Реферат: О. В. Великанова1 Функции образа лидера в массовом сознании. Гитлеровская Германия и советская Россия

О.В. ВЕЛИКАНОВА1

Функции образа лидера в массовом сознании. Гитлеровская Германия и советская Россия

Сравнение того, как возник и развивался культ лидера в весьма различных культурах Германии и России, дало возможность структурировать этот многоплановый фено­мен и вычленить доминанты в его развитии. Изучение тео­ретических подходов западной историографии к немецкой истории, более глубокое знание о Гитлере и его культе по­зволили по-новому подойти как к советскому культу, так и к осмыслению самого феномена культа лидера.

Предметом рассмотрения будет не собственно тот или иной лидер, но некий фантом, продукт пропаганды и массо­вых представлений и иллюзий. Не Гитлер, Ленин или Ста­лин как таковые, но какими они казались, как их образ воспринимался людьми. Обобщения в этой статье сделаны на основе источников, отображающих коллективные пред­ставления, из которых для иллюстрации выбраны один-два факта или высказывания.

Явление культа лидера обычно связывается с архаичес­кими обществами, восточными деспотиями или рассматри­вается как атавистический феномен массового сознания, проявление отсталости или низменных, примитивных че­ловеческих эмоций и инстинктов, не соответствующих при­роде рационального человека и жизни индустриального общества. Тем не менее культ лидера был одной из ярких черт истории XX века и проявился в государствах с раз­личными социальными устройствами, с разной историей и культурой - Германии, СССР, Италии, Китае, США и т.д. Религиозное или полурелигиозное поклонение лидеру в форме государственного ритуала имело место в различные периоды их истории, но именно в первой половине XX века проявилось в полную силу.

^ Трактовка культа лидера в историографии

При всем многообразии исследовательских подходов к анализу культа лидера следует учитывать различную при­роду культа.

1. Культ как сконструированный, навязанный сверху властью молчаливым пассивным массам посредством ма­нипулирования общественным мнением, интенсивной про­пагандой.

2. Культ как спонтанное явление, возникающее "снизу", исходящее от масс при определенных обстоятельствах (на­пример, кризис).

3. Культ как порождение исключительных качеств лич­ности лидера (теория харизмы) или его воли.

Каждый конкретный случай культа не выступает в чис­том виде. Например, в культе Гитлера одни исследователи видели прежде всего результат государственной пропаган­ды, искусственного манипулирования сверху. Эту точку зрения еще в 1932 году высказал Т. Гесс. Другие анализи­ровали его спонтанное развитие снизу и указывали на ре­лигиозную сущность его природы, глубокие традиции по­литической культуры, корни в массовой психологии. Неко­торые сосредоточивали внимание на психопатологических особенностях личности Гитлера, убежденного в своей из­бранности и увлекшего за собой своих сторонников. По­следняя точка зрения внутренне перекликается со взгля­дом на культ Гитлера и вообще на немецкий фашизм как на уникальное, случайное явление, выходящее за рамки "нор­мального" исторического процесса и не имеющее глубоких корней.

В трактовке советских культов также присутствовали различные подходы. Для советской (дохрущевской) исто­риографии было характерно подчеркивание спонтанности культов В. Ленина и И. Сталина, что соответствовало офи­циальной доктрине о демократичности советской власти как построенной в соответствии с чаяниями народа.

После смерти Сталина как в советской историографии, начиная с доклада Н. Хрущева, так и в некоторых запад­ных работах центр тяжести в объяснении культа лидера переносится на качества личности Сталина, свойственную ему мегаломанию. Этот подход отражался в обосновании некоторых атрибутов режима, таких, например, как террор, психопатологическими чертами характера Сталина. Демо-низация личности вождя имела место в Германии сразу после 1945 года, так же как в России после XX съезда и еще раз после крушения коммунистического режима, когда нация пыталась оправдаться и спрятаться от ответственно­сти за спинами демонических фигур Гитлера/Сталина/ Ленина, на которых возлагалась вся вина и ответственность. Такие оценки были лишь оборотной стороной только что пережитого культа.

В советской историографии взгляд на культ Сталина отмечается и как "извращение", случайное отклонение, не­нормальность в развитии социалистической демократии, вызванные ее незрелостью.

Итак, к такой форме взаимоотношений лидера и народа, как культ, исследователи подходили с разных сторон, обра­щая внимание на ту или иную составляющую этого слож­ного исторического, психологического и социального явле­ния. Как мы видим, в историографии преобладает подход к культу вождя как к социально-политическому феномену, автор же попробовала взглянуть на него в антропологи­ческом измерении. Дело в том, что не все стороны культа могут быть поняты в терминах политической теории. Для ответа на вопрос, почему возникает культ, продуктивно бу­дет привлечение методов массовой психологии, а также изучение представлений, глубоких верований, иллюзий, ми­фов массового сознания, поскольку мы не можем обойти вниманием иррациональный элемент в культе лидера. Бла­годаря вкладу 3. Фрейда, Г. Ле Бона, И. Тарда в науку об обществе было признано, что не только рациональный рас­чет двигает людьми в их стремлении к интеграции. В под­держании социального порядка большую роль играют и иррациональные элементы.

^ Социализм и национализм как гражданская религия

На мой взгляд, феномен культа вождя может быть рас­смотрен в категориях "гражданской религии". Под гражданской (светской) религией обычно понимают возникшее еще в архаические времена видение мира через мифы и символы, осуществление человеком своих надежд и фобий в ритуальных и литургических формах. Э. Дюркгейм ука­зывал, что даже на поздних стадиях социокультурного раз­вития всякое общество нуждается в "функциональном эк­виваленте" религиозной системы (называют ее "религией" или нет - имеет в основном семантическое значение). Ми­фологизированное видение мира может реализовываться не только в форме устоявшихся религий, но и в процессе секуляризации принимать иную направленность и иные формы. В XX веке к таким светским воплощениям религи­озной системы представлений можно отнести социалисти­ческую и националистическую идеи.

В России, разрушив такие цементирующие социум ос­новы, как религия и монархия советская власть не могла обойтись без новой, сплачивающей общество парадигмы. Она должна была сконструировать объясняющую мир альтернативную православной религии систему представ­лений, предложить пути "спасения". В русском марксизме существовало понимание важности обращения к сфере под­сознательного, к эмоциям. "Богостроители" во главе с А. Луначарским полагали, что социализм нуждается в ис­пользовании воодушевляющей силы мифа. Марксизм-ле­нинизм в советской России стал такой гражданской рели­гией - мировоззрением, способом восприятия мира с боль­шой долей веры. На это указывали М. Левин, Р. Стайте и другие. Так воспринимали это и обыкновенные люди. В частном письме из Ленинграда в Англию в 1925 году гово­рилось: "Теперь здесь новая религия, так называемый Ле­нинизм. Повсюду видишь портреты этого человека, как в старое время иконы..."

В Германии в качестве сплачивающей общество пара­дигмы выступал национализм. Д. Лангевише пишет: "На­ционализм принимает на себя функции некоей идеологии интеграции. Ему удается сплотить массовое сознание в нечто целое, имеющее общее прошлое, общего врага и определяю­щего общую цель на будущее". Уже начиная со времени Великой Французской революции многие современники отмечали в Германии появление обостренной "жажды мифа". На религиозную природу национал-социализма с культом Фюрера в центре указывали многие исследовате­ли - Юнг, Моссе, Стерн и другие. Но еще в 1936 году Геб­бельс заявлял: "Германия превратилась в единую великую церковь, охватывающую все классы, профессии, вероиспо­ведания".

Присутствие компонента веры в культе лидера пред­ставляется мне важным аспектом. Э. Фромм относит веру к одной из основных человеческих потребностей, считает ее сущностным атрибутом человеческой природы. Ирра­циональную веру Фромм рассматривает как веру в челове­ка, или идею, или символ, которая опирается не на личный опыт, интеллектуальный или эмоциональный, но основыва­ется на эмоциональном подчинении некоему иррациональ­ному авторитету.

Многие люди обрели в социализме веру, в которой Ре­волюция выступала как акт творения нового мира. Они были полны уверенности в возможности переделки челове­ка и мира, ощущения своей призванности нести "дух рево­люции". Идею коммунизма они находили достойной, чтобы во имя нее жить и за нее умереть. Это давало им чувство правоты, великий стимул и энтузиазм. Во многих советс­ких людях, включая жертвы, даже террор не поколебал веры в историческую миссию партии и безошибочность лидера. Мы знаем, что заключенные сталинских лагерей писали Сталину письма с уверениями в своей преданнос­ти. Слово "энтузиазм", которое часто сопровождает харак­теристику сталинизма, очень близко по значению к "вере". Пережившие Третий рейх замечали, что "это было время искренней веры". Как слово "энтузиазм" было распрост­ранено в советское время, так и определение "фанатичны" было излюбленным выражением Гитлера. Кстати, и в Со­ветском Союзе это слово было лишено негативной конно­тации......

Итак, и социализм, и национализм выступали в качестве светских воплощения религиозной по сути системы пред­ставлений, сплачивающих общество. Лидер персонифици­рует эту парадигму.

Образ вождя живет в коллективном сознании в различ­ных ипостасях, формах, отвечая различным человеческим потребностям - потребности в идентификации покровите­лю, стремлению к интеграции. В полифоническом образе вождя можно различать ипостаси, грани этого образа, с од­ной стороны, предлагаемые властью, и с другой - выдвигае­мые коллективным сознанием, а иногда и коллективным бессознательным. Образ лидера выступает в роли родово­го символа, религиозного, классового, политического, нацио­нального, в качестве образца для подражания.

^ Религиозный символ

Как показывают источники, образ лидера и в Германии, и в России (даже при антирелигиозной пропаганде в по­следней) выполнял роль религиозного символа с такими атрибутами, как вездесущность, бессмертность и совершен­ство высшего существа. Иллюзию вездесущности создава­ли бесчисленные изображения лидера, присутствие его имени в названиях улиц, городов, институтов. Распространение визуального образа вождя имело особое значение в дотелевизионную эру. Это подтверждается характеристикой, ко­торую давал Я. Хейзинга применительно к XV веку: "Од­нажды приписав действительное существование какому-то понятию, рассудок хочет видеть его в реальности и может достичь этого через персонализацию его". Для обыденного сознания толпы "простого присутствия визуального образа святых вещей было достаточно, чтобы установить их истин­ность". Это вполне применимо к коллективным представ­лениям и в XX веке, особенно в отношении преобладавшей внетекстовой массовой культуры в России первой трети XX века, опиравшейся не на письменное, но на устное слово или зримый образ. Сохранение внешнего облика мертвого Ленина, возможность обозрения его массами непременно в открытом гробу было главным требованием Политбюро в задании, поставленном перед врачами и специалистами в 1924 году. Его нетленный образ должен был быть подтвер­ждением истинности идеи, которую он олицетворял.

Место образа Ленина внутри иерархии коллективных представлений было зримо обозначено в интерьере кресть­янской избы. Начиная с 1920-х годов и даже еще в годы Великой Отечественной войны, в крестьянских жилищах фотопортрет Ленина нередко помещался в красный уго­лок, рядом с иконами. Сводки о настроениях в Третьем рейхе также сообщали о сооружении домашних алтарей с фотографией Гитлера на месте дароносицы. Журнал "Das Freic Wort" наставлял: "Нежная рука и сердце должны предлагать ему (портрету фюрера) маленькие дары каж­дый день - цветы или растения". Это касается зрительного знака.

Вездесущность вождя подчеркивалась лозунгами; на­пример, после смерти Ленина в 1924 году: "Ленин молчит, но мы, рабочие, слышим его голос внутри нас". Еще в 1918 году в Петрограде о живом вожде говорилось: "Во многих из нас незаметно для нас есть маленькая частица от вели­ких трудов товарища Ленина, от его неустанной работы".

Аналогичный мотив божественной вездесущности зву­чал в словах Г. Фихте о Бисмарке: "Бисмарк.- это Герма­ния. .. Из него мы вышли, через него мы стали, что-то от его жизни, от его силы живет в каждом истинном немце". В 1932 году очевидцы подчеркивали, что впечатление вез­десущности фюрера создавали его предвыборные полеты (Deutschlandflug), разрекламированные под лозунгом "Фю­рер над Германией". Пользуясь самолетом, за шесть дней Гитлер смог выступить на массовых митингах в 20 горо­дах. В четырех вылетах между апрелем и ноябрем 1932 года Гитлер выступил на 148 митингах и был увиден лич­но и услышан миллионами немцев. Трудно переоценить значение личного контакта участников этих митингов с фюрером, спустившимся с небес, особенно в то время, когда это было в новинку. Помимо визуального ряда, значение лидера как религиозного образа находило отражение в лексике. Бесчисленные официальные и частные докумен­ты свидетельствуют об употреблении религиозных терми­нов в отношении, например, Ленина, что указывает на то "измерение", тот уровень общественного сознания, в кото­ром жил этот образ. Уже в 1918 году близкий соратник Ленина Г. Зиновьев называл его "апостолом социалисти­ческой революции", а его книгу "Что делать?" сравнивал с Евангелием. Г. Плеханов еще в 1903 году считал эту книгу "катехизисом для наших практиков". В 1923 году Л. Троцкий писал:"Маркс - пророк со скрижалями, а Ленин - ве­личайший выполнитель заветов".

Видение мира в религиозных символах как арены борь­бы божественных сил порядка и сатанинских сил хаоса было характерно и для тех членов социума, которые не принимали официальной системы ценностей. В их глазах образ Ленина приобретал если не божественные, то демо­нические черты. Оппоненты из самых различных слоев общества называли его антихристом, дьяволом. Вот лишь одно из многочисленных аналогичных высказываний в част­ных письмах, вскрытых цензурой (март 1924): "У нас от­реклись от Бога истинного и признали себе Богом черта, кровопийцу людоеда Ленина и Троцкого". В процессе де-ленинизации проявились те же стереотипы, и многие ора­торы на митинге 1990 года, требовавшие переименовать Ленинград, называли Ленина сатаной.

Религиозный дискурс был характерен для языка Тре­тьего Рейха. Рядовой нацист в интервью американскому социологу Т. Абелю в 1934 году говорил: "Моя вера в том, что наш вождь, Адольф Гитлер, дан судьбой немецкой на­ции как наш Спаситель, несущий свет в темноту". Другой рассказывал о впечатлении от митинга: "Его слова подей­ствовали на меня как обращение пророка". Гамбургская учительница писала об одном из митингов: "Какое множе­ство людей взирали на него, ощущая веру в него как своего защитника и помощника, своего спасителя, своего избавите­ля от невыносимых невзгод; на того, кто спасает Прусского принца, ученого, священника, фермера, рабочего, безработ­ного, который объединяет их разрозненных в единую на­цию".

И сам Гитлер в своих речах, и его сторонники часто прямо сравнивали фюрера с Иисусом Христом, признава­ли его Спасителем нации. Гитлер говорил, что довершит дело, которое начал Христос. Речи Гитлера были прониза­ны религиозной символикой. Иногда он их заканчивал "Аминь". Свою речь 1 мая 1933 года в Национальный день труда он завершил прямым обращением к Богу: "Господи, ты видишь, мы преобразились. Немецкий народ более не народ без чести, опозоренный, разрываемый на части, мало­душный, слабый в своей вере. Нет, Господи, немецкий народ снова силен в своей вере, в своей целеустремленности, в своей готовности к жертве. Господи, мы не оставили тебя. Благослови же нашу борьбу за свободу, наш народ и отече­ство". Таким образом, он выступал прямым посредником между народом и Богом.

В целом религиозное измерение было очень важным компонентом в мифе Гитлера. Участники массовых митин­гов в присутствии фюрера отмечали, что их атмосфера была ближе к атмосфере богослужений, чем к политическому собранию. В своем дневнике за 1945 год Г. Геббельс поме­чал: "Когда говорит Фюрер - это как религиозная служ­ба". В 1935 году простые бедные люди воспринимали со­циальную помощь как личное благодеяние непосредствен­но Гитлера. Районный нацистский руководитель рассказы­вал о благодарности одной женщины: "Мы были коммуни­стами. Но когда ты четыре года остаешься безработным, ты становишься радикалом. Уже два года мой муж работает в Тогинге. Посмотрите, теперь фотография Фюрера висит в нашей когда-то коммунистической лачуге, и под этой фото­графией я научила свою девочку "Отче наш". Я, которая рассталась с церковью в 1932 году. Каждый день моя доч­ка произносит "Отче наш" перед Фюрером, потому что он дает нам насущный кусок хлеба". Доклады Социалисти­ческой партии Германии в изгнании сообщали о том, что в 1933 году дом в Оберзалцберге, где жил Гитлер, стал мес­том паломничества, кусочки ограды у него часто забирают как реликвии, а одна женщина собрала землю со следом ноги Гитлера. Свидетельства о религиозном значении фи­гуры лидера, как Ленина и Сталина, так и Гитлера, бесчис­ленны.

Мотив вечности, бессмертности присущ любому куль­ту. Статус высшего существа предполагает его неподвласт­ность времени. Идеальный образ несовместим с болезнями, присущими простым смертным. Отсюда атмосфера секрет­ности вокруг болезни Ленина, затушевывание художника­ми парализованной левой руки Сталина, тайна его болезни и последних дней. Когда же вождь все-таки умирает, кон­струкция ритуала вокруг его могилы, сооружение Мавзо­лея (можно вспомнить также изготовление effigy-скульп­турного изображения короля в Средневековой Франции и Англии) отражают стремление "обессмертить", продлить во времени функцию, выполнявшуюся им, - функцию ин­теграции, социализации новых поколений, а также стремле­ние обеспечить преемственность власти. В этом смысле умерший вождь продолжает и после смерти выполнять свою функцию. В годы первой мировой войны в дни поражений Германии там выпускались открытки, изображавшие Бис­марка, воскресшего, чтобы защитить Германию. Мавзолей Бисмарка в Фридрихсруэ не только вскоре после смерти, но и в 20-е годы был местом паломничества и националис­тических демонстраций. Перед ним проходили марши и парады молодежной организации Бисмарк-Югенд. Гитлер пришел к саркофагу Бисмарка 14 февраля 1939 года, что­бы подчеркнуть преемственность власти.

Но наиболее ярко качество бессмертности в видении об­раза вождя нашло свое отражение в идее сохранения тела Ленина после смерти и выставлении его в Мавзолее. Если для партийной верхушки это качество было осознано в виде политического интереса легитимации наследников, как де­монстрация верности вождю, то массовым сознанием такой атрибут воспринимался как религиозный символ. В быв­шем Центральном партийном архиве хранятся девять част­ных и коллективных писем с предложениями о сохране­нии тела любимого вождя. В свою очередь, сохранение за­бальзамированного тела Ленина давало повод к возникно­вению тогда в фольклоре мотива о его воскрешении. В середине 20-х годов по Москве ходила легенда, что по ночам по Кремлю разгуливает призрак Ленина. В Вятской губернии была записана сказка о том, что Ленин решил представиться мертвым, чтобы посмотреть, как без него пой­дут дела, и по ночам приходит на завод, в деревню, в Кремль, чтобы это проверить. В данном сюжете заслуживает вни­мания представление о Ленине как о высшем су due, един­ственном, кто имеет право судить о праведности и истинно­сти нового мира. То же отношение мы можем усмотреть в фактах уже 80-х годов, когда люди, доведенные до отчая­ния своим бесправием, не найдя нигде защиты, оставляли письма "Ильичу" со своими жалобами на парапете у стек­лянного гроба в Мавзолее, считая его последней инстанцией в поисках правды.

Итак, образ лидера, олицетворяющего ценности той или иной гражданской религии, играет роль религиозного сим­вола, высшего существа, совершенного, вездесущего, бессмерт­ного, что находит свое отражение и в иконографии пред­ставлений, и в языке, и в стереотипах поведения, и в ритуалах.

^ Родовой символ

Другой важной функцией образа лидера является родо­вой символ - символ отца, защитника, покровителя, "вол­шебного помощника". Культ лидера может принимать раз­личные формы и отвечать разным человеческим потребно­стям, однако самым значимым его компонентом является культ отца, будь-то святые отцы церкви, отец нации, основа­тель партии и т.д. Вспомним, что в России царя называли Царь-батюшка. А разве не называли Сталина великим Отцом советского народа? Сравнение Германии и Советс­кого Союза показывает, что ипостась отца, хотя и имела место, но не была так существенна в немецком культе ли­дера, как в советском. Тем более отчетливо видна эта осо­бенность в советских представлениях о вожде.

Государства со слаборазвитыми гражданскими инсти­тутами часто пытаются организовать свое устройство по типу архаическому - сохранить подобие родовой организа­ции с лидером в качестве отца или старейшины. Восприя­тие лидера как отца-покровителя наиболее ярко реализу­ется в традиционных обществах, в институте монархии. Но и в революционном обществе концепция отца-основателя имеет особое значение. Новый режим, прервавший преем­ственность с прошлым, все же нуждается в легитимации. Потребность в отце-основателе, которая играет фундамен­тальную родь в структурировании общества, в России реа­лизовалась в мифе Ленина. Даже когда монархия устра­няется, как это было в России и в Германии, потребность, устремленность масс к отеческой заботе остается сильной. Возможно, некоторые особенности русского национально­го характера, русской политической культуры находили от­ражение в отношении к власти. Автократический стиль вла­ствования каждый ребенок усваивал еще в семье, которая в России и в начале XX века оставалась патриархальной.

Другая особенность русской политической культуры - сла­бость абстрактных представлений об институтах власти. Крестьяне были более верны Богу, чем церкви, царю вери­ли более, чем правительству, Ленину. Сталину - более, чем партии. Крестьяне, не понимая сложного механизма функ­ционирования государства, склонны были воспринимать его как большую семью, которая выполняет защитные функ­ции. В ленинском, а позже в сталинском культе расцвёл преувеличенный культ отца, обычный для примитивных обществ. Он достиг такого размаха потому, что именно крестьянство оказывало решающее влияние на формиро­вание коллективных представлений в России в 20-30-е годы.

Ощущение сплоченной семьи не только поддерживалось сверху поощрением слепой преданности лидеру, но и соот­ветствовало стремлению "маленького человека" найти при­вычную защищенность, которую он имел в семье, теперь уже в социуме. Изученные документы свидетельствуют, что Ленин в коллективных представлениях играл роль родо­вого символа, отвечал естественному человеческому стрем­лению иметь покровителя, который знает, как решить труд­ные вопросы, и берет на себя бремя ответственности. Он обещал избавить от войны, дать землю, обещал скорое свет­лое будущее - коммунизм. Эта ипостась отца-защитника в образе Ленина присутствовала во все периоды культа. В 1924 году одна работница писала в ЦК: "Я уверовала в Ильича... Сейчас я поняла, почему мы так горюем о това­рище Ленине: потому что он нам защитник и покровитель всех угнетенных". Молодые родители, в 20-е годы нарекая младенцев именем Владимир, как бы обозначали святого покровителя, а иногда давали такое имя, как Эди, которое расшифровывалось: "это дитя Ильича".

Восприятие образа Ленина, а позже Сталина как главы большой семьи находило выражение в языке. Семиотичес­кий анализ советской лексики позволяет угадать неявные архетипы коллективного "неосознанного". В траурные дни 1924 года очень распространенным было выражение "оси­ротели". Для фольклора было характерно обращение к Ленину как к "батюшке". Например, частушка 60-х годов:

^ Ленин, батюшка, проснись

И с Хрущевым разберись.

Водка стала двадцать семь,

Мяса, масла нет совсем.

Кстати, в этой частушке Ленин снова выполняет роль высшего судии.

В многочисленных изображениях, где Ленин рисовался с детьми, образ "батюшки" или "дедушки" был обращен к самым" простым, основным человеческим чувствам. Многие помнят, что октябрята назывались "внучатами Ильича". Еще в 1920-е годы детская аудитория привлекалась, приближа­лась к вождю в известных сюжетах участия Ленина в праз­днике елки в Сокольниках, устройстве новогоднего празд­ника для деревенских детишек в Горках.

Образ Сталина, в котором первоначально преобладали функции политического лидера, с развитием культа также приобретает "теплые" "человеческие" черты отца. Этот сдвиг в сторону отеческой фигуры можно заметить по школьным учебникам середины 30-х годов, когда он стал изображать­ся художниками в обществе детей. В письмах Сталину простые люди обращались к нему: "Дорогой Иосиф Висса­рионович, обращаюсь к Вам, как к самому близкому другу и отцу..." Но и соратники видели в нем отеческую фигуру. В 1936 году в частной переписке с С. Орджоникидзе Л. Каганович неоднократно называл Сталина не только Хо­зяин, но и "наш родитель".

Именно отеческий образ Ленина воспринимался камерно, интимно, входил в домашнее "измерение". Заслуживают размышления факты появления в 20-х годах изображений Ленина на предметах повседневного обихода, личного пользования. В Музее политической истории в Санкт-Пе­тербурге хранятся платиновое кольцо, золотой медальон, головной платок с изображениями Ленина, относящиеся к 20-м годам. В 1924 году продавались сигареты "Ильич" с изображением силуэта на коробке, выпускались черниль­ницы в виде Мавзолея, детский конструктор "Мавзолей". Чашки, тарелки с портретами вождя были очень распрост­ранены в 20-е годы. Позже изображения Ленина стали чаще помещаться на декоративной посуде, вазах, предназначен­ных для украшения в основном общественных помещений.

Присутствие изображений Ленина в повседневном быту, на утилитарных предметах заставляет предположить, что этот образ в какое-то время соприкасался с частной, даже интимной сферой человеческого существования, он был "дорогим" образом, который входил в дом, который носили на груди.

Складывание отеческого образа вождя как защитника происходило, скорее, спонтанно, в глубинах массового со­знания, но вместе с тем этот образ использовался и властями.

^ Политический символ

Самой очевидной ипостасью образа лидера является по­литический, государственный символ, выполняющий мо­билизационную функцию. Ленин олицетворял Коммунис­тическую партию, советскую власть, социализм; Гитлер -национал-социализм. Третий рейх. И сами лидеры, и про­паганда настойчиво подчеркивали идентичность вождя с партией: они ее создали, были ее учителями. Гитлер на Нюрнбергском съезде партии в 1935 году заявил: "Я дол­жен здесь заявить протест против фразы, которую так час­то можно слышать со стороны бюргеров: "Фюрер - да, од­нако партия - это нечто совсем другое". Ну уж нет, госпо­да! Фюрер - это партия, и партия - это фюрер".

Имя Ленина присутствовало в бесчисленных лозунгах, одним из которых стала строка из В. Маяковского: "Мы говорим - Ленин, подразумеваем - партия, мы говорим -партия, подразумеваем - Ленин". Эта ипостась образа на­стойчиво подчеркивалась властью, культивировалась, напри­мер, в ленинской вербовке в партию в 1924 году. Изобра­жение Ленина включалось в государственную символику, уже с 1920 года появилось на красном знамени рядом с ликом Маркса, с 1938 года - на деньгах и т.д. Образ вождя как олицетворение партии и государства не только пропа­гандировался сверху, но действительно существовал в кол­лективных представлениях. После смерти Ленина распро­странились мнения, что "со смертью Ленина партия и Рес­публика развалятся". "Ходят слухи о предполагаемом пе­ревороте, так как считают, что со смертью Ленина Респуб­лика не сможет существовать", - сообщали сводки ОГПУ.

Тем не менее источники показывают, что в массовом сознании существовало разделение и противопоставление идеального образа вождя, с одной стороны, и партии, власти, государства - с другой. В 1921 году в Петрограде ходили слухи, "будто Ленин, видя полную разруху, собирает вок­руг себя беспартийных, которым намеревается передать бразды правления". В 1932 году на Украине во время го­лода, вызванного коллективизацией, ходили слухи, "что Ленин воскрес и скоро придет громить большевиков".

Противопоставление идеальной власти в лице вождя и повседневной реальности в виде злоупотреблений местных властей - постоянный мотив писем советских людей. В 1925 году крестьянин в письме писал: "Советская власть-то ми­лостивая, она-то идет по стопам вождя Революции, но у сельских властей головы низкие, они не сочувствуют бедно­му слою, а любят только себя". По традиции простые люди со своими жалобами апеллировали к царю, к Ильичу, к Сталину и, минуя местную власть, искали правду наверху.

До 1933 года Гитлер полностью отождествлялся с его партией. Один из рядовых нацистов писал: "Содержанием всей моей жизни является моя работа и преданность Гитле­ру и национал-социалистической Германии. Гитлер есть истинное воплощение немецкого характера, истинное во­площение национал-социалистической Германии". Однако уже в момент выборов 1933 года личная популярность Гит­лера была более высока, чем привлекательность НСДАП. После выборов идентичность партии и фюрера ослабевает и значение образа Гитлера сдвигается от партийного вож­дя к национальному лидеру. Я. Kepnuay делает вывод, что развивается дихотомия между образом национал-социализ­ма, представленным партией, и образом национал-социализма, олицетворенным фюрером. Агент-информатор в Берлине весной 1934 года сообщал, что к Гитлеру относятся хорошо, но говорят, что он имеет плохих советчиков. Другой агент говорил, что к Гитлеру относятся с искренним доверием, но отмечают, что он ничего не может поделать со злоупотреб­лениями своих чиновников. В 1934 году на бюллетене для голосования в Потсдаме было написано: "За Гитлера - да, но за его бонз - нет!" Также был очень- распространен взгляд на Гитлера как на защитника религиозных ценностей хри­стианства против идеологических фанатиков в нацистском движении.

В этой дихотомии образа лидера как олицетворения новой власти и образа лидера, противопоставленного новой власти, отразились его различные функции: родовой сим­вол защитника вступает в противоречие с политическим символом. Идеальный образ лидера "поднимался" над ре­альностью с ее невзгодами и суетой Согласно М. Веберу, основа харизматической власти в принципе лежит вне сфе­ры повседневности, существует отдельно от ее разочарова­ний. "Обудничивание" (рутинизация) же харизмы пред­ставляет угрозу "снижения" харизмы, ее растворения. Гит­лер запрещал фотографировать себя в очках или свои за­нятия спортом. Органы Коммунистической партии в СССР запретили выпуск сигарет "Ильич". При соприкосновении с повседневностью очарование харизмы разрушается.

Таким образом, в официальной пропаганде не проводи­лось разделение идеального образа лидера и образа реаль­ной власти (будь то коммунистическая или национал-соци­алистическая), однако в коллективных представлениях оно присутствовало. Такое противопоставление может быть объяснено различными функциями образа лидера. Потреб­ность в утешении реализовалась в ипостаси защитника, функция мобилизации - в политическом символе.

^ Национальный символ

Сравнение советского и немецкого культов показывает, что образ лидера выступал прежде всего воплощением до­минирующих в социуме ценностей и ориентации, но все же непременно окрашивался в национальные тона. Сущност­ные национальные характеристики воплощались в фигуре лидера иногда даже другой национальности - австриец Гит­лер, грузин Сталин. Не раз изображениям Ленина или Сталина придавались антропологические черты той или иной нации в республиках СССР или в других социалистичес­ких странах. Смуглый и темноволосый Гитлер иногда изоб­ражался блондином с голубыми глазами, превращаясь, та­ким образом, в идеальный арийский тип. Сознательно или бессознательно художники приближали образ лидера к национальному менталитету, облегчали восприятие образа национальным массовым сознанием. Жажда национальной самореализации, которая стала в конце XIX века главной характеристикой немецкой политической жизни и преобла­дала над всеми другими, в том числе социальными ориен-тациями, воплотилась в фигуре Бисмарка. Он стал олице­творением немецкости, немецкого духа и немецкой сути. При открытии его бюста в Валхалле спустя недолгое вре­мя после его смерти рейхсканцлер фон Бюлов назвал Бис­марка "Deutschesten aller Deutschen" ("самым немецким среди немцев").

Преобладающей стороной в образе Гитлера, которая уси­ленно пропагандировалась, был национальный символ. В одной из петиций 1934 года граждане писали: "Бисмарк сковал воедино Рейх. Адольф Гитлер выковывает нацию в единый народ". Гитлер воспринимался прежде всего как воплощение национального возрождения, выразитель на­ционального духа, защитник нации от врагов. Люди хотели видеть его таким, переносили на лидера свои националис­тические устремления и даже прощали ему его акцент, что непременно замечается у иностранца.

Хотя в советской официальной системе ценностей от­четливо преобладали классовые идеи, сводки о настроени­ях свидетельствуют, что образ Ленина имел также значе­ние национального символа. В первые годы после револю­ции, когда была провозглашена идея интернационализма и приоритет классовых интересов над национальными, в офи­циальной пропаганде этот сюжет отсутствовал. Но сводки ОГПУ о настроениях показывают, что образ Ленина как русского имел большое значение для широких масс на фоне распространенного бытового антисемитизма: "Ленин вы­зывает сочувствие среди крестьян, так как он не еврей". Люди придавали этому решающее значение, иногда даже поступаясь деловыми качествами кандидата, гадая о пре­емнике умершего вождя: "Председателем СНК будет на­значен Калинин как человек старый, безвольный, ну а все же коренной русский". Возможно, именно проявившееся в эти дни и зафиксированное ОГПУ единодушное желание видеть русского (точнее, не еврея) во главе правительства, массовый национализм и антисемитизм повлияли на по­следующую политику власти по сохранению националь­ной чистоты образа Ленина. Ни в 1924, ни в 1932 и 1934, ни в 1938 и 1965 годах власти не позволили опубликовать данные о еврейских и калмыцких предках Ленина, как предлагала сестра Ленина А.И. Ульянова, а позже ML Шагинян. Ни Сталин, ни последующие партийные лидеры не хотели ни в коем случае поступиться этой ипостасию и стре­мились оставить национальный символ "незапятнанным". Образ лидера выполнял функцию национальной интегра­ции и национальной идентификации.

^ Образец для подражания

Важной составляющей образа лидера в коллективном сознании был образец для подражания. Такой образец не­о