Реферат: Учреждение российской академии наук институт европы ран

УЧРЕЖДЕНИЕ

РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК


ИНСТИТУТ ЕВРОПЫ РАН


Ал.А. Громыко


ОБРАЗЫ РОССИИ И ВЕЛИКОБРИТАНИИ: РЕАЛЬНОСТЬ И ПРЕДРАССУДКИ


МОСКВА 2008


Учреждение

Российской академии наук


Институт Европы РАН


Ал.А. Громыко


ОБРАЗЫ РОССИИ И ВЕЛИКОБРИТАНИИ:

РЕАЛЬНОСТЬ И ПРЕДРАССУДКИ


Монография


Москва 2008

УДК 327(470:410)(035.3)

ББК 66.4(2Рос),9(4Вел),0

Г87


^ Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 07-03-02029а)

Номер государственной регистрации: № 0120.0 503670

«Комплексное исследование развития европейских стран

на современном этапе»


В подготовке материалов к печати принимала участие

Е.В. Дрожжина


^ Громыко, Алексей Анатольевич. Образы России и Великобритании: реальность и предрассудки : монография / Ал.А. Громыко ; Учреждение Росcийской акад. наук, Ин-т Европы РАН – М. : Ин-т Европы РАН : Русский сувенир, 2008. – 96 с. ISBN


После 1991 г. образы России претерпели в Британии значительную трансформацию. Вместе с тем в восприятии англичан на современную Россию распространились многие предрассудки, свойственные предшествующим историческим эпохам. В монографии Ал.А. Громыко рассказывается о путях формирования и изменения стереотипов о России в Соединённом Королевстве, о взгляде англичан на её будущее, о влиянии имперского прошлого на имиджи обоих государств.


© Учреждение Российской академии наук

Институт Европы РАН, подготовка текста, 2008

© Издательство «Русский сувенир», оформление, 2008


ISBN


СОДЕРЖАНИЕ


Введение


Глава 1.

Современные образы России: пути формирования


Глава 2.

Россия как империя (взгляд из Британии)


Глава 3.

Британия как империя (взгляд из России)


Глава 4.

Британцы о будущем России


^ ОБ АВТОРЕ


Громыко Алексей Анатольевич доктор политических наук, руководитель Центра британских исследований, заместитель Директора Института Европы РАН. Специалист в области британских исследований, международных отношений, европейской интеграции. Автор ряда коллективных и индивидуальных монографий, среди которых «Политический реформизм в Великобритании (1970-1990-е годы)» (Изд. XXI Век – Согласие. М.: 2001), «Модернизация партийной системы Великобритании» (Изд. Весь мир. М.: 2007). Член Учёного и Диссертационного советов Института Европы и Диссертационного совета Дипломатической Академии МИД РФ; редакционной коллегии журнала «Современная Европа». Стипендиат Фонда Сиднея и Беатрисы Веббов 2002 г., Раскин колледж, Оксфордский университет. В 2004 г. избран старшим ассоциированным членом колледжа Св. Антония, Оксфордский университет. Лауреат премии Фонда содействия отечественной науки за 2004 и 2007 г. Участник ежегодного российско-британского Семинара по вопросам безопасности (совместно с Бирмингемским университетом). Соучредитель российского движения «За укрепление демократического мирового правопорядка и в поддержку ОН». Представитель ИЕ РАН в Фонде «Русский мир».

ВВЕДЕНИЕ


Исследования в сфере общественных наук в Великобритании традиционно отличаются эмпиризмом, склонностью к предметности. Такой уж сложившийся веками менталитет англичан, которые не любят теоретизировать. Особенно неохотно они рассуждают о будущем, если только до него не рукой подать, если оно не вырастает из вчера и сегодня. Для них строить прогнозы – то же самое, что спекулировать, и к попыткам предсказывать будущее они относятся не намного лучше, чем к шаманству. Это не значит, что у англичанина отсутствует воображение – британская историческая наука полна примеров игры разума, а о любознательности и изобретательности жителей Англии – в прошлом «владычице мерой», о пытливости их ума и говорить нечего. Среди британцев было немало тех, кто умел мастерски заглядывать в будущее. Чего только стоит Уинстон Черчилль, раньше других британских политиков распознавший в нацизме смертельную опасность, а после Второй мировой войны задолго до отцов-основателей ЕЭС призвавший к «объединённой Европе». Однако если британцы и заглядывали в будущее, то не чтобы изменить прошлое и настоящее, а чтобы оградить себя от превратностей судьбы.

Английскому воображению свойственны устремлённость на решение текущих задач и вдохновлённость прошлым. Это не значит, что британцы беспечны и не беспокоятся о будущем, напротив, они серьёзны и не любят неоправданных рисков, тем более, когда ожидания расходятся с конечными результатами. В действительности их кажущееся пренебрежение будущим свидетельствует об уверенности в нём, об уверенности, покоящейся на доверии к прошлому.

Вековые чаяния русского народа о достойной жизни, страстное желание построить, наконец, счастливую жизнь не раз приводили его (или его правителей) в состояние пассионарности, невероятной мобилизации сил. Пассионарность, например, лорда Байрона также не вызывает сомнений, однако за собирательным образом англичанина накрепко закрепились эпитеты «практичный» и «расчётливый». Русскому человеку есть чем гордиться в своей истории, в ней было немало взлётов к подлинному величию. Но так сложна и неоднозначна эта история, что прошлое в массовом сознании россиян не стало отправным пунктом, отталкиваясь от которого взвешивались бы все «за» и «против» необходимости перемен. Одна история не хуже и не лучше другой. История Британии не менее сложна и неоднозначна, чем история российская. И всё же исторических переломов и катаклизмов в ней было существенно меньше, отсюда и бóльшая целостность в восприятии англичанами прошлого, более спокойное и однозначное к нему отношение.

Конечно, изменения неизбежны, современная Британия – это не Британия XIX и даже второй половины XX века. Всё меньше англичан находят свою страну привлекательной лишь потому, что у неё богатое прошлое и надёжный фундамент традиций. Современная эпоха жестоко наказывает тех, кто не поспевает за её шагом, и уверенность в завтрашнем дне – привилегия всё меньшего числа людей, в какой бы стране они ни жили. И всё же ментальность, архетипы, стереотипы массового сознания – вековой продукт, и состав ингредиентов, из которых он сделан, меняется крайне медленно. Именно это и позволяет, рассуждая о массовом сознании, оперировать категориями национальных образов, самоидентификации, представления о «других». Трудно судить, что лучше – жить на базе прошлого, не беспокоясь о будущем, или жить в предвкушении будущего, стремясь изменить прошлое. Но сложилось так, что первое до сих пор характерно для Англии, а второе – для России.

В российской истории противостояние почвенников и неофитов, славянофилов и западников, т.е. ценителей традиции и её ниспровергателей, – обычное явление, как обыденно стремление русского человека «убежать» от своего настоящего и прошлого и в будущем обрести счастье. Для британца настоящее – это продолжение прошлого, для русского – это предтеча будущего. Для одного – это надежда на то, что всё останется как есть, для другого – что всё изменится.

В Великобритании, по крайней мере, до недавнего времени мало кто искал правду за морями, мало кто завидовал иноземцам, рассуждая: вот будет как у них – заживём припеваючи. Напротив, англичанин полагался на свою историю, на традиции и нравы, выработанные веками. Именно поэтому он не горел желанием заглядывать далеко вперёд, да и зачем, если «и так всё устроено», лишь бы развитие не меняло традиционный уклад жизни, лишь бы перемены не нарушали давно заведённый порядок вещей. Для англичанина характерны ностальгия по прошлому и подозрительное отношение к прожектам переустройства жизни с их эфемерными посулами; у русского всё наоборот. «Мой дом – моя крепость», с одной стороны, и желание разрушить старый мир и построить новый – с другой, многократно звучали рефреном в истории двух стран.

История Великобритании полна событий, которые придают англичанину уверенность в завтрашнем дне, основанную на прочном фундаменте традиций. Его предки редко обманывались в своих надеждах. В истории России надежды на изменения к лучшему часто терпели крах, а реформы приносили мёртвые плоды. У любого правила есть свои исключения. Например, мало кто из англичан хотел бы вернуться в стачечные 70-е гг. прошлого века, когда Англию, которая, потеряв империю, на время потеряла сама себя, называли «больным человеком Европы». Напротив, большинство русских в самой России и за её пределами с ностальгией вспоминают о советском прошлом, которое оборвалась на втором (или третьем) пришествии Смутного времени – лихолетье Перестройки и бандитских 90-х. И всё же в русской истории – в царской, советской и современной – «золотой век» лежит в будущем, а Британская империя – «золотой век» английской истории – навсегда канула в прошлое.

Как складывались образы России в Британии после окончания холодной войны? Какие были механизмы и пути их формирования? Как британцы воспринимают Россию сквозь призму её имперской истории, и как история Британской империи способствует или мешает пониманию современной Британии россиянами? Каким видится англичанам будущее нашей страны? На следующих страницах даётся попытка найти ответы на эти вопросы.


^ Глава 1

Современные образы России: пути формирования


После окончания холодной войны и развала Советского Союза прошло уже 17 лет. Для истории России это много с точки зрения быстроты развития событий, их масштабности и значимости. В такие периоды радикальных изменений время словно спрессовано, и те процессы, которые в государстве, развивающемся эволюционно, занимают десятилетия, а то и столетия, происходят за считанные годы там, где случаются социальные катаклизмы. Однозначного ответа на вопрос, хорошо это или плохо, нет. Революции, да и общественные трансформации меньшего масштаба в годы, непосредственно за ними следующие, обычно приводили в странах, где они происходили, к ухудшению жизни населения. Так случилось и в России, где в течение десятилетия после 1991 г. демографические, экономические, социальные, моральные потери были огромны.

Однако уж если резкая смена общественного строя происходит, тем более, если распадается государство, крайне важно обуздать вышедшую за пределы легитимности прежнего режима энергию масс и действия нарождающегося правящего класса, направить их в конструктивное русло. Если сделать это удаётся достаточно быстро, в том числе вовремя учесть совершённые первым поколением «низвергателей старого» ошибки и промахи (а то и преступления), то быстрый темп изменений можно обернуть во благо общества и государства, а последнее имеет шансы совершить в своём развитии рывок вперёд.

Но не менее верно и то, что для истории современной России, несмотря на стремительный темп изменений, прошедшие 17 лет – срок небольшой. После 1991 г. в стране изменился не только политический и социально-экономический строй, но и она сама стала другой – с новыми границами, новыми соседями, изменившимся мироощущением. В результате её внешний и внутренний образы претерпели глубокую трансформацию. Кроме того, на фундаментальные задачи развития, поставленные перед Россией развалом СССР, наложились дополнительные проблемы, вызванные бездарным руководством государства в 90-е годы. По всей видимости, пройдёт ещё немало лет, прежде чем Россия окончательно оправится от этих двух выпавших на её долю испытаний.

Такие эпохальные перемены, как события 1991 г., обычно сопровождаются изменением ценностей людей, нередко сменой их самоидентификации, представления не только о других, но и о себе. Иными словами, происходит отторжение или модификация традиционных ценностей, внутренних и внешних образов. Однако обновлённые или новые образы, отношение к «своим» и «чужим», не формируются мгновенно, на это требуется время. Они могут долго оставаться неустойчивыми и не раз смениться, прежде чем в общественном сознании утвердятся новые ценностные ориентиры применительно к собственной жизни и новое отношение к внешним соседям, а за рубежом о стране сложится устойчивая система представлений и новый набор стереотипов.

В данном анализе предлагаем различать понятия «имидж» и «образ», в то время как «образ» и «стереотип», т.е. устойчивые представления о стране и её жителях, можно рассматривать как синонимы. Имидж является частью образа, но образ не исчерпывается имиджем, более того, они могут противоречить друг другу. Образ формируется большей частью стихийно, подспудно, неуправляемо, а имидж, в нашей интерпретации, – продукт сознательных государственных усилий, которые именуются пропагандой или информационной политикой. Имидж может скрывать недостатки образа или, напротив, делать акцент на его привлекательных сторонах. Но если имидж страны, проецируемый на внутренний и внешний мир, слишком сильно расходится с действительностью, то это негативно сказывается на её образе и может лишь навредить: доверие обывателя к таким пиар-акциям падает, а имиджмейкеры превращаются в третируемых всеми «пиарщиков» и «спин-докторов»1.

Работа над имиджем страны – обязанность именно государства. Наивно надеяться на то, что пущенный на самотёк процесс формирования имиджа даст больший эффект в отсутствии государственной поддержки (главным образом финансовой, а не кадровой или цензурной). У каждого народа есть чем гордиться в своей истории, но есть и чего стыдиться. Не подменяя многоликий образ народа созданием искусственного и упрощённого имиджа, государство должно заниматься пропагандой в том смысле, в каком компания в рыночной экономике занимается рекламой и продвижением своей продукции. Конечно, в каждой рекламе есть элемент приукрашивания, но он должен иметь определённые пределы, которые отличают добропорядочного рекламодателя от того, кто вводит потребителя в заблуждение.

Государство не только может, но и должно способствовать складыванию привлекательного образа страны на её собственных просторах и за рубежом. Но одно дело бороться с искажёнными стереотипами или заведомо ложной информацией (в изощрённости пропагандисткой войны в биполярную эпоху Советский Союз уступал Западу), пропагандировать свою культуру, язык, конкурентные преимущества (российские власти в последние годы поняли важность этого), и совсем другое – строить с помощью административного ресурса потёмкинские деревни для укрепления позиций той или иной политической силы. Россия до сих пор не научилась по-настоящему осуществлять первое (систематически продвигать привлекательные стороны своего образа) и избегать второго (путать защиту государственных интересов с защитой интересов отдельных групп политического истеблишмента), хотя в последние годы здесь произошли положительные сдвиги (например, удачная пиар-кампания в период председательства России в «большой восьмёрке»).

Отмеченные новизна, обновление лица страны и во многом её сути не означают, что после 1991 г. Россия стала жить с чистого лица. Она явилась миру обновлённой и ещё не имеющей чёткого представления о своей новой международной роли. Но это не было государство без корней, традиций и наследия. За прошедшие с тех пор годы рождался сплав старого и нового, истории царской, советской и современной. После лихолетья 90-х гг. оказалось, что банальный афоризм «у кого нет прошлого, у того нет будущего» по-прежнему злободневен, и обновлённое российское самосознание не сложится без опоры на многовековой исторический опыт страны. Без такой саморефлексии невозможно наладить дела в своём собственном доме, не говоря уже о выстраивании эффективной стратегии отношений с внешним миром.

Такой непростой и многослойный внутрироссийский процесс поиска новой самоидентификации имел своим зеркальным отражением крайне противоречивую картину о России, которая складывалась в голове западного обывателя. На старые укоренившиеся стереотипы накладывались новые, образуя причудливые образы нашей страны, которые сопровождались смешанными чувствами враждебности и дружелюбия, любопытства и настороженности. Дело осложнялось тем, что за короткий период своего существования демократическая (или протодемократическая) Россия успела пройти несколько этапов в своём развитии, соответственно трансформировался её образ как внутри страны, так и за рубежом. Этот процесс не был односторонним. В России на уровне общественной, политической элит и на уровне обывателя представление о других государствах также менялось в зависимости от изменения внутренней ситуации и её местоположения и роли в международной системе.

Одним из парадоксов истекшего с 1991 г. времени стало то, что уход в прошлое жёсткого идеологического клинча эпохи холодной войны, изменение в нашей стране общественного строя не стали факторами, сблизившими на новой принципиальной основе Россию и западные страны. Конечно, о ядерном, да и в целом о военном противостоянии речь уже не идёт, но оказалось, что серьёзные геополитические разногласия между ними сохранились. Со временем они дали повод падким на сенсацию журналистам и ангажированным экспертам на Западе утверждать, что впереди маячит новая холодная война.

Для других стран, в том числе для Великобритании, прошедшие 17 лет были также крайне богаты на события. В 1991 г. там ещё безраздельно правили консерваторы (во главе с Джоном Мейджором), лейбористы (под руководством Нила Киннока) стояли на пороге четвёртого кряду поражения на всеобщих выборах, а Тони Блэр не помышлял не только о должности премьер-министра, но и о посте лидера партии. Однако уже в те годы Британия вышла на ту прямую экономического и политического развития, которая обеспечила ей беспрецедентный период роста благополучия в следующие полтора десятилетия. Переломным моментом в истории Британии последней четверти XX века стали 80-е гг., для России же свет в конце тоннеля забрезжил только в начале нового тысячелетия.

Среди опорных представлений, которые влияют на формирование образа России в Великобритании, связка СССР – Россия занимает видное место. К СССР политический класс Британии относился враждебно, но прагматично. Идеологическая трескотня часто была вуалью, за которой английские политики выстраивали планы развития отношений с Советским Союзом, исходя из национальных интересов своей страны. Ни одно государство в XX в. не оказало такой жизненно важной услуги Великобритании, как вступление Советского Союза во Вторую мировую войну 22 июня 1941 г. В тот день Уинстон Черчилль испытал, пожалуй, самое большое облегчение в своей жизни. Для поддержания своего престижа на международной арене Лондон в 1950–60-е гг. стремился играть роль связующего звена между Москвой и Вашингтоном. В 80-е гг. Маргарет Тэтчер опередила других западных лидеров в налаживании отношений с «прорабами перестройки», чем, несомненно, укрепила свою репутацию тяжеловеса на международной арене. С 1999 г. Тони Блэр повторил этот опыт, на несколько лет став наиболее близким новому российскому президенту западным политиком.

В годы холодной войны отношение Британии к Советскому Союзу было замешено на смеси враждебности и прагматизма; в 90-е гг. им на смену пришли снисходительность и настороженность, чтобы в последние годы смениться на неприязнь и всё тот же прагматизм. Однако даже в годы холодной войны в своём отношении к советской России британцы делились не только на врагов и прагматиков. Среди них всегда было немало друзей России, особенно в профсоюзной среде, на левом фланге Лейбористской партии и в других левых политических движениях страны, среди творческой интеллигенции. В этой связи можно вспомнить имена Сиднея и Беатрисы Уэббов, Бернарда Шоу, Герберта Уэллса и др.

В Британии слой высокообразованных людей довольно многочисленен, поэтому до 1991 г., несмотря на идеологические и политические разногласия между государствами, уважение к русской науке и культуре помогало поддерживать симпатии британцев к русским на уровне человеческого общения. Что касается британских политиков и дипломатов, то многие из них восприняли современную Россию как наследницу СССР не только в смысле перехода к ней международных обязательств бывшей сверхдержавы, но и с точки зрения её геополитической роли, т.е. как противовеса США (а значит и Великобритании) на международной арене.

В обыденном сознании британцев, в представлениях «человека с улицы» современные образы России крайне размыты. С одной стороны, на мнение простого британца большое влияние оказывают средства массовой информации, а британские СМИ отличаются особой предвзятостью в изображении России. С другой – англичане с большой осторожностью, порой цинизмом относятся к собственным политикам и пишущей братии. Массовое разочарование в Тони Блэре, особенно в связи с войной в Ираке, ряд скандалов и сомнительных ситуаций, в которые были вовлечены сам премьер и другие министры, утвердили британцев в мысли, что политикам доверять нельзя. И когда последние критикуют власти другой страны, то эффект от этого в общественном мнении может быть прямо противоположным, что и проявилось в отношении даже такого политизированного события, как отравление Литвиненко осенью 2006 г. Знакомясь с мнением британцев на сайте Би-би-си о действиях Лондона, выславшего российских дипломатов, бросается в глаза, сколь многие критикуют собственные власти за двойные стандарты.

Что касается отношения к современной России британских деловых кругов, то оно остаётся таким же, каким было в царское и советское время – сугубо прагматичным. Британский бизнес, особенно частный, всегда приветствовал помощь правительства в лоббировании его интересов за рубежом, но раздражённо воспринимал попытки властей политизировать сферу экономических связей. В последние годы, отмеченные охлаждением в российско-британских отношениях, британские предприниматели активно выступали против того, чтобы политическая конъюнктура ставила под угрозу позиции британского предпринимательства в России.

На складывание образа современной России в Великобритании большое влияние оказали события перестройки и их последствия. Горбачёв пользовался в Британии большой популярностью, так же, как Тэтчер в СССР. Жители Англии с большим интересом наблюдали за тем, что происходит в Советском Союзе. Особенно им импонировали разрядка напряжённости между странами в военной сфере и проведение демократизации политической системы СССР. В те годы произошёл новый всплеск интереса к нашей стране. Однако длилось это не долго.

Когда к началу 90-х гг. социально-экономическая ситуация в Советском Союзе резко ухудшилась, а советский блок в Восточной Европе фактически развалился, помимо любопытства у западного обывателя возникло чувство тревоги и озабоченности. Одно дело наблюдать, как мощная держава реформируется и избавляется от образа врага, и другое – когда она разваливается и превращается из уважаемого государство в слабое, неспособное контролировать даже свою собственную территорию. Распад Советского Союза сильно повлиял на представления британцев о результатах окончания холодной войны. Россия превратилась из равнозначного партнёра, сыгравшего ключевую роль в её окончании, в проигравшую сторону, с интересами которой можно не считаться. Появилось ощущение превосходства. Особенно сильно эти настроения распространились в политическом классе Британии.

Образ поверженной и ослабевшей державы был основным рефреном отношения англичан (да и Запада в целом) к России в 90-е гг. Однако произошло не просто снижение интереса к России и её сползание в сознании британцев в категорию второразрядных государств. Позорная внутренняя социально-экономическая политика, проводимая Ельциным и его окружением, сюрреалистический расстрел российского парламента в 1993 г., провальная военная кампания на территории Чечни в 1994–95 гг., банкротство государства в 1998 г., разгул криминала в стране и другие «прелести» постсоветской России добавили к восприятию проигравшей державы чувства пренебрежения и даже презрения. Они же возродили к жизни и усилили стереотипы, сложившиеся на Западе, в том числе в Англии, в отношении к России ещё столетия назад – представления о России, как о стране варварской, отсталой, неевропейской, чужой. Участившиеся случаи недостойного поведения главы российского государства на публичных мероприятиях способствовали тому, что Россию стали не просто жалеть или третировать, но и смеяться над ней. Появление класса российских нуворишей привело к появлению ещё одного крайне невыгодного для страны феномена – «новых русских», неожиданно обогатившихся, малокультурных людей подчас с криминальным прошлым, а то и настоящим.

В меньшей степени на массовое сознание англичан, в большей степени на сознание британской политической элиты продолжала влиять инерция мышления не только периода холодной войны, но и стереотипы, уходящие корнями в историю. Несмотря на то что Британская империя рухнула уже полвека назад, историческая память о противостоянии её с российской империей по-прежнему жива. В XX в. британский истеблишмент испытал двойное унижение и приобрёл соответствующий комплекс неполноценности – после Первой мировой войны Британия быстро сдавала позиции мирового лидерства в пользу США, а после Второй – была окончательно оттеснена с командных высот мировой политики тандемом СССР – Соединённые Штаты.

Больше, чем в какой-либо другой стране помимо США, Советский Союз воспринимался в Англии как Российская империя в новом обличии, и тем болезненнее было осознавать, что противоборство двух империй, начавшееся в XVIII в., закончилось победой противника. В 1940–50-е гг. британские политики сумели «наступить на горло собственной песне» и признали первенство США на мировой арене, но сделать то же самое в отношении советской России было неприемлемо. В середине XX столетия британцы тяжело переживали потерю статуса империи, а затем временно – и статуса великой державы. Тем с большим удовлетворением политический класс Великобритании воспринял развал СССР, и с тем большей настойчивостью в 90-е гг. и с особым постоянством в последнее время на страницах британской прессы и экспертных изданий муссируется тема неоимпериализма во внешней политике современной России. Это обстоятельство вызывает ответную реакцию, подпитывая российские стереотипы о Британии, как о коварном (или вероломном) Альбионе, где русофобия – в крови местных политиков.

Помимо разногласий между двумя странами, касающихся войны в Ираке и проблем в двухсторонних отношениях, косвенным образом их напряжённости способствовала ведущая роль Британии на пространстве Евросоюза в качестве государства, ратующего за приоритет расширения европейской интеграции над приоритетом её углубления. То же справедливо и в отношении роли Британии в экспансии НАТО. Ряд «младоевропейцев», впопыхах принятых в Евросоюз в 2004 и 2007 гг., как и ряд новоиспечённых и потенциальных членов НАТО, находятся с Россией в сложных отношениях и используют эти международные организации для сведения с ней исторических счётов. Лондон же больше, чем какая-либо из ведущих европейских столиц, выступал за скорейший приём в Евросоюз и в Североатлантический альянс и бывших восточноевропейских сателлитов Советского Союза, как и бывших советских республик. Не стоит сомневаться, что Британия и впредь будет поддерживать линию США на включение в НАТО новых членов, включая Грузию и Украину, а в ЕС будет продолжать лоббировать заявки новых претендентов на вступление в его ряды.

Выше говорилось о фундаментальных образах России, которые формируются и остаются почти неизменными веками (то же относится и к образу других стран). Их формирование или трансформация – процесс крайне медленный. Но существуют и образы иного порядка. Их жизнь по историческим меркам значительно короче и измеряется десятилетиями, а то и годами, они отражают не столько долговременные тренды истории, сколько приходящие или поворотные моменты в её течении, локальные эпизоды. Кумулятивный эффект таких образов укрепляет образы-архетипы, но может и постепенно их размывать.

Набор таких образов-архетипов о России, укоренившихся в Великобритании и на Западе в целом, как широкая русская душа (и сопровождающие её стереотипы-бренды русского гостеприимства, русского застолья, цыган и медведей, водки и матрёшки), великодержавность, авторитаризм, бедность, леность и др., пережили и Октябрьскую революцию, и развал Советского Союза. Приходящие образы менялись, но не влияли на базовые представления. Например, в XIX в. в Англии царская Россия считалась бастионом правой реакции, защитницей статус-кво, а в XX в. её опасались за прямо противоположное – левый радикализм идеологический и социально-экономический. Однако в обоих случаях образ России как источника опасности сохранялся. Крушение СССР на время изменило представление о качестве опасности, исходящей от России: если раньше угрозой была её сила, то теперь – немощь. Однако в начале XXI в. источником опасности вновь стало укрепление российской державы.

Россия на время превращалась в партнёра и даже союзника Англии и Запада (в годы наполеоновских войн, во Вторую мировую войну, во время войны в Заливе в 1991 г. и афганской войны 2001 г.), но затем всё возвращалось на круги своя: Россия воспринималась как противник Британии. В зависимости от перипетий британской истории, англичане испытывали к России то чувство превосходства, например, после Крымской войны или после развала Советского Союза, то комплекс неполноценности, например, в годы Второй мировой войны или после развала Британской империи.

В других случаях новоиспечённые образы, рождающиеся в результате новых исторических событий, могли укореняться и видоизменять образы-архетипы. Так, достижения русской культуры в XIX – начале XX века в области литературы, театра, живописи, балета навсегда изменили представление о России, как о стране варварской и полуграмотной. Образы крестьянской, лапотной России навсегда ушли в прошлое с индустриализацией 1930-х гг. Роль нашей страны во Второй мировой войне, достижения советской науки, в первую очередь в сфере космических исследований и фундаментальной науки, заставили британцев, пожалуй, впервые после вступления русских войск в Париж в 1812 г. и после окончания иностранной интервенции в 1919 г. уважать Россию.

Что касается образов бедности и экономической отсталости, то россиян могут обнадёжить примеры Японии и других «азиатских тигров», Италии или самой Британии, которых в разные периоды истории преследовала репутация государств с неэффективной экономикой и товарами низкого качества. Свои образы в положительную сторону меняли не только отдельные страны, но и целые цивилизации. Так, образ западноевропейской части европейской цивилизации долгое время был связан с бесконечными междоусобицами и войнами, апофеоз которых – две мировые бойни XX в. Однако со времени, прошедшего с 1945 г., Западная Европа смогла переломить эту тенденцию и к началу XXI в. обрести образ миролюбивого пространства, навсегда отказавшегося от ставки на грубую силу.

Любопытно, что образы-архетипы часто взаимоисключают друг друга, и, тем не менее, уживаются в общей картине представлений о стране. Так, в Англии, как и на Западе в целом, общепризнанны достижения русской культуры, и всё же на Россию многие продолжали и продолжают смотреть как на нецивилизованную страну. То же можно сказать и о её науке, добившейся в XX в. грандиозных успехов, при том что Советский Союз западный обыватель рассматривал как отсталое государство. Квинтэссенцией такого противоречия в понятиях может служить, например, такой оксиморон, как изображение в голливудских фильмах российской космической станции, на борту которой – подвыпивший и неотёсанный мужик в валенках. Русская армия в западных СМИ и изобразительном искусстве, за редким исключением, непременно изображалась как плохо обученная и с допотопным оружием (военные победы русских традиционно объяснялись фактором «русской зимы»), но военной мощи России, несмотря на это, всегда боялись.

Эти парадоксы западного сознания – яркий пример того, что возникновение и бытование образов народа и стереотипов о нём среди иностранцев – процесс с большой долей иррациональности, в котором подсознание, эмоции играют большую роль, в котором знание и понимание не столь важно. Стереотипы могут одновременно быть укоренившимися и иметь мало общего с реальностью, т.е. превращаться в миф. Образованный западный человек, овладевший рациональным мышлением, конечно, согласится, что Россия несколько раз только за последние два века подвергалась экзистенциональной угрозе с Запада (поход Наполеона, две мировые войны), но даже в его подсознании Россия всё равно остаётся и в своей царской, и советской, и нынешней ипостаси источником опасности.

Образы Великобритании в России также представляют собой довольно сложную картину. Среди устоявшихся наиболее распространёнными является представление об Англии как о колыбели парламентской демократии, как о «туманном», и в то же время «коварном Альбионе», как о стране многовековых традиций, об англичанах, как о людях прагматичных, консервативных, высокомерных, чурающихся иностранцев. Среди других устойчивых стереотипов: «мой дом – моя крепость», «слово джентльмена», «бремя белого человека». В русском сознание англичанин отсутствует как враг, что, несмотря на долгую историю противостояния Российской и Британской империй, вполне объяснимо: Крымская война 1853–1856 гг. была единственным полноценным военным столкновением между двумя странами, а память о ней потускнела на фоне союзнических отношений между Россией и Британией в Первую и Вторую мировые войны. Английская классическая литература не менее популярна в России, чем русская в Англии, и даже больше, чем во многих странах Западной Европы. Джеймс Бонд стал мировым брендом в том числе в России. Многие россияне внимательно следят за жизнью британской королевской семьи. Англия в последние годы – Мекка для российских бизнесменов.

Как в Британии, так и в России всегда существовали не только симпатии к другой стороне, но и сильные антипатии. В России никогда не было недостатка как в англофилах, так и в англофобах. Связано это было в первую очередь со столкновениями государств в политической сфере, а их в XIX и особенно в XX веке было множество. Это уже упомянутая Крымская война, Большая игра двух империй в Средней Азии, союз Англии с Японией в начале XX в., иностранная интервенция в России с участием Англии в 1918–1919 гг., оттягивание Лондоном до 1944 г. открытия Второго фронта, речь Черчилля в Фултоне в 1946 г. и т.д. Помимо американских политиков второй половины прошлого столетия, пожалуй, больше нигде не было таких последовательных противников усиления влияния российского государства, как в Великобритании. В XIX в. лавры борца с «русской угрозой» снискал себе в Европе либерал лорд Пальмерстон, а в XX в. – консерваторы Стенли Болдуин, Уинстон Черчилль и Маргарет Тэтчер. По их стопам с июля 2007 г. пошли лейбористы Гордон Браун и Дэвид Милебенд.

При рассмотрении многогранности взаимодействия российско-британских образов и имиджей важно учитывать то, что на представления о другом государстве, складывающиеся на страновом уровне, влияют процессы образоформирования не только на низовом уровне человеческого общения, но и на региональном, блоковом и т.п. Так, на образ России в Великобритании влияет образ России, складывающийся на уровне наднациональной западноевропейской элиты. Он может как входить в резонанс с образами, существуюГлава II

^ РоссиЯ как империя (взгляд из Британии)


Образ России в глазах общественного мнения, политических элит и интеллектуальных кругов других стран сильно изменился за последние два десятилетия. Степень такого изменения варьируется в зависимости от политических предпочтений, информированности, способности к объективному анализу. Одни видят в нынешней России государство, которое в 1991 г. начало свою историю с чистого листа, другие воспринимают его