Реферат: М. А. Шолохов выдающийся русский писатель двадцатого века, с именем которого связаны самые значительные достижения в сфе­ре художественного изображения народной жизни на судьбоносных и крутых поворотах истории Росс

Е вразия. 2008, №3

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ

Дон притек к морю... (к 80-летию публикации первого и второго томов «Тихого Дона» М.А.Шолохова)

^ С. Ш. Тахан, профессор Карагандинского университета «Болашак», доктор филологических наук

М.А.Шолохов - выдающийся русский писатель двадцатого века, с именем которого связаны самые значительные достижения в сфе­ре художественного изображения народной жизни на судьбоносных и крутых поворотах истории России - Первой мировой и Гражданской войн, Октябрьской революции, коллективизации и Великой Отечест­венной войны. Вклад Шолохова в развитие русской литературы, шире - в дело сохранения традиций высокой духовности в русской нацио­нальной культуре трудно переоценим, и связан с предельно честной приверженностью общечеловеческим гуманистическим идеалам. Гу­манизм произведений Шолохова выразился, прежде всего, в неподде-. льном интересе к простому человеку, запросы которого в бытийном и социальном окружении осмысливаются как сфера высокой эстетики. С первых шагов на литературном поприще Шолохов демонстриро­вал широкий демократизм взглядов на явления жизни, выразившийся в многоголосном речевом представительстве народа, поэтизации орга­нического слияния природного и социального в мировосприятии про­стых людей, придающей неповторимый стилевой колорит кажущейся простоты в раскрытии сложных образов героев..

Шолохов дебютировал в 1925 году сборником фельетонов и рас­сказов о гражданской войне под заглавием «Донские рассказы», в ко­тором в существенной мере проявлены идейно-стилевые контуры его главного произведения - романа-эпопеи «Тихий Дон».

Сюжеты рассказов подсказаны страшной логикой братоубийствен­ной войны, где фронт проходил почти через каждую семью. По воле случая, обусловленной единственно соответствием возраста объявлен­ной мобилизации, близкие по крови люди оказываются по разные сто­роны линии борьбы, проникаются злобой и ненавистью друг к другу, возбуждаемых непримиримо-социальным характером исторического противостояния бедных и богатых на полях сражений Гражданской войны. Здесь уже нет дела до действительных убеждений, обстоятель-








С. Ш. Тахан

ства провоцируют разгул темных, неуправляемых и разрушительных инстинктов в каждом вовлеченном в мясорубку классовой борьбы, где представления о правоте и вине объективно отодвигаются на задний

план.

Шолохову претит романтизация Гражданской войны, в «Донских рассказах» он полемически заостряет внимание читателя на то, как «безобразно просто» умирали люди, решительно возражает поэтикой своих рассказов против расхожего представления о картинности под­вигов героев революции - «братишек», память о которых хранит «се­дой ковыль». «Седой ковыль» - любимый образ в повестях В.Иванова, Б.Лавренева на тему революции у Шолохова всего лишь «поганая бе­лобрысая трава без всякого запаха».

В основу рассказов Шолохова положены реальные жизненные кон­фликты, чаще внутрисемейного плана, как правило, с кровавой развяз­кой, что свидетельствовало о губительных нравственных последствиях социального разлома в среде донского казачества в период революции и Гражданской войны. Гуманизм Шолохова проявляется в том, что его человеческое сочувствие распространяется ко всем противостоящим героям рассказов, хотя в угоду утвердившейся в молодой советской литературе идеологической тенденции однозначного осуждения со­противления советской власти, автор вынужден камуфлировать свою нравственную позицию показным пафосом рождения нового человека в процессе революционных преобразований.

В 1926 году Шолохов начинает работу над своим главным, наибо­лее известным романом «Тихий Дон», представляющим собой эпичес­кое повествование о первой мировой войне, революции, гражданской войне, об отношении к этим событиями казачества. Первый том ро­мана увидел свет в 1928 году на страницах журнала «Красная новь» и сразу же обратил на себя внимание широкой читательской аудитории необычностью авторской позиции в описании событий дореволюци­онной жизни донских казаков. Отклики официальной литературной критики сразу же свелись к нареканиям о «чуждости» авторских взгля­дов коммунистическим идеям, но это не могло помешать доброжела­тельному интересу читателей к дальнейшей работе Шолохова над про­изведением.

Второй том, опубликованный в 1929 году, усилил подозрения офи­циальных критиков в антибольшевистской направленности романа. Шолохова прямо стали обвинять в идеализации кулачества и бело-гвардейщины. Очень многозначительно прозвучала приблизительно в


94
Е вразия. 2008, №3

Дон притек к морю..

это время реплика первого лица НКВД Генриха Ягоды: «Миша, а ты все же контрик, твой «Тихий Дон» ближе белым, чем нам». В том же 1929 году автор романа признавался в частном письме: «Были и такие слухи, будто я подъесаул Донской армии, работал в контрразведке и вообще заядлый белогвардеец... Меня организованно и здорово тра­вят. Я взвинчен до отказа».

Гонения на писателя усилились, когда встал вопрос о печатании 3-ей книги, где шла речь о верхнедонском восстании против большеви­ков в 1919 году. Накал критики был настолько высок, что в решении вопроса о допустимости продолжения романа Шолохова вынуждены были принять участие ряд известных деятелей советской культуры, среди которых были А.В.Луначарский и А.М.Горький. Но только вме­шательство руководителя страны И.В.Сталина остудило пыл «неисто­вых ревнителей» идеологической чистоты советской литературы.

Фактически главным цензором романа-эпопеи становится лично PI.B.Сталин, о встрече с которым в начале 1931 года на даче у Горько­го со слов Шолохова известно следующее: « Когда я присел к столу, Сталин со мной заговорил... Говорил он один. Сталин начал разговор со второго тома «Тихого Дона» вопросом: «Почему в романе так мягко изображен генерал Корнилов? Надо бы его образ ужесточить». Писа­тель объяснил Сталину свою позицию. Затем речь зашла о третьей час­ти романа. Сталин сказал: «А вот некоторым кажется, что третий том «Тихого Дона» доставит много удовольствий белогвардейским эмиг­рантам. Что вы об этом скажете?». Шолохов ответил: «Хорошее для белых удовольствие. Я показываю в романе полный разгром белогвар-дейщины на Дону и Кубани». Помолчав, подумав, раскурив трубку, Сталин ответил: «Да, согласен. Изображение хода событий в третьей книге «Тихого Дона» работает на нас». И подвел итог: «Третью книгу «Тихого Дона» печатать будем!» [1, с.13]. Третий том был выпущен в 1932 году, а полное завершение романа относится к 1940 году.

«Тихий Дон» признан монументальным полотном, в котором Шо­лохов сумел эпически масштабно воплотить всю правду революцион­ной эпохи. Жестокая Гражданская война предстала в романе-эпопее тяжелым испытанием, обескровившем русский народ и размывшем на долгие годы критерии добра и человечности в отношениях между людьми. Но самое главное, Гражданская война в изображении Шоло­хова во всех полноте показывает полную иллюзорность попыток на­сильственного утверждения коммунистами всеобщей справедливости на путях бескомпромиссной классовой борьбы, приводящей только к пагубному забвению человека как цели исторического развития.

9::,

Евразия. 2008, №3

СШ.Тахан

На материале жизни донского казачества в период с 1912 по 1922 год писатель развертывает широкую панораму исторических событий, круто изменивших быт. и социальный облик всего русского народа. Первая мировая война, забросившая казаков за тридевять земель от родного хутора, революционная ситуация в России, отозвавшаяся и в повседневной жизни хуторян, Февраль, а затем и Октябрь 1917 года, гражданская война, принявшая на юге особенно жестокие формы, -таков общероссийский фон действия, основные события которого свя­заны с Доном. Донское казачество, вопреки устоявшемуся стереотипу, изображается не как реакционная сила, неизменно остающаяся опло­том русского самодержавия, а органическая часть большого русского народа, который в революции трагически тяжело изживает косность исторически обветшалых форм национальной жизни, но на этом пути сталкивается с неразрешимыми противоречиями, совершает непопра­вимые ошибки.

Эпопейность содержания романа «Тихий Дон» проявляется, пре­жде всего, в обстоятельном изображении довоенной мирной жизни казачества, подробном изложении событий на полях сражений Первой мировой войны с участием казачьих корпусов, перипетий мятежа ге­нерала Корнилова против буржуазно-демократической республики во главе с Керенским, отказ от участия казаков в котором предрешил его плачевный исход. Здесь же следует отметить достоверность масштаб­ных исторических картин, связанных с оккупацией немцами южных областей России по условиям унизительного Брестского мира и ут­верждением советской власти на Дону, сопровождавшемся массовыми репрессиями в отношении казаков, реалистически точно представлен­ную панораму Вешенского восстания 1919 года, по мере разрастания превратившегося в очень реальную угрозу советской власти в России. Общеизвестна, например, документальная основа шолоховского рас­сказа о гибели Подтелкова и Кривошлыкова. Писатель изучил (имел в своей библиотеке) воспоминания участников гражданской войны - и красных, и белых - в том числе мемуары Деникина, Краснова, все номера журнала «Донская волна», на страницах которого объективно анализировались причины Вешенского восстания, газетные репорта­жи, очерки, воззвания.

История органично включена в сюжет, поэтому судьбы вымышлен­ных героев выстраиваются сообразно внетекстовым событиям. Цент­ральная проблема романа - человек и история обязывает художника представлять подлинные исторические лица, персонифицирующие

96 Евразия, 2008, №3

Дон притек к морю,,,

тенденции движения масс, и они у Шолохова предельно индивидуали­зированы, явлены живыми людьми «во плоти». По законам эпическо­го жанра в центре изображаемых эпохальных событий должна стоять личность, «стягивающая» воедино все нити разветвленного истори­ческого повествования в единую социально-нравственную концеп­цию. Такой личностью в романе-эпопее является вымышленный герой Григорий Мелехов, с именем которого связано авторское осмысление всего драматизма судеб донского казачества в революции, и вместе с тем в силу полного растворения социального анализа в художнически проникновенной «диалектике души» его образ становится воплоще­нием психологии сопротивления подлинно человеческого диктату ис­торических обстоятельств, отменяющих добрую волю.

Казак Григорий Мелехов храбро воюет с немцами на фронтах первой мировой войны, затем, после свержения самодержавия, ока­зывается перед необходимостью выбора, - вступает в отряд красного казака Подтелкова, утверждающего советскую власть на Дону, затем сражается на стороне белых, потом снова на стороне красных и, в кон­це концов, оказывается в отряде «зеленых».

Григорий Мелехов - казак, причем среднего достатка, что сближа­ет его на жизненном пути с разными недовольными своим социаль­ным положением людьми из нижних слоев русского общества. Шоло­хов учитывает объективный характер начавшегося и среде казачества социального расслоения, притупляющего былое чувство преклонения перед казачьими доблестями. Но, верный принципу историзма, автор не преувеличивает социальный критерий в оценке поведения массы казачества в революционных событиях на Дону в 1918 году, когда там, на части территории временно власть перешла в руки Ревкома во главе с Подтелковым и Кривошлыковым, поскольку имущественное рассло­ение казачества не было столь резким, как в России - и не богатый казак чувствовал, что он казак, достойно представляющий свое сосло­вие (как заметил Шолохов о большевике-казаке Иване Котлярове, «всосались и проросли сквозь каждую клетку его костистого тела ка­зачьи традиции»). Казачество всегда ощущало себя особой этничес­кой группой в составе русского народа. Общее недовольство русского народа внутренней политикой самодержавия заразило и казаков, что особенно ярко проявилась в ненависти Григория к отводимой царем казачеству роли опричников против революционеров. Но самоиден­тификация казаков во многом предопределялось исторически сло­жившимися вольнолюбивыми традициями и своеобразным укладом

Евразия. 2008, №3 97




С. Ш. Тахан

жизни, воплощенном в казачьей общине. Казачья община зиждилась на таких привлекательных традициях, как взаимовыручка, почитание старших, преклонение перед семейными ценностями, культ мужской дружбы, милосердие к слабому. Поэтому в послереволюционной ат­мосфере распада моральных связей в русском крестьянстве в казачес­тве наоборот отмечается рост сословного самосознания,воспитанного в казачьей общине. При атамане Петре Краснове в 1918 году Донская область была объявлена «демократической республикой - «Всевели-ким Войском Донским», открывались казачьи гимназии, множество начальных школ, создавались свои учебники.

С утверждением советской власти на Дону, повсеместной практи­кой станут конфискации земли у всех казаков, насильственное созда­ние коммун, стихийные реквизиции. Перед советскими карательными органами будет поставлена задача «формальной ликвидации казачест­ва», достижение которой будет сопровождаться массовыми расстрела­ми казаков по обвинению в контрреволюции.

Начинается страшная страда массовой гибели уже полюбившихся читателю героев, общая численность которых вместе с эпизодически­ми персонажами насчитывает в романе-эпопее за 700. Жители хутора Татарского, еще в недалеком мирном прошлом при всех разногласиях житейского и социального характера объединенные узами нормальных человеческих отношений, регулируемых безлико долженствующими нравственно-этическими ценностями казачьего мира, остервенело ополчаются друг на друга. Друг детства Григория Мелехова Мишка Кошевой, подавшись к большевикам, убивает в бою старшего брата Григория Мелехова Петра, умолявшего его о пощаде перед смертью. Он же, Мишка Кошевой позже преследует Григория, хотя тот простил ему даже убийство брата Петра. Некогда живший на подпольном поло­жении в Татарском большевик-революционер Штокман, назначенный уполномоченным от новой власти, будет поддерживать решения мест­ного ЧК о расстрелах ни в чем не повинных казаков, а хуторянин казак Иван Котляров будет радоваться установлению такой жестокой влас­ти. Гневные слова бросает в лицо Штокману Алешка Шамиль: «Ну, скажи, правильно расстреляли хуторных наших? За Коршунова гута-рить не буду, - он атаманил..., а вот Авдеича Бреха за что? Кашулина Матвея? Богатырева? Майданникова? А Королева? Они такие же, как и мы, темные, простые... И ежели, эти люди сболтнули что плохое, то разве за это на мушку их надо брать? - Алешка перевел дух, рванулся вперед. На груди его забился холостой рукав чекменя, рот повело в

^ Дон притек к морю...

сторону». Михаил Кошевой застрелит старика Гришаку за смелость. говорить в глаза правду о зверствах большевиков.

Находятся среди хуторян и такие, как Митька Коршунов, который в водовороте гражданской войны открыл в себе прирожденного палача, но подавляющее большинство убивающих и убиенных в революцион­ном противостоянии - жертвы собственного ожесточения, взаимного непонимания, несправедливостей и обид, не находящие во взаимном уничтожении удовлетворения.

Шолохов не ищет виноватых, он скорбит об убывании народа и уничтожении России. Именно такая позиция предопределяет объек­тивное отношение Шолохова и к красным, и к восставшим казакам. Как заметил авторитетный на Западе славист Э. Симмонс, «поведение и красных, и белых с их жестокостью, безобразием, обманом, а иногда и благородством описано честно... Шолохов был слишком большим художником, чтобы пожертвовать действительностью ради идеологи­ческих соображений» [2, с.51.]

од


Большевик Бунчук занимается расстрелами из чувства долга и за­болевает на такой «работе», становится «бессилен» с возлюбленной, а после ее гибели оказывается в прострации и готовится к смерти, как к отдыху. Но именно Бунчук первым убил своего боевого товарища, есаула Калмыкова. Председатель Ревкома в Каменском, первый боль­шевистский комиссар от казаков, Подтелков изображен далеко не сим­патичным героем. Ему власть хмелем ударяет в голову. Но писатель жалеет и о нем - смерть его ужасна и отвратительна: казаки, среди которых много его бывших сподвижников, протрезвевших от больше­вистской агитации, вешают его за революционную деятельность. Но умирает Подтелков с исключительным достоинством. Атаман Кале­дин, один из видных белогвардейцев, на совести которого тоже много смертей соотечественников, что и подчеркивает Шолохов, изображая его политическую деятельность, тем не менее, тоже удостоен доли ав­торского сочувствия при представлении картины после его самоубийс­тва: «На походной офицерской койке, сложив на груди руки, вытянув­шись, лежал на спине Каледин. Голова его была слегка повернута на­бок к стене, белая наволочка подушки оттеняла синеватый влажный лоб и прижатую к ней щеку. Глаза сонно полузакрыты, углы сурового рта страдальчески искривлены. У ног его билась упавшая на колени жена. Вязкий одичавший ее голос был режуще остр. На дойке лежал кольт. Мимо извилисто стекала по сорочке тонкая и веселая чернорудная струйка».

С Ш. Тахт

Сцены насилия и жестокости, картины страданий и предсмертных томлении, наблюдаемых или испытываемых, и красными и белыми развертываются в едином стилевом ключе, не допускающем самой возможности определения, кому больше или меньше сопереживает автор. Авторская интонация становится, подчеркнуто «нейтральной», когда человек вообще подвергается насилию со стороны другого или сталкивается с таинством смерти. Но именно в этой «нейтральности» проявляется общечеловечность нравственной и этической, позиции Шолохова в романе-эпопее.

Тяжелый груз оценки драматических событий революции и Граж­данской войны на Дону с позиций общечеловеческой морали возложен автором на образ Григория Мелехова, сквозь призму интерпретации которого пропускаются самые ключевые и запутанные исторические «узлы» народной жизни того периода.

Являясь типическим обобщением крупной личности, Григорий Мелехов в личном плане демонстрирует сложность простого челове­ка, чуждого интеллигентской рефлексии, излагающего свои и мысли чувства на доступном русском народном языке, осмысливающего на­исложнейшие явления жизни в понятных любому смертному катего­риях логики.

100

Григорий - человек действия, но все его поступки и решения яв­ляются результатом беспрестанного и глубокого интеллектуального процесса, который облекается автором в формы традиционного про­явления народного миросозерцания. На протяжении всего повество­вания Григорий окружен пейзажем, который, в частности, наряду с другими художественными средствами проникновения во внутренний мир героя, помогает автору резонировать социально напряженные пе­реживания героя-правдоискателя, совмещая их со своими тревогами и прозрениями: «Степь родимая! Горький ветер, оседающий на гривах косячных маток и жеребцов. На сухом конском храпе от ветра солоно, и конь, вдыхая горько-соленый запах, жует шелковистыми губами и ржет, чувствуя на них привкус ветра и солнца. Родимая степь под низ­ким донским небом! Вилюжины балок, суходолов, красноглинистых яров, ковыльный простор с затравевшим гнездоватым следом конско­го копыта, курганы в мудром молчании, берегущие зарытую казачью славу.... Низко кланяюсь и по-сыновьи целую твою пресную землю, донская, казачьей, не ржавеющей кровью политая степь», - авторское отступление, звучащее после изложения грозовых событий, сопутс­твовавших расколу донского казачества в апреле 1918 года, когда на-

Евразия, 200S, №3

Дон притек к морю...

селение северных округов ушло с отступавшими красногвардейцами под военным натиском боевых формирований низовых станиц, по сти­левой тональности идеально совпадает с повествованием о предощу­щении Григорием Мелеховым непоправимости и трагизма этих собы­тий, и тем самым соединяет общечеловеческую позицию мыслителя и историка Шолохова со стремлением главного героя романа-эпопеи на пределе человеческих сил искать в революции правду для всех лю­дей.

Жизненная притягательность образа Григория Мелехова достига­ется тем, что общечеловеческие мотивы его поведения и поступков не­отрывны от конкретной исторической реальности гражданской войны на Дону. Эта реальность великого разлома истории поставила совес­тливого человека, обладающего незаурядным иммунитетом, против тлена безнравственности, порождаемого распадом духовной целост­ности народного организма в бескомпромиссном социальном проти­востоянии, «на грани двух начал, отрицая оба их».

В духе фольклорных представлений о возможных для человека альтернативах в жизни Григорий осмысливает драму распутицы в его судьбе: «три дороги, и ни одной нету путевой... Деваться некуда». Его трагедия в осознании практической невозможности гражданского мира и единения народа «без красных и белых». Диалектика поисков Григорием «третьего пути» в революции отягощается пониманием, что близкие ему люди: Мишка Кошевой и Котляров «тоже казаки, а насквозь красные. Тянуло к большевикам - шел, других вел за собой, а потом брало раздумье, холодел сердцем». Не только жестокость крас­ного террора, нежелание властей понять специфику казачества оттол­кнуло его от большевиков, но и ясное понимание умозрительности идей справедливости представителей нового мира: «Комиссара видал, весь в кожу залез, и штаны, и тужурка, а другому и на ботики кожи не хватает, - говорит Григорий. - Да ить это год ихней власти прошел, а укоренятся они - куда равенство денется?». Эти неразрешимые про­тиворечия в сознании героя и проявляются действенно в его метаниях между враждебными станами, убийствах недавних союзников.

Мелехов сравнивает себя с бедным казаком Кошевым и сыном по­мещика Листницким, легко определившимися в борьбе двух полити­ческих лагерей - красного и белого: «Им с самого начала все было ясное, а мне и до се все неясное. У них, у обоих свои, прямые дороги, свои концы, а я с семнадцатого года хожу по вилюткам, как пьяный качаюсь». Мучительно завидуя твердой уверенности каждого из ан-

С Ш. Тахан

типодов - Кошевого и Лисницкого в нравственной правоте их борьбы за власть, Григорий Мелехов твердо понимает, что обе эти позиции ущербны, так как не совпадают с полной истиной. Не находит он эту истину и в среде повстанцев во время Верхнедонского восстания, хотя сам становится одним из руководителей этого стихийного движения, командуя целой дивизией. Достаточно вспомнить ту сцену, когда Гри­горий, вопреки воле белого генералитета, быстро узурпировавшего власть над восставшими казаками, выпускает из тюрьмы ни в чем не виноватых иногородних заложников, жизнь которых оказалась в боль­шой опасности.

Сознание Григория находит смысловое отражение на всех уровнях текста. Неповторимо-индивидуальная трагедия Мелехова-правдоиска­теля, в кульминационные моменты исторических прозрений казачест­ва (и шире - всего народа), все вернее и вернее осознающих себя под прессом складывающегося тоталитарного режима, поднимается до высшей степени трагизма, сродни катарсису, когда через очищение в страдании снимается ответственность с народа за все, что происходи­ло в стране в годы революции и Гражданской войны.

Казачество в массе своей прекращает сопротивление советской власти, но трагическая история Григория Мелехова продолжается. По логике развития деятельного характера, накрепко привязанного к ко­леснице истории, водоворот дальнейших исторических событий затя­гивает Григория Мелехова в гибельный омут развязок затянувшегося социального противостояния на Дону. Григорий, в надежде, что «всех не перебьют» переходит на сторону красных. Невзирая на подвиги в боях на польском фронте, красное командование выражает ему не­доверие как бывшему командиру повстанцев и увольняет из армии. Пытаясь избежать неумолимой угрозы мести со стороны советской власти, оказывается в банде Фомина, чем ставит себя на грань поте­ри самоуважения. Последняя попытка изменить роковой ход событий


102
бежать с любимой женщиной Аксиньей с Донщины и затеряться в
городе - заканчивается гибелью подруги от случайной пули. В финале
романа мы видим Григория на пороге отчего дома: «... Вот и сбылось
то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял
у ворот родного дома, держал на руках сына... Это было все, что осталось у него в жизни, что пока роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром». Картин последу­ющих репрессий Шолохов нам не показывает, но неопределенностью

открытостью финала предельно внятно доводит до читателя мысль о
предопределенности трагической судьбы героя.

Евразия. 2008, №3

На протяжении всего романа Григорий Мелехов, совершая тяжелые ошибки, проходит нравственно не изуродованным, симпатии читателя до конца остаются на его стороне. Прирожденная и неистребимая спо­собность героя к большой любви во всех мыслимых ее проявлениях (к Аксинье, детям, родителям, друзьям, Дону, труду на земле) - утверж­дается автором как не подверженная обесценению во времени катего­рия прекрасного, причащающая человека к незамутненным родникам вечных нравственных истин.

Каждый читатель обязательно найдет в сюжетной линии Григория что-то очень себе близкое. Вот Григорий берет на руки детей: «Це­луя их поочередно, улыбаясь, долго слушал веселое щебетанье. Как пахнут волосы у этих детишек! Солнцем, травою, теплой подушкой и еще чем-то бесконечно родным. И сами они - эта плоть от плоти его, - как крохотные степные птицы... Глаза Григория застилала туманная дымка слез...». Вот он вспомнил о труде на земле, и у него в душе по­теплело: «...хотелось убирать скотину: метать сено, дышать увядшим запахом донника, пырея, пряным душком навоза». Вот Григорий узна­ет об аресте Кошевого и Котлярова, своих друзей молодости, и, бросив свою дивизию, мчится, загоняя коня, на выручку и тяжело переживает, что не успел. И, наконец, как можно измерить глубину его отчаяния, навсегда потерявшего свою единственную любовь - Аксинью, увидев­шего над ее могилой «ослепительно черный диск солнца».

Образ Григория стал подлинно художественным открытием Шоло­хова. Штокман, Бунчук, Кошевой, белый офицер Евгений Листниций - каждый из них неповторим в пространстве шолоховского эпоса, но героев в большей или меньшей степени похожих на них можно встре­тить на страницах произведений А.Фадеева, М.Булгакова, А.Толстого, П.Краснова, написанных на тему революции и Гражданской войны, а вот образ Григория стал вровень с вечными образами в творениях величайших мастеров мировой литературы.

Роман «Тихий Дон» - эпопея, продолжившая лучшие традиции русской классики - прежде всего «Войны и мира» Л.Толстого. Но та­кого реализма, что мы видим в эпосе Шолохова, в XIX веке быть прос­то не могло.

В «Тихом Доне» мы видим особый реализм, обусловленный спе­цифической точкой зрения автора, находящегося вместе с народом, не отделяющего своей точки зрения от народной, а народ - субъект бытия, поэтому все события изображаются «изнутри» происходяще­го. Перед нами предстает уникальное время-пространство, структура

С. Ш. Тахан

которого, по авторитетному мнению исследователя творчества Шоло­хова, «выявляет важнейшие закономерности бытия и человека в нем, движение социума и стремление личности, движение времени, соот­ношение прошлого, настоящего и будущего, специфику национально­го пространства» [3].

Великий русский писатель Михаил Александрович Шолохов сво­им вершинным творением - романом-эпопеей «Тихий Дон» внес не­оценимую лепту в извечный процесс познания человека человеком, возвысил значение исканий русского духа в общечеловеческом куль­турном прогрессе.

Литература


104
Круглов Ю. Великий писатель Земли русской // Слово, 2000. -
№4.

Симмонс Э. Он избрал свой путь // Вопросы литературы.- 1990.
-№5. . ■

Минакова А. О художественной структуре эпоса М.Шолохова//
Про-блемы творчества М.Шолохова.- М., 1984.

Евразия. 2008, №3