Реферат: Кто победил, и не оказалась ли победа пирровой

Ярослав Романчук май 2006

Президент Научно-исследовательского

центра Мизеса


ЗАПАД ПРОТИВ ЗАПАДА.

В ПОИСКАХ НОВОЙ ОПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ «СВОЙ – ЧУЖОЙ»


Кто победил, и не оказалась ли победа пирровой.


Каждый язык богат на слова, которые обозначают абстрактные явления. Ими философы и экономисты, политологи и идеологи выражают разные понятия и описывают всевозможные концепции. В отличие от языка точных наук, где каждый термин строго определен, особенно если он используется в научном контексте, в повседневной речи и в языке гуманитарных наук с терминами обращаются весьма вольготно. Часто их вообще за термины не считают. Чем агрегатнее понятие, чем оно полисемантичнее, тем выше риски смысловых манипуляций и логических ошибок, которые вытекают из связей, выстраиваемых на основе ложных толкований или подмены значений одного и того же слова.

К наиболее часто злоупотребляемым терминам относятся «либерализм», «свобода», «капитализм», «социализм», «равенство», «справедливость» или «эгоизм». В этот ряд органично вписывается одно из самых избитых понятий современного политологического, философского и экономического языка - «Запад». Речь, разумеется, не идет о географии, а об идеологии, ценностях и взаимоотношениях между человеком и государством, бизнесом и государством, человеком и бизнесом.

Семантическую путаницу увеличивает разные интерпретации понятий «Запад» и «West». Достаточно лишь набрать эти слова в поисковике Google и посмотреть, какими картинками они иллюстрируются. На первой же странице изображений слова «Запад» мы видим Ирак, солдата с автоматом, ведущих политиков США, забастовки и даже лидера Беларуси А. Лукашенко. Если же мы посмотрим картинки, которые соответствуют West, то на первых страницах увидим преимущественно красивые пейзажи, географические карты, современные здания и улыбающиеся лица на фоне исторических памятников или пейзажей. Так русское «Запад» в негеографическом контексте приобретает своеобразные коннотации, вытесняя традиционные для восприятия западного человека оттенки смыслы.

В начале 1990-х развал системы советского тоталитаризма однозначно воспринимался, как победа Запада. Некоторые геополитики поспешили сделать вывод, что Запад победил окончательно и бесповоротно. Появлению такого мнения способствовал также кризис японской модели, которая в начале 1990-х не выдержала конкуренции с американской. Так что или кто победил? Структурно это США, ЕС, НАТО, ОЭСР, ОБСЕ, Совет Европы или, может, ООН? Идеологически это А. Рэнд, Л. Мизес, Ф. Хаек или Р. Нозик? Политически это лидеры, партии или НПО с последовательными взглядами классических либералов или либертарианцев?

Среди тех лидеров движений против тоталитаризма, а также политических структур, которые начали проводить системные реформы, единицы знали о существовании теории капитализма (отличной от интерпретаций МВФ, Всемирного банка или советников из mainstream заведений США и Европы). Европейский Союз и США до сих пор поводят активную протекционистскую политику, расширяя размер государства и увеличивая регуляторное бремя. Искать в среде международных организаций, которые занимаются проблемами развития демократии, типа ООН, ОБСЕ или ПАСЕ сторонников свободного рынка еще более бесполезное занятие.

В философском и идеологическом плане проиграли сторонники советского тоталитаризма и жестко централизованной плановой экономики. Даже те политические и научные структуры на Западе (географическом), которые в разной степени симпатизировали советскому коммунизму, вынуждены были модифицировать свои высказывания и взгляды, чтобы адаптировать их к вызовам конца XХ – начала XXI века.

Однако формальное поражение коллективистов советского образца отнюдь не значило победу идеологов капитализма, свободного рынка и общества. До сих пор фамилия «Рэнд» воспринимается большинством в экспертном сообществе и среди интеллигенции, как название американской организации Rand Corporation. Фамилию «Мизес» даже экономисты, не говоря уже о журналистах, пытаются расшифровать, как неизвестную аббревиатуру. Для преподавателей вузов и представителей академических кругов австрийская школа экономики, тем более философия А. Рэнд – это неизменно непримиримый, радикальный, революционный взгляд на проблемы теории и экономической политики. Определения «последовательный», «логичный» или «уникальный» для них не подходят. Так что о победе философов и теоретиков свободного человека и рынка не могло быть и речи. Тем более что до сих пор на вопрос «что является идеологией и философией капитализма», большинство отвечает «Взгляды Дж. Сороса, Дж. Гэлбрейта, Дж. Кейнса или К. Поппера».

Так что и кто победил советский тоталитаризм? Некий набор факторов, ресурсов и институтов, которые в сильно упрощенном журналистском представлении называется «Запад». Сторонники теории заговора видят в поражении советского тоталитаризма реализацию плана США и Ватикана, которые в определенный момент вошли в тактический союз с исламскими странами и «опустили» цены на нефть. Подгонять историю под ответ задним числом и создавать свой исторический «Код да Винчи» - дело популярное и прибыльное, но оно не имеет ничего общество с действительностью.

Запад представляется нам определенным набором ценностей, отношений и приоритетов. В течение 1980-х их носители при определенном стечении обстоятельств начали гораздо более активную деятельность. Запад проник в головы и души homo sovetikus задолго до развала Советского Союза и социалистической системы Европы. Можно сказать, что он оттуда никогда не уходил. Был задавлен, придушен, репрессирован, но не умер. Носители «Запада» стремились к свободе, равенству и справедливости. Они хотели регулярно и качественно питаться, зарабатывать хорошие деньги, путешествовать, избавиться от страха говорить правду – мотиваций и желаний было очень много. К тому же, советская система даже за Железным занавесом не могла спрятать от своих граждан факт вопиющего отставания в экономической, технологической и социальной сферах. Инвестиционные ошибки и экологические катастрофы добавляли аргументов противникам тоталитарного централизованного плана.

Территория «проживания» Запада ценностного явно не совпадает с Западом географическим. Симпатизировавшие советскому строю французские, немецкие, английские или американские интеллектуалы, конечно, хотели гуманизации системы, мягкой трансформации социализма и превращения его в некую идеальную конструкцию третьего пути. Их с большой натяжкой можно отнести к Западу аксеологическому. Проживая на географическом Западе, они скорее разрушали систему свободного рынка и общества у себя дома, чем боролись против социализма тоталитарного.

После падения Берлинской стены они начали активную работу по продвижению очередной идеальной модели справедливого общества, которая, как оказалось, копировала основные институты и системы стран ЕС и США. Рекомендации и советы по социально-экономическим реформам выдавались в контексте доминирующей философии постмодернизма. Она сильно отличается от идеологии и базовых ценностей эпохи просвещения, которую многие ждали на постсоветского пространстве после многолетней доминации тоталитаризма.

Интеллектуальные и политические элиты постсоветских стран были слишком слабы, чтобы критически оценить повестку дня и рекомендации миссионеров из географического Запада, которые аксеологически были гораздо ближе к советской партхозноменклатуре, чем к последователям А. Смита, Ф. Бастиа, Е. Бем-Баверка или Ф. Хаека. Так Запад начал новый поход против Запада. Интервенционисты и коллективисты из Запада географического пошли в философскую и идеологическую атаку на Запад аксеологический, который «пятнами» начал появляться на постсоветском пространстве. Поскольку одно и то же клише использовалось для определения совершенно разных понятий, то людям очень трудно было установить реальные причинно-следственные связи. С одной стороны Запад принес политические и гражданские свободы, гласность, невиданное доселе обилие товаров, свободу перемещения (правда с серьезными визовыми ограничениями). С другой стороны, после того, как Запад пришел на постсоветское пространство, здесь появилась гиперинфляция, безработица, мафиозные структуры, богатые олигархи и жутко бедные нищие. Наркомания, проституция, арго в языке и СМИ, грубость в жизни – все это появилось после того, как Запад якобы принес свободу людям, жившим в тоталитарных странах. «После того, значит, по причине того» - так рассуждали обыватели. Такую логику приняли многие интеллектуалы и идеологи, которые срочно бросились на поиск новой ниши занятости и самореализации. Запад миссионерский сам давал много аргументов против Запада ценностного. Политическая коррупция, агрессивная внешняя политика и военные конфликты, большое государство, монополия в системе образования, деградация института семьи, СПИД - все это использовалось против Запада.

Возникла проблема идентификации понятия «Запад». Образовался большой дефицит понимания происходящих событий в историческом контексте и в рамках известных экономических и социальных теорий. Появился спрос на новую систему ценностей, которая замесила бы моральный кодекс строителя коммунизма, программные установки комсомола и КПСС. К сожалению, ответ Запада ценностного на эти вызовы не был, да и не мог быть адекватным. У небольших групп экспертов и интеллектуалов, которые разделяли взгляды Ф. Хаека, Л. Мизеса, Г. Хаберлера, И. Кирзнера, не было ресурсных, информационных и политических возможностей стать образовательным и идеологическим mainstream. Нишу объяснений исторического контекста заняли геополитики. Они в понятных для обыкновенных людей и неискушенных политиков метафорах объяснили, как могущественные силы и политики могут передвигать фигуры, т. е. страны и континенты, по шахматной доске современного мира.

В ценностной вакуум стремительно бросились как так называемее традиционные религии, так и сотни разных сект и мистический течений. Они наперебой предлагали готовым к новому моральному кодексу людям панацеи, открывали чакры, презентовали кармы, обещали прощение грехов и счастье – как правило, в иной, светлой жизни. Запад географический, погрязший в постмодернизме и декадансе, противопоставил религиозному мистицизму моральный релятивизм, отрицание разума, достижения и научных знаний. Вудсток и хиппи, берлинский парад любви и лондонский гей парад стали символами, проявлениями этой культуры и идеологии. Запад географический пошел в атаку на те слабые ростки Запада аксеологического, который начал развиваться на постсоветском пространстве. Философия индивидуализма, достижения и разума, изложенная в романах и философских трудах Айн Рэнд и целого ряда других философов, осталась в небытие, где она и пребывала в Западе географическом.

Не меньшая сумятица была с выбором конкретных параметров экономической политики. На постсоветском пространстве господствовал Вашингтонский консенсус с искажениями разной степени в пользу так называемых национальных особенностей (за исключением Беларуси, которая после непродолжительного периода хаотичной либерализации пола по пути восстановления тоталитарной системы). За стандартными фразами «стабилизация – либерализация – институциональные изменения» скрывались рекомендации воссоздания на постсоветском пространстве стандартной европейской модели welfare state. В результате западные (географически) эксперты и ученые-экономисты совершили против аксеологически западных политиков, экспертов и граждан, проживающих на постсоветском пространстве настоящую философско-идеологическую диверсию. Предложенные решения в области монетарной, фискальной, торговой, социальной и регуляторной политики исходили из того, что 1) в стране работает профессиональное, прозрачное, ответственное правительство в среде свободной политической конкуренции и свободного рынка СМИ, 2) функции государства непротиворечивы, четко определены и понятны для чиновников, 3) законы и нормативная база в целом непротиворечивы и не дискриминируют отдельных граждан и юридических лиц, 4) суды профессиональны, одинаково понимают смысл базового рыночного института – частной собственности – и работают по его защите и объективному разрешению споров и конфликтов, 5) полиция, таможня, силовые структуры работают строго в рамках закона и должностных инструкций, не занимаются коммерческой деятельностью, не продают свои услуги фирмам и физическим лицам, не «крышуют» и не стремятся установить контроль над как легальными потоками и ресурсами, так и над незаконными видами коммерческой деятельности (проституция, торговля наркотиками, контрабанда, торговля людьми, изготовление контрафактной продукции и т.д.). Наконец, предложенная географическим Западом модель полностью игнорировала проблему валидности информации, на основании которой дисижнмейкеры принимали решения. С одной стороны, постсоветские страны не вышли на свободные цены на рынках важнейших факторов производства, в том числе денег. С другой стороны, дисижнмейкеры вели себя так, как будто у них есть некие уникальные способности и инструменты заглянуть в будущее, определить наиболее прибыльные, эффективные производства, инвестиционные проекты и оптимальную структуру производства. Идеи утилитаристов, В. Парето, М. Кейнса сотоварищи по достижению равновесия и оптимума стали их путеводными маяками.

Запад географический, не прогнозировав и не подготовившись к падению тоталитарной системы, не нашел ничего лучшего, чем предложить постсоциалистическим странам свои же институты. Даже не те, которые были у него на этапе преодоления бедности и выхода на траекторию устойчивого развития. Точнее говоря, были скопированы только выборочные элементы западной системы, потому что механическое копирование фундаментов («святость» частной собственности, верховенство закона, свобода конкуренции и торговли, свобода слова, политическая конкуренция) Запада аксеологического объективно невозможно.

Таким образом, некий абстрактный, по-разному понимаемый институт «Запад» якобы победило советский тоталитаризм и предложило себя в качестве примера для строительства новой жизни. Не решив проблему самоидентификации, Запад выступил в качестве миссионера, тем самым резко увеличив свою уязвимость. Чему учить и с каким уставом идти в «монастырь» постсоциалистических стран, как выстраивать с ними торговые, инвестиционные, миграционные отношения – адекватных ответов на эти вопросы у Запада географического не было, а Запад аксеологический, который и у себя дома находился на задворках теоретических и интеллектуальных дискуссий, в большинстве своем также остался в стороне от определения параметров пост-тоталитарного развития.

Как только в постсоветских странах начали появляться первые серьезнее проблемы на пути реформирования основных систем, создания базовых институтов (безработица, банкротства, мошенничество, невыплата пенсий и зарплат, инфляция, отсутствие защиты прав собственности, правовой нигилизм, наркомания, вульгаризация информационного поля, ускорения распада института семьи т.д.), сразу же Запад географический стал основной мишенью для критики. Победители первого периода, получив легальный контроль над огромными ресурсами и активами, были заинтересованы в том, чтобы превратить Запад и географический, и аксеологический в жупел, в стрелочника. В ход пошли обвинения в двойных стандартах, в нарушении принципов свободной торговли, в политическом фаворитизме.

Конечно, слаба позиция того, кто обвиняет своего партнера в поведении, которое характерно для его самого. Противникам Запада аксеологического на постсоветском пространстве быстро нашли общий язык с партнерами из Запада географического. Все аргументы и факты смешали в кучу. Запад стали обвинять в современных воинах, нарушении прав человека, в монополизации отдельных секторов экономики, в торговом протекционизме, дотациях своих производителям и дискриминации чужих, в коррупции при распределении госресурсов и чрезмерной бюрократизации бизнес климата. Многие обвинения были вполне обоснованными, только они в большинстве своем не имели ничего общего с определением причин проблем, возникших в процессе системных трансформаций. Бенефициарам первой волны, которые закрепились на командных высотах экономики, создали механизмы управляемой демократии, установили контроль над СМИ и силовыми структурами, потребовалась идеология, объединительная идея, мораль нового времени. Придумать нечто оригинальное было крайне сложно. Копировать распространенные в других частях мира идеологемы было непопулярно. Так получилось, что те люди и структуры, которые стали популярными, получили политическую и экономическую власть в партнерстве с географическим и даже аксеологическим Западом, избрали именно Запад в качестве своего противника и даже врага. Неприязнь по отношению к Западу была перемешана с декларативным стремлением возрождения своего исторического прошлого, своей самобытной культуры, которая принципиально отличается от Востока и Запада. Победа, которая в начале 1990 - казалась полной и окончательной, вдруг стала казаться пирровой. Авторитарные практики «зацепились» сначала в Беларуси, Туркменистане, Узбекистане, затем постепенно были адаптированы в России.

На постсоветском пространстве философски и идеологически Запад начали хоронить, так и не разобравшись, что это такое. Причем каждый хоронит свой Запад: Военные и геополитики выступают против НАТО и агрессивной политики НАТО и Вашингтона. ТЭК и экономические министерства обозлился на Брюссель и ЕС. Православная церковь старается сохранить монополию, не допуская на свой «рынок» другие религии. Партнерства против аксеологического Запада начали усиливаться даже на самом географическом Западе. К примеру, в контексте недавних событий во Франции (беспорядки лета 2005 года и забастовки начала 2006 года) мы вправе задать вопрос: «Франция – это Запад?» Доминирующая идеология, содержание философского mainstream, качество экономической политики этой страны позволяет нам сделать вывод: «Франция является ярким антизападным центром географического Запада».


^ Антизападный Запад и его посттоталитарный партнер


В начале весны 2006 года французское правительство уступило давлению толпы. Предложенный закон о первом рабочем месте отозван. Профсоюзы и молодежные организации продемонстрировали, кто во Франции хозяин, кто имеет право навязывать работодателям условия найма. В то время как в Париже проходило острое противостояние между правительством и профсоюзами, в Москве 6 апреля закончил работу X Всемирный русский народный собор. Он наоборот продемонстрировал единство Русской православной церкви (РПЦ) и российской власти. Однако это единство построено на противопоставлении «самобытной русской цивилизации» и основополагающих ценностей Запада.

РПЦ впервые открыто и громко заявило о неприятии западных ценностей, главной из которых является безусловный приоритет личности, ее жизни, собственности и стремления к счастью. Как ни парадоксально, французская толпа на практике продемонстрировала такое же острое неприятие к этим ценностям. Погруженная в постмодернистский маразм, финансируемая ресурсами налогоплательщиков, пребывающая в состоянии неведения относительно реальных причинно-следственных связей мира, Франция, по сути дела, поддержала позицию РПЦ и российской власти времен В. Путина. Государство превыше всего. Национальные интересы первичны. Общество важнее человека и его собственности. Разница между Францией и Россией заключается в том, что в Париже от имени человечества, государства и общества выступает уличная толпа (профсоюзы, моложенные структуры, коммунистические и других радикальные партии), а в России роль интерпретатора берет на себя РПЦ и Кремль. Французские и российские элиты заняли ярко антизападную аксеологическую позицию.

У дисижнмейкеров обеих стран общие враги: глобализация, индивидуализм, частная собственность, свободная торговля и отторжение механизма «прибыль – убытки». Для них «капитализм» является гораздо большим злом, чем олигополистическое, олигархическое государство. Как РПЦ и Кремль с одной стороны, так и Франция (правительство и профсоюзы) боятся открытой конкуренции, личной ответственности за принимаемые решения (как в политической, так и в интеллектуальной и культурной сферах). Новый клерикализм и социалистические практики российского государства сродни жестким ограничениям Франции на использование английского языка и просмотр голливудских фильмов. Франция и Россия никогда не отличались любовью к свободной торговле. Первые показали миру ужасы Бастилии и сформировали идеи коммунизма. Вторые решили превратить эту страшную сказку в быль. Французские и российские политические элиты выступают против осуждения идеологии коммунизма и проведения суда над ней по типу Нюрнбергского. Они до сих пор не могут поставить знак равенства между коммунизмом и фашизмом, как будто есть большая разница в том, под какими лозунгами и знаменами уничтожать миллионы невинных людей.

Франция и Россия активно работали с режимом С. Хусейна, не считая такую деятельность аморальной. Эти две страны работали в Африке, неся бедным африканцам идеи liberté, egalité, fraternité. Продвигая идеи development economics, они способствовали превращению Африки в огромный котел конфликтов, смертельных болезней, вражды и жестокого правления кровавых диктаторов. Конечно, мы говорим не о простых французах и русских. Мы говорим о дисижнмейкерах и об их идеологических учителях. Франция и Россия продолжают жить духом империй, который были ими созданы и которые развалились из-за своей неэффективности, неуправляемости и безнравственности.

Францию и Россию объединяют общие враги. Францию и Россию объединяют общие проблемы. К сожалению, Париж и Москва предлагаю решать их при помощи средств, которые показали свою неэффективность и рискованность на протяжении истории XIX и XX века. В начале 1990-х обе страны получили исторический шанс начать глубокую ревизию своих систем, избавиться от губительной идеологии и принять те механизмы и инструменты, которые обеспечивают максимально быструю генерацию богатства и повышение благосостояния. Российские элиты использовали этот шанс для беспрецедентного по масштабам дележа государственных ресурсов и активов. Франция же предпочла молчаливо проигнорировать развал коммунистического лагеря, считая, очевидно, что для ее модели демократического социализма катаклизмы советского масштаба не страшны.

Анализ современного французского и российского опыта очень важен для переходных стран. Говоря об идеологии, о ценностях и характере взаимоотношений между государством и человеком, мы говорим об институциональном аспекте экономической системы. Человек принимает решение в определенном информационном и ценностном поле. Многие традиции и нормы он принимает по умолчанию. Он резко использует важнейший эпистемологический принцип «Изучай и адаптируйся ко всему, что создала природа, подвергай сомнению все, что создал человек». Если, как во Франции, он по умолчанию принимает роль профсоюзов и государства в навязывании частным собственникам режима использования их собственности, то он будет поддерживать бастующих против либерализации рынка труда или рынка услуг. Если, как в России, он принимает на веру позицию РПЦ по поводу глобализации и Запада, то он, не думая, поддерживает жесткий торговый протекционизм и контроль над сферой образования, культуры и искусства.

РПЦ, профсоюзы, государство, демократия – это институты, значение и функции которых необходимо четко определить. Частная собственность, капитализм, глобализация, индивидуализм – это вторая ось концепций, которые требуют пристального внимания и понимания. Мы являемся свидетелями жесткого цивилизационного, ценностного клэша. Как ни парадоксально, в этом противостоянии не так легко определить противоборствующие стороны. По одну сторону баррикад находятся Франция и Россия. Против кого же они ведут очередной клерикально-социалистический поход? Против США? Да, Америка остается политически и экономически одной из самых свободных стран мира. Однако ее школы, университеты и другие образовательные центры давно приняли идеологию welfare state, третьей системы. Здесь не так часто встретишь (не считая отдельных мозговых центров) интеллектуалов, которые гордятся капитализмом и считают его самой моральной эффективной системой. США сама опасно близко подошла к клерикальному государству. Нет сомнений в том, что оно никогда не замахивалось и едва ли замахнется на фундаментальные права и свободы граждан, но клерикализм в той или иной форме является формой коллективизма и лишения человека права свободного выбора. Германия, Япония, Индия или Китай – все эти страны находятся гораздо ближе к оси «Франция – Россия», чем к оси «США – Британия».

Исходя из этого, есть основания считать, что новый крестовый поход французских профсоюзов и правительства против либерализации и свободной торговли, русской православной церкви против глобализации и классической концепции прав человека – это противостояние не некой реальной стране с ее реальной политикой, а конфликт с мифом и абстракцией. Это борьба против результата свободного выбора миллиардов потребителей, частных инвесторов и предпринимателей во всем мире. Это борьба за лишение права человека самому определять свой оптимум, оценивать свою эффективность и нести ответственность за принимаемые им решения. Наконец, это борьба против того, чтобы миллиарды граждан развивающихся стран не могли стать полноценными, свободными участниками глобальной системы разделения труда, глобальной информационной системы, в которой на равных конкурируют люди и идеи. Уроки данного философского, идеологического противостояния весьма полезны для полисимейкеров не только переходных стран, но также тех интеллектуальных элит которые претендуют на статус стражников западных идеалов.


^ Вторая берлинская стена. Отсроченный развал


В начале 1990-х политики и аналитики мира сознательно или по незнанию совершили одну страшную ошибку. После развала Советского Союза, распада социалистической системы лидеры ведущих стран Запада, авторитетные международные организации заявили о полном и безоговорочном поражении социализма и централизованной плановой экономики. Серпы и молоты были заменены орлами и другими государственными символами. Госпланы стали министерствами экономики. Преподаватели критики буржуазных учений быстро адаптировались к Economics и менеджменту. Все внимание мира было переключено на постсоциалистические страны.

А в это время во Франции, Германии, Бельгии, Италии и других странах Западной Европы социализм затаился, лег на дно, перекрасился, чтобы, не дай бог, и его за компанию с советским собратом не подвергли экзекуции. Прошло почти 17 лет, и вот во Франции зреют условия для очередной социалистической революции. Империя зла контратакует. Уже не через Москву, Пекин или Гавану, а через Париж, Сорбонну и погрязших в постмодернизме и иждивенчестве гламурных французов.

Западные идеологи утверждают, что социалистическая революция произошла только в рамках советской империи. На самом деле она случилась в 2/3 стран мира. В Западной Европе социализм прижился с демократией и свободой слова. Жесткие ограничения прав собственности санкционировались независимыми судами. Когда дискуссии шли лишь о том, под каким соусом у богатых забирать деньги, когда командные высоты в экономике, в том числе контроль над деньгами, прочно заняло государство, когда внутренний рынок жестко защищался от конкурентов, де-факто во Франции господствовал и продолжает господствовать тот самый социализм, которого Польша, Россия или Беларусь, как могло показаться в начале 1990-х, «наелась» вдоволь.

После развала Советского Союза свобода, равенство и братство французского образца хлынули в 26 новых стран, в том числе Беларусь, Польшу, Украину и Россию. Обратно в Западную Европу пришли огромные деньги, уворованные партийной номенклатурой и новыми «демократами» и «либералами» в малиновых пиджаках. Под лозунгами прав и свобод человека, демократии и равенства национальное добро ушло из-под контроля очарованных французскими лозунгами народных масс. Спрос на западный ширпотреб и продукты питания в постсоветских странах резко вырос. Европейские, американские бизнесмены и банкиры без угрызений совести вывозили вместе с украинскими или российскими партнерами сырье по бросовым ценам. Ценовую ренту делили вместе. Деньги, естественно, оседали, в основном, в западных банках. Историческая декада великого перераспределения (1991 – 2000) породила не только отечественных олигархов. За 15 лет были увеличены состояния многих западных деловых людей и чиновников. Не остались в стороне и политики, которые благословляли международные сделки. Бюджеты западноевропейских стран также получили послабление, получив новые источники щедрых поступлений. Таким образом, развал западноевропейского социализма был отсрочен за счет падения социализма тоталитарного. Кризис антизападной системы на самом географическом Западе был отложен на деньги тех людей, которые в конце 1980-х поверили в Запад аксеологический и доверились выступающим за их реализацию правительствам.

Любой красивой распределительной схеме рано или поздно приходит конец. Украина и Россия справились с основными трудностями переходного периода. Появились свои мощные олигархи. Политики захотели равного статуса своих стран с западными. Свобода перемещения товаров, услуг, денег и рабочей силы – так интерпретировали в переходных странах лозунги европейского государства всеобщего благосостояния. Однако Западная Европа имела по этому поводу совсем иное мнение. Идеология на экспорт и для внутреннего потребления сильно отличались друг от друга. Французские учителя теории свободы и практики рынка столкнулись с ситуацией, когда их ученики буквально поняли предлагаемые заповеди и потребовали от Запада liberté, egalité и fraternité. Для всех в Европе. Без изъятий и ограничений.

Беларусь до 1994 года шла по пути России и Украины, но потом, отбросив пустые декларации, начала активно восстанавливать жесткое авторитетное государство и мощную олигархическую систему контроля над ресурсами и активами. А. Лукашенко первым из лидеров постсоветских стран начал на официальной уровне, через школы, университеты, контролируемые государством НГО и госпредприятия насаждать идеологию, составными частями которой были антилиберализм, антигобализм и антииндивидуализм.

Франция, как один из родоначальников мирового социализма, поняла, что для сохранения лица и статуса европейской идеологической столицы надо навести и в своем доме порядок. Слишком уж широкой стала пропасть между декларациями о помощи бедным, партнерстве с развивающимися странами и жгучим XIX-вековым протекционизмом. С другой стороны, жизнь зарегулированной экономики и большого государства затрудняют активные конкуренты (Словакия, Эстония, Чехия), которые предоставляли капиталу гораздо более выгодные условия работы. Китай продолжает активно теснить французских производителей на их традиционных рынках. США на поколения опередила Францию по уровню развития технологий. Желающих получить часть ЕС-овского пирога также стало гораздо больше. Все эти факторы резко увеличили внешнее давление на французский социализм, на анти-Запад. Он начал явно проигрывать в условиях открытой конкуренции и глобализации.

Высокая безработица, нещадные налоги, дорогая бюрократия, быстро растущие социальные обязательства бюджета – даже при демократической форме правления и независимой судебной системе это верный путь к системному кризису. Отдельные французские политики начали это понимать. Попытки правительства либерализовать рынок труда, сократить социальные выплаты напоминают действия М. Горбачева по сохранению советского социализма. Привыкший к иждивенчеству французский рабочий класс и учащаяся молодежь вкупе с профсоюзами не хотят расставаться с метафизической холявой. Они готовы идти на баррикады за то, чтобы свобода, равенство и братство распространялось исключительно на них и продолжало оплачиваться из чужого кармана.


^ Забастовка против реформы рынка труда


Напряжение во Франции резко повысилось после того, как правительство президента Жака Ширака начало реформу социальной системы и рынка труда. Для того чтобы сократить государственные расходы, власти предложили людям увеличить личную ответственность за формирование пенсии и за финансирование услуг системы здравоохранения. Ранее были приняты определенные поправки в законы, которые противодействуют выходу на пенсию в 60 лет, стимулируя более продолжительную занятость. Были сокращены возможности требовать от государства компенсационных выплат за медицинские услуги и лекарства. Все чаще говорят о необходимости отказа от 35-часовой рабочей недели. Некогда большое социальное достижение сегодня является одним из тормозов экономического роста.

Все больше французов понимают, что жить дальше в режиме социалистической, перераспределительной экономики нельзя. Однако профсоюзы и бредящая Че Геварой и К. Марксом молодежь не согласна на закат социализма. Их не убеждает ухудшение дефицита бюджета, бегство капитала и технологическая отсталость. Они не видят причин высокой безработицы и готовы заставлять работодателей создавать под них рабочие места без права на увольнение. О том, что у инвесторов и предпринимателей тоже должна быть liberté, они не думают. О том, что для польских, украинских, словацких производителей также должно быть egalité с французами, они любят рассуждать только в аудиториях и на международных конференциях. Погруженные в постмодернистский маразм идеологи французского социализма предпочитают наслаждаться декольте, варьете, карате, а не liberté, egalité, fraternité. Разумеется, за чужой счет.

Французское антизападное правительство зашло в тупик. Политические и интеллектуальные элиты на протяжении целой эпохи приучали людей к социализму, к его моральности и справедливости. Приучили – и сегодня прослезились. Французы до сих пор не понимают, почему развалился Советский Союз, почему люди сказали «нет» централизованной плановой экономике. Они не извлекли уроков из нашего горького опыта, считая, что все дело лишь в демократии, свободе слова и верховенстве закона. А если закон позволяет агрессивному большинству изымать больше половины заработанного, ограничивать возможности использования своей собственности? Закон, который разрешает одному соседу при помощи полиции конфисковать у другого соседа корову, является источник социального зла. Воспитанные на идеалах Бастилии и Сорбонны, лидеры французских профсоюзов, политических партий и образовательных учреждений являются главными авторами сегодняшних и будущих конфликтов во Франции и в других европейских странах победившего социализма.

Экономический расчет, необходимость выполнять обязательства в рамках ЕС, соблюдение прав частной собственности – это не аргументы для агрессивной французской толпы. Во Франции не бастуют только ленивые и то, наверно, потому, что не додумались до создания своего профсоюза. В марте 2006 г. начали протесты рабочие почты. Они выступают против открытия рынка почтовых услуг даже в рамках Европейского Союза. Глава Троцкистской революционной коммунистической лиги Оливье Безансено (Olivier Besancenot) сам работает на почте. Можно себе представить, что он и его партийнУрок 1: знания о рынке, свободе, капитализме не приходят автоматически. Постсоветские страны формально избавились от социализма, но интеллектуальные, образовательные элиты остались в глубоком прошлом. Более того, они укрепили партнерские отношения с антизападными представителям