Реферат: Поперхнувшийся разум Предисловие дрессура разума – иррационализм – о доказательствах существования Бога – логика разрывов – опять об иррационализме – о человеческом «доказательстве» бытия Божьего – поперхнувшийся разум принцип троякой непригодности.
Глава 2. Поперхнувшийся разум
Предисловие - дрессура разума – иррационализм – о доказательствах существования Бога – логика разрывов – опять об иррационализме – о человеческом «доказательстве» бытия Божьего – поперхнувшийся разум - принцип троякой непригодности.
Предисловие.
Если философия и может иметь хоть какое-то воспитательное значение, то воспитывать в человеке она может только разум. Конечно, кого этим признанием удивишь? Изощрять разум, тренировать разум, да?
Нет. Слово «воспитывать» здесь надо понимать как раз в самом буквальном смысле. Воспитывать – значит учить, как вести себя в приличном обществе, чего надо делать, а чего – не надо. Класть ноги на стол и хвастаться – неприлично. Вот философия и учит разум приличию.
И если разум не усвоил хорошего тона, то разговор о чем бы то ни было, в том числе и о морали, продолжать бессмысленно. Нельзя разговаривать с хамами. Так что в книге, посвященной проблемам этики, вовсе не будет излишним научить сначала вежливости разум. Этот урок вежливости, если выражаться более привычно, есть просто-напросто анализ средств и предпосылок познания, который должен предшествовать рассуждению на любую телу. Ведь рассуждения без предпосылок не бывает. Бывает только рассуждающий, который упорно пытается скрыть предпосылки своего рассуждения и хочет убедить читателя, собеседника и т.д., что выводы свои он получил способами, всем очевидными и сомнений вызывать не могущими, так что и говорить о них нечего; вот шел он по улице, истина ему как снег на голову свалилась, и бежит он ее нам скорей показывать. Такой человек называется догматиком. И ему противоположен вовсе не скептик, который, кстати, зачастую столь же догматичен, как и те, кого он ругает догматиками (скептик тоже любит прятать те основания, на которых он строит свои «сомнения»), а честный человек, готовый в любой момент показать то, на чем строятся его рассуждения.
Вот мы и постараемся это показать.
^ Дрессура разума.
Разум необходимо воспитывать. Если разум не обуздывать, то он начинает наглеть. Он становится требовательным там, где не имеет на это никакого права, он начинает высказывать свои мнения там, где об этом его никто не спрашивает.
И если у разума не хватает мудрости вывести из себя собственные границы, если он имеет претензию создать собственный, всецело «интеллигибельный» универсум, и к тому же расширять этот универсум до бесконечности, вытесняя при этом из сферы человеческого существования всё остальное, то надо иметь смелость, несмотря на все его протесты, вовремя крикнуть разуму: «место!», стегнуть хлыстиком, если очень зарвется. Человек потому и является человеком, что властен даже и над своим разумом. Обыкновенно человеку ставят в заслугу то, что он, в отличие от животных, способен контролировать свои страсти и не подчинен слепым инстинктам. Конечно, это так. Но почему же он должен слепо подчиняться еще одной своей природной склонности – разумности? Пес, забыв обо всем, бросается от хозяина, как только почует течку у суки, он слепо подчиняется своим инстинктам. Но чем же человек, который, услышав откуда-то слова «разумно», «доказано», «проверено», неудержимо рвется туда, и, наоборот, услышав «непроверенно», «недоказуемо», презрительно проходит мимо, чем такой человек лучше этого пса?
Человек – это такое существо, которое ни одной своей природной склонностью не может контролироваться полностью и в какие-то моменты может ее произвольно отменить. Человек, когда это потребуется, может поступиться не только своими основными физиологическими потребностями, но даже и самим инстинктом самосохранения. Так почему же в определенных ситуациях он не должен поступиться и разумом?..
От разума нельзя ждать того, что он на каком-то этапе остановится, уткнувшись в свои границы. Разум всепоглощающ. Он остановится только тогда, когда всё съест. Когда он всё взвесит, всё оценит, всё пропустит через себя. Разум имеет тенденцию вытеснять из жизни человека всё то, что кажется ему неразумным. Он хочет всё заменить, а, точнее, подменить, собственными категориями. «Всё разумное - действительно, а всё действительное – разумно». Вот та формула, которой обозначена эта подмена. Разум вытеснил всё действительное, и оставил лишь свои категории.
Здоровый разум хочет осмыслить всё. И только больной, ленивый останавливается на полдороге. Когда он ленится, он говорит – «ну здесь живите как знаете, здесь мне делать нечего». Так он может сказать про религию, про искусство. Но, рано или поздно, разум выздоравливает и набрасывается на то, что до этого ленился жевать. Позитивист Спенсер вывел религию за рамки разумного анализа. Верьте как хотите и во что хотите… А вот позитивист Фрейд уже вторгся в область религии. Так что разум может предоставить лишь отсрочку. Но рано или поздно она истекает.
Не надо надеяться на леность разума. Что он оставит вас в покое. Надо исходить из того, что разум обладает здоровым аппетитом, и четко представлять, что он может сказать, если он этого еще не сказал. Философия – это искусство жить в ладу со здоровым разумом. Хорошо его содержать. Кидать ему ту пищу, которую он может усвоить. «Дело философии целиком и полностью состоит в том, чтобы указать разуму на его второстепенное положение» (Шеллинг, из лекций «Система мировых эпох»). Крикнуть разуму – «место!». Воспитанная собака должна знать свой коврик. Ей не положено запрыгивать к хозяевам в постель. Воспитанная собака слушается команд. Она не тащит своего хозяина на поводке.
Человек гуляет с разумом, а не разум с человеком.
Иррационализм.
Иррационализм – это вовсе не отрицание разума. Это лишь воспитание разума. Обучение его уму-разуму. Ведь разум часто бывает безумным. Он обо всем хочет рассуждать, всё хочет доказывать или опровергать. Он брызжет слюной, извергает из себя целый поток требований, поучений, заключений. Рационализм – это безумное буйство разума.
Иррационализм лишь вразумляет разум, но никак не отрицает его. Иррационализм постулирует полную применимость разума в одних сферах, частичную применимость его в других и, наконец, полную неприменимость в третьих. Иррационализм вовсе не отвергает рационализма в определенных областях. Он лишь запрещает ему вторгаться в несвойственные разуму сферы. Ведь это грозит неприятностями и для нас, и для самого разума. Мы разучиваемся решать и хотеть, и как птенцы, раскрыв клюв, ждем от разума суждений и доказательств. А разум, потребляя то, что не должен потреблять, страдает расстройством желудка. Его пучит антиномиями.
Маленькие дети стремятся все попробовать на вкус. Они тащат в рот любые предметы, которые видят около себя. Так и разум тащит в рот всё, что попадается ему на пути. Он хочет всё проанализировать, всё разжевать. Философия лечит эту детскую болезнь разума, указывая ему свойственную ему пищу.
Одним из проявлений детской болезни разума является его стремление доказать существование Бога, или, наоборот, его опровергнуть. Правда, разум иногда со скорбным видом сообщает, что не бытие Божье нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Это может ввести в заблуждение. Вот, наконец-то, разум осознал свои границы! Не спешите с выводами. Прежде спросите у него, видит ли он в том, что бытие Божье нельзя ни доказать, ни опровергнуть, какую-то неполадку? Какой-то недостаток? И вы поймете, что разум считает недостатком Бога то, что Его нельзя ни опровергнуть, ни доказать. И раз этого сделать нельзя, то сфера религии должна быть безразличной человеку… Безразлична для разума, следовательно, должна быть безразлична для человека. И вы поймете, услышав это слово «должна», что разум не отказался от своих притязаний, а лишь поглубже их спрятал, а сам на самом деле тайно желает ограничить интересы человека своими собственными.
^ О доказательствах существования Бога.
Много изощрялся человек, чтобы выдумать доказательство существования Бога. Поначалу он делал это скорее из «спортивного интереса». Ведь в то время, когда были придуманы основные способы таких доказательств, в бытии Божьем особо никто не сомневался. Да, были еретики, «безбожники», но всё их безбожие заключалось в том, что Бога они мыслили не по-католически. Например, что Дух Святой исходит только от Отца, а не от Сына. Поэтому в то время актуальны были скорее не доказательства, что Бог – существует, ибо в этом и так никто не сомневался, а доказательства того, что Он существует так и воля Его такова, как видит это католическая церковь.
Но люди привыкли, что всё, что кажется несомненным для человека, можно разумно доказать, то есть сделать несомненным и для разума. И поэтому они стали подыскивать доказательства бытия Божьего «для ради порядку»: ну должно же быть у столь несомненного для всех факта и разумное доказательство. Похожим стал заниматься Кант несколькими столетиями позже, но только уже в отношении морали. Опять-таки, тогда никто не сомневался (во всяком случае, на словах) в том, что надо быть добрым, заботиться о благе всех и т.д. И Кант эту несомненность тоже решил снабдить разумным доказательством. Так и Кант, и схоластики просто шли на поводу у разума, который на всё, что есть в человеческой жизни и вовсе не в нем имеет истоки, хочет поставить свое «одобряю». Для этого и нужны все доказательства.
Итак, «доказательства бытия Божьего» были данью потребности разума «пережевать» человеческую жизнь и навесить везде свои «проверено» или «не проверено». Ни для чего другого они были не нужны. Люди доказывали то, в чем никто не сомневался, не для того, чтобы получить «лишнее подтверждение» своей и без того безусловной уверенности, а чтобы удовлетворить разум. Ансельм Кентерберийский в предисловии к своему Прослогиону, в котором он выдвигает знаменитое «онтологическое доказательство», писал, что мысль о таком «одноходовом» доказательстве буквально преследовала его, измучила и истомила, что он гнал ее от себя, но безуспешно. Это неотвязчивое желание доказать очевидное и без всяких доказательств, возникающее помимо воли человека, и есть выражение ненасытности и невоспитанности разума.
Прошло время, и функции подобных доказательств изменились. Если раньше никто не сомневался в существовании Бога, то теперь появились деисты и атеисты. И верующие доказательствами действительно стали пытаться что-то доказать. Доказательства, раньше, в общем-то, никому не нужные, стали служить доказательствами теперь уже неочевидного факта бытия Божьего. Они приобрели апологетические функции. Например, соображения типа «все в природе столь гармонично устроено» или «должна же быть у мира какая-то причина» действительно стали реальными аргументами в спорах с безбожниками.
Однако статус самих «доказательств» изменился не сильно. Как и раньше, их придерживались люди, которые и без всяких доказательств верили в Бога. Как и раньше, в своем стремлении искать «доказательства», люди просто удовлетворяли ненасытность и неумеренные претензии разума. Но, с появлением атеистов, доказательства стали актуальнее. Если раньше они были просто бесполезны, то теперь появились те, которым можно было что-то доказывать. И ненасытность разума обрела в стремлении верующих доказать свою веру неверующим, то есть в чисто религиозном по своим истокам миссионерстве, нового защитника. Тем самым ненасытность разума в делах веры была окончательно легитимизирована религиозным желанием проповедовать веру в Бога среди «просвещенных атеистов».
Таковы исторические истоки невоспитанности и буйства разума в вопросах веры. Надо отметить, что ответственность за это лежит не на «оголтелых рационалистах», а на самих верующих, которые вместо того, чтобы вовремя обуздать разум, стали обращаться к нему за поддержкой.
В ХХ веке в вопросах о доказательствах бытия Божьего произошел прорыв. Впервые был во всеуслышание поставлен вопрос об их осмысленности. Впервые религиозные мыслители призвали отказаться от доказательств существования Бога, призвали не потому, что не в силах их были дать, а потому, что не хотели их давать и искать, признали это ненужным и вредным. Начался процесс обуздания разума.
« Доказательства и их опровержения только показывают: доказанный Бог — это не Бог, он был бы просто вещью в мире. … Все так называемые доказательства не только не доказывают существования Бога, но соблазняют и Бога превратить в мировую реальность, которая, так сказать, установлена на границах мира как некий выступающий там второй мир. В таком случае они затемняют мышление о Боге. …Бог — не предмет знания, он не может быть раскрыт принудительно-убедительным образом. Бог также не предмет чувственного опыта. Он невидим, на него нельзя посмотреть, в него можно только верить. Но откуда эта вера? Она приходит изначально не из рамок нашего опыта в мире, но из свободы человека». (Карл Ясперс, «Введение в философию»).
«Нет гарантий существования Бога, всегда человек может сомневаться и отрицать. Бог не принуждает Себя признать, как принуждают материальные предметы. Он обращен к свободе человека. Вера в Бога есть лишь внутренняя встреча в духовном опыте. Нужно решительно признать, что все традиционные доказательства бытия Божьего – онтологические, космологические и физико-теологические – не только несостоятельны, но и совершенно не нужны, скорее даже вредны». (Н. Бердяев, «Царство духа и царство кесаря»).
Лев Шестов в своем отрицании полномочий разума в этом вопросе пошел дальше – даже если будет доказано, говорил он, что Бог не существует, надо продолжать в Него верить…
Все приведенные выше высказывания можно обобщить, рассмотрев два вопроса: почему существование Бога нельзя доказать и почему его не надо доказывать?
Почему нельзя?
Во-первых, надо понять, что лежит в основе самой возможности что-либо доказывать? Признание закона основания. Но почему этот закон (связь пространства и времени, причины и следствия и т.д.) безусловен? Им можно руководствоваться в мире явлений. Но вот заключать им из мира явлений к миру «вещей в себе», к ноуменальному миру, не представляется возможным. То есть, проще говоря, закон основания «работает» только в определенной области сущего. В ней и можно что-либо доказывать. Но есть области, в которых этот закон не действует.
Во-вторых, надо понять, существование чего можно доказывать. А доказывать можно всего две вещи, т.к. разум может действовать всего двумя способами. Либо он, получив некую «пищу» для анализа, пускается в «автономное плавание», соотносясь при оперировании с этой «пищей» только с самим собой, либо всё время оглядываясь (особенно в «узловых точках» доказательства, выискивая ту или иную посылку для продолжения рассуждений) на некую вне его лежащую данность. В первом случае он работает над доказательством определенного логического понятия (например, что вот эта фигура есть правильный треугольник), а во втором - доказывает существование того или иного объекта, предмета, вещи (по закону связи пространства и времени, то есть существование чего-либо «здесь и сейчас», или «там и тогда», например, той или иной звезды, города и т.д.).
Но Бог не является ни вещью, ни понятием. Он есть свободная Сверхсущая Личность, Которая может нам открыться, но сами мы «открыть Бога» не можем. В противном случае это будет уже не Бог, а что-то совсем другое. Объект или понятие.
Доказать – значит свести доказуемое к ранее известным, очевидным, доказанным положениям. Так можно доказывать понятие или объект. Но Личность, по самому ее онтологическому статусу, нельзя «свести» к чему-либо даже умозрительно. «Доказать Личность» невозможно. Ее невозможно откуда-либо вывести.
Поэтому т.н. доказательства бытия Божьего доказывают вовсе не Бога. Они, как и всякие доказательства, могут доказывать или существование объекта, или существование понятия. Этому они и посвящены. А Бог «не поддается» доказательствам.
Все доказательства бытия Божьего можно смело распределить на две группы: доказывающие вместо Бога существование объекта и доказывающие вместо Бога понятие «Бог». Принципиально новых доказательств больше не появится, т.к. кроме объекта и понятия доказывать ничего нельзя.
К доказательствам, доказывающим вместо Бога объект под названием «Бог», можно отнести космологические и телеологические доказательства. Если в природе всё так разумно устроено – значит, должен быть Некто, кто это так устроил. Если всё существующее имеет причину своего существования, то должна быть некая Первопричина, которая имеет причину существования в самой себе и, кроме того, является причиной существования всего остального.
Понятное дело, что подобные доказательства, как говорил Ясперс, делают из Бога некую «мировую реальность», «мировую силу». Встраивают Бога в ряд причинно-следственных, тварных отношений. Делают из Него объект, предмет. Особенно ярко это видно на примере учения Дмитрия Панина, последнего натурфилософа ХХ столетия. Подобные учения, за всей их несостоятельностью, очень поучительны. В них договаривается до конца то, что в других местах обычно лишь подразумевается.
Панин полностью принимает все доказательства Бога как объекта, космологические и телеологические. Он и видит в Боге объект, «мировую силу», которая «управляет энергетическими ресурсами вселенной», время от времени перекидывая энергию из «трансфизического мира в физический», которая «проводит эволюцию» и руководит естественным отбором. Панин, сам, видимо, не замечая того, погружает Бога в мир. Делает из него безликую силу, (вроде силы притяжения и отталкивания в электрическом мире), безликий Разум, «гипотезу». На этом основаны все подобного рода «доказательства».
В-третьих, в подобного рода «доказательствах» существует еще один, важнейший пробел, который редко замечается, но который фактически сводит их доказательную силу на нет.
Допустим, вы доказали, что существует некая «Первопричина» мира. Некая «сила», без допущения которой невозможно объяснить некоторые физические явления в мире. Но откуда вы взяли, что эта «Первопричина», эта «сила» есть именно христианский Бог, в Которого вы меня хотите этими доказательствами заставить поверить. Почему Бог, а не дьявол? Не леший, не домовой? Почему эта «Первопричина» есть именно тот самый Бог, Который ради моего спасения 2000 лет назад сделался человеком? Почему «Первопричину» надо понимать именно по-христиански? Скачок от «Первопричины» к христианскому Богу в подобных доказательствах сводит их на нет.
Вторая группа доказательств делает из Бога понятие. Таково онтологическое доказательство, таково доказательство Декарта. Сюда же можно отнести и доказательство Спинозы. Оно мало чем от них отличается, ибо так же, как и они, доказывает Бога как «понятие». Все эти доказательства строятся на таком понятии, которое бы заключало в самой своей форме реальность существования своего содержания.
Наиболее ярко это прослеживается в доказательстве св. Ансельма. Он дает такое определение: Бог есть нечто, больше чего ничего нельзя представить. А чтобы рассуждать о Боге, как, впрочем, и о всяком другом предмете, Его надо адекватно (т.е. согласно определению) представить. Но если мы представим Его только как некую идею в нашем уме, то мы еще не представим Его. Ведь если мы мыслим Бога только как создание нашего ума, то мы мыслим Его не как нечто, больше чего быть не может, так как больше «идеи в уме» есть действительность. То есть Бога, чтобы адекватно Его представлять, надо представлять и в уме, и в действительности. То есть представлять существующим. То есть само понятие о Боге (то, больше чего нельзя представить), предполагает существование Бога. Бога, согласно этому определению, нельзя мыслить только как идею в уме. Его необходимо надо мыслить и существующим. В противном случае, мы будем мыслить не Бога, а нечто ограниченное.
Спиноза сходным образом строит свое доказательство. Всё, что есть и что не есть, должно иметь причину своего существования или несуществования. Таким образом, чтобы Бога не было, должны быть причины Его небытия. А если причин для существования Бога нет, то Он необходимо существует.
Причин несуществования чего-либо может быть только три. Не существует то, существованию чего мешает какая-либо внешняя причина. Например, на этой дороге не может существовать цветок, потому что его вытаптывают. Не существует то, что в себе самом имеет причину своего существования, то есть сущность чего противоречива. Так, не может существовать раствор щелочи и кислоты, потому что он неизбежно даст соль. Наконец, третья причина несуществования чего-либо заключается в том, что оно еще не возникло или не успело возникнуть. Например, в моем кармане не существуют деньги не потому, что им что-то мешает там лежать, а потому, что их туда еще никто не положил.
Ясно, что для несуществования Бога нет этих трех причин. Мешать Ему существовать ничего не может потому, что ничего нет вне Его. Это по Спинозе. Если же излагать «адаптированный» вариант его доказательства, чем мы сейчас и занимаемся, то Богу ничего из сущего не может мешать существовать, потому что Он «надмирен» и сам всё сущее привел к бытию. В самой природе Бога ничего не мешает Ему существовать, так как Он – «существо бесконечное и наисовершеннейшее». Он не может не существовать из-за того, что еще не появился, так как Он вечен по своей природе и был всегда.
Итак, понятие Бога как «то, больше чего быть ничего не может» или как «существа бесконечного, вечного и наисовершеннейшего» необходимо предполагает Его существование.
Однако возникает вопрос о правомерности самого допущения таких понятий. Все эти доказательства строятся следующим образом. Мы даем определение Бога, которое вызвать ни у кого подозрений не может. Ну вот ведь все более-менее представляют себе, что Бог есть «бесконечное совершенное вечное существо». А потом путем нехитрых логических операций мы показываем, что наше определение Бога тождественно следующему: «Бог - это то, что обязано существовать». Если мы сразу так скажем, то наше рассуждение утратит видимость доказательства и сведется к голословному утверждению. А так видимость доказательности сохраняется…
Таким образом, все доказательства второго типа сводятся к провозглашению «того, что обязано существовать». Они сводятся к понятию. Мы исходим из завуалированного понятия «обязательно существующего» и приходим к открытому провозглашению «обязательно существующего». Наш разговор сводится к разговору о понятиях. Мы доказываем не живого Бога, а всего лишь говорим о хитроумной уловке мышления.
Итак, невозможность доказать существование Бога сводит на нет все доказательства. Заметьте, мы не разбирали никакие из доказательств по существу. То есть мы не пытались опровергнуть, например, телеологическое доказательство ссылкой на теорию Дарвина. В разговоре о «доказательствах бытия Божьего» достаточно показать, почему они принципиально, по самой природе доказательства, бьют мимо цели, т.е. доказывают не Бога.
Удивительно, но и многие теологи, и многие атеисты не замечают этого. Так, Бертран Рассел с гордым видом опровергает несколько доказательств бытия Божьего, думая, что тем самым опровергает Его существование. Ему и в голову почему-то не пришло спросить себя: а) все ли возможные доказательства он опровергает, б) вообще всё ли, что существует, может быть доказано. Без этих рассуждений вся его гордая поза атеиста и ниспровергателя христианства выглядит несколько фальшивой и бутафорской. Без этих рассуждений опровержение тех или иных доказательств есть лишь упражнение для ума, а к христианству имеет мало отношения.
Почему не надо доказывать?
Этот вопрос представляется для религиозного сознания еще более важным, чем первый.
Во-первых, воспитывать разум не значит обманывать его и себя, быть интеллектуально нечистоплотным. Наоборот, надо всё договаривать до конца, смело указывать разуму те области, где он должен замолчать. А доказательства существования Бога, как верно отметил Унамуно, оборачиваются низкопробной «адвокатурой», умышленной спекуляцией разумом. Мы уже и без всяких доказательств уверены в существовании Бога и хотим лишь «подогнать», «подтянуть» к этому какие-то интеллектуальные доводы. В итоге мы обманываем только себя. Мы пребываем в иллюзии, что существование Бога «логически» следует или из «невозможности случайного самозарождения жизни», или из того, что «у всех народов есть вера в божественное».
Во-вторых, эта интеллектуальная нечистоплотность, помимо того, что она сама по себе недостойна христианина, оборачивается еще более дурными последствиями. Постепенно иллюзия «доказательности» вытесняет из нашей души веру, делает ненужным то волевое усилие, на которой она основана. И когда в один прекрасный момент иллюзия «доказательности» развеивается (например, выясняется, что живые организмы в определенных условиях могут замечательно возникать сами по себе), то всё здание христианства разом рушится в душе. Нельзя, вопреки словам Спасителя, строить свой дом на песке, на иллюзиях. В его основание можно класть только веру, веру в Иисуса Христа, открывшегося нам помимо и вопреки всем «естественным соображениям». Надо быть честным перед самим собой, особенно в деле веры.
На любопытную и весьма поучительную тенденцию в развитии католических катехизисов для детей ( с 80-х годов XIX века до 50-х XX века) указал Э. Жильсон. Утверждение «я верую в Бога, потому что Он открыл нам Себя», с которого раньше начинались катехизисы, постепенно сменилось утверждением «я верую в Бога, потому что ничто не возникает само по себе», верую, потому что «доказано». Доказательства же в катехизисе, о котором говорит Жильсон, сводилось к картинке, изображающей дом, и подписи к ней - «разве этот дом никто не построил»? Из этой картинки дети должны сделать вывод, что и у мира есть Создатель. Что и говорить, дешево и сердито… Только вот вера, строящаяся на таких фальшивках, рано или поздно обречена обернуться полным крахом.
В-третьих, и это самое важное, христианская вера по самому своему существу исключает возможность к ней кого-либо насильственно принудить. За последние два столетия осознали, наконец, абсолютную необходимость отказаться в деле распространения христианской веры от насильственных мер, от использования репрессивного аппарата (инквизиции), от насильственных обращений в христианскую веру. Но соблазн принудить к вере остался. И желание сделать веру в христианского Бога (совершенно неосуществимое, как было уже показано) разумно необходимой, разумными доводами принудить к ней, есть форма духовного насилия. Инквизиция, принуждающая телесно, сменилась инквизицией, принуждающей интеллектуально. И надо сказать, что у первой принуждать получалось лучше…
Католическая церковь так и не смогла отказаться от инквизиции. Когда ее вынудили отказаться от телесного принуждения, она переориентировалась на «интеллектуальное». Эта переориентация особенно ярко выражена в постановлении Первого Ватиканского Собора, по которому возможность доказать существование Бога была признана несомненной, а те, кто ее отрицает, еретиками. Таким образом, католическая церковь узаконила «доказательства существования Бога», тем самым сделав еще один вклад в дискредитацию христианства.
Как самый страшный сон я представляю себе то, что существование Бога вдруг докажут: «строго научно» ли, «математически» ли, докажут, как доказывают существование какой-нибудь далекой туманности, своим гравитационным полем отклоняющей световые лучи… И все люди признают Бога как «научный факт», как признают то, что в солнечной системе есть планета Нептун. Христиане поменяется местами с атеистами. Теперь уже не верующие, а атеисты станут говорить: «не верую, ибо абсурдно», «не верую вопреки необходимости», «не верую, ибо я свободен», «атеизм – безумие в мире сем»… И они будут гораздо более религиозными людьми, людьми, утверждающими Богом данную свободу противодействовать «естественному порядку», чем те, кто признает «доказанного Бога» как далекую холодную звезду. Признает, и будет продолжать жить, как будто Бога нет. «Доказанный Бог» - это Бог, ставший безразличным…
Важнейшей, фундаментальнейшей христианской установкой является то, что человек свободен в своих отношениях с Богом. Никто не может его принудить к Богу, никакие доказательства, ничья воля – никто и ничего, никакие доказательства и необходимости, ни начала, ни силы, ни ангелы, ни прошлое, ни будущее (Рим. 8:38-39) не в силах заставить человека отказаться от Бога, если он сам захотел быть с Ним.
Признание возможности теми или иными доводами (или насилием) принудить человека к Богу (а в этом и заключается вся суть «доказательств») есть отрицание человеческой свободы как неотъемлемого условия христианской веры, а, значит, и самого христианства.
Бог желает от нас свободной веры, свободного выбора, быть с Богом или без Бога. В этом выборе не может быть и не должно быть никаких гарантий. Поиск доказательств существования Бога есть поиск гарантий. Мол, если не удостоверите меня, не буду в вашего Бога верить. Так поступает дальновидный и осмотрительный кредитор, выясняя, прежде чем предоставить человеку свой кредит, сможет ли тот его отдать. Но в вере такая осмотрительность недопустима. Нельзя торговаться с Богом и требовать от Него гарантий. Торгашество надо оставить на рынке. В веру его нечего приносить. Здесь не место просчитывать свои выгоды и гадать о возможных убытках. «Доказательства существования Бога» превращают веру в рынок, в контору. Нельзя пытаться одновременно служить Богу и мамоне. И тот знаменитый аргумент Паскаля, почему разумнее верить в Бога, чем не верить, есть то самое торгашество, в которое и сам Паскаль мало верил. Мол, если не верить в Бога, мы после смерти будем ввергнуты в небытие, если Бога нет, или попадем в ад, если Он есть. А если мы будем верить в Бога, то, если Бог есть, попадем в рай, а если и нет Бога, то всё равно ничего не потеряем. Следовательно, практичнее верить в Бога, чем не верить.
Этот аргумент звучит остроумно только теоретически. Но практическое его применение оборачивается ужасающим неверием и пошлостью. Человек верит в Бога не потому, что любит Его, хочет вырваться к Нему из «естественного порядка», а верит «на всякий случай», «про запас». Лучше уж совсем без веры, чем с верой «на всякий случай».
В области религии и так множество прельщений и иллюзий, «кажимости веры», внутреннего тартюфства, когда человек хочет себе и другим внушить, что он верит, хотя веры в нем нет и с десятую долю «горчичного зерна». Отсюда, кстати, вопиющее духовное нездоровье и истерия, присущие многим «верующим», что с горечью приходится констатировать. От полного неверия к вере иногда бывает ближе, чем от лжеверы или полуверы, основанной на иллюзиях.
И лучше избавиться хотя бы от одной из иллюзий – от иллюзии «доказательности».
^ Логика разрывов.
Поставить зарвавшийся разум на место можно и в каждом конкретном случае, как, например, в случае с «доказательством бытия Божьего», разоблачив его «некомпетентность» в данном вопросе и внеразумные истоки, подстегивающие разум к чрезмерной активности. Но можно умерить ненасытность разума вообще, безотносительно к тому или иному конкретному случаю. Чем мы сейчас и займемся.
Желание все рассмотреть, установить логические связи там, где их быть не может и не должно, подсунуть свои категории там, где должны быть категории совсем другого происхождения, короче, ненасытность разума, коренится, помимо его естественного аппетита, в одной совершенно несуразной иллюзии. А именно, разуму кажется, что как только он получит (опытным и доопытным путем) некоторое достаточное для себя количество (допустим, N штук) предпосылок, аксиом и т.д., то ему удастся вывести из них следствия, которых было бы достаточно, чтобы охватить весь мир, а также всего человека и его жизнь, как часть этого мира.
То есть разуму кажется возможным построение на неком едином фундаменте некой единой системы, которая бы на основании законов самого разума развертывалась бы из этого фундамента, а человеку бы с его волей, свободой и т.д. оставалось бы, глядя на нее, хлопать глазами. Поэтому разум, имея на горизонте такой ориентир, естественно пытается связывать всё на свете, сводить одно на другое, нащупывая тем самым будущую систему. Отсюда желание всю личную жизнь и все явления духа вывести из общественной жизни или из особенностей строения и функционирования живой материи.
Однако достаточно указать на невозможность построения такой сверхсистемы, на то, что подобный ориентир разума не более чем мираж, чтобы разум умерил свои притязания и уже больше не пытался вывести представление о Боге из классовой борьбы или из инстинктов человека как животного. Весь иррационализм как систему воспитания разума можно свести к одному предложению: не существует такого набора взаимосвязанных предпосылок, из которых можно было бы вывести систему, описывающую весь мир. Не существует таких рельсов, не сходя с которых, можно было бы объехать на локомотиве разума весь мир. Иногда железнодорожное полотно обрывается или кончается вовсе, и тогда приходится идти пешком.
Допустим, мы исходим из положения Х1, потом заключаем к положению Х2, от него к положению Х3, но тут, желая продолжать рассуждение дальше, видим, что полотно оборвано, что дальше нельзя с такой же уверенностью, с какой мы это делали раньше, переходить к новому положению. Из положения Х3 может следовать целый ряд положений. Какое из них предпочесть – разум не знает. Они для него одинаково вероятны. И разум на этом разрыве норовит остановиться и объявить, что это тупик. Что дальше о чем-либо говорить бессмысленно. Или дать задний ход, свернуть в сторону и таким образом миновать этот разрыв, как будто его и не было. Но откуда мы взяли, что разрыв железнодорожного полотна – это тупик? Можно вылезти из вагона и дальше пойти пешком. До новых рельсов. Или вообще без рельсов. Да, между Х3 и последующими положениями невозможна логическая связь. Но почему же все связи должны быть логическими, то есть необходимыми, когда последующее с необходимостью следует из предыдущего? Могут быть и связи человеческие, то есть зависящими от воли самого человека. Человек должен не бояться выйти из вагона, взять на себя ответственность и на свой страх и риск указать разуму, что из этой группы совершенно равнозначных для разума суждений из Х3 может следовать только вот это одно единственное. Это и называется человеческой связью. За нее человек несет ответственность. А когда разум пытается помешать человеку взять ее на себя, и человеческую связь пытается подменить псевдологической, не желая признать, что рельсы здесь кончились, это и называется невоспитанностью разума.
Вот мы, путем несложных умозаключений, еще в детстве приходим к тому выводу, что каждый из нас и я сам, в том числе, смертен. И что мертвые никогда не становятся вновь живыми. И что тело разлагается.
Но дальше встает вопрос: как соотносится то, что ощущается мной как я сам (назовем это «душа») с фактом предстоящей смерти? Потухнет ли душа со смертью тела, или вольется в какую-то «астральную душу», или предстанет на суд Божий в Последний день? И разум на эти вопросы дать ответа не может. Для него эти альтернативы равновероятны. И здесь мы сами должны решить, как мы будем относиться к своей смерти и смерти других людей. А разум пытается решить это без нас. Например, заявляет, что «душа» с разложением мозга тоже исчезает. Или указывает на факты столоверчения, вызывания духов, чтобы «доказать», что душа бессмертна и переселяется в мир теней. Спиритические учения – вот типичный пример невоспитанности разума и попыток перекинуть логическую связь там, где возможна только человеческая (в вопросе о «бессмертии души»).
Итак, самое большое, что может сделать разум, столкнувшись с областью разрыва, где кончаются логические связи и начинаются человеческие, это остановится на ее границе. Если он не может почу
еще рефераты
Еще работы по разное
Реферат по разное
Электромагнитное поле
18 Сентября 2013
Реферат по разное
Впрыск? Не робей чтобы наладить захандрившую систему впрыска топлива, порой не нужно дорогого инструмента и оборудования
18 Сентября 2013
Реферат по разное
Вопросы по дисциплине «Документационное обеспечение управления»
18 Сентября 2013
Реферат по разное
Договор о долевом участии в строительстве: вопросы судебно-арбитражной практики
18 Сентября 2013