Реферат: Гогулов Валентин Николаевич

Гогулов Валентин Николаевич

(9 рота 6 взвод, 1978 г.в.)


***

Воспоминания о службе в Афганистане. На пути к границе с Афганистаном.

Наслаждаться первыми отцовскими заботами мне пришлось не долго – жена с дочкой прилетели из Киева в начале октября (дочке уже было 2,5 месяца), а в начале декабря этого же 1979 года я попал в группу офицеров, которая якобы должна убыть в командировку в Среднеазиатский ВО для участия в тактическом учении с применением ОВ на полигоне в районе Зайсан. Параллельно распространялись слухи, что потом, возможно, мы там задержимся для достройки УР в том же районе на границе с Китаем в связи с ухудшением обстановки в том регионе. Тогда мы с женой решили, а вернее я согласился с тем, что нет смысла ей возвращаться на время в Киев, она останется с ребенком в Бузулуке и тут переждет время моей командировки.

Подготовка к командировке представляла собой бесконечные строевые смотры, которые проводились в «Тоцком-2» и нудные занятия по ЗОМП, где нас готовили в качестве офицеров-посредников. Честно говоря, я не мог понять: при каком подразделении или командире подразделения я, молодой и неопытный лейтенант, могу быть поставлен посредником? Разве что при мотострелковом отделении и его командире – сержанте срочной службы? Может, на учениях с применением ОВ, так оно и должно быть, но тогда никто толком не мог мне это объяснить. Готовимся и все, точка.

До отъезда оставались считанные дни, как вдруг из Куйбышева на вертолете прилетает командующий округом генерал-полковник Кончиц с группой генералов и офицеров. Нас срочно собрали в клубе дивизии, где командующий сказал прямо: «Учения в СаВО отменены. В соответствии с директивой ГШ округ должен отправить группу офицеров на доукомплектование соединений и частей ТуркВО, которые планируют ввести на территорию Афганистана. Вы являетесь первыми кандидатами от вашей дивизии. Объявляю 10 минут на перекур и перерыв, потом в зал входят те, кто принял решение остаться в списке». Вроде метод и демократичный, но в тоже время - простой и жесткий. Командующий округом был опытный человек (участник ВОВ) и в его арсенале было немало инструментов для подобной «проверки на вшивость» и «принуждения к добровольному согласию».

«Вот так, лейтенант, принимай в эти минуты решение сам и думай, что делать с семьей» – эта мысль меня пригвоздила к креслу, и все 10 минут я просидел в зале, почему-то смотрел на входную дверь и думал: что делать? Что будет с теми, кто не вернется в зал? Потом все напряжение снял одним махом – чего выбирать? Покорюсь судьбе, и будь что будет. После перерыва в списке не оказалось только двух офицеров, что меня взбодрило и стало поддержкой при принятии окончательного решения.

Одно плохо: у меня теперь не оставалось времени на отправку семьи в Киев, поэтому срочно дал телеграмму своему отцу в Одесскую область, чтобы он приехал и помог жене и дочке вернуться в Украину. К тому же, командир части (порядочный и ответственный офицер) обещал оказывать всякое содействие и поддержку моей семье. Этим пытался себя успокоить, хотя груз нерешенности этого вопроса давил до тех пор, пока не получил первое письмо от жены из Киева через целых три месяца пребывания в Афганистане!

Далее – посадка в проходящий эшелон, который формировался в Куйбышеве (4-5 плацкартных вагона с офицерами и прапорщиками, грузовые вагоны и теплушки с караулами, платформы с автомобильной техникой). Впереди трое суток пути со скоростью черепахи через оренбургские и казахские степи с лошадьми и ишаками, настоящие песчаные пустыни Узбекистана с верблюдами. Признаки цивилизации стали появляться за пару часов до Ташкента. На железнодорожном вокзале стоянка была не более 30 минут. За это время активно пополнялись запасы спиртного и различного провианта, а я успел еще раз продублировать отцу телеграмму.

Когда состав тронулся, то оказалось, что при перекличке некоторых офицеров не могут найти. Искали по другим вагонам, предполагали, что они отстали на вокзале в Ташкенте, но когда обнаружили, что их вещи отсутствуют, стало ясно – сбежали. После этого до самого Термеза мы ехали как заключенные: выходы и переходы из вагонов были закрыты. В последнюю ночь перед прибытием в Термез в одном из вагонов очередная партия беглецов воспользовалась разбитым окном при остановке на одном из разъездов.

С приближением к Термезу все чаще стали встречаться палаточные городки, скопление гражданской и военной автомобильной техники. Прибыть своим составом непосредственно на станцию мы так и не смогли, практически все пути были заняты платформами с боевой техникой, цистернами и теплушками. Состав расцепили, пассажирские вагоны доставили к рампе танкового полка, грязи по колено, потом с вещами долго перемещались вдоль путей к вокзалу, где нас ждали встречающие и транспорт.

Повсюду военные, большинство из которых составлял отмобилизованный приписной состав, внешний вид ужасный, речь непонятная, а тут еще пошел дождь и голод конкретно дал о себе знать: настроение – хуже не бывает.

Вот с такими впечатлениями я вступил на узбекскую землю вблизи одного из южных участков границы СССР.

^ Назначение на должность: ухожу в «партизаны».

Как оказалось, мы прибыли в 108 мсд ТуркВО, которая дислоцировалась здесь же в Термезе. Расположились в казармах танкового полка, в этот же день офицеры артиллеристы уже были распределены по подразделениям и к вечеру пошли знакомиться с городом. На следующий день танкисты тоже знали «кто-где», а с пехотой дело затянулось. Целых два дня пришлось бродить по казарме и штабу танкового полка, валяться на солдатской кровати в казарме в ожидании вызова к кадровикам в том же штабе.

Дождался, после завтрака вызвали к полковнику Чернову, разговор короткий: «Закончил Киевское ВОКУ, а почему не служил в разведподразделении?» Я объяснил, что заканчивал училище по специализации командира мотострелкового подразделения. «Вижу что пехота, но и с разведкой придется иметь дело. Тебя хочет взять на должность командира нештатного разведывательного взвода командир 3 мотострелкового батальона 177 мсп капитан Левинтас (к моему стыду и сожалению помню только фамилии офицеров из командования нашего батальона и полка). Его начальник штаба старший лейтенант Сидякин сейчас находится здесь, найди и поезжай с ним в батальон, представься комбату: как он решит, так и будет. Примет положительное решение – остаешься там, нет – быстро возвращаешься ко мне».

По дороге в расположение лагеря батальона (находился за городом) начальник штаба коротко вводил меня в курс событий:

«108 мсд (командир дивизии генерал-майор Кузьмин, начальник штаба дивизии полковник Громов) и наш 177 мсп, в частности (командир полка подполковник Дыбский, начальник штаба полка майор Шехтман) развернуты до штатов военного времени в основном за счет приписников – «партизан». То что будем входить в Афганистан - сомнений нет и даже, в числе первых, а за нами все остальные части дивизии.

Признаюсь, что из этой информации я понял только одно: могу попасть служить в 177 мсп 108 мсд и буду входить на территорию Афганистана в его составе своим ходом в числе первых. А названные фамилии командиров мне ни о чем не говорили (я их до этого просто не знал), с «партизанами» служить еще не приходилось, о такой стране, как Афганистан, вообще представления не имел, так же как и о порядке перехода границы, которую я и в глаза то еще не видел. Но радовало одно: все скоро определится и мне больше не придется болтаться по вагонам, сидеть на чемодане и ожидать чего-то еще подобного.

Представился комбату в штабной палатке, Он посмотрел мои документы и начал задавать вопросы, на которые я уже был сориентирован полковником Черновым: что такое «наблюдательный пост», «разведывательный дозор», «головная походная застава», «боевое и сторожевое охранение», «засада», типы и характеристики радиостанций, вооружение БМ и т.д.

В ответ «плел» все: что знал, чему научился в период подготовки к командировке в Тоцком и о чем успел вспомнить из занятий на кафедрах тактики и разведки в училище. Комбат остановил и сказал: «По штату в батальоне разведки нет, но есть одно подразделение, которое в соответствии с приказом является нештатным разведывательным органом батальона – это 1 взвод 7 мср. Хочу назначить тебя его командиром, будешь моими «глазами» и «ушами». После моего согласия комбат приказал начальнику штаба срочно позвонить полковнику Чернову и закрыть вопрос о моем назначении.

Каково было мое удивление, когда после вызова к комбату командира 7 мср в штабную палатку зашел старший лейтенант из отмобилизованных приписников. Он доложил комбату, что место для меня определено в палатке с командиром 1 взвода и там все готово к моему прибытию. Я опешил: опять фортуна не моя, меня преследует какой-то рок! За короткий период моей службы это уже второе двойное назначение на должность, вроде как дублер или стажер, не пойму?

После убытия командира роты комбат мне все объяснил: в батальоне кадровых офицеров всего 5 человек, остальные - приписной состав, в том числе командиры рот и взводов. На «особый период» при доукомплектовании соединений и частей приписным офицерским составом в частях создается кадровый резерв для восполнения потерь, решения дополнительных задач за счет «внештатных» и создаваемых при необходимости временных «сводных» формирований и т.д. Я буду включен в этот резерв как командир внештатного разведывательного органа 3 мсб, который выделяется из состава 1 мсв 7 мср. При ротации приписного состава на кадровых военнослужащих все становится наоборот - этот резерв формируется за счет приписного офицерского состава.

Вроде как все понял: во взводе два офицера, один (штатный но «приписник») - командует взводом, другой (кадровый из резерва) - разведывательным органом, выделенным из состава этого взвода. До этого в пехоте я с такими вариантами не встречался, может из-за того, что ПриВО - внутренний округ, а ТуркВО – приграничный, или штат военного времени и причастность подразделений к разведке вносят такие особенности. Решил далее себя в этом вопросе не утруждать и разобраться во всем окончательно, когда получу очередное денежное содержание и увижу запись в графе «должность» в своем удостоверении личности.

Расположился я в палатке командира 1 взвода 7 мср. Познакомились: старший лейтенант запаса Марат Ашанкулов, узбек, 28 лет, учитель начальных классов в одном из аулов недалеко от Термеза. Из разговора с ним узнал, что весной этого года он и многие другие проходили такие же сборы, поэтому довольно быстро и детально охарактеризовал личный состав взвода и заверил, что каждый солдат взвода свое дело знает хорошо. Я и сам в этом убедился. К примеру: стандартная палатка на отделение – временное жилище, а зимой еще и не очень надежное, но чувствуется, что тепло и уют созданы и поддерживаются с соответствующим опытом. В нашей палатке порядок и тепло поддерживались рядовым запаса по имени Мамоли, тоже узбека по национальности с генами настоящего кочевника. Он же писарь, охранник, истопник, дневальный, посыльный, повар, парикмахер и кто угодно. Сам Мамоли объяснил мне, что настолько привык к военной службе, вроде как с весны и форму военную не снимал. Во взводе все солдаты и сержанты – приписники, но командира знают уже не один год и элементы уважения к нему наглядно свидетельствовали об этом. Старший по возрасту, с образованием, учитель да еще при офицерских погонах – по их статусу это намного выше нашего обычного представления о школьном учителе и командир взвода.

В том что, старший лейтенант Ашанкулов был «уважаемый» и не только среди солдат, я убеждался многократно – к нему из аула постоянно приезжали люди, а иногда и дети, привозили теплую одежду, свежие лепешки, другие продукты и воду, тут же при лагере с его согласия могли приготовить плов и шашлыки. Во всем этом чувствовалась определенная управляемость и отлаженность.

Хотя, за небольшое время пребывания в лагере такую же картину я наблюдал и в других подразделениях батальона. Уважение к старшим у них в крови, восток есть восток и это надо понимать. Обидно, что у нас, у славян, это качество в человеческих отношениях становится все более редким и больше «искусственным», тем более оно напрочь исчезает, когда мы стараемся выдавить его из окружающих по принципу «Я уважать себя заставлю». Жизнь не раз напоминала, что для армейской среды и, особенно, в боевой обстановке это очень опасный прием.

После представления меня личному составу 3 батальона я понял, что моложе меня по возрасту нет. Мне тогда исполнилось 23, а самому молодому солдату из приписников было 26 лет. Кадровые офицеры батальона (комбат, начальник штаба, зампотех и командир минбатр) мой возраст уже проскочили.

На следующий день я включился в подготовку взвода и к исходу дня был крайне разочарован: при довольно неплохой слаженности в составе мотострелкового подразделения только 2-3 человека из взвода обладали необходимыми способностями и отвечали элементарным требованиям к войсковому разведчику. Разведывательной подготовки в расписании занятий роты для взвода не было вообще. Вечером на совещании я доложил об этом комбату и он тут же отдал распоряжение всем командирам рот о предоставлении мне возможности выбора солдат и сержантов для укомплектования нештатного разведывательного взвода батальона. Основные критерии: знание русского языка, физические данные, зрение, слух, ориентирование, маскировка, работа на средствах связи.

Через два дня с помощью старшего лейтенанта Ашанкулова 1 взвод 7 мср был укомплектован без особых потерь для других подразделений батальона. При этом мне удалось провести небольшое перевооружение взвода: 7,62 мм АКМ заменены на АКС того же калибра, РПГ-7В и ПКМ – на СВД и РПК соответственно, дополнительно во взводе появились три Р-107М, на каждую «боевую тройку» (для задач разведки это состав НП и пешие дозорные) по биноклю БИ-6,-8. В каждом отделении появились: прибор для ночной стрельбы НСПУ-3 (для наблюдения), индукционный миноискатель, приборы ДП-5А и ВПХР, а в обозе старшины 7 мср находилось по три комплекта маскхалатов на каждого солдата и сержанта взвода (зимний, летний и импрегнированный для химиков). Единственное что не удалось – это получить ПБС (насадки для бесшумной стрельбы) для АКС с соответствующими боеприпасами, ножи разведчика и поменять ОЗК на костюмы Л-1.

К моему удивлению никто не препятствовал моим инициативам, хотя они явно нарушали табельную номенклатуру вооружения к штату взвода. Мои рапорта на имя соответствующих начальников рассматривались в числе первых и имели всегда положительные резолюции благодаря старшему лейтенанту Ашанкулову. Реализовывались они также оперативно, так как у него во всех службах и на складах полка и дивизии везде были «свои».

Но я считаю, что главным фактором успеха в этом деле была личная заинтересованность самого Ашанкулова. Ко всему, что было связано с разведкой, он относился с интересом и серьезно - ночами в палатке буквально «доставал» меня своими вопросами. Мамоли, молча, слушая нас по ночам, тоже многому учился и старался походить на разведчика: постоянно ходил с биноклем, включал радиостанцию (с моего разрешения) и прослушивал эфир, изучал и пробовал освоить все средства, которые находились у нас в палатке. По крайней мере, в условиях лагеря у него это получалось – наша палатка превратилась в наблюдательный пост и пост радиоперехвата, мы первыми стали узнавать все батальонные и полковые новости и предварительно знали, о чем будет идти речь на готовящихся совещаниях.

Вспоминаю это время с удовольствием и об одном жалею, что не смог сохранить штатно-должностной список этого взвода.

При всем моем желании наладить разведывательную подготовку взвода в условиях лагеря было невозможно: оставалось менее недели до завершения боевого слаживания, отсутствовали необходимая техника и учебно-материальная база, плохие погодные условия не позволяли проводить занятие на местности. И тут я вспомнил: при ожидании своего назначения на зимних квартирах в штабе танкового полка я видел тактический класс с макетом местности и несколькими стендами по разведывательной подготовке. Я обратился к начальнику штаба батальона с просьбой разрешить и помочь мне провести там несколько занятий, на что тот ответил: «А зачем в танковом полку, у нас на зимних квартирах 177 мсп условия еще лучше и не надо ни с кем договариваться».

Комбату это предложение понравилось, и в этот же день к вечеру в мое распоряжение из автороты полка прибыл ЗиЛ-131 с тентом для перевозки взвода. Занятий удалось провести немного, так как в тактическом классе каждый день проводились по несколько совещаний. В ходе одного из занятий в класс вошли майор и подполковник, поинтересовались: кто такие и что здесь делаете? Я доложил, они переглянулись и ушли. Позже я узнал, что это были начальник разведки нашего полка майор Акулиничев и командир разведбата дивизии подполковник Морозов. Это была моя первая встреча с кадровыми офицерами-разведчиками.

В результате хоть и немногих занятий я уже знал определенные разведывательные возможности взвода, и что собою представляет каждый военнослужащий. Главное чего добился – научил их вести наблюдение и правильно докладывать о результатах на русском языке, соблюдать маскировку, поддерживать связь, в том числе передавать информацию и понимать сигналы управления жестами при визуальной связи. Этот «минимум» был достаточным для разведывательного обеспечения командования батальона на этапе перехода через границу.

Одно плохо – на вооружении взвода не было ни одного бронеобъекта с вооружением, хотя я не терял надежды опять залезть в «брюхо» до боли близких БМП и БТР.

Граница.

Где-то в 20-х числах декабря перед вечерним совещанием «разведчик Мамоли» доложил, что завтра лагерь батальона будет сниматься. Информация подтвердилась и на совещании я дополнительно узнал, что из транспортных средств взводу выделяются два автомобиля ЗиЛ-130 с тентами для личного состава, средств разведки, связи и другого оснащения, ГАЗ-53 и КаЗ («Колхида» с полуприцепом типа шаланда) для перевозки печек-буржуек, палаточного имущества, дров, угля и всякого другого барахла. И это все притом, что непосредственно на станции Термез и на подходах к ней все пути были забиты составами с БМП, БТР, БРДМ-2, танками и САУ, но их почему-то никто не разгружал. Я задал вопрос комбату: «Какую технику готовить в качестве дозорной машины ГПЗ батальона: ГАЗ-53 с печками или «Колхиду» с углем?» Комбат зло ответил: «Колхиду», лейтенант, «Колхиду». И ты в ней старший».

Я понял, что мой вопрос был неуместен, к тому же глупый и наглый. Попытался извиниться, а комбат, делая вид, что не замечает, продолжал тем же тоном: «Нам бы эту реку перескочить без проблем, понтонеры уже третьи сутки не могут связать берега, быстрое течение, ветер и шуга усиливают боковой напор на понтонно-мостовую переправу, ее постоянно выгибает и разрывает, мощности катеров подпора и самих катеров не хватает, сегодня утром БТР пограничников свалился в реку, еле спасли людей. Улучшения погоды не ожидается. Вот так. Сейчас главное обслужить технику и не допустить ее остановки на переправе, отцентровать и закрепить все грузы в кузовах автомобилей, понизить давление в шинах и продумать вопросы возможной эвакуации личного состава при возникновении ситуаций как у пограничников. Возможно, придется со всех машин непосредственно перед переправой снять тенты для уменьшения парусности, а то и вовсе в пешем порядке выдвигаться по переправе вслед за техникой. Далее нас на этот счет будут детально инструктировать специалисты, поэтому всем быть предельно внимательными. А о дозорной машине подумаем на той стороне».

После этих слов, а точнее особенностей, для меня классический вариант преодоления войсками водной преграды по понтонно-мостовым переправам (что изложен в боевых уставах) рассыпался как карточный домик. Сколько угроз скрывают в себе только одни погодные условия? А тут еще - «Колхида» в качестве дозорной машины и я старший в ней! Я понимал, что это злая шутка, но ради интереса залез в кабину этого автомобиля. Под ногами щели такие, что внутрь не то что змея, а и волк может залезть, о степени защищенности от возможных мин вообще молчу. Сидя в кабине, чувствуешь себя как морской еж, помещенный в аквариум для всеобщего обозрения - мишень для снайпера просто идеальная, жуть.

В конце того же дня колонна батальона прибыла в городок на зимние квартиры вместе с другими подразделениями 177 мсп. Спали в казармах, классах, столовой, клубе и санчасти.

На следующий день вечером в клубе состоялось совещание всех офицеров полка, где было объявлено о сроках готовности к пересечению государственной границы: к исходу суток 26 декабря 1979 года. Потом остались только кадровые офицеры и нам были зачитаны предварительные боевые распоряжения на подготовку к выдвижению подразделений полка со всеми элементами организации разведки, охранения, построения колон, тылового и технического обеспечения. Этими же распоряжениями нашему батальону выделялось три БТР-60 пб с водителями.

У меня появилась уверенность, что один из них обязательно достанется мне, так оно и получилось. «Это, лейтенант, ответ на твой вопрос касательно дозорной машины. Я свое дело сделал, теперь смотри, чтобы я тебе лишних вопросов не задавал» – сказал комбат. После его слов мне стало как-то не по себе: «А вдруг не справлюсь и подведу комбата – тогда от стыда сам в кабину «Колхиды» полезу и никогда оттуда не вылезу».

С утра следующего дня мы получали сухие пайки, боеприпасы, гранаты, снаряжали ими все емкости, магазины и ленты. Осветительные и сигнальные патроны, дымовые шашки и прочая пиротехника были в таком количестве, что учет наличия и расхода этих средств вести физически было просто невозможно. Правда, все эти мероприятия проводились во взводе под руководством старшего лейтенанта Ашанкулова, а я практически целый день провозился с БТР, так как машина долгое время находилась на длительном хранении и после расконсервации оказалась небоеготовой. Шанцевый инструмент и большинство ЗИПов разукомплектованы, стартер правого двигателя не работает, двигатель запускается только через водомет или с буксира, АКБ хоть и новые, но не заряжены полностью, стеклоочиститель ветровых окон не работает, половина колес не держат давление в шинах (колесные краны травят) и через 20 минут после остановки двигателей БТР «становится на колени», электроспуск ПКТ не работает, у Р-123 механизм фиксирования частот не работает.

Вот это, блин, подарок! Все равно, что букет «черных роз» перед дуэлью! Тому, кто готовил машину к хранению, я готов был …! Да ладно, пусть остается целым и невредимым на радость маме. Водитель успокаивает: «Не беда, ехать можно, я уже третий день катаюсь». Отвечаю: «В таком состоянии это не боевая машина, а потенциальный «гроб с поломанными веслами» и тебе только кажется, что катаешься в нем. А сейчас мы с тобой будем делать с него настоящий БТР, и потом ты увидишь, на что эта машина способна и как она катает». Вот с таким энтузиазмом мы с водителем в позе «раком лежа подвисая и кручась на голове» занялись «любовью» с БТР. Правда, за день многое удалось устранить и главное - поменять стартер и электроспуск на ПКТ (последний пришлось обманным путем поменять в БТР зампотеха – вряд ли он прибегнет к стрельбе с ПКТ, у него другие задачи).

До указанного срока готовности к переходу границы оставались сутки – двое и я все выискивал возможность выбраться в город на почту или телеграф, чтобы позвонить теще в Киев и узнать, что с моей семьей. Но, как говорят, «время было, а возможности нет» - срочное построение батальона, проверка личного состава, объявляется «суточная готовность», всем запрещено покидать расположение.

Комбат и начальник штаба на совещании сначала в дивизии, потом в полку, терпеливо ждем, а чего – не знаем. Волнение скрыть уже не возможно, да и никто не пытается это сделать - для нормального человека это естественно. Время ужина, а есть совсем не хочется. Замечаю, что начал часто курить и курить по-настоящему, хотя до приезда в Термез даже и не «баловался» этим. Если бы не Ашанкулов и Мамоли с их ритуальным отношением к пище и настойчивостью, я на одном чае и сигаретах уже через неделю вытянул бы ноги или меня сдуло бы ветром в первый же ближайший арык.

К концу ужина прибыло командование батальона, совещание офицеров батальона назначено на 22.00. Первые слова комбата: «Ну что, товарищи офицеры, все надежды на то, что «манты будут разлеплены» - рухнули. Сроки перехода границы перенесены на 25 декабря, т.е. на завтра, время - 17.00». Боевой приказ по дивизии и полку уже отданы. В соответствии с ними мой приказ и распоряжения штаба по батальону будут подготовлены и доведены кому положено через час. Письменные доклады о готовности по ним подготовить и представить в штаб к 6 часов утра 25 декабря».

Не знаю почему, но после этого совещания у меня пробудилось дикое желание поесть, и я чуть не уничтожил весь запас свежих лепешек у Мамоли, благодаря которым даже удалось немного поспать.

С утра 25декабря колонна полка начала выдвигаться в сторону границы. Всю ночь шел мокрый снег, и погода не менялась. Хорошо, что не было сильного ветра, и команды на снятие тентов с кузовов автомобилей с личным составом не поступало. Достигли шлагбаума, остановились – дальше хозяева пограничники. По следам было видно, что уже перед нами колонна техники прошла по дороге вниз к реке, но ее мы не наблюдали, а только доносился гул двигателей удаляющейся техники

Перед шлагбаумом мы простояли долго, даже успели пообедать сухим пайком. Несколько раз над нами на небольшой высоте проносились пары боевых вертолетов Ми-24 на афганскую сторону.

В 16 часов по связи прошла команда «по машинам, приготовиться к движению». К шлагбауму от пограничников подъехал УАЗик, открыли шлагбаум, но еще целый час мы стояли перед ним с заведенными двигателями. Наконец нам навстречу выехали два УАЗика, один развернулся, и колонна медленно последовала за ним. Через метров 150 остановились, и регулировщики начали пропускать вниз по пять машин с интервалом 2-3 минуты. После поворота справа открылась поражающая взгляд панорама приграничной территории Афганистана, внизу мощная и быстрая Амударья и тоненькая артерия переправы через нее, по которой медленно продвигается техника нашего полка. Картина объемная и впечатляющая, но не имела дальнего фона из-за плохой видимости.

Комендантская служба регулирует скорость и дистанцию еще до подхода к переправе, непосредственно на понтонах дежурят обледеневшие бойцы-понтонеры в спасательных жилетах со специальными ломиками для закрытия замков сцепки между понтонами, а саму переправу подталкивают против течения большое количество мощных катеров. Наш батальон и полк в этот день переправился через Амударью без потерь благодаря четкой боевой работе и выносливости понтонеров.

Когда колеса БТР коснулись афганской территории, возникло желание остановиться, спрыгнуть на чужую землю, взять горсть в руки, потереть, понюхать и мысленно спросить: «Какая судьба уготована мне на этой земле?»

^ Первые сутки на афганской земле.


На спидометре БТР накручивались первые афганские километры (еще перед шлагбаумом я штык-ножом выцарапал на приборном щитке показания спидометра и дату). После переправы на малой скорости выдвижения долго собирали колонну, и когда она полностью вышла из Хайротана, начало быстро темнеть. Команды на остановку не поступало, но чувствовалось, что головная машина полка скорость заметно снизила, по полковой сети циркуляром прошла команда включить только габаритные огни. Я открыл люк, осмотрелся и увидел, что ЗиЛ-130, который шел за мной, начал периодически включать ближний свет и сближаться со мной, нарушая режим установленного освещения и подсвечивая меня сзади, как клоуна на арене цирка. По связи уже свирепствовал начальник штаба батальона и требовал доложить, у кого происходит этот бардак. Я попросил разрешения на остановку, чтобы выяснить в чем дело. Не добежав до ЗиЛа, понял причину: на моем БТР не работали задние габариты. Бегом назад, открываю задний верхний люк БТР, сажаю бойца с карманным фонариком, и он начинает «изображать» задние габариты БТР. Нарушение режима освещения устранил, движение возобновили, но внутри БТР стало холодно, так как вентиляторы всасывали воздух для охлаждения радиаторов из десантного отсека через открытый верхний люк. Стало обидно, что такую мелочь не проверил, и из-за нее теперь будем мерзнуть!

По данным спидометра, компасу и карте до поворота на Мазари-Шариф, где должна была остановиться колонна, оставалось где-то 17 км. Темнота становилась все гуще, и я уже не мог что-то увидеть в стороне от дороги. Эффективность ориентировки без привязки к местности лишь по одному спидометру быстро сводилась к нулю. Одна надежда на полковых разведчиков, все же они ведут колонну, в том числе и нашего батальона. Не успел об этом подумать, как колонна остановилась.

В батальонной сети молчание минут пять, а потом команда: офицерам батальона прибыть к БТРу комбата. Прибыли, комбат спрашивает меня: где находимся. Ответил по последней привязке к спидометру: где-то 15-16 км на север от поворота на Мазари-Шариф к Хайротану и приблизительно показал это место на карте. Комбат посмотрел на карту и продолжил: «Не знаю почему, но разведбат дивизии не повернул на Ташкурган, а пошел на юг, в горы. Наша полковая разведка тоже действует на этом направлении, а нам приказано находиться в этом районе до получения распоряжения.

Приказываю, пока стоим выставить охранение в каждом взводе, организовать дежурство в полковой и батальонной радиосетях, костров не разводить, соблюдать светомаскировку и не допустить отравления угарным газом. Товарищи офицеры, требую жесткого контроля за подчиненными и оружием.»

Всю ночь без сна в ожидании команд, ходил, проверял, будил уснувших, а с рассветом отрубился сам. Проснулся от грохота проезжающих мимо нас БМД с десантниками, потом длинной колонны в которой было немало БМП, БТР и другой военной техники. Далее поступила команда на подготовку техники к дозаправке топливом. После этого снова стоим перед комбатом: «Идем прямо на юг, на Кундуз и Мазари-Шариф пойдут другие. Приказано совершить марш в составе той же колонны в направлении на Кабул и к концу этих суток сосредоточиться в районе южнее Пули-Хумри. Протяженность маршрута около 180 км. Впереди горы и перевалы, местность не изучена. Привалов и остановок не будет. Разведка дивизии уже далеко втянулась в горы и докладывает, что там не сладко – с утра их уже обстреливали с гор. Я работаю в сети полка, в радиосети батальона старший - начальник штаба, всем соблюдать радиодисциплину: разрешается самостоятельно докладывать обстановку командиру ГПЗ, остальным входить в связь только после вызова старшего или при возникновении непредвиденных ситуаций. На марше стараться не терять визуальную связь, при вынужденных остановках дорогу не преграждать и немедленно докладывать начальнику штаба батальона. При выдвижении в темное время суток скорее всего будем использовать полное освещение, так как на «габаритах» первая пропасть будет нашей. Поэтому проверить все осветительные приборы . Если вопросов нет – по местам».

Когда садился в БТР понял, зачем и куда с утра периодически проносились над нами по несколько пар боевых вертолетов Ми-24. Для разведчиков война уже началась. Мимо нас по направлению к голове колонны полка прошли БАТ, ТМУ-20, ТММ-4 и еще несколько КрАЗов с инженерно-дорожным оборудованием. Вслед за ними тронулись и мы, а уже через час колонна нашего батальона начала втягиваться, как кролик в пасть удава, в первое ущелье нарастающей громады серых, каменных и непредсказуемых гор Гиндукуша.

Вот такие воспоминания о первых сутках пребывания на Афганской земле и о том, что предшествовало им.


***


^ МВОКУ – это не КВОКУ, или наоборот?


Сначала хочу предостеречь себя и читателя – цель этого рассказа не противопоставление выпускников Московского ВОКУ их коллегам из Киева, Ленинграда, Омска, Благовещенска и других городов, а просто правдиво, на примере моего первого назначения на офицерскую должность, показать некоторые причины усиления соперничества, а иногда и противостояния между молодыми лейтенантами из указанных ВОКУ.

В 1978 году, отгуляв отпуск после окончания КВОКУ, я с женой прибыл в тогда еще г. Куйбышев, по предписанию был направлен в распоряжение управления кадров Приволжского ВО. В то время командующим округом был генерал-полковник Кончиц. В день приезда поселились в «Доме колхозника», и на следующее утро я уже стоял в парадной форме на пороге бюро пропусков штаба ПриВО. В целом собралось нас, выпускников ВОКУ из Киева, Ленинграда, Омска и Благовещенска человек 25, а всего выпускников училищ хватало на полную загрузку 5 автобусов ЛАЗ.

Половину дня мы, разделившись на группы по 5-6 человек, ходили по коридорам и кабинетам штаба округа и перед одним из таких по команде старшего выстроились в ожидании какого-то очередного инструктажа. В это время по коридору шел генерал-майор, один из заместителей начальника штаба округа, остановился и начал: «О, молодежь прибыла, это хорошо. Чего ждете? А, Вас должны проинструктировать. Ну что же, и это надо. Хотя сколько Вам придется этих инструктажей в жизни выслушать? А я

скажу Вам, гвардейцы, вот что: жизнь в армии надо прожить так, чтобы от х-я осталась одна шкурка и та вся была в дырах. Запомните - это главный инструктаж». И ушел.

Реакция была разной, лично я подумал: «Ни хрена себе, куда я попал? Если такое говорит генерал в штабе округа, то что мне скажет комбат или ротный?». Как говорил мой замполит батальона в училище, земляк, ныне покойный подполковник в отставке Беляев Георгий Семенович: «Ситуация настораживает…». С другой стороны, я в некоторой степени был восхищен дерзостью этого генерала и считал, что позволить себе такие вещи могут не «паркетные», а только боевые, матерые и опытные генералы.

Но я ошибался, и об этом ниже.

После обеда нас всех доставили в окружной дом офицеров, где выступили ряд больших окружных начальников, потом кадровики зачитали приказ по личному составу, в соответствии с которым я направлялся на должность командира учебного взвода в 43 учебную мсд, которая дислоцировалась здесь же на окраине Куйбышева не далеко от района с названием Кряж. Я ликовал – остаюсь в Куйбышеве и сразу получил капитанскую должность. В этот вечер мы с женой позвонили с телеграфа родителям, поделились радостной новостью и вместе с семьей моего однокашника лейтенанта Барбицкого Виктора устроили в «Доме колхозника» праздничный ужин.

В течение 2-3 дней я проходил процедуру представлений, бесед, в результате был назначен на должность командира 52 учебного взвода в 126 учебном мсп, стал на все положенные виды довольствия и даже успел найти жилье – снять за 30 руб. в месяц комнату в частном доме у одинокой пожилой женщины на Кряже.

Долее нас ожидали 3-х недельные сборы молодых лейтенантов на базе учебного танкового полка нашей дивизии в Черноречье (учебном центре 43 умсд), что в одном часе езды от Куйбышева. На душе было спокойно, ведь до сборов все успел сделать, жена пристроена и я с нетерпением ждал момента, когда предстану перед своими подчиненными.

Так прошла неделя и в период очередного обеда в офицерской столовой я увидел группу новых офицеров-общевойсковиков. На вечернем построении старший сборов их представил – выпускники Московского ВОКУ, хотя по внешним данным нам и так стало ясно, что это «москвичи». Прибыли они позже из-за смещения отпусков в связи с дополнительными парадами