Реферат: Проблема культурного развития в рамках понятия культурного цикла

ГЛАВА 3


Проблема культурного развития

в рамках понятия культурного цикла

В предыдущей главе мы положили идею культурного цикла в качестве основы для разворачивания действительности культурного развития. Рассмотрим более подробно этот вопрос. Почему культурный цикл развертывается через миры четырех названных действительностей, и почему они выстроены именно в такой последовательности?

В основание онтологии культурного развития, как было сказано, мы положили схему онтологического креста, в центре которого помещена исходная онтологическая идея Единого Бытия.

Далее берем набор рамочных онтологических идей, наработанных в истории культуры. Их четыре - это идеи Мифа, Деятельности, Природы и Техники. Данные идеи выступают в качестве предельных, задающих границы действительностей. Они как бы расставляются по углам и фиксируют разные онтологии, представляя собой один из планов саморазвертывания культурного развития. Все действительности располагаются вокруг осевой точки, точки Единого, или, как его называл А. Ф. Лосев, точки «Самое Само». Это Единое, которое помогает удерживать поле действительностей культуры в одном круге. На эту точку фактически ориентируется каждый человек, беря ее в качестве образца, ориентира. Эта точка и четыре рамочные идеи организуют всю целостность культурного цикла.

Таким образом, базовая схема действительностей культурного развития может быть представлена следующим образом (рис. 29).


Деятельность Техника

Искусственное



Человек ИП ТЕХ Мир

М ЕН










Миф Естественное Природа


Рис. 29


Рассмотрим подробнее устройство большого культурного цикла. Этот анализ будет представлять собой разворачивание каждой из четырех действительностей на основе выделения в каждой из них базовых механизмов их порождения, базовых культурных практик, культурных единиц и культурных норм, как было сказано в предыдущей главе.


^ 1. Большой культурный цикл

Изначально, в нулевой ситуации предразвития, когда требуется выход из хаоса и небытия (из нижнего этажа экзистенциального самоопределения), опереться можно только на человеческий поступок-прецедент, задающий образец действия. А сам автор поступка опирается на предыдущие прецеденты предшествующих культурных циклов, и так - до начала начал, до исходной точки сотворения мира («Самое Само»). Тем самым приобщение к прецеденту, первому акту творения спасает человека от страха перед Ничто, перед хаосом небытия. Понятно, что такой шаг осуществляется как естественный акт человека.

При совершении такого шага и рождается первая действительность, ориентированная (см. на рис. 29) на сектор, обрамленный в большом культурном цикле осями «естественное - человек». Такая действительность может быть только действительностью Мифа, или точнее пространством культурного развития человека в действительности Мифа (на рис. 29 - круг М).

Главный источник, порождающий данную действительность, лежит на линии: осевая точка («Самое Само») - рамочная идея Мифа. Эти два плана стягивают круг действительности мифа в некое целое.

Итак, рамочная идея первой действительности - идея Мифа.

^ Действительность Мифа

Культурная практика Мифа воплощена в практике воспроизводства архетипа-образца в ритуалах перехода.

Культурную норму Мифа можно описать, лишь представив полноту акта ритуала приобщения к первоначальному образцу. Подобные описания делали А.Ф. Лосев, А.М. Пятигорский, В.Н. Топоров, М. Элиаде и др. [142; 230; 306; 307; 383-385].

Для человека мифа важно - чтобы жить в мире, надо его сотворить. Акт сотворения при этом понимается как повторение первого Акта Творения, прецедента, который однажды свершился во Время Оно. Бог-творец, первопредок, однажды совершил акт творения мира как акт творения Космоса из Хаоса. И с тех пор все поколения богов и героев повторяют этот акт. Миф есть в этом смысле рассказ об этом акте, который постоянно должен повторяться из поколения в поколение.

И человек мифа должен приобщаться к этому прадействию–архетипу. В этом акте творения происходит явление священного, «иерофания». Мир тем самым освящается. Мирской мир, одномерный и плоский, обогащается и становится действительным, обретает действительное бытие. В этом смысле любой акт и любой предмет освящаются через включение их в ритуал иерофании. Через иерофанию предмет или любое бытовое действие, оставаясь самими собой (постройка дома, уборка урожая и проч.), становятся освященными и тем самым действительными, приобщаются к первому бытию, к первобытности.

Явление священного в знаке (камне, дереве, молнии, дожде, ветре и проч.) - события одного ряда. Это явления Бога-первопредка, освящающего все наличное бытие, делающего его действительным. Без освящения мир не имеет должной полноты и глубины.

При основании городов, постройке жилищ, при расширении жизненного пространства иерофания задает онтологический статус новой территории и вообще расширяет ойкумену человека. Через иерофанию выделяется территория, отличная от окружающего, неосвященного и чужого, нереального мира.

Тем самым бесформенный Хаос организуется, структурируется, и в нем обнаруживается действительная, первая реальность, первобытие. Тем самым строится первая онтология как точка отсчета, как ось мира, от которой ведется ориентация.

Человеку мифа нужна точка отсчета, спасающая его от случайностей, хаоса, неопределенности. Без ориентира на прадействие, проявляющееся в иерофании, человеку мифа трудно определиться в мире, стать в мире. Ему надо совершить акт приобщения к священному, чтобы стать действительным, обрести бытие через приобщение к первобытию.

Начало такого становления организуется как поиск точки опоры, без которой человек чувствует себя неуверенно. Через знак (голос, предмет, звук) человек мифа получает указание - здесь Начало (Hic, Rhodos, hic salta!).

Начало при этом осознается как проход в узкую дверь, через порог. Из мира бесформенного и чужого человек мифа находит узкое место, через которое можно перейти в мир первобытия, мир священный и реальный. Эти Дверь, Порог указывают на грань, на разрыв в пространстве, становясь символами перехода.

Этот переход осуществляется в ритуалах перехода, ритуалах посвящения, инициации, проходя которые ребенок, еще не полноправный член сообщества, становится взрослым, своим, получает статус [311]. Тем самым он взрослеет. И его «паспортный» возраст фактически совпадает с культурным возрастом, то есть со степенью овладения культурными медиаторами. Традиционное общество фактически, условно говоря, «возрастное» общество. Об этом говорят и другие исследователи (см. у Б.Д. Эльконина [389]).

В ритуалах перехода и совершается повторение первичного акта Сотворения Мира, преобразования Хаоса в Космос.

Жизнь каждого человека мифа есть акт второго рождения, акт вторичного сотворения мира, сотворения его заново. Этот акт осуществляет именно сам человек мифа. Никто за него этот акт не совершит. Мир рождается для него и через него, через приобщение его к миру первобытия. Он несет за этот мир ответственность. Без его активных ритуальных действий мир не будет вновь сотворен, а значит, не будет действителен. В этом смысле мир всегда рождается им и для него. Вне его мира как бы и нет, т. е. за пределами действий его личности мир чужой и, в принципе, не является миром, т. е. обжитой ойкуменой.

В этом смысле человек мифа обуреваем жаждой творения, «онтологической жаждой», жаждой бытия. Он испытывает ужас перед небытием, перед Хаосом. Он не просто верит в духов и богов. Он обуреваем жаждой состояться в Бытии, найти точку опоры, ясный ориентир в мире, причем в действительном мире первобытия, а не в иллюзорном и случайном.

Есть сильный мировоззренческий и личностный смысл во всем этом. М. Элиаде пишет: «Желание восстановить Время Начала - это желание пережить время, когда Боги присутствовали на земле, обрести сильный, свежий и чистый Мир… Это жажда священного и одновременно ностальгия по Бытию» [384, с. 63]. Это порождает уверенность в возможности вновь вернуться к началам, вновь обрести мир, вновь родиться. Всегда есть шанс обрести утраченное бытие.

Онтологическая жажда понятна и близка любому человеку культуры, который хочет состояться в Бытии, обрести действительность. Это своего рода «онтологическая одержимость», ностальгия по совершенству, по Началу, стремление жить и пребывать в присутствии первого рождения, быть у истоков, в сердцевине мира, у начала времен.

Такое онтологическое желание быть характерно для всякого времени и для всякой эпохи. В этом смысле человек мифа - это человек культуры, задающий некую точку отсчета, точку опоры в этом мире. Время мифа - это время начала, первого шага.

Тем самым, миф - это не просто сказки о богах и героях, про давно ушедшие времена. Это рассказ, история про то, как начинается Мир и как он постоянно вновь рождается. Он рождается всякий раз заново и всякий раз через твои усилия, через твой рискованный шаг в пустоту. Миф - это рассказ о первичном Событии. Этот рассказ передается в ритуале посвящения и перехода. Постичь миф - значит узнать великую тайну о сотворении мира и передать ее другому.

Миф в этом смысле – первое слово о первом бытии. Это и есть первая онтология как первая форма осознания первобытия, рассказ о рождении и обретении полноты бытия, обоснование этого бытия.

Мирской человек, не ставший еще в этом мире, в культуре, не имеет этого знания мифа, у него нет знания образца. А потому он не действителен, иллюзорен и случаен в этом мире. Чем более человек погружен в мир образца, тем более он действителен, то есть пребывает в первобытии.

Таким образом, говорит М. Элиаде, миф, повествующий об этой священной «онтофании» (явлении бытия), об этом победном проявлении полноты бытия, становится образцовой моделью всякой человеческой деятельности. Тем самым главной функцией мифа является установление образцовых моделей для всех значимых деятельностей человека (питание, работа, половые отношения, воспитание и др.).

Схематично можно обозначить мифологическое пространство как набор сфер, границы между которыми обозначают пределы, переходы, которые совершает Герой, человек мифа. В самом центре сфер  Предел, обозначающий главную точку - исторический прецедент (см. также у В.Н. Топорова [306]) (рис. 30).








Предел


Рис. 30

Герой проделывает свой Путь, представляющий собой цепь переходов. Каждый переход есть метафора попадания через ритуал в первобытие. В этих переходах он совершает всякий раз новый акт творения, порождения мира. Через эти акты творения мира горизонты последнего раздвигаются все больше. Тем самым человек мифа обретает все большую полноту бытия, освобождаясь от страхов, точнее, получая силу для борьбы со своими страхами и страстями.

Путь героя - это цепь восхождений и нисхождений, движение вверх-вниз (как путник идет вверх на гору и спускается вниз в пещеру). Культурной моделью этого длинного извилистого Пути является лабиринт [298].

Мир мифа в этом смысле не натурален. Он состоит не из вещей. Он сплошь символичен, т.е., насыщен вещами-символами, знаками-символами, показывающими свою причастность Пределу. По этим знакам-символам субъект перехода ориентируется в жизни как в Пути. Сама жизнь его, его взросление понимается как такое наставление на Путь, состоящий из переходов.

Человеку мифа в этом Пути помогает посредник. Последний выступает носителем образца творения, который, в свою очередь, является слепком того, первого акта творения, носителем культурного кода, шифра. Без этой фигуры невозможно вообще стать в этом мире, быть принятым, стать взрослым. Фигура посредника в традиционных обществах воплощена в фигурах шамана, жреца, царя. Это исторически первая фигура Учителя как носителя священного образца.

Исходной точкой, с которой начинается всякий Путь, является нарушение нормы, запрета. Акт перехода (акт развития) начинается в этой точке разрыва, с нарушения табу. С этого начинается хаос, который необходимо преодолеть, пройдя Путь упорядочения и порождения нового космоса. С помощью совершения ритуала перехода человек мифа осуществляет это упорядочение своей культурной территории, предохраняя ее от развала и распада.

Этим объясняется ключевая роль, которую играет в мифе носитель священного знания - жрец, шаман, брахман (в разных культурах). Это и есть тот «культурный взрослый», посредник, который приобщает неофита к миру священного, к миру образцов. Он владеет образцом, ему передан священный опыт осуществления бытия в культуре. И он всегда находится на границе между профанным и сакральным миром, между натуральным и культурным. Шаманы и брахманы - первые в мире педагоги, выполнявшие роль Харонов, перевозивших человека на тот берег, из мира мирского и плоского в мир глубокий и священный.

В.Н. Топоров выделяет в мифе три фигуры посредника - верховный правитель, верховный жрец и поэт-философ [306]. У каждой фигуры существуют свои каналы коммуникации и трансляции образцов и свои средства воздействия. Правитель действует через власть, Силу, полученную в ритуале от первопредков. Жрец действует через сакральное знание, полученное в ритуале магии и мантики. Поэт-философ действует через живое слово.

Используя схему А. Греймаса, можно представить акт коммуникации, который строится между посредником и неофитом, в трех планах (модальностях) [68].

1. Обмен словом-информацией, с помощью которой человек мифа получает силу «знания» (модальность «знать»).

2. Обмен вещью-имуществом, с помощью которого человек мифа получает силу «можения», некое могущество, владение вещью (модальность «мочь»).

3. Обмен желаниями и устремлениями, некими ценностями, которые определяют модальность «хотеть» (см. также работу Е.С. Новик [189]).

По этим трем каналам идет воздействие на неофита и передача ему силы культурного действия. По каналам трансляции неофиту передается образец посредством культурных форм священных знания, вещи, действия.

Из сказанного выше о роли исходного образца, прадействия, становится ясно, что базовым механизмом воспроизводства данной культурной модели мифа является механизм подражания образцу.

Исторически первый опыт культурной рефлексии по поводу проблемы подражания осуществили Платон и Аристотель. Это важно не потому, что «в Греции все есть». Это важно потому, что проблема подражания фокусирует на себе фактически всю философию Платона и Аристотеля. Это объясняется характером, существом мифопоэтического мышления древнегреческих философов (см. работы А.Ф. Лосева [146; 147]).

Известно, что наука (έή), искусство (έ), ремесло (ί), мудрость (ί) в платоновских диалогах часто выступали как синонимы [44, с. 31]. Сюда же можно добавить и поэзию, т. е. искусство выделывания из материала с помощью формы некоего изделия, «пойэмы» ί).

Так вот, одна из версий (вполне правдоподобных), которую предложил А.Ф. Лосев, заключается в том, что фактически в «Поэтике» Аристотеля предъявлена его главная философская идея [146]. Она заключается в том, что смысл «умного бытия» есть миф. Миф есть подражание, точнее «подражание действию» (ί). В подражании заключаются поэзия и всякое искусство человека. Быть - значит подражать. Искусство подражания - это онтологическое качество вообще бытия космоса, в том числе и бытия человека. Само искусство суть подражание бытию, которое заключается в выделывании из материала жизни символических форм, цельных и развернутых.

Подражание, пишет А.Ф. Лосев, оказывается «внутренне оформляющим принципом вещи - тем самым творчеством, которое разрозненную, бестелесную кучу глины или меди превращает в осмысленный лик и умно созерцаемую символику статуи» [146, с. 726].

Но теперь дальше. Подражание какому действию? Действие, т. е. собственно «праксис», здесь выступает как онтологическая категория. В этом смысле мир есть такое бытие, которое исходно является умным, в себе довлеющим, осмысленным. Фактически бытие понимается как «чтойность», которая разворачивается в своей умной энергии, в осмысленном и умном деянии. По мере саморазворачивания бытие развивается, переходит в инобытие, раскалывается и теряет свою цельность благодаря действию дионисийского начала. Бытие переживает онтологическое преступление, т. е. обнажается само начало бытия, его исток, истощаются его источники, разрушается само живое бытие. Преступление, т. е. «самоотдание себя во власть беспредельного самоутверждения и, стало быть, самораспыления, только и возможно в результате забвения себя как момента всеобщего самодовлеющего ума» [146, с. 734].

Именно этому преступному действию подражает человек мифа. И в этом заключается существо трагического. То есть миф в том и состоит, что он есть переживание трагедии раскола и утраты Единого Бытия, и в этом смысле – нарушение некоей нормы бытия. Аристотель поэтому описывает в «Поэтике» некую инвариантную структуру, устройство этого трагического мифа. По логике этой структуры осуществляется всякое трагическое действие. Существо искусства, одной из базовых культурных практик человека, заключается в подражании этому трагическому действию, итогом которого является восстановление единства через аполлоновское начало, воскрешение и очищение (катарсис) героя, прошедшего через все перипетии, узнавания и пафосы. Герой обретает «умное состояние» катарсиса, т. е. высшую собранность всех своих частей, в себе воплощая единство Бытия, и затем трагический миф опять начинается сначала.

Итак, подражание есть онтологически укорененное действие человека. Это свойство бытия, которому должен соответствовать и человек, который на самом себе воспроизводит онтологическое преступление и восстанавливает утраченную цельность бытия. Кстати сказать, как мы отметили выше, фактически все смысловые аспекты мимезиса были отмечены уже Платоном. Исследователь Т.А. Миллер отмечает, что мимезис у Платона - это внешнее сходство, уподобление, воспроизводство, перевоплощение, подражание [172].

Итак, миф со всей своей структурой воспроизводится благодаря механизму подражания, мимезиса. С помощью этого механизма порождается и преображается сам человек мифа. Мимезис выступает как глубинное качество «пойэзиса» вообще. Человек подражает, т. е., воспроизводит на себе самом, целый мир, воплощаясь и перевоплощаясь в культурного героя. И в этой постоянной практике перевоплощения человек мифа лепит свою форму личности, свою «персону», строит свой культурный органон.

«Поэтику» Аристотеля можно представить как большую культурную метафору, символ мифологического устройства мира и его постоянно возобновляющегося творения и созидания, демиургии по принципу подражания. Вслед за Бытием и Богом человек делает то же самое, повторяет прадействие, архетип. Он осуществляет «пойэзис», искусство выделывания форм мира, подражая исходному истоку, божественному прецеденту, совершенному когда-то во Время Оно. И в трагедии человек повторяет этот миф, т. е. историю рождения, преступления, нисхождения, разрыва мира и восстановления целого. Человек на себе самом создает «пойэму», изделие, переживая заново творение мира, изживая онтологическое преступление. Главное в этом смысле состоит не во внешней атрибутике «Поэтики» (каким бывает подражание, какими средствами, голосом, телом и проч. - все то, что рассматривается некоторыми исследователями как некое руководство для начинающих драматургов и актеров). Главное в «Поэтике» - это описание драмы, то есть действия трагического мифа, подражание действием действию. Практически в «театроне» воспроизводится всемирная история, которая всякий раз заново воссоздается игрой актеров. И зрители становятся свидетелями этого мирового действа. Трагик обретает свою историю, свой миф. Через постижение мифа (о том же Эдипе) обыгрывается свой миф о своем Эдипе.

Мимезис в этом смысле - не копирование телом и голосом, не просто узнавание себя в другом, это праксис-драма своего мифа, своей истории рождения, падения и второго возрождения. «Пойэтес» - не тот, кто сочиняет дифирамбы. Это тот, кто создает «пойэму», себя самого как изделие, осуществляет праксис «пойэзиса», т. е., некоего возделывания души и тела, своего нового органона, изживая, очищаясь от страстей, переживая катарсис.

Пример работы механизма подражания в традиционных культурах также описывал исследователь В.С. Семенцов [261; 262]. Традиционная культура, по его описанию, есть такая модель, которая строится на механизме воспроизводства и трансляции традиции, носителем которой является живой Учитель, носитель священного знания, т. е., собственно традиции.

Брахманическая модель, по В.С. Семенцову, строилась на воспроизводстве ритуала ya evam veda (санскр. «кто так ведает»), ритуала приобщения и подражания живому образцу - учителю. Подражая учителю, ученик полностью повторяет на себе священный опыт, который буквально сидит на учителе, на его теле. С этим связана организация обучения по параллельным каналам коммуникации между учителем и учеником (см. выше описанный сходный вариант у А. Греймаса и Е.С. Новик):

ученик должен точно воспроизводить фразы из священного текста;

одновременно ученик должен проделывать определенные физические действия, жесты, чтобы найти в них аналог тому куску текста, который он запоминает;

параллельно ученик должен воссоздать в уме определенную мифологему, какой-либо сюжет, как мыслительную конструкцию - в качестве аналога выбранных фразы и жеста.

Таким образом, в коммуникации учитель - ученик строятся три канала - речевой, физический и мыслительный. Все три канала дублируют друг друга. Тем самым живой образ учителя полностью воспроизводится в ученике. Осуществляется буквальное подражание – как отражение одного в другом, но не копирование, а полное воспроизведение. Вся модель коренится в некоем исходном прадействии, закодированном в священных текстах. Каждый новый брахман воспроизводит этот первообраз, приобщаясь тем самым к нему, к онтологическому источнику, и тем самым становится действительным, входит в культуру, на себе повторяя культурную модель. Итак, проиллюстрируем принципиальную схему механизма подражания (рис. 31).

Образцы в архиве

(храм, библиотека)



Носитель образца

Образец-

медиатор

Новое Становление

поколение носителем образца



Подражание

образцу в ритуале перехода Рис. 31


Если выйти в метаплан, освободиться от конкретного эмпирического материала и попытаться зафиксировать суть мифа методологически, то можно сказать так: миф рождается там, где работает механизм подражания. Это принципиально прежде всего потому, что далее следует другой тезис: миф никуда не исчезает. С уходом древних культур миф как культурная модель никуда не уходит. Миф как мир, как культурная модель, как особая действительность культуры постоянно воспроизводится. Модель мифа доминирует в ситуации начала, в ситуации зарождения новой эпохи, нового этапа развития. Именно в этой ситуации необходим образец для подражания. Это означает, что с окончанием полного культурного цикла миф вновь актуализируется.

Это относится ко всем, кстати, мирам. С переходом культурного цикла из одного мира в другой предыдущий никуда не исчезает. Он пребывает в снятом виде, оседает в органоне личности в своих культурных формах.

Также модель мифа характерна для тех обществ и социальных групп, в которых доминируют схемы воспроизводства, имитации и копирования, в больших массах людей, в социальной практике больших групп, среди которых доминирует массовое сознание. Превращенная модель мифа работает в тоталитарных обществах, в которых превалируют механизмы внушения и подражания, механизмы массового сознания, сознания толп (см. уже упоминавшиеся идеи Г. Лебона, С. Московичи, Г. Тарда, Б.Ф. Поршнева, Э. Канетти [111; 134; 175; 176; 218-220; 301; 302]). С точки зрения Г. Тарда есть два вида социального поведения: изобретения (открытия) и подражания, с помощью которых распространяются и тиражируются первые.

Но эти идеи плодотворны в своих пределах. Когда же некоторые изыскания, в том числе построенные, казалось бы, в другой действительности, подводятся под ту же модель подражания, то тогда становится не понятным многое. Получается, что подражание - единственный и главный механизм воспроизводства и развития культуры.

Например, М.А. Розов всю свою концепцию эстафеты знаний объясняет также действием механизма подражания, рассматривая поcледний вообще в качестве универсального механизма развития и воспроизводства всех культурных форм [105].

Либо (это в лучшем случае) концепция М.А. Розова - это гносеологическое мифотворчество, или, точнее, - он работает в действительности мифа, т. е., это его проекция, и он сам  человек мифа. Тогда понятно. Но на деле это не так, поскольку все его сознательные инвективы направлены на построение иной действительности - естественнонаучной. Но последняя устроена по-другому (см. об этом ниже). Идея Природы воспроизводится не по механизму подражания. И сам М.А. Розов всегда работал как методолог науки и гносеолог.

Либо М.А. Розов просто не осознает разницы между действительностями культуры, в которой кроме подражания действуют также практики искусственного проектирования, трансцендентального сдвига, моделирования идеальных объектов и построения организационных машин. И эти практики не просто разные. Они - в разных действительностях. Но в ряде научных концепций (теория М.А. Розова здесь дана лишь как пример) моделирование осуществляется по принципу подражания или того хуже - подражание сводится к копированию и имитации или простому воспроизводству. При таком понимании выхолащивается содержание мифа, его культурная природа.

Не прав в этом смысле и Г. Тард, который свел все многообразие социальных форм к формам подражания. «Общество - это подражание, а подражание - это род гипнотизма», - пишет он [302, с. 53]. Тем самым Г. Тард лишает этот феномен мифа какого бы то ни было аспекта субъектности. Мы же утверждаем, что культурное подражание, как наиболее адекватный механизм порождения (не воспроизводства только!) действительности мифа, есть сознательный акт культурного развития, акт субъектный, через который она, эта субъектность, и разворачивается. У Г. Тарда же социальный индивид вообще называется сомнамбулой, существом, которое не контролирует свое поведение и которое отдается во власти слепых, темных сил.

Отчасти это может быть верно, но лишь применительно к описанию форм бесконтрольного поведения (стихия толпы, энергия масс, бесконтрольное поведение психически больного). Но тогда это уже не форма культурного развития. Этот феномен не имеет отношения к собственно действительности мифа как особой культурной модели развития.

Итак, что получается? Перейдем в метаплан, т. е., выйдем из эмпирического материала мифа и представим последний как первый прецедент культурного развития по принципу, который никуда потом не исчезает, а всякий раз повторяется в начале очередного цикла жизни (в других эпохах истории или в жизни отдельных людей).

Культура существует как реальное бытие человека, его истинное бытие. Стать человеком - значит состояться в культуре. Культура, в свою очередь, есть не идеологема и не красивая фраза, а плотное и полное бытие человека, определенным образом организованное и структурированное. В истории культуры человек мифа впервые продемонстрировал это обретение полного бытия и задал прецедент отношения к миру, стремление состояться в бытии через культуру. С тех пор этот образец заложен в культуре по принципу. Он никуда не исчез. Понимание культуры как системы образцов, через приобщение к которым человек становится действительным и обретает бытие, воспроизводится в дальнейшем в разных версиях. Речь при этом идет не о рационализации мифа, а о глубинном культурном смысле мифа как о первом опыте рождения человека культуры.

Почему мы понимаем Платона или Лао Цзы (или, во всяком случае, нам так кажется)? Мы понимаем культурный текст не из него самого, а благодаря полаганию третьего плана, который объединяет современного читателя и Платона. Опыт художника и философа, как и опыт шамана, это опыт иерофании, опыт освящения мира, это опыт вторичного порождения Космоса из Хаоса через осуществление посреднического действия. Это Путь Харона, в котором выплавляются культурные формы-медиаторы, образцы, помогающие приобщаться к этому опыту и проделывать его всякому другому неофиту.

Таким образом, к примеру, идея посреднического действия в концепции Б.Д. Эльконина и ритуал перехода в мифе отражаются друг в друге. Их структуры изоморфны и схожи по своему культурному содержанию.

Ритуалы перехода знаменуют собой этапы культурного развития человека, фиксируют его «культурные возрасты».

Результаты шагов-переходов откладываются в архиве. В свою очередь, архив мифа организован по принципу алфавита. Новый миф - новое слово, новое действие. А новое действие - это новый прецедент, новая буква. Алфавит так и складывался, выступая в качестве модели пошагового сотворения мира. Буквы в алфавите () выступали в определенной последовательности - как знаки творения, как «первоэлементы» бытия. Стойхейон одновременно означает и букву, и первоэлемент мироздания. Алфавит можно представить как форму хранения мифа в архиве культуры (см. глубокое исследование об алфавите как культурной модели и мировой константе [296]) .

Итак, подведем итог. Миф - это исторически первый прецедент возвращения человека к Единому, его первая попытка вернуть исходное утраченное целое Бытие. Это первое воплощение Единого в конкретных культурных практиках и образцах. В этом смысле глупо противопоставлять мифологическое и историческое, мифологическое и логические, миф и науку. Действительность мифа строится по своим основаниям. Соответственно этому, анализ этой действительности должен использовать адекватные средства. Миф не может оцениваться как недоразвитый, недозрелый мир, в котором человек чего-то еще не понимал и всего боялся.

Теперь вспомним, как устроена всякая действительность культурного развития. И в соответствии с этим суммируем то, что относится к действительности мифа, используя базовые онтологические категории.

1. Миф начинается с акта первоначального творения мира, первого прецедента, совершенного когда-то.

2. Этот акт выступает как образец, передаваемый из поколения в поколение.

3. Это акт повторения первого акта-образца в ритуале перехода, благодаря которому человек обретает действительное бытие.

4. Это собственно рассказ, слово про тот самый первый прецедент и про все последующие его повторения.

5. Это рассказ про мой Путь приобщения к прадействию. То есть это и есть собственно мифо-логос.

6. Культурной формой мифа является ритуал перехода.

7. Культурной единицей мифа является образец, т. е., образцовое действие культурного взрослого-посредника, выступающее как архетип, первооснова всего поведения человека мифа.

8. Культурной практикой мифа является практика воспроизводства образца, прадействия, практика повторения ритуала перехода и перевода себя из хаотического мира в мир космоса и через это - упорядочивание себя, собирание себя в точку.

9. Механизмом воспроизводства культурной формы мифа является механизм подражания образцу с помощью личности культурного посредника.

10. В качестве культурной нормы мифа выступают не готовые ранее или ныне существующие архаические культуры, которые любят изучать этнографы и строить по этому поводу свои конструкции. В качестве культурной нормы выступает сама личность посредника в виде чистого, отрефлексированного мифа как идеала и онтологического принципа строения мира. Таковыми могут быть, к примеру, мифологические онтологии Платона, А.Ф. Лосева, М. Элиаде. Учитывая то, что миф очень персоналистичен, т. е., он прежде всего воплощается в персонах посредников, носителей культурного кода, культурная норма мифа воплощается в фигурах поэтов, философов и других людей и героев культуры, которые берутся как образцы для подражания (например, образы Павки Корчагина и Гамлета или жизнь А.С. Пушкина, О.Э. Мандельштама или того же Платона).

11. Способом хранения культурных форм мифа в библиотеке культуры является алфавит.

Тем самым мифология и есть исторически первая онтология. В ней адекватно выражено первое слово о бытии.

Причем, заметим еще раз, сам акт творения (как первый, так и последующие за ним) есть прежде всего акт оформления стихии, преодоления хаоса в космосе. Ведь «хаос» (ά) есть не что иное, как зев, зевание, зияние, пустота, разверстое пространство, бездна. То есть это некая прорва, полное отсутствие какой бы то ни было формы, какой бы то ни было жизни. Хаос страшен именно этим своим Ничто, своей пустотой, своим Зевом. Это не материя, не глина, не строительный материал, из которого можно лепить нечто. Это вопиющее Ничто. Из этого Хаоса Творец (и все остальные поколения, причастные к нему) творит Космос, т.е., прежде всего придает ему Форму. Он создает эту форму ничем иным, как творящим Словом-Действием (в единстве). То есть чистым актом. Иного средства у него нет. Есть только энергия созидательного акта.

^ Действительность Деятельности.

Само название данной действительности в ее русском варианте уже подчеркивает смысл содержания. Речь в конечном итоге пойдет о действии действия. Точнее, о действительности действия. Действительно то, что разворачивается в деятельности. И тем самым оно действенно. И в этом состоит способ Бытия.

Древнегреческая «энергейа» (έέ) фактически сочетала в себе оба смысла - и деятельности, и действительности.

А.Ф. Лосев писал, что энергейа Аристотеля отличается от движения тем, что она есть характеристика смысла, смысловой стихии. Энергейа указывает на осмысленность движения. Это и есть смысловая картина движения, то есть движение, конституирующее самое сущность. Или иначе - это «чтойность, данная в процессе своего смыслового становления» [147, с. 449].

А.П. Доброхотов добавлял: действительность  деятельность бытия, его осуществление как собственный способ своего саморазвертывания, т. е., деяние чтойности как ее самоосуществление [87]. А.Ф. Лосев при этом особенно делает акцент на «умности» энергейи, на том, что это умное движение. Это бытие в своем саморазвертывании. Это мыслящий мотор бытия.

Без «энергейи» бытие не становится. «Энергейа» задает бытию осмысленность, цельность. Это то умное движение, которое потом от древних греков восприняли православные отцы церкви и воплотили в учении «умного делания» и священнобезволвия [60; 64; 349-352].

В предельно широком смысле весь большой культурный цикл развития является разверткой действительности в ее умном действии, поскольку этот цикл осуществляет сам субъект развития в своем действии. И Миф, и Природа, и Техника – все это новые онтологические горизонты бытия культурного развития, которое разворачивается в процессе умного деяния субъекта развития. Но шаги культурного развития субъект проделывает с помощью разных практик и средств, то есть культурных форм, цементирующих разные действительности.

В строгом смысле Деятельность как онтологическая идея, то есть как аналог Бога и Единого Бытия, рождается и оформляется не сразу, а однажды, когда культурный ресурс Мифа исчерпывает себя. Когда это происходит? Это происходит тогда, когда культурные формы, наработанные в мифе, перестают браться в качестве образцов. В свою очередь, последнее происходит тогда, когда базовый механизм порождения мифа, механизм подражания, перестает работать как базовый процесс воспроизводства действительности культурного развития. Этот механизм, безусловно, никуда не исчезает, он потом периодически воспроизводится. Но все большее освоение материала к