Реферат: Русское языкознание в спектре научных парадигм Место отечественной науки в мировой лингвистике ХХ в

Русское языкознание в спектре научных парадигм

Место отечественной науки в мировой лингвистике ХХ в.

В. М. Алпатов

Институт востоковедения РАН

российская лингвистика, развитие науки

Summary. Russian linguistics had its peculiarities but it was connected with the process of development of linguistics in the other countries. Theories of some Russian linguists became world-famed but many interesting ideas did not step the borders of our country.

Российское (в том числе советское) языкознание ХХ в. имело особенности, имевшее разные причины, в том числе вненаучные; достаточно назвать длительное господство марризма, не имевшего аналогов на Западе. Но оно вовсе не оставалось в стороне от мировых процессов. В целом его развитие проходило те же этапы, что и в других странах.

В конце ХIХ — начале ХХ в. в России, как и на Западе, господствовала сравнительно-историческая парадигма в младограмматическом варианте. Однако передовые русские ученые выходили за рамки младограмматизма: И. А. Бодуэн де Куртенэ, в меньшей степени Ф. Ф. Фортунатов.

Общий процесс перехода от младограматической к структуралистской парадигме захватил и Россию, хотя термин «структурализм» не был у нас в ходу до 50-х гг. Обе ведущие русские школы: Московская (фортунатов­ская) и Петербургская (Ленинградская), основанная И. А. Бодуэном де Куртенэ, сохранив изначально свойственные им различия, перешли к структурным методам изучения языка. За отдельными исключениями (М. Н. Пе­терсон) ученые этих школ в 20–30-е гг. занимались не столько историей, сколько современными языками. Этому способствовало активное участие многих лингвистов в решении задач, вставших после революции: конструировались алфавиты и разрабатывались литературные нормы для языков народов СССР, что требовало синхронных описаний этих языков. В то же время конструирование алфавитов служило базой для развития фонологии.

Эмиграция ряда лингвистов после революции, особенно Н. С. Трубецкого и Р. О. Якобсона, привела к мировому распространению многих идей, выработанных в российской лингвистике, особенно в Московской школе. В 20-е и отчасти 30-е гг. связи советских ученых и их зарубежных коллег еще сохранялись. Пражская школа по сути может быть названа пражско-мо­сковской.

Для советской лингвистики 20-х гг. в большей степени, чем для западной, были характерны попытки найти «третий путь», отличный и от традиционного младограмматического, и от структуралистского. Марризм был одной из таких попыток, оказавшейся тупиковой. Другой опыт такого рода содержался в книге В. Н. Во­ло­шинова — М. М. Бахтина «Марксизм и философия языка». Обе концепции получили мировую известность: марризм сразу, идеи Волошинова-Бахтина много позднее.

С 30-х гг. связи между советской и мировой лингвистикой сильно сократились. После отказа от марризма в 1950 г. официальной лингвистикой в СССР стал младограмматизм. Однако структурные методы продолжали развиваться, а со второй половины 50-х гг. их позиции укрепились в связи с частичным восстановлением связей с западной наукой, с одной стороны, и с исследованиями в области автоматической обработки информации, машинного перевода и др., с другой.

С 50-х гг. связи между отечественной и мировой лингвистикой расширились, но стали явно односторонними. В СССР знали и использовали зарубежные идеи и методы (значимы были идеи пражцев, копенгагенской школы, в меньшей степени дескриптивизма). Однако мировой резонанс советской лингвистики был невелик за пределами некоторых частных областей (славистика, особенно русистика; тюркология; финно-угроведение). Лишь отдельные теоретики, как С. К. Шаумян, получили мировую известность. Совершенно особой отраслью лингвистики, сразу получившей мировую известность, но не мировое признание, оказалась ностратика.

Переход мировой науки к генеративной парадигме нашел отражение и в СССР, но в весьма своеобразной форме: модель «смысл  текст». Но практически полное отсутствие у нас в течение нескольких десятилетий ортодоксального хомскианства, пожалуй, можно считать самым значительным отличием отечественной лингвистики от зарубежной за весь ХХ век (единственным сопоставимым отличием, можно, пожалуй, считать лишь вре­менную популярность марризма в СССР). В то же время более тесно связанными с мировой наукой оказались отечественные когнитивная лингвистика и типология.

^ История и методология русистики в системе университетского образования

Н. Э. Гаджиахмедов

Дагестанский государственный университет, Махачкала

история, методология, русский язык, лингвист, концепции, русское языкознание

Summary. The theses contain the information about the place and the maintenance of the course «History and methodology of the subject “Modern Russian”» within university education.

История и методология науки о русском языке принадлежит к сравнительно молодым отраслям русистики. В то время как русистика возникла еще в древности, вопрос о специфических чертах методологии русистики, анализе и оценке свойственных ему методов и принципов исследования на­чал привлекать к себе внимание ученых лишь в конце XIX — начале XX сто­летия. Методология науки о русском языке, руководствуясь законами и категориями современной теории, определяет принципы их научного ис­следования в конкретный исторический период развития языка.

Будущего лингвиста должен интересовать не только сам язык, но и весьма широкий круг вопросов с ним связанных. Это и личность ученого-лингвиста, и его эпоха, и та обстановка, в которой он жил и творил, теоре­тические и практические аспекты его исследований, и соотношение его творчества с творчеством других лингвистов, близкие или отличные черты которых специалист неизбежно чувствует в его творениях. Поэтому в со­временную эпоху вырос и постоянно продолжает расти интерес не только к русскому языку, но и к вопросам русистики в самом широком смысле слова, т. е. ко всей совокупности знаний, связанных с историей развития русистики в прошлом и настоящем, с методологическими проблемами ис­следования русского языка.

Определенная иерархия языковых ценностей суще­ст­вует в самой действительности. А поэтому и лингвистическая наука, если она хочет верно отразить действительность, не может отвлечься от дифференциро­ванной оценки различных языковых фактов и явлений, оценки их нерав­нозначности, места, занимаемого той или иной личностью в ее истории. Круг исследований по русскому языку, созданных в течение тысячелетий, реально не поддается даже простому обозрению… Необходим выбор, и он осуществляется каждым исследователем отдельно и языковедческой наукой в целом. Это не значит, что будущий русист не должен изучать исследова­телей русского языка второго и даже третьего «ряда», игнорировать слож­ность, богатство и многообразие язы­коведческого процесса каждой эпохи.

Как известно, история языка есть часть истории народа и челове­чества. И в этой истории для нас интересно и нам дорого все — и большое и малое, нередко вплоть до самых малых «мелочей». Учет различной на­учной и общественной ценности языковедов необходим. Но он отнюдь не означает, что в истории языкознания важны либо одни главные фигуры, либо средние, «типовые» языковеды (или «типовые» лингвистические течения). Именно ценностный подход позволяет отвести в истории русистики каждому языковеду и явлению свое, ему принадлежащее за­конное место. Важно лишь, чтобы этот подход был глубок и верен, т. е. основывался на верных научных критериях.

Целью университетского курса «История и методология русского языкознания» является осветить основные этапы возникновения и развития дисциплины «Совре­менный русский язык» от древнейших эпох до современ­ного состояния, дать сведения о круп­ных языковедах-русистах, их наиболее важных достижениях, концеп­ци­ях, об их роли в развитии русского языкознания, составить некоторое представление о методологических прин­ципах исследования русского языка, о возникновении но­вых научных направлений, помочь словес­нику сориентироваться в актуальных проблемах лингвистических ис­­следований по русистике и перспективах развития пред­мета, а также в его основных понятиях и категориях.

Студент должен осознать, что развитие предмета «Современ­ный русский язык» определяется потребностями практики, углублени­ем теоретических знаний, что современные успехи русистов были бы невозможны без достижений прошлого. Лингвистическая историогра­фия помогает понять состояние русистики в настоящее время и тенден­ции его современного развития. Сколько бы не рекомендовать студентам новейшей научной литературы для самостоятельного изучения, подготовить полноценных специалистов по русскому языкознанию без опоры на классические труды Ломоносова, Буслаева, Потебни, Фортунатова, Бодуэна де Куртенэ, Щербы и многих других невозможно. Поэтому одна из важнейших черт историзма в преподавании современного русского языка на нынешнем этапе состоит в исторически адекватном воспроизведении непрерывности лингвистической мысли в пропаганде и развитии богатейших традиций русского языкознания.

В этой дисциплине акцентируется внимание на то, что концепции каждого языковеда присущи свои, индивидуальные особен­ности — выдвижение на первый план тех или иных проблем, способы их решения, характер аргументации, в ней четко прослежи­вается преемственная связь различных концепций в истории русистики1.

Русское языкознание имеет богатые и давние традиции в изуче­нии лингвистических проблем. За полуторавековой путь своего разви­тия русистика в лице своих наиболее выдающихся представителей на­копила много фактов, интересных мыслей, изучение и обобщение ко­торых необходимо не только для пополнения наших сведений по исто­рии отечественного языкознания, но и для оценки их влияния на после­дующее развитие европейского языкознания. В русском языкознании были поставлены и разрабатывались такие общеязыковедческие про­блемы, которые оказали существенное влияние на формирование раз­личных направлений современного языкознания.

Сила русистики и ее подлинное новаторство неотделимы от знания истории науки, от глубокого творческого продолжения и развития ее сложившихся веками научных традиций. Именно в подобном понимании взаимосвязи прошлой, «классической» и современной науки о русском языке залог ее научной прочности и фундаментальности. Опыт преподавания новой дисциплины в системе университетского образования показал, что историческое комментирование различных мнений ученых способствует пробуждению интереса и любви к русскому языку, выработке внимательного отношения не только к отдельным его явлениям, но и языковым фактам других родственных и неродственных языков.

Литература

Березин М. Ф. История русского языкознания. М.: Высшая школа, 1979. С. 3.

^ В. В. Виноградов и формирование современной концепции синтаксиса русского языка

Вольфганг Гладров

Берлинский университет им. В. фон Гумбольдта, Германия

простое предложение, многоуровневый подход описания

Summary. The presentation deals with Vinogradov´s contribution to the development of modern conception of definition and rescription of simple sentence as a multyleveled language unit.

1. Если проследить мысли В. В. Виноградова о синтак­сисе русского языка, высказанные им 50 лет тому назад, то с точки зрения сегодняшнего уровня развития синтаксической теории становится очевидным, что несмотря на то, что некоторые его формулировки кажутся нам неточными или устарелыми, они содержат немало положений, которые в последние десятилетия обогатили развитие русской синтаксической науки и выразили со­временные стержневые идеи синтаксического мышления.

2. В центре внимания настоящего доклада стоит простое предложение как первичная единица русского синтаксиса. В докладе рассматривается, в какой степени при определении и описании предложения учитываются не только отдельные стороны его устройства, но и многогранность этого явления, взаимозависимость и взаимодействие различных структурных аспектов предложения.

3. В понятии предикативности В. В. Виноградов определил очень четкий и всеобъемлющий критерий конструктивно-грамматического устройства предложения. На этой грамматической основе в дальнейшем были разработаны понятия структурной схемы и парадигмы предложения.

4. Слова В. В. Виноградова, подчеркивающие, что «в предложении выражается не только сообщение о действительности, но и отношение к ней говорящего», свидетельствуют о том, что автор точно различал, с одной стороны, референтную сторону предложения, передаю­щую определенное положение дел, и, с другой стороны, модальную сторону предложения, передающую позицию говорящего к высказанному. Эти идеи нашли свое дальнейшее развитие в различении двух родов значений: объективных, отражающих пропозицию, и субъектив­ных, отражающих отношение мыслящего субъекта к фрагменту мира.

5. Формулировка В. В. Виноградова о том, что «язы­ковая форма предложения не определяется всецело его грамматическим составом… а существует как определенное единство своего состава, интонации и порядка слов» указывает на развитую В. Матезиусом концепцию актуального членения на «исходный пункт» и «основу» высказывания. Принципы актуаль­ного членения являются теоретической основой для описания закономерностей порядка слов в русском языке.

^ Значение трудов А. А. Потебни в развитии аксиологической прагмалингвистики

Т. А. Космеда

Львовский государственный университет имени Ивана Франко, Украина

аксиологическая прагмалингвистика, категория оценки, прагматическое значение, значение «гиперболичности», текст, переводоведение

Summary. A. A. Potebnya belongs to pleiad of those scientists, which have predicted the linguistic developing for many years before. If we talk about possibility of becoming axiological pragmatics in the modern linguistic, in Potebnya’s works we find an arrangement to its formation early, because estimation category is described by works of scientist in logico-psychological, cultural and functional aspects.

1. А. А. Потебня принадлежит к плеяде тех ученых, в чьих трудах прогнозировалось развитие языкознания на много времени вперед. И если сегодня речь идет о возможности становления в современном языкознании такого направления, как аксиологическая прагмалингвистика, то в трудах А. А. Потебни находим установку на его формирование.

2. Категория оценки описывается в работах ученого в логико-психологическом, культурологическом, функциональном аспектах, что аккумулируется сегодня в аксиологической прагмалингвистике, в пределах которой категория оценки представляется не только как определенная структурно-семантическая заданность (аспект семантики), не только, как функция, сопровождающая содержание высказывания (аспект синтактики), а как явление, в основе которого лежит специальный отбор речевых средств с учетом всех факторов, влияющих на формирование определенного оценочного значения.

3. Накануне XXI века лингвисты вывели языкознание на новый виток развития. Происходит смена научной парадигмы: практически исчерпавшее себя изучение проблем синтактики и семантики привело к необходимости углубления и расширения лингвистического знания посредством разработки проблем прагмалингвистики, на что указывал А. А. Потебня, подчеркивая, что категория оценки:

а) проявляется на всех языковых уровнях: фонетическом (звук, тон, интонация и т. д.), словообразовательном (активно изучались суффиксы с семантикой оценки), лексико-семантическом (осуществлялась интерпретация оценочных лексических значений), грамматическом (междометие рассматривалось как особое проявление категории оценки, множественное, число, например, трактовалось в значении «гиперболичности», описывалась прагматика местоимения и т. д.).

б) своеобразно реализуется в художественном тексте;

в) имеет национальную форму проявления, что, по мнению А. А. Потебни, необходимо учитывать в процессе перевода текста с одного языка на другой;

г) зависит от многих факторов экстра- и интралингвистического характера.

^ Состояние русской филологической науки пушкинской эпохи
по данным терминологии

Л. Е. Макарова

Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова

«теория словесности», русская филологическая терминология, терминосистема, термин, терминоид, предтермин, номенклатура,
семантические категории

Summary. A problem of development of russian terminology in linguistic and rhetorical works. Philological disciplines together (trivium logic — grammar — rhetoric) determines the integrity of the termsystem of the philological disciplines.

1. Первая четветь XIX века — период становления русского национального литературного языка, формирования средней литературной нормы. Новый стиль эпохи формирует соответствующие ему «теории словесности» — руководства, традиционно состоящие из трех частей: грамматики, построенной на основах логики, риторики (общей и частной) и поэтики. «Теории словесности», в свою очередь, ставили своей задачей упорядочивание меняющейся общественно-языковой практики, нормировали и кодифицировали ее.

2. Проблема становления русской филологической тер­минологии круга наук о языке. Заложенная М. В. Ло­мо­носовым во второй половине XVIII века, терминология наук о языке в основных своих чертах складывается в первой трети XIX века, а окончательно формируется уже ко времени создания «Исторической грамматики русского языка» Ф. И. Буслаева — на основе исследуемой в данной работе терминологии. Цельность филологических наук (тривиум логика — грамматика — риторика) обуславливает цельность терминосистемы наук о языке первой трети XIX века. Ее структура отражает структуру языковой теории.

3. Проблема термина и его дефинирования в период активного развития терминологии.

(1) а) размытость определения термина, что связано с разделением наук и искусств речи: в практических грамматиках, имеющих целью обучить «как говорить и писать чисто российским языком» — например, в «Российской грамматике» М. В. Ломоносова — даются не строгие логические определения, как в научных описаниях языка, а объяснения;

б) большое количество одновременно функционирующих синонимов как у одного автора: рассуждение / речи / замыслы витиеватые // замысловатые слова // острые мысли (Ломоносов), так и при сравнении терминосистем разных авторов: отверстые гласные // де­белые / тупые гласные (Барсов, Ломоносов);

в) омонимия в пределах терминосистемы одного автора: «просодия» как синоним «словоударения» (часть грам­матики) и «просодия» — надстрочный знак или знак препинания в «Российской грамматике» А. А. Барсова;

г) рождение новых терминов (авторские термины), не все из которых были впоследствии усвоены и закреплены традицией (например, «главные корни» — «прида­точ­ные корни» Н. Греча).

(2) Проблема выделения термина из «терминологичес­ких глосс» (Рождественский): Термин и терминоиды (терминоподобные единицы); термин и предтермины (квазитермины); термин и номенклатура. Материал исследования составляют порядка пяти тысяч единиц.

4. Проблема общих семантических категорий в основании терминосистемы наук о языке в рассматриваемый период. На основании сопоставления терминосистем отдельных влиятельных авторов может быть построена единая картина филологической науки первой трети XIX века в ее составе и рассмотрено ее отношение к дальнейшему развитию науки о языке во второй половине XIX века. Пересечения логической, грамматической и риторической терминологии (так, термин «слово» связывает логику, грамматику, риторику и поэтику, но в каждой из них имеет разный семантический объем) выявят общие семантические (поня­тий­ные) категории, на которых базируется терминосистема наук о языке — в нашем примере это категория топа (топоса).

^ Парадигма русистики: эффект расширяющейся Вселенной

Б. Ю. Норман

Белорусский государственный университет, Минск, Беларусь

Summary. A characteristic feature of the modern Russian linguistics development is an enrichment by great number of new concepts and ideas. It expends extremely the possibility of scientific description but makes doubtful an application of terms «paradigm» or «system» in accordance with Russian linguistics matter as a whole.

Развитие русистики в ХХ веке определялось многими тенденциями, но, пожалуй, более всего — стремлением к большей системности и строгости описания (чему в немалой степени способствовали идеи структурализма) и интересом к социальным аспектам функционирования языка (что было связано с развитием социолингвистики, прагмалингвистики, лингвокультурологии и т. п.). Разу­меется, все это развитие происходило не только по своим внутренним причинам и каналам, но и в значительной степени под влиянием зарубежной лингвистической мы­сли, прежде всего американской и западноевропейской.

И вот теперь мы вправе спросить себя: какова равнодействующая этих сил? Можно ли считать, что та лингвистическая парадигма, которая существовала в русистике на начало ХХ века, к концу того же столетия перестроилась или упорядочилась? Из истории наук, в первую очередь экспериментальных, известны многочисленные случаи, когда развитие научного знания приводило к отмене и замене существовавших до тех пор понятий и концепций. О языкознании такое сказать трудно. Несомненно, за столетие русистика обогатилась множеством теорий и гипотез, однако невозможно утверждать, что эти новые знания о языке пришли на место старых — скорее они удивительным образом сосуществуют со старыми. Причем имеющие место множественность и расхождения в описаниях не укладываются в рамки противопоставления школьной и научной грамматик, но характеризуют и собственно научные исследования.

Приведем некоторые примеры. Появление понятий и терминов «валентность», «валентностная грамматика» практически не отразилось на использовании понятий и терминов «сочетаемость» (именная и глагольная), «переходность» (прямая и косвенная). Обнаружение новых функций у именительного падежа (в конструкциях типа пойти в летчики; ср. также именительный темы, именительный в номинативных предложениях) не отменило его определения как падежа подлежащего. Распространение понятий «топик», «топикализация» слабо отразилось на принятой до тех пор в грамматике теории актуального членения фразы (тема-рематической структуры высказывания). Оказавшая сильное влияние на всю европейскую лингвистику теория порождающей грамматики затронула и русистику: отсюда в научные описания вошли идеи дихотомии именной и глагольной групп, древовидной структуры фразы и правила ее проективности, а также трансформационный анализ и др. Однако это не отменило разрабатывавшихся до тех пор (на иной методологической основе) понятий предикативности, предикативной синтагмы и т. п. Категория пре­дикативности в последние годы испытывает давление и со стороны иных, новейших концептов: локации, референтной соотнесенности, актуализации и др., однако в целом, можно считать, сохраняет свои позиции в русистике. Популярная сегодня теория актов речи мирно уживается здесь с традиционной классификацией высказывания по коммуникативной цели (интенции говорящего). В рамках простого предложения количество видов подчинения колеблется от одного до четырех-пяти (включая сюда и так называемые комплетивные отношения, и координативную связь между подлежащим и сказуемым), а в сфере сложного предложения формальные классификационные критерии (союз­ность — бессоюзность) перемешиваются с семантическими (подчинение — сочинение)… Все это, несомненно, связано со сложностью самого объекта описания, но в немалой степени обусловлено трудностями верификации лингвистических концепций, с изначальной нестрогостью языкознания как области знания. О том же говорит и употребление огромного количества неоднозначных терминов (что вообще-то не делает чести никакой науке), ср. такие названия, как субъект, предикат, фраза, синтагма, пропозиция, коннотация, тема, поле, вербальный, вербализация, актуализация, база, глосса, глоссема, синтаксема, фразема, формант и многие другие, а также существование многочисленных терминов-дублетов, ср.: залог и диатеза, циркумфикс и конфикс, определение и атрибут, щелевой и фрикативный (звук), высказывание и фраза и т. п.

Все это заставляет с определенной долей скепсиса относиться к самому понятию лингвистической парадигмы на современном этапе. Парадигма предполагает строгую организацию входящих в нее единиц. «Парадигма» же русистики на сегодняшний день отличается невообразимой «мягкостью», растяжимостью: она, ни от чего не отказываясь, вбирает в себя новые концепты и гипотезы. Мы находимся тем самым как бы в процессе накопления и сравнения лингвистического материала. Конечно, языковедческая «вселенная» не может расширяться бесконечно: рано или поздно накопление эвристических знаний и обогащение методическим опытом приведет к оптимизации и систематизации нашего представления о языке. Возможно, это произойдет в наступающем XXI веке.



^ История русских грамматических учений
в системе современной русистики

М. Ю. Сидорова

Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова

история русистики, грамматические системы русского языка

Summary. One of the most urgent problems in the Russian linguistics is to create an objective history of Russian grammar studies including the development of the structure of Russian grammar and its main ideas. Existing descriptions of XVIII–XIX centuries grammar systems were made within the framework of the Soviet materialist ideology. Arguing that history of knowledge must be objective we propose three basic principals for this description.

Способность к научной рефлексии над своим прошлым и настоящим — показатель зрелости той или иной области знания. С этой точки зрения в современной ру­систике обнаруживаются существенные лакуны, прежде всего в части изучения и осмысления истории национальной лингвистики. Во-первых, в конце ХХ века не произошло переосмысления истории русистики, которого требует смена ее научной парадигмы — развитие функционально-коммуникативных направлений (как это произошло во Франции в 1967 году, когда Ж. Му­нэн в книге «История лингвистики от истоков до ХХ века» «переосветил» эту историю «с точки зрения лингвистики, обогащенной всеми теоретическими достижени­ями после 1930 года: функциональной и современной структуральной лингвистики»). Во-вторых, не были освоены
и применены к истории русистики разработанные во второй половине ХХ века науковедческие идеи и принципы построения истории науки (Т. С. Кун, М. Фуко, М. Коэн и др.).

Современная русская грамматика, в которой сосуществует несколько парадигм, в гораздо большей степени занята выяснением отношений между ними, чем историей формирования структуры русской лингвистики и основных ее идей. Главными источниками сведений по этой проблематике для большинства русистов остаются работы В. В. Виноградова, П. С. Кузнецова, а так­же специалистов по общему языкознанию, стоящих вне современных концепций русистики. Однако для нас тру­ды В. В. Виноградова и П. С. Кузнецова уже сами по себе являются скорее объектом истории науки, нежели ее источником. В силу известных исторических причин, и В. В. Виноградов, и П. С. Кузнецов описывали грамматические системы XVIII–XIX веков с точки зрения идеологии своего времени, в то время как эти системы были порождены принципиально иными мировоззрениями. Субъективность подобного метода описания про­тиворечит требованию объективности исторического знания. Между материализмом М. В. Ломоносова и социалистическим материализмом советской эпохи разрыв не меньший, чем между идеалистической философией «народного духа», которой были порождены лин­гвистические построения К. С. Аксакова и Ф. И. Бус­лаева и тем же социалистическим материализмом.

На наш взгляд, история русской грамматики XVIII–XIX веков (от М. В. Ломоносова до А. А. Шахматова) дол­жна опираться на следующие положения:

1. Русская грамматика XVIII–XIX веков — грамматика одухотворенная, объяснительная, осмысляющая не только мир слова, но и мир, изображенный в слове. Не случайно стандартное начало грамматик той эпохи составляют рассуждения о сущности и происхождении языка, о взаимоотношениях между языком, мышлением и действительностью. Именно из этих мировоззренческих установок вытекают взгляды каждого из авторов на систему частей речи, внутреннее устройство предложения и другие вопросы грамматики. Таким образом, грамматики XVIII–XIX веков оказываются более объяснительными, чем описательные академические и университетские грамматики ХХ века, и более индивидуальными. Каждый грамматист имел право на свою точку зрения на развитие языка, на его природу и считал должным изложить эту точку зрения в начале своего грамматического труда. Таким образом, можно говорить о самостоятельности русской грамматики даже в том, что традиционно считается заимствованным из античной и западноевропейской традиции (например, система частей речи или членов предложения). Используя в целом стандартную частеречную схему, М. В. Ломоносов и К. С. Аксаков, А. Х. Востоков и А. А. Шахматов дают ей разное обоснование, соответствующее их представлениям о природе языка.

2. Другая особенность формирования структуры русской грамматики XVIII–XIX веков связана с синтетическим, флективным характером русского языка, выделяющим его на фоне западноевропейских. Унаследованный от античной грамматики раздел «Этимология», объединявший собственно этимологию, морфологию и словообразование в современном понимании, постепенно распадается на соответствующие части. Таким образом формируется раздельное представление о синхронном / диахронном словообразовании и словоизменении.

3. В течение XVIII–XIX веков устанавливаются отношения между грамматикой как наукой и риторикой как искусством, а также определяется место грамматики в системе филологического знания. В результате, во-первых, роль синтаксиса (то есть правил построения связной речи), ранее находившегося на периферии грамматик, оказывается сопоставима с ролью морфологии (К. С. Аксаков предлагает даже начинать грамматику не с частей речи, а с самой речи). Во-вторых, грамматика, и шире лингвистика, получает статус самостоятельной области знания, не подчиненной задачам филологического чтения текста. Это обособление, так необходимое в XIX веке для утверждения собственно грамматических методов исследования языка, преодолевается в ХХ веке на основе взаимодействия лингвистики и литературоведения в изучении текста, начиная с работ В. В. Виноградова через лингвистику текста 70-х годов к современной коммуникативно-функциональной грамматике.

^ К проблеме оснований антропологической парадигмы языкознания (фразеология как средство сопоставительного анализа менталитета разных народов)

Г. Я. Узилевский, М. А. Минакова

Орловская региональная академия госслужбы, Орловский государственный университет

парадигмы исследования языка, семиотика и языкознание, фразеология

Summary. In the theses is spoken about utility of interpretation phraseological as means of comparative study of mentality of the different peoples with use of the conceptual device antropologing of semiotics.

^ Постановка вопроса.

Лингвистика в России во второй половине XX века прошла интересный путь возврата от марксистского языкознания к традиционным воззрениям. От них началось обращение к структурализму, к разработке онтологической системной лингвистики (направление научной мысли В. фон Гумбольдта, А. А. Потебни, И. А. Бо­дуэна де Куртенэ, И. И. Срезневского, Г. П. Мельни­кова) с характерным учетом связей естественного языка (ЕЯ) с мозговой и психической деятельностью человека. В это же время прослеживается формирование и развитие во многих странах мира и в нашей стране междисциплинарных специализаций (антропологическая лингвистика, когнитивная лингвистика, лингвокультурология, психолингвистика, этнолингвистика и др.), выходящих прямо или косвенно на изучение разнообразных аспектов языкового и деятельностного феноменов человека. Лингвисты обратились к методологии указанных выше междисциплинарных специализаций для изучения фразеологии в контексте антропологической парадигмы (см., например, [Телия 1996]).

Одним из авторов доклада разрабатывается новая научная специализация «антропологическая семиотика», нацеленная на изучение личности как мыслящего символического существа [Узилевский 1999]. Представим краткий обзор концептуального аппарата новой специализации, использование которого, как нам представляется, позволяет говорить о полезности интерпретации фразеологии как средства сопоставительного изучения менталитета разных народов, разводя на определенном этапе доминанты национальных языков, культур, сознания.

^ Концептуальный аппарат антропологической семиотики.

Эволюция неживого и живого на земле прошла в своем развитии такие стадии, как геосфера, биосфера, антропосфера. В уходящем XX веке многими выдающи­мися учеными достаточно обоснованно был показан переход от антропосферы к семиосфере (Ю. М. Лотман, В. П. Зинченко и др.) и к ноосфере (В. И. Вернадский, П. Шарден и др.). В связи с этим стала четко осознаваться проблема изучения живого мыслящего человека.

Настало время изучать в рамках антропологической семиотики языки, осуществляющие связь между биологическим и психическим, то есть трихотомию «био­ло­гическое Þ символическое (языки и коды, присущие че­ло­ве­ку) Þ психическое». Мы полагаем, что рассмотрение человека в контексте данной трихотомии весьма продуктивно, поскольку его изучение как символическо­го существа дает возможность не только глубоко осветить сложную противоречивую природу этого удивительного явления, но и выявить пути становления, развития, функционирования человека в природе и обществе.

Таким образом, объектом исследования антропологической семиотики является личность как символическое существо, а предметом исследования являются:

— внутренняя форма личности (интеллект), приравниваемая нами к понятию «душа», использующемуся в богословии, метафизике, лингвокультурологии, психологии и других дисциплинах;

— структурированный субстрат личности (соматика: мозг, нервная система, костно-мышечная система, система кровообращения, внутренние органы и др.).

Рамки данной публикации не позволяют раскрыть свойства и особенности личности как мыслящего символического существа, ее связь со структурированным субстратом и телом (см. об этом, например, [Узилевский 2000]. Мы рассмотрим лишь свойства интеллекта и его связь с присущими человеку языками.

Изучение наследия М. М. Бахтина и Н. И. Жинкина позволяет включить в состав интеллекта:

— семантическую программу развития и самоорганизации личности;

— наборы взаимосвязанных понятий;

— наборы умственных операций;

— мотивационную систему;

— эмоционально-волевую сферу;

— модели внешнего и внутреннего мира (знание «что»);

— модели быстрого симультанного реагирования (де­я­тельностные технологии реализации профессиональных, личностных, общественных и других интересов) (знание «как»).

Изучение существующих интерпретаций фразеологии в лингвокультурологических целях показывает, что ученые используют в качестве отправных точек рефлексию, самопознание как свойства инт