Реферат: Москва Издательство «Европа»

Сергей Чернышёв


Кризис?

Экспансия!

Как создать мировой

финансовый центр в России


Москва

Издательство «Европа»

2009


Над книгой работали:





Чернышёв С. (гл. 1-5, 7; общее редактирование)




Милюков Ю. (гл. 6)




Умнов В. (редактирование)




Чадаев А. (гл. 7)

Оглавление


^ Глава I

Кризис на Западе или у нас? Кризис в финансах или в мозгах?

Кризис финансовой империи США: закат или перезагрузка?

Тупики российской повестки дня

Начать с чистого листа


Глава II

Прощай, капитализм!

Частной собственности больше не существует

Российский капитализм не дожил до совершеннолетия

Как жить дальше без западных инвестиций?


^ Глава III

К инвестиционному суверенитету

Узел проблем – некапитализированные ресурсы

Капитализация – ключ к производительности

Мировая гонка финансовых технологий

Международный финансовый центр и суверенитет


Глава IV

Инвестиции – ключ к производству новой стоимости

«Вехи» вчера и сегодня

От переливаний – к стволовым клеткам экономики

Инструментальный цех финансовой системы

Пятое «И» для президента Медведева: инвестиционные инструменты роста


^ Глава V

Инвестиции: от институтов – к инструментам

Финансовый водопровод и канализация в одной трубе

Предпринимательский проект – единственный терминатор инфляции

Финансовые институты и инструменты обмена


Глава VI

Нужны не доллары, а инвестиционные инструменты

Неправильные деньги

Расчётный контур: рубль, единый во многих лицах

Правообменный контур: к единому регистрационному центру

Инвестиционный контур: эмиссионно-инвестиционный банк

Мир вестей

Откуда берутся эмиссионные центры и новые инструменты

Барьеры между контурами

Кто виноват в инфляции?

От инфляции – к эмиссии на падающей цене


^ Глава VII

От инвестиций – к инновациям

Рационализаторы, новаторы и диверсанты

Не ломитесь в окна замещения

Заказное изобретение

Если завтра война

Потерянное поколение изобретателей

Детская болезнь левшизны

Энергия, информация и стоимость

Этажи производительности

Почём нынче рынок

Сверхдержавы ряженых

Кто этот мощный старик?

Государство и инновация

Плюс капитализация всей страны…

P.S. Проектность идёт на смену ликвидности


^ Вместо заключения

Новые вехи: ТЗ на разработку суверенной инвестиционной системы

Глава I

Кризис на Западе или у нас?

Кризис в финансах или в мозгах?1


^ Кризис финансовой империи США: закат или перезагрузка?


Соединённые Штаты – единственная страна в мире, обладающая полностью суверенной финансовой системой. Именно она образует фундамент их военного, политического и экономического доминирования. Наступивший финансовый обвал скорее высвечивает этот факт, чем ставит его под сомнение. Запуск новой версии американской финансовой машины потерпел неудачу, а расплачиваться за неё приходится всем зависящим от неё хозяйствующим субъектам. То есть всему миру – от Европы и Китая до сомалийских пиратов.

Крах мировых финансов, вместо чаемого подрыва однополярного миропорядка, скорее может послужить импульсом к модернизации и росту эффективности экономики США. Впрочем, так было и с предыдущими этапами пресловутого «общего кризиса капитализма»: каждый из них порождал эсхатологические надежды у идеологов СССР, но в результате приносил реальные инновации Западу.

Покуда сохраняется американская монополия на современные финансовые институты и инструменты, все проклятия в адрес «однополярного мира» останутся бессильными. С таким же успехом можно претендовать на роль военной сверхдержавы, не имея ядерных технологий оружия и даже не начиная собственный атомный проект. Конструкторы нового геополитического полюса обязаны создать полнофункциональную финансовую систему, составляющую альтернативу американской для глобального или регионального фондового рынка.


^ Тупики российской повестки дня


Кризис несёт в себе момент истины. Но для неё пока нет места в российской повестке дня.


Если ограничиться горизонтом экономических тем, по которым в настоящее время ведутся дискуссии в связи с концепцией долгосрочного развития (КДР), можно назвать три основных.


^ A. Проблема конкурентоспособности («производительности труда»)


За проблемой низкой конкурентоспособности российских компаний на международном рынке маячит другая, более фундаментальная – проблема низкой производительности.

К настоящему моменту российская экономика по основным показателям производительности только возвращается к советскому уровню конца 80-х. Однако в тот период страна отставала от соответствующих показателей развитых стран Запада как минимум в 3-5 раз. За прошедшие два десятилетия западная экономика ушла далеко вперёд. И теперь, глядя правде в глаза, нужно говорить об отставании не в разы, а в десятки раз. Например, по различным показателям, отражающим удельную капитализацию компаний, отнесённую к единице мощности однотипных производственных фондов, мы отстаём, по различным подсчётам, в 10-40 раз.

Но закладываемые в КДР контрольные показатели предусматривают рост производительности к 2020 году в 2,5 раза (варианты Минэкономразвития) или, максимум, в 4 (требования Путина). Получается, в самом оптимистичном случае мы лишь имеем шанс закрепить своё отставание, «догнав» Запад тридцатилетней давности. И то за счёт непредсказуемого фактора «инноваций» (на который, кстати, у России нет монополии).

Вызов обозначен, но ответа на него нет. Участники дискуссии не понимают природу проблемы производительности, не видят реальных путей её повышения.


^ B. Проблема инвестиций


В стране существует огромный неудовлетворённый спрос на инвестиции, обусловленный экономическим ростом. Амбициозная программа институциональных и инфраструктурных реформ способна только усилить этот спрос. Все внутренние источники, даже если раскассировать резервные фонды и отозвать заграничные вклады, покроют его максимум на 10%2.

В управленческом и экспертном сообществе считается неоспоримым, что инвестиции могут иметь только зарубежное происхождение. К сожалению, предшествующий опыт свидетельствует, что это лекарство не только лечит, но и даёт осложнения. Но главное – текущий кризис мирового фондового рынка свидетельствует: о внешних заимствованиях предстоит на время забыть.

В такой постановке решение проблемы инвестиций даже не просматривается.


^ C. Проблема инфляции


Принято считать, что рост экономики и приток инвестиций разгоняют инфляцию. У органов финансового регулирования нет внятного объяснения механизмов инфляции и отсутствуют адекватные инструменты управления ею. При этом принято считать, что государственные инвестиции в большей мере чреваты инфляцией, чем вливания частных инвесторов. Крах американских инвестбанков ставит под сомнение эту гипотезу.

По заявлениям правительственных экспертов, меры государственных регуляторов по противодействию кризису ведут, в конечном счёте, ко вбросу денег на фондовый рынок и тем самым усилят инфляцию. Следовательно, она усиливается и при росте экономики, и при спаде?

Получается, против демона инфляции не существует заклинаний.


Итак, для повышения конкурентоспособности российской экономики требуются масштабные инвестиции. Однако, их приход чреват неконтролируемой инфляцией. Впрочем, источники инвестиций ни внутри страны, ни вне её на ближайшее время не просматриваются. А инфляция, тем не менее, уже налицо и продолжает расти. Замкнутый круг?

Отечественная экономическая мысль пребывает в тупике. И загоняет туда же экономическую политику. Правда, это беда не одних экономистов.


^ Начать с чистого листа


Тяжёлые потери страны на переломе 90-х неоспоримы. Но есть безусловное приобретение, способное уравновесить их. Впервые у нас появилось целое сословие амбициозных, компетентных, интеллектуальных управленцев, из которых, если повезёт, может быть рекрутирован новый правящий класс. Впервые за долгие годы у российского руля продвинутая, сплочённая, трудолюбивая команда руководителей, мыслящая, открытая для жизненных уроков и новых идей.

Поэтому мы можем позволить себе смотреть на мир непредвзято, называть вещи своими именами.


Программа перестройки, под флагом которой разрушалась советская система, полностью реализована. Был объявлен демонтаж коммунизма – и от него остался один Геннадий Андреевич. Предполагалось построить открытую рыночную экономику – в основном она построена, мы стали частью глобального рынка. Предполагалось, покончив с особым путём, вернуться в мейнстрим, на общечеловеческий путь развития – и вот мы уже у дверей.

Но когда мы явились с правильными документами – открытые, рыночные, демократичные – оказалось, что в этом качестве мы никому не нужны на европейском празднике жизни. Сгоряча заговорили даже о русофобии, – но едва ли это так. Нас не любят, потому что мы не предлагаем ничего конкретного и позитивного, за что нас можно было бы любить. Мы просто заявили, что намерены стать такими же, как все, разве что чуточку сувереннее. И поэтому не готовы соблюдать все правила западного распорядка…

Во-вторых, вернувшись на общечеловеческий путь, мы обнаружили, что тот самый мейнстрим, связанный с глобализацией и открытой экономикой, вверг эту экономику в фундаментальный кризис. Уже начинают говорить, что он не только сопоставим, но и серьёзнее великой депрессии, такого масштаба и скорости крушения столпов рыночной экономики 1929-й не знал. На глазах рухнула вся система крупнейших американских инвестбанков, кризис распространяется на банки Европы. Утром мы узнали об этих проблемах из Интернета, а к обеду выяснилось, что теперь они и наши тоже.

При этом в происходящих процессах всё более проступают некоторые черты того хозяйственного механизма, который мы безуспешно строили и успешно доломали. Идёт национализация крупнейших компаний, беспрецедентная по масштабам и скорости. Выяснилось, что банковская система является такой важной частью государства, что перед лицом её проблем все разговоры о предпринимательстве и частной инициативе следует прекратить. Мы постарались было забыть – как оказалось, напрасно – недавние корпоративные скандалы, когда публичные корпорации, витрины капитализма, оказались вместилищем махинаций, коррупции и прочих управленческих пороков. Государственное вмешательство социалистических масштабов последовало незамедлительно.

Самое время припомнить стремительный рост популярности корпоративных систем управления по показателям типа BSC и KPI вполне в духе ранних госплановских методик.

Российские сторонники укрепления института частной собственности рукоплесканиями встретили декабрьскую, 2007 года, редакцию ФЗ «Об инвестиционных фондах», выстроилась огромная очередь управляющих компаний на регистрацию. А теперь давайте непредвзято вчитаемся в п.2 статьи 11 главы III этого закона, списанного с западных образцов:


Учредитель доверительного управления передает имущество управляющей компании для включения его в состав паевого инвестиционного фонда с условием объединения этого имущества с имуществом иных учредителей доверительного управления.

Имущество, составляющее паевой инвестиционный фонд, является общим имуществом владельцев инвестиционных паев и принадлежит им на праве общей долевой собственности. Раздел имущества, составляющего паевой инвестиционный фонд, и выдел из него доли в натуре не допускаются.

Присоединяясь к договору доверительного управления паевым инвестиционным фондом, физическое или юридическое лицо тем самым отказывается от осуществления преимущественного права приобретения доли в праве собственности на имущество, составляющее паевой инвестиционный фонд. При этом соответствующее право прекращается.


Мы твёрдо убеждены, что возвратились на магистральный путь «развития частной собственности», в то время как реальный мейнстрим давно движется в противоположном направлении, заметно ускоряясь в кризисах.


Столпы рыночных реформ в России сказали и сделали всё, что могли. Пришло время, отложив на будущее оценку их усилий, достижений и ошибок, начать с чистого листа, взглянуть на себя и вокруг открытыми глазами.

Глава II

Прощай, капитализм!


^ Частной собственности больше не существует


Близок капиталистический конец света. Пять крупнейших американских инвестбанков испарились за считанные дни, а их коммерческие собратья подвергаются огосударствлению в масштабах, и не снившихся большевикам. На самом западном Западе государство стало центральным игроком рынка и бодро превращается в играющего тренера. Вывод политиков однозначен: капитализму в старом понимании пришёл конец, идеология рынка похоронена. Президент Франции Николя Саркози с трибуны председателя Евросоюза громогласно заявил: «Идеология диктатуры рынка и бессилия государств мертва, финансовый кризис положил ей конец». «Необходима новая форма капитализма, основанная на ценностях, которые ставят финансы на службу бизнесу и гражданам, а не наоборот. Система должна быть полностью модернизирована, и модернизация должна быть всемирной».


Бьет час капиталистической частной собственности? Экспроприаторов национализируют?


Если строго подходить к акту именования и не украшать, не глядя, табличкой «капитализм» все заборы западнее Бреста – этот час уж лет сто как пробил3.

Используя «капитализм» как имя конкретной теоретической модели – идеализации типа «динамической системы» либо «идеального газа» – приходится признать: типы экономики, чья суть, пусть грубо, могла быть схвачена этой абстракцией, исчезли в пламени мировых войн.

Капитализм же в обыденном понимании слова – это общество, где правят капиталисты, то бишь стальные, нефтяные, автомобильные магнаты, где пролетариат борется за свои права. Но в развитых странах Запада стальные и прочие магнаты остались лишь в художественной литературе. Последние реликты доживают свой век только у нас да в Индии. Гейтс и Баффет по роду деятельности имеют крайне мало общего с Джоном Рокфеллером. С пролетариатом дела обстоят не лучше.


Как ни крути, всевластие капитала плохо сочетается с могущественной Федеральной резервной системой, командующей банками, с Комиссией по ценным бумагам и биржам, держащей в строгости фондовый рынок. Не говоря уже о том, что сам фондовый рынок – институт по определению антикапиталистический. На фондовом рынке физические и юрлица покупают доли в собственности других и продают частицы своей. Этот мощнейший механизм как гидропушка каждодневно занят размыванием устоев частной собственности. Как следствие, почти все крупные корпорации давно уже находятся в перекрёстной собственности сотен, тысяч, сотен тысяч людей, и являются не частными, а публичными (слово-то какое!). Об этом у нас не принято говорить и думать, но, увы – от помещения головы в песок страус не становится капиталистичнее.

Наконец, сам фондовый рынок – опять-таки, лишь по инерции сохраняет это название. Те, для кого «рынок» всюду, где торгуют или меняются, не отличат колхозный базар от обмена верительными грамотами. Ну, с них и взятки гладки. Но если придавать словам хоть какой-то смысл, придётся вспомнить, что среди аксиом неоклассики – представления об однородности, равнокачественности товаров на рынке, о том, что у всех покупателей есть бесплатная, мгновенная и полная ценовая информация. Представьте, что останется от этой модели, если каждому покупателю плеера придётся по дороге к кассе глубоко изучить постановку управления качеством на заводе-изготовителе, предпринять исследование структуры и конъюнктуры электронной промышленности?


Но на фондовом рынке и это ещё цветочки. Покупается ценная бумага – символический заменитель, финансовый инструмент, дающий доступ к участию в некой собственности. В этом смысле покупка акции никакого отношения к покупке брюк или брюквы не имеет. Это акт, требующий предварительного фундаментального анализа, где часто вообще непонятно, какая информация нужна, как её раздобыть и как проверить достоверность. Приобретаемая собственность, кстати, вполне может относиться к классу «невидимых активов», ищи потом ветра в поле. В любом случае приобретение акции предваряется не только покупкой информационных услуг, но и щедрой оплатой работы аналитиков. Модели «рынка» ничего подобного не предусматривают.

С появлением фондового рынка ареал применимости понятия «капитализм» стал съёживаться на глазах. Смертельный удар капитализму нанёс рузвельтовский New Deal перед Второй мировой войной. На месте буржуазного выросло совершенно иное общество, по многим параметрам противоположное.

Происходящее сегодня – очередной решительный шаг к новому типу посткапиталистических обществ. Не первый и не последний, но заметный рывок вперёд. После рузвельтовской революции была кратковременная реакция, откат назад, когда к власти пришли неоконсерваторы и пытались романтично обличать порочность госрегулирования, требовать отмены излишней регламентации, но из этого ничего не вышло. Сегодня, видимо, накатила вторая волна революции, которая не церемонится даже с внешними капиталистическими приличиями и ритуалами.


^ Российский капитализм не дожил до совершеннолетия


Если и говорить о конце капитализма – то именно у нас, в России. Наш эндемичный капитализм оказался недолговечен. Он был директивно провозглашён и фактически начат «шоковой терапией» Гайдара в 1992 году. Но не продержался и двух десятилетий. И дождь – вкупе с вливаниями из государственных источников – смывает все следы.

В каком же смысле у нас был капитализм? И куда он подевался?

Когда после победы большевиков в 1917 году в Советской России заговорили о том, что мы, мол, строим социализм, Владимир Ильич первым сказал: а давайте разберёмся сперва, кто такие эти «мы»? Ведь социализм-то у нас «в известном смысле». В стране, по понятиям Маркса абсолютно не пригодной для социализма, к власти пришла группа товарищей, влюблённая в социализм идеологически и пытающаяся на зыбкой почве, «в одной отдельно взятой стране» соорудить нечто, напоминающее идею. Но жизнь брала своё: сначала разорила остатки фабричного уклада, потом заставила отменить военный коммунизм, потом – ввести НЭП, после – приступить к коллективизации, не предусмотренной никакой теорией социализма…

То, что у нас 1990-е считалось российским капитализмом, конечно, снова было «капитализмом в известном смысле». В стране с фантастически сложным хозяйственным и политическим укладом к власти пришла группа господ, которые (наверняка из лучших побуждений) идеологически хотели «внедрить» капитализм, слабо представляя, что это такое и как его воткнуть в непознанную реальность. Так и просуществовал 16 лет в отдельно взятой России одинокий книжно-карикатурно-игрушечный капитализм в недоумевающем, а по ходу дела всё более враждебном некапиталистическом окружении.

Дембольшевики – люди упорные, часть своих идеологических гвоздей в жизнь всё-таки вколотили, в том числе сделали экономику «открытой» в меру своего понимания. В результате она сильнее всех пострадала от кризиса, разразившегося в другом полушарии. В то время как в эпицентре финансового урагана американский фондовый рынок упал на 15%, наши индексы РТС и ММВБ обрушились более чем в три раза. Открытие российской экономики может оказаться наиболее запоминающимся нашим открытием в XX веке. Рыбки решили просверлить дно аквариума из любопытства, стремления к единству всего сущего и оптимизации поступления корма.

Не стоит забывать, что советский «социализм в известном смысле» образца 1970-х был с виду могуч, богат, самодостаточен. У него имелись многочисленные союзники. Но даже он не пережил падения нефтяных цен и рассыпался. Российский «капитализм» несравненно более хрупок и уязвим. На наших глазах нефтяные цены за месяц демонстративно рухнули более чем вдвое, символически отметившись на рубеже 60 долларов за баррель, ниже уровня бездефицитности бюджета, назначенного Минфином. Республика в кольце макроэкономических фронтов и фондовых индексов, а судьбоносное агентство Moody’s вот-вот снизит нашу оценку с «держать» до «продавать нечего».


^ Как жить дальше без западных инвестиций?


Самое время, смаргивая плёнку телеэфирного масла, вглядеться в расплывшуюся реальность. И прежде всего обратить внимание не на идеологические ценники, а на грубые обстоятельства жизни. Припасённые подушки безопасности не смягчат падения со скоростью самолёта, а накопленных фондов-парашютов, судя по развитию событий, может хватить максимум на несколько месяцев. Источником наших сверхприбылей служат теряющие в цене углеводороды. Даже по официально-стыдливой статистике они формируют раздобревшую половину бюджета. А бюджет, в свою очередь, оказался последней опорой и надёжей спонсируемой корпорации «Роскапитализм».

Больше у нас в загашнике нет ничего. Малые и средние островки предпринимательства – назови их хоть капитализмом, хоть хозрасчётом – не рассчитаны на такой удар. Они и без того тяжело дышат под чиновным ярмом.

Увы, но цикл халявы пришёл к концу. И пока не просматриваются источники нашей дальнейшей суверенности, ни демократической, ни даже тоталитарной.

Выучив урок кризиса, мы должны ответить самим себе, а заодно и ближне-дальнему зарубежью, какую же хозяйственную систему хотим иметь. Бог с ним, с названием, но как она работать-то будет? И откуда в ней будет браться пресловутая добавленная стоимость?

Этому предмету и посвящена наша книжка. Она вызывающе антиидеологична, хуже того – аполитична. Но такой и должна быть линия правящей партии, главное стратегическое и человеческое достоинство которой – непрерывность.

Глава III

К инвестиционному суверенитету


^ Узел проблем – некапитализированные ресурсы


Сегодня ресурсный потенциал, приходящийся на душу российского населения, в 5-7 раз выше среднемирового4.

Наша удельная фондовооружённость5 примерно соответствует уровню небогатых ресурсами стран Южной и Восточной Европы (типа Португалии, Греции, Чехии и т.п.).

Однако по важнейшему показателю национальной капитализации на душу населения мы отстаём от этой группы стран в разы, а от развитых стран Запада уже в десятки раз6.


По удельной производительности территории (объём ВВП, отнесённый к площади территории страны) Россия пятикратно отстаёт даже от среднего уровня по земному шару. А ведь Сибирь – не худшее место на Земле. Большую часть мировой суши занимают непригодные для человека джунгли Азии, Африки и Латинской Америки, непроходимые болота, необитаемые горные пространства, тундра и гигантские ледники Канады и Гренландии, пески Сахары и пустыни Австралии.


Исходя из уровня среднемировой производительности, можно утверждать, что недополученный валовой продукт России составляет пять с половиной триллионов долларов.

Российская территория используется в 15 раз менее эффективно, чем в США, в 12 раз хуже, чем индийская, и в 8 раз – чем китайская (для сравнения нарочно выбраны страны с обширной территорией).

А если вывести за скобку Европейскую Россию и Урал, то производительность использования Сибири уже в 20 раз ниже среднемирового уровня, то есть составляет менее 5% от удельной производительности территорий Украины, Туниса и малонаселенной Финляндии, треть которой расположена за Полярным кругом. Эффективность использования сибирской территории в 340 раз ниже, чем в Германии, в 480 раз меньше, чем в Японии… Вот подлинный, не смазанный аппаратными статистиками масштаб нашего отставания.


Таким образом, по уровню капитализации, по эффективности использования ресурсного потенциала страны мы уступаем развитым странам в десятки раз. В условиях углубляющегося мирового дефицита ресурсов такое отставание создаёт прямую угрозу суверенитету и территориальной целостности страны.

Низкая капитализация российских активов загоняет их собственников в тупик. С одной стороны, «недооценённые» предприятия или бизнесы невозможно ни продать стратегическому инвестору, ни вывести на IPO, не продешевив в разы и десятки раз. С другой, нет возможности привлечь кредитные ресурсы для модернизации активов из-за их сверхнизкой залоговой стоимости.

Причём критический разрыв возникает именно на уровне капитализации производственных активов. Здесь находит своё концентрированное выражение слабость национальной финансовой системы, неадекватность государственных регуляторов, управленческая некомпетентность большинства собственников всех типов, низкое качество и плотность связей между хозяйствующими субъектами.

Однако здесь же находится и главный ресурс нашего развития. Нет никаких объективных препятствий для вступления страны в период догоняющего роста капитализации активов в десятки раз – по самым скромным оценкам, со средним темпом роста не ниже 30% в год. Для этого нет ни материальных, ни финансовых ограничений: не требуется ничего, кроме политической воли, компетенции, правильных методов и эффективных технологий управления стоимостью активов.


^ Капитализация – ключ к производительности.


На заседании Госсовета 8 февраля 2008 г. Президентом было сказано: «Главная проблема сегодняшней российской экономики – это её крайняя неэффективность. Производительность труда в России остаётся недопустимо низкой. Те же затраты труда, что и в наиболее развитых странах, приносят в России в несколько раз меньшую отдачу».

Проблему производительности советская Россия унаследовала от царской. Ленин писал: «Производительность труда, это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя». Тема не сходила со страниц партийной и советской печати, склонялась на съездах и пленумах. Апрельский 1985 года Пленум ЦК провозгласил неизбежность программы по «достижению нового качественного состояния общества». Цель «перестройки», вспомним, формулировалась следующим образом: «Это прежде всего – научно-техническое обновление производства и достижение высшего мирового уровня производительности труда». Но и за двадцать лет до того XXIII съезд торжественно провозглашал: «Главным источником роста производительности труда должно быть ускорение научно-технического прогресса и повышение эффективности общественного производства на основе развития и внедрения новой техники и прогрессивных технологических процессов». Не хватало разве что упоминания о нанотехнологиях.

Как ни удивительно, понимание сути проблемы и способов её решения за девяносто лет не изменилось. В КДР вновь предлагается «радикальное повышение эффективности экономики, прежде всего на основе роста производительности труда». Считается, что «реализация инновационного сценария развития позволит нам добиться кардинального повышения производительности труда»... Мираж новой «электрификации» не покидает российских горизонтов.

Конечно, сделаны нужные оговорки: «В целом, необходимо развитие рыночных институтов и конкурентоспособной среды, которая будет мотивировать предприятия снижать издержки» и т.п. Но ведь и Ленин призывал «черпать обеими руками хорошее из-за границы: Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование». И XXIII съезд предписывал «расширить хозяйственную самостоятельность и инициативу предприятий, повысить ответственность и материальную заинтересованность в результатах своей деятельности».

 

Стоимостное мышление, проблема сверхнизкой капитализации отечественных активов по-прежнему непосильны для российского ума.


Посмотрим на самые приземлённые вещи, – к примеру, на земельный рынок. Возьмём, скажем, Пензенскую губернию, проверим, сколько стоят земли в сходной природно-климатической зоне Европы. Будем для ясности вести речь только о землях сельхозназначения с достаточно высоким бонитетом. Оставим до поры в стороне «неотмежёванные» или пустующие земли. Нас интересуют сейчас только те, на которых действуют профессиональные операторы, успешно ведущие агробизнес. Выясняется, что в Польше – а Варшава с Пензой на одной широте – такая же точно земля стоит в 5 раз дороже. (А ещё чуть западнее – в Нидерландах – в 30 раз). Означает ли это, что польские фермеры бегают в пять раз быстрее наших или пашут наноплугом?

Чем чревата абстракция «низкой капитализации» для собственника земли? Если я – российский колхозник или фермер – хочу под залог своей земли взять кредит, чтобы обновить агротехнологии, то для меня кредит будет в 5 раз скупее, чем у поляка или венгра, в 30 раз скуднее, чем в Голландии. Не повысив сперва стоимость своих активов, мы не сможем повысить ни их эффективность, ни мощность. Трактор не купим, управленцев не наймём, зарплату рабочим не увеличим, потому что банк прежде всего смотрит на залоговую стоимость – а земля наша не стоит ничего! Подъём к нанотехнологиям обрывается уже на взлётной полосе.


Ключ к сверхнизкой капитализации активов – в состоянии финансовой системы страны. Необходимо понять, что финансовая система представляет собой не пассивную площадку для обслуживания обменов, а важнейшую активную подсистему хозяйственного комплекса, фабрику, призванную производить добавленную стоимость.


^ Мировая гонка финансовых технологий


XX век открыл всемирную технологическую гонку. В классе промышленных технологий Советская Россия проделала путь от сохи до ядерной ракеты и надолго удержалась в числе чемпионов. Технологии планового управления тоже десятилетиями били рекорды.

Но в разряде финансовых технологий мы провалили главный экзамен века и в итоге были отчислены. Одно это уже обрекало страну на гибель.

Технологизация поочерёдно охватывает все три этажа системы производительных сил: материальное производство, распределение и, наконец, обмен. Соответственно, и конкретные технологии делятся на три разряда:

материальные (они же энергетические, производственные в узком смысле);

распределительные (они же информационные, управленческие, корпоративные);

обменные (они же стоимостные, финансовые).

Производственные технологии сами по себе уже мало что значат, гонка в этой сфере почти прекратилась. Их инновационные версии ещё удаётся кратковременно сохранять в секрете в надежде на военные или конкурентные преимущества. Но уже текущие в современном мире свободно продаются на внешнем рынке, а вчерашние – распространяются задаром, дабы подсадить пользователей на иглу платного сервиса и модернизации. Многие страны вообще не изобретают своих велосипедов, не участвуют в гонке промтехнологий, и притом преуспевают.

Лидерство Советского Союза во время II мировой войны и в послевоенный период – во многом торжество корпоративной технологии госсоциализма. Она позволяла быстро собирать в кулак ресурсы (минуя издержки капиталистической конкуренции), эффективно перебрасывать их с фронта на фронт, переводить предприятия на военные рельсы и перемещать их по территории. А после войны – создавать военно-промышленные суперкорпорации, концентрировать все виды ресурсов на разработке ракетно-ядерных машин. Чудом достигнутый, десятилетиями державшийся паритет со всем капиталистическим миром – заслуга хозяйства, основанного на планово-распределительных технологиях. В 70-е по нему прозвонил колокол.

В современном мирохозяйстве верх поменялся местами с низом. Выстроилась пирамида постиндустриальных технологий, в основе которой – не мощность, а капитализация. Гонку финансовых технологий возглавили Соединённые Штаты. Главенство в этой гонке и решает судьбы мира. Тем, кто пытается теснить лидера на фронте производственных либо информационных технологий, элементарно не хватает инвестиций: мировые платёжные инструменты достаёт из шляпы Дядя Сэм. Американская финансовая система отстраивается эволюционно, говоря словами Андропова – «весьма нерациональным методом проб и ошибок», а отдуваться за них принуждено всё международное сообщество.

Главное сегодня – суверенная финансовая система, основа выживания и фундамент всех прочих суверенитетов, включая политико-демократический. Задача построения суверенной финансовой системы сопоставима с жестокой управленческой гонкой пятилеток индустриализации и коллективизации, со смертельной формулой-1 послевоенных атомщиков и ракетчиков. Только на её фундаменте может состояться и новая корпоратизация, и новая постиндустриализация, забрезжит эпоха инновационного управления потоком новых промышленных технологий.

Задачу надо ставить как мобилизационную. На ближайшие годы это предмет бессонных забот администрации и правительства, органов управления всех типов и уровней. Это главная статья бюджета, на ней придётся сконцентрировать все скудные ресурсы и компетенции.

При этом надо «черпать обеими руками из-за границы»: строя финансовую систему, пускать в дело все подходящие западные институты и инструменты.

Но тут важно учесть три обстоятельства. Во-первых, западная финансовая система развивалась эволюционно, отчего избыточно сложна, малоэффективна, содержит множество тупиковых, дублирующих подсистем и рудиментов. Во-вторых, она строилась применительно к иным обществам и другим историческим задачам, и её пиратские скачиватели то и дело нарываются на проблемы совместимости, вирусы и глюки. В-третьих, эволюционный способ развития финансовой системы чреват перманентными кризисами: появляются новые, потенциально разрушительные инструменты, границы их использования приходится нашаривать ползком по минному полю. Как раз такой период мы переживаем и сегодня.

Объективный ход событий вынуждает Россию строить финансовый суверенитет. Сегодня же днём не приступим к делу – к вечеру нас не станет.


^ Международный финансовый центр и суверенитет


Открытость является идеологическим, ценностным выбором обновлённой России. Мы стремимся быть открытыми не только в финансово-хозяйственной сфере, но и в общественно-политической, культурной, научной. Для обеспечения эффективности и конкурентоспособности разумная открытость нужна даже самым закрытым подсистемам общества, в частности, сфере обороны и безопасности: необходимы совместные манёвры, координация антитеррористических мероприятий, кадровые обмены, торговля оружием. Но наша финансовая открытость (пользуясь военной аналогией) имеет такой характер, как если бы мы функцию генштаба отдали на аутсорсинг американскому комитету начальников штабов и не имели возможности её забрать назад – ни быстро, ни медленно, вообще ни при каких условиях.

Абсолютная открытость едва ли оправдана. Граница с Китаем, конечно же, должна быть максимально открытой, мы в этом заинтересованы. Но если в Китае возникает эпидемия птичьего гриппа, мы должны обладать способностью быстро закрыться. Иначе все остальные, имеющие с нами частично открытые границы, закроются, не спросив нас.

Но главное – открытость, конечно, должна быть взаимной. Если мы заинтересованы, чтобы для нас были открыты экономики партнёров, значит, партнёры должны быть заинтересованы, чтобы мы были открыты для них. Следовательно, наша экономика должна обладать конкретными сравнительными преимуществами. Например, российская финансовая система должна быть относительно более устойчивой. То есть, во-первых – суверенной, обладающей потенциалом большей авт