Реферат: Геополитическая мифология Армении и Нагорного-Карабахской республики

Внешняя политика малых стран

(Геополитическая мифология Армении и Нагорного-Карабахской республики1)

Светлана Лурье

Предисловие от первого лица
Прежде всего я объясню свою позицию по отношению к материалу, о котором буду писать. Ссылок в статье немного, а потому справедливо возникает вопрос об источнике исследуемого материала.

В значительной мере в основе работы лежат материалы, созданные в рамках Норкской коммерческой лаборатории политологического анализа (Ереван, 1991 — 1993 гг.), одним из учредителей которой был автор, до сих пор либо неопубликованные, либо публиковавшиеся только в армянской прессе, а также результаты моего непосредственного наблюдения или точнее сказать, результаты моего собственного опыта или точнее было бы сказать, результаты моего собственного опыта, полученного в ходе работы в Армении в сфере политологии и в рамках сложившейся в Армении оригинальной политологической традиции.

Кроме того, использованы некоторые неопубликованные работы, выполненные для руководства Нагорно-Карабахской республики и в ходе постоянного диалога с некоторыми из членов последнего в период 1991 — 1993 гг.

Будучи научным работником, исследователем, а не профессиональным политологом, я впервые обратился к политологии именно в Армении, тесно сотрудничая все это время с армянскими политиками и политологами, получил первоначальный багаж политических представлений именно там. В России я политологией не занималась никогда и была достаточно далека от любых политических сфер. Поскольку политология практически неотделима от политического фольклора, который по существу и определяет значение понятий и их взаимосвязи, то получилось так, что именно армянский политический фольклор стал для меня как бы “родным” языком в политологии.

Тексты и политические прогнозы публиковавшиеся в армянской прессе во многих случаях анонимно, воспринимались как тексты внутреннего происхождения и становились предметом оживленной дискуссии в некоторых армянских политических кругах, оставаясь в России непонятными, будучи написанными на ином понятийном языке.

В итоге у меня сложилось четкое разделение того, что я писала в России и того, что я писала в Армении. Это было два самостоятельных потока в моих исследованиях.

Однако, желание рассказать об армянской политологии своим соотечественникам не исчезало, а потому попытаюсь уже в письменной форме пересказать ее основополагающие идеи по возможности “своими словами”. При этом необходимо указать на неизбежную субъективность моей работы. Ведь то, что я предлагаю вниманию читателей можно рассматривать как попытку межкультурного перевода. Тем более это интересно для русского политолога, что позволяет понять,ствует маленькая страна на огромной политической арене, тем более населенная народом столь склонным к рефлексии, как армяне.


Условия формирования геополитических представлений армян


Та степень геополитичности мышления, которую мы встречаем в современной Армении, нехарактерна для малой страны. Армяне никогда не мыслят в локальных категориях. А для современного Еревана такой взгляд был бы нонсенсом. Их внимание привлекают общемировые процессы и закономерности. Не зная последних, невозможно понять свое собственное положение. Мир не состоял и никогда не будет состоять из равноправных субъектов. Те, кто сильнее, выстраивают свой баланс интересов и малая страна является кирпичиком внутри этого здания.

Этот взгляд армян на мировую политическую систему определен, с одной стороны, их горьким опытом в качестве объекта политического воздействия (носителя «армянского вопроса») и, с другой стороны, своего опыта... граждан великой державы, которыми они были с лишним полтора столетия. Они были (и осознавали себя) и одними из самых слабых, и одними из самых сильных. И что самое парадоксальное, это происходило одновременно.

С одной стороны, армяне имеют хорошо разработанную национальную идеологию и мифологию. С другой - за последние полтора столетия у армян сложилось достаточно прочная самоидентификация с Российской империей. Для них она не завоевательница, а любимое дитя. Российская империя воспринимается не просто как защита для армян, а возможность для них самореализации в дружественном окружении. Крупный армянский писатель Грант Матевосян писал: «Для гражданина Армении самая большая утрата - это утрата статуса человека империи. Утрата защиты империи в лучшем смысле этого слова, как и утрата смысла империи, носителем которого всегда была Россия. Имперского человека мы потерями. Великого человека, возвышенного человека, утвердившегося человека. Можете называть этого человека дитем царя, дитем Москвы, или же дитем империи. И я осмелюсь утверждать, что армяне, начиная с 70-х годов прошлого века и по наши дни, были более возвышенными, более могущественными и, хотя это может показаться парадоксальным, более свободными армянами, чем те, которые освободили нас сегодня от имперского ига» [Матевосян Г. 1992: 5.]. Впрочем, этот взгляд прежде всего ереванский, поскольку именно под российским протекторатом Ереван стал истинно свободным городом, возрос и расцвел.

Сложилось, таким образом, уникальное наложения опыта: опыта крошечной и мало кого интересующей страны, которая вынуждена отчаянно бороться за свое выживание, и опыта сверхдержавы. Последний не давал возможности переоценивать шансы и возможности маленькой страны и вынуждал смотреть на себя теми глазами, которыми смотрит на себя опасно заболевший врач, для которого ясны все симптомы собственной болезни и который с вынужденной ясностью отдает себе отчет в своем состояние, который не питает никаких иллюзий и не обманывается ложными надеждами, но пытается, опираясь на все свои знания и весь свой опыт, вернуть себе хотя бы малую часть здоровья. Это, если так можно выразиться, геополитика с петлей на шее, вынужденная рефлексия потенциальной жертвы, которая стремиться свести неизбежное зло к минимуму.

Но есть еще один аспект. На специфику армянского геополитического мышления наложился период расцвета специфической ереванской культуры. Это прежде всего раскрепощенность мышления, упорное стремление к поиску выхода из самой тупиковой ситуации. И, что не менее важно, это характерное для Еревана сознание себя в качестве победителя. Четкое осознание своей субъектности, что заставляет Ереван во всех обстоятельствах искать свою собственную активную роль в любых внешнеполитических событиях.


Основные проблемы ереванской геополитики.


Следует ожидать, что угол зрения ереванской геополитики достаточно нетрадиционен. Обычно геополитическая теория напоминает взгляд на мир с некоей вышеположенной точки. Они представляют собой объяснение мироустройства теми, кто сам формирует или пытается формировать геополитическую структуру регионов. Они, если не являются умозрительно-историософскими, чаще всего могут быть названы «технологическими», так как в конечном счете они разрабатываются для того, чтобы ответить на вопрос, каким образом достигнуть желаемого перевеса сил как в мире в целом, так и в конкретной его части.

Армянские геополитические представления по-своему уникальны: они созданы народом, не управляющим миром или обширным регионом, а являющимся объектом управления. Поэтому они затрагивают многие вопросы, значение которых трудно понять, глядя на мир с позиций державы, хотя они сами по себе, кажется, могли бы представлять значительный интерес.

Это — взгляд со стороны субъекта, который действует в рамках заданной извне геополитической структуры, и задача которого может быть определена как “адаптивная”. Она сводится к описанию задаваемой извне структуры пространства с целью выявить в конкретной ситуации степень жесткости определяемых извне рамок, возможности определения в каждой конкретной ситуации жестокости задаваемых структур и степеней собственной свободы, возможностей манипуляции и игровой активности.

Это предопределяет интерес в первую очередь к геополитическим механизмам как закономерностям внешнеполитической игры и принципам структурирования пространства “игрового поля” при различных типах внешнеполитического взаимодействия. Цель сводится прежде всего к ориентации в геополитическом пространстве, о чем мы будем говорить ниже. При этом часто этот субъект становится перед фактом, что ему выпадает (отводится, приписывается, провоцируется) в мировой политике какая-то роль. А потому основная проблема геополитической теории для малой страны — это вопрос об определении ею свой роли и выработки своего отношения к геополитической роли.

В армянской геополитике в первую очередь важны представления о принципах организации пространства, которые используют державы для усиления своих позиций (и которые для самих этих держав представляют собой технический вопрос), возможные формы зависимости, возможность сохранения для народа собственной субъектности в случае тех или иных форм зависимости.

Армянская геополитика вся инструментальна: в ней минимум философичности, максимум - поиска основания для собственного активного политического действия. Ее цель - поиск своей собственной роли в глобальной геополитической игре.


Зарисовки с натуры.


Разговор о мифологеме «поля политического действия» в армянской картине мира необходимо начать как бы с иллюстрации - иначе он будет казаться абсолютно умозрительным и не относящимся к жизни. Между тем те объяснительные конструкции, о которых речь пойдет ниже возникали из потребности объяснить совершенно казалось бы необъяснимые события, происходящие вокруг. Вся политическая реальность конца восьмидесятых - начала девяностых, если смотреть на нее из Армении, казалось, была насквозь пропитана алогичностью. Я привожу истории по памяти, но надеюсь, что ничего не искажаю. Другое дело, сколь бы внимательно я не следила за событиями, я могла опираться только на общедоступные источники информации или на свидетельства очевидцев. Поэтому, возможно, некоторые из приводимых мною здесь фактов имеют очень простые объяснения. Однако, даже если это и так, «необъяснимых» фактов было слишком много, чтобы это могло казаться естественной. Кроме того, для нашей темы важно не то, имеют или не имеют приводимые здесь факты объяснение и какое именно, а то, что в сознание людей они оставались необъяснимыми и количество необъяснимого постоянно возрастало.


В конце ноября 1988 года, когда по Армении прокатилась очередная волна митингов в Ереване было спровоцировано столкновение с войсками, после чего было введено военное положение, которое распространялось только на Ереван. Таким образом, Ереван был фактически блокирован и занят собственными проблемами. После этого примерно в интервале между 28 ноября и 2 декабря прошла почти полная депортация азербайджанцев из Армении. Степень организованности акции было невероятна. Если учесть, что ровно через неделю, после землетрясения все средства коммуникации работали крайне не согласованно, транспорт приходил не по назначению, то и дело возникала путаница, то можно себе представить масштаб проработанности операции по депортации, произошедшей практически бескровно одновременно во всех районах с помощью автобусов, причем не было ни малейших сбоев. Что самое интересное, что не только Россия, но и Армения, точнее Ереван, не знала о произошедшей депортации по крайней мере до середины лета 1989 года, когда отсутствие азербайджанского населения сказалось на снабжение Еревана продовольствием. На республиканском уровне было невозможно ни обеспечить такую организованность, ни так тщательно осуществить контроли информации в период, который теперь связывается с «гласностью». Глухо молчал и Азербайджан. В Россию весть о произошедшем дошла только к концу осени - началу зимы 1990 года.


В течение всего лета 1990 года во всех советских газетах печатались целые статьи о преступности в Ереване, о том, что по городу разгуливают вооруженные боевики и периодически возникает стрельба. То же самое практически каждый день сообщали радио и телевидение. Я помню газету «Известия» с огромной «шапкой»: «Жаркий август в Ереване». Сообщалось, что по Еревану страшно ходить не только ночью, но и днем. Я думала, это в Ереване - а я тогда где? В городе не было ничего подобного. Не было никаких вооруженных людей, ночью ходить по городу было нельзя, так сохранялся еще комендантский час, но до позднего вечера по многочисленным городским паркам гуляли семьи с детьми. Не происходило вообще ничего примечательного. С ужасом глядя ежедневные телевизионные «страшилки», я слала родным успокоительные телеграммы, не понимая, что пугаю их еще больше. Показывали многотысячные митинги «мятежников» на площади перед Оперой, где в это время играли дети. Откровенная стопроцентная ложь вселяла ужас. Армения казалась островком, лишенной всякой коммуникации с внешним миром.


Блокада Армении началась значительно позже, чем об этом начали сообщать в прессе. Это касается и транспортной, и энергетической блокады. Когда все СМИ твердили о полном отсутствии в Армении газа, жители Армении могли только удивляться. Газ во всех домах был. Когда его действительно начали отключать (а потом он как элемент быта исчез вовсе), что произошло не ранее осени 1991 года, об этом уже почти не упоминали.


Еще летом 1991 года через Азербайджан и Нахичевань могли проходить поезда для Армении. Не было пассажирского сообщения с Россией, но продолжал регулярно ходить поезд Ереван - Кафан, который пересекал Нахичевань, проходил через армянский город Мегри, выходил на территорию Азербайджана, останавливался там в райцентре Зангелан и возвращался в Армению в конечный пункт назначения город Кафан. В уходивший по вечерам поезд спокойно садились мамаши с детьми. Практически никто из жителей Еревана, кроме имевших родственников в Кафане, не исключая и политологов и части политиков, не могли тогда допустить даже мысли о существовании железнодорожного сообщения между двумя республиками. Я об этом знала только потому, что в то время жила рядом с железнодорожным вокзалом и ежевечерне видела уходивший поезд своими глазами.


Еще летом 1991 года, когда все СМИ провозглашали Армению самой независимой республикой, армяне менее всего собирались голосовать за независимость. Весной, когда проходил референдум о сохранении СССР и Армения официально в нем не участвовала, был проведен неофициальный опрос, о котором сообщило только местное телевидение: за Союз было около 70 % опрошенных. Идея независимости в этот период, вопреки тому как это подавалось российскими СМИ, воспринималась почти негативно. Мало-мальски оппозиционные газеты пестрели статьями о нежелательности выхода из Союза и редакционными замечаниями, что рады бы печать противоположные мнения, но никто не приносит.


Восприятие армянами поля политического действия.


Мир как арена политического соперничества.


Основная особенность восприятие армянами политического пространства, на котором они действуют, состоит в том, что оно является как бы двухуровневым, а именно, одновременно воспринимается, с одной стороны, и как пространство принадлежащее армянам, а с другой как территория, где происходит борьба сил, являющихся для Армении внешними (что само по себе еще не означает - враждебными). А потому территория современного армянского государства лежит не на твердой почве, а зыбком основание раздираемого в разные стороны полотна, не земле, а «геополитическом пространстве», где каждый кусок территории, каждый народ, каждая страна получает свое значение, свою функцию. «Чужое» ежедневно вторгается в «свое».

Поле политического действия предстает в глазах армян как арена соперничества сил, лежащих вне ее самой. Сама Армения существует при этом как бы в нескольких планах. Она воспринимает себя, во-первых, находящейся и вне конфликта (или над конфликтом), поскольку предполагается, что внешние обстоятельства не могут оказать сильного влияния на восприятие армянами самих себя; во-вторых, как находящуюся внутри конфликта, но не как его субъект, а как объект воздействия конфликтующих сторон; и в-третьих, и как стоящая в динамическом отношении к конфликту, то есть строящая свою собственную модель поведения по отношению к участникам конфликта, которая не являлась бы реактивной, то есть провоцируемой действиями соперничающих сил, а исходило бы из заданной логикой собственной идентичности отношений с ними.

Одно как будто бы противоречит другому и третьему. Но эти уровни в восприятии армянами поля политического действия соотносятся. Но нам важно изначально показать и слой объективированных, функциональных отношений между Арменией и внешними политическими силами, поглощающими Армению (и вызывающими ее всемерное сопротивление), безличных, почти абстрактных сил, фигурирующих под именем «державы», и слой конструирования отношений с внешними для Армении силами, как отношений, которые следовало бы уподобить межличностным.

Арена внешнеполитического действия как сквозняком пронизывается действиями соперничающих сил, задающих векторы взаимодействия и взаимозависимостей. Но арена соперничества не воспринимается как сплошная территория. Она, как на шахматные клетки, делится на функциональные участки, которые в процессе соперничества оказываются как бы игровыми фигурами, «инструментами соперничества».


^ Территории как игровые фигуры.


Этот мотив в армянской политологии чрезвычайно важен. Поэтому нам важно прежде всего ответить на вопрос, каким образом соперничающие силы (державы) структурируют мировое пространство?

Попытаемся сделать это с помощью образной картинки, которая сама по себе не является элементом армянской политической мифологии, поскольку она слишком конкретна и слишком логизирована, но которая, тем не менее, по моему убеждению, армянскую политическую мифологию довольно точно отражает.

Модель моя безусловно несколько архаична, но черты архаичности присущи всей политическому мышлению армян, и я не думаю, что это его недостаток. Нарочито упрощенные категории могут создать значительную степень определенности и образной конкретности, так недостающей тем, кто пытается мыслить в «современных» категориях. Эта «архаичность» мышления - особая форма адаптации к изменчивой, зыбкой реальности.

Итак, расположение зависимых регионов, тех территорий, которые та или иная держава считает подлежащими в обязательном порядке своему контролю, никогда не случайно. Каждая из этих территорий по своей сути либо крепость, защищающая то, что лежит за ней, и угрожающая тому, что лежит перед ней, либо точка, дающая возможность контролировать активность конкурента: переброски его вооруженных сил и грузопотоки, и в случае необходимости, перерезать ему дорогу. То есть, можно сказать, что это либо за’мок, либо замок’.

Эти за’мки - замки’ могут располагаться вдоль границы государства, превращая его тем самым в большую крепость (особенно, если сухопутная граница государства велика и проходит по конфликтным районам, как было в случае Римской и Российской империй; в частности, Закавказье было для Российской империи именно такой крепостью).

Они могут быть выдвинуты вперед форпостами (примером чего может служить германский проект Багдадской железной дороги, которая должна была быть, словно крепостным валом, огорожена немецкими колониями и германскими зонами преимущественного экономического развития и словно глубоким рвом окружена со всех сторон курдскими воинственными племенами).

Такие крепости могут быть разбросаны по всему миру, контролируя водные перевозки и ключевые порты (в качестве примера можно привести английские колонии в Кувейте, Акабе, Адане, которые были классическими образцами замков’, с помощью оккупации которых Англия перерезала своим конкурентам выход в Персидский залив и Красное море.)

Все приведенные выше примеры относятся к истории Восточного вопроса, включающий в себя и армянский вопрос, а значит, являющегося для армян частью истории их собственных политических мытарств и материалом для последующего политического осмысления и обобщения.

Добавим сюда, что и в целом понятие «буфера» для армянской политической мифологии - одно из центральных. Армения убеждена, что «державы» видели, видят и будут видеть ее в таком качестве. Вопрос о ее функции как буфера.


^ Субъект геополитики формирует структуру территории.


Любая экспансия осуществляется по более или менее продуманному плану, но уже к концу XIX века мы имеем уже дело с предварительной проработкой организации пространства, причем проект экспансии, даже если сама экспансия не удается, часто заметно сказывается на организации арены соперничества. Он может воплощаться фрагментарно, в качестве подготовки державами ключевых позиций для его реализации, может вызывать к жизни специфические территориальные образования, с тем, чтобы нейтрализовать действия соперников.

В этом случае мы встречаемся с предварительной детальной проработкой организации подлежащего экспансии пространства с точки зрения создаваемых на нем статических (как например, буферные зоны) и динамических (как например, зоны конфликтов) позиций, позволяющих оградить территорию от проникновения нежелательных соперников и обеспечить собственное управление ею.

Происходит последовательное накопление качеств, превращающих регион из поля спонтанного и творческого внешнеполитического взаимодействия в единую структуру, доступного контролю этой мировой силы именно в качестве цельного геополитического блока, а не совокупности разномастных государств и политических образований.

Проект воплощается фрагмент за фрагментом. Борьба различных проектов организации пространства одного и того же региона происходит порой будто бы в «четвертом измерении» и проявляет себя лишь внешне хаотичными действиями соперников в регионе. Предпринимаемые ими меры и контрмеры приводят к тому, что на карте региона возникают образования или наблюдаются эффекты, происхождение которых в данном месте и в данное время невозможно объяснить, если не принять во внимание, что кроме, так сказать, реального военно-стратегического противостояния между державами идет борьба идеальная: борьба проектов.

Реализация проекта не исключает спонтанного политического действия, когда какая-либо из мировых сил словно бы отбрасывает в сторону проект и совершает действия в, можно так сказать, "архаичном" стиле, то есть, направленные не на внесубъектное накопление определенных качеств на определенном участке территории, а на более или менее кратковременную коммуникацию с субъектами, действующими внутри данного геополитического региона. Это, затянись оно на более длительный срок, могло бы вовсе поломать проект, в котором внесубъектность и отсутствие внутренне обоснованной коммуникативности принципиально.


^ Ощущение себя в качестве функциональной территории.


Ощущение себя в качестве территории находящейся на арене соперничества держав, выражающегося в «проективной» форме, можно описать приблизительно так. Твое собственное представление о своих пределах, свой собственный образ на практике не вполне соотносится (или прямо противоречит) тому, что ты совершаешь, действуя на политической арене, а порой не можешь не совершать. Ты действуешь определенным образом, не потому, что тебя к этому кто-то непосредственно принуждает, а потому, что некая сила обстоятельств заставляет тебя постоянно, изо дня в день, делать нечто; причем это нечто не является хаотичным, каждое действие в определенном смысле связано с предыдущим, но не в том, в каком бы ты сам этого хотел. Ты не реализуешься сам по себе, а существуешь лишь как частица более или менее широкого геополитического региона.

Если читатель вспомнит те несколько «зарисовок с натуры», которыми мы начали рассуждения о парадигме «поле действия» в политической мифологии армян, то он, возможно, поймет это сводящее с ума ощущение виртуальной реальности.


А теперь попытаемся отойти от эмоционального восприятия и представить себе существование в зоне геополитической активности в форме модели.


^ Страна Х вне геополитического поля.


При реализации проекта распределение функциональных значений между участками территории на геополитическом поле имеет основание, с одной стороны, в планах и намерениях субъекта, организующего политическое пространство, а с другой - в возможности для занимающего данную территорию народа или государства реализовать это значение. Чтобы объяснить, как происходит это взаимодействие, нам придется прибегнуть к некоторой схематизации.

Страну, находящуюся внутри геополитического региона назовем системой Х, а геополитическое поле, в которое она включена, системой У.

Рассмотрим некоторые характеристики системы Х. Так, в географическом пространстве выделяется ряд точек, на которые падает основная смысловая нагрузка и где в соответствии с закономерностями системы Х должны происходить основные события. Это, например, столица, центры региональных субэтнокультур, выделенные точки границы и т.п. Система Х обладает некоторым экономическим потенциалом, в ней действуют общественно-политические силы, что влияет на ее внутриполитическое развитие и внешнеполитическую активность.

В ментальном (и в частности, в идеологическом) плане для системы Х характерен определенный набор стереотипов, установок, которые являются для нее структурообразующими. С ними соотносятся комплексы ассоциаций, которые задают связь между реакциями системы Х на внешние стимулы.

Система Х может иметь различные альтернативы своего развития, связанные с различными ценностными системами. Внутренняя политика народа (системы Х) может быть представлена как борьба внутренних альтернатив, то есть различных возможных для него способов восприятия действительности, которые задают и характер его действия в мире.


^ Страна Х внутри геополитического поля.


Что для системы Х означает включение в оформленное геополитическое поле (систему Y)?

Та роль, которую принимает система Х, рождается как бы из двух встречных потоков: собственных интенций системы Х и структурных значений, вытекающих из логики конфигурации пространства системы Y. Первая дает из себя некоторое содержание, которое будет задействовано в геополитической организации региона, а вторая придает ему форму, стыкующуюся с другими функционально-территориальными образованиями региона, - в результате чего система Х предусмотренным проектом образом включается в функциональное взаимодействие с ними.

Прежде чем обратиться к тому, каким образом происходит воздействие системы Y на процесс ролеобразования системы Х, мы должны сказать несколько слов о самом этом процессе.

Стимулируется одна из внутренних альтернатив системы Х. Система Y воздействует в едином желательном ей направлении на различные уровни системы Х. При этом она либо способствует проявлению и закреплению роли системы Х, либо, не препятствуя в целом реализации роли системы Х, стремится исключить некоторые из признаков этой роли, либо стимулирует отдельные ее атрибуты, функционально необходимые системе Y, даже и разрушая при этом роль.

В последнем случае влияние системы Y воспринимается системой Х как наличие аномалий. Так в географическом плане главные события начинают происходить не в тех местах, где следует в соответствии с собственными закономерностями системы Х, а в других. Возможны перекосы в экономической сфере, рассогласование деятельности государственных структур: одни из них непомерно расширяются, другие начинают отмирать. На поверхность общественной жизни выходят динамичные силы, действия которых могут выглядеть непредсказуемо, исходя их логики системы Х. Одни слои ментальности могут выпячиваться, другие как бы выпадать, а реакции на внешние стимулы казаться нелогичными.

Воздействие происходит путем подпитки сфер материализации желательной внутренней альтернативы системы Х и блокировки нежелательных, что создает повышенную концентрацию энергии вокруг оставшихся. Таким образом, в системе Х происходит переброс энергии от альтернативы к альтернативе. Определенные области деятельности оказываются бесперспективными, основные силы народа перебрасываются на поддерживаемые и финансируемые, а репрессируемой альтернативе продолжают служить лишь немногочисленные приверженцы идеи.

Подкрепление желательных действий системы Х возможно через избирательные капиталовложения, транслирование идеологических принципов, создание необходимого уровня квалификации кадров в соответствующих сферах, поддержку реформ, обеспечивающих необходимую системе Y структуру системы Х, внешнеполитическое содействие системе Х в тех или иных ситуациях, формирование имиджа общественных движений и лидеров, а также путем пропаганды. С помощью последней достигается коррекция образа себя системы Х и возможен ее переход из роли в роль в условиях кризиса самоидентификации.


^ Народ на геополитическом пространстве.


Структура системы Y в не меньшей степени, чем от очертаний проекта, зависит от ролевого поведения включенных в него национально-государственных образований. Возьмем крайние точки. Пусть та роль, которая предполагается для народа в данной организации пространства, может быть им самостоятельно избрана. В этом случае происходит резонанс и народ воспринимает сложившуюся структуру пространства как комфортную для себя: она согласуется с его представлениями о самом себе, виды деятельности согласуются с его склонностью к самореализации, его реальные и потенциальные границы отвечают воззрениям о должной территории его бытия. В другом случае, роль или функция, требуемые извне, несовместимы с его установками, и он либо восстает против нее, не желая никаких компромиссов, либо принуждается силой к выполнению той или иной функции (но не роли - исполнить роль заставить нельзя: можно гнать на войну силой, но нельзя силой пробудить военный энтузиазм).

В реальной жизни обе эти крайности редки. С одной стороны, проекты организации территории хоть мало-мальски согласуются с ее этнографическими особенностями, насколько они осознаются державами.

С другой стороны, каждый народ имеет совершенно уникальную картину мира, и даже если культура двух народов восходит к общим истокам и их высшие ценности совпадают, реальные их взаимодействия могут вызывать трения. В средней же, наиболее частой ситуации от народа (или государственного образования) требуется выполнение определенной роли в заданной организации пространства, и он может более или менее удачно приспособиться к ней, оставаясь внутренне не вполне удовлетворенным и постоянно находясь в поисках более соответствующей его сущности самореализации.

Возникают и исчезают варианты, компромиссные для обеих сторон, а эта борьба, изначально происходящая в идеальной сфере, реализуется в виде тех или иных внешнеполитических действий и материализуется в форме той или иной организации пространства, которая может быть далека от первоначального замысла.


^ Политология внутри геополитического катаклизма.


Представление о системе взаимодействия сил мировой политики создает для народа возможность «операционального» подхода к геополитическим условиям своего действия. Первым шагом здесь является различение направленности внешнего воздействия на себя, основных точек этого воздействия - какие сферы действия подпитываются, а какие блокируются. Для этого необходимо представить свои собственные внутренние альтернативы, то есть психологически возможные (вне зависимости от того, желательные они или нежелательные) роли в мировой политике, а также - возможные варианты организации геополитического пространства.

Таким образом, выделяются самопроизвольные импульсы действия внешнеполитического субъекта и вероятная реакция на них сил мировой политики (что они должны предпринять, чтобы достигнуть желательного состояния этого субъекта). Целенаправленному воздействию при этом подвергается только ограниченное число сфер самореализации - ролеобразующих факторов. При различных вариантах геополитической структуры, а следовательно, каждой определенной навязываемой субъекту роли со стороны мировой политики (исходя из их функционального взгляда на него), эти ролеобразующие факторы будут различны. Информация о накоплении качественных изменений в ролеобразующих структурах под внешним воздействие указывает на изменение функции территории в геополитическом пространстве.

Это, собственно, и есть уровень необходимого операционального знания, - поскольку это знание о внешних обстоятельствах, ставящих рамки культурно-политической самореализации. В унифицированном потоке мировой политики внешнеполитической реализации малой страны крайне затруднена. Знание жестких внешних рамок позволяет ему осознать, что она именно затруднена - но возможна.


Подведем итоги сказанному выше:


Такое видение арены политического действия кажется очень своеобразным. Оно далеко отстоит от зачастую присущих малым странам, недавно провозгласивших свою независимость, наивно-рационалистического воззрения на систему международных отношений и приписывание себе несуществующей значимости в политических делах. Оно далеко отстоит и от идеология заговора, когда все несовершенство мира связывается с определенной внешней силой, стремящейся во чтобы то ни стало противодействовать развитию и благополучию страны.

Действия соперничающих сил не направлены против Армении или против кого бы то ни было другого специально. Они борются между собой, создают структуру пространства соответствующую целям их соперничества чуждую той структуре, которая сложилась бы в регионе самопроизвольно. Это не означает, что она была бы более справедлива или более удобна для армян. (В конце концов, никто не знает, как сложилась бы судьба армян, не будь держав с их Восточным вопросом. Ведь тогда армяне оставались бы один на один с турками. Но, с другой стороны, не будь никаких внешних факторов, между турками и армянами мог бы сохраняться полный мир, как то было до второй половины XIX века.) Это не означает, и того, что соперничающие силы сами по себе враждебны армянам или даже безразличны им. Когда мы будем говорить о парадигме «условие действия» в сознании армян, мы покажем, что в определенных ситуациях с какой либо или с какими-либо из этих сил могут возникать очень тесные, почти «межличностные» отношения.

Превращение территории страны в арену соперничества не означает и ее непременное уничтожение, физическое или моральное, мы увидим это, когда будем говорить о мы-концепции в армянской политологии. Функциональная структура территории напоминает собой как бы пересеченное поле, развитие в условиях соперничества - бег с серьезными препятствиями. И это своего рода условия игры. Условия, в которых Армения начинает свою игру.

Происхождение армянской мифологемы политического поля действия легче всего объяснить тем опытом, который получили армяне, включившись в конце XIX века в активные международные отношения. Конечно, такой опыт получили далеко не только одни армяне. А кроме того, характерно, что подобное состояние политической арены действия воспринимается армянами как нормативное, протестовать против которого все равно, что протестовать против несовершенства мироздания. Последнее является своеобразной чертой политической мифологии армян и не свойственно большинству других народов, находящихся в политическом отношении в том же положении, что и армяне. Это часто объясняют политическим умом армян. Однако представляется, что дело здесь не в уме как таковом.

Представленная схема (которая является одной из разновидностей интерпретации армянами политического поля действия в качестве аре