и консультативная организация, к его членам обращалась масса людей по самым различным поводам — от пересмотра судебных приговоров до выезда за границу.

Таким образом, в 1960-х гг. в условиях явно обозначившегося отказа правительства от какой-либо либерализации политического курса происходит становление диссидентского движения как обществено-политической оппозиции брежневскому режиму. Пропаганда, защита и утверждение явочным порядком прав человека стали смыслом скорее нравственной, чем общественно-политической позиции определенного слоя советской интеллигенции. Открытый диалог с властью путем подачи петиций советским руководителям был основной формой ее выражения. В начале 70-х гг. правозащитники выходят на арену общественно-политической деятельности. Основными признаками изменения характера движения стали расширение социальной базы и состава правозащитников, появление их ассоциаций (структурирование движения), распространение информационно-политического самиздата, разработка теоретических основ конструктивных программ либерально-демократической эволюции режима, апелляции к общественности и официальным кругам Запада, расширение масштабов петиционных кампаний и переход к активным формам сопротивления (митинги, демонстрации, в том числе на Красной площади, политические голодовки и прочее).

С момента своего зарождения оно было неоднородным. В нем нашли отражение самые разнообразные взгляды. Диссидентов объединяло по существу лишь одно: способ общественного поведения. Многообразие взглядов можно разделить на пять основных типов: национальные, религиозные движения, марксистское направление, антикоммунистический и сталинистский диссент.

Характерными чертами национального движения (украинцев, литовцев, латышей, эстонцев, грузин и др.), были: значительная массовость; наличие у большинства этих движений поэтапных программ достижения главной цели – национального освобождения; связь с зарубежными националистическими центрами; наличие признанных лидеров движения; достаточно широкий социально-классовый состав (хотя костяк их, как правило, составляла национальная интеллигенция); реальные результаты деятельности. К 60-70-м гг. в национальной оппозиции определились следующие направления: за предоставление независимости, за восстановление прав депортированных народов и за эмиграцию из СССР.

^ Религиозные движения (Евангельские христиане-баптисты, православные, оппозиционные РПЦ и др.), стали результатом активизации антицерковной политики советского руководства в начале 60-х годов. Они не являлись политическим вызовом режиму и, по большей части, вызовом вообще, а лишь стремлением приверженцев различных конфессий как можно полнее реализовать свои духовные потребности. Религиозное диссидентское движение в СССР в 60-70-е гг. характеризовалось расколом в собственных рядах. Необходимо подчеркнуть, что «раскольники» критиковали не только советское руководство за несоблюдение своих же законов, но и свое духовное руководство за невыполнение религиозных заповедей.

Основная идея марксистского направления или «социализма с человеческим лицом» (Р. Медведев, П. Григоренко и др.) состояла в том, что Сталин исказил идеологию марксизма-ленинизма, и что возвращение к истинно марксистским истокам, к ленинскому демократизму позволит оздоровить общество.

^ Антикоммунистический диссент был представлен либерально-западническим течением (А.Д. Сахаров и др.) и национально-почвенническим (А.И. Солженицын и др.). Представители первого направления считали возможным эволюцию к демократии западного типа при сохранении общественной собственности. Национал-почвенники предлагали за основу жизни общества взять ценности христианской морали, стремились выделить специфику России, что прослеживает их преемственности с идеями славянофилов.

^ Сталинистский диссент, по-своему выразил недовольство сложившимся положением. Всесилие правящей номенклатуры, появление теневого бизнеса, отсутствие стимулов к труду негативно действовало на людей, падал престиж власти в глазах народа из-за ее неспособности выйти из кризисной ситуации. Реакцией на ослабление государства становится стремление к сильной власти, победоносной власти, которая отстаивает интересы страны, которую уважают в мире. Это проявлялось в выражении приязни к Сталину, которое можно определить как оппозицию системе, протест против навязывания убеждений, против руководства. Для сталинистского диссента как народной оппозиционности и протеста существовали глубокие корни. Они были гораздо сильнее и устойчивее, чем правозащитное движение, идеи которого затрагивали в основном только интеллигенцию. Сталинистский диссент не имел организованных форм, но его распространение носило массовый характер от верхов до низов, и по мере падения престижа власти общественные настроения постоянно нарастали.

Все перечисленное позволяет говорить, что в недрах общественных течений обсуждался широкий спектр идей и диссидентское движение явилось объединяющим для умеренных националистов и космополитов, атеистов и верующих различных конфессий, марксистов и либералов, демократов и сталинистов.

Основными формами несогласия в 60-70-е годы стали письма-протесты, митинги, демонстрации, «самиздат», «магнитиздат», «тамиздат», оказание материальной помощи заключенным и их семьям, голодовки, апелляция к общественному мнению Запада и в международные правозащитные организации.

Возникновение диссидентского движения было своеобразной закономерной чертой существовавшего строя. Несогласные при тоталитарном обществе были всегда и везде. Существование диссидентского движения в стране подрывало не только авторитет существующего режима, но и заставляла усомниться в правильности социалистической идеологии, в результате чего в СССР была создана целая система борьбы с инакомыслием, главенствующую роль в которой сыграл Комитет Государственной Безопасности. Для искоренения диссидентства КГБ применял такие формы наказания как ссылка, помещение в психиатрические больницы, лишение гражданства и другие не менее радикальные методы пресечения инакомыслия.

Инакомыслие было не только духовно-нравственной оппозицией политическому режиму, но и альтернативой советскому образу жизни. Каждый из инакомыслящих, а по своему характеру, человеческим качествам это были очень непохожие люди, сам определял меру своего участия в духовном сопротивлении тоталитаризму, и даже неучастие во лжи уже само по себе требовало немалого мужества от тех, кто становился на этот путь. В условиях дефицита правдивой информации, подавлении малейших ростков самодеятельности в сфере социально-политических отношений многие диссиденты могли рассчитывать только на себя, просто не знать о себе подобных и действовать так, как им подсказывала их совесть, исходя из своего понимания правды, чести, свободы. Апеллируя к Западу, диссиденты не хотели «очернить свою Родину», как может показаться на первый взгляд. Они всегда были внутри своей страны, и это сразу видно при чтении любых воспоминаний бывших диссидентов. Обвинять их в том, что они старались извлечь выгоду из собственной деятельности, - тоже не следует, учитывая как власть «вознаграждала» их деятельность. Новый принцип - слово вместо молчания - стал главной заслугой диссидентства.

1 Арефьева Т.К. Из истории диссидентского движения // Политическая демократия в историческом опыте России. – Челябинск, 1993. – С.189.

2 Кириллов В.М. История репрессий и правозащитное движение в России. – Екатеринбург, 1999. – С.100.

5 Буковский В. И вновь возвращается ветер. – М., 1990. – С.193.

6 Миф о застое. /Сост. Б. Никонорова, А. Прохватилова. – Л., 1991. – С.55.

7 Медведев Р. Личность и эпоха: политический портрет Л.И. Брежнева. – М., 1991. – Кн.1. – С.241.

8 Лукин Ю.Ф. Из истории сопротивления тоталитаризму в СССР (20-80-е гг.). – М., 1992. – С.83.

9 Погружение в трясину (анатомия застоя). – М., 1990. – 508-509.

10 Миф о застое, С.274.

11 Буковский В. Указ. соч., С.229.

12 Марченко А. Живи как все. – М., 1993. – С.242.

13 «Хроника текущих событий», вып. 5, С. 102-103.