Реферат: Бессонов Б. Н. Дмитрий Сергеевич Мережковский

Бессонов Б. Н.


Дмитрий Сергеевич Мережковский


Что б ни было, о Русь, я верую в тебя!


Дмитрий Сергеевич Мережковский – выдающийся русский поэт, писатель, мыслитель. Человек, овладевший высочайшими достижениями мировой культуры, основоположник русского символизма.

Родился Д. С. Мережковский 2 (14) августа 1865 года в Петербурге. Корни Мережковских на Украине. Дед Дмитрия Сергеевича Иван Федорович приехал в Петербург во времена Павла I.

Отец Дмитрия Сергеевича - Сергей Иванович в царствование Александра II был одним из столоначальников в придворной конторе. Мать – Варвара Васильевна Чеснокова – дочь петербургского полицейского чиновника. В семье было 9 детей: 6 братьев и 3 сестры. Дмитрий был последним – девятым – ребенком.

Самые близкие отношения в детстве у Дмитрия Сергеевича были с матерью. Любовь к ней он пронес через всю свою жизнь. И все же в целом детство Дмитрия Сергеевича, по его собственному признанию, не было счастливым.


Познал я негу безотчетных грез,

Познал я грусть – чуть вышел из пеленок.

Рождало все мучительный вопрос

В душе моей; запуганный ребенок,

Всегда один, в холодном доме рос

Я без любви, угрюмый, как волчонок,

Боясь лица и голоса людей,

Дичился братьев, бегал от гостей…

(«Старинные октавы»)


В 3-ей Петербургской гимназии, в которой Дмитрий Сергеевич начал учиться, атмосфера его также не радовала. «То был конец семидесятых и начало восьмидесятых годов, - самое глухое время классицизма: никакого воспитания, только убийственная зубрежка и выправка». Тем не менее, именно в гимназические годы он влюбился в классический мир Древней Греции и Рима и выучил древние языки. Зачитывался также стихами Пушкина, Лермонтова, Майкова, Тютчева.

Свои первые стихи Дмитрий Сергеевич написал в 13 лет. Отцу они понравились, и он повез сына к Ф. М. Достоевскому. Писатель, познакомившись с первым поэтическим опытом Дмитрия Сергеевича, сказал «Слабо, плохо, никуда не годится. Чтоб хорошо писать, страдать надо; страдать!»

В 1880 году Дмитрий Сергеевич познакомился с поэтом С. Я. Надсоном. Надсоновские мотивы увядания и смерти оказали большое влияние на раннюю лирику Мережковского.

В 1881 году Дмитрий Сергеевич поступает на историко-филологический факультет Петербургского Университета. В университете он увлекается идеями философов-позитивистов: О. Конта, Дж. Ст. Милля, Г. Спенсера и Ч. Дарвина. И конечно же, остается «в плену» у литературы, конечно, прежде всего, русской.

С. Надсон познакомил Мережковского с А. Н. Плещеевым и М. Е. Салтыковым-Щедриным. Постепенно он входит в круг литераторов, группировавшихся вокруг журнала «Отечественные записки». Встречается с В. Г. Короленко, В. М. Гаршиным, Н. К. Михайловским, Г. И. Успенским. Изучает народные религиозные течения (от раскола до скопчества и хлыстовства). Увлекается идеями народничества.

В 1886 г. Д. С. Мережковский закончил университет. В 1888 г. на Кавказе, в Тифлисе, он познакомился с З. Н. Гиппиус, и через год они обвенчались.

Оба – и Д. С. Мережковский, и З. Н. Гиппиус – всецело погружаются в литературу и философию. В те годы в России рождалось новое литературное течение – символизм, на Западе уже широко заявивший о себе творчеством таких выдающихся поэтов, как Ш. Бодлер, П. Верхарн, Э. По. В России символизм выступал как реакция на позитивистско-рационалистическую эстетику.

Первым, кто попытался сформировать идею русского символизма, был Н. М. Минский. Поскольку все в этом мире, конечно, тленно, постольку человек, как обитатель таинственно-непознаваемого мира, должен стремиться к «запредельному»; «пусть бесконечности нет, но стремление души вырваться из оков конечного - бесконечно» и именно в этом единственный смысл и оправдание жизни, заявлял он.

Д. С. Мережковский концепцию символизма разработал более четко, более глубоко.

«Никогда еще люди так не чувствовали сердцем необходимости верить и так не понимали разумом невозможности верить. В этом болезненном неразрешимом диссонансе… также, как в небывалой умственной свободе, в смелости отрицания, заключается наиболее характерная черта мистической потребности XIX века», писал Д. С. Мережковский в статье «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы».

По его мнению, позитивизм шестидесятников, признающих лишь материальную сторону жизни, завел литературу 70-80-х годов в тупик. «Никакие позитивистские выгоды, никакой утилитарный расчет, а только творческая вера во что-нибудь бесконечное и бессмертное может зажечь душу человеческую, создать героев, мучеников и пророков», подчеркивал Д. С, Мережковский. В этой связи, признавал он, символизм должен обратиться к наследию великой русской литературы. В ней – спасение. Ибо вся русская литература, душа России, есть эсхатология – религия Конца. «И в широких философских обобщениях, в символах Гончарова, и в художественной чувствительности, в импрессионизме, в жажде фантастического и чудесного у разочарованного, ни во что не верующего скептика Тургенева, и, главным образом, в глубокой психологии Достоевского, в неутомимом искании новой правды, новой веры – Льва Толстого – всюду чувствуется возрождение вечного идеального искусства <…> ».

Символисты должны усилить мистическое содержание, устремленность литературы к пророческим откровениям, должны воплотить в ней божественный идеализм.

В 80-е годы Д. С. Мережковский создает прекрасные, полные глубокого смысла и красоты, поэтические произведения.

Однако в 90-е годы он отходит от поэзии; это – «детское».

Он увлекается античностью. Много путешествует по местам, где живы отзвуки античности: Рим, Флоренция, Венеция, Сицилия, Афины, Константинополь, переводит трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида. Переводит также книгу Лонга «Дафнис и Хлоя».

Создает цикл литературных портретов русских и западноевропейских писателей и поэтов: Пушкина, Гончарова, Тургенева, Гоголя, Достоевского, Толстого, Лонга, Марка Аврелия, Плиния Младшего, Данте, Кальдерона, Сервантеса, Монтене, Гете, Флобера, Ибсена и т. д.

В течение десяти лет (с 1893 г. по 1902 г.) Мережковский работал над трилогией «Христос и Антихрист» («Юлиан Отступник», «Леонардо да Винчи» и «Петр и Алексей»).

Основная идея трилогии: мировая история – борьба двух начал, правды небесной и петьему Завету, к Царству Иоанна (первые два – Ветхий Завет, олицетворяющий Закон, и Новый Завет, явивший Благодать - недостаточны). На этих антитезах строятся и другие произведения Д. С. Мережковского.

Однако в процессе мучительных религиозно-нравственных исканий Мережковский скорректировал свою позицию: соединение Христа с Антихристом – кощунственная ложь; обе правды – о небе и о земле – уже соединены во Христе Иисусе.

Интерес Д. С. Мережковского к религиозной философии, стремление «обновить» христианство все более укреплялись. Ему и З. Н. Гиппиус принадлежит идея создания «новой церкви». В 1901 г. они организовали «Религиозно-философские собрания», в которых участвовали Д. В. Философов, В. В. Розанов, Н. М. Минский, Л. Шестов, Н. А. Бердяев, А. Н. Бенуа, а также и духовные лица, осознающие необходимость освобождения церкви от гнетущего верноподданничества и от притупляющей формалистики. Н. А. Бердяев увидел в этом повороте к религии явную закономерность: «Для русских литературных течений начала XX века очень характерно, что скоро произошел поворот ренессанса к религии и Христианству. Русские поэты не могли удержаться на эстетизме. Разными путями хотели они преодолеть индивидуализм. Первым был в этом направлении Д. Мережковский» (Бердяев Н. А. Самопознание: (Опыт философской автобиографии). М., 1991. с.158).

Мережковские создали также и журнал «Новый путь» - литературный и религиозно-философский. В нем начали печататься многие молодые писатели и поэты: С. Н. Сергеев-Ценский, М. П. Арцыбашев, А. Блок. Опубликовал в журнале свою работу «Судьба Гоголя. Творчество, жизнь и религия» и Д. С. Мережковский.

В 1903 г. религиозно-философские собрания были запрещены Синодом. Вскоре прекратилось и издание журнала «Новый путь».

1905 год. Расстрел демонстрации перед Зимним Дворцом 9 января Д. С. Мережковский решительно осудил: «Да, самодержавие от Антихриста». Но революционные выступления народных масс его также испугал.

В статье «Грядущий Хам» (1905г) он писал: «Одного бойтесь – рабства и худшего из всех рабств – мещанства, и худшего из всех мещанств – хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам, а воцарившийся хам и есть черт, <…> грядущий Князь Мира сего, Грядущий Хам. У этого Хама – три лица, - первое, настоящее, - над нами, лицо самодержавия, мертвый позитивизм казенщины <…>. Второе лицо прошлое – рядом с нами, лицо православия, воздающее кесарю Божие… <…>, лицо той церкви, о которой Достоевский сказал, что она «в параличе». <…>. Третье лицо будущее – под нами, лицо хамства, идущего снизу, - хулиганства, босячества, черной сотни – самое страшное из всех трех лиц». (Д. С. Мережковский. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. М. 1991, с.375, 376).

Хаму в России можно противостоять – только с Христом. «Со Христом – против рабства, мещанства и хамства», - призывает Мережковский.

Он видел задачу русской интеллигенции именно в соединении Христа и свободы. В то же время он понимал, что слишком многие интеллигенты сами впали в «хамство».

В начале 900-х гг. Мережковский начинает работать над второй трилогией – «Царство Зверя» («Павел I», «Александр I» и «14 декабря»). Трилогия – резкое осуждение царского деспотизма; царское самодержавие в России – «Зверь из Бездны». Но здесь же он осуждает и народный деспотизм.

С 1906 г. по 1908 г. Мережковские жили за границей. В Париже у Д. С. Мережковского возникла идея – соединения православия и католичества, «человекобога» Запада и «богочеловека» Востока. Здесь он сближается также с знаменитым террористом Б. Савинковым.

В 1908 г. Мережковские вернулись в Россию. Сотрудничают в журнале П. Б. Струве – «Русская мысль» участвуют в философско-религиозных дискуссиях, в частности, дискуссиях «богостроителей» и «богоискателей». (Богостроители – в основном марксисты, А. В. Луначарский, М. Горький и др.; богоискатели – сторонники нового, реформированного христианства).

Д. С. Мережковский резко осудил авторов сборника «Вехи» за, как он считал, отказ от идеалов русского освободительного движения, за их возвращение на охранительные позиции.

В 1911 г. было издано «Полное собрание сочинений» писателя в 17 томах, в 1914 году собрание его сочинений выпускается уже в 24 томах.

Мировую Войну 1914 г. Мережковский безоговорочно охарактеризовал как катастрофу, как величайшее несчастье человечества. В сущности, с его точки зрения, любая война – самоистребление человечества.

Февральскую революцию 1917 года Мережковские встретили с радостью. Октябрьскую же революцию они резко осудили; это – трагедия. Народ, бывший раб, получил власть, стал Зверем.

В романе «14 декабря», который Д. С. Мережковский завершил после Октябрьской революции, в 1918 г., он устами С. И. Муравьева Апостола высказывает свой резко отрицательный взгляд на русскую революцию, на русский народ (обусловленный, конечно же, событиями октября 1917 года): «Я понял самое страшное: для русского народа вольность значит буйство, распутство, злодейство, братоубийство неумолимое; рабство – с Богом, вольность – с дьяволом»… «Нет, Чаадаев не прав: Россия – не белый лист бумаги – на ней уже подписано: Царство Зверя. Страшен царь-Зверь, но, может быть, еще страшнее Зверь-народ <…> . Слышу поступь тяжкую: Зверь идет. Россия гибнет, Россия гибнет. Боже, спаси Россию!»

В 1920 г. Мережковские нелегально уехали из России. Уже в Польше они начали активную антибольшевистскую пропагандистскую деятельность. Возлагали большие надежды на Ю. Пилсудского и польскую интервенцию.

Затем они переехали в Париж, где у них еще с начала 900-х годов была собственная квартира.

В Париже Д. С. Мережковский много писал, обращаясь прежде всего к жанру исторического романа. Он создал дилогию «Рождение богов» («Тутанхамон на Крите» – «Мессия»), посвященную критской египетской цивилизации XIV в. до н.э.

Пишет также художественно-философские произведения: «Тайна трех: Египет и Вавилон», «Наполеон», «Тайна Запада. Атлантида - Европа», «Иисус Неизвестный»; ряд жизнеописания святых: «Павел - Августин», «Франциск Ассизский», «Жанна д’Арк», «Испанские мистики», трилогию «Реформаторы: Лютер. Кальвин. Паскаль.» и другие.

Вместе с тем, его не оставляет, его гнетет чувство утраты родины.

Н. Берберова вспоминает, что между Мережковскими довольно часто происходил один и тот же разговор: «Зина, что тебе дороже: Россия без свободы или свобода без России? – Свобода без России, - отвечала она, - и потому я здесь, а не там. – Я тоже здесь, а не там, потому что Россия без свободы для меня невозможна. Но… - и он задумывался, … - на что мне, собственно, нужна свобода, если нет России? Что мне без России делать с этой свободой?» (Берберова Н. Н. Курсив мой. с. 283, 284).

С годами росло духовное одиночество Мережковских. На Европу неумолимо надвигался фашизм. СССР воспринимался западной интеллигенцией бастионом антифашизма, и ей не нравился бескомпромиссный антибольшевизм Мережковских. Многие русские эмигранты в те годы также дистанцировались от Мережковских. Многих возмущал «интерес» Д. С. Мережковского к фашизму; он не раз встречался с Муссолини, даже задумал написать о нем книгу. Острый протест многих: и русских, и французов вызвало выступление Мережковского по французскому радио 22 июня 1941 года, в котором он сравнил Гитлера с Жанной д’Арк, призванной спасти мир от власти дьявола (Сталина и большевиков).

Умер Д. С. Мережковский 9 декабря 1941 года.

* * *

Итак, творчество Д. С. Мережковского приходится на начало 80-х годов XIX века. Это было тяжелое время. В общественном сознании нарастало настроение политического и общественного тупика, особенно усилившееся после убийства Александра II. Народничество потеряло перспективу.

Характеризуя духовную атмосферу тех лет, Н. Е. Салтыков-Щедрин писал: «Удивительно как-то тоскливо. Атмосфера словно арестантским чем-то насыщена, света нет, голосов не слыхать; сплошные сумерки, в которых витают какие-то вялые существа. Куда бредут эти существа и зачем бредут – они и сами не знают, но, наверное, их можно повернуть и направо, и налево, и назад – куда хочешь. Всем как-то все равно… самая жизнь как будто оборвалась». («Письма к тетеньке»)

Разумеется, противоречия эпохи, сомнения, тревоги, искания, надежды русской интеллигенции 80-х годов – все это нашло свое отражение в творчестве, поэзии Д. С. Мережковского. Разочарование, усталость, неверие в лучшее будущее…


…………………………………………………

Одним мучительным вопросом: для чего?

Вселенная полна, как роковым сознаньем

Глубокой пустоты, бесцельности всего,

И кажется, мы с ней больны одним страданьем.

…………………………………………………

Ноет и стонет в унынии грудь,

Ноет!… Нет силы свободно вздохнуть…

…………………………………………………

Все замерло в груди… лишь чувство бытия

Томит безжизненною скукой.

…………………………………………………

Ах, устали плакать очи

По лазурным небесам…

(«Осенняя мелодия»)

…………………………………………………

Я слишком слаб; в душе – ни веры, ни огня,

Святая ненависть погибнуть за свободу

Не увлечет меня.

(«Все грезы юности и все мои желанья…»)


Та же тема отчаянья и душевной тоски воплощена и во многих других стихах Д. С. Мережковского, в частности, таких, как «Тишь и мрак – в душе моей», «Весь этот жалкий мир отчаяния и муки…», «Покоя, забвенья!… Уснуть, позабыть…»

Лишь природа, ее красота и величие, ее гармоничная жизнь успокаивают душу, приносят в нее ясность, мир и любовь.


На бледном золоте померкшего заката,

Как древней надписи причудливый узор,

Рисуется черта темно-лиловых гор.

Таинственная даль глубоким сном объята;

И все, что в небесах, и все, что на земле,

Ни криком радости, ни рокотом страданья

Нарушить не дерзнет, скрывается во мгле,

Благоговейного и робкого молчанья.

Преобразился мир в какой-то дивный храм,

Где каждая звезда затеплилась лампадой,

Туманом голубым струится фимиам,

И горы вознеслись огромной колоннадой.

Тысячелетия промчались над вселенной…

О мире и любви с надеждой неизменной

Природа к небесам взывает каждый день,

Когда спускается лазуревая тень,

Когда стихает пыл и гром житейской битвы,

Слезами падает обильная роса,

Когда сливаются ночные голоса

В одну гармонию торжественной молитвы

И тихой жалобой стремятся в небеса.

(«Молитва природы»)


Я знаю: грозный час великого крушенья

Сметет развалину веков –

Уродливую жизнь большого поколенья

С ее расшатанный основ, –

И Новая земля, и новые народы

Тогда увидят пред собой

Нетронутый никем, - один лишь мир природы

С его немеркнущей красой…

……………………………………………………

(«Предчувствие»)


Природа побуждает человека жить, благословляет жить.

С улыбкой бесстрастия

Ты жизнь благослови:

Не нужно нам для счастия

Ни славы, ни любви,

Но ночки благовонные

Нужны, - и небеса,

И дымкой опушенные

Прозрачные леса.

(«Весеннее чувство»)


Жизнь, просто жизнь, жизнь без тоски, отчаянья, страха – вот настоящее, полнокровное бытие человека.

………………………………………

Над миром мы властны, как боги,

Вся природа для нас создана…

Так вперед же, вперед – без тревоги

По широкой, цветущей дороге,

Здравствуй, жизнь и любовь, и весна!

* * *

Унынье – величайший грех:

Один есть подвиг в жизни – радость,

Одна есть правда в жизни – смех!

(«Песня вакханок»)


Не плачь о неземной отчизне,

И помни: более того,

Что есть в твоей мгновенной жизни,

Не будет в смерти ничего.

(«Двойная бездна»)

И в то же время поэзию Д. С. Мережковского пронизывает страстный поиск смысла жизни, жизни справедливой, по совести, без насилия и неправды, жизни, утверждающей солидарность и любовь.


Нам смерть, как в тучах – проблеск неба,

Издалека приносит весть,

Что, кроме денег, кроме хлеба,

Иное в мире что-то есть.

Когда б не грозная могила,

Как самовластно бы царила

Несправедливость без конца <…>


Поэт принимает вызов судьбы, он сам идет судьбе навстречу.

^ О жизнь, смотри: во мгле унылой
Не отступил я под грозой:

Еще померимся мы силой,

Еще поборемся с тобой!

………………………………………

Чем глубже мрак, печаль и беды,

И раны сердца моего, -

Тем будет громче гимн победы,

Тем будет выше торжество!

* * *

Огонь – в моей груди, огонь – в моих костях…

И как мне удержать проклятье на устах?

Оно сожжет меня, но вырвется на волю!…

* * *

Не думать о себе, не спрашивать: зачем?

На муки и на смерть пойти, не размышляя

О, лишь тогда в любви, в простой любви ко всем

Я счастье обрету, от счастья убегая! <…>


Глубоко верующий человек, Д. С. Мережковский ради справедливости и правды «восстает» даже на Бога.


«Христос воскрес», - поют во храме;

Но грустно мне… душа молчит:

Мир полон кровью и слезами,

И этот гимн пред алтарями

Так оскорбительно звучит.

(««Христос воскрес», - поют во храме…»)


Мне не надо лживых примирений,

Я от грозной правды не бегу;

Пусть погибну жертвою сомнений,

Пред собой ни в чем я не солгу!

Испытав весь ужас отрицанья,

До конца свободы не отдам,

И последний крик негодованья

Я, как вызов брошу небесам!

(«На распутье»)


Все грезы юности и все мои желанья

Пред Богом и людьми я смело признаю;

И мне ни от кого не нужно оправданья,

И я ни перед кем в груди их не таю…

……………………………………………


Д. С. Мережковский видит цель поэзии, задачу поэта в том, чтобы правдиво и честно показать муки и несчастья народа, разделить с ним его страданья, призвать его к борьбе за свободу, воспеть народный порыв к свободе и к новой – справедливой жизни.

^ Не презирай людей! Безжалостной и гневной
Насмешкой не клейми их горестей и нужд,

Сознав могущество заботы повседневной,

Их страха и надежд не оставайся чужд.

……………………………………………………

Поймешь ты красоту и смысл существованья

Не в блесках и цветах, но в терниях страданья,

В работе, в бедности, в суровой простоте.

И жаждущую грудь роскошно утолял,

Неисчерпаема, как нектар золотой,

Твой подвиг тягостный сторицей награждая,

Из жизни сумрачной поэзия святая

Польется светлою, могучею струей.

(«Поэту»)


Молчи, поэт, молчи: толпе не до тебя.

До скорбных дум твоих кому какое дело?

Твердить былой напев ты можешь про себя, -

Его нам слушать надоело…

…………………………………………………

Ничто не шевельнет потухшие сердца,

В священном ужасе толпа не содрогнется,

И на последний крик последнего певца

Никто, никто не отзовется!

(«Поэту наших дней»)


Поэт, у ног твоих волнуется, как море,

Голодная толпа и ропщет, и грозит;

Стучится робко в дверь беспомощное горе,

И призрак нищеты в лицо тебе глядит, -

А ты… изнеженный, больной и пресыщенный,

Ты запирая на ключ от воплей и скорбей;

Не начиная жить, ты жизнью устрашенный,

Бежал, закрыв глаза, от мира и людей.

……………………………………………………

С людьми ты не хотел бороться и страдать,

Ни разу на мольбу ты не дал им ответа,

И смеешь ты себя, безумец, называть

Священным именем поэта!…

(«Совесть»)


Не сдаваться – бороться, бороться, несмотря ни на какие угрозы, препятствия, жертвы…

………………………………………

О, пускай в глухой и темный доле,

Как полип, ничтожен я и слаб, -

Я могуч святою жаждой воли,

Утомленный труженик и раб!

………………………………………

(«Кораллы»)


В борьбе на жизнь и смерть не сдамся я врагу!

Тебе, наш рок – палач, ни одного стенанья

И ни одной слезы простить я не могу

За все величье мирозданья.

……………………………………………………


Д. С. Мережковский прославляет борцов за свободу:


…………………………………………

И много их, героев неизвестных,

Непризнанных, но твердых до конца,

Что не щадят в борьбе усилий честных

И падают, не требуя венца.

…………………………………………


И сам присоединяется к их «великой рати»:

^ Мы бойцы великой рати!
Дружно в битву мы пойдем.

Не страшась тупых проклятий,
Трудный путь ко счастью братий
Грудью смелою пробьем!

(«Мы бойцы великой рати!»)


И все же глубочайшая тенденция поэзии Д. С. Мережковского – поиск Бога; он ищет Бога; он ищет Бога, надеется на Него, просит у него помощи.


Я Бога жаждал – и не знал;

Еще не верил, но, любя,

Пока рассудком отрицал, -

Я сердцем чувствовал Тебя.

И Ты открылся мне: Ты – мир.

Ты – все. Ты – небо и вода,

Ты – голос бури, Ты – эфир,

Ты – мысль поэта, Ты – звезда…

(«Бог»)


Боже, дай нам избавленья,

Дай свободы и стремленья,

Дай веселья Твоего.

О, спаси нас от бессилья,

Дай нам крылья, дай нам крылья,

Крылья Духа твоего!

(«Молитва о крыльях»)


Бог Д. С. Мережковского отличается от церковного Бога, сурового, карающего за грехи. Бог поэта – средоточие радости и любви; Он милостив и добр.

В поэме «Протопоп Аввакум» поэт устами Аввакума осуждает православие, утверждаемое Церковью со времен патриарха Никона.

^ Горе вам, Никониане! Вы глумитесь над Христом, -
Утверждаете вы церковь пыткой, плахой да кнутом!


Умирая, он обращается ко всем, в том числе и к своим мучителям, со словами прощения и любви.

………………………………………………………….

Потрудился я для правды, не берег последних сил…

… Все мы братья о Христе:

И за всех нас, злых и добрых, умирал Он на кресте.

Так возлюбим же друг друга, - вот последний мой завет.

Все в любви, - закон и вера… Выше заповеди нет.


В другой своей поэме «Вера. Повесть в стихах» Д. С. Мережковский вновь подчеркивает, что Бог – это помощь всем, кто страдает, что Бог – это тревога совести человека.

^ Бог помочь всем, кто в наш жестокий век
Желает блага искренне отчизне,

В ком навсегда не умер человек,

Кто ищет новой лиры, новой жизни,

Кто не изменит родине вовек!

Привет мой всем, кто страстно жаждет Бога,

В ком не затихла совести тревога!


Примечательно в этой связи сопоставление поэтом Леонардо да Винчи и Дон-Кихота. Леонардо – творец, волшебник, богоподобный человек, но он слишком бесстрастен «ко всем земным страстям».

^ О, Винчи, ты во всем – единый…
………………………………………

Сомнением дерзким ты велик,

Ты в глубочайшие соблазны

Всего, что двойственно, проник.

И у тебя во мгле иконы

С улыбкой Сфинкса смотрят вдаль

Полуязыческие жены, -

И не безгрешна их печаль.

Пророк, иль демон, иль кудесник,

Загадку вечную храня,

О, Леонардо, ты – предвестник

Еще не ведомого дня.

………………………………….….

Ко всем земным страстям бесстрастный,

Таким останется навек –

Богов презревший, самовластный,

Богоподобный человек.


Напротив, Дон-Кихот готов пойти на муки и на смерть ради того, чтобы помочь страдающим людям.

^ Он смешон; но сколько детской
Доброты в улыбке нежной,

И в лице простом и бледном

Сколько веры безмятежной.


Д. С. Мережковский подчеркивает:


И любовь, и вера святы.

Этой верою согреты

Все великие безумцы,

Все пророки и поэты!


Прекрасны стихи Мережковского, посвященные России. Он любит ее просторы, поля, деревни.

^ Зданья, трубы, кресты колоколен –
Все за мной исчезает вдали;

Свежий воздух – прозрачен и волен,

Напоен ароматом земли.

И скользят, как жемчужная пена,

Облака из-за дальних холмов

Над стогами пахучего сена,

над каймой темно-синих дубов,

И стада отдыхают лениво,

На душистом ковре муравы;

Над болотами стаей крикливой

Из высокой и влажной травы,

Где блестят бирюзой незабудки

Под огромным листом лопуха, -

Подымаются дикие утки…

Чуть доносится крик петуха,

И дымок деревушки далекой

Улетает в безбрежный простор,

Что подернут слегка поволокой,

Как мечтательный, вдумчивый взор.

Все вокруг для меня так знакомо,

Словно, путник из чуждых краев,

Я вернулся под родственный кров

Вечно милого, старого дома.

………………………………………

(«В полях»)


Над немым пространством чернозема,

Словно уголь, вырезаны в тверди

Темных изб подгнившая солома,

Старых крыш разобранные жерди.

Солнце грустно в тучу опустилось,

Не дрожит печальная осина;

В мутной луже небо отразилось…

И на всем – знакомая кручина…

Каждый раз, когда смотрю я в поле, -

Я люблю мою родную землю.

Хорошо и грустно мне до боли,

Словно тихой жалобе я внемлю.

В сердце мир, печаль и безмятежность…

Умолкает жизненная битва,

А в груди – задумчивая нежность

И простая, детская молитва…


На чужбине, среди чужих людей поэт особенно остро чувствует свою тоску, свою любовь к родине.


О, березы, даль немая,

Грустные поля…

Это ты, - моя родная,

Бедная земля!

Непокорный сын, к чужбине,

К воле я ушел,

Но и там в моей кручине

Я тебя нашел.

Там у моря голубого,

У чужих морей,

Полюбил тебя я снова

И еще сильней.

Нет! Не может об отчизне

Сердце позабыть,

Край родной, мне мало жизни,

Чтоб тебя любить…

Теплый вечер догорает

Полный тихих грез,

Но заря не умирает

Меж ветвей берез.

Милый край, с улыбкой ясной

Я умру, как жил,

Только б знать, что не напрасно

Я тебя любил!

(«Возвращение»)


Неброская, спокойная, целомудренная красота родной природы волнует его душу сильнее, чем яркая красота чужого моря и чужих долин.
^ Далеких стад унылое мычанье
И близкий шорох свежего листа…

Потом опять – глубокое молчанье…

Родимые, печальные места!

Протяжный гул однообразных сосен,

И белые сыпучие пески…

О, бледный май, задумчивый, как осень!…

В полях затишье, полное тоски…

И крепкий запах молодой березы,

Травы и хвойных игл, когда порой,

Как робкие, беспомощные слезы,

Струится теплый дождь во тьме ночной.

Здесь – тише радость и спокойней горе,

Живешь, как в милом и безгрешном сне,

И каждый миг, подобно капле в море,

Теряется в бесстрастной тишине.

* * *

Синеет море слишком ярко

И в глубине чужих долин

Под зимним солнцем рдеет жарко

Благоуханный апельсин.

Но целомудренны и жалки,

Вы сердцу чуткому милей,

О безуханные фиалки

Родимых северных полей!


Да, Россия несчастна, прошлая и настоящая судьба русского народа горька.

…………………………

О, проклятая, святая,

О, чужая и родная

Мать и мачеха земля!


Однако Д. С. Мережковский верит в Русь, верит в свой народ.

……………………………………………

……………………………………………

И все-таки тебя, родная, на чужбине

Люблю, как никогда я не любил доныне.

Я только здесь, народ, в чужой земле постиг,

Как, несмотря на все, ты – молод и велик, -

Когда припоминаю я Волгу, степь немую

И песен Пушкина мелодию родную,

И вековых лесов величественных шум,

И тихую печаль малороссийских шум,

И тихую печаль малороссийских дум.

Я перед будущим твоим благоговею

И все-таки горжусь я родиной моею.

За все страдания еще сильней любя,

Что б ни было, о Русь, я верую в тебя!

(«Русь»)


Прекрасны, глубоки, пронизаны горячей любовью к великой русской литературе размышления Д. С. Мережковского о творчестве великих русских писателей и поэтов.

Они для него, для нас – «вечные спутники».


А. С. Пушкин.

Пушкин – великий мыслитель, мудрец… Он был зачинателем русского просвещения. В самых разнообразных областях закладывает он фундаменты будущих зданий, пролагает дороги, рубит просеки. Роман, повесть, лирика, поэма, драма – всюду он из первых или первый…

Пушкин – единственный из новых мировых поэтов – ясен, древние эллины, оставаясь сыном своего века…

В XIX век, накануне шопенгауэровского пессимизма, проповеди усталости и буддийского отречения от жизни, Пушкин в своей простоте – явление единственное, почти невероятное. В поступающих сумерках, когда лучшими людьми века овладевает ужас перед будущим и смертель давая ему полную свободу. Осторожный Гете редко или почти никогда не подходит к неостывшей лаве хаоса, не спускается в глубину первобытных страстей, над которой только двое из новых поэтов – Шекспир и Пушкин дерзают искать примиряющую власть гармонии. По силе огненной страстности автор «Египетских ночей» и «Скупого рыцаря» приближается к Шекспиру; по безупречной, кристаллической правильности и прозрачности формы Пушкин родственнее Гете… Пушкин одинаково чужд и огненной риторике страстей, и ледяной риторики рассудка. Если бы его гений достиг полного развития – кто знает? – не указал ли бы русский поэт до сих пор не открытые пути к художественному идеалу будущего – к высшему синтезу Шекспира и Гете.

Но и так, как он есть, - по совершенному равновесию содержания и формы, по сочетанию вольной, творящей силы природы с безукоризненной сдержанностью и точностью выражений, доведенной почти до математической краткости, Пушкин, после Софокла и Данте, - единственный из мировых поэтов.


М. Ю. Лермонтов.

Пушкин – дневное, Лермонтов – ночное светило русской поэзии. Вся она между ними колеблется, как между двумя полюсами – созерцанием и действием. У Пушкина жизнь стремится к поэзии, действие – к созерцанию; у Лермонтова поэзия стремится к жизни, созерцание – к действию.

Неземная любовь к земле – особенность Лермонтова, едва ли не единственная во всемирной поэзии… Это – обратная христианской земной тоске по небесной родине – небесная тоска по родине земной… Лермонтов чувствует природу, как тело возлюбленной. И если у Вл. Соловьева Вечная Женственность хотя и «сходит на землю», но сомнительно, чтобы дошла до земли: она все еще слишком неземная, потому что слишком христианская, то у Лермонтова она столь же земная, как и небесная, может быть, даже более земная, чем небесная…

Поэзия Лермонтова – спор с христианством…

Христианство отделило прошлую вечность Отца от будущей вечности Сына, правду земную от правды небесной. Не соединит ли их то, что за Христианством, откровение Духа – Вечной Женственности, Вечного Материнства. Отца и Сына не примирит ли Мать?

Всего этого Лермонтов, конечно, не видел в себе, но мы это видим в нем. Тут не только приближается, подходит он к нам, но и входит в нас.

Лермонтов народен, даже, может быть, более народен, чем Пушкин, ибо русскому народу религиозная стихия – родная! От народа к нам идет Пушкин, от нас – к народу Лермонтов.

В конечном счете, вопрос, от которого зависит наше спасение или погибель: как соединить себя с народом, наше сознание с действием, Пушкина с Лермонтовым?


В. Г. Белинский.

Завет Белинского. «Бог был моей первою мыслью, человечество – второй, человек – третьей и последней».

Что человек без Бога? Труп холодный. И в то же время: «В словах ^ Бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут».

Мысль о Боге, считает Д. С. Мережковский, совпадает у Белинского с его увлечением умозрительной философией Гегеля. «Вне мысли все призрак; одна мысль существенна… Что такое ты сам? Мысль, облегченная телом… Конкретная жизнь – только в блаженстве абсолютного знания… Истинная свобода человека основана на царстве чистого разума».

Это – первая идея В. Г. Белинского.

Но зреет уже вторая: Действительность! Что моя абсолютность… Отвлеченная мысль ниже, бесполезнее, дряннее опыта.

Опыт подводит великого критика к идее социализма. «Я теперь в новой крайности, это – идея социализма… Все из нее, для нее и к ней.» – «Социальность, социальность или смерть!»

Идея социализма отрицает религию, мысль о Боге: вот откуда: «В словах ^ Бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут».

Из мысли о человечестве – обществе возникает третья идея – идея о человеке – личности. «Для меня теперь человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества». «Мне говорят, лезь на верхнюю ступень лестницы развития… но, если бы мне удалось влезть, - я и там попросил бы отдать мне отчет во всех жертвах условий жизни и истории… иначе я бросаюсь вниз головой…».

Это и значит, отмечает Д. С. Мережковский, «нельзя человеку жить без Бога».

«Сам Спаситель сходил на землю и страдал за личного человека… Евангелие для меня абсолютная истина, а бессмертие индивидуального духа есть основной его камень», - писал В. Г. Белинский.

Итак, подчеркивает Д. С. Мережковский, если замкнуть круг сознания, свести концы с концами, то ведь это и значит: в истине о Богочеловеке соединяются обе истины: религиозная – о человеке-личности – и революционная – о человечестве-обществе.

От Белинского, от его бытия – наше бытие, бытие всей русской интеллигенции. Если всю ее соединить в одно лицо, то будет он; если раздробить его