Реферат: Словосочетание "история российской социологии" даже и сегодня наверняка вызовет у кого то сомнения

ПРЕДИСЛОВИЕ

Словосочетание "история российской социологии" даже и сегодня наверняка вызовет у кого — то сомнения. Ведь мы привыкли: социология — крнечно же, только в Европе и США. Это — О. Конт, Э. Дюркгейм, Г. Зиммель, Т. Парсонс и т. д. А в России? В лучшем случае П. А. Сорокин, да и тот стал классиком в Америке. Возможно, вспомним еще какие—то имена: Н. К. Михайловский, М. М. Ковалевский... Так ведь они, скажут, в основном комментировали западных социологов. В общем, нет пророка в своем отечестве. Правда, относительно философии этого не скажешь. Имена В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, П. А. Флоренского и др. сейчас у всех на слуху. А вот что касается российской социологии, движение только на — чинается. И все же...

И все же российская социология как мощное течение общественной мысли была и оставила после себя богатейшее наследие, которое только в последние годы стало входить в научный оборот. Конечно, она развивалась в поле мировой социологии, но достаточно самостоятельно, по многим направлениям в чем-то и предугадывая, хотя бы на уровне замыслов, тенденции развития, мировой социологии. В противном случае нам не объяснить "феномен Сорокина", который вряд ли мог. созреть в чисто комментаторской среде. А если мы обратимся к социологии XX века, то будем поражены, насколько зачастую точно российские социологи еще в начале нашего столетия обозначили многие ведущие тенденции современных социологических поисков и размышлений.

Почему же трава забвения покрыла российскую социологию? Тому есть много причин. Элементарная — мало кто в мире в те времена знал русский язык. Переводить же на европейские языки российских социологов никто не торопился. А потом пришли иные времена и иные песни. Западная социология продолжала развиваться, по ряду параметров вновь открывая уже известные в России идеи. И мы изучаем М. Beбера, но не изучаем С. Н. Булгакова, изучаем Э. Дюркгейма, но не изучаем П. Л. Лаврова и Н. К. Михайловского, изучаем Т. Парсонса и Р. Мертона, но не изучаем П. А. Сорокина. А в России... Кто ж не знает, какие песни зазвучали в России с 20—х годов и какая "социология" десятилетиями считалась "единственно верной"!

Однако нельзя быть образованным человеком, не зная истории духовной культуры своего отечества. Истина, конечно, тривиальная, но напомнить ее все же стоит. К тому же социологическая наука — всегда дитя своего времени. Изучение истории социологии имеет не просто исторический интерес, это и изучение истории самого общества через модели его самопознания. И тем более это важно для понимания сегодняшних реалий, ибо в ситуации "выхода из коммунизма" перед нами, хотя и в новом обрамлении, встали практически те же проблемы, которые уже пыталась осмыслить и решить отечественная социология.

Правда, у кого-то, вполне допускаю, могут возникнуть сомнения насчет "отечества", учитывая современные политические реалии. Но совсем не случайно в книге говорится о "российской", а не о "русской" социологии, ибо, по„ убеждению автора, это общее культурное достояние всех народов нашего бывшего большого отечества. Говоря о "российской социологии", мы имеем в виду Россию не столько как географическое, сколько как историческое, социокультурное понятие, некое социокультурное единство. Речь идет о социологии, Как она развивалась на российской почве во второй половине XIX— первой четверти XX в. в качестве ответа на потребности страны, представляющей собою особый цивилизационно — культурный ареал. К примеру, многие из тех, кого называют "русскими социологами", были этническими украинцами, более того, некоторые участвовали в украинском национальном движении. Вполне вероятно, что национальная принадлежность наложила отпечаток на их социологическое мышление. Однако данная проблема требует весьма тонкого специального исследования,, что не является нашей задачей. Но. и до всякого исследования, убежден, ясно, что и эти ис — следователи принадлежали тем не менее к российской социологии в ее взаимодействии с западной — и по проблематике, и по стилю мышления, и по стремлению к формированию строгой социологической науки.

Представляя учебное пособие, хочу подчеркнуть и трудности, с которыми я столкнулся при подготовке данной работы. И отнюдь не в надежде на снисходительность читателя. Автор готов к принятию самой серьезной критики. И она должна быть. Речь идет об объективных обстоятельствах. Дело в том, что качественное учебное пособие обычно появляется после серьезной научно-исследовательской проработки проблемы. Что касается пашей темы, то в научном плане история российской социологии практически не исследована. До 1917 г. определенные усилия в этом плане предпринимались, и они были плодотворны. После 1917 г. обобщающих работ практически не было. Единственная такого рода книга — "Социологическая мысль в России" (Л., 1978), для своего времени имевшая серьезное значение, сейчас морально устарела. Были работы об отдельных социологах, но, за редким исключением, писались они по рецептам "критики буржуазной идеологии". Несколько поправило положение учебное пособие "История социологии" (Мн., 1993; 1997), но в силу ограниченности объема книги анализ в ней истории российской социологии очень краток.

Правда, в последние годы появились, учебные пособия с близкими к нашей книге названиями и тематикой. Среди них в качестве наиболее значимых прежде всего выделим следующие: "Русская социология XIX— начала XX века" Е. И. Кукушкиной (М., 1993) и "История русской социологии" А. И. Медущевского (М., 1993). Эти книги значительно улучшают ситуацию в деле ознакомления с отечественной социологией. Однако обе они не полны и охватывают, в отличие от пашей работы, только отдельные течения и персоналии. К тому же в книге Е. И. Кукушкиной, хотя и не явно, дают о себе знать прежние схемы анализа истории социологии в духе противопоставления ее "марксистской" и "немарксистской" ветвей. Книга А. Н. Медушевского действительно глубока, содержательна, научно, фундирована. Однако автор в.основном сосредоточил внимание на политической социологии. И хотя при этом просматривается общая логика развития российской социологии, все же систематического ее очерка нет. Думается, что во многом наше пособие и пособие Медушевского могут удачно дополнить друг друга. Что касается других работ, то они в основном носят фрагментарный характер и не дают достаточно полного представления об истории российской социологии. За время подготовки книги к печати значительно улучшилась ситуация с доступностью сочинений российских социологов и социальных мыслителей, многие из которых переизданы. Началась исследовательская работа, публикуется много статей по интересующей нас проблематике. И все же пока налицо, скорее, процесс количественного накопления материала, освоения исследовательского поля. Серьезный качественный анализ проблемы на уровне принципов и норм. современного социально—гуманитарного знания еще впереди. .

В силу охарактеризованной ситуации автору пришлось проводить и собственно научное исследование и одновременно представить изучаемый материал в форме учебного пособия. Понятно, что перед автором возник ряд трудностей методологического плана. Подробно о них говорится в выполняющей функцию введения первой главе пособия. Здесь же остановлюсь только на двух проблемах: как излагать и структурировать материал? идеи каких исследователей привлечь в книгу по истории социологии? Очевидно, что ответ на второй вопрос зависит от ответа на первый.

Чаще всего история социологии излагается на основе двух вариантов: анализ взглядов различных теоретиков либо анализ направлений или традиций. Но проблема в том, что те или иные идеи обычно выдвигаются теоретиком в рамках определенной традиции (парадигмы). С другой стороны, сам социолог, выдвинув определенную концепцию, может стать "традицией", "школой". Поэтому мы попытались наложить друг на друга оба подхода, а именно раскрыть традиции через изложение позиций теоретиков, которые сами же эти традиции и создавали. Полагаю, что это особенно важно для истории российской социологии, где за исторически короткий промежуток времени в той или иной форме проявились все ключевые социологические традиции, будучи представленными крупными теоретиками. При этом, существуя практически одновременно, эти традиции активно взаимодействовали друг с другом, что весьма затрудняет формальную "рубрикацию" социологов.

Данный подход нашел свое отражение в структуре и логике пособия. Материал в основном излагается по структурно—тематическому (парадигмальному) принципу, дополняемому персональным (социолог как носитель традиции) и проблемно—концептуальным принципами. Одновременно автор стремился прослеживать и эволюцию традиций через динамику субъективного и объективного течений. Такое структурирование вполне может показаться рыхлым и вызвать возражения. Однако, полагаю, на данном уровне исследования проблемы оно наиболее приемлемо и к тому же соответствует особенностях жанра "введения". Предлагаемый подход также позволяет типологизировать и исторические Этапы эволюции российской социологии, ибо эти этапы не столько сменяли друг друга, сколько олицетворялись появлением новой традиции (темы, парадигмы) исследований в системе уже существующих.

Что касается другой из названных проблем, то она конкретизируется серией вопросов: с какой даты начинается социология? кого можно считать ее основателями? какое при этом определение социологии применять в качестве операционального? Вслед за Р. Ароном я буду исходить из не строгого, но и не произвольного следующего определения: "Социология есть исследование, претендующее на научный подход к социальному как таковому либо на элементарном уровне межличностных отношений, либо на макроуровне больших совокупностей, классов, наций, цивилизаций, или, используя ходячее выражение, глобальных обществ" (Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993. С. 24). Это позволяет нам датировать начало социологии в России рубежом 60 — 70 — х гг. XIX в., когда формируется замысел научного анализа социальности. Конечно, что специфично для раннего этапа развития социологии, подобный замысел тесно переплетается с социальной философией и некими политическими идеалами. Но это уже социальная философия нового типа, ориентированная на достаточно строгий анализ общества как системного целого и стремящаяся соответственно внести "осмысленный порядок" в бесконечное многообразие социальных явлений, что делает данную философию "социологичной". И именно поэтому в пособии, к тому же посвященном теоретической социологии, мы не можем обойти молчанием социально—философские подходы ряда мыслителей. Так, мы подробно останавливаемся на социальных концепциях религиозных философов, Декларативно антисоциологичных, но на самом деле, как показывает последующая история, закладывавших основы современной социологии.

Сказанным определяется и характер изложения материала в форме неспешного аналитического прочтения текстов. Конечно, у автора пособия есть свои предпочтения, и внимательный читатель их 'заметит. Тем не менее автор, стремясь избежать субъективизма, постарался дать возможность "вы — говориться" самим теоретикам, представить историю российской социологии как многоголосый хор дискутирующих, хотя и не всегда друг друга слышащих, голосов. В этой связи обращаю внимание на справочный аппарат пособия. Читатель заметит, что в тексте много цитат и ссылок, хотя автор старался максимально в этом плане себя ограничивать. К каждой главе приложен довольно подробный список литературы. Понимая, что подобный аппарат несколько усложняет чтение учебного текста, автор предлагает его вполне намеренно. Прежде всего -для того, чтобы облегчить работу тем, кто захочет углубить свой знания. Поскольку большинство сочинений российских социологов, даже и переизданных, мало доступны, нам хотелось хотя бы немного познакомить с их аутентичными текстами, со стилем их сочинений. Что касается списков литературы, то для внимательного читателя они дадут много дополнительной информации, позволяющей углубить знания. Именно поэтому мы постарались дать подробное библиографическое описание приводимых источников и комментаторской литературы. Если сочинения даются в списке не по первому изданию, в скобках приводится год их первого издания.

Итак, мы отправляемся с вами в путь по необозримому морю российской социальной мысли. Хочется надеяться, что предлагаемое учебное пособие станет хорошей лоцией. Если же кто-то из читателей, прочитав его, решит углубить свои знания посредством изучения источников, а возможно, обратится и к научному исследованию истории российской социологии, темы благодатной и благодарной, то автор будет счи — тать свою задачу выполненной.




^ Типологические черты и центральные темы российской социальной мысли


Российская социально — философская и социологическая мысль представляет собой многоплановое явление. И все же мы можем вычленить некоторые общие для различных школ и тенденций типологические черты, общее проблемное поле, и тем самым описать российскую социологию как своеобразный тип социального мышления. Конечно, это вовсе не значит, что у каждого социального мыслителя и социолога такие. общие черты обязательно имели место. Однако даже отклоняя их, чтобы занять по отношению к ним некоторую иную? позицию, исследователь тем самым определенным образом и выделяет их.

Важнейшей особенностью российской социальной мысли был органический подход к обществу, заключавшийся в стремлении представить мир как некое иерархизированное целое, где общество и человек хотя и своеобразные, но только элементы системы. Этим определялась склонность российских мыслителей к широчайшим социологическим обобщениям на основе принципа единства микрокосма и макрокосма и включения социальной эволюции в общемировую. Отсюда же вытекают усилия найти и обосновать общезначимый социальный идеал, руководствуясь которым можно освободить общество от тенденций, нарушающих его органичность, и сознательно —в духе социального конструктивизма — ориентировать общество на органическую целостность.

Отмеченная особенность способствовала тому, что внимание российских социологов акцентировалось на проблемах социальной динамики (эволюции, прогресса). Поиск решений этих проблем определил эволюцию социологии. Исходя из представлений о единонаправленном ходе человеческой истории, эволюционисты обосновывали различного рода "формулы прогресса", зачастую сугубо априорные. С течением времени, однако, обнаружились противоречия эволюционистской парадигмы. Особое значение приобрели проблемы объекта эволюции, а именно проблемы сопряжения процесса эволюции системы с ее структурным единством, с ее стремлением к функциональному равновесию и др. Одновременно нарастал и протест против плоского эволюционизма, начиная от самого раннего — в теории культурно—исторических типов Н. Я. Данилевского.

Нельзя в этой связи не отметить своеобразие гносеологических посылок российской социальной мысли. В отличие от заложенной Р. Декартом европейской традиции выносить субъект познания за пределы объекта (бытия) российская мысль полагала субъект внутри бытия, жизни. Бытиё же понималось как непрерывное становление социальности и ее субъекта, а познание бытия соответственно как самопознание субъекта, из чего выходило, что процесс познания и преобразования бытия фактически совпадают. Именно из такой установки вытекало для российской социологии сле-

дующее: предельно напряженное рассмотрение центрального для нее сюжета о соотношении реальности и общественного идеала, а также ее прагматическая направленность, "служебное отношение к истине" (Л. И. Шестов). При этом с течением времени социология отходила от ''наивного реализма" в Трактовке соотношения между социологическими понятиями и реальностью и двигалась к концепции идеальных типов.

В итоге сложились две противоположные тенденции социальной мысли — утопизм и реализм, Политически воплотившиеся в программах радикального народничества и либерализма. Утопическая линия характеризовалась одномерностью социального мышления, исходила из представления об обществе как механическом агрегате и из принципа социального конструктивизма. Считалось, что достаточно определить научный социальный проект — и можно осуществить его революционным путем, полагаясь на субъективный фактор, волю к изменению, благодаря чему произойдет ускорение исторического процесса. Реалистическая же линия утверждала многофакторный подход, понимание общества как сложного динамического равновесия, обосновывала необходимость соразмерной эволюции субъекта и социальных форм. Особое внимание обращалось на поиск способов согласования интересов различных субъектов, на практический гуманизм, на внутреннюю духовную революционность. Утверждались идеи. социального плюрализма, равномощности целого и части (общества и личности), взаимной помощи, кооперации, солидарности.

Закономерно, что стремление найти "формулу, прогресса" и обосновать пути ее воплощения в реальность выдвинуло в центр социологии проблемы социального поведения, социальной мотивации и социальной структуры. Этим определяется очень раннее обращение исследователей к закономерностям социально—психологического взаимодействия, к проблеме "личность и группа" и т. п. Более того, психологическое направление выступило ведущим в российской социологии, во многом определив ее своеобразие.

Отмеченные черты и особенности российской общественной мысли показывают, что ключевое положение в ней занимает проблема человека, она внутренне антропологична. Отсюда популярность идеи "нового человека", опасность которой была осознана слишком поздно. Отсюда же тенденция этизации социологии, вплоть до полного отождествления этического и социологического рассмотрения общества.

^ Теоретическая эволюция российской социологии

Выше шла речь об эволюции российской социологии в историческом аспекте и почти не затрагивались вопросы содержательного плана. Производство знаний может рассматриваться в логике различных зависимостей. Скажем, история социологии может быть представлена как совокупность индивидуальных вкладов, обусловленных личностными особенностями исследователей, имеющими особое значение в социальном познании. Но в таком случае мы получим хотя и важные, но только первичные факты, мало говорящие о внутренней логике эволюции науки. Более значима модель имманентного движения социологических идей, что позволяет увидеть их внутреннюю логику, закономерность возникновения отдельных школ, определить взаимосвязь между эволюционирующими идеями и их социокультурными основаниями,. т. е. во втором случае речь идет о теоретической истории социологии. Такая история предполагает содержательное определение места исторического этапа социологии на шкале ее теоретической эволюции, а также преобладающий на данном этапе тип исследования общества* Соответственно раскрывается характер социальной онтологии, т. е. способа понимания социальной реальности, и социальной гносеологии как системы, наиболее распространенных теоретико-методологических принципов. В итоге обозначаются Главные объекты социологического анализа.

Изучение истории российской социологии показывает, что в ее теоретической эволюции идеально—типически можно выделить три периода, хронологически совпадающие с описанными выше историческими этапами и выражающиеся в синтетической, аналитической и аналитике — синтетической ориентациях исследований.

Синтетическая ориентация. Характерная черта исследований (и для объективизма, и для субъективизма) — оптимизм, утверждающий возможность глобального познания общества и его законов на основе синтеза естественнонаучных и социальных знаний. В исследованиях господствуют позитивистские модели общества, дополняемые в той или иной форме элементами натурализма. В онтологическом плане общество -трактовалось либо в духе холизма как надындивидуальный организм (органицизм, географический или экономический детерминизм), либо в духе монадологии, исходящей из первичности индивидуального субъекта (личности) и сочетания естественных социальных законов с моральной санкцией, реальности и идеала (этико— психологическое направление). Заметим при этом, что в отличие от западной социологии, довольно жестко отталкивавшейся от истории, пока веберовская традиция социологического анализа после второй мировой войны не начала, набирать силу, российская социология изначально проявила тягу к синтезу этих областей гуманитарного знания. В результате у многих социологов (от Лаврова и Данилевского до позднего Сорокина) мы обнаруживаем стремление написать социологически интерпретированную историю культуры.

Синтетической ориентацией определялась и методология исследования. Повсеместно использовались предельно широкие понятийные конструкции в контексте социологического реализма. Ведущими принципами исследования выступали эволюционизм (теории прогресса), детерминизм и особенно редукционизм, натуралистический или психологический. При этом. психика человека рассматривается всеми школами в качестве последней грани между природным и социальным мирами. Расхождения начинаются по вопросу детерминации психики — изнутри (психологизм) или извне (натурализм). Соответственно в центре .внимания социологии оказываются соотношения индивида и социального организма, индивида и группы, реальности и идеала, механизмы взаимодействия сознания индивида и группового сознания, факторы и способы социального действия.

С течением времени обнаруживается недостаточная плодотворность жесткого редукционизма, ведущего к весьма абстрактным схемам. Пониманию этого способствовала и философская критика глобальных претензий позитивизма и экономического материализма. Усиливается внимание к проблеме культуры и социокультурных факторов, специфичности социального познания, синтезу положительных результатов различных подходов к обществу (Михайловский, Ковалевский и др.).

Аналитическая ориентация. К концу XIX в. на передний план российской социологии выходит антипозитивистская парадигма, лидером которой становятся неокантианство, а в дальнейшем христианская социология. Господствующий тип исследований — ценностное моделирование общества, социокультурный анализ. Обосновывается необходимость особой теории социально—исторического познания в духе неокантианского разграничения номотетических и идиографических наук. В плане социальной онтологии сохраняются как холизм, так и монадология, но в антипозитивистском ключе. Неокантианство рассматривает общество не как организм, а как организацию духовно—нормативного типа, закономерности которой носят характер целевой необходимости. Реализация последней зависит от основанного на определенных ценностях выбора людей. Различного рода социальные структуры и институты суть лишь типы социального поведения. Такая ориентация значительно расширила круг проблем социологии, а также ее фактическую базу. Холизм же, в принципе соглашаясь с данным подходом, исходит из того, что мотивы поведения производны от сверхидеального бытия, и в этом ключе дает социологическую интерпретацию концепции всеединства В. С. Соловьева (С. Н. Булгаков, С. Л. Франк). В гносеологическом плане подчеркивается специфичность социального познания и наличие границ рационализации социальности. Утверждаются принципы индетерминизма, интроспекции, нормативизма. Основные проблемы: индивид — норма — культура, реальное и идеальное в социуме, мотивация действия.

Аналитико-синтетическая ориентация. Уже на предыдущей фазе конкретные школы явно ощущали необходимость взаимодополнения друг друга. Скажем, у неокантианцев довольно неожиданно открывается вниманий к проблеме социологического измерения, S .в социологии религиозных философов — стремление дать теорию реального функционирования общества в контексте его движения к Абсолюту. В результате дело идет к социологическому синтезу, но на основе анализа действительно социологических объектов. Лидируют две ориентации —- неопозитивизм и христианская социология, которые, внешне не принимая друг друга, фактически идут к одной цели — четкому определению статуса и пределов социологии как науки.

В социальной онтологии преобладает тенденция к синтезу холизма и монадологии, к описанию общества как целостного организма, элементы которого связаны функционально. Вопрос о том, что скрывается за функциональными связями, либо снимается (бихевиоризм), либо переводится в сферу иррационального (христианская социология). Соответственно в социальной гносеологии утверждается стремление к методологическому объективизму на основе умеренного эволюционизма, синтеза реализма и номинализма, мягкого редукционизма. Основная проблематика: социальное взаимодействие, его факторы и способы объяснения на основе синтеза эмпирического и теоретического анализа. При этом в отличие от прежних этапов проблема социально должного снимается в качестве научной, таковой теперь считается только социально сущее.

Итак, за период с 60—х годов XIX века по 20—е годы XX века российская социология достигла зрелости, развитой куль — туры социологического анализа, сформировала необходимые институты. Четко была осознана необходимость интеграции социального знания, но не за счет подавления одних школ другими, а на основе принципа их дополнительности, коммуникации. Формы реализации такой интеграции были обоснованы российскими мыслителями уже в эмиграции (П. Сорокин, С. Франк). Социология России приобрела, таким образом, твердую собственную почву для перехода на качественно новый этап.

^ Предсоциологический этап развития российской социальной мысли

Особенности русского социального мышления во многом были предопределены принятием византийского православия и соответствующего стиля мышления с его догматизмом, тоталитарностью, вненациональностью, апологией государственности. Вплоть до XVIII в. общественная мысль России функционировала в религиозной оболочке и посредством религиозных формул пыталась решать определенные Социальные проблемы, в основном связанные с задачами политического самоопределения общества.

Социальная мысль как светское знание стала появляться в ходе и результате реформ Петра Великого. Определилась и центральная тема размышлений: путь России. Стремление Петра внедрить в российскую жизнь европейские социальные формы без учета социокультурного контекста заложило противоречия как всего последующего развития России, так и российских социально—философских поисков, которые велись в пространстве между альтернативами: за или против петровских реформ, самобытность или общечеловечность.

Итак, XVIII век — век просветительской! философии закладывает основы общественной мысли России. В первой половине века можно наблюдать весьма любопытную тенденцию обоснования с помощью просветительских идеалов, идей естественного права необходимости деспотического социально-политического устройства (Ф. Прокопович, 1681—1736; В. Н. Татищев, 1686—1750). Заметим, что проблемы государства, политической власти с этих пор вообще становятся постоянной темой российской социальной мысли.

Во второй половине XVIII в. выделяется группа просветителей либерального толка (Д.- С. Аничков, 1733—1788; ^ Я. П. Козельский, 1728-1794; С. Е. Детицкий, ок. 1740-1789; А. Н. Радищев, 1749-1802), которые более объемно, критически рассматривают петровские реформы и одновременно стремятся выделить структурные элементы общества, выяснить их роль в социальном процессе. В частности, представляют интерес анализ хозяйственной деятельности как ключевого фактора общественного прогресса (С. Десницкий), обращение к проблеме общины, ставшей в дальнейшем ведущей темой российской социальной мысли, обоснование роли географического фактора в истории (А. Радищев) и др.

Особое место в анализируемом процессе занимает первая четверть XIX в., когда начинается (по выражению А. И. Герцена) "великий ледоход" русской мысли и фактически рождается национальное философское сознание в форме философии истории. .Мыслители первой половины XIX в. закладывают, можно сказать, программу социологического поиска, которая и будет реализована во второй половине XIX-начале XX в.

^ А. И. Галич (1783—1848) формулирует основы антропологической традиции российской философии и социологии. Н. И. Надеждин (1804—1856) вводит в социальную мысль идею историзма и во многом выступает & качестве основоположника теоретической -социологии в России. П. И. Пестель (1793—1826) выдвигает идею революционного преобразования общества как способа его прогресса. Особое место принадлежит В. Н. Майкову (1823—1847), который первым познакомил Россию с идеями О. Конта и начал говорить на социологическом языке. В статье "Общественные науки в России" (1845) Майков, не принимая контовский термин "социология", ставит задачу формирования новой "Социальной философии" как общественной науки о законах социальной жизни людей и народов.

Одной из самых замечательных фигур XIX в. является ^ П. Я. Чаадаев (1794-1856), своим знаменитым философическим письмом, опубликованным в 1836 г.; задавший направление философско — социологических поисков в России. Без уяснения концепции Чаадаева невозможно понять как логику развития российской социальной мысли, так и ее пафос.

Не принимая упрощенных идей просветительского прогрессизма, Чаадаев в своей философии истории ставит зада — чу 'найти новые способы осмысления социальных фактов, исходя из единства истории человечества и ее законосообразного характера. Проблема фиксируется в логике единства общечеловеческого и национального, проявления родовой сущности человечества в национальной форме. Чаадаев формулирует некоторые законы общечеловеческого прогресса и в их плане рисует трагическую и безысходную картину российской жизни. У нас нет традиции, естественного прогресса, все основано на подражании и заимствовании, нам не хватает устойчивости, упорядоченности, внутреннего единства, мы живем без убеждений и правил — такие горькие характеристики дает Чаадаев российскому обществу.

В Wore он приходит к выводу о неисторичности русского народа, выпадении его из общечеловеческой логики: "Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и будущего, среди плоского застоя"; "Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру"; "Глядя на нас, можно сказать, что, по отношению к нам, всеобщий закон человечества сведен на нет" (13, с. 325, 326, 330).

В последующем Чаадаев ("Апология сумасшедшего", 1837) несколько меняет ракурс рассмотрения в сторону оптимизма исходя из идеи неактуализированности сил русского народа, что является залогом его подключения к общечеловеческому прогрессу, возможности Подчинения себе своего будущего. Нужно только сделать правильный социальный выбор, поняв особенности России, в частности особую роль в ее истории географического фактора. И Чаадаев формулирует мысль, ставшую программной для всех последующих философских и социологических поисков в России: "...у меня есть убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество" (14, с. 534). .

Идеи Чаадаева нашли продолжение в сформировавшихся в 40 — е гг. XIX в. 'двух оригинальных направлениях российской социально—философской мысли — западничестве и славянофильстве. Если Чаадаев сформулировал программу российской общественной мысли, то славянофилы и западники задали модель ее развития, и именно "в рамках этой модели эволюционировали философия и социология России, сформировались ведущие социальные концепции. Перед обоими направлениями стояла одна проблема"— судьба России; у них были одна логика и один метод, одни и те же заслуги и слабости. Расхождения же шли по вопросу о том, что понимать под социальным развитием и как оно должно осуществляться: путем ли органического прорастания социальных форм в процессе естественной эволюции самобытной культуры (славянофилы), или путем более или менее насильственного внедрения социальных форм в соответствии с рационалистическим идеалом (западники). В этом Ключе представители обоих направлений сформулировали ряд идей и категориальных структур, получивших в дальнейшем социологическую интерпретацию.

В славянофильстве {И. В. Киреевский, 1806—1856; А. С.Хомяков, 1804-1860; К. С. Аксаков, 1817-1860 и др.) можно выделить следующие идеи социологического значения: самобытность культурных типов; органичность социальной эволюции; община как социокультурная структурообразующая форма социального бытия; соборность как принцип организации и идеал социальной жизни, в которой личное и общественное соразмерны при их равномощности; отрицание государственности и элементы анархизма; особая роль духовной, в том числе религиозной, внерациональной детерминации социального поведения людей и др.

Что касается западничества (Г. ^ Н. Грановский, 1813—1955; В. Г. Белинский, 1811-1848; А. И. Герцен, 1812-1870; Н.Г.Чернышевский, 1828—1889 и др.), то здесь выявились такие наиболее значимые идеи: единство мировой истории и ее законе — мерный характер; проповедь революционного прогрессизма (в радикальном крыле западничества); анализ массового субъекта социальных преобразований (народ, классы); концепция социальных конфликтов и др. Заметим, что многие идеи западнического направления, особенно идеи Чернышевского, непосредственно перешли уже в собственно социологию, но с поправками, учитывающими славянофильский подход.

В качестве итога предсоциологического этапа российской общественной мысли могут быть рассмотрены идеи ^ К. Д. Кавелина (1818—1885), во многом переходной фигуры, сочетавшей в своем творчестве элементы и социальной философии, и социологии. Кавелин стремился выйти за пределы западничества и славянофильства и заложить основы новой социальной науки. В этом плане он сформулировал ряд идей, ставших центральными в российской социологии.

Стержень размышлений Кавелина — поиск социальных форм, которые позволили бы органично сочетать общечеловеческое и национально — самобытное при приоритете последнего. По его мнению, "общечеловеческие идеалы- могут быть только продуктом самодеятельного народного гения, результатом народной жизни" и "их нельзя переносить и пересаживать из одной страны в другую" (6, с. 454). Не соглашаясь с идеями ф. М. Достоевского и других об изначально высокой нравственности русского народа, Кавелин подчеркивает необходимость конкретного анализа его "характеристических свойств и особенностей", придающих ему "отличную от всех других физиономию" (6, с. 460). Именно поэтому внедряемые социальные формы определяют жизнь народа "лишь настолько, насколько им ассимилированы и усвоены, а усвоено и ассимилировано может быть только то, что отвечает существу и потребностям народа" (6, с. 500).