Реферат: Этапы формирования коллективной памяти о Катастрофе европейского еврейства в израильском обществе: от полемики о репарациях до суда над А. Эйхманом*




Открытый радиоуниверситет

Передачи шестая и седьмая


Этапы формирования коллективной памяти

о Катастрофе европейского еврейства

в израильском обществе:

от полемики о репарациях до суда над А. Эйхманом*


Ведут Илана Раве и Алек Эпштейн


Автор текста – профессор Йехиам Вайц

Перевод на русский язык – Институт САМА, Иерусалим

Научный редактор – д-р Алек Эпштейн


Уже в 1950-е годы израильское общество раздирали жесточайшие споры, касавшиеся как различных исторических аспектов эпохи Катастрофы европейского еврейства, так и возможности налаживания отношений Израиля с «новой Германией». Бурное обсуждение темы Катастрофы и возможных взаимоотношений с послевоенной Германией проходило в три этапа. На первом этапе (начиная с 1951 года) дебатировалась возможность получения Израилем от правительства Западной Германии компенсаций за имущество евреев, разграбленное нацистами в период второй мировой войны. На втором этапе (начиная с 1954 г., в связи с рассмотрением в судебных инстанциях т.н. «дела Кастнера») обсуждался вопрос о роли еврейских организаций в порабощенных нацистами странах Европы (и, косвенным образом, руководства еврейского ишува в Палестине) в годы Катастрофы. На третьем этапе (вошедшем в историю под названием «процесс Эйхмана», 1960-1962 гг.) рассматривался весь комплекс вопросов, связанных с созданным нацистской Германией механизмом массового уничтожения европейского еврейства.

Полемика по поводу возможных отношений с Германией затронула всю политическую систему Израиля. При этом важно отметить, что обсуждение возможности получения германских репараций, как и дискуссия вокруг «дела Кастнера», буквально «по живому» резали израильское общество. Процесс Эйхмана, напротив, сыграл важнейшую роль в формировании единой общественной позиции по обсуждавшимся вопросам, став своего рода рубиконом, перейдя который израильское общество по-новому осмыслило исторический опыт Катастрофы европейского еврейства.

После второй мировой войны ненависть к немцам и требование подвергнуть их бойкоту звучали в Израиле повсеместно. Автор статьи в газете «Едиот Ахронот» утверждала: «Мы должны укоренить ненависть к немцам в сердцах наших детей и их потомков». Она требовала не импортировать в Израиль «даже булавки, даже шнурка для ботинок, произведенных немцами» и предлагала: «Если в одной из поездок, в поезде или на корабле мы встретим немца, мы должны плюнуть ему в лицо: это нельзя забывать». Редактор газеты «Ха-арец», Гершом Шокен, предложил принять закон, запрещающий евреям всякий социальный контакт с немцами, в том числе и случайный, например, между туристами, живущими в одной гостинице за пределами Германии. Этот закон также должен был запретить гражданам Израиля посещать Германию. По словам историка Тома Сегева, «в первые месяцы существования Государства Израиль создавалось ощущение, что оно будет бойкотировать Германию навеки. Такова была инстинктивная политика. Большинство израильтян воспринимали этот бойкот как своего рода национальный долг евреев перед погибшими»1.

В этом контексте неудивительно, что решение израильского правительства начать прямые переговоры с Германией по вопросу о репарациях вызвало столь сильное неприятие и столь острую дискуссию в обществе.

^ I. Переговоры о выплате репараций – исторический обзор

Идея о том, что Германия должна выплатить компенсацию еврейскому народу за материальный ущерб, причиненный ему в годы Катастрофы, появилась еще в разгар второй мировой войны. Эту идею выдвинули частные лица, виднейшим из которых был Шалом Родель-Адлер, бывший в то время директором Британского фонда помощи беженцам из Германии. 10 октября 1939 г., почти сразу после начала второй мировой войны, Ш. Родель-Адлер подготовил меморандум, включавший в себя подробные практические предложения по сбору информации, относящейся к претензиям евреев на получение денежной компенсации от Германии. Этот меморандум был передан различным еврейским деятелям, но единственным, кто согласился с изложенными в нем принципами, был президент Всемирной сионистской организации Хаим Вейцман, который пригласил Ш. Роделя-Адлера встретиться с ним для обсуждения этого вопроса.

Вопрос о компенсациях евреям еще в ходе войны занимал и Зигфрида Мозеса, впоследствии – первого Государственного контролера Израиля (должность, аналогичная посту председателя Счетной палаты в Российской Федерации), опубликовавшего в 1943 г. в газете «Ха-арец» несколько статей, в которых он утверждал, что после окончания войны еврейский народ должен потребовать от Германии выплаты компенсаций. В сентябре 1944 г. З. Мозес опубликовал брошюру под названием «Послевоенные требования евреев» («Post-War Jewish Claims»), где подробно изложил свои взгляды и размышления по этому вопросу. В этом же году была опубликована брошюра Нехемии Робинзона, в которой он подчеркивал, что требование компенсаций не сможет быть удовлетворено, если не будут признаны его исключительная важность и приоритет по отношению к другим требованиям2.

В конце 1943 года этот вопрос был поднят на заседании правления Еврейского агентства в рамках деятельности специальной комиссии по планированию, созданной с целью определения перспектив сионистской деятельности в послевоенный период. Давид Бен-Гурион, бывший тогда председателем Еврейского агентства, потребовал, чтобы именно оно стало единственной организацией, представляющей весь еврейский народ на переговорах о компенсациях. Совершенно иную точку зрения высказал на этом заседании Нахум Гольдман (1895–1982), руководитель основанного в 1936 г. Всемирного еврейского конгресса. Н. Гольдман оспаривал право Еврейского агентства представлять еврейство диаспоры, утверждая, что эту миссию должен выполнять именно Всемирный еврейский конгресс. «У убитых евреев нет наследников, – говорил Н. Гольдман, – и поэтому их имущество должен наследовать весь еврейский народ»3.

20 сентября 1945 г., сразу после окончания войны, президент Всемирной сионистской организации Хаим Вейцман обратился к правительствам стран-союзниц с меморандумом, содержащим обобщенное требование о выплате компенсаций. В этом меморандуме, поданном от имени правления Еврейского агентства, утверждалось, что в результате массового уничтожения нацистами евреев значительная часть их имущества, разграбленного во время Катастрофы, осталась без владельцев, и поэтому оно принадлежит жертве этого преступления, – то есть всему еврейскому народу, представителем которого и является Еврейское агентство. Далее в своем письме Х. Вейцман объяснил, что хотя в соответствии с существующим законодательством только государства имеют право на получение и распределение подобных компенсаций, учитывая беспрецедентный характер нацистских преступлений следует принять особые требования, предъявленные еврейским народом, не имевшим на тот момент своего государства. В то время обращение Х. Вейцмана осталось без ответа, и лишь после провозглашения государственного суверенитета Израиля эта тема получила дальнейшее развитие.

Впервые принципиальное решение о вступлении в непосредственный контакт с правительством ФРГ с целью ускорения переговоров о выплате персональных компенсаций евреям, пострадавшим в годы Катастрофы, было принято правительством Израиля 15 февраля 1950 года. Одновременно была высказана и идея о требовании компенсаций за конфискованное нацистами имущество тех евреев, которые погибли в годы Катастрофы и, следовательно, не могли подать иск с требованием индивидуальных компенсаций. Тогдашний министр финансов Израиля Элиэзер Каплан обратился к адвокату Генрику Ван-Дамму, генеральному секретарю Совета евреев Германии, с просьбой подготовить юридический меморандум для подачи иска от имени погибших владельцев имущества, у которых не было наследников либо их наследники также были убиты в годы Катастрофы. Важно подчеркнуть, что ввиду деликатности этой темы все обсуждения в правительстве по поводу переговоров с Германией велись в обстановке строжайшей секретности.

В сентябре 1950 г. правительство Израиля назначило специальную комиссию по вопросу о репарациях. Спустя три месяца Министерство иностранных дел рекомендовало начать прямые переговоры со странами-победительницами (СССР, США и Британией), а также с «властями Западной и Восточной Германии» о принципах выплаты компенсаций за конфискованное нацистами имущество евреев, погибших в годы Катастрофы.

Рекомендации МИДа обсуждались на двух заседаниях правительства, состоявшихся 27 декабря 1950 года и 16 января 1951 года. Тогда правительство отвергло формулировку, предложенную Министерством иностранных дел, и решило не вести прямых переговоров с Германией. Вместе с тем правительство приняло решение обратиться к странам-победительницам с требованием обязать Германию выплатить репарации еврейскому народу (в размере полутора миллиардов долларов). В соответствии с этим решением кабинета министров, Министерство иностранных дел обратилось в январе 1951 г. к правительствам США, Британии и Советского Союза с просьбой, чтобы те потребовали от Германии выплатить указанную компенсацию. Обращение израильского МИДа было, однако, отвергнуто правительствами держав-победительниц. Израильскому правительству было предложено обратиться со своим требованием напрямую к правительству Германии.

Такой ответ стран-победительниц поставил израильское правительство перед весьма трудным выбором. Тяжелое состояние израильской экономики вынуждало правительство вести переговоры о получении репараций, однако начало переговоров с Германией могло привести к серьезному внутреннему конфликту в израильском обществе. В этих условиях глава правительства Давид Бен-Гурион принял нелегкое решение о начале прямых переговоров с Германией. Он был убежден, что «суверенное государство не может себе позволить вести дела с той же разборчивостью и беспомощностью, что и обитатели гетто»4.

Одновременно с решением о начале прямых переговоров с Германией, которое на обсуждаемом этапе не было предано огласке, правительство послало правительствам победивших держав письмо, содержащее требование выплаты компенсаций в размере полутора миллиардов долларов за имущество, оставшееся без владельцев. После отправки этого письма министр иностранных дел Моше Шарет выступил 13 марта 1951 г. с трибуны Кнессета и объяснил: «Государство Израиль считает себя наследником миллионов погибших евреев, наделенным правом и обязанностью потребовать за них компенсацию, так как оно является единственным государственным образованием народа, за саму принадлежность к которому они были обречены на уничтожение»5.

Первая прямая встреча официальных представителей израильского правительства с канцлером Германии Конрадом Аденауэром состоялась в Париже 19 апреля 1951 года. Это была неофициальная встреча, о которой не сообщалось в печати. На этой встрече Израиль представляли генеральный директор Министерства финансов Давид Горовиц и израильский атташе в Париже Морис Фишер. В ходе встречи, которая в основном велась на повышенных тонах и была весьма напряженной и эмоциональной, Аденауэр подчеркнул готовность сделать все от него зависящее для того, чтобы правительство Германии выплатило компенсацию еврейскому народу и правительству Израиля за материальный ущерб, причиненный нацистами. Кроме того, канцлер обещал рассмотреть просьбу Д. Горовица о том, чтобы Германия объявила о принятии на себя ответственности за преступления Третьего Рейха.

Д. Бен-Гурион придавал этому заявлению особое значение, так как, понимая чувства, испытываемые большинством израильтян к Германии, он опасался, что общество придет в ярость, когда информация о прямых переговорах с правительством Аденауэра станет достоянием гласности. Он надеялся, что публичное выражение раскаяния со стороны руководителей Западной Германии подготовит почву для такого сообщения. Члены израильской делегации также находились в очень непростом положении. Давид Горовиц так описывает свои чувства на встрече с канцлером Германии: «Для меня это было тяжелым переживанием. Общие претензии, бесконечное отвращение к деяниям нацистов смешивались в моей душе с личной скорбью о моей семье, погибшей во Львове»6.

27 сентября 1951 года К. Аденауэр выступил с заявлением с трибуны Бундестага [парламента Западной Германии], каждое слово которого было тщательно выверено, а окончательный вариант был передан для рассмотрения и утверждения президенту ФРГ Теодору Гойсу (Хейсу) и президенту Конференции еврейских организаций по предъявлению материальных претензий к Германии* Нахуму Гольдману. В своем заявлении К. Аденауэр отметил:

«Федеральное правительство, а вместе с ним значительное большинство немецкого народа сознают, сколь безмерным было страдание, причиненное евреям в Германии и оккупированных странах в период господства национал-социализма. […] Именем немецкого народа были совершены неописуемые преступления, требующие морального и материального возмещения, – как в отношении индивидуального ущерба, нанесенного евреям, так и в отношении имущества евреев, у которого в настоящее время не осталось владельцев или наследников»7.

В конце речи К. Аденауэра все депутаты Бундестага почтили память жертв Катастрофы минутой молчания. Выступление К. Аденауэра в Бундестаге сделало возможным его встречу с Нахумом Гольдманом, которая состоялась 6 декабря того же года. Позднее Н. Гольдман вспоминал: «Из всех бесед, которые я за много лет своей общественной деятельности провел с политическими руководителями разных стран, моя первая беседа с канцлером Аденауэром была, без сомнения, самой тяжелой в эмоциональном отношении, но, пожалуй, и самой судьбоносной по своим последствиям для развития Государства Израиль»8.

Целью этой встречи, состоявшейся в Лондоне в обстановке абсолютной секретности, было получение от канцлера ясного и недвусмысленного обещания претворить провозглашенные им принципы в жизнь. В конце встречи К.Аденауэр передал Н. Гольдману официальное письмо с приглашением представителей Конференции еврейских организаций по предъявлению материальных претензий к Германии и правительства Израиля на переговоры с представителями ФРГ о выплате компенсаций за ущерб, нанесенный евреям нацистским режимом. Получив это письмо, Д. Бен-Гурион решил начать открытые и официальные переговоры с Германией.

Это решение Д. Бен-Гуриона стало причиной ожесточенной полемики в израильском обществе. В декабре 1951 г. данная проблема обсуждалась на заседании правления Еврейского агентства, в комиссии Кнессета по иностранным делам и обороне и на заседании правительства. Дискуссия достигла кульминации 7 января 1952 года, когда вопрос об отношениях с Германией был поставлен на повестку дня пленарного заседания Кнессета. Это было одно из самых бурных и тяжелых обсуждений, которые проходили в израильском парламенте за все время его существования, причем одновременно с обсуждением вопроса о репарациях в Кнессете за его стенами проходила не менее бурная демонстрация, организованная противниками переговоров.

^ Аргументы сторонников переговоров с Германией

Инициатором переговоров с Германией и важнейшим и самым последовательным их сторонником был, без сомнения, Давид Бен-Гурион. Именно он пустил в обиход понятие «другая Германия», и все пятнадцать лет, пока Д. Бен-Гурион оставался главой правительства, он неустанно повторял, что «Германия Аденауэра и социал-демократов – это не Германия Гитлера».

Каковы были мотивы Д. Бен-Гуриона? Исходя из каких соображений он сформулировал свою позицию по отношению к Германии в целом и по отношению к соглашению о репарациях в частности? По мнению Йехудит Ауэрбах, детально проанализировавшей позицию Д. Бен-Гуриона по этому вопросу, поддержка Д. Бен-Гурионом переговоров с Германией проистекала из прагматических, прежде всего экономических, соображений. По ее мнению, в первые два года существования государства основное внимание Д. Бен-Гуриона было сосредоточено только на двух вопросах – массовая алия и ее абсорбция и обеспечение физической безопасности Государства Израиль. Вопрос о репарациях из Германии тогда совершенно не стоял на повестке дня, так как Д. Бен-Гурион считал, что «поверженная и завоеванная Германия недостаточно сильна и значительна, чтобы помогать Израилю решать его насущные проблемы»9.

Перемена в позиции Д. Бен-Гуриона, считает Й. Ауэрбах, произошла в 1950 г., что было обусловлено, в первую очередь, тяжелым состоянием израильской экономики, в том числе дефицитом иностранной валюты. Когда Д. Бен-Гурион понял, что все принятые правительством меры (в их числе: введенный режим экономии; помощь, получаемая от американской администрации; продажа государственных займов мировому еврейству и т.д.) оказались недостаточными для решения экономических проблем, он пришел к выводу, что только получение репараций из Германии может вывести израильское хозяйство из того плачевного состояния, в котором оно оказалось. Предложенные Германией репарации давали возможность произвести значительные капиталовложения в израильскую экономику, при этом не увеличивая размеры внешнего долга. Давид Горовиц считал это предложение едва ли не единственным шансом для предотвращения развала израильской экономики. Д. Горовиц попытался убедить политическое руководство принять его точку зрения, но Моше Шарет, хотя и внимательно его выслушал, отнесся к сути его предложений с большой долей скептицизма. Лишь после беседы с Д. Бен-Гурионом М. Шарет согласился подготовить меморандум, формулирующий экономические претензии Израиля к Германии10.

Вторая причина решения Д. Бен-Гуриона пойти на переговоры с Германией касалась ее политического статуса в системе международных отношений, складывавшейся с наступлением «холодной войны». Д. Бен-Гурион считал, что ввиду быстрого экономического развития Германии, а также позиции США, которые видели в ФРГ находящуюся на «линии водораздела» между странами Востока и Запада политическую и стратегическую силу, способную остановить советскую экспансию в Европе, больше невозможно игнорировать Германию и полностью бойкотировать ее.

Более того, в августе 1950 г. три западные державы – Британия, Франция и США – признали Западную Германию и не только установили с ней дипломатические отношения, но даже обратились к израильскому правительству с просьбой присоединиться к ним. Эта просьба поразила израильское правительство и его главу, поставив их в довольно неудобное положение. До сих пор в Израиле были убеждены, что Германия не сможет вернуться в международное сообщество без урегулирования отношений с еврейским народом. Теперь же западные державы своим решением фактически даровали Германии отпущение грехов без того, чтобы она покаялась в своих преступлениях против еврейского народа, и прежде, чем она достигла какого-либо соглашения с ним (например, через Всемирный еврейский конгресс) или с Государством Израиль. При таком повороте событий продолжать политику полного бойкота Германии не было смысла.

Политико-прагматические соображения Д. Бен-Гуриона усиливались и его глубоким убеждением в том, что помощь Германии в абсорбции и реабилитации сотен тысяч репатриантов (большинство из которых пережило Катастрофу), прибывших в Государство Израиль в первые годы его существования, является идеологическим и моральным долгом. Выступая в Кнессете 7 января 1952 г. Д. Бен-Гурион говорил:

«Правительство Израиля считает себя обязанным потребовать, чтобы немецкий народ возвратил то огромное имущество, законные владельцы которого были уничтожены в годы Катастрофы. На Государстве Израиль лежит обязанность принять и абсорбировать выживших представителей европейского еврейства, и оно уже приняло подавляющее большинство переживших Катастрофу. […] Большинство из них не привезли с собой никакого имущества, так как оно было разграблено и расхищено. На правительство Израиля возложена колоссальная задача, которой нет прецедента в современной истории, а возможно, и в прошлых поколениях, – в течение короткого времени принять и абсорбировать в молодом, бедном и окруженном врагами государстве сотни тысяч репатриантов, потерявших все свое имущество. Бремя, которое эта огромная и неимущая алия возложила на государство, превышает его возможности, и хотя общины евреев в свободных странах сочли своим долгом принять участие в этой великой миссии, бремя, лежащее на государстве, является крайне тяжелым. […] Правительство Израиля остановилось на сумме в полтора миллиарда долларов, которую оно требует от обеих частей Германии, так как это минимальная сумма, необходимая для абсорбции и адаптации полумиллиона репатриантов из стран, находившихся под властью нацистов»11.

Далее Д. Бен-Гурион сказал: «Преступления нацистов столь чудовищны, что их не искупить никакой материальной компенсацией. Однако невозможно примириться и с тем, что наследники нацистских убийц в Западной и Восточной Германии унаследуют и имущество убитых евреев»12.

Еще одним аргументом Д. Бен-Гуриона в пользу переговоров о выплате компенсаций было то, что этот процесс должен укрепить статус Государства Израиль, как единственного законного представителя и наследника жертв Катастрофы. Кроме того, ведение полномочными представителями Государства Израиль переговоров от имени всего еврейского народа должно было укрепить позицию Израиля, как центра всего еврейского народа. Кстати сказать, этот аргумент возник вместе с популярной в те годы в Израиле концепцией, согласно которой только Израиль может быть ответственным за увековечение памяти жертв Катастрофы. Эту позицию озвучил тогдашний министр образования и культуры Бен-Цион Динур при обсуждении в Кнессете 12 мая 1953 г. Закона об увековечении памяти жертв Катастрофы и героизма и создании музея и исследовательского центра Яд ва-шем. Динур сказал: «Народ Израиля – рассеянная по свету нация, над сынами которой был занесен топор, – должен создать лишь один, главный мемориал увековечения памяти его погибших собратьев, и этот памятник павшим должен быть создан на исторической родине еврейского народа»13. По мнению Бен-Гуриона и его сторонников, настоящее и будущее были важнее теней прошлого, и такие качества, как мстительность и злопамятность, не должны определять путь молодого государства. В действительности Бен-Гурион жил в ощущении постоянной тревоги из-за возможности новой Катастрофы, однако вопреки, а может быть, именно благодаря этому, он превыше всего ставил будущее – мир, безопасность и процветание Государства Израиль.

Столь категоричная поддержка Д. Бен-Гурионом прямых переговоров с Германией вызвала неоднозначные отклики. Были те, кто полностью разделял его позицию, но были и те, кто резко ей противился. Так или иначе, важно отметить, что поддержка идеи о переговорах, как и противодействие ей, не укладывались в привычные политические и партийные рамки. Даже в тех партиях, которые приветствовали начало переговоров, в том числе и в руководимой самим Д. Бен-Гурионом Рабочей партии, эта поддержка оговаривалась целым рядом условий. В своей партии Д. Бен-Гурион мог рассчитывать на поддержку министра иностранных дел Моше Шарета и министра сельского хозяйства (впоследствии – министра обороны) Пинхаса Лавона. Вместе с тем, важно отметить, что в этом вопросе Д. Бен-Гурион мог рассчитывать и на поддержку извне – как со стороны возглавляемого Нахумом Гольдманом Всемирного еврейского конгресса, так и со стороны отдельных деятелей из других израильских партий, например, Ицхака Рафаэля – одного из лидеров движения Ха-поэль ха-мизрахи.

Нахум Гольдман был едва ли не самым последовательным сторонником переговоров о выплате репараций. Он лично участвовал во многих важных встречах с представителями правительства Германии. Его ключевая роль в этом вопросе определялась его положением на международной арене и в еврейском мире. У Н. Гольдмана были обширные связи среди ведущих политических деятелей в разных странах; в период, предшествовавший созданию Государства Израиль именно он вел переговоры с американской администрацией о плане раздела Палестины. В еврейском мире Н. Гольдман был известен как один из основателей Всемирного еврейского конгресса и один из руководителей Всемирной сионистской организации, причем его влияние в еврейском мире не ограничивалось сионистским движением.

В статье, опубликованной в 1952 г. в журнале ^ Zionist Quarterly, Н. Гольдман изложил свои политико-прагматические и морально-философские доводы в пользу прямых переговоров с Германией. Его политические и прагматические аргументы для оправдания переговоров изложены им самим с явной иронией и насмешкой:

«Как было бы здорово, если бы три западных государства […] взяли бы и заставили боннское правительство выплатить компенсацию! Вот было бы здорово, если бы мы могли сидеть сложа руки, а страны Запада получили бы для нас эти деньги! Но, к сожалению, […] западные страны не готовы сделать за нас эту работу. В последние годы они считают, что для их же собственной пользы […] лучше как можно меньше вмешиваться в чужие внутренние дела»14.

Морально-философские аргументы Гольдмана вкратце сводятся к следующему: нельзя, чтобы эмоциональное противодействие отняло бы у евреев элементарное право вернуть имущество, отобранное у жертв и их наследников. «Кто может отрицать моральное право евреев всеми силами пытаться получить как можно больше из этого имущества?» – спрашивал Гольдман15. Далее он писал:

«Я очень хорошо понимаю эмоциональное отвращение, которое испытывают многие евреи по поводу прямых переговоров с германскими чиновниками, но я не верю, что одного лишь морального отвращения достаточно, чтобы лишить жертв, переживших нацистские преследования, тех немалых доходов, которые они могут получить, если награбленное у евреев имущество стоимостью в сотни миллионов долларов будет возвращено. Что это за моральный принцип, который оставляет в руках преступника похищенные им сокровища?»16.

Вывод о необходимости переговоров с Германией по поводу выплаты репараций разделял и тогдашний министр иностранных дел Израиля Моше Шарет. Поддержка М. Шаретом позиции Д. Бен-Гуриона была особенно значима на фоне далеко не безоблачных отношений между ними. Разногласия между Д. Бен-Гурионом и М. Шаретом были вызваны серьезными расхождениями в их позиции по вопросам безопасности и обороны Израиля, но по вопросу переговоров с Германией, как и по вопросу сближения с Западом, Д. Бен-Гурион и М. Шарет были единодушны.

Позиция М. Шарета отчетливо выражена в его заключительной речи на специальном пленарном заседании Кнессета, посвященном обсуждению этой темы. Как и Н. Гольдман, подробно говоря о прямых переговорах с Германией, М. Шарет подкреплял свою позицию как моральными, так и прагматическими соображениями. М. Шарет отмечал, что страны-союзницы требовали от Германии «возмещения военного ущерба», тогда как претензии, выдвигаемые Израилем, «не связаны непосредственно ни с войной, ни с военным ущербом. Это совершенно особый счет с Германией, абсолютно отдельный, но при этом вполне конкретный, основанный на практике хищения имущества, так как в вопросе о безвинно пролитой крови нет счета, а есть лишь вечная память»17.

В отношении самих репараций М. Шарет утверждал, что нет никаких причин не воспользоваться награбленными нацистами у еврейских жертв средствами на благо укрепления Израиля вообще и абсорбцию сотен тысяч лишенных крова беженцев в частности. Выступая в Кнессете, он спрашивал: «Огромное имущество, из которого, если бы не Катастрофа, кто знает, какая часть была бы направлена в Израиль, чтобы оживить его пустыни и помочь собрать евреев стран рассеяния, на сегодняшний день уничтожено, разграблено и исчезло без следа. Если еще можно спасти хоть что-то из этого имущества, по праву принадлежащего безвинно погибшим евреям, – неужели это запрещено?»18 И сам же отвечал: «Подобно тому, как мы распахиваем двери перед каждым евреем вне зависимости от того, богат он или беден, так же мы должны открыть двери и своими руками привезти в Израиль имущество, которое его владельцам не довелось привезти самим, потому что они были убиты нацистами»19.

Из слов М. Шарета ясно следует, что для него конкретные, прагматические соображения превалируют над любыми другими. В первую очередь, считал он, надо позаботиться о сотнях тысяч репатриантов, прибывших в Израиль, и укрепить ослабленную экономику страны. В условиях, когда западные страны признали правительство Аденауэра и установили с ним дипломатические отношения, бойкот Германии со стороны Израиля имел бы минимальный эффект.

Более того, Д. Бен-Гурион и М. Шарет, вполне в духе идеологии политического сионизма, видели в создании Государства Израиль и превращении его в убежище для сотен тысяч еврейских беженцев истинную победу еврейского народа, сумевшего выжить и возродиться вопреки стремлению нацистов полностью уничтожить весь еврейский народ. Использование денег, получаемых из Германии, для создания и дальнейшего развития еврейского государства воспринималось ими как своего рода «конструктивное возмездие».

Другим сторонником Д. Бен-Гуриона по поводу получения репараций из Германии был Пинхас Лавон. В ходе обсуждения вопроса о репарациях в Кнессете П. Лавон сформулировал два принципиальных аргумента в пользу переговоров с Германией. Во-первых, он считал, что возрожденная еврейская государственность требует создания новой модели отношений между евреями и остальными народами, отличной от той, которая была принята в диаспоре. Если в прошлом она основывалась преимущественно на символах и эмоциях, то ныне, когда еврейский народ сам решает свою судьбу, следует руководствоваться прежде всего прагматическими соображениями. Иногда нужно идти на переговоры с «ненавистным и злым народом» и преодолевать чувство естественного отвращения, – говорил П. Лавон, – ибо этого требуют национальные интересы суверенного Государства Израиль. Именно этот принцип, по словам П. Лавона, побудил Теодора Герцля встретиться во время погромов в Кишеневе с министром внутренних дел России В. Плеве, считавшимся ярым антисемитом и гонителем евреев. Эта встреча была, по мнению П. Лавона, «первым выражением ощущения великой перемены в отношениях евреев с остальными народами, являвшейся результатом того, что вместо обособленных еврейских общин появилось сионистское движение, стремящееся к государственной жизни»20.

В своем ярком выступлении в Кнессете П. Лавон упомянул и переговоры, которые велись в 1933 году между Всемирной сионистской организацией и правительством нацистской Германии. Результатом этих переговоров стало соглашение, позволившее евреям, эмигрирующим из Германии в Палестину, вывозить с собой большую часть своего имущества. Уже тогда сам факт ведения переговоров с Германией подвергался жесткой критике со стороны представителей ревизионистского движения. Вспоминая дискуссию, разгоревшуюся в ишуве в начале 1930-х годов, П. Лавон спрашивал: «Допустим на секунду, что мы пошли бы по пути противников соглашения и оставили то еврейское имущество, которое мы спасли, в руках гитлеровской машины уничтожения и не смогли бы принять ту алию из Германии, которая стала краеугольным камнем в укреплении силы ишува, – кому бы мы помогли? Выиграл бы от такого развития событий еврейский народ либо же, наоборот, Гитлер?»21.

П. Лавон считал, что необходимость – неприятная, но неизбежная – вести переговоры с Германией является частью системы обязательств, вытекающей из решения быть «свободным народом в своей стране». С созданием государства, утверждал П. Лавон, понятия «возмездие» и «честь нации» приобрели новый смысл: «единственное возмездие и единственная национальная честь состоят в наращивании нашей силы и национального достояния, а все остальное – не более чем пустая декламация…»22.

Следует отметить, что помимо возглавляемой им Рабочей партии, Д. Бен-Гуриона поддерживали некоторые политические лидеры из других партий. Крайне важной в этой связи была поддержка со стороны Ицхака Рафаэля, бывшего в то время одним из лидеров религиозно-сионистской партии Ха-поэль ха-мизрахи и руководителем отдела репатриации и абсорбции Еврейского агентства. Именно нужды алии и трудности ее абсорбции в значительной степени определили позицию И. Рафаэля в вопросе о переговорах с Германией. Он опасался, что экономика государства, которое на протяжении трех первых лет своего существования приняло около полумиллиона репатриантов, находится на грани полного развала. Он полагал, что единственным спасением израильской экономики может оказаться внешний источник финансовых поступлений (прежде всего, на нужды алии и абсорбции), в противном случае у Израиля не останется иного выбора, кроме как сократить масштабы алии. Эту позицию И.Рафаэль выразил в своей речи в Кнессете во время обсуждения соглашения о репарациях:

«Работа по собиранию евреев диаспоры в Израиле только началась, и нельзя ее замедлять. Еврейская диаспора стонет в страданиях и, находясь под угрозой уничтожения, молит о спасении. Сотни тысяч наших братьев-евреев ожидают немедленного избавления. Масштабы алии сокращаются у нас на глазах из-за элементарного недостатка средств. Каждый, кто видел еврейских детей, страдающих от голода и грязи, погибающих без медицинской помощи в гетто Тегерана и Исфагана, Касабланки и Маракеша, в южных деревнях Туниса и Алжира, не на словах знает, что священная обязанность их спасения – превыше всего, особенно учитывая тот факт, что это спасение – залог развития и процветания нашего государства. А страдания наших братьев-репатриантов, из-за отсутствия квартир вынужденных жить в палатках на холоде и под дождем, без теплой одежды, – разве можем мы взирать на них с безразличием?»23.

Вывод, напрашивавшийся из слов Ицхака Рафаэля, был очевиден: ради улучшения бедственного положения репатриантов Израиль не может позволить себе пренебречь получением репараций из Германии.

^ Аргументы противников переговоров с Германией

Наряду с широкой поддержкой позиции Д. Бен-Гуриона по вопросу о начале переговоров о выплате репараций, в израильской политической системе были и силы, резко противившиеся всякому контакту с правительством Германии. Более того, выступления противников соглашения зачастую сопровождались бурными демонстрациями и вспышками насилия. Следует отметить, что против переговоров с Германией выступали критики Рабочей партии как справа (Общие сионисты и движение Херут), так и слева (МАПАМ и коммунисты). Кроме того, против переговоров высказались и некоторые депутаты Кнессета (в основном – выходцы из стран Европы, прибывшие в Израиль во второй половине 1940-х годов и видевшие все ужасы Катастрофы), принадлежавшие к фракциям, поддержавшим начало переговоров с Германией.

Хотя аргументы противников переговоров с боннским правительством отличались разнообразием, в них было и много общего. Критики Д. Бен-Гуриона – как справа, так и слева – утверждали, что «нельзя продавать национальное достоинство за чечевичную похлебку». Вот как сформулировал эту позицию Моше Альпан на митинге бойцов сопротивления, организованном партией МАПАМ: «Никогда еще честь народа не была так осквернена, как при том постыдном деянии, которое замышляют те, кто называет себя вождями Израиля, желающие продать за чечевичную похлебку все самое дорогое в жизни нации».

Более того, представители как левых, так и правых партий утверждали, что планируемые переговоры с правительством Бонна – это по сути дела шаг к прощению и примирению с Германией со стороны еврейского народа и правительства Израиля. «Неужели даже на Земле Израиля могут существовать разногласия по поводу ненависти к убийцам нашего народа?» – вопрошала на том же митинге Цвия Любеткин.

Партия МАПАМ видела в переговорах с Германией не только серьезную политическую, но и моральную ош
еще рефераты
Еще работы по разное