Реферат: Бернард Пински: Обычная, необычная. Жизнь моего отца

Холокост: Бернард Пински: "Обычная, необычная. Жизнь моего отца." - "Гжетл" (Часть 1)




Мой отец родился в городе, который называется на еврейском языке «Гжетл», приблизительно в ста километрах на север от Пинска, на территории нынешнего независимого государства известного, как Беларусь. Однако, на протяжении всей своей жизни в Канаде он никогда ни испытывал желания вернутся обратно в Гжетл - туда, где он родился, где прошло его детство. Он не хотел увидеть город - свой маленький кусочек жизни, не хотел прогуляться по улицам, где он играл, когда был ребёнком, не хотел увидеть место, где стояли сожженные. Я не могу сказать, что я его в этом виню, особенно после всего того, что произошло. Меня всегда удивляло то, что многие люди, которые прошли через те же самые или подобные испытания, что и мой отец, никогда не хотели вернуться, не хотели увидеть место своего рождения, исследовать свои корни и погрузится в свою предыдущую жизнь.

Да, ведь испытать и пережить Холокост - это то, что влияет на каждого по-разному. Некоторых это свело с ума, некоторых навсегда оставило безутешными, некоторые были уверены в том, что мир, в качестве компенсации, должен сделать их дальнейшую жизнь счастливой и благополучной, других же это испытание закалило, как сталь.

Но мой отец был одним из тех, кому судьба предсказала долгую и счастливую жизнь. Он находился в шаге от смерти, но удача привела его в страну, где он, благодаря своей мудрости и целеустремленности, построил новую жизнь – нормальную, здоровую жизнь. Мы видели тех, которые так и не смогли пережить тот кровавый ужас и вернуться к полноценной жизни. К счастью, мой отец не был одним из них.

Я сказал, что по-еврейски город назывался Гжетл. Большую часть населения города составляли евреи, но в местечке жили люди других национальностей и вероисповеданий, каждая из которых называла город по-своему. Именно поэтому в различных источниках мы можем встретить различные названия города, именуемого сейчас как Дятлово.

Судьба долгое время была неблагосклонна к Беларуси: территория страны постоянно находилась под управлением то одной власти, то другой, будучи расположена в центре огромной Европейской равнины, которая простирается вглубь России на восток и вглубь Польши на запад. Белорусы должны были платить гостеприимством каждой власти, обычно польской или русской. Но и русские, и поляки относились к белорусам с одинаковым пренебрежением, забирая всё, что они могли взять для правительства или для себя, в то же время считая, что эти поборы были очень малыми.
Большая часть белорусов были крестьянами, а евреи были ремесленниками или мелкими купцами, и отношения между ними были гражданскими, если не сказать, дружелюбными. После мировой войны все знали своё место, и не возникало много проблем. Конечно, до 1930 года. Мы подойдём к этому позже.
Когда поляки были у власти, город официально назывался «Здзецёл». Когда правили русские, город назывался «Гатлобо». На самом деле, это не имело значения для 3500 евреев и 1200 белорусов. Ведь все они называли этот город просто – «Наш дом». Это было довольно приятное место, но отсталое в плане экономического развития в современном 20 веке, по сравнению с большими городами Польши и, конечно же, современными постиндустриальными странами, такими как Германия, Франция и Англия.

В 1924 году, и даже до 1935 или что-то в этом роде - это тот же самый город, с теми же самыми средствами проживания и тем же образом жизни для жителей, каким он был в течение сотен лет. Я упоминаю 1924 год потому, что, насколько мы можем удостовериться, мой отец родился в этом году. Существовали записи рождения, но они хранились у поляков или у русских, или у тех, кто находился в ратуше в тот год, но они не особенно заботились о точности. В 1941 году, когда же немцы оккупировали город, они начали беспокоиться о точности, но их записи были потеряны во время войны. Я также упомянул 1935 год потому, что именно с этого момента начинается строительство нового современного по всем европейским стандартам того времени города Гжетл. В этот году в городе впервые появляется такси. Строятся железные дороги, которые с каждым мгновением простираются все дальше на восток и на запад и, хотя самая ближайшая станция находилась в 12-ти км от города, большое количество посетителей и много новостей из внешнего мира поступало в Дятлово. Внешний мир в конце концов начал менять образ жизни в Гжетле.
В течение сотен лет жизнь в Гжетле была такой: мужчины евреи проводили много времени, изучая Тору (пять книг Моисея), различные его интерпретации и многочисленные комментарии к нему, а также и в молитвах. Многие мужчины работали помимо учебы у ремесленников или управляли небольшими магазинами, но по ночам и воскресеньям всё прекращалось для того, чтобы молиться и учиться. Женщины знали, что они должны были знать как воспитывать детей, содержать семью и как устроить настоящий праздник дома; помимо этого они должны были научить своих дочерей делать тоже самое.

Браки устраивались родителями с помощью шадхан - местных свах. Когда женщина становилась женой, практически все свое время она должна была посвятить дому, созданию в нем уюта и комфорта. В то же самое время мужчины посвящали большую часть своей жизни учёбе. В настоящее время это звучит как хорошая отговорка, для того, чтобы не работать. В те дни это было нешуточное дело. Это нельзя назвать ленью, которая заставляла мужчин учиться весь день и оставлять земные обязанности своим жёнам. В том обществе положение человека в обществе и уважение к нему часто определялось тем, насколько он был образован. Нищие раввины, которые не могли прокормить себя или свои семьи, часто приходили в город издалека, чтобы раввин города решал их проблемы.
Совета главного раввина искали в области любви, секса, брака, коммерции, чести, религии, закона и, более того, это включало такие вещи, в которых раввин не имел собственного опыта или знаний. Но на все вопросы можно было найти ответ в святых книгах, поэтому если кто-то знал мудрость книг, тот мог давать советы в любой области. Эти раввины, или, как их иначе называли «образованные люди», иногда должны были жить за счет других, даже питаться в разных домах каждый день. Причем никто никогда не считал это необычным или забавным. Свобода от земных обязанностей давала этим людям возможность свободно заниматься учебой и стать образованными, и это была необходимая мера для каждого человека и каждого города. Спросите даже сегодня у еврея, который выжил, о городе, в котором он жил, и вы почти сразу же услышите некоторые легенды, которые прославили город, поставили его на карту еврейской цивилизации.

Бывшие жители будут хвастаться количеством раввинов, которых они смогли привлечь в свои семьи, о мальчиках, которые пошли в Йешиву (религиозную школу), о городе и, конечно же, о «Хефец Хаиме» - книге, автором которой являлся раввин по имени Исраэль Меир Ха-Кохен (Исраэль Меир Каган). «Хефец Хаим» - рассказывала о том, как вести себя в жизни действительно по-еврейски; также в данной книге впервые введено понятие «Лашон ра», если дословно «злой язык». Его принцип заключается в следующем: запрещается говорить плохое о других и участвовать в сплетнях, а слушая их, необходимо всегда защищать предмет сплетен, если кто-то слышит что-то нелестное о других. Автор книги родился в Гжетле 1839 году и стал знаменитым среди всех европейских евреев, когда была опубликована книга в 1860 году. Некоторые евреи все еще называют его «блудным сыном» Гжетла.

Мой отец родился приблизительно в начале зимы в конце 1924 года. Какие записи производились во время его рождения неизвестно, но какие бы записи не производились, они все могли бы быть давно уничтожены. Точная дата была не очень уж и важна в то время, поэтому спустя годы мой отец выбрал официальной датой своего рождения 5 декабря. Эта дата предназначалась для официальных лиц нееврейского происхождения, которые пользовались григорианским календарем. Он основывался на времени, которое было необходимо для земли, чтобы обойти вокруг солнца; в то время как еврейский календарь основывался на времени необходимым для того, чтобы земля обошла вокруг луны. Но мой отец не помнил даты своего рождения по еврейскому календарю. Это также было не особенно важно. В1920 году в Гжетле не устраивали вечеринок в честь дня рождения с воздушными шарами и ездой на пони, на которые приглашали весь класс. Может быть, кто-то и приглашал, но семья моего отца этого не делала. Позже, не зная даты, но будучи уверенным, в каком году он родился, мой отец скажет неправду о своём рождении по григорианскому календарю для того, чтобы избежать призыва в советскую армию и чтобы не отправиться на русский фронт. Он, конечно же, был не единственным, кто говорил неправду о своём возрасте по многим причинам. Я постоянно открываю для себя, что люди в те дни изменяли свой возраст, чтобы избежать воинского призыва, чтобы привлечь внимание друга (в случай если женщины были слишком молодыми для того, чтобы вступать в брак) для того, чтобы избежать работы или по другим причинам, известным только им самим. Люди преувеличивали свой возраст для нацистов, чтобы доказать, что они были способными выполнять тяжелую или другую полезную работу, и поэтому они могли остаться в живых; или для другой власти, чтобы избежать тяжёлой работы или воинской повинности из-за своего преклонного возраста. В настоящее время намного труднее избежать этого, так как каждый банк на каждом углу знает не только то, что ты когда-то забыл оплатить что-то, но также знает и ваш страховой номер, где вы работаете и цвет глаз, и, конечно же, ваш доход. Сестра моего отца, которая родилась на 4-5 лет раньше моего отца, по канадским документам записана приблизительно в том же самом возрасте, что и мой отец. Она соврала своему мужу о своём возрасте, когда она встретила его, а позже вышла за него замуж в Европе после войны. И когда она эмигрировала вместе со своим мужем в Канаду в начале пятидесятых, она не смогла сообщить правду о своем настоящем возрасте правительственным органам Канады. Это значило то, что моя тётя не могла получить пенсию по возрасту до тех пор, пока ей не исполнилось 69 лет ( хотя на самом деле ей было 65), даже и потому, что ей очень нужны были деньги. Она и слышать не хотела о том, чтобы пойти к властям и объяснить, почему она солгала, когда она приехала в Канаду сорок лет тому назад. Ей было стыдно, а еще она боялась, что недоверие властей или официальных лиц, которые бы узнали об этом, никогда не смогло бы быть преодолено, несмотря на уверение её племянников и племянниц юристов. Дело в том, что в послевоенные дни в Европе было намного легче «сфабриковать» правду о своем возрасте, чем в современной Канаде доказать правду и изобличить ложь.
Мой отец был урождённым Мойша Реувен Пинский, третьим ребёнком Барухи Липпы и Хени Пинского. По еврейской традиции, или, по меньшей мере, по традиции Ашкенази, детей называют в честь покойного родственника, чтобы позволить духу жить дальше. Например, меня назвали в честь Барухи ( моё еврейское имя). А мою сестру Хелен назвали в честь Хени. (Нашего брата Макса назвали в честь отца нашей матери). Мойша Реувен был назван в честь родственника, к котором он даже не помнит. Очень скоро имя Мойши забылось, и его стали называли Рубин. В то время его старшей сестре было около четырёх или пяти лет, а его брату Херцлу было два года. Его отец не был богатым человеком, но он был купцом и набожным человеком. Он закупал разные вещи от фермеров в округе и продавал их оптовым торговцем или владельцем магазинов. Семья жила на окраине города на улице Слонимерграссе, или на улице, которая находилась по дороге в Слоним, соседний город. Барух Липпа мог быть одним из первых, кто мог видеть фермеров, привозящих свою продукцию на рынок, и поэтому мог опередить конкурентов. Барух Липпа покупал и продавал зерно, грибы и даже свиные ноги. Свиные ноги были строго запрещены для своего собственного употребления, но евреи могли их покупать и продавать, чтобы заработать на жизнь. Поэтому, можно сказать, что Барух Липпа зарабатывал на жизнь, но этого было очень мало, чтобы обеспечить семью. Чтоб пополнить доход семьи, у Баруха Липпы была огромная плита для выпечки в маленькой гостиной своего дома, где он и Хеня, но в основном он, выпекал хлеб и сладости, чтобы продать на улице или разносить по домам. Но даже в те дни существовала своеобразная видимость. Местная администрация города заставляла Баруха Липпу, закрываться из-за того, что условия не соответствовали санитарным требованиям. Ему просто не разрешали выпекать товар дома без разрешения, что означало ежемесячную оплату и взятку. Барух Липпа исполнительно закрывал производство и, если было необходимо, платил маленькую плату и не ругался. Но как только бизнес замедлял свой ход, он снова брался за выпечку. Он любил печь, и его простые булочки и послащённые торты пользовались спросом не только в его семье, но и среди других семей по соседству. Печь имела также и другие предназначения, о которых будет сказано позже.

Гжетл имел форму ряда спиц, идущих из втулки с рынком в центре. Здесь уличные торговцы и продавцы разместили прилавки. Там находились постоянные магазины, где осуществлялась продажа продуктов питания, тканей, орудий труда, пуговиц, кухонной утвари, обуви и других необходимых для жизни вещей, которые покупались, продавались и обменивались ежедневно. Ежедневно, за исключением Набата. Улицы расходилась от рынка в пяти или шести направлениях с одной дорогой, которая соединяла другие два города и которая считалась главной артерией города. Почти каждая улица называлась «улица ведущая к ...» и название города, который находился в следующем направлении. Таким образом, Слонимерграссе была улицей моего отца. Все дома были построены из дерева, и они располагались по обе стороны в целях безопасности и для того, чтобы сэкономить место. Почти все дома располагались прямо у дороги, хотя многие имели сад, расположенный позади домов. Сад всегда имел огород, так как это было необходимым средством существования для большинства жителей. Большая часть людей выращивала картошку и хранила ее в подвалах или холодных будках в зимние месяцы. Зимой 1941 -1942 года эта картошка, запасенная на зиму, спасла жизнь моего отца. Даже в обычные времена, когда не было войны, на которую надо было делать запасы, без этих огородов многие семьи Гжетла просто бы голодали зимой.

Дом, в котором родился мой отец насчитывал 600 футов или 60 м кв. После Рубина, семья Пински увеличилась ещё на одного человека: появилась сестра Рейчел, когда Рубину было около 6 лет. Семья Пински использовала каждый «уголок» своего дома для ежедневной рутины, включая выпечку Баруха Липпы. В доме был угол для деловых бумаг Баруха Липпы. Кухонная плита занимала центральное место; кухонный стол, например, использовался и как для выполнения своей основной функции, а именно, приготовление пищи, а также в качестве места для сна (на нем спали мои родители) Двое или трое детей ( когда они были маленькие) спали на печи. Она была особенно популярна в холодные зимние ночи, когда Барух Липпа выпекал чалах или торты, и от нее всегда пахло теплом и свежим хлебом. «Спальня» родителей отделялась от детской занавесками. В доме было очень мало, практически никого места для себя, но это было не важно. По соседству с домом Рубина жила его бабушка, со стороны матери, со своей дочерью, тётей Рубина, её муж и двоюродные сёстры - Пола, Гедалья и Мойша Кролевицкий.

Они жили в таком же по размеру и расположению в доме и были очень близки с семьёй Рубина. Двоюродные братья и сёстры воспитывались почти как родные братья и сёстры, обе семьи были вместе так часто, что казались одной семьёй.

Когда Рубину было три года, он начал ходил в хедер, или в предшкольный библейский класс (хедер - частная религиозная школа для мальчиков). Хедер находился в доме раввина, у которого даже не было педагогического образования по работе с малыми детьми. Предполагалось, что дети приходили туда, чтобы учится, и они учились. Если нет, то телесные наказания не были исключением. Вдобавок, даже ученики младшего возраста подвергались дальнейшему наказанию дома, если, к примеру, у них «были плохие новости» для родителей. К тому времени моему отцу было 6 лет, он мог читать и хорошо знал все истории из Торы. Хотелось бы сказать, что для любой еврейской семьи данный факт не является необычным, проще сказать, что это была необходимая мера для каждого ученика.

Барух Липпа, как я уже сказал, был набожным человеком, и во время Шаббата или после работы в выходные (Шаббат был в субботу, а воскресенье был рабочим днем для евреев города) он учил своих детей религии, молитве и некоторым из тысяч раввинских комментариев из святых книг. Очень часто, сидя за столом, Рубин слышал звуки веселья смеха на улице - смеха его одноклассников, друзей - и чуточку им завидовал. Но он знал, что учиться было правильно даже для такого ребенка, каким он был. Когда он был совсем еще ребенком, он без малейшего настояния со стороны отца решил, что станет раввином.

Речь не идёт о том, что у моего отца никогда не было развлечений. Иногда он находил несколько минут, чтобы отдохнуть от учёбы или от помощи отцу с выпечкой, или в саду, или от других обязанностей, чтобы поиграть с обозом от телеги и палочкой.
При помощи палочки он толкал колесо от телеги вверх и вниз по улице, возможно, дразня собак или других мальчиков.
Это единственная игрушка, которую помнит мой отец, но именно она дарила ему тот небольшой лучик счастья. Он помнит своё раннее детство, которое, чтобы там ни говорили, было счастливым. Городок был довольно маленьким: Рубин знал все его улицы и многих жителей. В его семье было достаточно еды и средств, чтобы содержать дом. Рубин был хорошим учеником и избегал «чёрных» книг раввина, проводя дополнительно время дома за учебой. Его братья и сёстры были дома с ним, хотя это должно было вскоре измениться. Рубин ничего не помнит из того времени, на что можно было жаловаться.

Когда моему отцу было шесть лет, его отдали в одну из четырёх школ Гжетла, которая называлась Талмуд Тора, еврейскую религиозную школу, в которой также изучали польский язык. В Гжетле говорили и разговаривали на языке идиш дома, молились на языке иврит, изучали польский язык в школе и разговаривали на белорусском языке со своими соседями неевреями. Официальные лица, такие как полиция, судьи, администрация города не говорили по-еврейски. В Талмуд Тора уроки проводились на еврейском языке, а нерелигиозные предметы изучались на польском языке. Другие религиозные предметы преподавались на иврите, но переводились на язык идиш для обсуждения. Каким-то образом, дети справлялись с этим оплотом библейского общества.

Школьная программа была в два раза больше той, что изучалась детьми в городе. Можно сказать, что эта традиция сохранилась в нашей семье. Мой отец отправил меня учиться в Толмуд Тора в Виннипег, где была удвоенная программа мирского английского и религиозного и занятий на иврите; все трое детей Рубина были отправлены в Талмуд Тора в Ванкувер, где преподавание предметов велось по той же еврейской программе, по которой учились мы и отцы до нас. Это огромная часть того, что входило в понятие быть евреем. «Еврейская преимущественность» стало популярным словом позднее в 1990-е годы среди евреев, которые хотели сохранить население от полной ассимиляции.

Талмуд Тора - явно популярное название для еврейской школы с теми самыми принципами обучения, которые были подобны как для 1996 года, так и для 1936 года, но школа в Гжетле была намного более религиозной и более требовательной, чем в Виннипеге и в Ванкувере. Современные методы обучения предполагают гуманное отношение к ученикам. В 1936 году обучение проводилось при помощи розги.

Вскоре после того, как мой отец начал ходить в школу, его брат Херцл был отослан к брату Баруха в Косов-Полесский (место рождения Баруха Липпы), приблизительно в 100 км от Гжетла. Херцла отослали учиться, и он учился. Живя со своим строгим дядей в семье, у которой было мало денег, Херцл редко приезжал в гости, и семья не навещала его, за исключением Барухи Липпы, который навещал его по возможности раз в год. Теперь 110 км можно преодолеть за два часа, а раньше это было довольно длительное путешествие, особенно если маршрут не проходил по железной дороге, а он и не проходил. Фактически, ближайшая железнодорожная станция находилась в 12 км. Большая часть путешествия осуществлялась попутками, т.е. поездкой с путешествующими купцами на их лошадях и повозках. Извозчиков этих купцов называли фурманами (произносилось «фур-ман»), и они увеличивали свой доход, перевозя попутчиков, и брали немалую сумму от каждого пассажира. Пассажир ехал с извозчиком впереди, если было место, или, если не было места, то на сене, или на повозке. Отец помнит одну такую поездку в Косов-Полесский, когда ему было 9 или 10 лет. Это был первый раз, когда он видел своего брата через 3 или 4 года, но они в принципе были чужими друг другу. Это также был единственный раз, когда мой отец встретил своего дядю и своих двоюродных братьев и сестер со стороны семьи отца. Они все были убиты во время войны.

Некоторых мальчиков, которые учились серьезно и заканчивали начальную школу, отсылали в другой город, когда им было 13 лет или что-то в этом роде, чтобы учиться в Йешиве, религиозной школе, которая могла предложить соответствующее образование, чтобы стать раввином. Не все мальчики, которые ходили в Йешиву, становились раввинами, но все раввины должны были ходить в Йешиву, чтобы учиться с раввинами и чтобы получить духовный сан. Я спросил своего отца, почему все уезжали в другие города, чтобы учиться в Йешиве, вместо того, чтобы остаться в своем родном городе, если Йешива была там. Он сказал мне, что это практиковалось с той целью, чтобы удостовериться, что мальчики проводили все свое время, занимаясь учебой день и ночь. Мальчик приезжал в незнакомый городок или город, его отдавали раввинам, которые держали мальчика в суровом мучении и давали ему огромное количество домашнего задания. У мальчика не было времени, чтобы встречаться с другими, или чтобы сделать что-то тайком, чтобы искать другие занятия. В случае с моим отцом другой причиной, по которой он был отослан в Йешива, был тот факт, что в Гжетле не было религиозной школы, хотя это и было необычным для города с таким большим количеством еврейского населения, которое было в Гжетле. Было очень почетно иметь Йешива в маленьком городке, и евреи каждого такого города, где была Йешива, старались сделать все, чтобы подтвердить, что Йешива выживет и будет процветать.

Мой отец ходил в Йешиву в Молчадь, город в 26 км от Гжетла. Молчадь возможно заслужила честь иметь Йешиву потому, что там была железнодорожная линия, и город автоматически становился более важным центром. 26 км поездом – это дело одного часа. 26 км пешком – занимал весь день, а на лошади уходило полдня. Йешива находилась в синагоге с одним главным раввином и несколькими другими школьными учителями. Некоторые ученики Йешивот (множественное число) были также раввины, обучаемые великими учителями. В Йешиве кроме моего отца было еще 20 учеников, или что-то в этом роде. Так как все мальчики не были жителями города, и для мальчиков не было специального жилья, то было принято решение селить все мальчиков по 2 человека в еврейских семьях. Если мальчикам не приходилось спать в сарае с животными, то они спали на полу на матрасе из соломы или просто на соломе в кухне возле печи. Это и было «домом» мальчиков, иногда в течение нескольких лет. Мальчики долго находились в синагоге, а когда они приходили, это было сигнал для семьи, что была пора идти спать. У мальчика действительно не было своего угла; пол предназначался только для того, чтобы спать. Домом мальчика, который находился далеко от родного настоящего дома, была сама Йешива.
( Я ссылаюсь только на мальчиков,т.к. девочки не ходили в Йешиву. Это и есть обычная-необычная жизнь моего отца.)
Время приема пищи было более интересным событием. Событие называлось «Эссен Таг», или дни приема пищи. Каждый день мой отец и тысячи ему подобных, посещающих Йешивот в Восточной Европе, питались в разных религиозных семьях в городе. По воскресеньям ели в доме у Кохенсов, воскресенье – у Левисов и так далее. Мальчики ели в семи разных семьях в течение недели. Это было организованно раввинами, управляющими Йешивой, с семьями в городе. Теперь вы понимаете, почему было трудно поддерживать Йешива в маленьком городе. Что касается моего отца, то раввины не могли устроить «Эссен Таг» по четвергам, поэтому мой отец оставался в Йешиве целый день и им приходилось учиться более усиленно в этот день, будучи целый день голодным. К счастью, хозяйка семьи, в которой мой отец питался по средам, как-то узнала об этом и теперь давала ему немного больше еды с собой каждую среду после обеда. Больше всего отец любил субботу потому, что он питался в доме кого-нибудь, кто был относительно богат, и он ел лучше, чем в какой-нибудь другой день. Ни одна из семей, которые кормили мальчиков, или семьи, в которых они спали, не получали за это никакой платы за свое гостеприимство. Они были рады помочь, чтобы убедиться, что Йешива привлекала мальчиков, которые могли бы благополучно повлиять на репутацию их раввина и также возможно сделать Йешиву известной.

Типичный день моего отца в Йэшиве был таков: проснуться в кухне дома своих хозяев, умыться и идти завтракать в семью, которая его кормила. Он ел и шел в синогогу. После часа молитвы, или около этого, начинали занятия. Раввин задавал философские вопросы, основанные на тексте некоторых отрывков из комментариев Старого Завета или некоторых книг пророков, и студенты отвечали на вопросы и рассуждали. Они изучали закон, так как он был в Талмуде или Гемаре, законы, которые не были законами земли, а являлись религиозными законами, которые излагались в легендах сотни или тысячи лет. Типичной изучаемой дилеммой был рассказ о владельце осла, осел которого шел по дороге и упал в яму, которую другой человек выкопал, чтобы начать строительство поместья. Осел убит. Кто ответственный за это? Какой размер ущерба? Такая ситуация и способ, как к ней прийти, могла быть очень важной в настоящее время также, как 1000 лет тому назад. Также мальчики изучали учения (доктрины) пророков на разные темы, и изучали пояснения раввинов и других ученых, выдвинутые на протяжении веков.

Обсуждения и дебаты длились в течение долгих часов. Также много часов проводились в молитвах и восхвалениях Господа.

Обед был главным приёмом пищи в течение дня, поэтому около 2 часов дня у мальчиков был перерыв, и они шли обедать. После обеда они шли обратно в синагогу на обеденную молитву, а затем на послеобеденные занятия. Затем была вечерняя молитва. Верующие евреи должны молиться три раза в день. В это время он должен был быть частью «миньян», если это вообще возможно. «Миньян» - это группы, по меньшей мере, включающие 10 человек, которые достигли возраста 13 лет, когда они считаются мужчинами, готовыми подчиняться заповедям. «Миньян» пришёл из старого библейского рассказа об Абраме, спорящем с Богом о разрушении Садома и Гаморы . Бог и Абрам поспорили о том, сколько людей, живущих в городах стоили того, чтобы их спасти. Они начали с пятидесяти. В конце концов, Бог согласился, что если в тех городах было хотя бы 10 праведных человек, они были бы спасены. В тех городах не нашлось 10 таких человек, поэтому города были разрушены.

Мальчики покидали Йешиву в 8 часов вечера и шли ужинать в дом, где они обычно питались в тот день, а затем они шли обратно в синагогу для самоподготовки или же шли на своё сено на полу, чтобы лечь спать. Все зависело от тех правил, которые существовали в доме хозяев. Так было 6 дней в неделю, с воскресенья до пятницы. Время после обеда в пятницу и субботу отличались от остальных дней. Шаббат был днём для отдыха и молитв. В Шаббат не было занятий. У мальчиков был тот же распорядок, но большую часть дня они молились, в то время как в будние дни учёба занимала большую часть.

Жизнь в школе была тяжёлой, но моему отцу она нравилась. Он принадлежал к той жизни душой и телом, верил в неё, был частью её и не знал или не хотел знать ничего другого. Мой отец приезжал домой 2 раза в год, на Новый год и Йом Киппур, а также на Пасху. Он провел в школе 2 года и даже был готов провести больше. Он неожиданно приехал домой в начале 1939 года из школы, потому что в воздухе витали слухи, сплетни о вещах неприятных для евреев. Йешивоты начали закрываться по всей Польше. Все чувствовали, что будут проблемы, но никто никогда не предполагал, что эти проблемы достигнут таких масштабов. Они слышали о законах в Германии, которые были специально направлены против евреев. Варшавские газеты были полны рассказов об этих законах и о правительстве в Германии, которые относились к своим собственным еврейским гражданам, как к врагам государства. Но вся семья моего отца жила в Польше, а положение в Польше не могло вдруг стать таким плохим. Или просто так они хотели думать. Тем не менее, лучше быть семьёй во времена суматохи, лучше быть вместе, в случае, если что-то случиться. Рубин вернулся из Молчади. Его сестра Хася, которая не была дома, а преподавала в городе, который находился в приблизительно в 40 км, тоже вернулась домой. И они ждали в Гжетле, ждали чего-то, что должно было произойти. Что-то должно было произойти… Но что? Чего ждать? К чему готовиться?


"Война" (Часть 2)

Что-то произошло. Произошло что-то ужасное, чего невозможно было предвидеть и к чему сложно было подготовиться. В сентябре 1939 года Россия и Германия разделили Польшу на две сферы влияния. Немцы атаковали Польшу с запада 1 сентября 1939 года. Они не дошли далеко до того места, где находился Гжетл. Начиная с 1 сентября 1939 года, многие люди, спасающиеся бегством из Германии, проходили через Гжетл, направляясь к территориям восточной границы, пытаясь держаться подальше от наступающих немцев. Большинство людей Гжетла были в панике; им некуда было идти, некуда спасаться бегством, и не с чем бежать. Но они знали, что немцы приближались, и они знали,что жизнь под властью немцев будет плохой, очень плохой.

На фоне этого прибытие советских войск с востока было неожиданным и считалось чудом евреями Гжетла и в близлежащих территорий. Они знали, что к евреям в России относились довольно хорошо. Советы двигались быстро, чтобы установить свою власть, отдавая территорию под военное управление под командой советского коммендата и заменяя судебное право, заменяя полицию русскими и украинцами, которым советская власть могла доверять. Но евреев Гжетла переполняло чувство облегчения: власть принадлежала Советам, а не немцам. Большинство евреев, включая семью Рубина, были намерены воспользоваться выгодой ситуации, пока длилась война. Несмотря на нехватку еды и неудобства, которые приносила им война, они были готовы вынести неприятности в обмен на относительную безопасность.

У Советских войск и коммунистических лидеров , тем не менее, были свои собственные планы, отличающиеся от просто того, чтобы управлять территорией. Главным коммунистическим планом было сделать Польшу коммунистическим государством, с Россией в качестве главного коммунистического партнера. Этот план проявил себя в течении нескольких месяцев со дня прибытия Советов, через арест целых семей, которые считались «капиталистическими эксплуататорами». Данное понятие включало в себя целые семьи евреев в Гжетле, которые тяжело работали, чтобы завоевать репутацию, иногда через несколько «поколений, и которые стали теперь такими «богатыми», что могли нанять одного или двух поляков, или несколько других евреев; или же которые работали, чтобы иметь достаточные источники, для того, чтобы в случае, если какой-нибудь поляк, который хотел одолжить немного злотых, чтобы оплатить квартирную плату» мог прийти к этому еврею за кратковременным займом. Таких семей в Гжетле было 12 или 15. Но коммунисты все равно боялись… Чего? Они боялись, что даже такое количество семей могло значительно помешать реализации великого коммунистического плана. И их выселяли в Сибирь на вечное существование…Им не давали ничего брать собой, лишь котомку с самыми необходимыми вещами. Что с ними происходило в Сибири, я считаю, не надо лишний раз говорить. Очень хорошо описал условия жизни в Сибири великий писатель Солженицын. Но не в обиду ему будет сказано, что его рассказ все-таки не был таким правдивым…Ведь на самом деле… Нет, пусть будет так, чему мы привыкли верить.

Вернемся к нашему рассказу. С октября 1939 года до июня 1941 года Советы правили в Гжетле. Нет, это не была оккупация, но тем не менее жизнь евреев в Гжетле в этот период можно назвать одним словом «ограничение». Рубин и его родители, и сестры часто думали о том, чтобы навсегда покинуть этот город, отрезвляла сознание только мысль о том, что на самом деле происходило в Европе. В семье было мало, если, не сказать вообще не было ничего ценного, что сразу можно было перевести в наличные деньги. Польскую валюту неохотно принимали в Европе, а у семьи Пински ее практически не было. Их дом имел ценность, но только для другого еврея, но ни у кого было денег. У средней еврейской семьи в Дятлово было мало драгоценностей, возможно кольцо или золотой браслет, и Пински тоже были не в лучшем положении, чем середняки. Кроме этого, если у них и были деньги, то куда они могли бежать? Советские власти перекрыли возможность поступления новостей с других частей Польши. Достаточное количество новостей, поступающее или от беженцев, или из писем, позволяли им узнавать, что остальная часть Польши находилась или под советской, или польской оккупацией. Другие граничащие страны были тоже оккупированы, и не было ничего, что могло бы заставить их думать, что евреев будут рады приветствовать или впустить в страны, которые считались нейтральными, подобно Швейцарии. Как можно было туда добраться, даже если бы границы были открыты? Разрешение на выезд в то время требовались на все поездки. Любого, кто был бы пойман без такого разрешения, преследовали бы в судебном порядке. Нет, единственным реальным шансом для семьи Пинских, как и для сотен тысяч других польских еврейских семей, было остаться и прилагать все усилия, чтобы выжить под властью советов. По-меньшей мере у них была семья, большинство друзей и знакомое окружение. Они будут пережидать войну, а когда она закончится, они будут вместе, чтобы начать строить всё заново. Но этому не суждено было сбыться.
Отец Рубина – Барух Липпа - понял, что надо было чуточку изменить тот способ, каким он вёл свой бизнес, для того, чтобы не быть обвинённым в том, что он был капиталистическим «середняком»

Барух Липпа продолжал покупать зерно у окружающих фермеров, но вместо того, чтобы продавать его на рынке еженедельно, он продавал зерно прямо советским властям, которые распределяли его солдатам и в магазины, которые принадлежали государству. Прибыль от продажи была маленькая, но таким образом Барух Липпа мог кормить свою семью, в придачу к картошке, которую он выращивал, и к выпечке, которую он продолжал продавать.
Во время советской власти антисемитизм официально был запрещён. Солдаты не очень беспокоили евреев, а те поляки, у которых было чувство антисемитизма вели себя очень даже положительно. Время, когда у власти находились Советы шло, и жизнь приобрела определённую норму, ритм, которые были более или менее сносными. Советская власть не терпела религии, называя её «опиум для народа». Поэтому евреи боялись открыто показывать свои религиозные взгляды. Но в святые дни евреи ходили в синагогу на службу и не работали. Это было бы слишком большим оскорблением не пойти, и служители советской власти «закрывали на это глаза».

Большие праздники Рош Хашана и Йом Kиппур праздновались в середине сентября 1940 года. К тому времени советы были у власти почти год. Евреи чувствовали себя немного смелее, и позволяли себе что-то такое, чего бы они не позволили себе несколькими месяцами раньше. Они почувствовали, что Советы не были монстрами, и что они могли не угодить советской власти, чтобы избежать гнева господа. Это сработало, и несколько самых набожных евреев начали ходить в синагогу во время Шаббата.

Представители советс