Реферат: Тературе нового времени "женская"поэзия- поэзия Анны Ахматовой
ПЕРВЫЕ ШАГИ
На рубеже прошлого и нынешнего столетий,хотя и не буквально хронологи-
чески,накануне революции,в эпоху,потрясенную двумя мировыми войнами,в Рос-
сии возникла и сложилась,может быть,самая значительная во всей мировой ли-
тературе нового времени "женская"поэзия- поэзия Анны Ахматовой. Ближайшей
аналогией,которая возникла уже у первых ее критиков,оказалась древнегре-
ческая певица любви Сапфо:русской Сапфо часто называли молодую Ахматову.
Анна Андреевна Горенко родилась 11(23)июня 1889года под Одессой.Годова-
лым ребенком она была перевезена в Царское Село,где прожила до шестнадцати
лет.Первые воспоминания Ахматовой были царскосельскими: "...зеленое, сырое
великолепие парков,выгон, куда меня водила няня , ипподром, где скакали
маленькие пестрые лошадки,старый вокзал..." Училась Анна в Царскосельской
женской гимназии.Пишет об этом так:"Училась я сначала плохо,потом гораздо
лучше,но всегда неохотно". В 1907году Ахматова оканчивает Фундуклеевскую
гимназию в Киеве,потом поступает на юридический факультет Высших женских
курсов. Начало же 10ых годов было отмечено в судьбе Ахматовой важными со-
бытиями:она вышла замуж за Николая Гумилева,обрела дружбу с художником
Амадео Модильяни,а весной 1912года вышел ее первый сборник стихов "Вечер",
принесший Ахматовой мгновенную славу. Сразу же она была дружно поставлена
критиками в ряд самых больших русских поэтов. Ее книги стали литературным
событием.Чуковский писал,что Ахматову встретили "необыкновенные,неожиданно
шумные триумфы". Ее стихи были не только услышаны,- их затверживали,цити-
ровали в разговорах , переписывали в альбомы , ими даже объяснялись влюб-
ленные. "Вся Россия,-отмечал Чуковский,-запомнила ту перчатку,о которой
говорит у Ахматовой отвергнутая женщина,уходя от того,кто оттолкнул ее".
" Так беспомощно грудь холодела, Но шаги мои были
легки. Я на правую руку надела Перчатку с левой
руки."
Песня последней встречи.
^ РОМАННОСТЬ В ЛИРИКЕ
АХМАТОВОЙ
Лирика Ахматовой периода ее первых книг ("Вечер","Четки","Белая стая")-
почти исключительно лирика любви. Ее новаторство как художника проявилось
первоначально именно в этой традиционно вечной,многократно и, казалось бы
до конца разыгранной теме.
Новизна любовной лирики Ахматовой бросилась в глаза современникам чуть
ли не с первых ее стихов,опубликованных еще в "Аполлоне",но,к сожале-
нию,тяжелое знамя акмеизма,под которое встала молодая поэтесса, долгое
время как бы драпировало в глазах многих ее истинный,оригинальный облик и
заставляло постоянно соотносить ее стихи то с акмеизмом,то с символиз-
мом,то с теми или иными почему-либо выходившими на первый план лингвисти-
ческими или литературоведческими теориями.
Выступавший на вечере Ахматовой( в Москве в 1924 году), Леонид Гроссман
остроумно и справедливо говорил: "Сделалось почему - то модным проверять
новые теории языковедения и новейшие направления стихологии на "Четках" и
"Белой стае". Вопросы всевозможных сложных и трудных дисциплин начали раз-
решаться специалистами на хрупком и тонком материале этих замечательных
образцов любовной элегии.К поэтессе можно было применить горестный стих
Блока: ее лирика стала "достоянием доцента".Это, конечно, почетно и для
всякого поэта совершенно неизбежно, но это менее всего захватывает то не-
повторяемое выражение поэтического лица, которое дорого бесчисленным чита-
тельским поколениям".
И действительно , две вышедшие в 20-х годах книги об Ахматовой,одна из
которых принадлежала В.Виноградову,а другая Б.Эйхенбауму,почти не раскры-
вали читателю ахматовскую поэзию как явление искусства,то есть воплотивше-
гося в слове человеческого содержания.Книга Эйхенбаума,по сравнению с ра-
ботой Виноградова,конечно,давала несравненно больше возможностей составить
себе представление об Ахматовой - художнике и человеке.
Важнейшей и,может быть,наиболее интересной мыслью Эйхенбаума было его
соображение о "романности" ахматовской лирики,о том,что каждая книга ее
стихов представляет собой как бы лирический роман,имеющий к тому же в сво-
ем генеалогическом древе русскую реалистическую прозу. Доказывая эту
мысль,он писал в одной из своих рецензий: "Поэзия Ахматовой - сложный ли-
рический роман. Мы можем проследить разработку образующих его повествова-
тельных линий,можем говорить об его композиции,вплоть до соотношения от-
дельных персонажей. При переходе от одного сборника к другому мы испытыва-
ли характерное чувство интереса к сюжету - к тому,как разовьется этот ро-
ман".
О "романности" лирики Ахматовой интересно писал и Василий Гиппи-
ус(1918). Он видел разгадку успеха и влияния Ахматовой(а в поэзии уже поя-
вились ее подголоски) и вместе с тем объективное значение ее любовной ли-
рики в том,что эта лирика пришла на смену умершей или задремавшей в то
время форме романа. И действительно, рядовой читатель может недооценить
звукового и ритмического богатства таких,например,строк:"и столетие мы ле-
леем еле слышный шорох шагов",- но он не может не плениться своеобразием
этих повестей - миниатюр, где в немногих строках рассказана драма. Такие
миниатюры - рассказ о сероглазой девочке и убитом короле и рассказ о про-
щании у ворот(стихотворение "Сжала руки под темной вуалью..."),напечатан-
ный в первый же год литературной известности Ахматовой.
Потребность в романе - потребность,очевидно,насущная. Роман стал необ-
ходимым элементом жизни,как лучший сок,извлекаемый,говоря словами Лермон-
това,из каждой ее радости. В нем увековечивались сердца с неприходящими
особенностями,и круговорот идей, и неуловимый фон милого быта. Ясно,что
роман помогает жить. Но роман в прежних формах, роман, как плавная и мно-
говодная река, стал встречаться все реже,стал сменяться сначала стреми-
тельными ручейками("новелла"),а там и мгновенными "гейзерами". Примеры
можно найти, пожалуй,у всех поэтов: так, особенно близок ахматовской сов-
ременности лермонтовский "роман" - "Ребенку",с его загадками,намеками и
недомолвками. В этом роде искусства,в лирическом романе - миниатюре, в по-
эзии "гейзеров" Анна Ахматова достигла большого мастерства. Вот один из
таких романов:
" Как велит простая учтивость, Подошел ко мне, улыбнул-
ся. Полулаского, полулениво Поцелуем руки коснулся. И
загадочных древних ликов На меня посмотрели очи. Де-
сять лет замираний и криков. Все мои бессонные ночи Я
вложила в тихое слово И сказала его напрасно. Отошел
ты. И стало снова На душе и пусто и ясно".
Смятение.
Роман кончен. Трагедия десяти лет рассказана в одном кратком событии, од-
ном жесте,взгляде,слове.
Нередко миниатюры Ахматовой были, в соответствии с ее излюбленной мане-
рой, принципиально не завершены и подходили не столько на маленький роман
в его, так сказать, традиционной форме, сколько на случайно вырванную
страничку из романа или даже часть страницы, не имеющей ни начала, ни кон-
ца и заставляющей читателя додумывать то, что происходило между героями
прежде.
" Хочешь знать, как все это было?- Три в столовой проби-
ло, И прощаясь, держась за перила, Она словно с трудом
говорила: "Это все... Ах, нет, я забыла, Я люблю вас,
я вас любила Еще тогда!" "Да"."
Хочешь знать, как все это было?
Возможно, именно такие стихи наблюдательный Василий Гиппиус и называл
"гейзерами", поскольку в подобных стихах - фрагментах чувство действитель-
но как бы мгновенно вырывается наружу из некоего тяжкого плена молчания,
терпения, безнадежности и отчаяния.
Стихотворение "Хочешь знать, как все это было?.." написано в 1910 году,
то есть еще до того, как вышла первая ахматовская книжка "Вечер"(1912), но
одна из самых характерных черт поэтической манеры Ахматовой в нем уже вы-
разилась в очевидной и последовательной форме. Ахматова всегда предпочита-
ла "фрагмент" связному, последовательному и повествовательному рассказу,
так как он давал прекрасную возможность насытить стихотворение острым и
интенсивным психологизмом;кроме того, как ни странно, фрагмент придавал
изображаемому своего рода документальность: ведь перед нами и впрямь как
бы не то отрывок из нечаянно подслушанного разговора, не то оброненная за-
писка, не предназначавшаяся для чужих глаз. Мы, таким образом, заглядываем
в чужую драму как бы ненароком, словно вопреки намерениям автора, не пред-
полагавшего нашей невольной нескромности.
Нередко стихи Ахматовой походят на беглую и как бы даже не "обработан-
ную"запись в дневнике:
" Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов И стертые карты
Америки. Не любил, когда плачут дети, Не любил чая с
малиной И женской истерики.
...А я была его женой".
Он любил...
Иногда такие любовные "дневниковые" записи были более распространенными,
включали в себя не двух, как обычно, а трех или даже четырех лиц, а также
какие-то черты интерьера или пейзажа, но внутренняя фрагментарность, похо-
жесть на "романную страницу" неизменно сохранялась и в таких миниатюрах:
" Там тень моя осталась и тоскует, Все в той же синей
комнате живет, Гостей из города за полночь ждет И об-
разок эмалевый целует. И в доме не совсем благополуч-
но: Огонь зажгут, а все-таки темно... Не оттого ль хо-
зяйке новой скучно, Не оттого ль хозяин пьет вино И
слышит, как за тонкою стеною Пришедший гость беседует
со мною".
Там тень моя осталась и тоскует...
В этом стихотворении чувствуется скорее обрывок внутреннего монолога,
та текучесть и непреднамеренность душевной жизни, которую так любил в сво-
ей психологической прозе Толстой.
Особенно интересны стихи о любви, где Ахматова - что, кстати, редко у
нее - переходит к "третьему лицу", то есть, казалось бы, использует чисто
повествовательный жанр, предполагающий и последовательность, и даже описа-
тельность, но и в таких стихах она все же предпочитает лирическую фрагмен-
тарность, размытость и недоговоренность. Вот одно из таких стихотворений,
написанное от лица мужчины:
" Подошла. Я волненья не выдал, Равнодушно глядя в ок-
но. Села словно фарфоровый идол, В позе, выбранной ею
давно. Быть веселой - привычное дело, Быть внима-
тельной - это трудней... Или томная лень одолела После
мартовских пряных ночей? Утомительный гул разговоров,
Желтой люстры безжизненный зной И мельканье искусных
проборов Над приподнятой легкой рукой. Улыбнулся
опять собеседник И с надеждой глядит на нее... Мой
счастливый богатый наследник, Ты прочти завещанье
мое".
Подошла. Я волненья не выдал...
^ ЗАГАДКА ПОПУЛЯРНОСТИ ЛЮБОВНОЙ
ЛИРИКИ АХМАТОВОЙ
Едва ли не сразу после появления первой книги, а после "Четок" и "Белой
стаи" в особенности, стали говорить о "загадке Ахматовой". Сам талант был
очевидным, но непривычна, а значит, и неясна была его суть, не говоря уже
о некоторых действительно загадочных, хотя и побочных свойствах. "Роман-
ность", подмеченная критиками, далеко не все объясняла. Как объяснить,
например, пленительное сочетание женственности и хрупкости с той твер-
достью и отчетливостью рисунка, что свидетельствуют о властности и незау-
рядной, почти жесткой воле? Сначала хотели эту волю не замечать, она дос-
таточно противоречила "эталону женственности". Вызывало недоуменное
восхищение и странное немногословие ее любовной лирики, в которой страсть
походила на тишину предгрозья и выражала себя обычно лишь двумя - тремя
словами, похожими на зарницы, вспыхивающие за грозно потемневшим горизон-
том.
Но если страдание любящей души так неимоверно - до молчания, до потери
речи - замкнуто и обуглено, то почему так огромен, так прекрасен и плени-
тельно достоверен весь окружающий мир?
Дело, очевидно, в том, что, как у любого крупного поэта, ее любовный
роман, развертывавшийся в стихах предреволюционных лет, был шире и многоз-
начнее своих конкретных ситуаций.
В сложной музыке ахматовской лирики, в ее едва мерцающей глубине, в ее
убегающей от глаз мгле, в подпочве, в подсознании постоянно жила и давала
о себе знать особая, пугающая дисгармония, смущавшая саму Ахматову. Она
писала впоследствии в "Поэме без героя", что постоянно слышала непонятный
гул, как бы некое подземное клокотание, сдвиги и трение тех первоначальных
твердых пород, на которых извечно и надежно зиждилась жизнь, но которые
стали терять устойчивость и равновесие.
Самым первым предвестием такого тревожного ощущения было стихотворение
"Первое возвращение" с его образами смертельного сна, савана и погребаль-
ного звона и с общим ощущением резкой и бесповоротной перемены, происшед-
шей в самом воздухе времени.
В любовный роман Ахматовой входила эпоха - она по-своему озвучивала и
переиначивала стихи, вносила в них ноту тревоги и печали, имевших более
широкое значение, чем собственная судьба.
Именно по этой причине любовная лирика Ахматовой с течением времени, в
предреволюционные, а затем и в первые послереволюционные годы, завоевывала
все новые и новые читательские круги и поколения и, не переставая быть
объектом восхищенного внимания тонких ценителей, явно выходила из, каза-
лось бы, предназначенного ей узкого круга читателей. Эта "хрупкая" и "ка-
мерная", как ее обычно называли, лирика женской любви начала вскоре, и ко
всеобщему удивлению, не менее пленительно звучать также и для первых со-
ветских читателей - комиссаров гражданской войны и работниц в красных ко-
сынках. На первых порах столь странное обстоятельство вызывало немалое
смущение - прежде всего среди пролетарских читателей.
Надо сказать, что советская поэзия первых лет Октября и гражданской
войны, занятая грандиозными задачами ниспровержения старого мира, любившая
образы и мотивы, как правило, вселенского, космического масштаба, предпо-
читавшая говорить не столько о человеке, сколько о человечестве или во
всяком случае о массе, была первоначально недостаточно внимательной к мик-
ромиру интимных чувств, относя их в порыве революционного пуританизма к
разряду социально небезопасных буржуазных предрассудков. Из всех возможных
музыкальных инструментов она в те годы отдавала предпочтение ударным.
На этом грохочущем фоне, не признававшем полутонов и оттенков, в со-
седстве с громоподобными маршами и "железными" стихами первых пролетарских
поэтов, любовная лирика Ахматовой, сыгранная на засурденных скрипках,
должна была бы, по всем законам логики, затеряться и бесследно исчез-
нуть...
Но этого не произошло.
Молодые читатели новой, пролетарской, встававшей на социалистический
путь Советской России, работницы и рабфаковцы, красноармейки и красноар-
мейцы - все эти люди, такие далекие и враждебные самому миру, оплаканному
в ахматовских стихах, тем не менее заметили и прочли маленькие, белые,
изящно изданные томики ее стихов, продолжавшие невозмутимо выходить все
эти огненные годы.
^ "ВЕЛИКАЯ ЗЕМНАЯ ЛЮБОВЬ"
В
ЛИРИКЕ АХМАТОВОЙ
Ахматова, действительно, самая характерная героиня своего времени, яв-
ленная в бесконечном разнообразии женских судеб: любовницы и жены, вдовы и
матери, изменявшей и оставляемой. По выражению А. Коллонтай, Ахматова дала
"целую книгу женской души". Ахматова "вылила в искусстве" сложную историю
женского характера переломной эпохи, его истоков, ломки, нового становле-
ния.
Герой ахматовской лирики (не героиня) сложен и многолик. Собственно,
его даже трудно определить в том смысле, как определяют, скажем, героя ли-
рики Лермонтова. Это он - любовник, брат, друг, представший в бесконечном
разнообразии ситуаций: коварный и великодушный, убивающий и воскрешающий,
первый и последний.
Но всегда, при всем многообразии жизненных коллизий и житейских казу-
сов, при всей необычности, даже экзотичности характеров героиня или герои-
ни Ахматовой несут нечто главное, исконно женское, и к немуто пробивается
стих в рассказе о какой-нибудь канатной плясунье, например, идя сквозь
привычные определения и заученные положения ("Меня покинул в новолунье //
Мой друг любимый. Ну так что ж!") к тому, что "сердце знает, сердце зна-
ет": глубокую тоску оставленной женщины. Вот эта способность выйти к тому,
что "сердце знает",- главное в стихах Ахматовой. "Я вижу все, // Я все за-
поминаю". Но это "все" освещено в ее поэзии одним источником света.
Есть центр, который как бы сводит к себе весь остальной мир ее поэзии,
оказывается ее основным нервом, ее идеей и принципом. Это любовь. Стихия
женской души неизбежно должна была начать с такого заявления себя в любви.
Герцен сказал однажды как о великой несправедливости в истории человечест-
ва о том, что женщина "загнана в любовь". В известном смысле вся лирика
(особенно ранняя) Анны Ахматовой "загнана в любовь". Но здесь же прежде
всего и открывалась возможность выхода. Именно здесь рождались подлинно
поэтические открытия, такой взгляд на мир, что позволяет говорить о поэзии
Ахматовой как о новом явлении в развитии русской лирики двадцатого века. В
ее поэзии есть и "божество", и "вдохновение". Сохраняя высокое значение
идеи любви, связанное с символизмом , Ахматова возвращает ей живой и ре-
альный, отнюдь не отвлеченный характер. Душа оживает "Не для страсти, не
для забавы, // Для великой земной любви".
" Эта встреча никем не воспета, И без песен печаль
улеглась. Наступило прохладное лето, Словно новая
жизнь началась. Сводом каменным кажется небо, Уязв-
ленное желтым огнем, И нужнее насущного хлеба Мне
единое слово о нем. Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи,- Не для страсти, не для заба-
вы, Для великой земной любви".
"Великая земная любовь" - вот движущее начало всей лирики Ахматовой.
Именно она заставила по-иному - уже не символистски и не акмеистски, а,
если воспользоваться привычным определением, реалистически - увидеть мир.
" То пятое время года, Только его славословь. Дыши пос-
ледней свободой, Оттого, что это - любовь.Высоко небо
взлетело, Легки очертанья вещей, И уже не празднует
тело Годовщину грусти своей".
В этом стихотворении Ахматова назвала любовь "пятым временем года". Из
этого-то необычного, пятого, времени увидены ею остальные четыре, обычные.
В состоянии любви мир видится заново. Обострены и напряжены все чувства. И
открывается необычность обычного. Человек начинает воспринимать мир с уде-
сятеренной силой, действительно достигая в ощущении жизни вершин. Мир отк-
рывается в дополнительной реальности: "Ведь звезды были крупнее, // Ведь
пахли иначе травы". Поэтому стих Ахматовой так предметен: он возвращает
вещам первозданный смысл, он останавливает внимание на том, мимо чего мы в
обычном состоянии способны пройти равнодушно, не оценить, не почувство-
вать. "Над засохшей повиликою // Мягко плавает пчела" - это увидено впер-
вые.
Потому же открывается возможность ощутить мир по-детски свежо. Такие
стихи, как "Мурка, не ходи, там сыч", не тематически заданные стихи для
детей, но в них есть ощущение совершенно детской непосредственности.
И еще одна связанная с тем же особенность. В любовных стихах Ахматовой
много эпитетов, которые когда-то знаменитый русский филолог А. Н. Весе-
ловский назвал синкретическими и которые рождаются из целостного, нераз-
дельного, слитного восприятия мира, когда глаз видит мир неотрывно от то-
го, что слышит в нем ухо; когда чувства материализуются, опредмечиваются,
а предметы одухотворяются. "В страсти раскаленной добела" - скажет Ахмато-
ва. И она же видит небо, "уязвленное желтым огнем" - солнцем, и "люстры
безжизненный зной".
^ РОЛЬ ДЕТАЛЕЙ В СТИХАХ
О ЛЮБВИ У АХМАТОВОЙ
У Ахматовой встречаются стихи, которые "сделаны" буквально из обихода,
из житейского немудреного быта - вплоть до позеленевшего рукомойника, на
котором играет бледный вечерний луч. Невольно вспоминаются слова, сказан-
ные Ахматовой в старости, о том, что стихи "растут из сора", что предметом
поэтического воодушевления и изображения может стать даже пятно плесени на
сырой стене, и лопухи, и крапива, и сырой забор, и одуванчик Самое важное
в ее ремесле - жизненность и реалистичность, способность увидеть поэзию в
обычной жизни - уже было заложено в ее таланте самой природой.
И как, кстати, характерна для всей ее последующей лирики эта ранняя
строка:
Сегодня я с утра молчу,
А сердце - пополам...
Недаром, говоря об Ахматовой, о ее любовной лирике, критики впоследс-
твии замечали, что ее любовные драмы, развертывающиеся в стихах, происхо-
дят как бы в молчании: ничто не разъясняется, не комментируется, слов так
мало, что каждое из них несет огромную психологическую нагрузку. Предпола-
гается, что читатель или должен догадаться, или же, что скорее всего, пос-
тарается обратиться к собственному опыту, и тогда окажется, что стихотво-
рение очень широко по своему смыслу: его тайная драма, его скрытый сюжет
относится ко многим и многим людям.
Так и в этом раннем стихотворении. Так ли нам уж важно, что именно про-
изошло в жизни героини? Ведь самое главное - боль, растерянность и желание
успокоиться хотя бы при взгляде на солнечный луч, - все это нам ясно, по-
нятно и едва ли не каждому знакомо.конкретная расшифровка лишь повредила
бы силе стихотворения, так как мгновенно сузила бы, локализовала его сю-
жет, лишив всеобщности и глубины. Мудрость ахматовской миниатюры, чем-то
отдаленно похожей на японскую хоку, заключается в том, что она говорит о
целительной для души силе природы. Солнечный луч, "такой невинный и прос-
той", с равной лаской освещающий и зелень рукомойника, и человеческую ду-
шу, поистине является смысловым центром, фокусом и итогом всего этого уди-
вительного ахматовского стихотворения.
Ее любовный стих, в том числе и самый ранний, печатавшийся на страницах
"Аполлона" и "Гиперборея", стих еще несовершенный ("первые робкие попыт-
ки", - сказала Ахматова впоследствии), иногда почти отроческий по интона-
ции, все же произрастал из непосредственных жизненных впечатлений, хотя
эти впечатления и ограничивались заботами и интересами "своего круга". По-
этическое слово молодой Ахматовой, автора вышедшей в 1912 году первой кни-
ги стихов "Вечер", было очень зорким и внимательным по отношению ко всему,
что попадало в поле ее зрения. Конкретная, вещная плоть мира, его четкие
материальные контуры, цвета, запахи, штрихи, обыденнообрывочная речь - все
это не только бережно переносилось в стихи, но и составляло их собственное
существование, давало им дыхание и жизненную силу. При всей нераспростра-
ненности первых впечатлений, послуживших основой сборника "Вечер", то, что
в нем запечатлелось, было выражено и зримо, и точно, и лаконично. Уже сов-
ременники Ахматовой заметили, какую необычно большую роль играла в стихах
юной поэтессы строгая, обдуманно локализованная житейская деталь. Она была
у нее не только точной. Не довольствуясь одним определением какой-либо
стороны предмета, ситуации или душевного движения, она подчас осуществляла
весь замысел стиха, так что, подобно замку, держала на себе всю постройку
произведения.
" Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив,
проклятый! И я не могу взлететь, А с детства была
крылатой. Мне очи застит туман, Сливаются вещи и ли-
ца, И только красный тюльпан, Тюльпан у тебя в петли-
це".
Смятение
Не правда ли, стоит этот тюльпан, как из петлицы, вынуть из стихотворе-
ния, и оно немедленно померкнет!.. Почему? Не потому ли, что весь этот
молчаливый взрыв страсти, отчаяния, ревности и поистине смертной обиды -
одним словом, все, что составляет в эту минуту для этой женщины смысл ее
жизни, все сосредоточилось, как в красном гаршинском цветке зла, именно в
тюльпане: ослепительный и надменный, маячащий на самом уровне ее глаз, он
один высокомерно торжествует в пустынном и застланном пеленою слез, безна-
дежно обесцветившемся мире. Ситуация стихотворения такова, что не только
героине, но и нам, читателям, кажется, что тюльпан не "деталь" и уж, ко-
нечно, не "штрих", а что он - живое существо , истинный, полноправный и
даже агрессивный герой произведения, внушающий нам некий невольный страх,
перемешанный с полутайным восторгом и раздражением.
У иного поэта цветок в петлице так и остался бы более или менее живо-
писной подробностью внешнего облика персонажа, но Ахматова не только воб-
рала в себя изощренную культуру многосмысленных значений, развитую ее
предшественниками - символистами, в частности их умение придавать жизнен-
ным реалиям безгранично расширяющийся смысл, но и, судя по всему, не оста-
лась чуждой и великолепной школе русской психологической прозы, в особен-
ности романа (Гоголь, Достоевский, Толстой). Ее так называемые вещные
детали, скупо поданные, но отчетливые бытовые интерьеры, смело введенные
прозаизмы, а главное, та внутренняя связь, какая всегда просвечивает у нее
между внешней средой и потаенно бурной жизнью сердца, - все живо напомина-
ет русскую классику, не только романную, но и новеллистическую, не только
прозаическую, но и стихотворную (Пушкин, Лермонтов, Тютчев, позднее - Нек-
расов).
ПУШКИН
и
АХМАТОВА
Говоря о любовной лирике Ахматовой, нельзя не сказать несколько слов о
чувствах самой поэтессы, о ее кумирах, о предметах ее восхищения.
И одним из неоскудневающим источником творческой радости и вдохновения
для Ахматовой был Пушкин. Она пронесла эту любовь через всю свою жизнь, не
побоявшись даже темных дебрей литературоведения, куда входила не однажды,
чтобы прибавить к биографии любимого поэта несколько новых штрихов. (А.
Ахматовой принадлежат статьи: "Последняя сказка Пушкина (о "Золотом петуш-
ке")", "Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина", "О "Каменном
госте" Пушкина", а также работы: "Гибель Пушкина", "Пушкин и Невское
взморье", "Пушкин в 1828 году" и др.)
В "Вечере" Пушкину посвящено стихотворение из двух строф, очень четких
по рисунку и трепетно-нежных по интонации.
Любовь к Пушкину усугублялась еще и тем, что по стечению обстоятельств
Анна Ахматова - царскоселка, ее отроческие, гимназические годы прошли в
Царском Селе, теперешнем Пушкине, где и сейчас каждый невольно ощущает не-
исчезающий пушкинский дух, словно навсегда поселившийся на этой вечно свя-
щенной земле русской Поэзии. Те же Лицей и небо и так же грустит девушка
над разбитым кувшином, шелестит парк, мерцают пруды и, по-видимому, так же
(или - иначе?) является Муза бесчисленным паломничающим поэтам...
Для Ахматовой Муза всегда - "смуглая". Словно она возникла перед ней в
"садах Лицея" сразу в отроческом облике Пушкина, курчавого лицеиста - под-
ростка, не однажды мелькавшего в "священном сумраке" Екатерининского пар-
ка, - он был тогда ее ровесник, ее божественный товарищ, и она чуть ли не
искала с ним встреч. Во всяком случае ее стихи, посвященные Царскому Селу
и Пушкину, проникнуты той особенной краской чувства, которую лучше всего
назвать влюбленностью, - не той, однако, несколько отвлеченной, хотя и эк-
зальтированной влюбленностью, что в почтительном отдалении сопровождает
посмертную славу знаменитостей, а очень живой, непосредственной, в которой
бывают и страх, и досада, и обида, и даже ревность... Да, даже ревность!
Например, к той красавице с кувшином, которою он любовался, воспел и навек
прославил... и которая теперь так весело грустит, эта нарядно обнаженная
притворщица, эта счастливица, поселившаяся в бессмертном пушкинском стихе!
" Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила. Дева печально сидит,
праздный держа черепок.
Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой; Дева, над вечной
струей, вечно печальна сидит".
Ахматова с женской пристрастностью вглядывается и в знаменитое изваяние,
пленившее когда-то поэта, и в пушкинский стих. Ее собственное стихотворе-
ние, озаглавленное (не без тайного укола!), как и у Пушкина, "Царскосель-
ская статуя", дышит чувством уязвленности и досады:
" И как могла я ей простить Восторг твоей хвалы влюб-
ленной... Смотри, ей весело грустить, Такой нарядно
обнаженной".
Надо сказать, что небольшое ахматовское стихотворение безусловно одно
из лучших в уже необозримой сейчас поэтической пушкиниане, насчитывающей,
по-видимому, многие сотни взволнованных обращений к великому гению русской
литературы. Но Ахматова обратилась к нему так, как только она одна и могла
обратиться, - как влюбленная женщина, вдруг ощутившая мгновенный укол неж-
данной ревности. В сущности, она не без мстительности доказывает Пушкину
своим стихотворением, что он ошибся, увидев в этой ослепительной стройной
красавице с обнаженными плечами некую вечно печальную деву. Вечная грусть
ее давно прошла, и вот уже около столетия она втайне радуется и веселится
своей поистине редкостной, избраннической, завидной и безмерно счастливой
женской судьбе, дарованной ей пушкинским словом и именем...
Как бы то ни было, но любовь к Пушкину, а вместе с ним и к другим мно-
гообразным и с годами все расширявшимся культурным традициям в большой
степени определяла для Ахматовой реалистический путь развития. В этом от-
ношении она была и осталась традиционалисткой. В обстановке бурного разви-
тия различных послесимволистских течений и групп, отмеченных теми или ины-
ми явлениями буржуазного модернизма, поэзия Ахматовой 10-х годов могла бы
даже выглядеть архаичной, если бы ее любовная лирика, казалось бы, такая
интимная и узкая, предназначенная ЕЙ и ЕМУ, не приобрела в лучших своих
образцах того общезначимого звучания, какое свойственно только истинному
искусству.
^ БОЛЬНАЯ И НЕСПОКОЙНАЯ
ЛЮБОВЬ
Надо сказать, что стихи о любви у Ахматовой - не фрагментарные зарисов-
ки, не разорванные психологические этюды: острота взгляда сопровождена ос-
тротой мысли. Велика их обобщающая сила. Стихотворение может начаться как
непритязательная песенка:
Я на солнечном восходе
Про любовь пою,
На коленях в огороде
Лебеду полю.
А заканчивается оно библейски:
" Будет камень вместо хлеба Мне наградой злой. Надо
мною только небо, А со мною голос твой".
Личное ("голос твой") восходит к общему, сливаясь с ним:
здесь к всечеловеческой притче и от нее - выше, выше - к небу. И так всег-
да в стихах Ахматовой. Тематически всего лишь как будто бы грусть об ушед-
шем (стихотворение "Сад") предстает как картина померкнувшего в этом сос-
тоянии мира. А вот какой романной силы психологический сгусток начинает
стихотворение:
" Столько просьб у любимой всегда! У разлюбленной просьб
не бывает".
Не подобно ли открывается "Анна Каренина": "Все счастливые семьи похожи
друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему..."? О.
Мандельштам имел основания еще в 20-ые годы написать: "... Ахматова при-
несла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство
русского романа девятнадцатого века. Не было бы Ахматовой, не будь Толсто-
го и "Анны Карениной", Тургенева с"Дворянским гнездом", всего Достоевского
и отчасти даже Лескова.
Генезис Ахматовой весь лежит в русской прозе, а не поэзии. Свою поэти-
ческую форму, острую и своеобразную, она развивала с оглядкой на психоло-
гическую прозу".
Но любовь в стихах Ахматовой отнюдь не только любовь - счастье, тем бо-
лее благополучие. Часто, слишком часто это - страдание, своеобразная анти-
любовь и пытка, мучительный, вплоть до распада, до прострации, излом души,
болезненный, "декадентский". И лишь неизменное ощущение ценностных начал
кладет грань между такими и особенно декадентскими стихами. Образ такой"
больной" любви у ранней Ахматовой был и образом больного предреволюционно-
го времени 10-х годов и образом больного старого мира. Недаром поздняя Ах-
матова в стихах и особенно в "Поэме без героя" будет вершить над ним суро-
вый самосуд, нравственный и исторический. Еще в 1923году Эйхенбаум,
анализируя поэтику Ахматовой, отметил, что уже в "Четках" "начинает скла-
дываться парадоксальный своей двойственностью образ героини - не то "блуд-
ницы" с бурными страстями, не то нищей монахини, которая может вымолить у
Бога прощенье".
Любовь у Ахматовой почти никогда не предстает в спокойном пребывании.
То змейкой,свернувшись клубком, У самого сердца колдует, То це-
лые дни голубком На белом окошке воркует, То в инее ярком блес-
нет, Почудится в дреме левкоя... Но верно и тайно ведет От
счастья и от покоя.
Чувство, само по себе острое и необычайное, получает дополнительную ос-
троту и необычность, проявляясь в предельном кризисном выражении - взлета
или паден
еще рефераты
Еще работы по разное
Реферат по разное
«Органическая химия» Специальность 040500 Фармация
17 Сентября 2013
Реферат по разное
Тетрадь для работ по математике ученика 3 класса моу «Приваленская сош»
17 Сентября 2013
Реферат по разное
Государственное учреждение
17 Сентября 2013
Реферат по разное
План лекций по биологической химии для студентов 2 курса ст на 3-й семестр 2011-2012 учебный год
17 Сентября 2013